Текст книги "История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи"
Автор книги: Борис Дубин
Соавторы: Ханс (Ганс) Гюнтер,Наталья Корниенко,Илья Кукулин,Михаил Берг,Уильям Тодд iii,Мария Заламбани,Марк Липовецкий,Евгения Купсан,Биргит Менцель,Евгений Добренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 55 страниц)
Глава пятнадцатая
Литературная теория и возрождение академизма в постсоветской России
1. Парадигматические сдвиги
В 1990-х годах произошли три фундаментальных сдвига в литературоведческой сфере. Первый касается самого места литературной науки. Как отмечалось в предыдущей главе, в течение 1990-х журналы постепенно утрачивают привычное значение центрального форума интеллектуальных дебатов. Один из парадоксов постсоветского периода состоит в том, что наиболее благоприятный как в идеологическом, так и в практическом отношении момент для запуска независимых периодических изданий, которые могли бы соответствовать все возрастающей гетерогенности читательской аудитории, исторически оказывается моментом утраты журнальной культурой (по причинам прежде всего экономического порядка) той центростремительной силы, что еще совсем недавно позволяла ей структурировать все культурное пространство.
Сегодня ситуация такова, что, хотя «толстые» журналы продолжают выходить и оказывать влияние на литературный процесс, их место в культурной жизни стало куда более скромным, а роль определяется скорее инерцией: они воспринимаются как неотъемлемая часть традиции. Андрей Дмитриев замечает:
Ни один крупный писатель, за исключением разве что Владимира Сорокина, не миновал крещения журнальными публикациями с последующими журнальными дебатами. Тем не менее новые издательства, такие как «Вагриус», «Ad Marginem», «Новое литературное обозрение», «Аграф», «Academia», «О.Г.И.» и др., наряду со старосоветской «Молодой гвардией», а также университетскими издательствами в диапазоне от РГГУ до Томского университета («Водолей»), оказались в состоянии выпускать научные монографии и сборники более интенсивно, чем в советское время. Непредвиденным следствием резко возросшей оперативности книгоиздания и независимости его от журнальных публикаций стал инфраструктурный сбой: книгоиздательская индустрия не могла более рассчитывать на адекватную скорость и количество критических реакций в виде аннотаций, рецензий и дискуссий со стороны основных «толстых» журналов. Как отмечает Лев Гудков, если в 1970-х годах важнейшие публикации, как правило, обсуждались в прессе (относительно высокие 12 % всех публикаций так или иначе рецензировались[1929]1929
Гудков Л. Д. Институциональные рамки чтения: консервация культурных разрывов// Читающий мир и мир чтения: Сб. статей. М.: Рудомино, 2003.
[Закрыть]), то к концу 1990-х критическую оценку получают лишь ничтожные 0,02–0,05 % всех опубликованных книг. В течение 1990-х взаимозависимость книгоизданий и журналов на каждой стадии экономического цикла (производства, распространения, рецензирования) претерпела глубочайшие изменения, которые не только коснулись их отношений друг с другом, но и включили третьего участника – Интернет.
Второй сдвиг постсоветского периода касается участников современных академических дебатов. Отмена советских идеологических табу обеспечила куда более свободную циркуляцию текстов, написанных учеными-эмигрантами, и большую интеграцию их самих в интеллектуальную жизнь России (посредством семинаров, конференций, совместных проектов и т. п.). Параллельно ученые, живущие в России, стали намного чаще печататься на Западе, выступать на международных форумах, участвовать в научных проектах. Потеряв идеологические коннотации, категория «русский ученый» включает теперь довольно широко определяемый круг участников интеллектуальной экономики, объединенных скорее лингвистическими и культурными, нежели географическими и этническими характеристиками: отныне русский ученый совершенно не обязательно должен быть российским гражданином и русским по национальности. Впрочем, открытым остается вопрос и о том, не лишилась ли эта категория всякого смысла вообще.
Третий сдвиг, произошедший в 1990-х годах, – возникновение широкого спектра разнообразных идеологических позиций. Изначально этот сдвиг обещал большую внутреннюю организованность интеллектуальных субкультур – несмотря на то, что он же одновременно вел к разрушению всех профессиональных связей, за исключением рыночных. Если в советскую эпоху культура, как правило, понималась как процесс, ведущий к образованию бинарных оппозиций (либералы/консерваторы; деревенская/городская проза; официальная/неофициальная культура; или более частные подразделения, например диссидентская/параллельная культуры), то конец XX – начало XXI века стали свидетелями возникновения интеллектуальных групп и тенденций, мало озабоченных существованием соседей по культурному пространству. Скажем, Андрей Зорин искал теоретическую почву для своих исследований (в частности, для книги 2001 года «Кормя двуглавого орла») в диалоге с Юрием Лотманом и Клиффордом Гирцем, но этот поиск никак не затронул, например, Михаила Эпштейна, строящего свои теории в пространстве между Николаем Бердяевым и К.-Г. Юнгом. Научный дискурс Михаила Золотоносова, вовлеченного в анализ культуры на основаниях фрейдизма (см. его сборник «Слово и тело», 1999), никак не пересекается с методологией Михаила Берга, который в своей книге «Литературократия» (2000) исследует актуальную русскую литературу с точки зрения теории символической экономики Пьера Бурдье. Если прежде Берлинская стена оберегала российских ученых от деконструкции, то теперь различные методологические вселенные безо всякой Берлинской стены разделены непреодолимыми границами и не слышат шума чужих дебатов, существуя как будто в параллельных измерениях.
Три этих структурных элемента – форум, участники и идеологический разброс – мы используем в качестве опор, пытаясь разобраться в литературоведении постсоветского периода. Вопрос «кто есть кто» (или «кто что напечатал») интересует нас меньше, чем проблемы функционирования новой системы производства знания, возникающие в ней правила включения и исключения и то, каким образом материальная культура, в том числе и журналы как временная площадка для нарождающихся интеллектуальных практик, влияет на это производство.
Вернемся ненадолго к первому из упомянутых парадигматических сдвигов, а именно к положению журналов и их меняющимся отношениям с постсоветским книгоизданием. В 1990 году появился журнал «Вестник новой литературы» (1990–1996; далее «ВНЛ»), первый легальный журнал «другой культуры». Он был основан Михаилом Бергом и Михаилом Шейнкером в непосредственной связи с законом от 12 июня 1990 года «О печати и других средствах массовой информации», фактически отменившим цензуру и монополию государственных издательств. Вместе со старейшим «Митиным журналом» «ВНЛ» стал важнейшим форумом для представителей русского постмодернизма – здесь печатались такие ключевые фигуры, как Дмитрий Пригов, Виктор Кривулин, Евгений Попов и Вячеслав Курицын. По контрасту с «Митиным журналом», «ВНЛ» стал де-факто (хотя и не де-юре) первым постсоветским изданием, родившимся в последний год существования СССР. Именно здесь – в тени различий между позднесоветским «Митиным журналом» и постсоветским «ВНЛ» – и стоит искать источники специфики новой интеллектуальной журналистики.
Берг в этом отношении – в высшей степени симптоматичная фигура: прозаик-постмодернист, редактор, критик и исследователь, он воплощает переход от советского нонконформизма – через участие в дебатах о постмодернизме – к попыткам выйти за пределы постмодернизма к новому теоретическому горизонту. В 2000 году вышла его книга «Литературократия», охватывающая период с 1960-х до 1990-х; в ней он предложил анализ нонконформистской литературы с точки зрения распада культуры литературоцентризма и отношения к категории власти, прежде всего – символической. Если в конце 1980-х с постмодернизмом связываются эмансипационные ожидания, то в конце 1990-х Берг рассматривает его как механизм символической власти, который бывшие авторы андеграунда используют для конверсии своего авторитета в «узких кругах» в коммерческий успех в новых культурных условиях.
Другие исследования русского постмодернизма, написанные тогда же, предлагали совершенно иные подходы, тоже оказавшие влияние на постсоветские культурные практики. Михаил Эпштейн, например, включил постмодернизм в свой масштабный проект восстановления единой основы, утраченного единства русской культуры, который привел исследователя к поиску параллелей между культурой Серебряного века (философией и поэзией) и постмодернизмом конца века XX. На уровне высоких культурологических абстракций (начиная с «Парадоксов новизны», 1988, затем в «Вере и образе», 1994, позднее – в «Постмодерне в России», 2000, и далее) Эпштейн сшивает в единый текст Розанова и Бердяева с Венедиктом Ерофеевым и Ильей Кабаковым, тогда как на уровне текстуального анализа создается новый вокабуляр, необходимый для концептуализации современных культурных практик (метабола, кенотип, противоирония и т. п.).
Совсем иная концепция русского постмодернизма разрабатывается в работах Марка Липовецкого («Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики», 1997, «Russian Postmodernist Fiction: Dialog with Chaos», 1999, «Паралогии: Трансформации (постмодернистского дискурса в русской культуре 1920–2000-х годов», 2008). По логике этого исследователя, русский постмодернизм также наследует модернистским тенденциям, но противоположным тем, о которых идет речь у Эпштейна. Липовецкий считает русский постмодернизм продолжением рефлексии, вызванной историческими травмами XX века (прежде всего, революцией и сталинизмом), – рефлексии, которая связана с осознанием кризиса метанарративов и вызванных ими тупиков культурного сознания, не способного противостоять историческим катастрофам, а, напротив, порождающего их и несущего за них ответственность.
Таким образом, дискуссия о постмодернизме спровоцировала несколько типов смещений в структуре литературоведческого знания: она вызвала к жизни новые журналы; она подтолкнула к новым контактам между исследователями в глобальном масштабе (причем речь идет не только об интеллектуальных контактах, но и о географических перемещениях самих исследователей); она оформила разнообразие подходов к литературе. «ВНЛ» Берга и Шейнкера – не единственный журнал, отозвавшийся на этот вызов. Прозаик Александр Давыдов, бывший редактор знаменитого перестроечного альманаха «Весть» (1989), вместе с петербургским поэтом Аркадием Драгомощенко создали журнал «Комментарии» (1991-) как «журнал будущего сознания» для постсоветской культурной элиты; его цель – глубокое интеллектуальное погружение в проблемы постмодернизма[1930]1930
См. все выпуски журнала на сайте: http://commentmag.ru.
[Закрыть].
Стремясь «схватиться с постмодернизмом и теми вызовами, которые он представляет для литературной системы, не подготовленной к нему»[1931]1931
Из разговора Н. Конди с А. Давыдовым.
[Закрыть], «Комментарии» заняли специфическую нишу, что позволило им отличаться от еще одного интеллектуального журнала начала 1990-х – «Нового литературного обозрения» (1992-). Если «НЛО» сложился как преимущественно филологический журнал, который публикует и теоретические тексты западных авторов (от Бланшо до Агамбена), то «Комментарии» сформировались как журнал теории, публикующий и художественные тексты российских авторов тоже.
2. Пасхальность, позитивизм и вокруг
Если постмодернизм – и как художественная практика, и как набор аналитических стратегий – объединил многие новые издания и исследования начала 1990-х, то причиной тому стала не только реакция на ограничения и запреты предшествующего периода.
Инерция идеологического литературоведения сохранилась и в постсоветский период. Однако вакуум, оставленный советской идеологией, в постсоветские годы стремительно заполнился православной догматикой. Начавшаяся со вполне объяснимого увлечения запрещенной в советское время русской религиозной философией начала XX века и усиленная массовым обращением постсоветской интеллигенции к вере и к православной церкви, эта тенденция к середине 1990-х годов оформилась в особого рода догматический дискурс. Достоинства литературы в нем проверяются соответствием религиозным нравственным нормам; православная вера, разделяемая или не разделяемая писателем, определяет критическую реакцию на его творчество; всякая непочтительность в отношении к церкви и религии подвергается осуждению как кощунство; постижение Бога (причем непременно православного) автором или героем представляется в качестве цели художественного творчества; а категории церковности, соборности, пасхальности используются в качестве эстетических (к тому же оценочных) терминов. Главное, что отличает этот тип литературоведческого письма, – установка на построение телеологии историко-литературного развития, подчиненной реализации мистической и неизменной русской духовности. Наиболее показательны в этом отношении историко-литературные исследования Светланы Семеновой, Ивана Есаулова, Юрия Минералова, Михаила Дунаева; работы Марии Виролайнен и Валентина Непомнящего о Пушкине, Карена Степаняна – о Достоевском[1932]1932
См., например: Семенова Св. Русская поэзия и проза 1920–1930 годов: Поэтика, видение мира, философия. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001; Она же. Метафизика русской литературы: В 2 т. М.: РоРог, 2004; Есаулов И. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского унта, 1995; Он же. Пасхальность русской словесности. М.: Круг, 2004; Виролайнен М. Исторические метаморфозы русской словесности. СПб.: Амфора, 2007; Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVII–XX веках. М.: Престиж, 2003; Он же. Православие и русская литература. Ф. М. Достоевский. М.: Храм святой мученицы Татианы при МГУ, 2002; Непомнящий B. C. Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы. М.: Сестричество во имя преподобномученицы великой княгини Елизаветы, 2001; Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. М.: Раритет, 2005.
[Закрыть], а также такие периодические сборники, как «Евангельский текст в русской литературе» (Петрозаводск, 1994-), «Русская литература XIX века и христианство» (М., 1997), и четырехтомный труд ИРЛИ РАН «Христианство и русская литература».
Противоположное направление основано на повороте к новому позитивизму, радикально отличному как от «объективных истин» марксистско-ленинистской выделки, так и от новообретенного православного понимания истины. Позитивизм 1990-х годов породил целый спектр изменений во всех основных сферах литературоведения, описанных выше: в издательской практике, научном профиле изданий и выработке ряда теоретических стратегий, сохранивших свою ценность по сей день. Среди неопозитивистских публикаций в первую очередь следует назвать «De visu» (1992–1995) Александра Галушкина и Александра Розенштрома журнал, сосредоточенный прежде всего на Серебряном веке и 1920-х годах. По богатству архивных материалов, библиографий и исследовательской эрудиции этот журнал, бесспорно, был одним из самых интересных периодических изданий своего времени.
Одной из примет позитивистского поворота в литературоведении стал бурный рост таких жанров, как энциклопедии и комментарии. Наряду с энциклопедиями, посвященными отдельным писателям (от Булгакова до братьев Стругацких), выходят многотомный биографический словарь «Русские писатели, 1800–1917», под ред. П. А. Николаева и Б. Ф. Егорова; двухтомный «Словарь русских писателей XVIII века», под ред. А. М. Панченко; трехтомный биобиблиографический словарь «Русская литература XX века», под ред. Н. Н. Скатова; однотомный биографический словарь «Русские писатели XX века», под ред. П. А. Николаева (последнее издание вызвало бурную полемику в прессе из-за включения в него статей о «политически некорректных» авторах, однако по сей день это наиболее удобный справочник по литературе XX века). Вышли трехтомная историческая хроника русского авангарда «Русский авангард: 1907–1932 (Исторический обзор)» А. В. Крусанова, а также многотомная «Литературная жизнь России 1920-х годов: события, отзывы современников, библиография» под редакцией А. Ю. Галушкина. Среди многочисленных комментариев выделяются «спутник читателя» Юрия Щеглова к «Двенадцати стульям» и «Золотому теленку», а также комментарии Давида Фельдмана и Михаила Одесского к первому полному варианту «Двенадцати стульев» И. Ильфа и Е. Петрова и подробнейшие комментарии Эдуарда Власова и Юрия Левина к поэме Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки».
Культура комментария во многом определила направление литературоведческих исследований М. Л. Гаспарова (1935–2005), прославившегося еще в 1970–1980-х годах своими революционными работами по стиховедению (теория семантических ореолов поэтических размеров). В постсоветский период Гаспаров часто выступал со статьями как по истории, так и по методологии литературоведения, став своеобразным идеологом позитивистского направления. В статьях, включенных в его книгу «Записи и выписки» (2000), а также в статье «К обмену мнений о перспективах литературоведения» (2001), Гаспаров сформулировал своеобразную этику позитивизма в литературоведении, противопоставив этот метод как бахтинскому подходу, так и всевозможным формам идеологизации литературы (включая «православное литературоведение»). Не менее резко гаспаровский позитивизм отделяет себя и от постмодернистских методологий. По характеристике К. Эмерсон,
[Гаспарова отличает] твердая приверженность […] к проникнутому секуляризацией и иронией принципу «недоверия к слову». Такое принципиальное недоверие – Гаспаров говорил об этом еще в 1979 году – необходимо филологии: оно «отучает человека от духовного эгоцентризма», довольно естественного в гуманитарных исследованиях, и побуждает нас, напротив, к здравой объективной онтологии, а потому – и к подлинному филологическому исследованию. С точки зрения Гаспарова, нравственность филологии заключается как раз в добродетелях объективности и дистанции, то есть в осознании того, что письменный артефакт, который я в данный момент анализирую, в свое время обращался не ко мне и обращался не на моем языке; что он, следовательно, безразличен к моим ценностям и не должен истолковываться с опорой на мои личные потребности или нужды[1933]1933
Эмерсон К. 25 лет спустя: Гаспаров о Бахтине // Вопросы литературы. 2006. № 2. С. 17–18. О Гаспарове см. также блок, включающий статьи Джеральда Смита, Георгия Кнабе и Сергея Бочарова в том же номере «Вопросов литературы». См. также: Дмитриев А., Кукулин И., Майофис М. Занимательный M. Л. Гаспаров: академик-еретик (Антиюбилейное приношение редакции «НЛО») // Новое литературное обозрение. 2005. № 73.
[Закрыть].
Близко к таким филологам, как M. Л. Гаспаров и В. Н. Топоров, стоял Максим Шапир (1962–2006), интересы которого также лежали в области стиховедения. Шапиру и его школе принадлежит особое место в развитии академической науки постсоветского времени. Филолог, стиховед, историк и теоретик науки, лингвист и литературовед, текстолог и историк русского литературного языка, основатель и главный редактор журнала русской и теоретической филологии «Philologica», он работал над созданием универсальной теории стиха, обращаясь к самым разнообразным системам стихосложения – от силлабики до верлибра, от Симеона Полоцкого до соц-арта. Чуткость к материалу, методу и традиции, виртуозный филологический анализ – все это привлекало к работам безвременно ушедшего ученого многочисленных его учеников и сторонников.
Одним из наиболее значимых последствий поворота к позитивизму стала новая волна исследований по классической литературе XIX века. Позднесоветский период оставил богатейшую пушкинистику, в диапазоне от лотмановской биографии поэта (1983) до книги Н. Эйдельмана «Пушкин: из биографии и творчества, 1826–1837» (1987), однако новым словом в этой, казалось бы, насквозь изученной теме стала монография О. Проскурина «Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест» (1999). Анализ исторических и текстуальных контактов Пушкина с Жуковским и Батюшковым, проделанный этим исследователем, а также предложенная им концепция эволюции позднего Пушкина вызвали меньше споров, чем рассмотрение Ленского как поэта-порнографа, тем не менее в целом эта работа, как и следующая книга Проскурина «Литературные скандалы пушкинской эпохи» (2000), обозначила приход нового поколения пушкинистов и – шире – историков литературы XIX века[1934]1934
Среди работ, посвященных пересмотру русского классического канона, укажем на работы А. Архангельского, А. Пескова, О. Проскурина, а также кн.: Щербенок А. Деконструкция и классическая русская литература: От риторики текста к риторике истории. М.: НЛО, 2005; Парадоксы русской литературы / Ред. В. Маркович, В. Шмид. СПб.: ИНАПРЕСС, 2001; Могильнер М. Мифология подпольного человека: Радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. М.: НЛО, 1999; Виницкий И. Дом толкователя: поэтическая семантика и историческое воображение В. А. Жуковского. М.: НЛО, 2006; Майофис М. Воззвание к Европе: Литературное общество «Арзамас» и российский модернизационный проект 1815–1818 годов. М.: НЛО, 2008, и ряд др.
[Закрыть]. Интертекстуальность играет чрезвычайно большую роль в работах Проскурина. Но совсем иначе этот метод использован Ларисой Вольперт, которая предложила читать Пушкина с точки зрения французской литературы (и в особенности Стендаля). Сосредоточившись в своей монографии «Пушкин в роли Пушкина» (1998) на четырех эпизодах из жизни поэта, исследовательница выявила в них сценарии, пришедшие из французской литературы, а изучение того, как Пушкин работал с этими готовыми сценариями, позволило по-новому понять логику его жизнетворчества. Вопрос о перформативности Пушкина был заново освещен в исследовании И. В. Немировского «Творчество Пушкина» (2003), где поведение поэта помещено в контекст его чтения, из которого извлекались сценарии жизнестроительства. Разумеется, исследования пушкинского жизнетворчества и сложные взаимоотношения между поведением и поэзией Пушкина продолжают методологию пушкинских работ Ю. М. Лотмана, отчетливее всего развернутую в вышеупомянутой биографии[1935]1935
Не только новые подходы к классическим текстам освежили эту почтенную область истории литературы. Так, например, публикация в 2000 году книги М. А. Цявловского «Вокруг Пушкина», основанной на дневниках, которые этот выдающийся пушкинист вел с 1928 по 1965 год, предоставила тщательнейшее описание исторической информации, имеющей отношение к Пушкину и пушкинской эпохе, как, впрочем, и выразительные портреты современников автора. См.: Цявловский М. А. Вокруг Пушкина: Дневники, статьи, 1928–1965. М.: НЛО, 2000.
[Закрыть].
Возвращение к позитивизму, не скованному идеологическими предпочтениями или запретами, позволило обратиться и к более мрачным сторонам классической традиции. Так, книга Е. Д. Толстой «Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880 – начале 1890-х годов» резко противоречит хрестоматийному пиетету: ее Чехов предстает мизантропом, временами антисемитом и никак не вписывается в представления об «авторской безучастности», яростно реагируя на самые различные идеологические, политические и эстетические веяния своего времени. Толстая реконструирует ключевые аспекты отношений Чехова с Д. Мережковским, З. Гиппиус и другими фигурами Серебряного века (например, с писателем Иеронимом Ясинским) и радикально переосмысливает привычную оппозицию между классическим реализмом, якобы представленным Чеховым, и нарождающимся модернизмом:
Чеховское настороженное и недоверчивое противостояние «декадентам» стало его вкладом в грядущую модернистскую культуру (с. 364).
В то же время в 1990-х годах обширные публикации запрещенной прежде литературы XX века и связанных с ней исторических материалов сформировали новые основания для литературоведческих исследований советского периода. Вполне логично в это и последующее десятилетия появился целый ряд давно ожидаемых монографических исследований об Андрее Белом[1936]1936
См., например: Андрей Белый. Проблемы творчества. М.: Советский писатель, 1989; Лавров А. В. Андрей Белый в 1900-е годы: Жизнь и литературная деятельность. М.: НЛО, 1995; Он же. Андрей Белый: разыскания и этюды. М.: НЛО, 2007; Спивак М. Андрей Белый – мистик и советский писатель. М.: РГГУ, 2006, и др.
[Закрыть], Вяч. Иванове[1937]1937
Пургин С. П. Философия в круге Слова: Вячеслав Иванов. Екатеринбург, 1997; Обатнин Г. В. Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907–1919). М.: НЛО, 2000; Аверинцев С. С. «Скворешниц вольных гражданин…». Вячеслав Иванов: Путь поэта между мирами. СПб.: Алетейя, 2001; Вячеслав Иванов – Петербург – мировая культура. Материалы междунар. науч. конф. 9–11 сентября 2002 года. Томск-М.: Водолей, 2003; Цимборска-Лебода М. Эрос в творчестве Вячеслава Иванова. На пути к философии любви. Томск – М.: Водолей, 2002; Степанова Г. А. Идея «соборного театра» в поэтической философии Вячеслава Иванова. М.: ГИТИС, 2005; Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века. СПб.: Филологич. ф-т СПбГУ, 2006; Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов в 1903–1907 годах: Документальные хроники. СПб.: Интрада, 2009.
[Закрыть], Велимире Хлебникове[1938]1938
См., например: Мир Велимира Хлебникова. Статьи и исследования 1911–1998 / Под общ. ред. А. Е. Парниса. М.: Языки русской культуры, 2000; Мироздание в слове. Поэтика Велимира Хлебникова. СПб.: Академический проект, 1999; Дуганов Р. Велимир Хлебников: Природа творчества. М.: Советский писатель, 1990. Баран Х. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. М.: РГГУ, 2002; Григорьев В. Будетлянин. М.: Языки русской культуры, 2000.
[Закрыть], Марине Цветаевой[1939]1939
См., например: Каган Ю. М. Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели. М.: Отечество, 1992; Кузнецова Т. В. Цветаева и Штейнер: Поэт в свете антропософии. М.: Дом-музей Марины Цветаевой: Присцельс, 1996; Саакянц А. М. Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997; Кудрова И. Жизнь Марины Цветаевой до эмиграции. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2002; Шевеленко И. Литературный путь Цветаевой: Идеология – поэтика – идентичность автора в контексте эпохи. М.: НЛО, 2002.
[Закрыть], Осипе Мандельштаме[1940]1940
См., например: Амелин Г. Г., Мордерер В. Я. Миры и столкновения Осипа Мандельштама. М.: Языки русской культуры, 2001; Лекманов О. Осип Мандельштам. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2003; Панова Л. Г. Мир, пространство, время в поэтике Осипа Мандельштама. М.: Языки славянской культуры, 2002; Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб.: Гиперион, 2002; Петрова Н. А. Литература в неантропоцентрическую эпоху: Опыт О. Мандельштама. Пермь: Пермский гос. ун-т, 2001.
[Закрыть], Данииле Хармсе[1941]1941
См.: Хармсиздат представляет. Сборник материалов (Исследования. Эссе. Воспоминания. Каталог выставки. Библиография). СПб.: Хармсиздат, 1995; Кобринский А. А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда XX века: В 2 кн. М., 1999; Ямпольский М. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М.: НЛО, 1998; Токарев Д. Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Д. Хармса и С. Беккета. М.: НЛО, 2002; Кобринский А. Даниил Хармс. М.: Молодая гвардия, 2009.
[Закрыть], Владимире Набокове[1942]1942
Среди большого числа работ назовем: Носик Б. М. Мир и Дар Набокова. М.: Пенаты, 1995; Мулярчик А. С. Русская проза Владимира Набокова. М.: Изд-во МГУ, 1997; Букс Н. Эшафот в хрустальном дворце. О русских романах Владимира Набокова. М.: НЛО, 1998; Александров В. Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика. СПб.: Алетейя, 1999; Шраер М. Набоков: Темы и вариации. СПб.: Академический проект, 2000; Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова / Под общ. ред. Н. Г. Мельникова. Сост. и подгот. текста Н. Г. Мельникова, О. А. Коростелева. М.: НЛО, 2000; Млечко А. В. Игра, метатекст, трикстер: Пародия в «русских» романах В. В. Набокова. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2000; Курганов Е. Лолита и Ада. О романах В. В. Набокова. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2001; Зверев А. М. Набоков. М.: Молодая гвардия, 2001; Империя N. Набоков и наследники. Сб. ст. / Под ред. Ю. Левинга. М.: НЛО, 2006.
[Закрыть], Борисе Пастернаке[1943]1943
Баевский B. C. Б. Пастернак – лирик. Основы поэтической системы. Смоленск, 1993; Смирнов И. П. Роман тайн «Доктор Живаго». М.: НЛО, 1996; Пастернак Евг., Пастернак Ел. Жизнь Бориса Пастернака: Документальное повествование. СПб.; Изд-во журнала «Звезда», 2004; Иванова Н. Борис Пастернак: Участь и предназначение. Биографическое эссе. СПб.: Русско-балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000; Она же. Борис Пастернак. Времена жизни. М.: Время, 2007; Быков Д. Борис Пастернак. М.: Молодая гвардия, 2005, 2006, 2007; Толстой И. Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ. М.: Время, 2008. Горелик Л. Л. Ранняя проза Пастернака: Миф о творении. Смоленск, 2000; Фатеева Н. А. Поэт и проза. Книга о Пастернаке. М.: НЛО, 2003.
[Закрыть], Андрее Платонове[1944]1944
См. серию «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества (М.: Наследие), выходящую под ред. Н. Корниенко с 1994 года. См. также: Малыгина Н. М. Художественный мир Андрея Платонова. М.: МПУ, 1995; Она же. Андрей Платонов: Поэтика «возвращения». М.: Теис, 2005; Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 2000; Баршт КА. Поэтика прозы Андрея Платонова. СПб.: Филологич. фак-т СПб. гос. ун-та, 2000; Меерсон О. Поэтика неостранения у Андрея Платонова. Новосибирск: Наука, 2001, 2002; Карасев Л. В. Движение по склону: О сочинениях А. Платонова. М.: РГГУ, 2002; Вьюгин В. Андрей Платонов: Поэтика загадки. СПб.: Изд-во РХГУ, 2004.
[Закрыть], Михаиле Булгакове[1945]1945
Среди многочисленных работ о Булгакове см.: Яновская Л. Записки о Михаиле Булгакове. М.: Параллели, 1997 (расшир. и дополн. изд.: М.: Текст, 2007); Лесскис Г. А. Триптих М. А. Булгакова о русской революции. «Белая гвардия». «Записки покойника». «Мастер и Маргарита». Комментарии. М.: ОГИ, 1999; Золотоносов М. Н. «Мастер и Маргарита» как путеводитель по субкультуре русского антисемитизма (СРА). СПб.: ИНАПРЕСС, 1995; Сарнов Б. М. Каждому – по его вере. О романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». М.: МГУ, 2000; Ребель Г. М. Художественные миры романов Михаила Булгакова. Пермь: Припит, 2001; Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова. М.: Языки славянской культуры, 2001; Варламов А. Н. Михаил Булгаков. М.: Молодая гвардия, 2008; Химич В. В. В мире Михаила Булгакова. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2003; Галинская И. Л. Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях. Сб. науч. тр. М.: ИНИОН, 2003; Петров В. Б. Художественная аксиология Михаила Булгакова. М.: Прометей, 2002; Немцев В. И. Трагедия истины. Самара: Самарский науч. центр РАН, 2004; Зеркалов А. И. Этика Михаила Булгакова. М.: Текст, 2004; Он же. Евангелие Михаила Булгакова. Опыт исследования ершалаимских глав романа «Мастер и Маргарита». М.: Текст, 2006; Белобровцева И. З. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. М.: Книжный клуб 36.6, 2007; Петровский М. С. Мастер и Город: Киевские контексты Михаила Булгакова. Киев: Дух и литера, 2008; Лесскис Г. А., Атарова К. Путеводитель по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». М.: Книжный клуб 36.6, 2007.
[Закрыть], Иосифе Бродском[1946]1946
Иосиф Бродский: Труды и дни / Ред. – сост. П. Вайль и Л. Лосев. М.: Независимая газета, 1998; Иосиф Бродский: Творчество, личность, судьба. Итоги трех конф. / Под ред. Я. Гордина. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 1998; Стрижевская Н. И. Письмена перспективы. О поэзии Иосифа Бродского. М.: Грааль, 1997; Волков С. М. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Независимая газета, 1998; Медведев В. Творчество Иосифа Бродского в зеркале культурологии. Тула: Тульский полиграфист, 2000; Гордин Я. А. Перекличка во мраке. И. Бродский и его собеседники. СПб.: Издательство Пушкинского фонда, 2000; Плеханова И. И. Метафизическая мистерия Иосифа Бродского. Под знаком бесконечности: эстетика метафизической свободы против трагической реальности. Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та, 2001; Ратин А. М. Иосиф Бродский и русская поэзия XVIII–XX веков. М.: МАКС Пресс, 2001; Он же. «На пиру Мнемозины». Интертексты Бродского. М.: НЛО, 2001; Полухина В. Иосиф Бродский: Жизнь, труды, эпоха. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2008; Ахапкин Д. Иосиф Бродский после России. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2009; Как работает стихотворение Бродского. Редакторы-составители Л. B. Лосев и В. П. Полухина. М.: НЛО, 2002; Семенов В. Иосиф Бродский в северной ссылке: Поэтика автобиографизма. Тарту, 2004; Иосиф Бродский: Стратегии чтения. Материалы междунар. науч. конф. 2–4 сентября 2004 года. М.: РГГУ, 2005; Венцлова Т. Статьи о Бродском. М.: Baltus; Новое издательство, 2005; Лосев Л. B. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М.: Молодая гвардия, 2006; Келебай Е. Б. Второй свет. К философии творчества Иосифа Бродского. М.: МАКС-Пресс, 2007.
[Закрыть] и других классиках русского модернизма. Однако гораздо меньше внимания досталось Дмитрию Мережковскому[1947]1947
Д. С. Мережковский: Pro et contra / Сост., вступ. ст., коммент., библиогр. А. Н. Николюкина. СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001; Д. С. Мережковский: Мысль и слово. [Материалы Междунар. конф. Март 1991 года. – 1999]. М.: Наследие, 1999; Зобнин Ю. В. Жизнь и деяния Дмитрия Мережковского. М.: Молодая гвардия, 2004, 2008.
[Закрыть], Федору Сологубу[1948]1948
Неизданный Федор Сологуб. Стихи. Документы. Мемуары. М.: НЛО, 1997; Евдокимова Л. В. Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф. Сологуба. Астрахань: Изд-во Астраханского пед. ун-та, 1998; Павлова М. М. Писатель-инспектор. Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников. М.: НЛО, 2007.
[Закрыть], Анне Ахматовой[1949]1949
Тименчик Р. Д. Анна Ахматова в 1960-е годы. М.: Водолей, 2005; Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. М.: Индрик, 2008. См. также: Анна Ахматова: Pro et contra / Ред., сост. Д. К. Бурлака СПб.: РХГИ, 2001.
[Закрыть], Николаю Гумилеву[1950]1950
Н. С. Гумилев: Pro et contra / Ред., сост. Д. К. Бурлака. СПб.: РХГИ, 2000; Лукницкий С. П. Есть много способов убить поэта… (Социально-правовое исследование). М., 2002; Шубинский В. И. Николай Гумилев. Жизнь поэта. СПб.: Вита-Нова, 2004; Полушин В. Л. Николай Гумилев. Жизнь расстрелянного поэта. М.: Молодая гвардия, 2006.
[Закрыть], Михаилу Кузмину[1951]1951
См., например: Богомолов Н. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: НЛО, 1995; Богомолов Н., Малмстад Д. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. М.: НЛО, 1996; Панова Л. Г. Русский Египет: Александрийская поэтика Михаила Кузмина: В 2 т. М.: Водолей; Прогресс-Плеяда, 2006.
[Закрыть], Исааку Бабелю[1952]1952
Белая Г., Добренко Е., Есаулов И. «Конармия» Исаака Бабеля. М.: РГГУ, 1993; Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Бабель/ВаЬеl. М.: Carte blanche, 1994; Поварцов С. Н. Причина смерти – расстрел. Хроника последних дней И. Бабеля. М.: Терра, 1996; Маркиш Д. П. Стать Лютовым. Вольные фантазии из жизни писателя И. Э. Бабеля. СПб.: Лимбус пресс, 2001; Смирин И. А. И. Э. Бабель в литературном контексте. Пермь: ПГПУ, 2005; Жолковский А. К. Полтора рассказа Бабеля. «Гюи де Мопассан» и «Справка/Гонорар». Структура, смысл, фон. М.: Эдиториал УРСС, 2006.
[Закрыть], Евгению Замятину[1953]1953
Творческое наследие Евгения Замятина: Взгляд из сегодня (Тамбов, 1992, 1994, 1997, 2000, 2003); Новое о Замятине / Под ред. Л. Геллера. М.: МИК, 1998; Полякова Л. В. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи. Тамбов, 2000; Евсеев В. Н. Роман «Мы» Е. И. Замятина. Жанровые аспекты. Ишим, 2000; Он же. Проза Е. И. Замятина (Вехи творчества, поэтика, опыт анализа рассказа «Пещера»). Ишим, 2000; Давыдова Т. Т. Творческая эволюция Евгения Замятина в контексте русской литературы первой трети XX века. М., 2000; Евгений Замятин и культура XX века. СПб.: Российская национальная библиотека, 2002; Хатямова М. А. Творчество Е. И. Замятина в контексте повествовательных стратегий первой трети XX века: создание авторского мифа. Томск, 2006.
[Закрыть], Александру Введенскому[1954]1954
Поэт Александр Введенский. Сб. материалов. Белград-М.: Гилея, 2006; Валиева Ю. М. Игра в бессмыслицу: Поэтический мир Александра Введенского. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007.
[Закрыть], Борису Пильняку[1955]1955
См.: Б. А. Пильняк: Исследования и материалы / Отв. ред. серии А. Э. Ауэр. Коломна: Коломенский пед. ин-т, 1991–2001. См. также: Анпилова Л. Н. Проза Бориса Пильняка 1920-х гг. Опыт русского экспрессионизма. Екатеринбург, 2008; Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего прочтения. М.: Наследие, 1995.
[Закрыть], Юрию Олеше[1956]1956
Гудкова В. В. Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний». Опыт театральной археологии. М.: НЛО, 2002.
[Закрыть], Михаилу Зощенко[1957]1957
Жолковский А. К. Михаил Зощенко: Поэтика недоверия. М.: Языки славянской культуры, 1999, 2007; Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии. СПб., 2001; Томашевский Ю. В. «Литература – производство опасное…» М. Зощенко: Жизнь, творчество, судьба. М.: Индрик, 2004; Сарнов Б. М. Случай Зощенко. Пришествие капитана Лебядкина. М.: Эксмо, 2005.
[Закрыть], Николаю Эрдману[1958]1958
Шевченко Е. С. Театр Николая Эрдмана. Самара: Изд-во Самарского ун-та, 2006.
[Закрыть], Константину Вагинову, Владиславу Ходасевичу[1959]1959
Броуде И. От Ходасевича до Набокова: Ностальгическая тема в поэзии первой русской эмиграции. Tenafly, N.J.: Эрмитаж, 1990; Сурат И. З. Пушкинист Владислав Ходасевич. М.: Лабиринт, 1994.
[Закрыть], Варламу Шаламову[1960]1960
См.: «Шаламовские сборники» / Сост. В. Есипов. Вологда, 1994; Шкловский Е. А. Варлам Шаламов. М.: Знание, 1991; Волкова Е. В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. М.: Республика, 1998; Некрасова И. В. Судьба и творчество Варлама Шаламова. Самара: Изд-во СГПУ, 2003; Варлам Шаламов и его современники / Под ред. В. В. Есипова. Вологда: Книжное наследие, 2007; Сиротинская И. П. Мой друг Варлам Шаламов. М.: Аллана, 2006; Жаравина Л. В. «Со дна библейского колодца»: О прозе Варлама Шаламова. Волгоград: Перемена, 2007.
[Закрыть]. Особый интерес выпал на долю биографий писателей, что объясняется как крайней консервацией этого жанра в советском литературоведении, так и его синтетизмом, позволяющим соединить анализ творчества с изучением широкого культурно-исторического контекста.
Казалось бы, пример сугубо позитивистского жизнеописания представляет собой книга Романа Тименчика «Анна Ахматова в 1960-е годы» (2005). Автор соединяет биографию поэта и автобиографические отсылки к встречам с героиней с обширнейшим – превосходящим объем собственно монографии – комментарием, который представляет собой попытку с максимальной детализацией восстановить культурный и социальный контекст творчества Ахматовой в 1960-х годах. При этом Тименчик придает новое измерение позитивизму: литературоведческий нарратив «Анны Ахматовой в 60-е годы» воспроизводит стилистику, характерную для героини, складываясь из умолчаний, отточий, эзоповых намеков и т. п. и тем самым рождая впечатление, что именно так могла бы написать эту книгу сама Ахматова[1961]1961
См. обсуждение этой книги в: НЛО. 2006. № 79.
[Закрыть].
В ином ключе позитивистский метод реализуется в работах Олега Лекманова «Книга об акмеизме и другие работы» (2000), «Осип Мандельштам» (2004), «В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к роману В. П. Катаева „Алмазный мой венец“» (2004), «Сергей Есенин: Биография» (2007). Особенно показательна последняя работа, написанная в соавторстве с М. Свердловым: привлекая широкий архивный и газетный материал, авторы этой биографии методично разрушают многочисленные – старые и новые – мифы, окружающие творчество Есенина («народный поэт», «жертва советского режима», «литературный хулиган», «поэт святой Руси», «чистый лирик»). Однако, в отличие от многочисленных псевдолитературоведческих сочинений под маркой «имярек без глянца» (нарицательным примером «исследования» такого рода стала книга Т. Катаевой «Анти-Ахматова»), весьма непривлекательный образ, возникающий на страницах книги Лекманова и Свердлова, не умаляет, а по-новому раскрывает сложный, не вписывающийся в удобные мифологические схемы, в полной мере модернистский мир поэзии и личности Есенина, который постоянно играл на «театре жизни» и сознательно избегал какой-либо устойчивой «идентичности».
Особенно сложной оказалась задача выработки новых подходов к сталинской эпохе. Перестройка оказалась богата на материалы, касающиеся различных аспектов культуры и истории этого периода – от науки до фотографии и музееведения. Однако перестроечный дискурс был по преимуществу документальным: на первый план вышли свидетельства очевидцев, доминировал пафос разоблачения, – тогда как постперестроечные исследования, по контрасту, обратились к анализу связи культуры с социальными процессами и моделями субъективности.
Среди работ 1990-х годов, которые сыграли ключевую роль в разрушении господствующих представлений о тоталитаризме в литературе, назовем книги Евгения Добренко: «Метафора власти» (1993), «Формовка советского читателя» (1997), «Формовка советского писателя» (1999), «Политэкономия соцреализма» (2007) и «Музей революции» (2008). Отталкиваясь не только от советских официозных интерпретаций, но и от западных концепций времен холодной войны, Добренко, в частности, показывает, что после Первого съезда писателей не было особой нужды в регулировании советской литературы извне и сверху: она превратилась в самоуправляемую систему, а соцреализм стал не только методом советского искусства, но и в первую очередь методом производства советской реальности – ее настоящего и прошлого, ее социальности и ее экономики. Победа партийной литературы над пролетарской была, по мнению Добренко, абсолютно социально обоснованна, а соцреализм сформировался как «естественная» форма бюрократического производства «текста реальности»; и степень зависимости всех участников социокультурной иерархии от этого безличного текста была настолько велика, что никакого принуждения, в сущности, уже не требовалось. В одной из последних по времени работ Добренко «Политэкономия соцреализма» наиболее отчетливо воплощено представление о соцреализме как о центральном механизме производства социализма, требующего в качестве условия функционирования полной дереализации советской жизни; соцреализм, таким образом трансформирующий человеческий опыт в элемент зрелища социализма, разворачивается в различных медиальных и социальных средах: литературе, кино, фотографии, живописи, биографии, рекламе, музыке и т. д.
Добренко принадлежит к международному кругу ученых, осуществляющему масштабную реконцептуализацию культуры сталинской эпохи. Пионерами в этой области были Вера Данхем, Катерина Кларк и Ханс Гюнтер; за ними последовали Борис Гройс, Игорь Голомшток и Владимир Паперный с новаторскими исследованиями по визуальной культуре соцреализма; почти все эти ученые, наряду с другими исследователями младших поколений (в том числе, их учениками), стали авторами монументального труда «Соцреалистический канон» (под ред. X. Гюнтера и Е. Добренко; СПб.: Академический проект, 2000), во многом обобщившего новые подходы к дискурсивному анализу культуры и литературы сталинской эпохи[1962]1962
См. также: Чудакова М. Литература советского прошлого и новые работы. М.: Языки славянской культуры, 2001; Гюнтер X. Пути и тупики изучения искусства и литературы сталинской эпохи; и Добренко Е. Сталинская культура: Двадцать лет спустя // НЛО. 2009. № 95.
[Закрыть].
Несколько иначе сходную задачу решает проживающий в Израиле автор монографии «Писатель Сталин» (2001) Михаил Вайскопф. В центре его внимания – сочинения самого вождя. Изучая речевые практики Сталина, его христианские, языческие и фольклорно-мифологические интертексты, парадигматику таких концептов, как «мы» и «они», «мы» и «я», сталинскую систему бинарных оппозиций (вера и верность, часть и целое), метафоры, в которых он описывал союзников и врагов, Вайскопф, с одной стороны, выявляет бедность словаря и синтаксиса Сталина, а с другой – обнаруживает богатый символический подтекст сталинских работ, позволяющий говорить об их авторе как о производителе собственного политического дискурса.
Надо заметить, что по сравнению со сталинским периодом литературе и культуре оттепели и застоя уделяется гораздо меньше внимания. Хотя и в этой области возникают новые научные идеи. Культура оттепели как целое впервые получила новое осмысление в книге Петра Вайля и Александра Гениса «Шестидесятые: Мир советского человека» (1988; переиздана «НЛО» в 1996 году). Опираясь на широкий материал газетных и журнальных публикаций эпохи, а также на собственные воспоминания, авторы применяют методы «Мифологий» Ролана Барта к описанию советской культуры шестидесятых, в диапазоне от Гагарина до Солженицына, от Хрущева как культурного персонажа до всеобщего увлечения Хемингуэем, от Евтушенко до идеализированного восприятия Америки в сочетании с культом Кубы. Описывая эти и многие другие феномены культуры оттепели, авторы приходят к неутешительному выводу:
Быть может, история 60-х – это история трансформации метафоры «коммунизм» в метафору «империя» (с. 278).
Но в целом, в отличие от изучения соцреализма, в научной литературе о 1960–1980-х годах чаще всего исследуются не столько социокультурные механизмы, сколько персоналии, особенно тех писателей, что были маргинализованы в официальной культуре. Так, Владимир Новиков, автор первой критической монографии о Владимире Высоцком («В Союзе писателей не состоял», 1989), в 2005 году опубликовал биографию Высоцкого, повествование в которой шло в форме несобственно-прямой речи, нередко переходящей во внутренний монолог героя. Разумеется, такая форма привела к уменьшению критической рефлексии, но зато явила собой экспериментальную попытку реконструкции внутреннего мира поэта. Весьма субъективированную версию биографии другого кумира 1960-х – Булата Окуджавы – представляет Дмитрий Быков (уже прославившийся как литбиограф книгой о Борисе Пастернаке, получившей премию «Большая Книга»). Книга Льва Лосева «Иосиф Бродский» (2008) соединяет биографию и литературоведческий анализ; в ней прослежена эволюция поэта от одного из «ахматовских сирот» до лауреата Нобелевской премии и первого поэта-лауреата США, родившегося не в Америке. Б. Ф. Егоров в своей книге «Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана» (1999) предлагает давно ожидаемый анализ его трудов и вклада в культуру XX века и не обходит вниманием такие сложные темы, как, например, отношения Лотмана с марксизмом.
Важным вкладом в изучение культуры эпохи «застоя» стал сборник статей «Семидесятые как предмет истории русской культуры» (Москва – Венеция, 1998); его авторы попытались «взглянуть на „семидесятые годы“ как на историческую данность, как на особую эпоху русской культуры, подлежащую историко-культурному, филологическому, искусствоведческому анализу» (К. Рогов). Аналогичный подход к андеграунду как части культуры «застоя» осуществлен в монографии Станислава Савицкого «Андеграунд. (История и мифы ленинградской неофициальной литературы)» (2002). На основе интервью и тщательной культурной археологии автор восстанавливает сложную инфраструктуру ленинградского андеграунда и прослеживает важнейшие сюжеты его истории (например, историю публикации, а точнее, не-публикации «Пушкинского дома» Андрея Битова)[1963]1963
К книге Савицкого в качестве фактологического приложения примыкает энциклопедия: Самиздат Ленинграда. 1950–1980-е годы / Под общ. ред. Д. Я. Северюхина. М.: Новое литературное обозрение, 2003.
[Закрыть]. Также опираясь на многочисленные интервью, но фокусируясь скорее на авторских стратегиях, нежели на субкультурной атмосфере, о поэтах московского андеграунда 1950–1980-х годов пишет Владислав Кулаков в книге «Поэзия как факт» (1999).
