Текст книги "Эхо Древних (СИ)"
Автор книги: Б. Анджей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Глава 22
Молельню, увенчанную имперской звездой, разрушили на следующий день. Деревенские работали вяло, всё-таки слегка побаивались кары небесной. Это заметили трое бездельничающих поодаль чернокожих гигантов и, решив размяться, принялись помогать селянам. Видимо, ломать чужие святилища доставляло дикарям особое удовольствие.
Пару часов – и от прежнего храма ничего не осталось. Брёвна и доски мужики растащили по дворам – кому забор подлатать, кому на дрова.
На следующий день, уже под надзором Таруя, начали строить капище Нгарха. Оно выглядело совершенно иначе. Если имперская молельня представляла собой деревянный сруб с острым шпилем и окошками под конической крышей, то капище выглядело как земляная насыпь с вкопанными по кругу большими валунами. Глыбы пришлось тянуть волоком от самой реки, мужики устали, до кровавых мозолей постирав ладони.
Сейчас ряд камней выравнивали, прикапывали землей, укрепляли.
– Зачем всё это нужно? – сильней прочих возмущался Бориш, – почему было просто не заменить звезду на другой символ, который нравится этому Харху-Нарху или как его там...
– Затем, чтоб мы все остались живы, – коротко ответил Мишек, не вдаваясь в лишние пояснения.
Бориш не дурак, сам все понимает. В нашей ситуации особо не поспоришь. Просто все картинки в имперской молельне были его художествами. Гордился, конечно же, любовался каждый раз, приходя в храм. Какое-никакое, а признание. Что может быть важней для художника-самоучки?
А беломордый Таруй, даже не глянув на картинки, приказал сжечь все, что находилось внутри молельни. Причем не уходил, стоял и лично наблюдал, чтоб было исполнено.
Бориш даже пустил скупую мужскую слезу, глядя как горят сваленные в кучу плоды его творчества. Но так и не решился возражать Тарую.
Новому храму картинки вовсе не понадобятся. У него ж нет ни крыши, ни нормальных стен. Голые камни распишешь – через месяц дожди и солнце сведут краску. Да и желание рисовать уже пропало.
– Все уляжется, новые хозяева уйдут, а мы заживем по-прежнему, – пытался утешать Рафтик, – ты еще столько всего нарисуешь!
– Не, по-прежнему уже точно не будет… – продолжая махать лопатой, буркнул Мишек, не оборачиваясь.
– Угу, умеет сосед ободрить… – сконфуженно переглянулись Бориш с Рафтиком.
На следующий день, когда работы были закончены, Таруй объявил всеобщий сбор по поводу торжественного открытия капища.
Площадку оцепили чернокожие воины, а жителей подталкивали вперёд, чтоб каждый видел происходящее. Ощутил, так сказать, торжественность момента.
Мишек оказался в первом ряду. Как-то само собой получилось – вперёд не лез и тем более не выслуживался, но после случая с огровым шишем многие приняли его за негласного лидера. Вроде деревенского старосты, выражавшего интересы односельчан перед чужаками. Потому толпа сама вытеснила его вперёд на случай, если понадобится что-то сказать или сделать.
Вслед за Мишеком вылез вперёд и встал рядом Чапчик. Этот сам из кожи вон лез, чтоб понравиться новым хозяевам. Обиженный на империю, всячески её хаял и постоянно искал удобного момента, чтоб лизнуть задницу новой власти.
Также в первом ряду выстроился с десяток детишек разных возрастов – сорванцы уже попривыкли к чужакам и совсем их не боялись, потому детворой двигало лишь любопытство.
На противоположной от себя стороне круглого капища Мишек заметил Бориша. Тот принес с собой маленькую табуретку. Протолкался с ней вперёд и, поставив в первом ряду, заботливо усадил жену. Хотя до родов оставалось еще не меньше месяца, живот у женщины округлился и стал большим, так что она поддерживала его руками и поглаживала.
В общем, люди рассчитывали увидеть если не волшебное чудо, то хотя бы запоминающееся праздничное зрелище. Однако церемония открытия оказалась сплошным разочарованием.
Битый час топтались на месте, ожидая, пока Таруй закончит приготовления. В итоге жрец просто занимался каким-то огородничеством в центре храмового круга. То есть в буквальном смысле – сделал в земле углубление и высаживал на дне ямы растения. Перед этим он на вытянутых руках торжественно носил по кругу кусочек странного черного мха и распевал заунывную песню на непонятном языке. Останавливаясь возле некоторых селян, протягивал вперед руки и заставлял людей прикасаться ко мху. По правде сказать, народ брезговал. Если кто и трогал подозрительное растение, то лишь потому, что боялся Таруя.
Когда альбинос остановился напротив, Мишек замешкался, но его выручил Чапчик. Выскочил вперед и, заслонив собой Мишека, с умилением погладил мох, даже изобразил, что пытается приложиться к нему губами. Тарую этого хватило и, удовлетворенный, он продолжил свой путь.
Закончив обход и выложив весь мох на дне ямы, жрец извлек из-под складок своего широкополого плаща бутыль, испещренную загадочными письменами. Медленно откупорил её и осторожно накренил над посаженным мхом. Из горлышка потекло что-то темное, густое. Мишеку показалось, что это кровь, но полной уверенности не было, так как жидкость казалась слишком уж черной и тягучей. Вдобавок, хоть он и стоял с подветренной стороны, но никакого особого запаха не учуял.
– Слушайте внимательно! – закончив, наконец, заунывные песнопения, обратился к собравшимся Таруй, – вам посчастливилось приютить у себя частичку того, что в будущем сблизит вас с богом! Однако, чтобы это произошло, вы должны заботиться о саженце, оберегать его и ухаживать. И, конечно же, не забывать подкармливать…
– Огородничать мы все умеем, однако ж это не брюква с капустой, видели, что не водой подкармливается? – выкрикнул Чапчик, состроив крайне вежливую и заинтересованную гримасу.
– Это так, – благосклонно кивнул альбинос, – но то, что содержит мой сосуд, вам не понадобится. Эликсир уже сделал своё дело, пробудив жизнь, которую вы станете поддерживать. Теперь всё просто: приносите на капище мелкую живность – мышей, например. Пока этого хватит.
Народ ахнул – бог, который живет в яме и жрёт мышей? Вот уж действительно полная противоположность имперской вере в святость благословенного звёздного света.
Заметив смущение людей, Таруй слегка улыбнулся, но продолжил уверенным тоном:
– Думаю, и сами не прочь избавиться от паразитов? То-то же. Радуйтесь, что величайший из богов так вас любит, что не требует корову или даже жену, а удовлетворяется жалкой мышью.
– И то правда, – негромко поддакнул Чапчик, – надо радоваться, может наконец-то богатеть начнём.
Мишеку нестерпимо захотелось ему врезать, еле сдержался.
– Однако если вы хотите ощутить благодарность Нгарха, ограничиваться мышами, согласитесь, неразумно. Чтобы бог набирался силы и дарил благодать вам, верующим, нужно жертвовать больше.
В этот раз Чапчик смолчал, насторожившись.
– Через месяц приведите на капище кошку или собаку. Можно и дикого зверя, но он должен быть живым – Нгарх не принимает в жертву трупы. Через год потребуется жертва покрупнее, но к тому времени я или кто-то из моих соплеменников навестит вас, так что пока можете об этом не беспокоиться.
Напрягшийся было Чапчик, облегченно вздохнул:
– Ну вот, и вправду, самый непривередливый бог. И никакой имперской четвертины.
Всё-таки Мишек не выдержал – пнул мужичонку. Не с размаху, а якобы случайно, оступившись и тыкнув острым локтем меж лопаток. Не ожидавший подобного Чапчик хрюкнул от неожиданности и, не удержав равновесие, вывалился вперёд из людского круга. Рухнул на колени, закряхтел и закашлялся, пытаясь справиться с болью и восстановить дыхание.
– Вот тебя и назначаю ответственным, – белый палец Таруя указал на корчащегося на земле Чапчика, – с этой поры ты будешь главным храмовым смотрителем. Приглядывай за саженцем, подкармливай растущий организм. И если что пойдет не так, то с тебя первого спрошу. Впрочем, если с саженцем что-то случится, всей вашей деревне несдобровать.
Последнюю фразу альбинос пробормотал под нос, вряд ли кто-то её услышал. Но Мишек почему-то четко различил каждое слово.
***
За прошедшие пару дней Таруй несколько раз приходил к хате Мишека. Опершись на плетень, долго осматривал территорию двора, принюхивался, шевеля носом, как крыса.
Мишек старался никак не реагировать. Продолжал работу или вовсе прятался в доме, если альбинос пока его не увидел.
Но сегодня Таруй оказался более настойчивым.
Мишек как раз выходил из сортира за хлевом, когда альбинос заметил его – избежать встречи не получилось. Жрец поманил костлявым пальцем и, как только Мишек приблизился, начал шутить и улыбаться в своей мерзкой манере:
– С облегченьем! Надеюсь, удачно сходил?
Мишек хмуро пожал плечами, не оценив заботу. Однако Таруя это не заботило, и он продолжал, уже сменив тему:
– Я сразу заметил, что ты не такой, как все. Рисунок души мутный, словно окутан туманом. Я не могу разглядеть, что за ним скрывается…
Таруй сощурился и с подозрением прошипел:
– Что ты от меня прячешь, селюк?
Мишек отступил на шаг, помотал головой и развернулся, намереваясь уйти в дом.
– Стоять! – вдруг злобно, как дикий зверь, прорычал Таруй, – я тебя не отпускал!
Парень остановился, как вкопанный. И не смог отвести взгляд от жадно впившихся в него глаз, противно розовых с редкими белыми ресницами. Они пытались втянуть в себя, заворожить, вторгнуться в мысли, заслонить собой весь мир…
Наваждение схлынуло внезапно, так и не успев захватить сознание полностью. Не то альбиносу не достало силы, не то он сам решил отступить. «А может огров шиш помог? – мелькнуло в мозгу. – Хотя за что ему помогать предателю…»
– Очень интересная особь… – пробормотал себе под нос Таруй, – но ненадежная…
Секунду он словно над чем-то раздумывал, потом кивнул и произнес тоном, не терпящим возражений:
– Возможно, я смогу возвысить тебя, если на то будет воля великого Нгарха.
– Мне ничего не нужно… – попытался вяло возразить Мишек.
– А у тебя никто и не спрашивает. Если твоя плоть и сознание сгодятся на то, о чем я думаю, ты сможешь стать существом высшего порядка. Полубогом, можно сказать. Но это не мне решать, тебя должен увидеть Нгарх.
Мишек продолжал молчать, толком не понимая, о чем говорит альбинос.
– Когда в вашей деревне родится первый ребенок, ты лично принесёшь его в шатёр бога.
Все последние страхи и опасения Мишека начинали сбываться. Обрушились, заложив уши и запустив сердце галопом, придавили с новой силой. Мишек залепетал, заторопился, подбирая слова и доводы:
– Ближайшие роды будут через месяц, если не позже. К тому времени ваше войско уйдёт далеко на север. Как я найду вас? И как пройду в одиночку, с грудничком на руках, через разоренные войной земли? Чем я кормить его буду?
Таруй беспечно отмахнулся, обнажив в хищной усмешке маленькие острые зубы.
– Не беспокойся, роды пройдут гораздо раньше.
– Как такое возможно? У нас нет женщин, которые…
– Верь в господа нашего Нгарха – и ты еще увидишь настоящие чудеса!
– Но…
– Завтра великая армия пройдёт близ вашей деревни. С ними движется и черный шатёр великого Нгарха. Он будет ждать тебя.
– Но ребёнок…
– Да-да, сегодня ночью родится этот ребёнок. Ты знаешь, у кого. – Таруй снова подмигнул и противно захихикал, наблюдая за растерянным лицом Мишека.
Глава 23
Ночная тьма опустилась на деревню, вечерняя луна уже спряталась, а утренняя лишь слегка начинала подсвечивать горизонт. На безоблачном темном небе зажглось несколько ярких звезд. Из леса время от времени раздавался душераздирающий вопль древесного крикуна. Но сверчка в придорожных зарослях это не тревожило – стрекотал ровно и нудно, убаюкивая округу монотонной песней. Обычно этот звук вызывает зевоту и клонит в сон, но не сегодня.
В окнах дома плясал свет – горели все имевшиеся светильники, а в растопленной печи грелась вода. Бабы хлопотали вокруг роженицы, выставив Бориша за дверь. Мужикам не пристало находиться рядом, когда происходит таинство рождения. Особенно, если оно преждевременное, а значит – опасное.
Не находя себе места, Бориш мерил двор большими шагами, бродя от хлева до забора и обратно. Руки нервно теребили кончик кисточки, уже превратившийся в растрепанную метёлку.
Стоявший на дороге Мишек наблюдал из темноты, никак не решаясь приблизиться и окликнуть соседа. Зябко поёжившись – лето кончилось, осень вступала в свои права, ночи стали ощутимо холоднее – Мишек всё-таки отворил калитку и вошёл.
– Здорово, сосед…
– Мишек? И тебе здравствовать… Чего не спится?
– Ну так твоя ж рожает… – замялся Мишек, – дело важное, как заснуть-то…
– А, ну да, спасибо… – рассеяно ответил Бориш, думая о своём. Потом вдруг встрепенулся, вспомнив о главном. – Слушай, Мишек, это что ж получается? Мой первенец станет жертвой для нового бога? Так что ли?
И прежде, чем Мишек успел что-нибудь ответить, Бориш продолжил:
– Других баб брюхатых в деревне нету, а из-за последних новостей никто рожать-то не станет. Рафтик с Нюшкой тоже, небось, уже передумали.
– Хм… Ну-у-у….
– Я к чему? – Бориш не обращал внимания на собеседника, словно разговаривал сам с собой, – вся эта штука со жребием на капище не сработает, потому как выбирать не будет из кого. Ведь только мой малыш и останется… И что получается? Годик пройдёт, ребёночек на ножки встанет, пойдёт, первое слово скажет – и мы его отдавать должны? Врагам в услужение? Надеюсь, император их раньше прогонит, но всё же…
– Погоди, дай вначале родить спокойно, – хоть как-то попытался отвлечь приятеля Мишек.
– А? – глаза Бориша с тревогой уставились на Мишека. – Да, ты прав, конечно, роды слишком ранние, мало ли что… А вдруг это из-за того, что на поганое капище смотрела, в первом ряду сидела? А я, дурак, еще табуреточку поставил!
– Кто ж его знает… – беспомощно пожал плечами Мишек, – может и от капища… Я тебе, сосед, вот что хотел сказать…
В воздухе повисла напряженная пауза. Бориш ждал продолжения, а Мишек никак не мог решиться. Наконец, вздохнул тяжело и продолжил громким шёпотом:
– Альбинос это подстроил. Он заранее всё знал. Сказал мне, что твоя жена сегодня рожать будет. И чтоб мы… кхм… то есть я…В общем, чтоб ребеночка твоего сразу несли Нгарху ихнему, не дожидаясь, пока год пройдёт…
Ошеломленный Бориш молчал, глядя на Мишека округлившимися от изумления и страха глазами.
– Я думаю, напрасно мы огров шиш пошли рушить, – сгорая от стыда, внезапно сменил тему Мишек, – думаю, он защищал нас. И альбиносу проходу не давал, глушил его ворожбу, вот тот и злился. А теперь все мы прокляты…
– При чём тут шиш?! – зло прошипел Бориш. Мягкое лицо его словно вытянулось, ожесточилось. – Что ты мне голову морочишь?! И вообще, ты же первей всех вызвался его ломать! Если мы прокляты, то получается, что из-за тебя!
Бориш бросил наземь потрепанную кисточку, которую вертел в руках, и подался вперёд, сжав кулаки. Мишек успокаивающе поднял руки и сделал шаг назад.
– Тише, ты что…
– А теперь пришел забрать моего ребёнка?! Чтоб отдать этой бледной твари?! Выслужиться хочешь, скотина?
Пухлый кулак Бориша врезался Мишеку в глаз. Удар был не сильный, но чувствительный – полыхнуло искрами, Мишек ослеп на секунду, ойкнул, покачнулся, но удержался на ногах.
– Ага, бей, не жалей, – криво усмехнулся, закрывая рукой подбитый глаз, – я вину не отрицаю. Поддался альбиносу, согрешил…
– Ну тогда держи ещё! – Бориш снова ударил, но в этот раз промахнулся – кулак пролетел над головой, лишь немного задев волосы.
Мишек по-прежнему не сопротивлялся. Лишь медленно отступал, продолжая бормотать невнятные оправдания:
– Убежать бы всем, да поздно. Деревня оцеплена, на дороге враги, и за твоим домом наблюдают. Надо было ещё тогда уходить, вместе со Шмелеком.
Третий удар, намеченный в лицо, почти достиг цели, но Мишек в этот миг случайно наклонил голову – и кулак Бориша врезался ему прямо в лоб. Мишек плюхнулся на задницу, а Бориш вскрикнул от боли.
– Сссука, сломал, кажись, – сквозь зубы прошипел он, ощупывая ушибленные пальцы.
– Бориш, да я сам бы… вместо твоего ребёнка… поверь… но они ж детей требуют! Выбор тут невелик: отдать малыша, чтобы остальные уцелели, или не подчиниться – и сдохнуть всем вместе, целым посёлком.
– А хоть бы и сдохнуть! Кому нужна такая жизнь?! – в глазах Бориша мелькнули злые слёзы, – чем мы от скота отличаемся, если начнем рожать на продажу? Выкупать себя ценой своих детей…
Громкий младенческий плач прервал отчаянную тираду Бориша.
Он вздрогнул, осёкся и замер, не зная, что предпринять.
Дверь дома распахнулась, в светлом проёме появился силуэт повитухи, державшей на руках вопящий сверток.
– Настоящий здоровяк! – похвалила бабка, – весь в папу.
– Сын? – на секунду забыв о недавних переживаниях, расплылся в улыбке Бориш, – здоровый?
– Сын-то здоровый, – успокоила бабка, а потом помрачнела, – только вот маманька евоная…
– Что?! Что с ней?
– Плоха она… Беги скорей, может ещё успеешь попрощаться…
Глава 24
Когда рыжий солдат закончил рассказ, в воздухе на минуту повисла тишина.
– Да уж, помотало вас сильно…– сочувственно произнес Пархим, – чудом выжили.
– Ничего себе потери, если из сотни только двое уцелело… – озадаченно потёр затылок Шмелек.
– Дядька Кабай вывел, сотник наш, – рыжий благодарно указал на командира, сидевшего неподалеку и с невозмутимым видом стругавшего палочку. Время от времени пожилой ветеран бросал короткие внимательные взгляды на собравшихся вокруг костра мужиков, оценивал каждого, словно прицеливаясь.
– Братец Томша, а скажи-ка нам… – обратился к рассказчику Шнырь, но солдат резко прервал его:
– Я тебе не братец. Мои братцы остались на стенах пограничных острогов лежать. Хочешь брататься – стань рядом в бою, покажи, что не сопля.
Шнырь осекся, замешкался на мгновенье, но быстро оправился:
– Так я ж не отказываюсь, если надо стать – стану! – надул важно щеки. Будучи самым ушлым из мужиков, Шнырь соображал быстрей прочих. И сейчас уже однозначно понимал, кто на поляне настоящий атаман, а кто наивный лапотник. Повезло, что не схватились с этой парочкой. Если б каким-то чудом и одолели (расклад ведь шестеро на одного получался), многие все равно полегли бы. У того постарше, который сотник Кабай, под рогожей припрятан тяжелый тесак. А у Томши Рыжего, который в кустах засел и Пархима в плен взял, имелся заряженный кавалерийский самострел. Так что, слава богам, что обошлось без кровопускания. Не хотелось бы заплатить жизнями за котелок мясной похлебки.
Шнырь привстал, обвел взглядом мужиков, рассевшихся вокруг костра и почтительно слушавших разговор. Хитро прищурился и воскликнул наигранно радостным и бодрым голосом:
– А что, хлопцы, станем плечом к плечу с удалым рубакой Томшей? Поддержим героя?
Губы слышавшего это сотника Кабая разошлись в насмешливой улыбке, обнажив неровные зубы со сколами. Рыжий Томша брезгливо поморщился:
– Лижи-лижи, да не слюнявь! Подхалимов всяких видал, но ты прям особенный.
Рожа Шныря пошла красными пятнами от обиды. Он замотал головой, не соглашаясь с обвинением. Но, опасаясь снова ляпнуть что-то не то, молча сел на своё место.
– А вы «Стойких чертей» знали? – сменил тему разговора Шмелек, – мы спасли одного ихнего, Зюмой звали. Из реки выловили.
Томша нахмурился, пытаясь вспомнить имя, а потом отрицательно покачал головой:
– Не, ни с какими Зюмами я не знаком. А о роте «чертей» слыхал, конечно. Головорезы, трусы и подонки. Не гнушаются самыми подлыми заказами. Например, подавляли крестьянские восстания или подчистую вырезали целые поселения заблудших в вере, вместе с детьми и женщинами.
Услышав такое, мужики зароптали. Они-то думали, что «Стойкие черти» – герои, сложившие головы под знаменами Кевина Изумрудного в защиту их деревень, а тут такое, оказывается…
– Настоящих сражений стараются избегать, а вот пограбить всегда рады, – продолжал Томша. – Их капитан, Харкель, за деньги согласится мамку родную покрыть.
– Уже не согласится…
– А?
– Нету больше этого капитана. Болтали, что разорвало его через задницу каким-то щупальцем. В той самой битве, на которую мы опоздали…
– Туда ему и дорога, – ответил Томша, но всё-таки помрачнел, задумавшись о чем-то. Повернулся к своему командиру:
– Получается, что не возьми мы тогда за перниковской развилкой чуть севернее, успели бы к той битве?
Сотник Кабай встал со своего места, отложил обструганную палочку, вложил нож за сапог. Потянулся, хрустнул суставами, и только потом многословно ответил:
– Зачем было выживать, прорываться с боем от самой границы, трое суток сидеть в вонючем болоте, чтобы через пару дней сдохнуть в мясорубке под стягом Изумрудного лорда? Беспечного сосунка, проморгавшего вторжение, оставившего пограничные укрепления на растерзание врагу. Ты слышал, что мужики рассказали – там был полный разгром, безнадежная резня. Не для того я спасал свою и твою шкуру.
– И то верно…
– Но и в Орсию вы тоже не успели, прям как мы? – спросил кто-то из мужиков.
Кабай хмыкнул, Томша ответил за него:
– А мы в город особо и не рвались. Стены защищать там есть кому и без нас. У порубежников другие таланты, знаешь ли…
– Ну так если рубежей больше нет, все остроги захвачены…
– Враг уходит на север, а мы остаемся здесь, смекаешь?
– Не особо…
– Ну и дурень. Объясняю: это как в драке противник к тебе спиной повернулся. Хочешь – влепи обидный подсрачник, а хочешь – огрей по затылку так, чтоб враз закончить дело. Вот и мы остаемся позади их войска, видим спину.
– Чтобы сзади напасть, значит? Ага, теперь смекаю, кажись…
– Молодец, сообразительный, – язвительно усмехнулся Томша. – Так что, если вы, мужики, и вправду хотите воевать – добро пожаловать в отряд. Но сразу скажу: готовьтесь к тому, что батька Кабай с вас семь шкур спустит. Будете учиться не только драться, но и прятаться, наблюдать, подкрадываться, устраивать засады. И безропотно повиноваться командиру, конечно. На войне иначе нельзя.
Мужики замерли. Снова требовался тот, кто решится первым. А стадо уже потопает за ним. Крестьяне – они и есть крестьяне.
Только вот Пархим и Гнездо сидели молча, обиженные на то, как легко, словно с детьми, справились с ними выжившие пограничники. Шнырь тоже не высовывался – в подхалимы («шестёрки» по-каторжански) лезть больше не собирался. И тогда решился Шмелек.
– Я с вами. Семьи нету, никто не держит. Давно собрался воевать, но пока как-то не складывалось.
– Считай, сложилось, – подбодрил Кабай. – Воевать научу. Станешь воином, а не мясом, как большинство ополченцев, что остаются гнить в поле после первого же сражения. Как зовут?
– Шмелек…
– Будешь Шмелём у нас, значит.
Как и ожидалось, решился первый – подтянулись и остальные. Мужики один за другим начали проситься в отряд. Не отказался никто – постеснялись.
