Текст книги "Донбасс"

Автор книги: Борис Горбатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Домой – это означало теперь на "Крутую Марию", на шахту. В конце концов настоящий дом у человека не там, где он отдыхает, а там, где он трудится.

Теперь они чувствовали себя дома только здесь, на "Крутой Марии", и нигде больше. Здесь были их интересы, их работа, их настоящие товарищи, соперники и враги. Здесь все их знали. Они шли по улице, то и дело здороваясь с прохожими и отвечая на поклоны. Они стали заправскими шахтерами, мастерами угля. Их пожелтевшие от времени и дождей портреты уже давно висели на доске почета у проходных ворот.

Они жили все в том же "общежитии дяди Онисима", но в отдельной комнате на двоих. У них все было общее, и если б один из них вздумал жениться – им нелегко было бы разделить надвое все их добро: книги, мебель, посуду и патефон.

Но о женитьбе они еще и не думали.

– Я б в этом году на курорт поехал… – задумчиво сказал Андрей. – К морю…

Виктор только засмеялся в ответ. Ну что ж! К морю так к морю! Они могут поехать, куда захотят. Им охотно дадут путевки. А нет – купим! Вчерашняя получка еще вся целиком лежала в кармане; Виктору казалось, что они с приятелем могут купить весь мир.

Они шли по улице без цели, вразвалку, и не гуляя и не торопясь. Лениво перебрасывались шутками с прохожими, курили, не вынимая рук из карманов, а только перекатывая папиросу языком из одного уголка рта в другой.

Оба были в одинаковых темно-синих праздничных костюмах, кепках-капитанках с лакированным козырьком и в рубашках зефир без воротничков. Да и в самом деле, на кой черт им эти воротнички-удавы? Здесь, на рудничной улице, они все равно дома. Их и так знают! Все девчата на шахте скажут, какие у Виктора галстуки: он любит пестрые, яркие – красные с синим горошком или светло-табачные с искрой. А Андрей и вовсе галстуков не носит, они ему не идут, стесняют его; он любит вышитые сорочки. Но сегодня он тоже надел рубашку зефир, без воротничка, но с болтающейся запонкой. В этом и был их шик – небрежный шик озорных, неженатых парией-шахтеров: им все можно!

– Ишь, женихи скаженные! – сказала вслед им пожилая баба у колодца.

Они услышали и громко, на всю улицу, захохотали.

Они были молодые, свободные, здоровые парни. Смутно чуяли они в себе огромную, тревожную и наивную душевную силу; они не могли израсходовать ее всю в забое, и она томила их… Было предчувствие, что ждет их обоих большая дорога и необыкновенная судьба, но они не знали, какая, и угадать не могли. Так бывало всякий раз в воскресенье, в свободный день. Проснувшись, они уже не знали, куда девать себя и свою богатырскую силушку, и она бродила в них, как хмель, и тревожно играла в жилах. И они сами не знали, что станут делать с собой через час, – пойдут ли слушать лекцию или пить пиво… Но им обоим хотелось, чтоб в это утро случилось с ними, наконец, что-нибудь необыкновенное и непременно красивое и благородное, потому что навстречу красивому и доброму были распахнуты их души.

Заложив руки в карманы, шли они, чуть покачиваясь на ходу, по улице, и жужелица похрустывала под их ногами, а в карманах позвякивала серебряная мелочь. Было жарко, и от раскаленного зноем террикона, как от огромной печи, текли в поселок неспешными волнами струи жара и едкие запахи серы: то тлел колчедан на глеевой горе.

Нечаянно для самих себя ребята очутились на базаре. Здесь было еще жарче, и лошади у колхозных возов понуро дремали, сонно отгоняя хвостом жирных, ленивых базарных мух. Разморенные жарой, молчали продавцы; покупателей было мало. Был уже полдень, и базар дотлевал, как брошенный костер, который зажгли для дела, а потом ушли и забыли погасить.

Ребята лениво пошли меж рядов, и опять у Виктора было гордое сознание, что он может купить любую вещь, и поэтому покупать ничего не хотелось.

– Продаю счастье! – вдруг услышали они за спиной равнодушный голос и, обернувшись, увидели человека в помятой зеленой цыганской шляпе со шнурком вместо ленты; на плече его сидел старый сердитый попугай.

– Продаю счастье! – лениво повторил человек в зеленой шляпе и покосился на молодых шахтеров. Это был не цыган, а русский старый человек с добрыми и грустными глазами и отвислыми усами, весь какой-то помятый и облезлый, как и его птица.

– Счастье продаете? – усмехнувшись, спросил Виктор.

– Продаю, – спокойно ответил человек с попугаем, словно он продавал спички. – Купите.

– А зачем нам счастье? – засмеялся Андрей.

– Нет, постой! – остановил его Виктор, озорно блеснув глазами. – Ты погоди! А в чем же оно заключается, ваше счастье? – спросил он продавца.

– А вот попка вытащит, вы и узнаете…

– А вы сами не знаете?

– Как я могу знать? – пожал плечами продавец счастья. – Мне это знать не положено.

– Что же, выходит, попка умнее вас?

– Попка? Нет! Он дурак. Как может птица быть умней человека? – вдруг обиделся он. – Это вы против бога говорите. Нельзя!

– А вы и в бога верите? – усмехнулся Андрей.

– Ну, не бог… природа… наука… все едино! – уныло разъяснял продавец. Его тоже разморили жара и сонная тоска потухающего базара. А может быть, он был просто голоден. – Счастье. Судьба.

– Интересно! – расхохотался Виктор. – А ну, продайте-ка на пятак счастьица…

Продавец снял попугая с плеча и подставил ему ящичек с билетиками.

– Попка, попочка! – ласково сказал он сердитой птице. – Вытащи-ка счастье молодому человеку.

Попугай зло клюнул в ящик и вытащил билет. Виктор прочел: "Вы родились под знаком Зодиака. Вас ждет неожиданное счастье, но бойтесь зеленого глаза и плохого соседа".

– Так! Ясно! – захохотал Виктор.

– Купите и вы, молодой человек! – обратился продавец к Андрею.

Попка опять сердито клюнул и вытащил билетик. Андрей, невольно волнуясь, развернул желтую бумажку, словно в ней действительно было предугадано, что ждет его в этой жизни, и прочел: "Вы родились под знаком Зодиака. Вас ждет неожиданное счастье, но бойтесь зеленого глаза и плохого соседа".

– Это что же? – рассердился Андрей. – Выходит, все билетики одинаковые?

– Нет… – смущенно пролепетал продавец. – Бывают разные… Какая судьба…

– Это судьба у нас с тобой одинаковая! – смеясь, вскричал Виктор и хлопнул приятеля по плечу.

Но честный Андрей разозлился не на шутку. Теперь было стыдно за секундное волнение, когда разворачивал билетик, и обидно, что над ним так подшутили дурацкая птица попугай и этот старый плут в зеленой цыганской шляпе.

– Дурак ваш попка! – сердито сказал он. – И вы хоть старый человек, а обманщик… В милицию надо за такие дела…

Продавец счастья уныло слушал его, не пытаясь ни спорить, ни бежать. Вероятно, его много били в жизни – он был философ.

– Ты не горячись, Андрей, стой! – сказал Виктор. – Я конкретно желаю про наше с тобой счастье выяснить. Почем весь ящичек? – спросил он вдруг продавца.

Тот растерянно посмотрел на него:

– Чего?!

– Знаешь, кто ты таков есть? – рассмеявшись, сказал Виктор. – Ты живой пережиток капитализма в сознании людей. Понятно? Ну, вот!.. А я желаю все твои билетики оптом купить, весь опиум сразу…

– Так ведь тут же разные предсказания, вам все не подойдет, – запинаясь, начал продавец счастья и от волнения даже шляпу снял, обнаружив седую плешивую голову. – Пять рублей! – вдруг сказал он и покраснел. – Ну, три давайте!.. – И он, как попугай крылом, махнул зеленой шляпой.

Виктор, ухмыляясь, дал ему три рубля и высыпал все билетики в свою кепку-капитанку.

– Ну вот! – довольно сказал он, тряся кепку с билетиками. – Теперь я буду торговать счастьем.

Дурачась, двинулся он вперед, выкрикивая на ходу: "Продаю счастье, продаю счастье!" Но базар уже опустел; только на запоздалом возу, застрявшем среди площади, встрепенулась молодуха, стала тормошить мужа:

– Петро, а, Петро! Ты чув? Щось продают. Может, нужное?

Но Петро только лениво отмахнулся в ответ:

– Та нет! То агитация! – Он, видно, принял Виктора и Андрея за затейников из Дворца культуры.

Виктору стало скучно. Опять не знал он, что делать, куда девать себя в это нерабочее утро.

– Пойдем пива выпьем, что ли? – неуверенно предложил он.

– Нет. Неохота, – отозвался Андрей. – Пойдем лучше на вокзал. А?

– Ну что ж!

И они пошли на вокзал.

3

Они шли старой, знакомой дорогой. Когда-то этой дорогой бежал Виктор с шахты, и верный Андрей пошел тогда вслед за товарищем, чтоб вернуть его. Страшная это была ночь! Но сейчас они и не вспомнили о ней.

– Смотри! – сказал Андрей. – А трамвай уже почти готов. Вот смеялись, смеялись над горкомхозом, а смотри-ка!

Виктор рассеянно взглянул на трамвайную линию – действительно, все готово!

– Да… – сказал он. – Это хорошо!.. Большое удобство людям.

Он все еще держал в руках капитанку с билетиками. Наконец сам заметил это и расхохотался.

– Ну, а с этим что делать?

– А выбросить! – посоветовал Андрей.

– Нельзя! – серьезно возразил Виктор. – Три рубля плачено.

Он встряхнул кепку и вдруг решил так и надеть ее прямо с билетиками на голову.

– Ну, Андрей, а какое у тебя мнение насчет счастья?..

– Та отстань ты, пожалуйста!..

– Нет, ты скажи!.. С марксистской точки зрения…

– Ну, счастье и счастье…

– А все-таки?..

– Ну, это, – Андрей с усилием выдавливал из себя слова, – это, по-моему… как тебе сказать… ну, исполнение всех моих желаний, что ли…

– А какие твои желания?

– Ну, работать хорошо… и в дальнейшем расти на работе… Та отстань ты, ей-богу!

– Д-да… – усмехнулся Виктор. – Ну, работа работой, это хорошо!.. А для себя?

– Ну, для себя что?..

– А я, что ж, на чужого дядю работаю? Чудак ты, Виктор!

– Да… Верно, – согласился Виктор. – Но вот ты говоришь: счастье! А слава? Разве счастье не в славе? Ты о славе мечтал, Андрей?

– О чем? – удивился тот.

– Ну, например, о славе!..

– Мы не летчики!

– А все-таки?

– Чудак ты, Виктор! – пожал плечами Андрей. – Какая ж может быть у шахтера слава! Наша с тобой слава под землей ходит, ей на люди и выходить-то неудобно. Она ж чумазая, черная…

– Д-да… Конечно, какая это слава? – опять согласился Виктор. – Вот наши с тобой портреты который год висят, а где нас, кроме "Марии", знают?..

– Главное, чтоб совесть перед людьми была чистая, – назидательно сказал Андрей, – а слава – бог с ней!..

– Ну, а любовь?

– Любовь?..

– Ну, хотя бы любовь…

– Любовь… – задумчиво повторил Андрей. – Любовь – это да… Это, говорят, счастье…

– А ты откуда знаешь?..

– Так я ж сказал: говорят…

– Ой, Андрей! – лукаво засмеялся Виктор. – Подозреваю я, что ты влюблен.

– Я?! В кого?!

– А это тебе видней, в кого…

– Та, ей-богу ж, Виктор… Та провалиться мне на месте… – заволновался Андрей.

– Ладно, ладно! Выдавай свой секрет.

– Та какие ж у меня от тебя секреты?

– Черт тебя разберет. Ты хитрый!

– Я?!

– Ты.

– Я?! – Андрей чуть не заплакал от обиды. – Бессовестный ты! – сказал он дрожащим голосом. – Если ты на Веру намекаешь, так я ж тут при чем?

– А кто ж при чем? – посмеивался Виктор.

– Я ж ею ни капельки не интересуюсь…

– Развратный ты человек, Андрей! – смеясь, сказал Виктор. – Вскрутил девочке голову, а теперь – в кусты…

– Так когда же я ей вскрутил? – взмолился совсем расстроенный Андрей. – Я ж с нею и слова не сказал ни разу. И не целовались мы никогда…

– Ладно, ладно! – поддразнивал Виктор, зная, что попадает в больное место. Андрей нежданно-негаданно, себе на беду, покорил хрупкое сердечко Веры, дочери старика соседа. Он долго даже не подозревал об этом, а когда ему сказали ребята, вспыхнул, покраснел и разозлился на "кучерявую дуру", как он ее тут же назвал. Скромный и честный, он не мог не почувствовать, как легла теперь на его душу ответственность за эту чужую, не нужную ему любовь. И не знал, что делать.

– А вот я ее оттягаю за косы, – мрачно сказал он, – сразу вся дурь пройдет.

Они уже подходили к вокзалу.

– Где тебе! – смеясь, сказал Виктор. – Вот увидишь, она еще тебя на себе женит.

– Та ни в жизнь! – вскричал в ужасе Андрей и испуганно оглянулся.

– Женит, женит! Пойдем лучше, пока ты еще холост, в буфет, пива выпьем. А то потом жена не даст.

Они зашли в буфет и спросили пива. На вокзале было оживленно – ждали скорого Москва – Минеральные Воды.

– Поедем на Минеральные Воды, Андрей, а?..

– Нет. Я к морю хочу, – задумчиво отозвался тот, вытирая с губ пену.

– Ну, к морю так к морю. Все одно минеральные воды не полезны для шахтерских желудков. Я так считаю, а?..

Наконец пришел скорый. Ребята вышли на перрон. Поезд стоял здесь всего минуту. Они проводили его спокойным, чуть-чуть насмешливым взглядом, без тоски и зависти. В чем дело? Они и сами могли поехать на курорт в Минеральные Воды! Но Андрей хочет к морю.

Поезд прошел, оставив за собой облако пара и дыма, и перрон опустел. Только одна девушка, вероятно пассажирка скорого, осталась на перроне. Она стояла спиной к ребятам, стройная, молодая, в строгом черном костюмчике; пикейный беленький воротничок кокетливо высовывался из-под пиджачка.

– Э-э! – восхищенно прошептал Виктор. – Обратите внимание! – Он подмигнул приятелю и вдруг беглым шагом подошел к девушке. Андрей за ним.

– Поднесем, барышня? – крикнул на ходу Виктор, подражая носильщикам.

Девушка обернулась и радостно вскрикнула:

– Виктор!

Он остолбенел.

– Даша, ты? – не то удивленно, не то разочарованно произнес он. Так это только Даша, дочь дяди Прокопа! Но как она изменилась! Действительно, стала городской барышней, совсем киноактриса, красивая, стройная – и чужая. И все-таки это только Даша – девчонка, которую они когда-то чуть не оттаскали за косы в полутемном штреке.

А она стояла перед ними веселая, возбужденная, даже уши от волнения порозовели, и улыбалась обоим. Так всегда бывает, когда после долгой разлуки возвращаешься домой, к родным местам; первый встретившийся знакомый кажется тебе самым родным, самым близким человеком на земле.

– Какие вы оба здоровые стали, черти! – говорила она, тряся их руки.

– А ты? Совсем дама!

Они говорили теперь наперебой, почти не слушал друг друга. Только Андрей молчал, он вдруг оробел.

– Так ты на каникулы?

– Ой, так соскучилась!

– А мы и не думали, не гадали. И дядя Прокоп ничего…

– Я так соскучилась, так соскучилась…

– Ты б хоть телеграммой предупредила…

–. А зачем? Я взрослая! И потом, я думала – трамвай…

– Трамвай скоро пустят! – сказал вдруг низким басом Андрей и смутился. Он был совсем подавлен. Нет, это не Даша, какую некогда знал он смешной, чумазой девчонкой-лампоносом, с русыми тощими косичками. Теперь это барышня, студентка Горного института. Вот какой у нее крутой и высокий лоб! Андрею казалось, что никогда еще не видел он девушек с таким умным лбом. А глаза?! И глядит она смело, открыто, весело, прямо в лицо человеку, не то что та "кучерявая дура". Нет, никогда еще не встречал Андрей столь прелестной и столь недоступной девушки, как эта Даша. Он смотрел на нее исподлобья, украдкой, но уже не отрываясь. И сам на себя злился, что смотрит: "вот уставился, как баран на новые ворота", а не смотреть не мог. "Светик!" – вдруг вспомнил он, как звали ее шахтеры когда-то.

– Что ж мы стоим тут, як дурни на свадьбе? – спохватился Виктор. Он взял чемодан Даши и приподнял его: чемодан был нелегкий. – Ого! – сказал он. – Меньше як за трояк не понесу!

Он чувствовал себя с Дашей так же легко и свободно, как с любой рудничной девушкой. В конце концов это ведь только Даша, вот и носик у нее смешной, курносый, и веснушки, и волосы растрепались из-под берета, и вообще ничего особенного, просто милая, хорошенькая девочка, он и не таких видал!

– Ну, пошли, что ли! – громко сказал он. – По дороге чи навпростец?

Решили идти "навпростец", через степь в Гремячую балку, – так ближе, а тропинки все известны наперечет. Сразу же и двинулись, и Даша, уже на ходу, нетерпеливо стала расспрашивать, что нового на "Крутой Марии", какие новости. Новости? Виктор только удивленно пожал плечами. Какие ж могут быть новости на шахте! Работаем…

– Сейчас мы на новом горизонте работаем, – сказал он. – На горизонте шестьсот сорок. Недавно подготовили.

– Знаю, – отозвалась Даша. – Мой батя тоже там.

– Как же! Он як раз у нас начальником участка.

– А что батя? Постарел? Да? Сильно постарел?

– Так как же он может постареть? – удивился и даже обиделся Виктор. – Нет, постареть он никак не может! – прибавил он с суровой нежностью, с какой всегда говорил о старике, о своем учителе.

– Все-таки! – озабоченно вздохнула Даша. – Ему как-никак уже пятьдесят семь…

– Он нас сам пригласил к себе на участок работать! – гордо сказал Виктор. – Правда ж, Андрей?

– Правда… – пробурчал тот.

– Ну, а еще что нового? – спросила Даша.

– Ну, новую подъемную машину установили.

– Мощную?

– Та хватает! Абы было чего качать…

– А с добычей как?

– План выполняем…

– И звезда горит?

– Та горит!

– Еще вентилятор у нас теперь новый… – негромко напомнил Андрей.

– Да! – засмеялся Виктор. – Поставили-таки. Там такая музыка! Оркестр.

– Осевой вентилятор? – заинтересовалась Даша.

– Та какой же еще, осевой!.. Там така музыка!.. Его за шахтой поставили, в Шубинском лесу. Он за сто верст воет, як домовой. Вот послушай. Мабуть, и тут слышно.

Они остановились и прислушались. Вокруг них все гудело, пело и выло на все лады. Где-то лязгало железо, ухал паровой молот, можно было различить и резкий, крикливый голос станционной "кукушки" и стрекот электросварочного аппарата, но все эти разнообразные звуки все же сливались в один басовитый, многотонный и общий гул, и в нем невозможно было разыскать и выделить ровное, заунывное гудение вентилятора "Крутой Марии".

– Нет, тихо. Не слыхать, – с сожалением сказал Виктор. Ему и в самом деле казалось, что над степью висит нерушимая тишина: к обычному же привокзальному и рудничному гулу он давным-давно привык и просто не замечал его, не слышал.

Андрей взвалил Дашин чемодан на плечо. Двинулись. И Даша снова начала жадно выспрашивать новости.

– А правда, что вентиляционный ствол проходить начали? – спросила она.

– Та начали понемногу…

– А где, где?.. – встрепенулась Даша. Она интересовалась этим не только как студентка Горного института. Она с детства привыкла жить жизнью шахты. И с детства же привыкла радоваться при словах "новая проходка".

Вообще новостей на "Крутой Марии" оказалось неожиданно много, особенно когда стали перебирать людей: кто умер, кто уехал, кто пошел на выдвижение, а кто и загремел вниз, а этот женился, а другого взяли в армию, а тот справил себе собственный домик в три окна и даже корову купил…

– А вы не женились, ребята? – лукаво спросила Даша.

– Для нас еще невесты не родились! – гордо ответил Виктор. – А ты?

– Я? Вот еще глупости!

– А то в Москве женихов много. За артиста хочешь пойти?

– Почему ж за артиста? – удивилась Даша.

– Та вы все ж с ума по артистам сходите и карточки собираете! – презрительно сплюнул Виктор. – Я ж вас знаю! Много у тебя карточек?

– А вот ни одной нет!..

– И правильно! Разве ж артист тебя возьмет? Ты ж у нас курносая да конопатая… – Виктор всегда так ухаживал за девушками, и чем больше девушка ему нравилась, тем больше дерзостей и грубостей он ей говорил. Но Даша нисколько не обиделась на него, только презрительно хмыкнула, – она эту манеру коногоненого "кавалерничанья" знала!

– Ничего, – сказала она, беспечно тряхнув головой. – Найдутся такие, которые и конопатую засватают.

– Вполне возможно! – подхватил Виктор. – Как говорится, на всякую кривую невесту есть свой слепой жених.

Они спустились уже в Гремячую балку и шли по тропинке среди зеленой веселой ольхи и молодого орешника…

– А что Митя Закорко, еще тут, на шахте? – будто невзначай спросила Даша.

– Тут! А куда ж он денется? – отозвался Виктор и тотчас же подозрительно остановился. – А тебе Митя зачем?

– А он писал мне, что будто берут его во флот.

– А-а! – с неожиданной для самого себя и непонятной ревностью воскликнул Виктор. – Так вы в переписке?

– Ну и что с того? – чуть смутилась Даша, но тотчас же гордо вскинула голову и прямо в глаза посмотрела Виктору.

– Ну, не знал я, что ты в Митю Закорко влюблена! – усмехнулся он. – Что ж, Митя хлопец хоть куда. Только рыжий.

– Да ты знаешь ли, какой Митя парень? – вдруг горячо сказала Даша. – Ты по виду не суди. Он всю семью кормит и тянет. А знаешь, какая у них семья? Мал мала меньше. А отца нет…

– Ладно, ладно! – обиженно проворчал Виктор. Он терпеть не мог, когда при нем кого-нибудь хвалили, тем более Митю Закорко, вечного соперника. – Целуйся со своим Митенькой, не прекословлю. – И он замолчал, надувшись.

Молчал и Андрей. Он совсем вспотел под своей ношей, но виду не подавал. Чемодан был тяжелый, парни несли его по очереди. Но Андрей неохотно уступал очередь товарищу: если б ему позволили, он и Дашу понес бы на руках в поселок.

Но Даша уже заметила, что парень устал.

– Давай я теперь понесу! – предложила она и взялась за чемодан.

– Что вы, что вы! – вскричал Андрей, сам не замечая, что называет Дашу на "вы". – Как можно? – Он рывком переложил чемодан с плеча на спину, согнулся и побежал вперед, словно боялся, что у него отнимут драгоценную ношу.

Виктор уже заметил это "вы" и тотчас же подхватил его.

– Что вы, товарищ горный инженер? – с усмешкой сказал он Даше. – Не извольте беспокоиться, товарищ горный инженер! Чего вам утруждаться? Он мужик черный, шахтер, мурло – он и донесет! Эй, ты, ходу! – крикнул он приятелю и, вложив пальцы в рот, дико, по-коногонски свистнул.

– Как хотите! – презрительно пожала Даша плечами. – Кавалерничаете? А я б и сама донесла… Подумаешь!

– Да нет, что вы, товарищ горный инженер. Зачем же? – продолжал ломаться Виктор. – Вы ж, простите за выражение, девушка. Существо хрупкое, душистое, как монпасье… Ручки у вас тоненькие, ледащенькие: косички, як мышиные хвостики. Та куда вам в шахту! Вас и Митенька не пустит…

Даша не выдержала и рассердилась.

– Ну ты, легче! – сказала она в сердцах. – Ты-то сам кто? На шахте без году неделя, а туда же!.. А я родилась тут, – гордо сказала она. – Я еще помню, ты, как заяц, бегал по штреку…

– Ка-ак? – с хорошо разыгранным удивлением вскричал Виктор. – Так вы здешняя?! А я-то, дурень, думал… Так ты шахтерка?! Тю! – И он, вполне довольный собой, свистнул. Андрею внезапно захотелось поставить чемодан наземь и в первый раз в жизни от всей души избить друга.

Но Виктор, уже считавший, что спектакль удачно закончен, снял свою капитанку, чтобы вытереть потный лоб, и из кепки, как желтые бабочки, полетели билетики.

– Счастье, счастье летит! – закричал он. – Эй, держи! Лови счастье! – и сам стал ловить листки на лету. – Даша! Хочешь свою судьбу узнать? – весело обратился он к девушке. – Ну, Даша?

– Отстань! – отмахнулась от него еще сердитая Даша. – Ты меня лучше не затрагивай!

– Ты чего? – искренно удивился он. – Обиделась?

Он сказал это так простодушно, что Даша невольно засмеялась. Действительно, на кого обижаться-то?

– Ну, давай свое счастье! – снисходительно сказала ока. – Эх, ты…

Виктор засуетился.

– Эй, попка, попочка! – подмигнул он Андрею. – А ну, вытащи-ка милой барышне ихнее счастье… Самое наилучшее…

– Нет, нет, я сама! – живо сказала Даша. – Какой рукой брать, левой? – и она взяла билетик левой рукой.

– Вслух, вслух читай! – нетерпеливо закричал Виктор. – Так не годится.

– Боже, глупость какая! – передернула плечиками Даша, прочитав билетик. – Ну, изволь! "Вы родились под знаком Козерога. Вас ожидает удача во всем, кроме семейного счастья. Остерегайтесь черных глаз. Окончательное счастье найдете с серыми". Вот чепуха-то. – И она, сердито скомкав бумажку, швырнула ее в траву.

Виктор расхохотался.

– Ты не расстраивайся, Даша, береги здоровье! Ну, что такое семейное счастье? Трын-трава! Ты и старой девой проживешь, вполне свободно…

– Я не расстраиваюсь, вот еще!.. – фыркнула Даша. – Кто тебе сказал, что я хочу замуж? Еще попадется такой охломон… – Она посмотрела на Виктора и вдруг вскрикнула.

– Что ты? – испугался Андрей.

А она только показывала пальцем на Виктора и хохотала; смех у нее был звонкий, мальчишеский, во все горло; так коногоны хохочут в шахте – кровля дрожит; горожане так смеяться не умеют! И Андрей радостно засмеялся вслед за нею, сам еще не зная, чему смеется.

– Смотри, смотри! – восклицала она сквозь смех и все показывая пальцем на Виктора. – Вот они, черные глаза!.. Ой, страшно!..

Виктор смутился.

– Ну и что ж, что черные? – пробормотал он. – Вот ерунда какая!

Теперь он рассердился. Он не любил, когда смеялись над его внешностью или костюмом. Он считал себя красивым парнем и гордился этим. Особенно глазами. Их действительно боялись рудничные девчата, "Огненные у меня глаза!" – любил по-мальчишески думать про себя Виктор.

– Эй, черноглазый! Куда же ты? – крикнула Даша и насмешливо запела: – Очи черные, очи страстные… Как боюсь я вас, в мой последний час…

Он вдруг круто обернулся к ней.

– А то не боишься? – хрипло спросил он, прищуриваясь. – Будто?

– Видали мы таких! – немедленно ответила ему со смехом Даша. Она ничьих глаз не боялась. Она была истая шахтерка и дочь шахтера, девчонка смелая, независимая, гордая; она часто повторяла любимую поговорку отца: "У шахтера спина гнется только под пластом, а перед людьми никогда не гнется!"

– Ну-ну, посмотрим! – протянул Виктор и недобро усмехнулся. – Подумаешь – цаца московская!

Но тут вдруг Андрей рывком свалил чемодан с плеча наземь и подвинул его Виктору.

– Неси! – хрипло приказал он.

– Что? – не понял тот.

– Неси, черт! – яростно заорал Андрей, да так, что даже Даша вздрогнула.

Никого на свете не боялся Виктор, сам первый драчун, а кроткого и смирного друга своего боялся. Он уже знал, что бывают такие минуты, когда Андрея лучше не трогать. Послушно взял он чемодан на плечо и молча пошел вперед. Удивленная Даша чуть ли не со страхом уставилась на Андрея. "Да он бешеный какой-то!" – испуганно подумала она. Но ничего не сказала.

Ей еще трудно было разобраться в характерах обоих своих неожиданных "кавалеров" и в их странной дружбе.

Да и разбираться-то было некогда! Они уже входили в поселок, и от шахты, садов и огородов уже пахнуло на Дашу знакомым и милым дыханием, той странной смесью запахов зелени и гари, жилья и степи, разгоряченной земли и тихого, стоячего ставка, сожженной зноем травы и влажного пара над кочегаркой, жужелицы и полыни, пыли на дороге и бесстрашных цветов в палисадниках, дикой маслины в балке, чабреца на кладбище, угля, курившегося на сортировке, – тем неповторимым, терпким и для чужого непривычным букетом, какой только шахте одной присущ, а для каждого шахтера только одно и означает: запах родного дома.

Дома… "Вот я и дома! Дома!" – и удивляясь, и ликуя, и чуть не плача от радости и умиления, думала Даша. И уже не шла, а бежала по улицам. Вот школа, где когда-то, да нет, совсем недавно, училась она. Вот парк. Сейчас будет сухая, неглубокая балка… вон она… и тропинка вот… И крутая круча над яром. Милая круча – Гималаи детства!.. Теперь – Собачевка. Постой, где же она? Собачевки нет. Как же? Но это после, после… Вот зеленая Конторская улица, директорский сад… Потом – улица Ударников, беленькие каменные домики, все одинаковые, с палисадниками, и анютины глазки, и гвоздики, и ночные фиалки – шахтерская услада. И вот, наконец, вот – как стучит сердце! – вот знакомая калитка… Дома!

Даша остановилась.

– Ну, спасибо вам, ребятки, что помогли! – торопливо сказала она, протягивая обе руки своим кавалерам.

– Ну, что ты, что ты, пожалуйста! – галантно ответил Виктор и задержал Дашину руку в своей. – Когда ж мы увидимся теперь, Дашок?

– Увидимся.

– Нет, так нельзя! Ты свидание назначь. Как полагается…

– Хорошо. Послезавтра.

– Та ну? Где?! – обрадовался Виктор.

– В шахте.

– Э, нет! – засмеялся Виктор. – Моя любовь облаков требует! Ей под землей тесно… – И он легонько, но уверенно обнял девушку за талию. – Так как же, а?..

Даша проворно выскользнула из его рук и побежала к калитке. Но вдруг что-то вспомнила, остановилась. Вытащила портмоне из кармана.

– Получите! – сказала она, протягивая Виктору трехрублевку. – Сдачи не надо.

– Это что, зачем? – опешил тот.

– А как уславливались! До свиданья, ребята! – и, звонко расхохотавшись, скрылась за калиткой.

А Виктор так и остался с трехрублевкой в руке…

4

Впрочем, что касается Виктора, то на следующее утро он ни разу и не вспомнил о Даше. Правда, в забое он вообще редко думал о постороннем. Еще по дороге на шахту, в клети, даже в штреке он мог и шутить и балагурить с товарищами; тут он еще был тем бедовым Виктором, каким его все на шахте знали. В забое же он сразу становился другим. Сжатый воздух, с силой попав в его отбойный молоток, словно перетряхивал и самого Виктора. Он делался и суровее и старше.

– Дядя Виктор! Лес на месте, – докладывал ученик, щуплый, мечтательный Паша Степанчиков.

– Хорошо, – отрывисто бросал мастер. Цеплял лампочку за обапол. Оглядывался. – А воздух? – строго спрашивал он.

Он приступал к работе с такой жадностью, словно изголодался по ней, словно жизнь вне забоя была ненастоящей, зряшной, пустопорожней жизнью, а настоящая жизнь только тут, в уступе; вот он до нее, наконец, дорвался и теперь надо жадно хватать ее и пить, пить, пить досыта…

Резким движением присоединял он молоток к шлангу, нетерпеливо открывал кран воздушной магистрали, словно и воздух этот был нужен не молотку, а ему самому, словно ему без этого воздуха дышать нечем. Беспокойно ощупывал он пальцами резину шланга и чуял, как упругой походкой бежал воздух – точно горячая кровь по жилам, – как мгновенно густела и твердела под рукой резина, наливалась неукротимой силон… И вот вздрогнул, наконец, молоток, ожил, стал живым и нетерпеливым; он уже сам тащит Виктора за собой к углю, на битву. И вместе с ним, послушный его властному зову, врывается, разъярясь, шахтер в вековые недра – и рушит, и рушит, и рушит…

Отбойный молоток никогда не был для Виктора только орудием труда, простым инструментом, который кормит шахтера. Для Виктора его молоток был почти живым, почти человеческим существом, как конь для коногона, собака для охотника, лодка для рыбака.

Впервые Виктор увидел отбойный молоток пять лет назад. Тотчас же после возвращения на "Крутую Марию" Андрей торжественно, как на смотрины, привел его в уступ к дяде Прокопу. Андрей волновался – ему очень хотелось, чтоб молоток понравился товарищу.

– Можно вашу технику посмотреть, а, Прокоп Максимович? – попросил он, и забойщик охотно позволил: он любил показывать свою "технику". Сам он крепил сейчас.

Молоток лежал в сторонке. Прежде всего он показался Виктору нисколько не похожим на молоток – от обыкновенного молотка в нем действительно ничего не было, скорей был он похож на бур или даже на легкий пулемет. Он вообще больше казался оружием, чем инструментом. Виктор взял его в руки: молоток был тяжелый, куда тяжелей обушка, но это Виктору даже понравилось. Понравилось и то, что, несмотря на угольную пыль в забое, молоток был чист; Виктор погладил ладонью металл раз и другой – пальцам было приятно…