Текст книги "Капитанские повести"

Автор книги: Борис Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

22

Вольтер Иванович, одной рукой держась за леера трапа, а второй придерживая очки, спустился на переходную палубу. Затем он огляделся, схватился рукой за деревянную скользящую ручку штормового леера и, придерживаясь его, зашагал к белевшей в темноте кормовой надстройке. Судно еще не раскачивалось, но Вольтер Иванович даже в ясную погоду, если никого не было рядом, предпочитал пересекать пространство между надстройками с помощью туго натянутого штормового леера. Так было надежнее.

Он шел, раздумывал, изредка спотыкался о шланговые ролики, и тогда мысли его скачком меняли свой ход.

Старпом, конечно, по молодости горячится. В нем нет еще законченности старых работников.

Ролик!..

Но ведь действительно были же у него, у Вольтера Ивановича, случаи в жизни, когда он обнаруживал такую разницу между желаемым и действительным, что впору запить. И запивал… Вот хотя бы в пятьдесят шестом году. Или ларионовская история… Опять ролик!.. Безусловно, Маша была абсолютно права, когда посоветовала сменить обстановку. Здесь ему работается лучше, да и вся ситуация гораздо яснее.

Снова, черт возьми! Косточкой стукнулся… Сколько их тут, этих роликов, наставили! Матросам работа. Но если смотреть правде в глаза, под Сталинградом легче было. А здесь, бывает, матросы за его спиной посмеиваются. В рубку придешь, штурмана с вычислениями возятся, а ты ни бум-бум! Второй механик в машине вид делает, что из-за грохота оклика не слышит. И все своим делом заняты…

Вольтер Иванович снова стукнулся ногой о ролик, но боли не почувствовал. Он остановился. Его вдруг испугала пришедшая после очередного удара мысль: а вдруг он всего-навсего чужеродное тело в этом организме? Ведь если он сам не чувствует своего слияния с коллективом, значит, коллектив испытывает то же самое…

Вольтер Иванович вспотел.

«Они обойдутся без меня. Я ведь никак не участвую в производственном процессе. Да, но я не знаю морского дела. Но я ведь всегда был только партийным работником. У меня нет технической специальности, но у меня большой опыт. Разве это ничего не значит в жизни?»

Вольтер Иванович снова двинулся к корме.

«Нет, в такой обстановке более чем когда-либо нужно партийное слово. Раскис, помполит. Об этом никто не должен знать».

– О чем же, Вольтер Иванович?

Вольтер Иванович вздернул указательным пальцем очки и вгляделся.

– А, Георгий Иванович! Да это я так. Что, разве вслух вышло?

– Вслух. Ай-ай, что же за тайну вы лелеете? Доверьтесь, – доктор даже прижал руки к груди.

– Да никакой тайны нет. Не верите? Шел, сам с собой разговаривал.

– Беседу с командой репетировали?

– Не стоит, Георгий Иванович, – подавляя раздражение, сказал помполит, – устаю вот.

– Вы на ночь душик примите, спите под вентилятором и не укутывайтесь в простыню. А вообще-то сегодня особенно душно, моцион не в пользу, не в удовольствие.

– Радист прогноз получил, что в ураган идем, может, от этого?

– Да ну? Ай-ай, нужно склянки закрепить будет. Погуляю, потом закреплю… А в простыню вы все-таки не кутайтесь, – крикнул он вдогонку помполиту, – пожилой человек в такую жару застегнутый ходит! Да руку не вытягивайте, идите по центру, все же ноги переколотите!

Доктор прогуливался по переходному мостику, заложив руки за спину. Деревянные рейки настила пружинили и чуть хлопали под ногами.

«Хлип-хлоп! А дело, кажется, к войне движется. Помполит расстроенный. Партсобрание собирать надо. Чего раздумывает?.. Хлип-хлоп! Интересно, какая погода в Кишиневе?»

Георгий Иванович представил свою квартиру на Добруджанской улице, темный такой же вечер. Торшер его, наверно, мальчишки выкинули, он им всегда не нравился. Конечно, сейчас куда-нибудь собираются. Хотя нет, у них уже глубокая ночь. Да…

Георгию Ивановичу было четырнадцать, когда под бомбежкой, при эвакуации, погибла мать. Он держал на руках обоих братьев, сидя в канаве за насыпью, согнувшись, плакал. Мальчишки орали. Он разломил пополам кукурузный початок, дал каждому по половине, чтоб мальчишки засосали и притихли, потом собрал кое-что из их тряпья, взглянул на яму за пригорком – это было как раз то место, куда мать оттаскивала чемоданы, – взял мальчишек и пошагал мимо горевшего состава прямо по шпалам. Голодный, он довез их до Киева и сдал там воспитательнице эвакуировавшегося детского садика. С ними он отдал все документы, что были в материной сумочке. Отец тоже не вернулся с войны…

Георгий Иванович был в армии, потом сменил много профессий, потом стал зубным врачом и переехал в Кишинев. Работа давала деньги, он нашел и выписал к себе шестнадцатилетних братьев. Он «сделал» себе большую и хорошую квартиру. Он устроил ребят в институт. Они не хотели учиться сначала, потом вроде бы втянулись. Он баловал их. Он не женился, потому что думал, что успеет, когда вырастут они. Он забаловал их. Они не очень хотели вырастать. Он оставил им квартиру, денег на месяц и уехал в Одессу. Он любил своих мальчишек и покупал для них заграничные тряпки. Все они пока висели и лежали в шкафу, в его каюте.

«Хлип-хлоп! Отец не вернулся с той войны, а ты, Георгий Иванович, после нее вступил в партию. Ай-ай, хорошая жизнь кончается, жаль. Да, это тебе не зубы дергать», – упруго вышагивая по настилу переходного мостика, с усмешкой, обращенной к самому себе, думал судовой врач, доктор Гив.

23

Когда Вольтер Иванович вошел в ленуголок, там было тихо. Тихо и душно. Валерка Строганчиков сдернул ноги со спинки впереди стоящего стула, оправил беленькую майку-сеточку, хрустнул страницей книжки.

– Испугался? – спросила его Эля Скворцова.

– Боюсь, что Петька лопнет. Он уже и так красный, как помидор. Перезрел Петенька. Давно пора!

Петя Полин, глядя на помполита, ответил Валерке со злостью:

– Деляш ты, все равно что Витька Ливень, только что ученый. Тот нос дерет, а ты еще хуже – ноги. Вот погоди, продраим тебя на комитете.

– Мне так лучше думается…

– И все-таки вы, безусловно, некультурно себя ведете, товарищ Строганчиков, – заметил помполит.

– Хоть бы голову свою не оскорблял, – добавила сидевшая рядом с Элей Шурочка Содова.

– Ты что-то в последнее время о моей голове слишком заботиться стала, а еще за офицера замуж собираешься!

– Зазнался совсем! – Шурочка от обиды закусила губку.

– Ну хватит, товарищи! – помполит взял из рук Валерки Строганчикова книжку. – Что читаете, Строганчиков?

– Да так, все больше про войну, товарищ помполит.

– Про войну – это поучительно. Но только, знаете, сейчас много неправды об этом пишут, для завлекательности. А с другой стороны, действительность искажают в угоду моде, жертвы слишком показывают, и вообще. Боролись не так! Безусловно, было проще. Вот помню…

– А я больше мемуары читаю, чтоб не ошибиться, товарищ помполит, да.

– Да погоди ты, Валерка! Вот деятель. Расскажите, Вольтер Иванович!

– Я вам так скажу, товарищи. Дело в том, что у нас люди понимали, за что в бой шли!

– За Сталина! – крикнул Валерка Строганчиков. – Ширма была!

– Этот лозунг выкрикивали те, кто за него и погиб! И вы поймите, Валерий, что за этим лозунгом было!

– То же, что и осталось, и трепаться нечего! И мы умрем, если нужно будет, только орать «За Сталина!» не будем. Мы что, хуже других, что ли? За это агитировать не надо!

– Может, без крика умирать еще больше мужества нужно! Я так думаю, Вольтер Иванович, – покраснев еще больше, добавил Петя Полин.

– Да нам не о гибели же говорить надо, так я думаю, товарищи? – помполит расстегнул ворот кителя и огляделся.

Валерка Строганчиков упрямо продолжал:

– Я читал, как один японец во время разгрома себе харакири сделал. Записку написал, умираю, говорит, без сожаления, страха и стыда. Вот спокойствие! Здоров, да?

– Зря ты шумишь, Валерий! Так спокойно никто не умирал. Я капелюсной была, не помню, как у нас в Ленинграде было, хотя у меня все там и остались… Но тетя рассказывала, лежала она больная водянкой, а меня у бока грела. Вот как я живой осталась… – Эля Скворцова замолчала и отвернулась к иллюминатору.

– Правду сказать, дурак ты еще Валерка, хоть и начитанный. Ни один человек спокойно умирать не может, если только не вымуштрован по-собачьи, до дикости, как твой самурай. Главное, чтоб у тебя в жизни все честно перед людьми осталось, понял? – спросил боцман Иван Николаевич.

– Я так понимаю, товарищи, – строго продолжил помполит, глядя сквозь жестяные свои очки на Валерку, – нам еще о смерти говорить ни к чему. А вот о том, что сделать надо, об этом и говорить надо. Вы только вспомните, куда идем!

– В пекло.

– Да, в пекло. Но это – единственная точка на полушарии, где развевается наше интернациональное знамя! Я, безусловно, может быть, еще не моряк, но тем горд, что в такую минуту на судне плыву и здесь нахожусь, на переднем крае, собственно. На нас с вами вся Родина смотрит, за нами вся наша сила стоит! На провокации мы не поддадимся и то, что нужно, сделаем. Безусловно, товарищи, каждый должен понимать свой долг и ответственность момента. И пусть у нас со связью плоховато, Родина о нас помнит и знает.

– Да нет у нас совсем связи, Вольтер Иванович, слышал я, как радист капитану говорил.

– Капитану всех тяжелее, на нем вся ответственность, и мы ему в этом должны помочь. Вы поймите, что мы сейчас продолжаем революционные традиции!

– Насчет революционных традиций вы, Вольтер Иванович, мне можете не говорить. Я это очень понимаю. Вы об этом лучше вон Филиппу Лавченко растолкуйте, – сказал Валерка.

– А что Лавченко? Чего тебе Лавченко? Лавченко так же, как и все, – заерзал Филипп, – я тоже не хуже других, а тебе бы все позубоскалить, мало чего сегодня на палубе рисовал!

– Почему вы так себя вызывающе ведете, товарищ Строганчиков, собственно-то говоря?

– Не обращайте на него внимания, Вольтер Иванович, он сам говорит, что это у него анти… – замялся Костя Жмуров.

– Что за «анти»?

– Это у него антитреп!

– Пойдемте лучше в курилку, там и расскажите чего-нибудь, а, Вольтер Иванович?

Вольтер Иванович заколебался. Потом улыбнулся:

– А что, может, действительно продолжим традиции, товарищи? Курить так курить!

Валерка Строганчиков тоже поднялся и взял Шурочку Содову за руку:

– Пойдем, Саня, подкоптимся, может, окорочок получится. Не идешь? Ай эм сори. Ну ладно, пойдем с тобой, почти женатик, – и он хлопнул по плечу Петю Полина, – пойдем, пока стармех в льяла не загнал!

– Тебя бы почаще туда загонять, эх и болтун ты яишный, Валерка!

Валерка представил, как он будет дотягивать сигаретку, держа ее у самого обгорающего золотого жучка, и сглотнул слюну.

24

Стармех заступил на вахту в двадцать ноль-ноль. Во фланелевой куртке нараспашку, надетой на голое тело, в легких брючках, в кашне, завязанном на шее, приземистый и коренастый, он неторопливо переходил от механизма к механизму. Ходил, а все думал о правом главном дизеле. Протекала втулка. Стармех взбирался по узенькому трапику, подходил к месту течи и согнутым замасленным указательным пальцем осторожно, словно слезы ребенка, подбирал набегающие капли. При этом он укоризненно качал головой: «Ну как же так?»

Мотористы вахтенной смены, с ватными шариками в ушах, осматривая механизмы, старались ходить так, чтобы попадать под струи вентилятора: они хотя и не охлаждали, но все-таки осушали пот. Кожу пощипывало и от пота, и от соленых душей, принимаемых несколько раз на день. Духота в машинном отделении была густая и мертвая, осязаемо набитая громом дизелей и тонким воем турбин газонаддува. Пить хотелось непрерывно…

Стармех вдруг почувствовал: что-то случилось в машинном отделении. То ли дизель стал стучать не так, то ли выключился один из вентиляторов, но стройная и привычная система звуков в машине нарушилась. Стармех, дернув за ниточки, вытащил ватки из ушей и завертел головой. Затем спустился с площадки у дизеля и медленно пошел по машинному отделению, вслушиваясь и всматриваясь в шкалы приборов. Но тут его тронул за рукав моторист Коля Некипелов. Затем Коля сунул два сложенных пальца под мышку.

– Температура? Где?

Коля, наклонясь к уху стармеха, прокричал:

– Левый главный!

Стармех проворно подбежал к дизелю. Да, пожалуй, и стучал он по-другому. Нет, стук был прежним, но прибавились какие-то новые нотки, словно что-то надтреснуло и вибрировало тревожно и сухо. Стармех шариком влетел на верхнюю площадку и побежал по ней, глядя на указатели температуры. Наверху вибрация дизеля была гораздо ощутимей. Стармех почувствовал, как у него вдруг в ином ритме заколотилось сердце. Он, обдирая на леерах ладони, соскользнул вниз, подбежал к пусковой рукоятке и стал плавно уменьшать обороты. Дизель их охотно сбрасывал. Уменьшив обороты до малого, стармех вспомнил об американском сторожевике: что будет, если «Балхаш» вдруг выкатится в сторону? Стармех толкнул Колю Некипелова, лязгнул дверью и влетел в центральный пост управления. Старший моторист Осетров, который вальяжно и, полусонно сидел в поворотном кресле, испуганно вскочил. Но стармех не удосужился раздолбать его, он схватил микрофон дуплексной связи:

– Мостик! Прошу добро срочно остановить левый дизель.

Динамик всхрипнул, и ясный капитанский голос произнес:

– Опять двадцать пять. Серьезное что, Павел Ефремович?

– Срочно надо. Проверю – доложу, – стармех от нетерпения даже застучал микрофоном по столику.

– Ладно, давайте!

Левый дизель остановили. Басовито взвыла турбина и протяжно затихла. На секунду в ушах установилась тишина, а затем грохот машинного отделения ворвался в них с новой силой.

– Что же с ним? Неужели что с движенцем?

Вскрыли картерные лючки.

Стармех лег на ветошь, подброшенную кем-то из мотористов, и, подсвечивая себе переносной лампой, нырнул в лючок четвертого цилиндра. Через несколько секунд он так же стремительно вынырнул обратно и сел прямо на пайол.

Губы его невнятно шевелились, со лба покатился пот. Покачнувшись, он встал, сунул переноску Коле Некипелову, долго отковыривал дверь центрального поста управления, вошел и сказал старшему мотористу:

– Зови второго механика. Авария.

НОЧЬ

Ничто, кроме службы богу и монарху, не могло бы заставить меня подвергаться такой опасности…

Христофор Колумб.

О плавании в урагане.

25

Когда взволнованный, мигом потерявший свою сонность старший моторист Осетров, прерывисто дыша, срывающимся голосом сообщил об аварии, Александр Матвеевич Федоров едва ли не обрадовался. Кончалось длительное, надоевшее до чертиков монотонное бездействие, жизнь снова приобретала конкретный и энергичный смысл! Он налил на ладонь изрядную дозу одеколона и, крякнув, плеснул им в лицо. Затем растерся концом полотенца, схватил беретик и побежал вниз, в машинное отделение. Наступала его страда. Что же там могло случиться?

Весть об аварии мигом распространилась по судну, и внизу второй механик увидел добрую половину машинной команды. Все они глянули на Александра Матвеевича. Теперь вся надежда, может быть, была на его умную голову и руки. Он подошел к стармеху:

– Что, Павел Ефремыч?

Тот вытер руки своим же кашне и прокричал второму механику:

– Обрезало подвески верхнего коленвала. Давай смотреть!

Стармех был бледен. Зато кровь прихлынула к обычно бледному лицу второго механика. Срезало шпильки! Коленчатый вал работал без опоры. Почему он еще не сломался? Но если бы он сломался, то что бы было? Александр Матвеевич невольно еще раз глянул на стармеха. Тот, хотя и бледный, но целый и невредимый, стоял перед ним. А ведь левый главный дизель, эта махина, мог просто разлететься на куски. Стармех посмотрел на второго механика, швырнул на пайол кашне и выругался «в российскую технику».

Александр Матвеевич разровнял ветошь, что лежала у дизеля, взял у Коли Некипелова лампочку и полез в картер.

– Павел Ефремыч, вас капитан к микрофону требует, – потряс стармеха за локоть Слава Осетров.

В центральном посту стармех взял микрофон, но голос третьего штурмана предупредил его:

– Сергеич к вам побежал. Что случилось, дед?

Стармех ответил:

– Долго объяснять, – и положил микрофон.

В дверях он столкнулся с капитаном и удивился, как тот мог так быстро прибежать в машинное отделение.

– Ну что, Пал Ефремыч?

– Плохо дело. Левый двигатель выведен из строя, коленвал, наверно, погнут. В общем, работать нельзя.

– Как обнаружили?

– А черт его знает, как. Нюхом, наверно.

– Что будешь делать?

– Сейчас Матвеич смотрит, посоветуемся. До Гаваны на одном дизеле, скорей всего, тилипать придется. Ну, подложил он нам свинью!

– Надо что-то делать, Пал Ефремыч, болтаться тут нам никак нельзя.

– Сейчас подумаем. Ну что, Матвеич, твое мнение? – спросил дед вошедшего второго механика.

– Типичная козья рожа. Одна подвеска в картере валяется, вторая висит на одной шпильке. Почему вал не сломался, непонятно. Видимо, дизель вовремя остановили.

– Что делать нужно, Александр Матвеич?

– Остановить второй дизель, осмотреть. Моряки говорят, в ураган идем.

– Это еще неясно, – ответил капитан.

– Так вот: осмотреть второй дизель. А этот нужно чинить. Запасной вал есть?

– Не справимся сами, а, Матвеич? Вал на дизеле не стоял, вдруг зазоры не пойдут, может, лучше до Кубы оставим, там хоть техническая база есть как-никак? – спросил стармех.

– На Кубе нас тоже поломанными не ждут. Я подберу себе ремонтную бригаду, на вахте подмените, и буду делать. Вот только плохо, что судно качать начинает.

– Нужно делать не откладывая, – вмешался капитан. – А против качки подумаем, может, у боцмана талевки возьмем для удержания деталей, может, еще что. Звучит? – он взял микрофон, щелкнул переключателем: – Рубка? Петрович? Сейчас дизеля остановим. Просмотри на локаторе, нет ли вокруг еще кого. Как остановим дизеля, включи аварийные огни, чтоб американец близко не лез. Понял?

– Может, Петр Сергеич, вы лучше сами на мостик придете?

– А зачем? Если что нужно, сообщи в машину, я здесь буду.

Капитан положил микрофон и повернул рукоятку машинного телеграфа на «стоп», словно вывернул из борозды тяжелый плуг. Потом он взял второго механика за локоть и потащил в машину:

– Дед, останавливай правый.

Стармех подошел к пульту дистанционного управления и нажал кнопку стопа. Гидравлика плавно сработала, и дизель стал уменьшать обороты. Пение турбины становилось басовитей.

– Сходи, клапана на системах перекрой, – сказал стармех Славе Осетрову.

В машинном отделении стало так же тихо, как в изолированном звуконепроницаемыми панелями центральном посту управления.

– Все, – подытожил стармех. – Перекур без дремоты.

26

Витя Ливень обнимал подушку и не хотел вставать.

– Иди заступай на вахту, – тряс его Коля Некипелов.

– Иди ты к черту, мне же с нуля заступать!

– Вставай, вставай, я в ремонтную бригаду ухожу, вместо меня стоять будешь, по шесть часов.

Витя выругался.

– Опять что-то придумали! Не пойду я, и все.

– Дура, левый дизель сломался, в дрейфе лежим. Давай быстрее! – И Коля Некипелов исчез.

Витя отпустил подушку, вытер углом простыни слюну и сел. Душный сон медленно отходил от него. Но смысл Колькиных слов дошел до него быстрее, и он резко вскочил, стукнувшись головой о верхнюю койку. Авария левого дизеля! Витя даже замычал. Ну зачем они не отстали от этого рейса, была же возможность! А что теперь? Застрять у американских берегов в такое время? Это же конец. Что делать? Витя в бессилии сжал кулаки. Его участь решалась без его участия. И все Элька! Нужно было ей еще что-то проверять! Он и так предложил ей все, о чем могла думать любая из женщин.

Витя представил себе, как хорошо было бы сейчас за тысячи километров отсюда, в Киеве, и опустошенно опустился на койку. Куда они уйдут теперь со своей куцей скоростью в девять узлов? Кому вообще теперь нужны все эти вахты, бригады и все такое? Говорила же Зина, что американские войска в немедленной готовности, сама слышала. Но, может быть, авария несерьезная и можно еще быстро успеть починить?

Витя встал, подошел к умывальнику. Воды не было, ее подавали по расписанию. Краем шторки Витя со злостью отер лицо: Эля забрала полотенца в стирку, а жесткая шторка царапала кожу. Потом он подошел к столику, взял из ящика припасенный с вечера бутерброд, натянул брюки, сунул ноги в рабочие ботинки и развинченно пошагал в машинное отделение.

На трапе жилой палубы он столкнулся с Петей Полиным, который поддерживал второго механика. Грудь и правое плечо Александра Матвеевича влажно блеснули густым багрецом. Рукой второй механик прижимал под мышкой стармеховскую куртку. Куртка набухала кровью.

Витя вцепился в перила. Судно покачивало, и Петю Полина со вторым механиком водило от переборки к переборке. За ними шел, затирая кровяные пятна, бледный Слава Осетров.

– Подвеска сорвалась, плечо до кости пропорола, видишь, – сказал он Вите Ливню. – Давайте, Александр Матвеевич, я вас с другого боку поддержу.

Витя Ливень свернул в боковой проход и остановился. Идти в машинное отделение не имело смысла. Третий механик не знал этих дизелей, четвертый был юнец из мореходки, а у деда смелости не хватит разбирать дизель в море. Витей овладело безразличие. Он хотел было откусить бутерброда, но вспомнил кровяную ветошь на трапе, и его едва не стошнило. Он повернулся к выходу и наткнулся на живот третьего механика.

– Ты куда? Тебя на вахту ищут, – сказал Евгений Иннокентьевич и засопел.

– А идите вы… Ни на какую вахту я не пойду, – и Витя ожесточенно выругался.

– Сопляк! – сказал третий механик и пухлой своей рукой схватил его за плечо, но Витя вырвался и, не оглядываясь, согнувшись, побежал к выходу на палубу.