Текст книги "Капитанские повести"
Автор книги: Борис Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
Танцуя, он обнаружил, что женщина вздрагивает и что он сам тоже начинает волноваться. В голову лезла разная дрянь про громоотводы, а женщина откинулась и сказала:
– Извините… Я чувствую себя так, словно… Пожалуйста, не надо.
Вячеславу Вячеславовичу стало стыдно, и танец распался, и нелепо было держать за спину незнакомую женщину и давно выученными движениями передвигать ноги в такт нестройной музыке. Он повел ее на место, видя перед собой только пылающую полоску ее щеки.
За столом с ней сидели еще три женщины, все старше ее, и, когда одна из них скользнула взглядом по Вячеславу Вячеславовичу, он почувствовал себя будто на крючке безмена. Она, кажется, перестала разговаривать, он не слышал голоса, но ему вдруг неудержимо захотелось не уходить. Вот так и завязалось…
Вячеслав Вячеславович снова почистил ботинки, снова надел шарф и пальто, оправил ладонью короткую стрижку, мизинцем тронул усики и постучал в переборку старпому.
– Я – на график. Когда в каюте станет тепло, закройте у меня все окна. Или – если пойдет заряд.
10 ч 17 мин – 14 ч 45 минВячеслав Вячеславович вернулся из управления, когда старпом сдавал инспектору Регистра злополучную грузовую марку. Они оба стояли на трапе, клонили головы с плеча на плечо. Лишние два деления были срублены, от них осталось только несколько рваных зубцов, что не поддались и пневмозубилу, все было загрунтовано, подправлено и аккуратно покрашено белой краской.
Глядя вверх, в прямую спину инспектора, обтянутую замшевой меховой курткой, Вячеслав Вячеславович что было мочи тряхнул трап. Инспектор и старпом схватились за леера, и Вячеслав Вячеславович улыбнулся им.
– Хуже нет по заводским трапам ходить. Мизерные ступеньки. Добрый день! Ну, как грузовая марка? Сегодня на графике на нашем примере весь холодфлот учили. Вот, старпом, к чему приводит небрежение…
– Теперь нормально, – ответил инспектор и тоже улыбнулся, – что поделать – таковы требования.
– Я вашу организацию очень уважаю, – серьезно сказал Вячеслав Вячеславович.
Он на самом деле уважал организации, подобные Регистру, за независимость их работы и обязательность их решений. Это был подходящий контроль: не зависящий от текучки и не подвластный конъюнктуре. Они отвечали только за качество своего контроля, и им было наплевать, трещит ли план, есть ли люди для ремонта и все остальное, в конечном счете самым важным было сохранить корабль, а значит и план, и все, что за планом, хотя, кажется, за планом ничего остального уже нет. Раз в четыре года судно предъявлялось Регистру, и это была дай боже какая работа! Неподтверждение регистровских документов означало вывод судна из эксплуатации, а потому Вячеслав Вячеславович не особо удивлялся тому, что на сегодняшнем графике начальник управления целых семь минут саркастически разъяснял собравшимся историю с грузовой маркой на «Кустодиеве». Сплошные убытки!
Окна в каюте были уже закрыты, грелка в душевой не парила, и сквозь решетки кондиционера со слабым шумом вырывался теплый сухой воздух. Глаша успела сделать приборку, все блестело, так что можно было, пожалуй, спокойно приглашать портовую комиссию для оформления отходных документов.
Позвонил старпом и доложил, что через полчаса механики собираются опробовать гребной двигатель, что вода принята полностью и что медицина не разрешает выход в море по особой причине двум лицам обслуживающего персонала, в том числе и старшей буфетчице Глаше. Старпом надавил на слова «особая причина», и Вячеслав Вячеславович вынужден был строго ответить ему:
– Немедля затребуйте в кадрах двух человек на замену. Рапорт о количестве воды за вашей подписью представьте мне.
Вячеслав Вячеславович положил трубку, но потом спохватился, зашел к старпому и распорядился собрать паспорта и после прокручивания машин отправить свободного помощника с документами к пограничникам.
Старпом доложил, что все будет сделано, что паспорта уже собираются и что он лично закрывает заводские наряды. Старпом был озабочен. В каюте у него сидело и стояло человек десять народу, сам он копался в каких-то ведомостях, а на полированном письменном столе у него, на подстеленной газете, лежал огромный каток из овчины, облепленный краской. Старпом торговался с малярами:
– Ребята, давайте так: я вам приписываю тут сотню метров, а вы мне нарисуете еще хотя бы два-три таких катка. Чинча-фо-чинча, баш на баш, а?
Старпом засмеялся. Остренький носик его порозовел, и косая чёлочка запрыгала над бровью.
Вячеслав Вячеславович решил не вмешиваться в старпомовские комбинации и закрыл за собой дверь.
Вернувшись к себе, он достал длинный, на двух листах, список дел, которые должны были быть выполнены до отхода: на одном – дела, подведомственные капитану, на другом – дела для всех остальных. Капитанский листок вмещал не очень много пунктов, а другой был исписан сплошь. Трудность и искусство капитанской работы, как считал Вячеслав Вячеславович, состояли в том, чтобы равномерно распределить все дела на всех: и то, что требовалось по уставу, и то, что нужно было дополнительно. За прямые обязанности волноваться не приходилось: все ели свой хлеб. Хуже было с дополнительными. Однако во всем этом у Вячеслава Вячеславовича была своя система: составлялись два списка, перед приходом в порт зачитывались комсоставу и подтверждались устным приказом. Затем оставалось элементарное руководство: подталкивать, контролировать, совмещать, заменять и под очередными порядковыми номерами вписывать новые, неизбежно возникающие дела. Нумерация производилась подробно, и ход дела Вячеслав Вячеславович наблюдал так: порядковый номер работы, которую начинали, обводился маленькой дугой, цифра дела, сделанного, но не утвержденного или не подписанного, обводилась кружком, и на номере, окончательно завершенном, подписанном и закрытом, поверх кружка ставился диагональный крест.
– Вот тут у тебя, сынок, бабий узел, завязано так, что не развяжешь, – говаривал ему в свое время Михаил Иванович Строков, – вот тебе бы во всем так. Женился бы ты для начала, что ли.
Любил Михаил Иванович своего неустоявшегося старпома Славу Охотина, за многое любил: и за то, что мог тот шпарить по-английски сколько угодно времени, и за то, что бродили в Славе еще какие-то подспудные таланты…
Вячеслав Вячеславович просмотрел оба листка, сделал к ним пометки и огорчился, что слишком много пунктов осталось в списках всего только с дужкой внизу, а то и вовсе нетронутыми.
Но тут позвонили, и в трубке опять загудел старший механик:
– Вячеславыч, слышь, Вячеславыч, пожалуй, надо крутить винт. Как там судно-то? Сдавать Регистру гребной будем. Как судно-то?
– Вот подойдет буксир, будет придерживать, а вы у мостика просить будете, какой вам нужен ход. Стоим плохо, корма за причалом висит.
– By так через десять минут все готово будет, Вячеславыч, скомандуй там ребятам.
– Хорошо. Что предъявлять осталось?
– А вот машину да рефрижераторную установку. Про бункер не забудь, Вячеславыч.
– Бункер получим после отхода на рейд, немедля.
– Ну, добро, Вячеславыч.
– Добро.
Вячеслав Вячеславович обзвонил всех штурманов, никто ему не ответил, и тогда он сам отправился на верхний этаж, на мостик.
В рубке стоял веселый старпом.
– Вы чего это?
– Вячеслав Вячеславыч, хотите посмотреть на артиста?
– Хочу.
– Артеменко! – высунулся старпом в боковую дверь. – Артеменко! Зайди в рубку. Срочно!
В рубку вошел матрос, и Вячеслав Вячеславович нахмурился, увидев его полуулыбающееся виноватое лицо.
– Еще что-нибудь выкинул? У него что было-то, старпом, прогул?
– Прогул-то прогул, – загадочно ответил старпом и засмеялся, – вы на него гляньте.
Вячеслав Вячеславович отступил на шаг и посмотрел.
– Ого! Ну, чудненько. И давно вы решили это сделать?
– В рейсе надумал, – ответил Артеменко и побагровел.
Ему с полгода назад миновало восемнадцать, один рейс он ходил на «Кустодиеве», имел два прогула, выговор без занесения по комсомольской линии, квалификацию матроса третьего класса, благодарность за работу в трюме и возможность получить паспорт моряка и ходить на «Кустодиеве» в заграничные рейсы, если исправится. Подумав об этой возможности, Артеменко побагровел еще больше. Вчера вечером, при не совсем ясных для него обстоятельствах, он перекрасился в брюнета. Черными, с фиолетовым отливом, стали и редкие усики, и бакенбардочки, и сама прическа а-ля Жан Тревельян.
– Н-да, – раздумчиво промолвил Вячеслав Вячеславович, – зачем вам это понадобилось? Ну какой же вы матрос? Вам в балет идти надо, в балеруны, Артеменко. У вас что, свои волосы плохие были? Зачем вам в цирюльню идти надо было?
– Сейчас многие так делают…
– Так сказать, веяние дурной моды, – вставил старпом и снова засмеялся.
– Выпишите ему аттестат, – внятно сказал Вячеслав Вячеславович, – не будет с него проку.
Старпом сдвинул улыбку, Артеменко, вздохнув, стал натягивать старый засаленный малахай, Вячеслав Вячеславович с жалостью глянул на его жидкую фигуру в обвислой телогрейке, но все же добавил:
– Немедля!..
Убедясь, что судно держится на швартовах нормально, Вячеслав Вячеславович доверил проворачивание машин старпому, выяснив по УКВ в управлении, когда будут буксиры в лоцман, повторил заявку на снабжение и людей и спустился к себе в каюту.
Начало рейса медленно, но верно приближалось.
Десятки дел, разбросанных по всем пятнадцати членам кают-компании, боцману, плотнику, артельщику, постепенно выполнялись и через пару, самое большее через шесть, часов должны были быть завершены. И все-таки все равно что-то уже придется заканчивать на ходу, когда сойдут портовые власти, пока судно будет идти по заливу, например расселять прибывших по каютам, устанавливать список вахт, задраивать по-штормовому трюмы, которые, кстати, нельзя закрывать и потому, что еще подвезут груз картонной тары, овощей и свежего мяса для промысла, – да и много еще наберется всякого…
Однако раскрутку ему сегодня выдали такую, каких давно не бывало. Поделом, хотя и не совсем справедливо. Пока не получается работать, как работал Михаил Иванович: и дело не стоит, и шуму никакого, и он на месте, и вверху довольны. Теперь так не научишься, жаль, времена другие…
Вячеслав Вячеславович набрал номер помполита, но услышал только длинные гудки. Тогда он позвонил дежурному:
– Как только Геннадий Васильевич прибудет, пусть ко мне зайдет, попросите. Кстати, вы почему до сих пор не сменились?
– Нет никого, товарищ капитан, – ответил третий помощник, – второй ушел груз сверять, четвертый с картами зашился.
– Как с продовольствием?
– Подбиваю бабки.
– Подобьете – с документами и артельщиком немедля ко мне. Как фамилия вахтенного, что был утром у трапа?
– Семенов. Нет, Симонов, товарищ капитан. А что?
– Так, запомнить надо, вахту неплохо нес…
Можно было идти обедать, но Вячеслав Вячеславович, положив трубку, снова лег в любимое кресло и вытянул длинные стройные ноги…
Он так и не рискнул бы вчера еще раз пригласить ту женщину, если бы не ее соседка. Конечно, не такая уж во всем этом была проблема, но Вячеслав Вячеславович задумался, сидя за пресным коньяком, о женщине, которая смогла так необычно все ему сказать. Препарировала танец.
Музыканты домучивали последние танцы, и выпито уже было порядочно, и ни к чему было столько выпивать, и зал шумел вовсю, когда Вячеслава Вячеславовича тронули за локоть.
– Вы напрасно не приглашаете Ирочку, молодой человек. Она, я вам скажу по секрету, ждет, когда вы ее все-таки пригласите…
– Галина Сергеевна!
– Не бойтесь, молодой человек. Не надо фиглярничать, Ириночка, что тут такого, я же все вижу.
Галина Сергеевна раскраснелась. Она была навеселе и еще не старая, но в жизни ей, видно, много всякого перепало.
Тогда Вячеслав Вячеславович встал.
– Простите, может быть, вы на самом деле не рассердитесь еще раз?
Когда они затерялись в кругу, она спросила:
– Вы на меня обиделись? Мне в самом деле с вами как-то не по себе.
– А с другими?
– Я не знаю. И потом, сегодня столько выпито. Мои приятельницы…
– Они выводят вас в люди?
– Зачем же так?..
– Простите.
Они молчали. В узеньком промежутке между столиками и фанерной переборкой, за которую ныряли официантки, было тесно. Пьяные пары толкали их со всех сторон, и Вячеславу Вячеславовичу пришлось поплотнее прижать ее к себе и обнять обеими руками, но все равно их толкали, и не оставалось ничего другого, как выбрать уголок потише и там медленно кружиться, раскачиваться и переступать, касаясь друг друга настороженными коленями.
– Можно, я осмелюсь еще раз?
15 ч 03 мин – 19 ч 40 минГлавную ходовую установку сдали Регистру вовремя, а с рефрижераторной затянули, но это прошло незаметно и без шума, потому что задержались лоцман и буксиры. Вячеслав Вячеславович было забеспокоился, что отход задержится еще на шесть часов, до следующей смены вод, потому что лоцманы отводили суда от завода только на стоячей воде, но, оказывается, хотя уже час с лишним шел отлив, лоцман согласился, буксиры были перезаказаны и должны были подойти с минуты на минуту. Предъявление рефрижераторной установки, судя по докладами, шло успешно, так что все обходилось спокойно, одно к одному.
Он так и не выкроил времени, чтобы поспать. Он было задремал перед обедом, но его разбудила Глаша.
– Вячеслав Вячеславович! Пожалуйста, идите обедать. Сегодня столько посторонних, я со счету сбилась. Идите, пожалуйста, а то вдруг вам не достанется.
Вячеслав Вячеславович потянулся, поднялся и пошел мыть руки. Глаша не уходила.
– Что, Глаша?
– Не пускают меня в рейс, Вячеслав Вячеславович.
– Правильно делают.
– Не хочу я от вас уходить, – сказала Глаша и собралась заплакать, – девочки говорят, за три дня все можно сделать…
– Ну это ты брось. Прежде всего нужно о здоровье думать, для женщины это главное.
– Все равно я в следующий рейс с вами пойду! – молвила Глаша в посмотрела на Вячеслава Вячеславовича смутными глазами. – Так идите обедать, пожалуйста.
После обеда Вячеслава Вячеславовича тоже беспокоили по разным поводам, так что где уж тут было думать об отдыхе, с одним управлением по УКВ говорил четыре раза! Старпом, тот вообще уже два дня держал открытую дверь на защелке и психовал, когда кто-нибудь пытался ее закрыть.
– Не тронь! Пусть стоит на месте. Иначе я вообще без двери жить буду, за два отхода ее костяшками пальцев насквозь пробьют!
«Так оно и должно было быть при настоящей судовой службе, и не дело капитана самому лезть во все, – укорял себя Вячеслав Вячеславович, – и ни к чему утром тряс стармеха за душу, и к помполиту со старпомом было проще самому зайти, подумаешь, совет богов понадобился!»
Вячеслав Вячеславович побарабанил пальцами по столу.
«Как-то не каждый раз обдуманно получается, черт возьми. Зря люден баламучу. То бабий узел, то морской…»
Запавшие в душу эти слова принадлежали Михаилу Ивановичу Строкову, правда, сказаны были по другому случаю. Вот умел старик дело плавно делать!
Вячеслав Вячеславович не успел поразмыслить над этим, потому что вошел помполит, плотно прижал за собой дверь.
– А, Геннадий Васильевич, а я уже боюсь. Где это вы пропадали?
– Как всегда, везде. Ну, у меня к отходу все готово.
– И чудненько. У нас еще некомплект большой.
– Дошлют. У меня к вам вопрос, Вячеслав Вячеславович, насчет Артеменко.
– Я уже сказал старпому.
– Да нет, не то. Я у старпома был. Давайте еще на один рейс попробуем.
– Прогул у него был? Был. На собрании разбирали? Разбирали. Вы с ним говорили? Ну вот. А у него еще прогул. Ну в это хорошо. А теперь – вообще какая-то дешевка! Конечно, нынешние мальчики… Но он же матрос! В некотором роде у него клановое, даже классовое, черт возьми, должно быть сознание!
– Он в трюме здорово работал. Через «не могу» за другими гнался. Это о чем-то говорит?
– Говорит-то говорит… И вы считаете, надо оставить?
– Считаю, надо попробовать. А то он совсем к этим самым мальчикам уйдет.
…Помполит у Вячеслава Вячеславовича был парень еще-таки тот! В море, во время работы, когда принимали рыбу, он натягивал стеганые брюки, обувал валенки, надевал телогрейку и шапку, и лез в двадцатиградусный мороз трюма, и работал как все – четыре так через четыре, шесть так через шесть; арифметика очень простая: если выполнить рейсовый план, значит надо две тысячи семьсот тонн погрузить за четыре дня, на тридцать человек трюмной команды – по двадцать две с лишним тонны в день на человека, около двух тонн в час, тридцать с лишним килограммов в минуту, качка ли, штиль, мороз наверху иди тропическая жара, – со стропа в стороны, промерзлый ящик на руки, длинной стороной к себе и во все углы трюма, чтобы ни одного просвета – нужно брать полный груз. Такой труд, такая политработа, такие заработки. По дороге в порт поначалу отсыпались все: рыбку – стране, деньги – жене, а сам – носом в подушку…
Потом, когда отоспишься, можно и собрание, и самодеятельность, и все, что требуется. Самая хорошая пропаганда и самая наглядная агитация – это когда вместе, грудью на бруствер, в самом переднем окопе.
Вячеслав Вячеславович сам иногда срывался с мостика и лез в морозные нары стоять на лебедках, или в тот же трюм, или швартовать подходящие траулеры, или там навешивать кранцы, – только уставал он скорее, отвык от тяжелой работы, начинали дрожать руки, и не было такого упорства, как у помполита…
Вячеслав Вячеславович подумал, постучал пальцами по крышке стола и решил:
– Ну добро, пусть Артеменко остается. Но – еще раз об этом говорить не будем.
– Надеюсь. Из новеньких двое членов партии, так что нас теперь ровно пятнадцать. Как?
– Ровно пятая часть экипажа. Это все же лучше, чем чертова дюжина.
Помполит засмеялся:
– Ваш брат судоводитель никогда не перестанет быть суеверным. Не помогает высшее образование. Может, вы когда-нибудь перекуетесь?
– Никогда, – серьезно, словно Регистру, ответил Вячеслав Вячеславович, с трудом натянул на плечи телогрейку, и они вышли в коридор, где топтался Артеменко в куцем пиджачке с плечиками и перетянутых у коленок штанах с застежкой «молния».
– А пальто у вас есть? – спросил Вячеслав Вячеславович.
– Есть, – ответил Артеменко и побагровел, как тогда на мостике.
– Ага, чудненько. Ну, благодарите Геннадия Васильевича.
Поднимаясь по трапу, Вячеслав Вячеславович услышал, как по-детски счастливо ойкнул Артеменко, как засмеялся в ответ помполит, и Вячеслав Вячеславович предположил, что из Артеменко и выйдет что-то путное, раз он так радуется, что остался на судне.
Динамик УКВ в рулевой рубке надрывался:
– «Кустодиев», «Кустодиев», я «Холод», ответьте, наконец. Прием!
– Слушаю вас, «Кустодиев» на приеме.
– Кто у микрофона?
– Капитан.
– Вячеслав Вячеславович, это Кондратьев. Буксиры с лоцманом к вам выходят, будут у борта через десять минут. Понял? Шесть человек команды, портовая комиссия и пассажиры будут доставлены на рейд.
– Какая комиссия? У меня второй помощник где? А люди еще идут.
– Мы вашего второго перехватили, судовая роль докорректирована.
– Без моего ведома?
– Вячеслав Вячеславович, не бушуй. Четыре человека ваши, из отпуска, читаю фамилии… Понял? Ну, двое – новеньких, второй их проверил. Понял? У тебя в семнадцать отход, а еще бункеровка. Может, хватит тебе и этого мазута на рейс?
– Все понял. Мазута не хватит. Комиссию не заказывайте, пока не дам подтверждения, что принял этих людей.
– Планирую на семнадцать.
– Не успеть же! Бункера нет, людей нет, груз, сами знаете, подвезут.
– Ну хорошо, – недовольно сказал Кондратьев и переключился: – «Морской ветер», «Морской ветер», я «Холод», на связь, прием!
Вячеслав Вячеславович вставил трубку в держатель и подмигнул третьему штурману. Он остался доволен собой: на этот раз он был на место и снова завязал бабий узелок – не развяжешь. Пусть делают как положено, а уж потом – отход.
Он опустил стекло в бортовом окне, высунулся и посмотрел в сторону порта. За бетонной стеной нового плавучего дока торчали перекрещенные верхушки кранов и высокая пятиэтажная надстройка какого-то апатитового иностранца. Было неморозно. Залив не парил, но солнце скатывалось за Дровянские сопки, и заря предвещала похолодание к ночи. К причалам рыбокомбината подтаскивали большой производственный рефрижератор, суетились вокруг него три буксира. Вячеслав Вячеславович поежился, сказал помощнику, чтобы запретили сход на берег, и снова привалился к окну. Дышалось хорошо, и голова уже давно посвежела, и все происшедшее нынешней ночью начинало восприниматься нереально, с недоверием, и разрозненно, как сон с продолжениями.
Он вспомнил, что полулежал на диване в маленькой комнатке, где царствовало огромное, закрытое шторою, окно. Оно занимало всю стену против дивана. Женщина сидела на этом диване, на краешке, еще строгая, с сережками в ушах, и говорила, говорила, будто бы сама с собой.
– У нас начинается что-то ужасное, правда?
Он пожал плечами, ничего не ответил, взял ее руку ладошкой к себе, стал распрямлять пальцы и целовать каждый.
– А у вас пальцы длинные, не то что мои. А вы почему не курите? Я заметила.
– Не хочу.
– Но вы вообще не курите. Я пьяная сегодня и, наверное, вульгарная. Мне совестно. Вы старый. Зачем вы здесь?
– Я не хочу уходить, – сказал Вячеслав Вячеславович и ее ладонями закрыл себе глаза и губы.
– Усы щекочут, – тихо засмеялась она, не отнимая рук и наклоняясь к нему, – о люди, о боги…
Потом он вспомнил, как она, опираясь на локти, лежала рядом и говорила, говорила.
– Команда вас любит, да? – Она потянулась к его лицу. – Усики у вас пошленькие, а глаза – хорошие, правда?
– Пожалуй, неправда, – ответил Вячеслав Вячеславович.
Она больно, с силой, прижалась подбородком к его груди:
– Как же я вас смогла бы годами ждать, если я без мужа четыре месяца не убереглась… Ему скоро в аспирантуру экзамены сдавать… А он в море пошел, денег заработать…
Она заплакала так тихо, что Вячеслав Вячеславович сначала не услышал, как она плачет, а когда разобрал, то ничего не придумал в утешение, а только стал гладить ее волосы – красивую прическу, видимо уложенную специально для ресторана.
Она плакала до утра. Он не мог уйти, пока она плачет. Она переставала плакать и уговаривала его уйти, пока не встали соседи, но когда он поднимался, у нее опять начинали наливаться уголки глаз, и он опять садился на диван, и все повторялось. Если бы он мог сказать ей что-то наверняка, связать, сплести, чтоб не расцеплялось, он ведь был свободен на все четыре главных румба. Но он так и не решился ничего ей сказать, хотя и подумал твердо, что вернется, когда она сказала, что они никогда больше не встретятся. Он поцеловал ей руку, за которую держался, пока она вела его по темному коридору к выходу. Дверь за ним хлопнула неожиданно громко, словно вырвалась из ее рук…
Вячеслав Вячеславович поежился, стоя в наплывающем холоде у окна. Где же лоцман и буксиры? Он посмотрел вниз. С трапа на судно спрыгивали люди.
– Кто пожаловал? – крикнул Вячеслав Вячеславович вахтенному.
– Пополнение и пассажиры, – ответил тот, но Вячеслав Вячеславович и сам узнал отпускника-моториста и еще двух своих моряков. Остальные были ему незнакомы, взгляд его зацепился только за женщину, очень миленькую. Наверное, новая буфетчица.
– Вот что, – сказал он третьему, – давайте готовность машине. Буксиры к нам идут.
