Текст книги "Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы"
Автор книги: Борис Лавренев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)
Васо запевал; Модест Иванович, прищелкивая пальцами, подтягивал:
Оцень грека любит русска,
Вместе кусают закуска.
Пьют сампанская виня,
Ходят в церковя одня.
Увидев вошедших, Модест Иванович оборвал пение и захохотал.
– К-которые, кон-дрла-бандисты, – произнес он, путая буквы, – ску-учно вам? Присаживайтесь. Места хватит.
Тодька бросил на пол мешок, схватил Васо за шиворот и потряс его.
– Напился, сволоц? Так баркас стерег? Зарезу!
Но Васо вырвался, выругался и, отскочив к стене, запел снова, поддерживаемый Модестом Ивановичем, тыча пальцем в Тодьку:
Барба Яни из кинзала
Два цаса огонь дерзала.
Барба Тодька из нози
Тысця турка полози.
Тодька замахнулся, но Христо перехватил его руку.
– Не надо. К цорту! – сказал он, смеясь. – Отцаянные. Надо и нам. Лука, давай ракии!
За полночь выбрались из мазанки, шатаясь и таща мешки.
Сзади, обнявшись, шли Модест Иванович и Васо.
За ними, хлопая их по ногам, волочился тяжелый тюк.
Модест Иванович привалился к Васо, а Васо урчал:
– Молодес, барба Модесто. Брато! Грека русской больсой друг.
Опять заскрипели уключины и закапала с весел вода. Взморье лежало тихое, тяжелое, пощипывая пеной ослабевающего наката.
Когда перевалили через него, вздыбили парус, и «Святой Николай» резво и весело побежал в обратный путь.
Модеста Ивановича больше не укачивало. Он устроился на дне, разморенный и усталый, и скоро уснул под мерное рокотанье воды.
Утром его разбудил легкий холодок. Поднявшись, он увидел, что небо и море горят оранжевыми и ало-розовыми сияниями. Все кругом казалось зажженным прозрачным трепещущим огнем. Медленно, охорашиваясь и стряхивая брызги, выползло проспавшееся солнце.
Модест Иванович смотрел на мерно вздымающееся вместилище влаги, катавшее тяжелые гладкие валы, кой-где запенивавшие верхушки белой каймой.
Нежданно из этих валов плавно и мягко выскользнула совсем рядом тупоносая свиная голова черно-серого цвета и сейчас же скрылась в воде. За ней следом кувырнулся острым плавником длинный хвост.
Модест Иванович ахнул.
– То дельфина рыба, – лениво буркнул Васо.
Модест Иванович долго развлекался кувырканьем дельфинов. Когда они скрылись, он радостно заволновался, завидев вдалеке легкую полоску дыма от идущего парохода. Но Христо, нахмурясь и выругавшись, круто повернул, и баркас пошел в противоположную сторону.
На вопрос Модеста Ивановича Христо нехотя и сумрачно ответил:
– Поймают – нехоросо будет. В тюрьма сядес.
И только в этот момент Модест Иванович осмыслил, что он находится на судне, груженном контрабандой, что по законам контрабанда – преступление и что, захваченные с поличным, они понесут тяжелое наказание.
Это словно облило его ледяной водой, и он притих, испуганно смотря, как тает за горизонтом ползущая струйка пароходного дыма. Скоро она исчезла. Модест Иванович приободрился, снова повеселел и, чтобы придать себе бодрости, игриво засвистел марш Буденного.
Но на втором такте он получил тяжелый удар по затылку, сваливший его с ног в набравшуюся на дне баркаса ржавую воду. Он в бешенстве вскочил, ища глазами обидчика, и увидел искаженную рожу Тодьки, державшего в руке уключину, которой он ударил Модеста Ивановича.
– Сволоц, убью! – закричал Тодька, поднимая уключину.
– Тодька, оставь! – крикнул Христо.
Тодька, рыча, сел.
– Нельзя на море свистеть. Удаци не будет. Беда придет, – объяснил Христо огорошенному Модесту Ивановичу. – Сиди смирно.
К вечеру стал стихать ветер. Парус заполоскал.
Христо оглядел море.
– Плохие шутки. Станет ветер – в ноц до Балаклавы не дойти.
Тодька с бешенством взглянул на Модеста Ивановича. Модест Иванович сел на дно баркаса у ног Христо, чтобы быть подальше от железных кулаков Тодьки и его ножа.
Быстро темнело. Ветер стих совсем. Он еще раз трепыхнул парусом, как раненая цапля крылом, и безнадежно упал на зеркалившую мертвой зыбью воду.
– Сазай весла! – скомандовал Христо.
«Святой Николай» медлительно закувыркался на тяжелой зыби, слабо подвигаясь вперед. Рыбаки уныло молчали.
Гребли до полуночи, но берега не было. Даже рысьи глаза Тодьки не могли высмотреть ни одного огонька.
– По прорве гляди. Айтодорский, долзно, справу видать, Херсонесский – слева.
Но ни Херсонесский, ни Айтодорский маяки не обнаруживались. Со всех сторон баркас окружала упругая и душная, как подушка, тьма.
– Цорта бабуска, – выругался Христо, – ноцевать в море придется. Отходить надо. А заноцуес, утром на тамозенника попадес – пропадай.
И опять в тишине звенела только капающая с весел вода.
Вдруг Тодька вскочил и поднял руку.
– Стуцит, – шепнул он, скаля зубы в настороженную и тревожную гримасу.
– Саба́с! – крикнул Христо.
Весла неподвижно легли вдоль борта. Христо вытянул шею и прислушался. Модест Иванович, не сводивший с него взгляда, увидел, несмотря даже на душную темноту, как изменилось лицо парня.
– Катер, – произнес он каким-то распущенным голосом.
И в тишине Модест Иванович услыхал над морем крадущийся по воде, чуть слышный, как тиканье часов, монотонный стук пароходной машины.
– У-у-у! – проревел Христо по-коровьи и нагнулся над картушкой привинченного к банке компаса.
Люди сидели, согнувшись, на банках, словно боясь, что уже внимательный глаз таможенника, просверлив черную ночь, видит их, старающихся укрыться. Никто не сказал ни слова.
Но в эту минуту оторвавшийся от компаса Христо взглянул влево и сразу вскочил на ноги.
– Бриза идет! – рявкнул он. – Ставь грот! Святой Николай, выруцай греки!
Модест Иванович увидел, как гладкую поверхность моря пересекла черная полоска. Она разрасталась и неслась к баркасу с головокружительной быстротой. Поставленный грот повис на мгновение безжизненным лоскутом, потом слегка трепыхнулся и в тот момент, когда черная полоса ряби докатилась до баркаса, с шумом вздулся и положил «Святого Николая» на правый борт.
– Ни церта! Уйдем! – крикнул Христо, выпрямляя рванувшийся баркас. – Свецку богородице поставлю, стоб меня громом убило.
Бриз усиливался, посвистывая и шелестя накипающими гребешками валов. Баркас, зарываясь в волну, разбрызгивал шипящую воду и несся с захватывающей быстротой.
Христо обернулся в сторону, откуда доносился стук машины, и, сняв фуражку, домахал ею, прибавив залп ругани.
И, как бы в ответ от нее, из глубины моря на горизонте вылетел молниеносно и угрожающе взвился в небо узкий игольчатый сноп голубого света. Он, дрожа и колеблясь, постоял несколько секунд вертикально, прокалывая небо, и, словно скошенный, рухнул вниз и лег вдоль горизонта, захлебываясь и купаясь в зыби.
И одновременно с его падением Тодька, захохотав ревущим смехом, показал пальцем вперед. Вдалеке, в волнах, то вспыхивая, то погасая, немного влево от носа баркаса, замигал огонек.
– Херсонесский, – сказал Христо, – в самый раз. Два цаса ходу. Лись бы не заметил.
Голубой сноп, покупавшись в волнах, так же мгновенно погас, как и вспыхнул.
Тьма наплыла еще более густая и душная.
Модест Иванович, свернувшись, полулежал на дне, боясь выглянуть.
Он не мог бы сказать, сколько времени прошло с тех пор, как погас страшный голубой сноп. Для него не было больше времени – был только безмерный опустошающий испуг перед темнотой и таившейся в ней, подстерегающей опасностью.
Вдруг он услыхал оживленный говор.
Рыбаки кинулись к борту. Модест Иванович решился подняться и поглядеть в темноту, по ничего не увидел.
– Что там, Христо? – спросил он с замиранием сердца.
– Берег, барба. Скоро дома будем. Клява увидис, – засмеявшись, ответил Христо.
Модест Иванович жалко вздохнул и снова свернулся калачиком. Он с болью вспомнил о Клаве. Захотелось скорей очутиться рядом с ней на прочной и понятной земле.
Баркас валко подбросило, шальная волна окатила Модеста Ивановича, он вскочил, отряхиваясь. И, словно только и подстерегая эту минуту, голубой сноп вспыхнул в море совсем близко от баркаса.
Он пролетел по воде и уперся в берег, выхватив из темноты и зажегши уже недалекие, покрытые лесом скалы, покружился на них, спрыгнул вниз и опять побежал в сторону.
– Дерзи на берег. Выбросимся под Форос! – заорал Тодька.
Христо положил на борт, и «Святой Николай», хлебнув воды, понесся прямо на берег. Ветер засвистел в вантинах.
Прожектор, поплясав по далекому горизонту, замер, будто насторожась, и быстро прострочил волны по направлению к баркасу. Секунду луч плясал, как будто ища, и вдруг вонзился в баркас.
Залитый светом парус вспыхнул, как язык белого пламени. Волны засветились по верху неживым стеклянным сиянием и недвижно заледенели, остановленные в беге.
Модест Иванович упал на дно, ослепленный.
– Поймались, – злобно сыпнул сверху Тодька руганью всех наречий.
Прожектор, не отпуская, держал баркас цепкими голубыми лапами. Христо навалился грудью на румпель, стиснув челюсти. Лицо его в блеске прожектора казалось зеленым, как у разлагающегося мертвеца.
– Не дрефь! – крикнул он Тодьке. – Только до скал дойти. Там они сядут.
Под усилившимся ветром «Святой Николай» совсем лег на борт, черпая воду, но прожектор не отпускал его, запутавшись в снастях.
Совсем близко вспыхнуло четкое постукивание машины. Разрезав ветер, хлестнул упругий гудок.
– Свистят парус сбивать! – заорал Тодька.
– Здохну раньсе. – И Христо сделал непристойный жест в сторону катера.
Модест Иванович сидел на дне, вцепившись в бимсы. Страх у него прошел, было только бесконечное жадное любопытство.
Внезапно над баркасом веером развернулся и прошелестел звонкий свист.
– Лозись! – зыкнул Христо. – Пулемет.
Свист снова рассыпался ниже и грознее.
Христо, закусив губы и не выпуская румпеля, левой рукой достал из-под банки карабин.
– Тодька! Все одно пропадать. Бей ему фонаря, растуды его!
Тодька вскочил, хватая карабин, но баркас швырнуло, и взвившийся гик с размаху опустился на Тодькин череп. Тодька повалился на дно, карабин вывалился на колени Модесту Ивановичу. Он испуганно схватил его.
– Барба, пали! – отчаянно завопил Христо.
Странное спокойствие овладело Модестом Ивановичем. Никогда в жизни не державший в руках винтовки, он медленно поднял приклад к плечу и, неловко уткнув ствол в ослепительный шар прожектора, закрыв глаза, нажал собачку. Его бросило обратно на дно баркаса, обдав гулом, и вместе с этим ощущение нестерпимого мерцания в зрачках исчезло.
Лежа на дне, он услышал над собой бешено радостный крик:
– Ай-ай! Паликар, барба! С одного раза. Молодес!
Модест Иванович решился взглянуть. Кругом было темно, беспросветно и страшно. Словно сверху на море, баркас и катер вылили склянку китайской туши.
Модест Иванович привстал, цепляясь за мачту, и увидел, как в этой чернильной гуще замигал синеватый язычок огня. И опять гулкий свист ударил по воздуху, вслед за ним что-то щелкнуло по борту, обдав Модеста Ивановича осколками дерева, и тупая игла небольно прошила ему плечо. Он хотел крикнуть, но язык не двигался, и он, захлебнувшись, сел у подножья мачты.
Перед самым носом баркаса из моря вынырнула осыпанная нитками пены черная скала. Христо лег на румпель, и «Святой Николай» пронесся мимо камней, чиркнув по ним днищем.
Впереди мрачной стеной вспухал берег, и сзади упрямо и злобно стрекотал в пустую тьму обиженный пулемет.
12
– Ну, слава богу!.. Очнулся.
Рука Клавы мягко лежала на лбу Модеста Ивановича. В глазах дрожала тревога и еще что-то необъяснимое, от чего по телу Модеста Ивановича забегали горячие мурашки.
Он пошевелил губами и спросил чуть слышно:
– Что со мной?
Клава замигала ресницами.
– Молчи, гадкий котик! Молчи! Тебе нельзя говорить. Ты болен.
Тогда Модест Иванович увидел, что он лежит в постели и левое плечо и рука у него онемели. Он сдвинул брови, соображая.
– Как ты меня напугал, противный, скверный, – всхлипывая, сказала Клава. – Три дня без памяти. Я хотела тебя везти в больницу, а они не позволили. Говорят, что начнут допрашивать, – тогда всем худо будет.
– А где Христо?
– Христо жив-здоров. Что ему, быку, сделается?
Клава помолчала, вытерла глаза и, сразу изменив тон, восхищенно сказала:
– Какой ты герой, котик! Душка! Христо рассказывал, что ты всех спас. Они прямо в восторге от тебя. Тодька приходил. Говорит: без тебя теперь не поедут. Такой дурак!
Модест Иванович сощурился, и перед ним закружилась душная тьма, а в ней – синеватое мерцание пулеметного огонька. Он вздрогнул, побледнел и сказал, ловя руку Клавы:
– Нет, Клавочка. Я никуда больше… Уедем, скорей.
– Ну, конечно, уедем, котик. Уж я тебя теперь ни на секунду не отпущу.
– Клавочка! Поедем назад, в Россию, – прошептал Модест Иванович, гладя ее руку.
– Хорошо, хорошо. Только выздоровеешь, – так и уедем. Довольно ты меня напугал.
Оба замолчали.
С террасы послышались приближающиеся голоса.
– Это, верно, Христо, – сказала Клава, поворачиваясь к двери. – Они каждый день приходят тебя навещать. Такие смешные, котик.
В дверь стукнули тяжело и четко.
– Входите, входите! – крикнула Клава.
В распахнувшейся двери появилась грузная, вспотевшая женщина. У нее было жирное лицо и животные расквашенные губы. Маленькие острые глазки обежали комнату и уперлись в Клаву.
За спиной женщины стоял милиционер.
– Что вам надо? – испуганно поднялась Клава. – Кто вы такая?
Женщина оттопырила губы и вязко, как бы смакуя каждое слово, сказала:
– Так это ты, стерва поджарая, законных мужьев сманиваешь?! Ну, я с тобой разговор буду иметь.
Женщина стащила с руки вязаную перчатку и неторопливо, грузно передвигая ноги по полу, стала надвигаться на Клаву. Клава так же медленно пятилась к стене.
Оглянулась на Модеста Ивановича, ища защиты, и увидела, что он привстал на постели. Его взгляд стекленел и замерзал, лицо синело. Он охнул и, не разгибаясь, упал назад, стукнувшись затылком о спинку кровати.
Клава шарахнулась на помощь, но женщина взбросила руку и ухватила Клаву за волосы.
– Нет, ты погоди! Ты погоди, – сказала она так же неторопливо и, нагнув голову Клавы, несколько раз спокойно и размеренно ударила ее снизу пухлым и жирным кулаком по носу и губам.
Клава закричала.
Подоспевший милиционер с профессиональной ловкостью разделил женщин.
– Этого не полагается, гражданка! – сказал он официально.
Клава откинулась к стене. По губам ее сползала тонкая струйка крови.
Несколько секунд она смотрела на каменноподобную Авдотью Васильевну молча, с одичалым ужасом, потом согнулась и пошла к двери; но милиционер преградил ей дорогу.
– Не приказано, гражданка. Ежели от побоев, то должен по службе защитить; но, впрочем, имею распоряжение на ваше задержание.
Клава села и, уткнувшись лицом в доску стола, заплакала.
………………………………………………
Авдотья Васильевна уложила Модеста Ивановича на линейку, не обращая внимания на сбежавшихся зрителей. Линейка тронулась, и чудовищный бюст Авдотьи Васильевны победоносно заколыхался. Модест Иванович пришел в себя, но смотрел по-прежнему бессмысленно, блеклыми и отсутствующими глазами.
………………………………………………
Когда линейка проезжала мимо района милиции, оттуда вышла Клава в сопровождении милицейского. Завидев линейку, она сделала движение броситься к ней, но Авдотья Васильевна, побагровев, подняла кулак, как таран.
Клава осеклась и, понурившись, пошла за милицейским. Модест Иванович не видел ее.
………………………………………………
За окном финотдела алые, оранжевые, золотые, шурша, осыпались листья кленов.
Модест Иванович встал и отошел от окошечка кассы к окну. По небу плыли низкие бурые тучи, быстро и порывисто. Внезапно они разорвались, и между ними проступила глубокая и ясная, омытая дождем просинь.
Модест Иванович припал к окну и с ненавистью взглянул на небо. Губы его дернулись, и с яростным, шипящим презрением он произнес звенящее слово:
– Таласса!..
Он сжал кулаки и сердито сплюнул.
От окошечка кассы раздался раздраженный оклик:
– Гражданин кассир, примите деньги.
Модест Иванович вздохнул, побежкой подошел к кассе и, садясь, любовно придвинул к себе густо-голубой, как вода балаклавской бухты, приходный ордер.
Детское Село, октябрь – декабрь 1926 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Новое Собрание сочинений Бориса Андреевича Лавренева в шести томах является четвертым собранием сочинений писателя в по своему составу наиболее полным изданием.
Первое Собрание сочинений Б. Лавренева в шести томах было издано в 1928–1930 годах харьковским издательством «Пролетарий».
Второе Собрание сочинений Б. Лавренева в пяти томах издано в Ленинграде в 1931 году Государственным издательством художественной литературы.
Третье Собрание сочинений Б. Лавренева в шести томах вышло в Москве после смерти писателя в издательстве «Художественная литература» в 1963–1965 годах.
В настоящем Собрании сочинений все произведения расположены по жанрам в хронологическом порядке. Авторские даты воспроизводятся под текстом произведения, редакторские даты (предполагаемые даты написания) помещаются там же в угловых скобках.
Первые три тома Собрания сочинений включают повести и рассказы, четвертый – романы, пятый – пьесы, шестой – очерки, фельетоны, статьи, выступления.
Тексты печатаются по рукописям и последним прижизненным изданиям с проверкой и исправлениями опечаток по предшествующим публикациям. Некоторые ранние произведения просмотрены и подготовлены к печати Б. А. Лавреневым в последние годы его жизни.
Примечания, сделанные самим автором, и переводы иностранных слов помещены непосредственно под текстом произведений.
В первый том вошли повести и рассказы, написанные в 1916–1926 годах.
Короткая повесть о себе
Написана в 1958 году. Впервые опубликована в первом томе Избранных произведений Б. Лавренева в двух томах, Гослитиздат, 1958 (в дальнейшем для краткости называем его Двухтомник 1958 г.).
Биография отца.. – Отец Б. Лавренева – Андрей Филиппович Сергеев (1859–1932). Фамилия писателя – Сергеев, а Лавренев – это его литературный псевдоним, ставший фамилией. Б. Лавренев писал 15 мая 1957 г. по этому поводу: «…от рождения до появления… моих стихов в 1912 г. в московском альманахе „Жатва“, я носил фамилию Сергеев. В литературе уже был один Сергеев-Ценский. Нужно было как-то дифференцироваться от него… Придумывать какую-нибудь приставку по месту рождения или жительства, называться Сергеев-Херсонский или вроде этого – было глупо. Я и взял себе фамилию одного из родственников, сперва как псевдоним, а с 1922 года окончательно принял эту фамилию» (журн. «Звезда Востока», Ташкент, 1959, № 8, с. 120).
Под фамилией Сергеев в 1910 г. в московской газете «Студенческая жизнь» опубликованы первые рассказы Б. Лавренева: «То было раннею весной…» (7 ноября, с. 8–9) и «Его смерть» (12 декабря, с. 6–7).
В альманахе «Жатва» (М., 1912, кн. 3) за подписью «Б. Сергеев» помещены четыре рецензии писателя на поэтические сборники. В четвертой книге альманаха, вышедшей в 1913 г., напечатана под весьма прозрачным криптонимом «Б. С – въ» его большая критическая статья «Замерзающий Парнас» (см. т. 6 наст. изд.). Под этим же криптонимом в херсонской газете «Родной край» 17 апреля 1911 г. был опубликован его обзор: «Выставка Херсонского общества любителей изящных искусств».
В ташкентских архивах сохранились многочисленные официальные документы, в которых писатель фигурирует под двойной фамилией: Сергеев-Лавренев.
…превосходная общественная библиотека… – 13 марта 1947 г. Б. Лавренев написал к юбилею этой библиотеки свои воспоминания «Моя первая академия» (см. т. 6 наст. изд.).
В 1909 году я поступил… – После окончания гимназии Б. Лавренев в 1909 году поступил на математическое отделение Киевского университета (Государственный исторический архив Московской области, ф. 418, оп. 324, ед. хр. 1746, л. 7).
В автобиографии 1946 г. Б Лавренев писал: «… в математике разочаровался из-за сухости дисциплин и на следующий год был уже на юридическом факультете Московского университета». (Отдел творческих кадров Союза писателей СССР, личное дело Б. А. Лавренева, л. 7.)
В июле 1919 года был ранен… – Сохранилась справка народного комиссара по военным делам Украинской Советской Республики Н. И. Подвойского, которой писатель гордился как боевым орденом. В ней говорится:
«29 июля, выйдя на линию ж. д., т. ЛАВРЕНЕВ… принял бой с пошедшими на прорыв окружения бандами, и после того, как бронепоезд № 6 после прямого попадания снаряда, убившего машиниста и выведшего из строя паровоз, вышел из боя, т. ЛАВРЕНЕВ вместе со своими бронеплатформами остался один на позиции у разъезда Карапыши, в продолжение трех часов отбрасывая противника шрапнельным огнем, моментами с картечной дистанции.
В ходе боя т. ЛАВРЕНЕВ был серьезно ранен в ногу пулей с раздроблением пальцев, но не оставил командования и при переходе бандами под вечер линии железной дороги нанес противнику артогнем большие потери, заставив бросить в поле значительное количество вооружения и боеприпасов.
Только после личного доклада мне о бое т. ЛАВРЕНЕВ передал командование заместителю и был эвакуирован для лечения в поезде штаба в Киев». (Цитируется по заверенной копии, хранящейся в личном деле Б. А. Лавренева в Отделе творческих кадров Союза писателей СССР, л. 19.)
По здоровью со строевой службы был переведен… – После выздоровления Б. Лавренев с середины 1920 г. работает в литературно-издательском отделении Политуправления Туркестанского фронта, преобразованном впоследствии в Военно-редакционный Совет Туркфронта. Архивные документы подтверждают, что Б. Лавренев занимал различные должности в этом своеобразном издательстве первых революционных лет. Он был корректором, выпускающим, литературным сотрудником, редактором военно-популярных изданий, художником, инструктором, секретарем Совета и т. д. Будущий писатель редактировал и иллюстрировал книги для красноармейцев, писал к ним предисловия, принимал непосредственное участие в выпуске листовок, плакатов, газет и журналов.
… был заместителем редактора фронтовой газеты… – В редакции «Красноармейской газеты» (так первоначально называлась «Красная звезда») писатель начал работать с августа 1921 г. В газете опубликованы рассказы и стихотворения Б. Лавренева, отрывок из поэмы «Алые облака», статьи, рецензии, фельетоны, карикатуры и рисунки. Печатались все эти материалы не только под фамилией писателя, но и под его многочисленными псевдонимами. Впоследствии Б. Лавренев вспоминал: «…я хорошо помню, что у меня и других работников, помимо наших нормальных фамилий, существовало еще по десять – пятнадцать „военкоровских“ псевдонимов» («Моя школа»; см. т. 6 наст. изд.). В одном из писем он вновь подчеркивал: «…в то время начальство жестоко долбало нас за то, что мы не умеем привлечь в газету актив военкоров, и мы, работники газеты, попросту жульничали, чтобы избежать разносов, печатая массу своих материалов под фамилиями „военкор Петров… Сидоров… Егоров“ и подобными псевдонимами» (журн. «Звезда Востока», Ташкент, 1959, № 8, с. 118.)
В туркестанской периодической печати нам удалось раскрыть такие псевдонимы и криптопимы Б. Лавренева: «Бек», «С. Натальский», «Б. Наталии», «И. Борисов», «Художник», «Инцитатус». «Incitatus», «Б. Л.», «Л. Б.», «Б. Л-в», под которыми опубликовано около 130 его произведений.
Работа в военных изданиях Туркестанского фронта обогатила будущего писателя, который неоднократно подчеркивал: «…боевые дни работы в „Красной звезде“ никто из нас, работавших в ней, никогда не забудет… „Красная звезда“ была для меня и моих товарищей настоящей жизненной школой не только литературной, но, главным образом, политической» (газета «Фрунзевец», Ташкент, 1938, 12 июня).
…одновременно заведовал литературным отделом «Туркестанской правды». – В «Туркестанской правде» Б. Лавренев работал с июля 1922 года по декабрь 1923 г. На ее страницах опубликованы многие произведения писателя.
Трудно назвать туркестанский журнал или газету 1921–1923 гг., которые не были бы связаны с именем Б. Лавренева. По его инициативе в 1922 г. началось издание первого сатирического журнала Советского Туркестана – «Скорпион», в котором помещались фельетоны, карикатуры, рисунки, сатирические интервью Б. Лавренева. Под его наблюдением выходил краевой партийный журнал «Коммунист», он был заместителем редактора и вел отдел библиографии в журнале «Военный работник Туркестана», заведовал литературными отделами ташкентских журналов «Новый мир» и «Костры», в которых публиковались его повести, рассказы, стихотворения, статьи, очерки и рецензии. Б. Лавренев сотрудничал в молодежной газете «Юный Восток», в которой появились две главы его первого романа «Крейсер „Коминтерн“». В ташкентских журналах «Отклики», «Театр», «Допризывник», «Гарпун», «Красная казарма», «Коммунистическая мысль» и других можно встретить различные произведения писателя.
В 1924 году я демобилизовался… – В декабре 1923 г. Б. Лавренев уехал из Ташкента в Петроград, где его снова призвали на военную службу, назначив секретарем Военно-научного общества Петроградского военного округа. 15 декабря 1924 г. Б. Лавренев демобилизовался и поступил на работу в Ленинградское государственное издательство.
Печатается по тексту Двухтомника 1958 г.
Автобиография
Написана весной 1957 г. для сборника «Советские писатели. Автобиографии в двух томах», Гослитиздат, 1959. 9 ноября 1958 г. просмотрена и поправлена писателем. Впервые опубликована в журнале «Новый мир», 1959, № 4.
…поступить в Училище живописи, ваяния и зодчества? – Увлечение живописью началось у Б. Лавренева еще в гимназические годы. Из воспоминаний художника Г. В. Курнакова известно, что Б. Лавренев в 1906 г. посещал мастерскую херсонского художника А. Д. Иконникова и занимался там живописью и рисованием. В 1909-м, 1910-м и 1915 гг. он участвовал в выставках картин Херсонского общества любителей изящных искусств. На этих выставках экспонировались его картины «Яхта», «После дождя», «Осенний сон», многочисленные этюды и эскиз декорации к балету.
Занятия живописью и графикой не прекращались и в годы гражданской войны.
В августе – сентябре 1920 г. Б. Лавренев возглавлял издательский и библиотечно-музейный подотдел изобразительных искусств Наркомпроса Туркестана и одновременно учился в Краевой художественной школе. Обладая незаурядным талантом художника-графика и живописца и большими знаниями в области истории и теории искусства, он настолько выделялся среди учащихся школы, что ему вскоре поручили возглавить графическую мастерскую и самостоятельно вести в ней занятия.
Наркомпрос Туркестана писал в 1921 г. о Б. Лавреневе как о единственном в пределах Туркреспублики художнике-графике и отмечал, что он «является весьма ценным специалистом в области книжной иллюстрации и графики» (Центральный государственный архив УзССР, ф. 34, оп. 1, ед. хр. 744, л. 46).
По самым скромным подсчетам, за четыре года, проведенных в Ташкенте, Б. Лавренев выполнил около тысячи рисунков, плакатов, карикатур, обложек, заставок, заголовков, эскизов и т. п. Ему принадлежат почти все графические работы, появившиеся тогда в периодических и непериодических изданиях Туркестана. Кисть художника самоотверженно служила революции, наглядно и убедительно агитировала за новую жизнь, едко и зло высмеивала прошлое. Многие рисунки и карикатуры Б. Лавренева тематически перекликаются с его статьями, фельетонами и рассказами тех лет.
Увлечение живописью и графикой продолжалось у Б. Лавренева на протяжении всей его долгой жизни. Сохранилось немало интересных живописных и графических работ писателя.
… одно из этих стихотворений… – Пока не удалось установить, о каком стихотворении идет речь. Известно лишь, что в феврале 1911 г. во втором номере херсонского ежемесячного журнала литературы, искусства и науки «Весенние зори» появилось его стихотворение «Вековое», под которым стояла дата: 3/II, Москва. В первом и втором номерах среди лиц, принимающих участие в журнале, упомянута и фамилия Б. Сергеева.
В 1912 г. в «Очередном сборнике первого литературно-художественного кружка московской молодежи» напечатано его стихотворение «Неразрывность».
…цикл моих стихов был напечатан… – Во второй книге альманаха «Жатва» за 1912 г. опубликована поэтическая легенда «Маки» и стихотворения «Февраль», «Сказка вечерняя», «Мука рассвета» Б. Лавренева.
В Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР сохранилась небольшая тетрадь в хорошем переплете, подаренная Б. Лавреневым 27 ноября 1912 г. одному из редакторов «Жатвы» – Арсению Альвингу (А. Бартеневу). В ней – автографы 19 стихотворений Б. Лавренева (лишь два из них напечатаны в «Жатве»). В том же году поэт Георгий Чулков включил Б. Лавренева в число 59 лучших поэтов России. Правда, критерием для отбора он взял три таких признака: «культурность автора, знание и понимание поэтической техпики и хотя бы минимальное дарование». (ЦГАЛИ, ф. 548, оп. 1, ед. хр. 216, лл. 19–21.)
…Маяковский швырнул ошеломляющие строчки. – Б. Лавренев цитирует строки из стихотворения В. Маяковского «Еще Петербург» (1914) (В. Маяковский. Полн. собр. соч., т. 1. М., 1955, с. 63).
Моя практика в лоне эгофутуризма… – В альманахе «Мезонин поэзии» в 1913–1914 гг. опубликовано 4 стихотворения Б. Лавренева: «Groqius», «Nocturne», «Истерика Большой Медведицы», «Боевая тревога». Книгоиздательство эгофутуристов «Мезонин поэзии» сообщало тогда о готовящихся к печати двух поэтических книжках Б. Лавренева: «Воздушный кораблик» и «Поэзы». По неизвестным причинам сборники не были изданы.
В Крыму мы в 1919 году не удержались… – Летом 1919 г. Б. Лавренев был первым комендантом Советской Алушты и начальником артобороны на участке Алушта – Гурзуф. О событиях в Крыму, в которых довелось участвовать писателю, он впоследствии рассказал в двух статьях: «В Крыму. Комендантство в Алуште» (см. т. 6 наст. изд.) и «Пираты Третьей республики (из дневника 1919 года, 22 июня)» (журнал «Знамя», 1933, № 2).
… на станции Мироновна меня увидел… – В упоминавшейся выше справке Н. И. Подвойского написано: «… т. ЛАВРЕНЕВ проявил большую энергию по созданию артиллерийского заслона на линии ж. д. между ст. Мироновка и ст. Белая Церковь. Ввиду недостатка артиллерийских средств для воспрепятствования прорыву банд через полотно дороги на юг т. ЛАВРЕНЕВ с командой моряков из охраны штаба организовал постройку местными средствами двух бронеплатформ для поддержки оперировавших против Зеленого курсантской бригады и интернационального кавдивизиона».
…по выздоровлении направлен в Ташкент… – Из Москвы В. Лавренев сначала попал в Самару (Куйбышев), где тогда находился штаб Восточного фронта. Начальник политотдела фронта Д. А. Фурманов предложил ему читать лекции красноармейцам по истории общественного движения в России (см. об этом т. 6 наст. изд.).
21 ноября 1919 г. «лектора партийной школы Бориса Сергеева» направляют в Ташкент, куда он прибыл 8 января 1920 г., а всего через неделю В. В. Куйбышев подписал приказ № 14 Реввоенсовета Туркфронта о назначении его помощником начальника гарнизона г. Ташкента. В феврале 1920 г. Б. Лавренев назначается военным комендантом города.
