Текст книги "Эхо Древних (СИ)"
Автор книги: Б. Анджей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 19
Старый дурак продолжал что-то вопить, рискуя задохнуться от волнения, но храмовая связь барахлила, выдавая вместо слов невнятный треск и шипение.
– Это … хрррр….шшшшш… полный разгром! Если….пшшшш… вшшшш…– окружают Орсию!
Даже звук уже не доходит, докатились… О изображении и говорить нечего. Треклятые полувековые санкции своё дело сделали – деградация налицо. Как управлять целой империей, имея в распоряжении лишь старый хлам, с каждым годом всё чаще выходящий из строя...? Потому и не получается победить коррупцию, а проблемы с инфраструктурой и контролем год от года растут как снежный ком. Новые данные по артефактам – будь добр подавай ежеквартально, искупай былую вину. А как попросишь прислать аппаратуру, то девять десятых запроса блокируется.
Примас Иган чертыхнулся сквозь зубы и попытался отправить сообщение для старика Фальвена:
– Я немедленно доложу императору. Мы обеспечим вам защиту, не переживайте, епископ. Держитесь, не сдавайте город.
Дошло ли сообщение до адресата – так и осталось загадкой. С той стороны доносился в ответ лишь неясный шум и скрежет. Даже стационарный молитвенник главного храма не мог пробиться сквозь аномальные помехи.
Иган захлопнул створки священного аппарата и на секунду замер в нерешительности. Действительно ли стоит немедленно бежать к императору? В последнее время Александрикс всё чаще подвержен внезапным сменам настроения – то замкнут, то раздражителен. Хоть обоих связывает многолетняя дружба, времена меняются… Теперь так просто, как в былые годы, в его покои уже не ворвёшься, нужно подыскивать подходящий момент. Вдобавок информация непроверенная. Какие, по сути, имеются доказательства? Только невнятная запись разговора с провинциальным епископом?
Сомнения примаса развеялись сами собой, так как в следующую секунду его императорское величество Александрикс явился самолично. Не чинно вошел в сопровождении пажей, а вбежал, сломя голову, словно мальчишка. Взъерошенный и встревоженный. Словно ему лет двадцать-тридцать, а не нынешние полторы сотни. Впрочем, несмотря на зрелый возраст солидного мужчины, государь выглядел моложе своих лет – даже стрессы последних десятилетий не слишком отразились на волевом лице с квадратным подбородком.
– Хорошо, что ты тут, Иган! – без лишних церемоний, как к старому другу, обратился к примасу император. – В орсийской провинции случилось что-то очень плохое.
– Я как раз хотел сообщить…
– О, у тебя уже есть информация? Отлично, а я вот только собирался сказать, чтоб ты связался с тамошними святошами.
Иган замешкался, не зная, как преподнести, что разузнать удалось не слишком много. Александрикс ждал, не спуская с него нетерпеливый взгляд.
– Мы уже провели сеанс связи. К сожалению, техника барахлит все сильнее и определенно нуждается в замене.
Император нахмурился. Он до сих пор принимал на свой счёт такие вещи. Хотя в давней авантюре участвовали многие, именно он, тогда ещё просто Алекс, был инициатором переворота. Потому считал, что причиной санкций, наложенных на всех примкнувших к нему искателей, является в первую очередь он сам.
– Это не износ, запас прочности у наших молитвенников – тысяча лет! – поспешил успокоить Иган. – В этом году фиксируем необычный рост аномалий. Причём в совершенно новых диапазонах. Что-то на самой планете мешает работе.
Александрикс недовольно покачал головой, но потом махнул рукой, меняя тему:
– С аномалиями позже разберемся. Храмовую связь тоже наладим, отправим техников. Я только что получил тревожный сигнал от системы куда более высокого уровня.
– Что-то с орбитальной станции? – удивился Иган. – Я думал, они выходят на связь первыми лишь когда торопят с отчётами.
– Нет, не они. Тревога сьют-системы. Одна из немногих, которую у нас не отобрали.
– Что-то случилось со скафандром?
– Не моим. Это Кевин. Судя по всему, его больше нет…
В помещении возникла неловкая тишина. Поверить в смерть одного из ближайших друзей было невозможно. Начинали вместе, столько всего пережили…Самый молодой и веселый боец оперативного взвода, авантюрист и приключенец…
– А вдруг испортился только скафандр, а сам Кевин ещё жив? – предположил Иган.
Александрикс глянул с надеждой, потом снова погрустнел:
– Работай нейронет, просто проверили бы аккаунт – он всегда активен, пока мозг функционирует.
Иган промолчал, не желая снова наступать на больной мозоль. Александрикс сам закончил мысль:
– Угу, снова спасибо санкциям…
Опять помолчали. Император наморщил лоб, о чём-то размышляя, а примас ждал, не желая ему мешать.
– В общем, Иган, включай аварийный канал, – принял наконец решение Александрикс. – Буду снова унижаться. Запускай свой агрегат.
– Ситуация на самом деле чрезвычайная, так что это правильное решение, – согласился Иган, вставая с места и направляясь к тайнику в стене.
Его пальцы пробежали по узорам барельефа, нажали в нужных местах, запуская сканер. Невидимый луч прошелся по комнате, зафиксировал присутствие двоих оперативников с высшим уровнем доступа. Замок тайника сработал, со щелчком отворив нишу в стене. Иган засунул туда руку и осторожно извлек блеснувший металлом стержень, размером с толстый карандаш. Подойдя к молитвеннику, из динамиков которого недавно хрипел старик Фальвен, вставил деталь в нужный паз и нажал на несколько кнопок. Стержень засветился, устанавливая надежный канал связи с орбитальной станцией.
– Дежурный на связи, – вначале раздался голос, чуть позже подключилось изображение. Миловидная девушка хлопала большими глазами и профессионально улыбалась, как популярная нейроблогерша.
– Бот… – пробормотал Иган.
Александрикс быстро подошел к аппарату и, плечом оттеснив Игана в сторону, приказал операторше:
– Срочно подключи кого-нибудь из руководства.
– Сформулируйте свой запрос, пожалуйста, – девушка продолжала улыбаться. – Возможно, я сама смогу вам помочь.
– Не сможешь.
– Согласно постановлению Совета, номер сто девятнадцать, пункт А, этот канал связи может использоваться вами лишь в случае…
– Код семнадцать! – довольно агрессивно прокричал Александрикс, перебивая бота. С каждым годом роль императора засасывала сильнее, его уже просто выбешивало, когда кто-то спорил или отказывался подчиняться.
Изображение моргнуло и пропало.
«Неужели отключились?» – промелькнула тревожная мысль у Игана.
Но в следующую секунду появились новые визуализации. К каналу подключилось трое сотрудников одновременно.
«Им ведь там невероятно скучно, – со злым удовлетворением подумал Иган, – несмотря на демонстративный игнор наших проблем, в случае важных новостей налетают, как голодные гиены на свежую падаль».
– Вы запросили контакт в связи с чрезвычайной ситуацией, – пытаясь не показывать интереса, монотонно произнёс один из чиновников.
– У вас есть три минуты для обоснования запроса, – дополнил второй.
«Ну и рожи. С ботами общаться приятнее, – усмехнулся про себя Иган, – забавно, что пока боты очеловечиваются, люди наоборот стараются вести себя как старые машины».
Конечно, там на станции они все общались между собой иначе. Вежливо улыбались и поддакивали, льстили и лицемерили – в общем, соблюдали правила этикета и культуру отношений. Но мы для них не просто работники низшего звена, а самые настоящие заключенные. С такими-то контрактами иначе и не скажешь. Судебная система сработала на славу, к всеобщей пользе. Кому нужны тюрьмы и аресты, пустая трата средств налогоплательщиков, если существуют альтернативные системы наказаний? Пожелал стать императором? Да ради бога, будь! Если обществу это выгодно. Превысил полномочия? Можешь и дальше превышать, но в установленных рамках… И, конечно же, если обществу это выгодно… В итоге имеем вынужденный контракт на целый век исправительных работ. Без права покидать планету. Отрезанные от нейронета и всего цивилизованного мира. В общем, сто лет одиночества – прямо как название знаменитой старинной книжки. Одна лишь разница, что в те времена сто лет – это целая жизнь, а сейчас примерно треть. Хотя это ведь тоже немало. И пока отмотали-то немногим больше половины… Впрочем, достаточно, чтобы отвыкнуть от комфорта настолько, что неизвестно уже, захочется ли вернуться, когда закончится срок.
Три минуты Александриксу хватило не только на то, чтобы рассказать об уничтожении скафандра и возможной гибели оперативника, но и лично оскорбить каждого из слушавших.
Какое все-таки наслаждение наблюдать за этими кривыми постными лицами. Пусть завидуют, что не могут себе позволить вести себя свободно, как мы. Думают, что выше нас? Ха, разве что относительно уровня моря. Император может выражать эмоции как ему угодно, а чиновники вынуждены соблюдать инструкции и вести себя максимально корректно. При этом отказывать на запрос им становится ещё труднее, так как боятся обвинений в предвзятости – дескать, были пристрастны и отказали в связи с личной обидой. А это уже прямая дорога к судебному разбирательству, достаточно ли чиновник компетентен и соответствует ли занимаемой должности.
– Мы рассмотрим вашу просьбу в течение установленного инструкциями времени, – наконец выдавил из себя один из сотрудников.
– Так вы отправите разведдрона к месту происшествия или нет? – продолжать нажимать Александрикс. – Мне нужен твёрдый ответ.
– Мы не готовы пока что ответить. Данное решение санкционируется наблюдательной группой после прохождения ряда установленных правилами процедур.
– К черту вашу бюрократию! Гибнут оперативные сотрудники ведомства! Вы понимаете, что новые смерти будут на вашей совести?!
– Ограничение арсенала технических средств, используемых искателями на Персефоне, произошло по вашей вине, – все-таки не удержался, чтобы не съязвить, один из чиновников.
Остальные поддержали его понимающими взглядами и еле заметными ухмылками.
– Если бы устав соблюдался беспрекословно и кому-то не захотелось власти… – уже не мог остановиться чиновник, но Иган перебил его:
– Переворот оказался полезен для нашей общей миссии! Даже судебная система на рассмотрении дела подтвердила этот факт.
– Ваше время вышло. Что-нибудь еще? —не без злорадства поинтересовался второй чиновник.
– Да пошёл ты! – в сердцах ответил Александрикс, – тупая канцелярская крыса…
Резко развернулся и, чеканя шаг, вышел вон из помещения, не дожидаясь пока Иган закончит сеанс и выключит аппаратуру.
Глава 20
В голодном брюхе снова заурчало. Горсть кислых ягод – вот и весь завтрак – такими темпами вскоре можно и ноги протянуть. Шмелек с тоской глянул вверх, прицеливаясь к кружившейся в небе птичьей паре вяхирей – лесных голубей. Нет, не достать, слишком высоко. Сглотнул слюну, представляя ощипанных любовничков на вертеле, с румяной корочкой, источающей манящий аромат. Аж в голове закружилось от аппетитной фантазии.
Встряхнулся, прогоняя наваждение, сплюнул со злостью и обидой. Вот и нахрена было идти тогда в барскую усадьбу? Послушался, дурак, Пархима – зареченского мельника. Дескать, колонна беженцев такая медленная – телеги, бабы, дети, скотина – пока они до Орсии доползут, мы успеем туда-обратно сгонять. До усадьбы бывшего судьи Фишоля тут всего ничего – пол дня пути в одну сторону. Старик оттуда наверняка уже сбежал, имущество бросил. Охраны у него и раньше много не было, а теперь и подавно. А там явно будет чем поживиться – за время карьеры судья наворовал немало, это каждый знает. Нам, беженцам, средства к существованию теперь ой как понадобятся. Может придется взятку орсийской страже давать, а может и вовсе двинем на север, сумеем добраться до морского порта и попроситься на корабль – на всё нужны деньги, и немалые.
В общем, Пархим со Шмелеком уболтали еще с десяток мужиков и, вооружившись вилами да топорами, всей бандой отправились к усадьбе Фишоля. Пока шли, свернули не туда, заблудились – потратили драгоценное время впустую. А как добрались, наконец, до места, то и вовсе в штаны наложили – в усадьбе уже хозяйничали враги.
Дикого вида лопоухие карлики с веселыми визгами громили дом, растаскивали ценное, ломали остальное. Тюки с награбленным добром они привязывали к бокам стоявших во дворе огромных ездовых ящериц. От одного взгляда на таких тварей бросало в дрожь. А если раззявит пасть, сверкнет сотней острых зубов – можешь сразу в обморок падать.
Спасло мужиков, что не сходу сунулись в усадьбу, а подходили осторожно, с опаской. Вдобавок глупые дикари не выставили дозорных и подняли шум на всю округу. Повезло, в общем, что враг ничего не заметил. Не дай бог что – от погони не ушли бы. Порвали бы ящерицы бедных мужиков на куски, закусили бы несчастными мародёрами-неудачниками. Чавк-чавк, хрум-хрум.
От мыслей о еде в животе у Шмелека снова заурчало. И что с того, что в мыслях этих уже не он ел, а его? Главное ведь процесс… Если дальше так пойдёт, и в самом деле начнём жрать друг друга.
В очередной раз сплюнув с досадой, Шмелек продолжил вспоминать.
Ладно, кабы на этом всё закончилось – вернулись на дорогу, догнали колонну беженцев и вместе дошли до Орсии – так нет же! Пока, поддавшись жадности, делали этот идиотский рейд на усадьбу, другие вражеские отряды уже появились на орсийском тракте. Представить сложно, что почувствовали плетущиеся в хвосте беженцы, когда увидели, кто их догоняет. Может у некоторых ноги отнялись от страха, но большинство, вероятно, бежало без оглядки. Даже самые ленивые и усталые наверняка взбодрились.
Так что путь на столицу провинции был отрезан. Кто ж мог подумать, что захватчики окажутся настолько шустрыми. Всего один упущенный день – и все планы коту под хвост.
Пришлось прятаться по кустам да оврагам, уходить в глубь леса. Хотя какой тут на юге лес, курам на смех. Голубая тайга, где жили родители Шмелека до переселения на плодородные орсийские земли, – вот это настоящий лес! А тут – одно лишь название.
Ну ладно, лучше такой, чем открытая степь. Как бы там ни было, забились поглубже и сидели так, считай, неделю с небольшим. Пока с голоду пухнуть не начали. На грибах да ягодах долго не протянешь, тем более, сезон заканчивается – их уже много не соберёшь, последнее доедали.
Слава звезде и старым богам, что хоть дикарей снова не встречали – ни верховых, ни пеших. Да и что им делать в зарослях, тут поживиться нечем.
Так устали, износились-изголодались, что позавчера даже меж своими драка случилась. Пархим постановил, что отныне любую еду будем бросать в общий котёл. Чтоб, значит, всё делилось поровну, по-братски. Вроде бы справедливо, но постановил он это в момент, когда парень по кличке Гнездо (имя у него какое-то дурацкое, а прическа и вправду, как птичье гнездо – вот и приклеилось), сумел сбить из рогатки жирную белку. Какое-никакое, а мясо! Это вам не травки-муравки, ягодки-грибочки.
И только собрался Гнездо в кои-то веки сытно покушать – а тут Пархим со своими новыми правилами. Возмутился парень, понятное дело. Кто ж захочет так просто отдать добычу после недельного голодания? Раскричался, кинулся в кулаки. И даже неизвестно, кто бы победил в честном поединке. Пархим – мужик крепкий, большой, такого свалить непросто. Но и Гнездо, хоть и молодой, но не слабак – работал подмастерьем у кузнеца, кулаки имел пудовые.
Только честного поединка не получилось. Мужики встали на сторону Пархима – понятное дело, каждый рассчитывал немножко похлебать мясного отвара. Быстро скрутили кричащего и ругающегося паренька, попинали немножко и, связав, оставили лежать под деревом, пока не успокоится. Кстати, бульона потом ему тоже оставили, не обделили. Не звери же, мужики все свои, деревенские.
А вчера вечерком посидели у костра, покумекали, как дальше быть. Решили, что раз к городу путь перекрыт, нужно возвращаться домой. Не в открытую, конечно, а осторожно, вначале издалека понаблюдать, как дела в Штыряках да Заречье. Есть ли там сейчас враги, какая жизнь у наших оставшихся. Если, конечно, вообще живы, а то, не дай бог, их уже… В общем, сами понимаете.
И потом, как разузнаем что к чему, то и решим – стоит ли бежать куда-то или можно вернуться в родные хаты.
Однако шагать по мощеному тракту или продираться по бездорожью сквозь колючие кустарники – не одно и то же. Расстояние, что с колонной беженцев проходили за полтора дня, теперь займёт впятеро больше времени.
Потому сегодня встали с утра пораньше, попили воды из ручья, пожевали кислых ягод – и двинулись в путь. Настроение у всех было хорошее – оставаться тут уже каждому невмоготу. Даже Гнездо впервые улыбался с тех пор, как получил тумаков.
Солнце перевалило за полдень, когда длинный нос Шмелека учуял запахи дыма и пищи. Кто-то неподалёку готовил на костре обед. И это не было очередным кулинарным наваждением – с каждой минутой запах становился явственнее.
– Там люди, – Шмелек остановился и указал рукой в нужном направлении. – И у них есть еда.
– Или нелюди, – хмыкнул Пархим. Как вожак их мужицкой банды, он вынужден быть осторожней прочих. Однако, на что не пойдешь из-за голода? Тут без вариантов, требовалось рискнуть.
– Кто у нас самый юркий? Никак Шнырь? – Пархим повернулся к суетливому мужичонке, который, как рассказывали, отмотал в своё время пять лет каторги за воровство.
Шнырь в ответ беззаботно пожал плечами и улыбнулся наполовину беззубым ртом.
– А вдруг вспугнет? – вмешался Гнездо. Ему скорей всего было без разницы, но парень никак не мог простить недавнюю обиду, искал повода прицепиться к вожаку. А может даже мечтал выйти с ним один-на-один, по справедливости, а не как в прошлый раз.
Пархим поморщился, но соизволил ответить:
– И что ты предлагаешь, Гнездо? Хочешь сам пойти?
– Я предлагаю пойти всем вместе. Но не шумной гурьбой, а рассредоточиться…
– Ишь ты, какой стратег выискался! – засмеялся Пархим, заставив парня покраснеть. Но тот не сдавался:
– Стоянку эту с костром нужно заранее окружить и подкрадываться тихо. Напасть всем одновременно с разных сторон, по сигналу…
– Ещё неизвестно, может и не придётся нападать, – вмешался в разговор Шмелек. – Вдруг там одинокий путник. Увидит сколько нас – и сам с радостью отдаст всё, что имеет, только б не тронули.
Пархим задумчиво теребил бороду, пытаясь изображать из себя мудрого командира. Наверное, представлял себя лихим разбойничьим атаманом. Только вот банда совсем зеленая – ни в одной схватке пока не довелось поучаствовать. Может в этот раз пройдем боевое крещение? А доносившийся запах такой вкусный, что ради него и умереть не жалко. Есть за что мужикам сражаться, лучше стимула и не придумаешь.
– Лады, убедили, – согласился Пархим, хотя никто, кроме Гнезда, его ни в чем не убеждал. – Будем окружать. И все ждите моего сигнала, без него чтоб не рыпались! Если услышите треск деревянщика – значит, атакуем. А если пиликанье свиристелки – просто выходим, корчим страшные рожи, но никого не убиваем. Всё поняли?
Мужики закивали – чего ж тут непонятного. Если у костра расположилась семья каких-нибудь заплутавших беженцев, зачем убивать-то. Тогда ждём пиликанье. А окажись там свора дикарей (только чтоб без ящериц, храни господи) – колем и рубим, пока всех подчистую не изведём. Услышал трещалку – вставай и покажи, чего стоишь как мужик. Не забоишься ли врагу кровь пустить.
Шнырь говорил, что человека убить – это почти как свинью заколоть. Отличий мало.
Вот и проверим.
Глава 21
Шмелек тянул шею вверх, пытаясь разглядеть незнакомца, сидевшего у костра. Вряд ли торчащую из кустов голову в соломенной шляпе трудно было заметить, но человек сидел, отвернувшись в другую сторону, и увлеченно помешивал ароматное варево в медном котелке. Лица его не было видно, только широкую спину, обтянутую войлочной стеганой курткой, да темноволосый затылок с проплешиной посередине.
Человек не выглядел как крестьянин или торговец. На знатную особу тоже не походил. Скорее бывший солдат, вероятнее всего – дезертир. С чего такие выводы? Да потому что куртка военная, но не видно рядом ни оружия, ни доспехов, а какой воин добровольно бросит свое снаряжение? Видимо, не повезло служивому, пришлось спасаться бегством, вот и оказался в чужом лесу безоружный и беззащитный.
Неподалеку от костра топталась привязанная к дереву серая кобыла. Без седла и стремян – наверняка краденая. Вдобавок лошадка внешне не походила на боевую – слишком худосочная, нервная и дерганая – на такой мог бы ездить торговец или чиновник, но не солдат.
Сумка, притороченная к крупу лошади, выглядела тощей, почти пустой – к сожалению, наживой тут не пахло. Ну может хоть удастся поесть досыта, в конце-то концов…
Рядом с незнакомцем лежал на земле бесформенный тюк и какие-то пожитки, накрытые рогожей. Скорее всего продовольствие. Иначе, зачем ему было забираться так далеко в лес, где ни дичи, ни рыбы особенно не поймаешь. Значит, имеет изрядный запас и надеется с ним пересидеть, пока не рассосутся окрестные опасности. Место тут неплохое – лес сухой на пригорке, внизу ручей со свежей водой.
Ну чего ж там Пархим мешкает? Что решит: убивать или договариваться? Незнакомец, видать, воробей стреляный. Кабы с оружием, то может и попытался бы дать отпор несмотря на то, что нас дюжина против его одного. А иначе дураком будет, если сопротивляться станет.
О! Свиристелка запиликала. Значит, все-таки не убиваем, просто пугнём маленько. А руки-то прям чешутся!
Шмелек, дрожа от возбуждения, ринулся вперед. Но зацепился за колючие кусты, притормозил, чтоб не порвать и без того уже износившуюся одежонку. Пока отцеплял, ругался, проклинал себя за неловкость. Потом собрался – может оно и лучше, выйти с достоинством. Так будет казаться, что не деревенский пацанёнок с топором скачет, а идет вразвалочку настоящий боец, спокойный и уверенный в себе.
Обрадовавшись этой мысли, Шмелек пошел к костру, всячески стараясь следовать образу, который только что придумал.
Другие мужики тоже показались уже с разных сторон – кто из кустов ломился, кто из-за дерева выходил, кто через корягу перелазил. Оружие держали наготове, но особо не размахивали – приказ все поняли правильно.
Незнакомец заметил, что его окружают, но остался сидеть на месте. Не всполошился, не забегал. Как раз подносил ложку ко рту, пробуя варево. И не пролил, а спокойно глядя на приближающихся мужиков, проглотил пищу, удовлетворенно хмыкнул. Ничего себе выдержка – видать, и вправду бывалый.
Мужики собрались вокруг, оцепив площадку. Никто не знал, с чего начать разговор – оборачивались друг на друга, искали глазами Пархима, а его почему-то среди прочих не было. Никак струсил вожак? Понос пробрал со страху? Но кого ж тут бояться, этого вот плешивого дядьку с ложкой?
Гнездо вроде бы даже обрадовался отсутствию Пархима, шагнул вперед и прокашлялся, собираясь с мыслями, чтобы сказать что-то грозное. Вот, например, как разбойники пугают криком «жизнь или кошелек!». Правда, тут теперь «жизнь или котелок» лучше подходит.
– Здорово, мужики! – незнакомец заговорил первым.
Шмелек аж вздрогнул от неожиданности – такой низкий, одновременно хриплый и мощный голос у него оказался, словно рык медведя.
Все как-то враз растерялись, забормотали неуверенно. И каждый, кто пересекался с незнакомцем глазами, спешил отвести взгляд, не выдерживал. Случилось так и со Шмелеком. Весь напускной героизм как рукой смыло, лишь только мужик повернулся к нему.
Загорелое, иссеченное морщинами и шрамами, жёсткое лицо настоящего воина. Черные усы с проседью свисали вниз, прикрывая разорванную и криво сросшуюся губу. Светлые и холодные, как утреннее небо, глаза на этом темном лице смотрелись особенно страшно.
– Что-то хотели? – прикидываясь, словно бы не понимает ситуации, спросил незнакомец. Однако тон его был не заискивающий, а наоборот – раздраженный, наезжающий на незваных гостей.
Мужики струхнули, подались назад. Никто не хотел первым ввязываться в конфликт с опытным бойцом (сомнений, что перед ними настоящий солдат, не оставалось ни у кого).
– Такое дело, наш старший скоро… – начал мямлить один из мужиков, но его перебил выступивший вперёд Гнездо:
– Вы что, бабы? Вдесятером одного бо…
Парень не успел закончить свою пламенную речь. Только что сидевший у костра незнакомец вдруг разогнулся и одним неуловимым движением оказался рядом с Гнездом. Выкрутил тому руку – топор выпал, шлепнувшись в мох – завел за спину и потянул. Гнездо закричал от боли. Но этим дело не закончилось. Ложка, которую мужик недавно облизывал, перевернулась в пальцах, и рукоятка её, оказавшаяся острой как нож, уткнулась Гнезду в шею – в то место, где тревожно билась синяя жилка.
Шмелеку вдруг дошло, что стоит незнакомец так, чтоб всех мужиков держать на виду. За спиной не оставалось никого. Вроде бы окружали, сзади заходили, а вишь оно как обернулось. Бараны деревенские, что сказать…
– Не дергайся, малой… – рыкнул солдат скорчившемуся и покрасневшему от боли Гнезду. А потом приказал остальным:
– Всем бросить топоры да вилы! И отойти на два шага назад!
– Спокойно, дядя, только не нервничай… – Шнырь первым оценил ситуацию, воткнул в землю большой нож и, подняв вверх раскрытые ладони, отступил назад.
Недолго думая, остальные последовали его примеру. Крестьянин – существо стадное, как один поступит, так и остальные за ним. Успел бы Гнездо первым рубануть – набросились бы разом и вмиг посекли солдата. А упустили момент – значит, проиграли. Приняв эту мысль, Шмелек тоже бросил оружие и отошел.
– А вот, похоже, и ваш старший топает. Небось, заждались уже, – усмехнулся солдат, продолжая удерживать в захвате несчастного Гнездо.
Все повернулись в сторону, куда указал солдат, и увидели Пархима со связанными за спиной руками. Оружия при нем не было, а под заплывшим уже глазом наливался синим огромный фингал. Рядом с Пархимом шагал ещё один незнакомец в солдатской войлочной стёганке. Рыжеволосый мужик, моложе первого, но тоже с длинными усами на безбородом лице. Он широко улыбнулся и издалека помахал всем рукой.
– А вот сейчас, пожалуй, можно и поговорить, – удовлетворенно хмыкнул первый солдат.
