Текст книги "Розетта"
Автор книги: Барбара Эвинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
– Мистер Шелли пишет о чем-то другом, я полагаю.
– Что вы имеете в виду?
– Он очень сердит на правительство и церковь.
– Из-за бедных солдат, матросов и памятников?
– И несправедливых законов. И денег, которые тратятся на принца-регента и его дворец в Брайтоне. И мистера Вордсворта, который когда-то был революционером, а потом принял предложение занять должность распределителя печатей. Это очень расстроило мистера Шелли. И то, что вешают людей. И то, как церковь всецело поддерживает монархию. История, возможно, вынесет свой приговор нашим лидерам. Я думаю, что в своей поэме он пишет именно об этом.
Розетта засияла улыбкой отца. Голубое платье очень шло к цвету ее глаз. Как и предсказывала Роза, Розетта носила повязку на одном глазу, как пират. Она тепло посмотрела на мисс Горди.
– Вы всегда хотели, чтобы я видела все это изнутри.
– Я лишь хочу, чтобы ты знала свет, милая моя.
Они услышали шуршанье юбок, и Фанни, которая всегда останавливалась у мисс Горди, когда приезжала в Лондон, сбежала вниз по лестнице. Она поцеловала Розетту.
– Мне очень жаль, что заставила вас ждать.
– Мама встретит нас там, – уверила Розетта.
– Мы расскажем ей обо всем, – сказали они мисс Горди, выбежали под падающий снег и нырнули в карету, которая, как всегда, перекрыла движение на Саут-Молтон-стрит.
Несмотря на погоду, в зале было много людей, словно приближение даты рождения Христа заставило их стать более задумчивыми, чем обычно. Там были обозленные раненые солдаты, рядом с ними стояли задумчивые мещане в пальто, леди в шляпках и шалях. Дети жались поближе к родителям.
Когда заговорила Фанни, наступила тишина. Она говорила очень просто. Люди к ней тянулись, потому что знали ее и потому что ее рыжие волосы никогда не были как следует уложены под шляпкой. Она казалась одной из них, также прибежавшей сюда запыхавшись и считавшей, что это необходимо. Была еще одна вещь, за которую любили Фанни. На поясе она завязывала прекрасный синий шарф цвета египетского неба, который сильно контрастировал с ее серым платьем. Люди невольно начинали улыбаться, потому что он был такой красивый, такой веселый, что вселял в них надежду.
Фанни сказала:
– В этом суетливом городе мы собрались, чтобы в тиши подумать о наших жизнях. Давайте минуту помолчим. Давайте воспользуемся моментом, чтобы успокоить сердца и послушать. Возможно, в тишине к нам обратится некий голос или появится решение проблем.
Люди засуетились, но тишина наступила быстро. Кое-кто покашливал, некоторые закрыли глаза, некоторые тревожно оглядывались, словно бы они не привыкли оставаться наедине с собственными мыслями.
В наступившей тишине откуда-то из глубины зала послышался разгневанный крик:
– Идите домой, ухаживайте за мужьями и детьми! В Библии сказано: «Ни учить, ни властвовать над мужчиной женщине не позволяю, но пребывать в молчании». Первое письмо к Тимофею, глава вторая!
Рябь пробежала по толпе. Люди стали оборачиваться на голос. Они увидели какого-то солдата в оборванной, грязной форме. У него не было оружия. Присутствующие зашептались – они не знали, сердиться на него или смиренно склонить головы. В этот момент Фанни протянула руку к солдату в примирительном жесте.
– Друг мой, – мягко сказала она, – гнев, который ты хранишь в сердце, любого может привести лишь к печали. Один из моих помощников подойдет к тебе в конце собрания. Возможно, мы как-то сможем помочь тебе. Ты сражался за нашу страну, за что мы тебе благодарны. Мы гордимся тобой.
Солдат молча смотрел на Фанни. На какое-то время замолчали все: и мещане, и солдаты, и женщины, словно бы леди с развевающимися рыжими волосами и синим шарфом на некоторое время впустила в их души покой.
Фанни рассказывала о надежде, добре и любви. Так как она была одета в серое квакерское платье и говорила с добротой в голосе, люди в зале подумали, что она беседует с ними о Боге. Только Роза, вдовствующая герцогиня Хоуксфилд, заметила, что Его имя на самом деле так ни разу и не прозвучало.
Позже тем же вечером рыжеволосую квакершу ожидали в концертном зале на Ганновер-сквер. Она должна была прийти туда не для того, чтобы послушать музыку Генделя, которую там часто играли, а чтобы посетить особое собрание, организованное попечительским советом Британского музея. Интерес к событию был столь велик, что подъезжающие кареты заблокировали проезд. Рыжеволосую женщину сопровождала брюнетка в прекрасном плаще, подбитом мехом, и странная девушка. Ее странность заключалась в темной коже, не такой, как у лондонцев, и черной повязке, закрывавшей один глаз, словно бы она была дочерью пирата. Они заняли свои места. Зал сгорал от нетерпения.
Роза огляделась. Председатель попечительского совета Британского музея поднял руку, и она улыбнулась. В своем большом доме на Гросвенор-сквер она принимала философов, лингвистов и членов парламента, улыбаясь всем и каждому. Роза увидела Джорджа Фэллона, виконта Гокрогера, пресловутого охотника за древностями. Он был с женой. Они холодно кивнули друг другу. Теперь никакие его интриги не могли причинить ей вреда, потому что она находилась на самом верху. А Джордж Фэллон остался там, где был всегда, – вне магического круга власти, хоть и богател день ото дня.
Рядом с Джорджем стояли Уильям и Энн, герцог и герцогиня Торренс. Передние зубы Энн удалили давным-давно, но зато у нее родились три сына. Она часто прикрывалась веером, потому что новые фарфоровые зубы были не лучшего качества. Она до сих пор считалась светской львицей, но теперь она мало говорила, а больше загадочно молчала, потому что фарфоровые зубы довольно громко клацали при разговоре. Уильям посмотрел на Розу и поднял руку в знак приветствия. Энн заметила это, но ей было все равно. Ее не волновало, возник между ними роман или нет. Пускай эта святая вдовушка сама возится с его пропитанной вином слабостью.
Но Энн поняла все неправильно.
Однажды вечером, уже очень давно, Уильям и Роза очутились наедине в длинном ухоженном саду, где когда-то досадили мимозу и ладанное дерево. В тот вечер герцога неожиданно вызвали в Виндзор. Уильям растерянно озирался, как бывало каждый раз, когда неподалеку появлялась Роза. Он всегда старался поскорее убраться от женщины, которая знала о нем слишком много. Но Роза положила руку ему на плечо.
– Нет необходимости избегать меня, Уильям. Я меньше всего настроена обсуждать тебя с мужем, – спокойно сказала она, – но… я пообещала, что однажды передам тебе последние слова Долли.
Она заметила, как он испугался. На сад, где греческие статуи держали зажженные факелы, легли тени. Внезапно они оба снова увидели темноту александрийской ночи, москитов, услышали вопли женщин, увидели Долли. Уильям не смотрел на Розу. Он с преувеличенным интересом разглядывал статую Афины, богини мудрости.
– Она попросила передать тебе кое-что на словах.
Роза заметила, что ему неприятен этот разговор.
– Чтобы ты ни думала обо мне, Роза, пожалуйста, не считай, что я не раскаиваюсь в том, что подвел, – он не смог произнести ее имя, – сестру. – Роза молчала. – Я знаю, что она любила меня, – продолжал он, разглядывая Афину, – с самого детства она любила меня больше всех, а я не платил ей взаимностью. Я думал, что Джордж будет заботиться о ней. Я сказал ему, что ей требуется… серьезный уход. Но… ему стало скучно. А я видел то, что хотел видеть. – Уильям уставился на складки одежды богини. Он провел рукой по холодному мрамору, словно это могло его успокоить. – Однако я знаю цену своего наследства. Нет нужды напоминать мне. Я буду помнить об этом весь остаток жизни.
– Она попросила сказать тебе кое-что, – повторила она. – В конце. – Он с неохотой повернулся к ней. – Она попросила сказать, что, – Роза вспомнила изможденное лицо Долли и вздрогнула, – ей очень жаль, что она была такой обузой для тебя, и… и что она любила тебя сильнее, чем кого-либо еще.
Роза увидела, как поникли плечи Уильяма, как посерьезнело его лицо. Прежде чем он успел отвернуться, она обняла его за плечи и тоже зарыдала. Наконец Долли была должным образом оплакана в темном саду ее дяди, где уже не осталось и следа ладанного дерева. Оно умерло, как и она, в чужой стране.
Поэтому в концертном зале на Гросвенор-сквер Роза подняла руку и поприветствовала брата Долли.
С Джорджем пришел его новый друг Чарльз Купер. Он успел повоевать, и теперь у него было важное дело – срочно жениться на богатой наследнице. В противном случае он должен был стать священником. Его симпатичные холодные глаза внимательно осматривали гостей. В свое время Джордж таким же образом искал себе невесту. Единственное различие состояло в том, что Чарльза интересовали деньги, а не титул. Роза четко дала понять Джорджу, что Розетта не продается.
– Если бы она была моей, – ответил Джордж, ощущая старый гнев, – она бы вышла за него!
Но леди Розетта Хоуксфилд не принадлежала Джорджу.
Когда Роза, вдовствующая герцогиня Хоуксфилд, оглядывая гостей, заметила Пьера Монтана, который застегивал пуговицы на туфле какого-то маленького мальчика, у нее все поплыло перед глазами. Она издала тихий звук и оперлась о стоявший рядом стул. Она не заметила, что Розетта внимательно смотрит на нее. Розе быстро удалось взять себя в руки. Волосы Пьера Монтана немного поседели. Он жестом указал мальчику на место возле какой-то женщины и другого, старшего мальчика. Пьер радостно улыбался им всем.
Только это. Это единственная боль в целом мире, которую я не смогу вынести.
Пьер Монтан оставил семью и направился к возвышению, на котором собирались выступающие. Он подошел к каким-то большим плоским сверткам, лежавшим за сценой. Молодой человек принялся помогать ему их разворачивать и показывать содержимое. Тут и Фанни заметила Пьера, быстро повернулась к Розе, увидела выражение ее лица. Фанни не сказала ничего, но крепко сжала ее затянутую в перчатку ладонь.
– Что случилось, мама? – спросила Розетта. Она видела все, но ничего не поняла из происходящего.
– Ничего, милая моя. Просто померещилось.
Когда сцена осветилась множеством ламп, Роза и Фанни затаили дыхание от удивления. Одна из странных, но прекрасных картин, которую они видели много лет назад в Комиссии по делам Египта, находилась на самом видном месте на сцене. На ней была изображена река Нил, пышная прибрежная растительность, буйволы с шорами на глазах, вращающие колесо водяной мельницы, паруса джерм и фелюг, освещенные лучами солнца. Роза вспомнила, как они плыли по Нилу с Фло, вездесущий скрип водяных мельниц, храм. Она посмотрела на Розетту. Девочка внимательно изучала картину. На ее лице было какое-то странное выражение. Едва ли она что-то вспомнила. Но, тем не менее, она глубоко задумалась.
На другой картине были изображены иероглифы – сокол и лев, солнце и скарабеи. Роза быстро опустила взгляд. Кто-то посторонний подумал бы, что иероглифы ее совершенно не интересуют.
Раздались аплодисменты. Доктор Янг, англичанин, который брал с собой копию текста на Розеттском камне, чтобы почитать в отпуске, рассказывал знатным зрителям о своих мыслях по поводу иероглифов, о небольших успехах в переводе нескольких слов. Теперь им было известно наверняка, что между двумя надписями на камне существовала связь, что иероглифы хотя бы частично соответствуют алфавиту. В зале началось радостное оживление. Но, зная, что среди приглашенных есть француз, доктор Янг не сообщил, к каким выводам он пришел – что иероглифы также частично имели фонетическое значение.
– Британский консул постоянно шлет нам данные, – сообщил он, – но спустя двадцать лет мы все еще находимся лишь в начале расшифровки значения письмен Древнего Египта.
Он бросил взгляд на французских гостей.
Пьер Монтан, сидя на сцене вместе со своими драгоценными картинами, которые были получены ценой жизней стольких французских солдат, ставших теперь лишь памятью, внимательно слушал удачливого англичанина. Он не сказал, что во Франции один способный, но бедный лингвист Жан-Франсуа Шампольон, которому каким-то удивительным образом удалось не попасть в армию Наполеона, разыскал в Париже старого коптского монаха, чтобы тот научил его коптскому языку. Месье Шампольон знал, что этот язык более всего похож на древнеегипетский. Этот молодой человек вел ночами кропотливую работу в поверженной Франции. Он полагал, что находится на верном пути к раскрытию загадки. Пьер слегка наклонил голову. По его лицу ничего нельзя было прочесть. Когда пришла его очередь говорить, он рассказал об «Описании Египта» – фундаментальном труде, который на протяжении многих лет выходил по частям, и о тех книгах, которые еще должны были выйти. Люди слушали его словно завороженные, поскольку многие видели эти замечательные книги или даже обладали ими. Пьер рассказывал о своей работе – о том, как они трудились в Египте при Наполеоне, о любви императора ко всему египетскому, словно бы Наполеон Бонапарт до сих пор был у власти, а не томился на далеком острове в южной Атлантике под бдительным оком англичан. Свою речь он завершил, сказав, что его заветной мечтой всегда было желание, чтобы иероглифы расшифровали при нем. Тогда всем бы удалось узнать больше о бесценных сокровищах этой древней прекрасной страны.
Потом гости отправились в дом Розы на Гросвенор-сквер. Они были восхищены, поражены, захвачены лекциями. Философы, доктора, лингвисты, писатели и политики вошли в огромный, залитый светом канделябров зал. Пьер Монтан представил свою жену, как только прибыл. Роза, вдовствующая герцогиня Хоуксфилд, которая много лет упражнялась в умении скрывать чувства, не переставала улыбаться приветливой улыбкой хозяйки, выказывая достаточно благожелательности жене Пьера.
– Bonsoir[101]101
Добрый вечер (фр.).
[Закрыть], мадам Монтан, – поздоровалась она. – Bienvenue à Londres[102]102
Добро пожаловать в Лондон (фр.).
[Закрыть].
Председатель попечительского совета музея быстро отвел их в сторону. А люди прибывали и прибывали. Лакеи скользили между гостями с подносами в руках. Роза ходила между приглашенными, не переставая улыбаться.
Прием удался. Все были охвачены интересом к Египту. В зале стоял довольный гул. Все говорили о желании посетить Египет, поплавать по Нилу, побродить по пустыне, посмотреть сокровища.
– Я хотела бы увидеть пирамиды при свете луны, – воскликнула какая-то женщина восхищенным голосом.
– А я хочу, – патетично произнесла другая женщина, резко тряхнув головой, отчего цветы в ее волосах дрогнули, – увидеть то место, где младенец Моисей был найден в корзине женой фараона на берегах Нила. Или… это была его дочь?
Пьер Монтан приветливо кивнул Фанни, одетой в серое платье квакера, но не сделал попытки заговорить. Доктор Янг, английский лингвист, тоже был квакером. Он беседовал с Фанни. Розетта разговаривала с дядей Джорджем, которого она не очень любила, но которого давно научилась обводить вокруг пальца. Нужно было только улыбаться. Она обращалась со старой бабушкой, которая была прикована к постели и не уставала возмущаться реставрацией Бурбонов во Франции, таким же образом – с долей раздраженного сочувствия. Роза восхищалась умением Розетты общаться с родственниками. Словно бы Розетта понимала их, была с ними одной крови. Их страшило само ее существование, но, несмотря на это, они ее невольно обожали, хоть совершенно не могли ее постичь.
– Ты должна путешествовать, милая Розетта, – советовал Джордж племяннице, – ты должна увидеть родину. Я все устрою.
Он ей предлагал это уже в двадцатый раз, и в двадцатый раз Розетта отвечала:
– Моя родина – это Англия.
– Конечно, Англия – это ее родина, Джордж, – охотно согласилась жена, хотя знала, что англичанин должен находиться в самом отчаянном финансовом положении, чтобы жениться на одноглазой, темнокожей внебрачной дочери английского капитана. Даже Чарльз Купер, у которого были проблемы, не считал, что они настолько серьезные.
Когда к дому подогнали кареты, Пьер Монтан перед уходом поклонился вдовствующей герцогине Хоуксфилд.
– Это моя дочь Розетта, – сказала Роза.
Когда Пьер поклонился Розетте, на какое-то мгновение с него спала маска безразличия. Он оглянулся на Розу. В его взгляде Роза увидела, что он помнит и ребенка в кроватке на Саут-Молтон-стрит, и окна, выходящие в ночь, и свечи, и суматоху, и любовь, и опасность. Ни один из них не заметил, как Розетта внимательно посмотрела на них, так же, как смотрела много лет назад.
И он ушел.
Глава тридцать четвертая
Розетта шла с Гросвенор-сквер на Саут-Молтон-стрит. Неровные опасные мостовые были покрыты толстым слоем грязного мокрого снега, перемешанного с обычным мусором: экскрементами, апельсиновой кожурой, газетами, костями, дохлыми крысами, битыми бутылками, рыбьими головами. Ни Розе, ни мисс Горди не нравилось, когда Розетта ходила одна, даже если недалеко. И в богатом районе Мэйфер встречались нищие, солдаты и просто уличная шпана. Розетта говорила, что люди боятся ее и ее черной повязки, поэтому опасность ей не угрожает. Она надела плащ, небольшие крепкие сапожки. Все еще шел снег, но Розетта, погруженная в размышления, не замечала его. Служанка встретила ее у двери, взяла плащ и провела к старой согбенной леди, сидевшей у камина. Мисс Горди, расположившаяся за столом среди книг и газет, хмурилась, изучая работу нового поэта, которого она рекомендовала людям, молодого человека по имени Джон Китс. Он только что выпустил первую книгу стихотворений, но ее покупали лишь его друзья.
– Люди не видят талант, если он находится прямо перед их глазами, – грустно сказала она Розетте, – только потому, что он учился на аптекаря. – Она подмигнула и улыбнулась. – Доброе утро, милое дитя. Я на секунду забыла, где нахожусь.
Розетта рассмеялась и поцеловала старушку.
– Тетя Фанни уже уехала?
Мисс Горди взглянула на нее сквозь свои последние очки с очень толстыми стеклами.
– Она уже вернулась в Уэнтуотер. Ты знаешь, что ей надо было побыстрее попасть домой. К Джейн скоро начнут свататься.
– Конечно. Мне следовало прийти раньше. У меня был урок арабского с тем старым, выжившим из ума профессором, которого мама нашла в музее.
– Он сумасшедший?
Розетта задумалась.
– Да, – ответила она. – Он англичанин, но считает себя арабом, носит арабскую одежду и небольшой тюрбан, но он все равно похож на англичанина! Говорят, что у него есть кальян – водяная трубка. Всех очень интересует, что он в нее кладет. Однако он прекрасно знает язык. Но мне так жаль, что я не застала тетю Фанни! Мне очень понравилось ее выступление вчера вечером. Люди любят ее, потому что она такая простая и прямая.
– Она жаловалась, что преподобный Гораций Харботтом снова нехорошо себя ведет!
– Так случается всегда, когда она уезжает! Но Джейн и Гораций сказали мне, что, когда она возвращается, он говорит: «Я бы съел немного супа». – И они с Розеттой рассмеялись, хотя мисс Горди заметила, что Розетту что-то беспокоит. Мисс Горди знала по собственному опыту, что Розетта сама обо всем расскажет, когда придет время.
– Бедный преподобный Харботтом, – посетовала мисс Горди, – его обыграли давным-давно. Он не знает, когда герцогиня Брейфилд может постучать в его дверь. А они с лордом Стоуном – частые гости Харботтома. Его положение только укрепляется, когда к дому подъезжают изящные экипажи, но подобные неожиданные визиты заставляют его постоянно беспокоиться. – Розетта хихикнула, напомнив мисс Горди, что, хотя она и была образованной, здравомыслящей, умной девушкой, она все еще во многом оставалась ребенком. – У тебя хлопья снега в волосах, молодая леди.
– А у вас лицо раскраснелось от огня! – Розетта примостилась среди книг мисс Горди.
– Я узнала, что умерла мисс Джейн Остин, – заметила мисс Горди, складывая газету. – Я хотела с ней пообщаться, а теперь возможности уже не будет.
– Что бы вы ей сказали?
– Много чего. Я большая поклонница ее творчества. Но в особенности мне хотелось бы обсудить ее героинь. Мне интересно, как создатель Элизабет Беннет мог позднее подарить нам героиню масштаба Фанни Прайс в «Мэнсфилд Парке». Эта новая героиня – немного скучная личность с такой… так я это вижу, хотя могу ошибаться… похвальной скромностью. – Неожиданно мисс Горди всплеснула руками. – Меня все время преследует ощущение, что для женщин мир катится вспять, а не победно марширует в будущее. Я не выдерживаю самой мысли об этом, потому что я выросла в век просвещения, новых идей и надежд. Если женщины должны… – Впервые в жизни мисс Горди не знала, что сказать. Она опустила лицо на руки. Розетта увидела старые морщинистые пальцы, на которых не было никаких украшений. – Если наших женщин снова загонят в дома, чтобы очаг опять стал центром их мира, то наше будущее обречено.
– Я стану вашей новой женщиной, – сказала Розетта.
– Дорогая моя, я знаю, что так оно и будет. Я имею в виду не отдельных личностей. Всегда будут отважные люди. Я предчувствую нечто плохое, я чувствую, что все женские свободы, которые, как мы видели нашими собственными глазами, претворяются в жизнь… вспомни приключения своей матери и тети Фанни, когда они были моложе, вспомни миссис Венецию Алебастер… эти свободы могут исчезнуть, так и не возникнув.
Розетта смотрела на мисс Горди серьезным, внимательным пронзительным взглядом.
– Мисс Горди, – начала она, – вчера вечером я встретила француза по имени Пьер Монтан.
Ее слова повисли в удивленной тишине.
– Правда?
– Вы знаете его, мисс Горди?
– Я встречалась с ним.
– Он был на лекции с женой и детьми.
Внезапно мисс Горди отвернулась.
– Понятно.
– Моя мать знакома с ним?
– Странный вопрос.
– Правда?
Подчас Розетта любила сидеть так, как не подобает сидеть леди – подогнув под себя одну ногу. Когда Мэтти и Фло приехали в Англию, чтобы проведать их, мисс Горди заметила, что Фло сидит точно так же. Обе девочки могли находится в этой позе, казалось, часами, не двигаясь, словно статуи. Сейчас Розетта сидела именно так среди разбросанных повсюду книг.
– Есть нечто, – медленно сказала Розетта, – что мама скрывает от меня. – Она внимательно посмотрела на мисс Горди. – Она всегда рассказывала мне мою историю, как она нашла меня и как герцог предложил ей выйти за него замуж, чтобы она могла стать моей законной опекуншей, но… мисс Горди… я гадала… как она узнала, что я родилась?
Мисс Горди на секунду, казалось, растерялась. Странная интуиция Розетты всегда ставила ее в тупик.
– Дорогая моя… стало… стало известно, что твой отец…
– Да-да, я знаю все это. Но мой отец умер раньше, чем я родилась. Как тогда узнала она, в далеком Лондоне, об этом? Как она потом приехала на поиски меня? Ей даже было известно, что я девочка. Кто сказал ей?
Мисс Горди молчала. Вопрос остался без ответа.
– За это ей пришлось заплатить? – спросила она.
Казалось, что она спросила невзначай, но она сняла повязку, что делала исключительно редко, если не была одна, даже при мисс Горди. Больной голубой глаз моргнул.
– Ты имеешь в виду деньги?
– Нет-нет. Я знаю, что ей пришлось купить меня. Фло рассказала мне. Я имею в виду другую цену.
Мисс Горди улыбнулась.
– Ты читаешь слишком много романов!
– А в романах, как вы знаете, всегда есть любовь.
Мисс Горди подумала, что Розетта иногда бывает очень похожа на свою бабушку. Это проявлялось в прямолинейности, странной резкости тона и пронзительном взгляде. Мисс Горди ничего не ответила. Через минуту Розетта продолжила разговор, словно бы ничего не случилось, словно меняя тему, как если бы этот разговор не был продуман заранее.
– Прошлой ночью, когда я увидела картину Нила, я почувствовала… понимаю, это бессмысленно… ностальгию.
– Ах, дорогая моя. – На минуту наступила тишина. – Но конечно, это естественно. Мы всегда говорили с тобой о Египте. Хотя Египет – не самое лучшее место для женщины.
– Конечно, Египет – не место для женщин. Это я хорошо усвоила. Однако прикрывать лицо мне будет несложно. – И она сдвинула повязку на место. – Но там все не такое, каким кажется на первый взгляд.
– Что ты имеешь в виду?
– В Египте Фло так хорошо знает английский язык, что она практически работает с Корни, Мэтти и миссис Алебастер. А вот дядя Джордж здесь, в Англии, никогда бы не взял меня в дело. Хоть ему и известно, как я хорошо управляюсь с цифрами. Даже через миллион лет.
Мисс Горди кивнула.
– Ты права, увы!
Казалось, Розетта внимательно рассматривает книжные полки.
– Когда Фло приезжала, я общалась с ней совсем по-другому, хотя она и замужем, и старше меня. Первое, к чему я привыкла, когда общалась с Фло, так это снимать повязку. Офтальмия для нее не в новинку, она постоянно живет среди людей, страдающих этой болезнью. Я никогда не снимаю ее при Горации и Джейн. Я чувствовала себя такой же, как Фло. – Розетта нахмурилась. – Словно бы она – моя семья, хотя у нее совершенно другое воспитание и образование. – Она подняла книгу, полистала страницы, начала читать. – Я думаю… я не очень хочу быть знатной наследницей. Все мои знакомые девочки мечтают только об одном – выйти замуж, завести семью. Не выйти замуж считается позором.
Она забыла, что разговаривает с мисс Горди, которая так и осталась старой девой.
– Все молодые девушки хотят этого. Это естественно.
– Хотите верьте хотите нет, но для меня это тоже естественно! Но у меня есть глаза. Один глаз, – добавила она горько, – и я вижу, как делаются дела в мире, в котором я живу. Кто женится на мне – одноглазой арабке? Только кто-нибудь вроде дяди Джорджа, для которого деньги – все. Дядя Джордж привел одного человека, чтобы познакомить с мамой, Чарльза Купера. Ему срочно нужна жена. Он служил в армии, и он очень симпатичный. К счастью, мы с мамой единодушно решили, что он нам совершенно не подходит! – Она снова отвела взгляд, листая какой-то увесистый том. – Думаю, что мой кузен Гораций женился бы на мне по доброте душевной… если я поеду в Индию.
– Он хороший мальчик.
– Да, но я не хочу за него выходить! Я хочу в Египет! Мне кажется, я знаю эти места.
– Но, моя дорогая… твоя мать всегда говорила с тобой о Египте. Она была одержима этой страной с детства, когда отец впервые рассказал ей о том, что она существует на свете, как она потом рассказывала тебе. Понятно, что ты тоже думаешь о нем.
– Есть еще кое-что. Я знаю, что у меня много, много преимуществ, я так благодарна за них. Но… я не англичанка. Не настоящая.
– Дорогая моя. – Мисс Горди сняла очки и потерла глаза. Она практически ничего не видела без очков. – Есть много вещей в человеческом сердце, которые невозможно понять. Но я абсолютно уверена, что Роза никогда не помешает тебе делать то, что ты захочешь. Она знает, что там живут Мэтти и Фло. И прекрасная миссис Венеция Алебастер – «поющий акробат» – со своим бедуинским шейхом. Теперь она стала одним из самых влиятельных торговцев Египта. Твоя мама знает, как Египет захватывает души. Она знает, что там найдется много людей, которые смогут позаботиться о тебе, если ты захочешь отправиться туда.
– О нет… Вы не понимаете! Теперь я беспокоюсь не о себе, а о матери… о том, что с ней может произойти! Если я покину ее после всего, что она для меня сделала… Что, если мне захочется остаться там? Поэтому я должна знать, была ли цена, – она внезапно встала, попыталась найти нужные слова, – пришлось ли ей… пожертвовать чем-то ради меня. Прошлой ночью впервые в жизни я поняла, что такая плата была.
Снова мисс Горди смутила интуиция Розетты.
– Но как это связано с твоим желанием поехать в Египет?
Розетта ответила:
– Больше всего на свете я хочу поехать в Египет. Но я понимаю, что сейчас может наступить моя очередь. Мне тоже придется пожертвовать чем-то. – Она снова принялась рыться в книгах. – Я, конечно, могу остаться знатной наследницей, если это необходимо.
Мисс Горди поняла, что Розетта была готова пожертвовать собственной жизнью ради матери. Ее сердце сжалось от боли.
– Розетта, такие вещи… сложно оценивать. – Розетта тряхнула темными кудрями. Так она делала, когда была рассержена. Мисс Горди видела лишь нетерпеливую тень, которая двигалась по комнате.
– Мисс Горди, мне почти шестнадцать лет. Я могу понять. Как и многие девочки, я знаю французский и немецкий. Но меня также учили древнегреческому, математике и натурфилософии, как мужчину. У меня были лучшие учителя, каких только можно себе позволить. Я знаю, что значит думать.
– Однако, – мисс Горди снова надела очки, – существует множество других… непостижимых… вещей, которые тоже надо уметь понимать. Я полагаю, что ты должна обсудить эти вопросы с матерью, а не со мной.
Она натолкнулась на острый взгляд единственного голубого глаза Розетты.
– Я знаю, я знаю, что существуют другие вещи, которые надо понять в жизни, – раздраженно ответила Розетта. – Образование показало мне, что они существуют, даже если я с ними никогда не столкнусь. И я знаю, как мать хотела забрать меня, что она сделала, чтобы найти меня. – Розетта посмотрела на снег за окном. – С детства у меня остались лишь странные воспоминания, но… я помню мать совершенно другим человеком. Сейчас она такая вежливая, такая хорошая хозяйка, так хорошо относится к людям, бесконечно спокойная и улыбчивая, что сложно определить, остался ли под всем этим тот, другой человек. Вчера у нее на лице сменилось больше выражений, чем я видела за всю свою жизнь. – Она быстро подошла к столу и села на стул напротив мисс Горди. – Маме нравилось учить меня читать, я помню это очень хорошо. Я начала учиться читать до того, как мне исполнилось три года. Поэтому я знаю… Вы и тетя Фанни мне тоже говорили… что мама очень любит слова. Она восхищалась ими с детства. Я знаю, отсюда у нее интерес к иероглифам… Это же слова, которые кто-то написал. Месье Монтан тоже этим интересуется, не так ли? – Мисс Горди не ответила. – Она много-много лет вела дневник.
– Правда, я надеялась, что она будет больше писать. Поскольку в ее жизни происходило очень много событий. Она весьма умная женщина.
– И потом она прекратила вести дневник.
Пожилая леди сосредоточенно собирала перья, разбросанные по столу.
– Мисс Горди, те драгоценные дневники теперь валяются в старом сундуке и покрываются пылью. Теперь она ничего не пишет. Она сидит за столом своей матери и пишет только приглашения на чай! Может, того, другого, человека уже нет! Вы знаете, я с детства не видела, чтобы она плакала. Я помню, как она один раз расплакалась. Это одно из моих первых детских воспоминаний. Это случилось здесь, в этом доме. Я уверена в этом. Она стояла возле того окна и плакала. Я думала, что идет дождь. – Мисс Горди боялась что-нибудь сказать. – Так… была ли цена? Ей пришлось что-то еще забросить в старый сундук, когда она вышла за герцога? Не только дневники?
Пожилая леди в черном очень хорошо знала эту пятнадцатилетнюю девушку. Сердце Розетты было подобно расплавленной лаве. Она сильно любила мать, потому что Роза однажды пообещала, что всегда будет с ней, и никогда не нарушила свое слово. Но душа Розетты, как когда-то и Розы, была стальной.