Текст книги "Розетта"

Автор книги: Барбара Эвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Париж весной так прекрасен.

Глава пятнадцатая

Роза зажгла свечу возле кровати с розовым балдахином на Уимпоул-стрит.

Она проснулась и резко села в постели: ей снился ребенок, а может, это была Долли? А может, это были переплетенные тела Джорджа и Уильяма? Ее сердце так сильно стучало, что она выпрыгнула из постели. После опиума у нее в голове стоял небольшой туман. Она медленно зажгла сигару, подождала, пока утихнет странное сердцебиение, не спеша забралась назад в постель. Возле кровати лежал один из старых атласов отца. Она снова открыла его и проследила путь по морю и по суше. Она делала это лишь в спальне, где никто, даже всеведущая Мэтти, не могла бы этого увидеть. Кольца дыма медленно поднимались к потолку. Роза осознала, какой глупой была. Она так хотела ребенка! То, что ей рассказал Пьер, повергло ее в уныние. Ее захватили воспоминания об историях, которые отец рассказывал ей в детстве. Она мечтала о пальмовых деревьях, розах, ребенке и реке Нил, она мечтала о Розетте…

Потом Мэтти вытаскивала ее из кровати, хлопала влажными полотенцами по клубам дыма. Балдахин порядком прогорел, розовые занавеси стали коричневыми. Мэтти не переставала хлопать и лить воду.

– Мы, конечно, можем поехать, – заметила она. – Корнелиус Браун тоже сейчас где-то там.

– Где?

– В Египте, – ответила Мэтти. – Я знаю, о чем вы думаете.

– Это нелепо, – заметила Роза.

– Очень хорошо, – сказала Мэтти, поднимая атлас. – Переживайте, если хотите, но пожалуйста, не сожгите дом виконта, пока я в нем сплю.

Роза получила из Франции письмо:

«Мадам виконтесса!

Я очень сожалею о том потрясении, виновником которого я был, и просто вынужден написать Вам, чтобы извиниться за мою глупость, а также за мое неверное понимание степени вашей информированности о ситуации.

Я могу объясниться лишь следующим образом. Как я Вам сказал, мы только что вернулись из Александрии. В своих странствиях я видел, как гибли люди, много людей, мадам. Каждый солдат должен уметь пережить это как можно лучше. Но мне было очень тяжело, когда на моих глазах насмерть забросали камнями молодую девушку ее же соплеменники и я ничего не мог с этим поделать. Однако это не причина, чтобы расстраивать. Вас рассказом об этой истории, мадам.

Надеюсь, что нам удастся встретиться вновь. Тогда я смогу узнать, что Вы поняли и простили меня.

Я также надеюсь, что осложнения, с которыми столкнулась мадемуазель Долли, были устранены.

A bientot, виконтесса.

Пьер Монтан»

Роза написала в ответ:

«Уважаемый месье Монтан!

События, о которых Вы мне поведали, в конце концов, случились не по Вашей вине. Я понимаю, что нельзя обвинять того, кто принес дурные вести. Благодарю Вас за Ваше письмо, месье.

Роза Фэллон».

Вся семья Торренс, виконт Гокрогер, разумеется, все лондонское общество покинули Лондон, поскольку аристократия никогда (что не было ни для кого тайной) не оставалась на лето в городе. Однако Роза Фэллон никуда не уехала, поскольку она перебиралась с Уимпоул-стрит: Мэтти и старые джентльмены нашли ей жилье. Они сняли верхний этаж дома на Саут-Молтон-стрит, как раз рядом с Брук-стрит, на которой она выросла. Старые джентльмены были довольны, поскольку мисс Констанция Горди, хозяйка дома, была им хорошо знакома (она приходилась сестрой нескольким морским капитанам). Мисс Горди была очень рада сдать половину дома дочери покойного адмирала Холла, которую, как она считала, хорошо знала.

– Мисс Горди? Мисс Констанция Горди? Конечно же, я знакома с ней. Ее случайно заперли в библиотеке на Ганновер-сквер, поскольку она так углубилась в чтение, что совершенно забыла о времени.

– Тогда решено, – с радостью заключили пожилые джентльмены. – Она прекрасная женщина. И очень отважная. В молодости она потеряла жениха. Очень грустная история.

Больше они ничего не добавили.

Роза отправилась повидать мисс Констанцию Горди. Она пересекла Оксфорд-стрит, прошлась по милой сердцу Ганновер-сквер, где листья на деревьях начали желтеть. Там находились старая булочная, библиотека, где Фанни встретила Горация Харботтома, там же был и дом, в котором жил мистер Гендель. Роза прислушивалась к шуму, который царил на улице, где прошло ее детство: крики уличных торговцев и точильщиков ножей, грохот экипажей по мостовой, выкрики извозчиков. Она прошла мимо старого дома родителей, ощущая острую боль в сердце. Но она не остановилась. Из телеги, стоявшей у дороги, пахло апельсинами. Аромат смешивался с запахом гниющей рыбы и лошадиного навоза. Где-то какой-то мужчина гнусавил песенку, а кто-то не менее бездарно подыгрывал на клавесине. Роза с удовольствием замечала малейшие подробности.

Мисс Горди принесла чая, поговорила с Розой о ее родителях, выразила радость по поводу того, что Роза теперь будет жить с ней. На мисс Горди была белая шляпка, которую зачастую носят пожилые незамужние дамы, но за прошедшие с их последней встречи годы она, казалось, ничуть не постарела. Все комнаты были завалены книгами, газетами и журналами, словно она превратила собственный дом в библиотеку. В гостиной лежали четыре пары очков. На втором этаже лучи осеннего солнца лились сквозь большие окна. В воздухе витал аромат свежего хлеба, который проникал с улицы; он заглушал миазмы и прочие неприятные запахи.

На Саут-Молтон-стрит нашлась комната для пятнадцатилетней Долли. Роза вспомнила выражение лица Долли, когда ей рассказали о ее судьбе. Она написала ей несколько безобидных писем, в которых выражала надежду на скорую встречу. Долли не ответила, но Роза принялась строить планы. Она считала, что Саут-Молтон-стрит могла бы стать хорошим убежищем для девочки. Ей не давали покоя тревожные мысли: «Интересно, могла бы я шантажом заставить Джорджа отказаться от Долли?» По вечерам она, бывало, ходила по розовой спальне и размышляла о том, в какие бы слова она облекла шантаж (в чем ни за что бы не призналась ни одной живой душе): «Джордж, я должна сказать тебе кое-что… Джордж, я должна затронуть одну очень серьезную тему… не мне судить, Джордж…» Даже сидя одна в своей комнате, она ощущала, как краснеют ее щеки, такое отвращение она испытывала к подобным мыслям. Она бы могла попробовать так: «Джордж, у Гарри в Египте есть ребенок», – но скорее всего, ему будет все равно. Однако надо что-то сделать, ради Долли.

Роза и Мэтти паковали остатки вещей, когда пришел слуга и сообщил, что в голубой гостиной ожидает виконт Гокрогер (мебель оттуда должны были забрать завтра и уже накрыли ее белыми простынями). Розе показалось очень странным, что Джордж то и дело неожиданно приходит ночью без приглашения, словно бы он бодрствует только в темное время суток.

Мэтти была в курсе всех дел.

– Держитесь, мисс Роза, – сказала она, надув губы.

Роза медленно спустилась на первый этаж, приказала подать кофе. Когда она увидела Джорджа, внутри у нее все похолодело. Хотя со времени их поспешного отъезда из Парижа прошло уже много недель, он все еще продолжал сниться ей.

– Добрый вечер, Джордж.

– Добрый вечер, Роза.

– Как себя чувствует твоя мать?

– Хорошо, спасибо. Очень интересный отдых в провинции.

Она молча посмотрела на него. Джордж обвел комнату взглядом.

– Значит, Роза, ты наконец покидаешь Уимпоул-стрит…

– Как видишь. Я очень благодарна, что ты дал мне время все спланировать. Садись. – Она сняла белое покрывало с дивана и стула с высокой спинкой.

– Куда перебираешься?

– Поближе к родительскому дому.

– Значит, куда-то на задворки.

Он фыркнул, совсем как это делала вдова, когда хотела выказать неодобрение.

– Это не самым лучшим образом отразится на Фэллонах. Подумают, что мы невнимательны к своим. Ты все еще носишь наше имя.

– Надеюсь, что никогда не дам тебе повод сомневаться в моем уважении к семье, – ответила она. Если он и услышал иронию в ее голосе, то вида не подал. Ни один из них так и не сел. И не произнес ни слова. «Тогда мне придется это сделать!» Роза почувствовала, как сильно стучит ее сердце. Не успев даже подумать, она глубоко вздохнула и сказала:

– Джордж, я выхожу из-под влияния семьи Фэллон. Я не нуждаюсь в ее поддержке. Мне не требуется никакая финансовая помощь. Впредь у меня нет ни малейшего желания вмешиваться в твою жизнь либо иметь с тобой дела. Надеюсь, ты испытываешь те же чувства в отношении меня. Смерть Гарри разорвала всякие узы, которые связывали меня с семьей Фэллон. – Она почувствовала, что задыхается, увидела лицо Джорджа, на котором невозможно было что-либо прочесть. – Однако, – она снова глубоко вздохнула, словно бы только что вынырнула из воды, – я хочу сказать еще одну вещь, прежде чем ты уйдешь. Если ты будешь упорствовать в своем диком стремлении заставить пятнадцатилетнюю девочку, которая не любит тебя, выйти за тебя замуж, я не позволю этого сделать, – ее щеки покраснели, – любым доступным мне способом.

Она стояла перед ним, высоко подняв голову, зная, что покраснела как рак.

– Да неужели, милая Розетта? – Она увидела на его лице улыбку. – И каким же образом ты намереваешься это осуществить?

Принесли кофе. Роза с удивлением заметила, что Мэтти лично принесла напиток. Служанка с неодобрением покосилась на Джорджа. Мужчина подошел к окну, выглянул в темноту. Они молчали, пока Мэтти не вышла. Затем он повернулся к Розе.

– Ну, милая Розетта?

Роза разлила кофе в позолоченные чашки. Джордж взял чашку и наконец сел на диван, снова забыв, что он мягче, чем кажется. Он разлил кофе на одежду. Поставив чашку на стол, Джордж принялся раздраженно отряхивать рубашку:

– Правда, дорогая! Ты должна оставить привычку пить кофе мужчинам. Он как-то не вяжется с будуаром.

Она продолжала внимательно смотреть на него. Ради Долли она должна была заставить его раскрыть карты. Она сглотнула и снова ринулась в атаку.

– Эта история может оказаться для Уильяма тяжелым испытанием, – упрямо сказала она. – Я – дочь адмирала. Насколько я знаю, именно на флоте Его Величества такая связь считается… позором.

Джордж хотел выглядеть сурово и спокойно. Однако мягкий диван не способствовал его намерению, и он это понимал. Он медленно прошелся вдоль портретов предков, вывешенных на стене в гостиной. Не поворачиваясь к ней, он произнес:

– Никогда, никогда не иди против меня, Роза, потому что я был, есть и буду сильнее тебя. – Он повернулся к ней. – Боюсь, ты опоздала. Тебе следовало забрать ее, как только мы вернулись из Парижа, если этого желало твое сердце. Мы обвенчались через два дня после нашего возвращения на закрытой церемонии. Присутствовали только Уильям, Энн, моя мать и герцог Хоуксфилд. Мы с матерью уже переехали на Беркли-сквер. Дом на Беркли-сквер принадлежал усопшей леди Торренс, а с помощью герцога Хоуксфилда он стал частью приданого Долли, поэтому теперь он мой. Другие тоже там живут, но он мой! – Джордж ухмыльнулся, он не мог сдержать ликования. – Заходи, дорогая! Я делаю полный ремонт! Мы уже строим наш дом в провинции на земле, которую мне отрезали от усадьбы Торренс. Это будет Гокрогер-холл, а не купеческий дом на Грейт-Смит-стрит. – Она услышала в его голосе неприкрытое удовлетворение. – Тебе есть что сказать на это?

Тут он вплотную подошел к Розе. Он уже не улыбался. Он был опасен.

– Слушай меня очень внимательно, Роза, – тихо продолжал он. – Похоже, ты хочешь вмешиваться в мою жизнь без приглашения. Тогда есть несколько вещей, которые ты должна знать, поскольку я тебе уже говорил, что не позволю ничему встать между мной и осуществлением моих планов. Во-первых, во Франции на такие связи смотрят иначе, чем у нас. Они намного более искушенны в подобных вещах, чем мы. К тому же после Революции там изменились законы. Во-вторых, у нас очень много морских капитанов, но очень мало кораблей. Уильям ушел из флота. Мы с ним планируем отправиться в Египет, как только Долли и Энн… – он сделал деликатную паузу, – enceinte[74]74
  Забеременеют (фр.).


[Закрыть]. Сейчас я посвящаю этому вопросу все свое время. Это обязательно случится, поскольку мы едва ли можем уехать, не обеспечив себя наследниками! – Все это он говорил самым зловещим тоном. – На данный момент, милая Розетта, мы проводим время лучше, чем я мог себе представить. Я внушил Уильяму, что он должен заниматься тем же, за что Энн мне очень благодарна. Тогда мы оставим их на попечение матери, пока они не родят наследников для Фэллонов и Торренсов, а мы с Уильямом отправимся на поиски древностей. С этой целью я связался с твоим поклонником, месье Монтаном, который, уверен, снабдит нас нужной информацией.

– В-третьих, – он сделал паузу и внимательно поглядел на нее. Роза уже была готова ко всему, – в-третьих, твой странный разговор со мной сегодня натолкнул меня на мысль, что ты нездорова. Вдовы часто бывают нездоровы, когда их… – он сделал еще одну красноречивую паузу, – их домашнее счастье, назовем его так, отнимают таким ужасным образом. Они начинают завидовать чужому домашнему счастью, а у меня сейчас его много. Ты удивишься, но это так. Тебя это должно заинтересовать. – Он приблизил к ней свое лицо, словно собираясь поцеловать. Она почувствовала его дыхание, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвернуться. – Да, это наверняка тебя заинтересует. Твоя невинная маленькая Долли провела на удивление много времени за изучением книжек лорда Торренса, многие из которых… скажем так… весьма необычны. Оказалось, что она знает о «домашнем счастье» намного больше, чем я ожидал. – Он неожиданно облизнул губы. – Уверен, мне не стоит продолжать. Ты, естественно, знаешь, чего тебе не хватает. Брат рассказывал мне, чему он научил тебя, каким утехам вы предавались. Тебе, понятное дело, не хватает этого, тебе становится плохо. Истерия старой девы! Вот как это называется. Ведь ты теперь именно старая дева. Старая дева, которую преследуют воспоминания. Так что, если этот разговор повторится, я попрошу своего доктора, чтобы он осмотрел тебя как члена моей семьи. Скажу, что у тебя возникли галлюцинации. Я также сообщу ему, что у тебя всегда было, скажем так, слишком развитое воображение. В частности, я скажу ему, поскольку как доверенное лицо брата я хорошо осведомлен, что для женщины у тебя слишком сильный и нездоровый интерес к… – и он снова улыбнулся, – физической природе. Очевидно, ты считаешь дела других людей своими.

Если до этого Роза была пунцовой, то теперь ее щеки стали буквально багровыми.

– Насколько я знаю, женщин вроде тебя содержат, – он сделал еще одну паузу, – в определенных учреждениях. Ты знаешь, это болезнь. Я слышал… от одного из управляющих Бедлама, как это происходит. Эта страсть опасна. Неудовлетворенная страсть может привести к безумию. Ты когда-нибудь была в Бедламе? Нет, вероятно, нет. Тебе стоило бы зайти туда. Это было бы для тебя весьма поучительным посещением. Там много женщин, подобных тебе, – они в отчаянии бьют себя по всему телу и по интимным местам, так что те предстают на обозрение любому посетителю.

И Джордж Фэллон, виконт Гокрогер, поклонился невестке и покинул длинную голубую гостиную, где с одинаковым удивлением его слушали предки и Роза. Возможно, предки, как родственники Джорджа Фэллона, – со сладострастным восхищением, кто знает.

Менее чем через пятнадцать минут в доме на Уимпоул-стрит раздался звонок в дверь. Мэтти постучалась к Розе. Из-за закрытой двери комнаты Розы донесся приглушенный голос хозяйки.

– Меня нет дома. Скажи слугам, что меня ни для кого нет, ни для кого.

Некоторое время спустя Мэтти снова постучалась.

– Уходи.

– Там ждут, мисс Роза.

– Уже поздно. Меня нет дома, я же сказала.

– Думаю, для этого человека вы будете дома, – твердо сказала Мэтти, и Роза услышала, как она уходит.

«Наверняка это Долли!» Конечно, это должна быть Долли. Роза быстро умылась, причесалась, постаралась выкинуть из головы Джорджа с его возмутительными заявлениями. Она медленно спустилась по ступенькам – «Бедняжка Долли уже вышла за Джорджа» – и открыла дверь в голубую гостиную. Сначала она увидела волосы: рыжая женщина внимательно рассматривала портреты на стене.

Роза остановилась как вкопанная. Она не могла поверить своим глазам.

– Фанни? – прошептала она.

Кузина услышала ее и обернулась.

– Фанни! – закричала Роза и со всех ног бросилась к Фанни. Женщины обнялись и несколько секунд не выпускали друг друга из объятий. Роза не могла поверить в это. Она одновременно смеялась и плакала. Наконец она высвободилась из объятий Фанни, но продолжала держать ее за руки, всматриваясь в лицо кузины.

– Ах, Фанни! – все, что она смогла сказать.

Только тогда она услышала другой звук. Это был тонкий детский голосок, который сонно спросил:

– Мама, а тетя уже пришла?

На диване, который казался Джорджу Фэллону слишком мягким, сидела маленькая девочка. Она дергала себя за рыжие волосы. Тут она заметила Розу. Девочка нахмурилась, вспоминая слова, которые столько репетировала, а потом сказала официальным тоном:

– Я очень рада познакомиться с тобой, тетя Роза.

Роза уставилась на маленькую рыжеволосую девочку.

– Ох, – промолвила она. Затем она медленно подошла к дивану, не сводя с ребенка глаз, и села на стул с прямой спинкой. – Мне показалось, что твоя мама снова стала ребенком. – Она еще какое-то время пристально смотрела на девочку, думая о том, что такого чуда у нее-то и нет. – Как тебя зовут? – наконец спросила она мягко.

– Джейн, – смущенно ответила девочка.

– Я так рада познакомиться с тобой, Джейн, – сказала Роза. – Сколько тебе лет?

Джейн не ответила. Она не сводила глаз со своих туфелек.

– Ты должна сказать тете, что тебе почти пять лет и что у тебя есть братик, Джейни, – пришла ей на помощь Фанни, – которому почти шесть лет.

– Почти пять, и у меня есть братик, – пробормотала Джейн, не глядя на Розу.

– Как его зовут?

– Гораций.

– Как папу?

– Да. – Она с интересом рассматривала изгиб на туфельке.

– Ах, Фанни! – воскликнула Роза, взглянув на кузину. – Не представляю, кого бы еще в целом мире я хотела увидеть, когда вошла в комнату. И это уменьшенная копия тебя!

– Мэтти говорит, что ты переезжаешь. Она мне много новостей рассказала. Мы решили дать тебе… отдохнуть немного.

Роза издала слабый звук – ярости, замешательства, стыда? Фанни не могла понять.

– Мне так жаль, дорогая Фанни! У меня только что состоялся пренеприятнейший разговор с моим ужасным деверем.

– Мэтти развлекла меня. Нам было что вспомнить. Мы поговорили о Брук-стрит, Франции, Ганновер-сквер и о всяких других вещах, включая ее мужа, которого она все еще хочет найти. – И они одновременно сказали: – Корнелиус Браун!

Джейн удивленно посмотрела на них.

– Она слышала, что он, возможно, отправился в Египет, – заметила Роза. – Однако она не хочет, чтобы он возвращался. Она просто хочет отпустить ему оплеуху за плохое поведение. – И кузины рассмеялись, словно никогда и не расставались. – Она тебе еще расскажет, какое замечательное пристанище мы нашли. Ах, Фанни! На Саут-Молтон-стрит, как раз возле Брук-стрит! – И потрясение после прихода Джорджа исчезло без следа. Все произошедшее казалось лишь дурным сном.

– Мне пришлось приехать в Лондон, чтобы уладить некоторые срочные дела для папы, – сообщила Фанни. – Мы только что прибыли. Даже Горацию пришлось согласиться на мою поездку в оплот зла, то есть в Лондон, поскольку дело касается денег. Папа намекнул Горацию, что он может получить определенную выгоду. Поэтому я здесь! Не было времени написать, но можем ли мы остановиться у тебя на Саут-Молтон-стрит на пару дней?

– Разумеется! – согласилась Роза с улыбкой.

Кузины проговорили всю ночь. Они так и не ложились спать. Джейн попытались устроить на обугленной кровати Розы.

– Она горит! – закричала Джейн и бросилась к матери на руки.

– Произошел небольшой несчастный случай, – смущенно сообщила Роза, – она уже не горит.

Фанни принялась качать дочку на руках и рассказывать Розе о родителях, которые жили в Индии. Наконец Джейн Харботтом, в возрасте почти пяти лет, заснула под полусожженным розовым балдахином, убаюканная звуками мягкого женского смеха, – мать с кузиной вспоминали детские годы. Роза внимательно поглядывала на дочку Фанни, ощущая, как странно стучит ее сердце.

– Теперь она будет спать всю ночь, – мягко сказала Фанни, убирая с лица дочки непослушный локон. – Она такой, – Фанни вздохнула, – нервный ребенок. Она боится отца. Думает, что мир полон мужчин… и мальчиков… которые кричат. Я думаю, что она чувствует себя в безопасности, только когда спит.

– Маленький Гораций тоже кричит?

Фанни все еще смотрела на дочку.

– Маленький Гораций, который, безусловно, является героем Джейн, просто вылитый отец. Он ходит, как он, говорит, как он, перенимает у него манеру обращения с людьми. Я очень люблю маленького Горация, и не его вина, но… – и Фанни на секунду прикрыла глаза рукой, – я его иногда тоже не переношу.

Кузины молча спустились на первый этаж. Мэтти разожгла огонь, принесла горячий шоколад, как, бывало, много лет назад.

Они разговаривали всю ночь, то плакали, то смеялись. Они говорили, словно за все эти годы им не с кем было пообщаться. Фанни рассказала о том, как Гораций был шокирован письмом Розы, как он строго запретил ей ехать в Лондон. «Жена викария должна постоянно находиться при нем», – написал он семье Фанни, чем весьма их удивил. «Мне она постоянно нужна. Это жертва Господу нашему». Вся семья перед отъездом в Индию посетила Уэнтуотер, обеспокоенная странной непримиримостью Горация. Мать Фанни хотела остаться в Англии, дождаться рождения внука, отложить поездку, но все уже было давно договорено. При расставании было много слез и поцелуев. Родители попрощались с Фанни у ворот дома Горация, увитых жимолостью. Она махала им, пока экипаж не скрылся из виду. Так что первого ребенка она родила одна, без родных, а потом и второго тоже. Когда Роза рассказала о выкидышах (и о том, что она, возможно, никогда больше не сможет забеременеть), Фанни взяла ее за руку, но не сказала, что на все воля Божья.

«Я видела ее, – плакала Роза, словно бы все это случилось только вчера. – Я видела ее маленькие ручки». Слезы Фанни медленно падали на волосы Розы.

Когда огонь в камине потух, они снова его развели. Потом они бросили это безнадежное дело, закутались в шали и устроились на диване. Когда догорели свечи, они зажгли новые. Наконец они очутились в полной темноте. Их голоса глухо звучали в углу огромной комнаты. По всему дому нестройно били часы, включая старые итальянские часы из Генуи, которые Фанни хорошо помнила.

Сквозь ставни начал пробиваться серый рассвет, а они все еще разговаривали. Роза рассказала Фанни, что слышала, как ее мужа обсуждали в театре: красный роскошный занавес и звонкий женский смех. Затем она открыла правду о смерти Гарри в Египте. Фанни была в ужасе. Затем Роза поведала историю о женщине из Александрии, которую забили камнями насмерть, о французе, который рассказал ей о ребенке. Фанни ошарашенно слушала, но ни разу ни жестом, ни словом не выдала, что когда-то, пряча улыбку за веером, смеялась над обходительным, учтивым капитаном Гарри Фэллоном. Роза рассказала о поспешном браке Джорджа, о том, чему стала свидетельницей в номере Джорджа, о собственных нелепых попытках шантажировать деверя. Фанни ответила, что подобная история случилась и в Уэнтуотере. Тогда Гораций так громко возмущался, что прихожане с опаской поглядывали на крышу церкви. Роза пересказала события их путешествия в карете из Парижа, когда все избегали взглядов друг друга, о том, как случайно подожгла собственную кровать. Фанни рассказала о дядюшке Горация, епископе, который надеялся, что она будет срезать ему ногти на ногах. Кузины долго смеялись над этим, но смех их был невесел, словно бы ночные беседы забрали с собой и веселье. Долгое время после этого они молчали. Женщины расположились друг напротив друга в углах мягкого дивана. Все часы в доме громко тикали. Когда настало утро, можно было подумать, что они проспали всю ночь, но глаза их были открыты.

– Дорогая Роза, – наконец снова заговорила Фанни. – Когда я получила твое письмо из Парижа… подписанное твоим собственным иероглифом, как ты делала много лет назад… я внезапно почувствовала всю тяжесть этой перемены в моей жизни! Мы были так уверены, что брак – это хорошо! Я думала, что Гораций расширит границы моего мира, мой кругозор. Но ему не понравилась моя осведомленность. Роза, в конце концов мне пришлось прикидываться, что я чего-то не знаю, чтобы сохранить в семье мир. Представь, что брак делает нас… меньше… Хотя, правда, он изучал древнегреческий. – Кузины снова рассмеялись, словно годы, проведенные порознь, дали им понять, что древнегреческий язык не мог помочь им ни в чем.

– Но он может помочь нам раскрыть тайны мироздания, – заметила Роза и рассказала Фанни о Розеттском камне с надписью на трех языках, об удивительном совпадении ее имени и города, в котором была сделана находка, обо всех сокровищах, что они видели в Париже. С первыми лучами солнца Фанни просмотрела перевод, возносящий хвалы фараону: «Царь Птолемей, вечно живущий, любимец Пта, бог на земле Элифан Евхарист».

Наконец Роза открыла ставни и впустила солнце в дом. Черные дрозды, прилетевшие из Мэрилибоун-гарденз, пели на Уимпоул-стрит, мимо прогрохотала повозка, направляясь к полям за Портланд-плейс, пронеслась первая карета.

– Ах, Роза! – вздохнула Фанни, не выпуская из рук перевод иероглифов, прислушиваясь к шуму на улице. – Как мы меняемся! Ты все еще ведешь дневник?

– Да, – ответила Роза, – время от времени.

– О своей жизни?

– Я обнаружила, что не могу писать о вещах, которые причиняют мне боль.

– Я кричу, – сообщила Фанни.

– Что? – не поняла Роза.

И Фанни рассказала Розе, как она, бывает, идет к самому дальнему полю и кричит, потому, что ей от этого становится легче. Роза представила, как ее любимая кузина со своими рыжими волосами и веснушками кричит одна в поле, и ей стало не по себе.

– И как, помогает? – спросила она.

– Мне говорили, что Мария Риензи всегда очень шумно репетирует свои партии каждое утро. Я решила: если меня кто-нибудь когда-нибудь спросит, почему я кричу, я отвечу, что тренирую голос! – Фанни рассмеялась, но смех скоро замер. – Я кричала на свою жизнь. – Она увидела, какой ужас появился на лице Розы. – Роза, Гораций постоянно твердит о «долге». Но его представление о нем состоит в том, чтобы мой долг совпадал с его желаниями. Очень часто он недостаточно тщательно выполняет долг в беднейших районах прихода. Его чаще можно найти в кабинете погруженным в «дела». Иногда, если он занят, а я слышу, что кто-то болен или умирает, и могу проведать этого человека, я обнаруживаю – представь, как это грустно, – что он проводит последние мгновения на земле в какой-то убогой лачуге, трясясь в страхе перед адским пламенем, проклятиями, серой и смолой! Неужели это все, что они получили от Церкви? Поэтому, – Фанни резко тряхнула рыжей шевелюрой, – я говорю им, что нет никакого ада. Я говорю, что есть только покой и что Бог есть Любовь, а не геенна огненная. Я их убеждаю, что мне видней!

Роза представила, как Фанни держит кого-нибудь за руку в темной, грязной комнатушке, словно рыжеволосый ангел.

Затем Фанни внезапно подскочила, начала взволнованно мерить комнату шагами.

– Знаешь, что я думаю? Я пришла к выводу, что многие церковники напрочь лишены веры.

– Фанни!

– Напрочь! Я слушаю, что говорят все эти викарии и епископы, которые проезжают через наш городок, запираются с Горацием у него в кабинете, обсуждают церковные сплетни и пьют виски. Я слушаю их! И даже эти новые люди – евангелисты, – которые пишут в газетах о «новой морали»! Я внимательно читала то, что они пишут, но заметила, что новая мораль неприменима к церковникам. Все, что я вижу, так это непонятный страх. Практически никого, кроме, возможно, квакерши, которая проповедует на площади, да одного или двух настоящих диссентеров, не заботит настоящая жизнь людей. Их не интересует, существует ли способ улучшить природу человека. Полагаю, что церковников беспокоит лишь сохранение института церкви.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросила Роза, улыбнувшись. – Конечно, церковь уцелеет, Фан, это часть нашей жизни! Крещения и похороны, воскресенья и церковные колокола… Церковь – это часть Англии, как король!

– Именно, – Фанни резко дернула себя за волосы. – Я уверяю тебя, они не хотят изменений. Я слышала их разговоры! Ты знаешь, как революция во Франции напугала королевскую семью? Говорят, что жирного, развратного принца Уэльского сейчас так ненавидят, что ему приходится прятаться в глубине кареты, когда он проезжает через город. С его любовницами и излишествами! Ну, англиканская церковь тоже напугана. Ты писала мне из Франции о разрушенных церквях, о том, что по коридорам Лувра ходят простые люди и разглядывают когда-то запретные для них картины. Наверное, англиканская церковь боится повторения такого у нас. Представь, если любой сможет свободно разгуливать по Виндзорскому дворцу и критиковать развешенные на стенах картины, или Вестминстерскому аббатству с разбитыми окнами. Боже упаси! – Роза не удержалась и рассмеялась, а Фанни продолжала: – Если у нас произойдет восстание против монархии, то церковь тоже сметут! Вот чего они боятся, все они – епископы и молодые викарии, евангелисты и миссионеры, все они – что потеряют власть! А для бедных прихожан, которым они так нужны, они не находят времени.

Она резко бросилась на диван.

– Господи! – воскликнула Роза, взглянув на Фанни. В ее взгляде смешались ужас и восхищение. – Ты сама стала неистовой революционеркой! – Ее пронзила неожиданная мысль. – Все это… пошатнуло твою веру в Бога?

Фанни не смотрела на нее.

– Помнишь, как я часто считала, что разговариваю с Богом? Это было частью моей жизни. Но Гораций сказал мне, что я вела себя по-детски, что Он не говорил со мной вообще. – Она тихо вздохнула. – Конечно, я знала, что Гораций в чем-то прав, мои разговоры с Богом действительно только детская забава, это были, скорее, разговоры с собой. – Она уставилась на коврик. – Женщина-квакерша говорит, что нужно терпеливо ждать и слушать, и тогда Бог проявит себя. Ну… я ждала и ждала, а никто так и не появился. – У нее был такой жалобный голос, что Розе захотелось обнять ее, но что-то в выражении ее лица остановило Розу. – Я говорю, дорогая кузина, что, прожив шесть лет со слугами Божьими… и увидев столько несчастных людей, которые перед смертью думают лишь об адском огне… я не верю в это!

– Фанни! – Роза была поражена до глубины души. Вера Фанни была от нее неотделима.

– Однако! – Роза увидела, что Фанни больше не может говорить об этом. – Однако, – ее голос слегка дрогнул, – если Он действительно существует, я с радостью приму его совет по поводу моей жизни!