Текст книги "Розетта"

Автор книги: Барбара Эвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Francais? – спросил он. – Italiano?

– Английский, – ответила Роза. – Вы говорите по-английски?

– Немного, – ответил он.

– Ох, я так рада, – сказала Роза. – Мне нужна ваша помощь.

– Конечно, – согласился он. Роза подумала, что если женщина среди ночи лезет через ворота, значит, ей действительно нужна помощь.

– Ребенок? – спросил он.

Роза была поражена. Откуда он узнал? Неужели он слышал о ее поисках? Неужели все в Египте знают о ребенке Гарри? Где Джордж? Она просто кивнула.

– Приходите завтра, – грубо сказал он, повернулся и уже собирался исчезнуть в дверном проеме.

– Нет-нет! Подождите! – Ее громкие крики отдавались эхом в узком, душном коридоре. Священник раздраженно повернулся. Она попыталась достать один из крестов – деревянный – из-под одежды, но он зацепился за белую вуаль, олицетворяя борьбу двух религий. Наконец она сняла вуаль, а за ней и коптский крест и протянула его священнику. Что-то в его лице изменилось, он посмотрел на нее повнимательнее.

– Вы насчет девочки?

– Что значит «насчет девочки»?

– Зачем вы здесь, в церкви Святого Марка?

– Как я уже говорила, я ищу ребенка.

– Вы ищете ребенка? – Роза кивнула, и он снова спросил: – Вы ищете ребенка, живого?

– Да, – подтвердила она. – Ребенок, наполовину египтянин, наполовину англичанин. Я ищу ребенка английского капитана.

Казалось, он изучает ее лицо, манеру поведения.

– Откуда это? – спросил священник, поднимая деревянный крест. Она рассказала ему. Казалось, он пытается прийти к какому-то решению. – Пойдемте, – наконец сказал он, все еще держа крест в руках.

Они прошли через дверной проем и спустились по темному переходу. «Я не боюсь, я не боюсь». Ее провели в небольшую комнату. За столом сидело несколько человек. На полу среди подушек расположился, скрестив ноги, старик. Во рту у него была такая же водяная трубка, какую курил мистер Алебастер. Они о чем-то разговаривали, но, когда вошла Роза, удивленно замолчали. Сердце Розы стучало, словно барабан. Она твердила себе, что они копты, а не мусульмане. Они не закидают ее камнями. Священник протянул руку с крестом, чтобы все могли его видеть.

– Салям алейкам, – осторожно поздоровалась она.

Священник начал быстро говорить по-арабски. Старик на полу вдыхал сладковатый дым, а потом выдыхал его через ноздри и из-под полуприкрытых век наблюдал за Розой. Вскоре стало ясно, что, хотя он не знал английского, разговаривать ей придется с ним, а священник – только переводчик.

– Что это за ребенок? – спросил старик.

– Ребенок был рожден египтянкой после ухода английских войск. Отцом был капитан английского флота. Он был убит на улицах Александрии. Я полагаю, что женщину забили камнями ее соплеменники. Я думаю, ребенок находится здесь, у вас.

Она оглядела темную, грязную комнату, ожидая, что малышка вдруг возникнет прямо здесь. Она чувствовала, что ее сердце готово взорваться.

– Зачем вам этот ребенок?

Роза глубоко вздохнула.

– Это дочь моего мужа. Мой муж мертв, как вы знаете.

Темные глаза пристально смотрели на нее.

– Вам известна его история?

– Да.

– И вы все-таки хотите увидеть эту девочку?

– Да.

– Что вы сделаете с ней?

– Все для ее блага. Она здесь?

Роза старалась не позволить им различить в ее голосе истерические нотки. Сердце готово было вырваться из груди.

– Я думаю, что ребенку угрожает опасность. Она здесь?

Он не ответил на вопрос.

– Вы христианка?

Она знала, что это какая-то проверка, подумала о преподобном Горации Харботтоме и понадеялась, что Бог не уничтожит ее на месте.

– Я англичанка. В Англии все христиане, а мой кузен – известный приходской священник.

– Вы думаете, что мы тоже христиане?

– Простите?

Происходящее не имело в ее глазах никакого смысла она ничего не понимала, от недосыпания у нее кружилась голова, но проверку нужно было пройти.

– В этом самом месте началось христианство. И мусульманская вера. И иудейская вера. Вы знаете, кто такой Моисей?

– Конечно.

У нее в глазах появился дикий блеск. «Где ребенок; у них есть ребенок; неужели я рядом с ним наконец?»

– Именно здесь, в Египте, в тростниках, была найдена корзина с младенцем Моисеем. Возле Нила. На том месте сейчас находится синагога, а рядом стоит христианская церковь. И мечеть. Когда-то мы были единым целым. Теперь мы враги. Мы все живем в стране наших предков, и наша религия, наша история живет здесь, с нами. Вы считаете, что вы такая же?

Роза все еще не понимала, к чему он клонит.

– Такая же, как вы? – Она не могла сообразить, что он хочет сказать. – Я думаю, в Англии мы… немного далеки от нашей религии. – Она показала руками: отделены, отдалены. – Здесь, в Египте, складывается впечатление, что… что вы все… живете ею.

Она сцепила руки. Она не знала, как священник передаст ее слова, но старик кивнул, словно бы ответ удовлетворил его. Прочие с интересом прислушивались к этому обмену мнениями.

Внезапно она опустилась на колени возле старика.

– Пожалуйста, скажите мне, ребенок здесь? Ему угрожает опасность! – Она бессознательным жестом обняла себя за плечи. – Я должна немедленно забрать его!

Он с интересом наблюдал за ее истеричным порывом. Наконец он произнес нечто, что Роза приняла за арабское ругательство, и тут же отодвинулась от него и его зловонного дыхания. Но он повторил фразу, и она поняла, что он хихикает.

– Вам не обязательно кричать, Бог ответит, если захочет! – Все мужчины, до этого курившие водяную трубку, тоже рассмеялись. Роза покорно склонила голову, напряженно ожидая продолжения. – Но вам дали коптский крест. Мы не привыкли, чтобы наши кресты были в руках франков. Если кто-то из нас подарил его вам, значит, он хотел дать нам понять, что вам можно верить и доверять.

Роза подумала о плачущей женщине, слушавшей ее. Она не встала с колен.

– Все это стало горой, – заметил старик. Роза посмотрела на священника: горой? Но тот только пожал плечами. – Всего-навсего девочка и наполовину англичанка к тому же. Она давно уже была бы мертва. Мы только прятали ее, потому что английский торговец в Александрии давал нам деньги. Но они попробовали убить его… один турок попробовал… ему пришлось бежать… теперь денег нет. Если у вас есть деньги, вы можете легко выкупить ее у монахов. Она в монастыре.

Старик оказался весьма практичным человеком. Остальные внимательно наблюдали за ней и курили трубку.

«Мы друг друга не знаем, – думала Роза. – Неизвестно, говорят ли они правду. Однако они единственные люди в целом мире, которые могут помочь мне. Поэтому я должна довериться им». И только тогда, когда старик потянулся за трубкой, Роза увидела, что он не сидел со скрещенными ногами – у него просто не было ног. Она быстро отвела взгляд.

– Где находится этот монастырь?

Старик смущенно взглянул на нее и ответил сам:

– Я, – сказал он по-английски, показывая на свою грудь. – Я.

Когда она вернулась домой, было раннее утро.

В доме никто уже не спал, все разговаривали, кроме мистера Алебастера, который тихонько похрапывал на диване с открытым ртом.

– Вот ты где! – облегченно воскликнула мисс Горди. – Где ты была? Совершала утренний моцион? К нам приходили гости.

Роза замерла.

– Джордж?

– Нет, Корнелиус с Лейлой и сыновьями.

– Чего они хотели? Чего они хотели, Мэтти? – У Мэтти были красные щеки.

Мэтти поспешила на кухню к арабским слугам.

– Расскажите вы, миссис Алебастер, если хотите, – бросила она через плечо. – Мне нужно проследить за этими людьми, а то неизвестно, что вы будете есть на завтрак. Возможно, тощих кошек!

Миссис Алебастер, по обыкновению, хрустнула суставами и обернула шарф вокруг одной из мраморных колонн.

– Ну, не знаю, что ты скажешь на это, Роза, – сказала она. – К Мэтти приходили с утра пораньше. Корнелиус, Лейла, сестры, сыновья, Фло, ее жених. В общем, все! – Миссис Алебастер рассмеялась. – Послушай! – сказала она, словно Роза вовсе не слушала очень внимательно. – Корни, Лейла и вся семья предложили Мэтти остаться в Розетте. То есть, – она выдержала эффектную паузу, – остаться с ними жить.

У Розы от удивления отвисла челюсть.

– Они хотят, чтобы она жила с ними?

– По всей видимости, они хотят, чтобы она заняла место первой жены.

– Мэтти – первая жена? Они сошли с ума? Как они посмели?

– Возможно, Мэтти была бы счастлива, – заметила мисс Горди. – Возможно, тебе стоит позволить ей самой решать, Роза.

Роза почувствовала, как краснеет.

– Насколько я понимаю, это затея Лейлы, – заметила миссис Алебастер. – Она больше решает в делах семьи, чем это может показаться на первый взгляд. В основном говорила она. Она считает, что Корнелиусу пойдет на пользу, если рядом с ним будет жить кто-нибудь из Англии, тот, кто знает его семью. У Лейлы ведь есть сестры. Они все считают, что это сделает его счастливым. И Корнелиус, похоже, согласился с ними, несмотря на синяк под глазом. – Она посмотрела на растерянное лицо Розы. – Я же говорила тебе, что человеческое сердце непредсказуемо, – мрачно закончила она.

Главная дверь тихо отворилась. В большую комнату с красивыми мраморными колоннами вошла Фло, младшая дочь Корнелиуса Брауна – наполовину арабка, наполовину англичанка – с практически полностью закрытым лицом. Ее сопровождал один из младших братьев. В руках у нее был большущий букет желтых роз. Словно бы она нарвала их в саду отца. Их запах немедленно заполнил комнату.

– Маати? – неуверенно позвала она. Мэтти вышла из кухни. Фло протянула ей букет. – Пожалуйста, Маати, – начала она, – оставайся с нами, пожалуйста, живи в нашем доме. Я буду ухаживать за тобой.

Брат смущенно поклонился. Ему было неудобно перед женщинами. Потом двое детей – поскольку они еще были детьми – повернулись и удалились так же быстро, как и пришли. Мэтти смотрела им вслед ничего не выражающим взглядом, держа в руках розы. Роза почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Мэтти, естественно, не принадлежала ей.

– Мэтти, – быстро сказала она. – Если ты захочешь уйти и жить с Корни, ты должна так и поступить. Ты должна совершать только те поступки, которые сделают тебя счастливой. Я, конечно, отпущу тебя, но… я уплываю вверх по реке, чтобы найти ребенка. – Все посмотрели на нее. – Я знаю, где она находится. Когда стемнеет, я отправлюсь за ней.

Глава двадцать четвертая

Издалека доносился гул медных колоколов индуистского храма. Звук был легким, позвякивающим, словно дети играли с дружелюбными богами. Фанни сидела на затененной веранде в кресле-качалке. Кресло медленно покачивалось взад-вперед, Фанни лениво обмахивалась веером в послеполуденной жаре. Из-под широкополой шляпы выбивались рыжие кудри. До этого она гуляла с сестрами, но жара загнала ее на веранду. У матери для нее было припасено множество красивых платьев из индийских шелков, хлопка и вышитого муслина. У Фанни никогда в жизни не было столько красивых платьев. Сегодня на ней был наряд из темно-синего индийского хлопка. Это уже был второй туалет за сегодня. А все из-за жары! Она даже сняла обувь. Сейчас еще стоял «прохладный» сезон, зима. Тем не менее, жара давила на Фанни. Она часто вспоминала снег. Молчаливые слуги через равные промежутки времени подносили прохладительные напитки. Они могли бы подумать, что Фанни заснула. Ее глаза, конечно, были закрыты.

Но Фанни не спала. Она думала.

Тщательно ухоженные сады раскинулись перед ней во всем своем буйстве красок – ярко-желтых, красных и золотых. Среди цветов медленно расхаживали индийские садовники, одетые в дхоти[95]95
  Традиционный вид мужской одежды, распространенный в Южной и Юго-Восточной Азии, в частности в Индии.


[Закрыть]. Старик в тюрбане, который был над ними главным, сидел в тени огромного баньяна, ветви которого достигали земли. Фанни слышала голоса детей, которые играли и смеялись с кузенами и приставленными к ним индийскими слугами.

Прошел час. Фанни открыла глаза, начала качаться взад-вперед. Но она не спала.

Отец появился на веранде в белом костюме, держа в руках какие-то бумаги. Он присел рядом с ней на невысокий столик. Слуги принесли чашки с чаем.

– Ты просто как картинка, дорогая! – заметил он своим обычным жизнерадостным голосом, улыбнувшись ей. – Тебе нужно почаще надевать синее. – Какое-то время он молча потягивал чай. – Пришла почта, – добавил он.

– От Розы? – Фанни так резко встала, что ее широкополая шляпа упала на стул. Она уселась на другом конце стола, приглаживая волосы. – Письмо от Розы! Она уже едет? Она нашла ребенка?

Она протянула руку, желая побыстрее прочесть его.

– Не от Розы, дорогая.

– Ох, – Фанни сразу погрустнела. – Я так скучаю по ней. Я была уверена, что она приедет, если сможет. Ей бы здесь понравилось. Папа… она, возможно, до сих пор ищет ребенка. Жаль, что мы ничего не знаем.

Он не ответил.

Она задумчиво теребила индийские браслеты, которые получила в подарок от сестер. От нее, конечно, не ускользнул тот факт, что он продолжал молчать. Она спросила:

– Значит, от Горация?

– От Горация и прочих.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну-ну, девочка моя, мы знали, что это должно было случиться. Мы знали, что в конце концов Гораций объявится.

– Да, конечно.

– У него есть адвокат. Он втянул в это дело Компанию.

– Ост-Индскую компанию? – Он увидел смятение на ее лице.

– Да, Фанни.

– Ах, папа! Я не подумала. Прости.

– Ну-ну, не стоит. Я их не интересую, их интересуешь ты. Ты знаешь, я связался со многими адвокатами, но для тебя не существует альтернативы. Мы это много раз обсуждали. Если ты хочешь оставаться с детьми, ты должна вернуться. – Он увидел выражение ее лица и очень захотел, чтобы жена была рядом, а не хлопотала по дому. – Могло быть даже хуже, Фанни, дорогая. Гораций мог настоять, чтобы детей вернули немедленно, без тебя. И это было бы сделано. С определенным… – мистер Холл посмотрел на небо, – христианским великодушием он согласился, что ты можешь вернуться… немедленно… тоже.

Фанни сидела не двигаясь.

В наступившей тишине можно было услышать трели птиц, которые возвращались на деревья в саду, увидеть, как вспыхивает на солнце их разноцветное оперение. В небе разгорался пышный закат, поражавший буйством красок. Небольшая змея проползла по веранде. Фанни неосознанно подняла голые ноги, хотя и знала, что этой змеи бояться не надо. Отец тростью сбросил ее с веранды и улыбнулся Фанни. Он так хотел помочь старшей дочери, которая была очень расстроена. У его жены это получалось лучше. Они с женой прикипели душой к объявившимся внукам, наблюдали за тем, как они растут, и не хотели, чтобы они снова покинули их. Где-то залаяла собака.

– Ты веришь в Бога, папа?

Он удивился неожиданному повороту разговора и рассмеялся своим веселым смехом.

– Ну-ну, теперь ты о подобных вещах знаешь намного больше моего! – заметил он. – Я этим никогда не интересовался. Возможно, на небе есть какой-то добрый джентльмен, который наблюдает за нами, и прочее, и прочее. Что ты думаешь? – Он снова улыбнулся. Он всегда чувствовал себя хорошо, когда улыбался. – Это я говорил тебе, когда ты была маленькой!

– Я знаю. Я с радостью разговаривала с ним. Однако если мы не выполним просьбу Горация, он будет мстить.

– Его просьбу или Бога?

Фанни не удержалась и рассмеялась. Отец снова улыбнулся. Фанни вспомнила, как Роза в детстве изображала ее отца: никакого лица, одна улыбка.

– Я проверил корабли, уходящие из Бомбея, – наконец сказал он, – есть один в конце недели…

– Нет!

– …с которым мы можем послать письма Горацию и в Лондон, если Роза вернулась туда. Позже отплывают еще несколько судов. Они не совсем надежны, конечно. Им придется делать крюк, иногда плыть в другом направлении из-за Наполеона. Это случится в конце месяца.

Когда в Индии наступает ночь, то это происходит быстро. Прекрасный закат сменяется кромешной тьмой и становится не так жарко, особенно в холодный сезон. Они услышали, как молодые люди засобирались в дом, услышали звонкие голоса детей, полные сожаления о том, что день закончился. Бесшумные слуги зажгли масляные лампы, некоторые вынесли на улицу. Но мистер Холл жестом приказал внести их назад, потому что свет привлекал москитов, больших мошек и прочих насекомых. Из дома пробивалось достаточно света, миссис Холл отдавала слугам распоряжения, сестры перекликались. Птицы уже утихли, но невдалеке лаяли шакалы и верещали обезьяны. Этот дом, как и прочие дома в этом районе, был оазисом цивилизации. С наступлением темноты дикая природа, казалось, подступала под самые окна. Темноту пронзил луч света, потом снова сомкнулась тьма, послышалось шуршание юбок. Мать Фанни вышла, чтобы посидеть с ними. Она несла поднос с тремя бокалами, наполненными хорошим испанским хересом. Мистер Холл умел достать все, что было им необходимо. Жена нечасто пользовалась этой его способностью. Пока они пили, вдоль дороги вспыхивали огоньки и слышалось ржание лошадей. Тогда они решили перейти на другую сторону дома. Мистер Холл вздохнул, наполовину с облегчением, наполовину с раздражением: дела.

Опорожнив свой бокал, он сказал:

– Ну, Фанни, надевай синее, дорогая, оно тебе к лицу. Что бы ты ни решила предпринять, ты знаешь, что я помогу тебе деньгами.

– Спасибо, папа. – Дверь за ним закрылась.

Миссис Холл принесла легкую шаль и накинула ее на плечи Фанни.

– Твой отец, Фанни, рассказал мне о письмах.

– Я вернусь в Англию в конце месяца, мама.

В саду оглушительно квакали лягушки.

– Нам повезло, что мы смогли увидеть тебя. Но ты так мало пробыла у нас, – грустно заметила миссис Холл. – Я буду очень скучать по детям. И по тебе, дорогая Фанни.

Миссис Холл никогда не говорила о своем отношении к Горацию Харботтому, всегда называла его «дорогой Гораций», но, потягивая в темноте херес, она вспомнила день свадьбы Фанни и довольно ханжеское замечание:

«Я буду пить чистую воду Господню». В то время как гости пили хороший херес, точь-в-точь такой, как этот. Она вспомнила, как ее задела за живое подобная выходка в такой день. Нехорошие предчувствия усилились, когда Гораций не позволил Фанни приехать в Лондон и проводить семью в Индию. Миссис Холл опечалила перемена, происшедшая в дочери. Она вспомнила, как Фанни на последних месяцах беременности стояла возле куста жимолости, который рос у ворот их дома в Уэнтуотере, прощалась с семьей, просила, чтобы не беспокоились о ней, плакала и улыбалась, махая им вслед рукой. В Фанни всегда было что-то чистое: живой ум, вера в Бога, а более всего – ее доброжелательность. Она сохранила ее, конечно. Доброжелательность Фанни была видна сразу. Но… что-то изменилось в ее дочери. В ней появилось нечто сухое, противоречивое. Словно бы мир оказался не таким, как она ожидала.

– Фанни, дорогая…

– У меня есть план, мама. – Кто-то поставил лампу на подоконник, и ее свет падал на лицо Фанни. Миссис Холл увидела, что дочь хмурится. Индийские браслеты тихо звякнули, когда она залпом допила херес и поставила бокал на стол. – Для этого понадобится умение и вся моя выдержка, но у меня появился план, – сказала она. – Ты веришь в Бога, мама?

Миссис Холл удивленно посмотрела на Фанни. На протяжении многих лет она предпочитала вести себя легкомысленно. Семья ожидала от нее такого поведения, а решения иногда приходили сами. Все считали, что она не замечает этого. Она ответила:

– По правде говоря, Фанни, дорогая, меня очаровала индуистская религия. У них столько богов, праздников, ярких церемоний и веселья. Но именно у них принято, чтобы жены совершали самосожжение на могиле мужа. Это неправильно – варварский обычай. Ох, и мне нравится Будда – такой мирный, сытый бог. Они считают, что в прошлой жизни мы были бабочками или слонами. Мне кажется, что существует множество милых религий и мы все должны счастливо жить вместе. Но, Фанни, дорогая, ты должна обсуждать подобные вещи с отцом, а не со мной. Поскольку я слишком занята в этом мире, чтобы думать о другом. Ох, прости меня, Фанни, дорогой Гораций, конечно, церковник, и хотя ты сейчас не упоминаешь о Боге, как ты это делала в детстве, вспомни, как часто ты разговаривала с ним. Я думаю, что в этом вопросе ты пришла к какому-то определенному решению. Было бы очень странно, – она допила херес, – если бы жена приходского священника не верила в Бога. – Она покосилась на Фанни, но по ее лицу невозможно было что-то прочесть. – Но если у тебя возникли какие-то осложнения, то ты должна обсудить их с теми симпатичными квакерами, которые плыли с тобой на корабле. Они намного приятнее этого мерзкого молодого викария!

Фанни расхохоталась.

– Дорогая мама, ты, конечно же, умнее всех нас вместе взятых! – Ее браслеты звякнули, когда она подняла поднос с пустыми бокалами. – Если мне придется вернуться, чтобы снова стать миссис Гораций Харботтом, то у меня наверняка должен быть план.

Она остановилась на веранде, прислушиваясь к кваканью лягушек. Потом она продолжила:

– Эти симпатичные квакеры, о которых ты говоришь, говорят, что Бог – это любовь, мама. Если Бог действительно существует, я уверена, что он простит мне то, что я собираюсь сделать.

Она больше ничего не добавила.

Миссис Холл достаточно хорошо знала дочь, чтобы не пытаться расспрашивать ее. Она поняла, что Фанни что-то решила для себя.

– Если только ты не планируешь убить дорогого Горация, я думаю, Господь простит тебя.

Она снова увидела невеселую улыбку на лице Фанни. Взявшись за руки, они вернулись в дом. Слышались крики детей и перепалка сестер Фанни якобы по поводу карточной игры, а на самом деле из-за офицера индийской армии Его Британского Величества.

Ночью Фанни пришла в комнату матери, держа в руках свечу. Миссис Холл, в большом белом ночном колпаке, тут же проснулась.

– Что случилось, дорогая? Что-нибудь не так? – Фанни была в ночной сорочке с распущенными волосами. – Сядь возле меня, как раньше.

– Я хочу сказать тебе что-то, мама. – Фанни поставила свечу на маленький столик и присела на край маминой кровати. – Больше я этого не повторю и буду отрицать, что когда-либо говорила подобное, даже перед папой. Даже Розе я не скажу этого до своего смертного часа. Потому что у меня получится, только если об этом никто не узнает. Но я думаю, что все-таки должна кому-то рассказать об этом.

Миссис Холл молча ждала продолжения. Она не надела ночной колпак, не накрылась одеялом. Словно бы ее совсем там не было. Снаружи все еще квакали лягушки.

– Я решила стать квакером, мама. И не только квакером, но и проповедником, поскольку у них женщины занимаются этим наравне с мужчинами. Они говорят, что у меня есть к этому способности.

– У тебя действительно есть способности, Фанни. Ты одна из самых лучших женщин в мире, это нельзя скрыть.

Фанни вздохнула.

– Но ты видишь, – мать увидела ее напряженное лицо, – я больше не могу верить в Бога, мама. Если он существует на самом деле, то ему очень плохо служат многие его подчиненные. Он может прийти ко мне однажды, а может и не прийти. Между тем я в очень сложном положении. Я – жена викария. Поэтому я решила взять то, чему научилась у Горация. Мне стыдно говорить, но я возьму то, чему научилась у церкви, поскольку она просто кишит лицемерами, и использую это себе во благо. – Если миссис Холл была удивлена или возмущена, то она не подала виду. – Квакеры будут присматривать за мной. Я, конечно, не имею в виду, что мне нужен уход. Но они должны распространять свое учение повсеместно. Такое решение было принято в Уэнтуотере.

– Это очень сильно разозлит дорогого Горация, – заметила миссис Холл, явно преуменьшая степень возможной ярости Горация.

– Дорогой Гораций, – опять этот новый сухой тон, – никогда не мог удержаться, чтобы в присутствии герцогов и герцогинь не вести себя раболепно, а мой… мой учитель, если можно так выразиться, как раз и является герцогиней. Я бы не поставила на то, что его душа между религией и аристократией выберет первую. Он действительно будет в ярости. Но это значит, что я получу поддержу в Уэнтуотере. А мне она так нужна.

– Ах, дорогая моя…

– Нет, мама, ты не сможешь мне помочь, не в этот раз. – Она поглаживала одеяло матери. Коротко рассмеявшись, Фанни продолжала: – Мама, мой долг как жены викария заключался в том, чтобы беседовать с женщинами Уэнтуотера, помогать им в их невзгодах и горестях. Но по своему собственному почину я и через сотню лет не смогла бы так сильно изменить взгляды, как я это сделала благодаря герцогине Брейфилд.

Снова миссис Холл ничем не выдала удивления по поводу откровений дочери. Хотя она была изумлена, поскольку все слышали о герцогине Брейфилд.

– Я буду делать добро. Я верю в добро. Однако я больше не верю, что существует христианский Бог, этот мужчина с седой бородой, с которым я любила говорить в детстве. Но герцогиня сказала: «Почему бы тебе тогда просто не творить добро? Кто увидит разницу, кроме тебя и меня?» – Вдали шакал или лиса выла на луну. Это был грустный звук. Он быстро замер, и снова воцарилась тишина. – Никто никогда не догадается.

– Я никто, – заметила мать, – и все, что я могу сказать, так это то, что человек с открытым сердцем, как у тебя, всегда будет нести людям добро. И не важно, как ты одета.

Они обе рассмеялись. Смех их был таким же грустным, как недавний вой шакала, но они смеялись над судьбами мира и тем, как с ним следует управляться.