Текст книги "Эхо Древних (СИ)"
Автор книги: Б. Анджей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Глава 27
Несмотря на то, что бесчисленная орда южан уползла на север, немало вражеских шаек всё ещё шныряло по округе. Одни грабили имущество, другие охотились за рабами, третьи просто отстали от основных сил и не слишком спешили их догонять.
Пробираясь лесом к Штырякам, по пути отряд заглянул в Заречье.
К ужасу местных мужиков, вернувшихся проведать родные хаты, деревня оказалась совершенно опустевшей.
Ничего не сожжено и не разрушено, ни одного трупа, никаких следов пролитой крови. Просто четыре десятка оставленных жильцами пустых дворов. Да, некоторые уходили ранее с беженцами, как и сами мужики, но где все остальные?
Пархим, бывший здесь мельником, вместе с другими зареченскими, заходили в каждый двор, осматривали по порядку дом за домом.
Лишь в одном из них нашлась полуживая старуха, настолько дряхлая, что без посторонней помощи не смогла подняться с топчана. Да и пахло от неё так, что находиться рядом смог бы не каждый.
– Даже скотину забрали… – пробормотал Пархим. – И собак убитых не видно. Получается, их тоже с собой увели…
– Может все-таки сами ушли? – предположил Шнырь.
– Куда б они ушли, когда дикари уже дорогу перекрыли, – покачал головой Пархим. – Раз даже мы не сумели проскочить, что говорить про толпу народа со свиньями, коровами да курами.
– А телеги на месте, – заметил Шмель. – Значит, скотина своим ходом шла, не впрягали.
– Тогда может не по дороге? Может бежали в лес, а скотину с собой на прокорм забрали, – снова предположил Шнырь.
– Такой оравой в лесу не скроешься. Да и тропу вытопчут… Разве что по ручью пойти, надо бы проверить там следы…
– Осень наступает, а они в лес? С детьми и стариками? – засомневался Шмель. – А почему тогда теплые вещи оставили? Погляди, вон висят тулупы, ватные одеяла сложены, не тронуты. Нет, не похоже это на уход по доброй воле…
Сомнения рассеялись, когда к размышляющим мужикам подошел сотник Кабай.
– В общем, мы с Томшей присмотрелись к следам в округе. Никаких хитростей, все ушли по дороге к штыряковскому мосту, а потом дальше на тракт.
– Сами?
– То-то и оно, что не сами. Среди нашенских натоптано много чужих следов. Большие такие ножищи, в полтора размера. Босиком или с чудными подошвами, плетеными.
– И не холодно же им, а ещё южане…
– Ага, ты об их здоровье побеспокойся, словно больше не о чем думать.
– В общем, понятное дело, что народ увели в рабство или на прокорм, – мрачно подытожил Кабай.
– На прокорм?! – хором выдохнуло несколько мужиков, выпучив глаза от страха и изумления.
Кабай отвернулся, ничего не ответив. Вместо него начал объяснять Томша:
– Вы не слыхали раньше, что южане людей едят?
– Ээээ…
– Не хочу вас пугать раньше времени, – невозмутимо продолжал Томша. – Возможно, сожрут только скот, а людей сделают рабами. Но то, что дахейцы, мунгоны и прочие черномордые питаются человечиной – факт. Поверьте опыту порубежника.
– Так вот почему вещей не брали… – прохрипел Пархим. Потом вздернулся, лицо пошло красными пятнами. – Нужно догнать сволочей, отбить наших!
Кабай глянул на него, прищурившись одним глазом, хмыкнул.
– Для того и сколотили отряд, – Томша ободряюще потрепал Пархима по плечу, – чтоб своих не давать в обиду, вызволять пленных, и повсюду…
– …бить врага! – закончил за него Шнырь.
– Да, верно. Но не просто бить, а исподтишка. Пока не накопим достаточно сил, чтоб ударить по-настоящему, нужно прятаться, сохранять осторожность. Так что держись, Пархим. Своих не бросим, но и бежать вперёд, сломя голову, нельзя. Так ты никому не поможешь.
– Ладно, хватит базарить, – прервал Кабай. – Раз хотите спешить, то пора выдвигаться.
– На ночь глядя? – удивился кто-то. – В лесу-то совсем темно, впору глаза на ветке оставить.
– Ночь – лучшее время для партизана. Привыкай. А к рассвету как раз в Штыряках будем. Глянем, остался ли там кто или всё так же, как здесь.
– А с бабкой больной что делать?
– А что ты хочешь с ней делать? Жениться? Или с собой на плечах потащишь? Ничего не делать, пусть лежит. Это не худшая смерть – хотя бы в собственной кровати помрёт.
Глава 28
Место для наблюдения выбирал Шмель. Хоть он был не единственным штыряковцем в отряде, но уже обладал каким-никаким авторитетом среди мужиков, да и сотник его выделял среди прочих.
А место действительно было хорошее – возвышавшееся на лесистом пригорке развесистое дерево с густой кроной. Не одинокое у всех на виду, конечно же, а одно из многих. Притом стоящее так, чтоб другие деревья не заслоняли обзор, а гуща темно-зеленой листвы, с вкраплениями осенней желтизны, надежно укрывала разведчика.
На широких и толстых сучьях разместилось трое – Кабай, Томша и сам Шмель. Остальные прятались внизу в траве. Вряд ли могли что-то разглядеть, просто ожидали, что скажет начальство. Потому Шмель с высокомерным удовольствием иногда поплевывал вниз, строя из себя одного из командиров.
Деревня впереди действительно развернулась как на ладони. Видны были и хаты, и центральная площадь, и новое сооружение из валунов, на том месте, где раньше стояла имперская молельня.
Время выбрали самое правильное – предрассветные сумерки, пока солнце не взошло, а небо окрашивал мягкий голубой свет Лима. Казалось бы, входи в деревню и делай, что хочешь – все будут дрыхнуть. Даже если внутри окажутся какие-то враги, в такое время их можно брать тепленькими, беззащитными.
Однако Кабай потому и стал сотником порубежных пластунов, что никогда не лез в драку без разведки. Вот и сейчас интуиция и навыки его не подвели. Словно бы чуял неладное. Только устроились на дереве, принялись обозревать окрестности, высматривая что-нибудь подозрительное, как началось…
По грунтовке, ведущей от имперского большака, в деревню трусцой вбежал отряд высоких чернокожих воинов. Наши так не смогут – выдохлись бы и попадали без сил, а этим хоть бы что, не устают, прям как имперские скороходы.
Вместе с ними был тощий дядька в черном балахоне, он-то и раздавал указания крупным, но выносливым и ловким дикарям. Не кричал, а лишь повелительно размахивал руками, напоминая машущего крыльями ворона. В широких рукавах черного плаща мелькали белые, словно дворянские перчатки, ладони.
Из крайней хаты, уже год как пустующей, высыпало навстречу непрошенным гостям ещё трое таких же черномордых. Похоже, живут там – вроде как гарнизон. Вот и ладненько, что вскрылись – теперь знаем, в каком доме их можно будет навестить.
До сей поры всё проходило тихо, а потом воздух вдруг лопнул, разорвавшись шумом, гамом и криками. Лаяли собаки, голосили бабы, плакали дети. Нагоняли страху звериными воплями сами дикари. Врываясь в тихие сонные хаты, принялись грубо сгонять народ на площадь. Пинали и тыкали древками копий, тянули за шкирки ночных рубах или прямо за волосы.
Шмель прищурился, издали разглядывая и узнавая односельчан.
Вон там, видно, погнали Рафтика с Нюшкой. А там матушку Мишека (бабку вначале тоже попробовали, но увидев, что ноги у старой совсем отказали, бросили посреди двора). Кстати, самого Мишека не было видно – странно, ведь он к девицам по ночам не бегал, должен был дома ночевать. В соседнем с ними дворе вытащили на улицу Бориша. Этот чудак вообще оказался полностью одетым, словно вовсе спать не ложился. И жены его не видно – может беременную всё-таки решили не трогать, пощадили.
Четверть часа прошло, пока всех жителей согнали на центральную площадь у колокольной перекладины. Черные воины с копьями оцепили толпу, чтоб никто не вздумал сбежать. Люди стояли несчастные, сонные, полураздетые, ежились от утреннего холода – у Шмеля аж сердце сжималось от жалости к землякам.
Вражеский начальник что-то кричал, возмущался, обращаясь к собравшимся. Но отсюда было не разобрать ни слова – слишком далеко, да и ветер относил слова в сторону. Видно было, что белорукий гневался и грозил людям. Иногда оборачивался куда-то в сторону имперского тракта, потом указывал на валуны, выставленные кругом на месте бывшей молельни.
Кто-то выскочил из толпы селян, угодливо – на полусогнутых ногах да ссутулившись – подобрался к раздраженному оратору. Начал что-то объяснять ему, мелко кланяясь, как шарибадский раб, и указывая на людей в толпе. Шмель, и без того пристально вглядывавшийся, еще сильнее напряг зрение. Никак Чапчик? Мутный дядька, суетливый и хитрый, всегда не нравился.
Не то предатель Чапчик посоветовал, не то вражеский командир сам велел – как бы там ни было, черные воины начали выхватывать из толпы детей, собирая их в отдельную группу. Поначалу народ не понял, что происходит, а потом всколыхнулся – подался вперёд в едином порыве, снова заголосили бабы. Казалось, еще мгновение – и селяне возьмут числом, прорвут оцепление, голыми руками раскидают конвоиров, завалят телами, затопчут. Но вспыхнувшая на миг надежда тут же угасла, лишь только Шмель увидел, как ловко чернокожие орудуют древками копий. Короткий тычок в пах одному, на отмахе в живот другому, следующему подсечка под колена, очередного отпихнули палкой прямо поперек горла. Воины умело рассекали толпу, разбрасывали людей как слепых котят. Притом не убивали и даже старались не калечить – обращались строго, но бережно, как рачительный хозяин со встревоженным скотом.
Секунду назад являлась мысль воспользоваться ситуацией и предложить Кабаю атаковать врага, помочь селянам. Но уже сейчас Шмель понял, насколько нелепым будет его предложение и промолчал, сдержав порыв. Не только не поможем, но и сами поляжем вместе с ними. Как бы усердно не тренировались новоиспеченные добровольцы, до уровня чернокожих гигантов им было ещё ой как далеко.
А Чапчик, вот скотина, сам приволок и услужливо передал захватчикам плачущего малыша лет восьми. Не своего – у Чапчика детей никогда не было.
Через минуту стало понятно, чей это ребёнок. Над Чапчиком нависла высокая фигура – Клюша, железная баба. Широко размахнувшись, саданула предателю в ухо так, что сбила с ног – мужичок полетел вверх тормашками и мешком плюхнулся в дорожную пыль.
Женщина хотела забрать сынишку обратно, потянулась – но тут же получила тычок древком копья в живот. Любой сложился бы, а Клюша выдержала, устояла и даже ухватилась за копье, попыталась его отобрать. Но несмотря на изрядную силу, материнский инстинкт и праведный гнев, тягаться с чернокожим воином женщина не могла. Пара умелых ударов свалили её наземь. И даже тогда Клюша не сдалась – продолжала бороться, пыталась встать, хватала врагов за ноги, но получила ещё несколько раз по голове – и затихла.
Оглушивший её воин обернулся к командиру в черном плаще, спросил что-то, указывая на бездыханное тело. Тот отрицательно покачал головой, потом безразлично пожал плечами. Тогда воин схватил Клюшу за волосы и поволок в сторону хаты. Той самой, в которой жила троица, которую Шмель посчитал гарнизоном. Несмотря на силу чернокожего, Клюша была нелегким грузом даже для него. Потому по дороге к нему присоединился второй южанин. Взявшись вместе и весело щерясь белыми зубами на черных рожах, они втащили женщину в хату. Времени на плотские утехи у них пока не было, потому чернокожие просто заперли Клюшу в доме и вернулись на площадь. Видимо, собирались позабавиться с ней позже.
Странный вкус у чужаков – Шмель считал Клюшу самой некрасивой бабой в деревне. А этим сволочам она показалась, видимо, наиболее соблазнительной. Наверное, из-за своих габаритов – сами почти великаны, потому и крупная Клюша им под стать. Устыдившись этих мыслей (всё-таки слишком долго бабы не видал, потому и лезет подобная чушь в голову) Шмель продолжал наблюдать за развитием событий.
Одними лишь детьми дело не ограничилось. Да их и не так уж много оставалось в деревне – всего около дюжины. И вскоре из толпы начали выхватывать тех взрослых, кто выглядел помоложе.
Оторвали от плачущей родни красавицу Марушку, в которую, помнится, был влюблен приятель Мишек. Схватили Нюшку, выглядевшую, как подросток, моложе своих лет. Муж её, Рафтик, тут же кинулся отбивать жену, да куда ему… Отгрёб по полной. Только, в отличие от Клюши, не сгодившейся для собранной из молодежи группы, избитого Рафтика все-таки не вытолкали прочь, а отправили к пленникам. Как были они с женой не разлей вода, так и остались. Обычно Нюшка везде лезла следом, а сейчас Рафтик мог бы уцелеть, но не бросил любимую.
– А может всё-таки сумеем как-то помочь нашим? – вырвалось у Шмеля. Даже сам не ожидал, что ляпнет вслух. Накипело, видимо.
– Что-то конкретное хочешь предложить? – хмуро отозвался Кабай. Внешне оставаясь невозмутимым, на самом деле сотник тоже переживал, с трудом подавляя ненависть к чужакам.
– Ну-у, может если сзади ударить, прорвать оцепление…
– Не пори ерунду, – скривился как от зубной боли Кабай. – Ну, допустим, повезёт, убегут в лес несколько баб или детей, а дальше что? Сдохнут от голоду или вернутся обратно в деревню? А вы все поляжете, прикрывая их бегство.
Шмель пристыженно замолчал. Он и сам понимал, что дело безнадежное. Может удалось бы наколоть на вилы парочку южан, но их-то вона сколько – целая дюжина, если не больше. Остальные ждать не станут, вмиг ответят. А дерутся они куда более умело, да и вооружены лучше. Если же просто отвлечь атакой и сразу бежать – тоже не вариант: видали уже, как эти сволочи бегать умеют, от таких не скроешься, легко догонят.
– Нам отряд нужно укреплять, вооружаться, – продолжил Кабай рассуждать вслух. Наверное, больше успокаивал самого себя, вряд ли специально для Шмеля старался. – Если действовать будем с умом, а не по велению сердца, сумеем навредить врагу куда сильнее. Понятное дело, что больно видеть подобные зверства. Но такова война, ничего не поделаешь, надо терпеть. Ты, Шмель, когда на это смотришь, копи ненависть внутри, взращивай. Благодаря ей, не отступишь, как придет время поквитаться с уродами.
Глава 29
Поначалу задание выглядело как легкая прогулка, развлечение. Тем, кто вырос на Серых пустошах, любая другая пустыня может показаться местом для отдыха. Недаром варанхи шутили про раскинувшиеся на западе хоптские пески: «это место настолько умиротворённое и подходящее для медитаций, что рискуешь остаться в коме навечно». Даже братья-шанхи со своими ящерами старались кочевать южнее, держась ближе к границам саванн – настолько скучно и безрадостно выглядела хоптская пустыня. Ни охоты, ни войны, ни даже собирательства – время здесь словно замирало и переставало течь. Ни кошачьих стай, ни слизневых схронов, ни птиц, ни зверей. Лишь тишина, спокойствие и однообразие.
Шестой день однообразия.
Безбрежное море желтого песка окружает со всех сторон, до самого горизонта. Цепочка следов остаётся позади, но век их короток – спустя несколько часов ветер заметает отпечатки – и пустыня снова выглядит первозданной и чистой, совершенно необитаемой. Укрывающиеся в тени разбросанных среди песка скалистых обломков редкие чахлые кустики не в счёт.
Несколько раз за время пути удавалось встретить больших пауков-шатунов и скорпионов, один раз – крупную ящерицу и дважды – ядовитых змей. Никто из них не успел сбежать, став пищей для Хрума. К сожалению, столь скудная еда не могла подарить достаточно сил – Первый зверь чувствовал усталость. С каждым новым днём она усиливалась, а прежде гибкое тело становилось непослушным и скованным под палящими лучами солнца.
Вместе с плотью страдал и разум. Мысли шевелились слишком медленно, ставший уже привычным гомон голосов утих. Сущности прекратили вечные споры и словно погрузились в сон – их приходилось окликать, чтобы услышать мнение.
– Проблема не в пище, – говорил голос, в давние времена принадлежавший хоптскому целителю, – наш организм может много месяцев продержаться без воды и еды.
– Тогда в чем? Солнце? Но ведь осенью оно уже не столь жаркое, можно терпеть, – Хрум, обычно лишь регулировавший споры, сегодня вёл беседы лично, не позволяя остальным засыпать. Подстегнул энергией давно притихшую компанию монахов имперского ордена. Те встрепенулись испуганно, один ответил:
– У каждого сознания имеются собственные пределы мудрости. К сожалению, накопленный в Ордене опыт и знания бесполезны в анализе нашего уникального тела…
Недовольный Хрум заставлял пробуждаться каждого поочередно. Однако никто не мог предложить ничего разумного, на разный лад повторяя одно и то же: усталость, голод, солнце, скука, неизвестная болезнь…
С трудом стряхнув оцепенение, отозвался бывший мунгонский шаман, не пожелавший поклониться Нгарху, а теперь сам ставший частью Первого Зверя:
– Чем дальше дитя уходит от родителя, тем слабее оно становится…
– Что ты сказал? – наконец-то Хрум услышал что-то новое, – поясни подробнее, раскрой мысль.
– Сила Нгарха питает Зверей. Мы как младенец, связанный с матерью пуповиной. И похоже, чем дальше мы уходим, тем труднее получать эту подпитку…
Хрум задумался. Он понимал, что превратившийся в великое чудовище шаман Крак – это лишь частичка великого божества. Одно из воплощений могущественного Нгарха, его дитя, его аватар. Не желая чрезмерно удаляться от Пятна, он решил остаться там, где пока ещё чувствует связь с родителем. Ахорийские дервиши и вожди Юга продолжат поход, но сам Крак-Нгарх явно не поспевает за темпом продвижения армии. Он останется на месте – продолжит поглощать пленников, копить собственную Силу. Не исключено, что в скором будущем, став сильнее, двинется дальше на север, но пока…
Потому в словах мунгона определенно имелся смысл: если дитя бога до сих пор связано невидимой пуповиной с родителем, вполне возможно, что и Звери таким же образом связаны со своим создателем...
Свежая мысль заставила бывших имперцев взбодриться, они снова очнулись и загомонили возбужденно:
– Это как работа молитвенников! Чем дальше звездун от храмовой станции, тем слабее сигнал!
– Зона покрытия? Что ты несешь? Мы не прибор, а живое существо!
– Пусть живое, но не самостоятельное. Первый Зверь, как и прочие, – это лишь частичка великого Нгарха.
– Хочешь сказать, что мы не дитя бога, а лишь симбионт, который сдохнет вдали от хозяина?
– К сожалению, факты это подтверждают…
– Это страшная гипотеза. Тогда нам нужно возвращаться.
Хрум, не следивший внимательно за спором, уловил лишь последнюю фразу и поспешил вмешаться:
– Молчать! Ни о каком возвращении не может быть и речи, пока не выполним поручение Нгарха.
Однако в этот раз не сопроводил окрик хлестким ударом – экономил силы. Потому спорящие не умолкали.
– Шесть дней мы преследуем беглецов, но даже не имеем уверенности, что двигаемся в правильном направлении. Вторые сутки не встречается никаких следов.
– Следы и ранее были незначительны: тонкие вибрации пространства и времени, запахи снов, лоскутки чужих эмоций… Но ежедневно снижается наша собственная чувствительность – вот почему следы исчезли.
– Пусть так, мы в любом случае слабеем. Как выполнить поручение? Как догнать и вернуть осмелившихся покуситься на божественное воплощение?
– Укрепиться в вере, мобилизовать силы, перестать ныть, наконец.
Хрума действительно начинало тревожить, что вот уже вторые сутки беглецы не оставляли следов. Или же он разучился их находить.
Утешало то, что за предыдущие дни получилось понять направление, выбранное беглецами. Вначале показалось, что они запутывают следы, но потом выяснилось, что это произошло случайно – неопытные людишки попросту заблудились. Однако позже смогли определиться и продолжили движение, придерживаясь определенного маршрута. Это открытие, казалось, должно было положить конец преследованию. Ведь Первый Зверь – олицетворение проворства и скорости, а значит без проблем настигнет жертву. Но силы уходили, попросту утекали в горячий песок. Хрум двигался со скоростью обычного человека и не мог идти быстрее, как ни пытался.
Удивляло также, как неподготовленным беглецам удаётся пересекать безжизненную пустыню. Ведь обычным людям подобное под силу лишь благодаря солидным запасам воды и пищи, специальной одежды, противосолнечных навесов и прочего барахла, груженного на спины варанов или верблюдов. У этих же не было с собой ровным счетом ничего. Мало того, убегавшие мужчины несли с собой грудного младенца! Как такое возможно? Может Хрум преследует не обычных людей, а кого-то особенного – тех, кому покровительствует чужое божество, противник великого Нгарха?
Такие мысли одолевали Хрума, пока одна из сущностей не подсказала возможную разгадку:
– В Ордене умеют производить таблетки, которые вытворяют с организмом всякое… Их, правда, выдают редко, лишь для самых важных миссий, но тем не менее… Есть такие, что позволяют неделями обходиться без сна. Другие заменяют еду. Третьи как-то затормаживают водный обмен – человек может сутками не пить, но влага из него не уходит, баланс сохраняется.
Озвученная версия всё расставляла на свои места. Конечно же, у занебника не может быть божественных покровителей, что за глупые мысли лезли в уставший мозг. А вот всякие проклятые изобретения, обманывавшие законы мироздания – такое вполне возможно.
Ну что ж… Задание оказалось не легкой прогулкой и не развлечением. Наоборот, с каждым днём оно выглядело сложнее…
