Текст книги "Голос Лема"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Яцек Дукай,Роберт Вегнер,Рафал Косик,Януш Цыран,Кшиштоф Пискорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Капитан посмотрел на коллег. Ему казалось, что они мешкают и уже не торопятся, как в начале, добраться до цели. Бринцев, ван Хофф и присоединившийся к ним Рамани разговорились. Сайто бродил от стены к стене, карябая маркером крестики и по очереди таращась на каждый из них. Кронкайт просто стоял в ожидании приказаний, а Карлссон…

– Эй, ты хорошо себя чувствуешь? – забеспокоился капитан.

Ксенобиолог мрачно взглянул на него, расслабляя стиснутые кулаки.

– Не знаю. Идем?

– Конечно, – ответил Мирский, подав знак навигатору. Остальных членов экипажа пришлось подгонять.

Карлссон шел предпоследним, молча и с опущенной головой, как в похоронной процессии. За очередным поворотом капитан не выдержал:

– Ларс, погоди. Что с тобой? В чем дело?

– Стерильная атмосфера, – буркнул биолог, не останавливаясь.

– Это я уже слышал. Но не понимаю, почему ты из-за этого так сердишься.

– Стерильная, – повторил Карлссон тоном профессора, который объясняет ученику очевидные вещи. – Мертвая. Весь углерод, какой мне удалось найти, неорганического происхождения. То же – с реголитом, потому что без микрофлоры я не решусь назвать это почвой. То же – с водой.

– Откуда знаешь?

– Я приказал челноку выслать два исследовательских бота к морю.

– Без моей авторизации?

– В вопросах, связанных с биологией, первый после Бога тут я.

– Ладно, – Мирский махнул рукой. – То есть ты утверждаешь, что пока не нашел никаких микроорганизмов…

– Нет, Андрей! – занервничал Карлссон. – Я не нашел ничего, понимаешь? Абсолютно ничего, что даже в рамках самых широких критериев мог бы назвать жизнью. Тогда откуда, проклятущее проклятие, здесь взялся весь этот кислород?! Отчего атмосфера находится в состоянии неравновесия, и каким чудом это неравновесие удерживается без каких-либо активных биологических процессов? И даже геологических, поскольку эта планета, как минимум, на три миллиарда лет старше Земли! Я не понимаю, Андрей. То, что здесь происходит, лишено смысла!

Может, не говори швед на повышенных тонах, они услышали бы тот звук раньше – словно кто-то вдалеке тянул по металлическим ступенькам шкаф, полный пустых бутылок. Мирский увидел свое лицо, идущее волнами и гротескно обезображенное, в зеркальной кривизне пузыря: тот отпочковался от мгновение назад гладкой и твердой, будто алмаз, стены. Сперва неспешно, мерзким движением паразита, двигающегося под кожей, пузырь пошел вверх, и вдруг…

– Ларс!

…выстрелил в биолога похожим на псевдоножку протуберанцем. Было это нападение или Карлссон случайно оказался у этого не-пойми-чего на дороге, для автоботов значения не имело – они отреагировали моментально.

Взрывающийся пузырь рыгнул пламенем, и если бы не сомкнувшийся вокруг Мирского кокон силовых полей, его испепеленные останки наверняка разлетелись бы по всей улочке.

Капитан рухнул на землю, не видя и не слыша ничего, кроме рева пожара: системы безопасности приняли меры, чтобы он не ослеп. Почти сразу он почувствовал, что бот подхватывает его и уносит вверх, за границы безумствующего вокруг огня.

На высоте двадцати метров взгляд и слух вернулись, и он увидел остальных, похоже без всякого ущерба здоровью эвакуированных из ада тем же способом, что и он сам.

Увидал он и трубы. Сотни, тысячи, целый лес пузатых труб. Однако уважение ко всем земным метафорам уже покинуло его. Он видел трубы, поскольку это подходило к втравленным в его мозг ассоциациям и к миру, создаваемым за кулисами разума. Хотя на самом деле никаких труб не было.

Он понятия не имел, на что смотрел.

* * *

Жара пришла на смену утреннему холодку, точно так же, как фрустрация сменила их предыдущий энтузиазм. Инцидент на «улочке» раздергал всем нервы. От города их отделяла та же – если не большая – дистанция, что и час назад. И настолько же далеко они оставались от понимания хоть чего-то, что здесь происходило. Контакт с обитателями – хотя бы зрительный – им еще не удалось установить. И ко всему еще жара. Физически, благодаря климатизованным комбинезонам, выдержать было легко. Но их дух будто сильнее плавился в горячем, неподвижном и липком воздухе.

Единственная свободная дорога оказалась недоступна. Но не потому, что их посчитали чужаками. Даже нападение стало бы доказательством того, что они замечены. Но нападением это не было, а Карлссон был целью для осмысленной попытки убийства не более человека, в которого попало упавшее яблоко. Пузырь тот был одним из многих, которые за несколько минут наполнили «улочку» системой арок. Где-то простых, как воздушные трубопроводы, в других местах разветвленных и перепутанных друг с другом.

– Вот и конец прогулке, – кисло констатировал Бринцев. – Так и будем здесь висеть?

Они вернулись на утес. Ван Хофф нашел фрагмент тени и рухнул, бормоча: «Полдня – и ни шагу вперед!» На замечание Кронкейта, что точнее сказать – неполных шесть часов, он отреагировал таким взглядом, что навигатору сразу расхотелось разговаривать.

– Я говорил, что стоит начать с телерекогносцировки, – напомнил Карлссон.

– Да, говорил, – Бринцев вытер вспотевший висок. – Жуткая сауна. Мы высадились в сфере умеренной или тропической? Может, что-то выходит из тех труб?

– Верно, – отозвался молчавший до этой поры Рамани. – Но водяной пар составляет лишь два процента выделяемых газов. Остальное – кислород.

– Что? – тотчас оживился ксенобиолог.

– Плюс остаточные объемы азота и углекислого газа.

– Насколько велики остатки?

– Менее пяти единиц на миллион. Хочешь спектрограмму?

– Давай, – Карлссон переключился на его канал и присвистнул сквозь зубы, – вот черт!

– Я могу взглянуть? – попросил ван Хофф.

– Вот тебе и разгадка твоей загадки, Ларс, – улыбнулся капитан.

– Да, похоже… – Швед неожиданно помрачнел. – Андрей…

Он не закончил. Его прервал ван Хофф, возбужденно выкрикивая:

– Невероятное дело! Весь этот кислород они должны производить где-то под землей! Но из чего? Из кремния? Возможно. Или из воды. И того и другого здесь в достатке. Но зачем? А если… Слушайте, если дело в жутком общемировом катаклизме – космической или военной природы – из-за чего произошла гибель всего биома…

– Невозможно, – перебил его Карлссон. – Не мог он быть настолько тотальным.

– Но представим себе, что все так и было, – продолжил не сбитый с мысли ван Хофф. – Теперь они пытаются регенерировать атмосферу. И этот фрактальный веселый городок вместе с трубами является частью какой-то гигантской фабрики газа.

– Нет, – ксенобиолог покачал головой. – Не было никакого катаклизма.

– А что, по-твоему, было?

– Ничего.

– Ничего?

– Ничего, – повторил деревянным тоном Карлссон. – Никакой биом не подвергся уничтожению, потому что его здесь не существовало. Никогда. Может, эта планета интересна по разным причинам, но с точки зрения биологии она мертва. Абсолютно и изначально.

– Нет, мужик, ты что выдумываешь?! – Физик не поверил собственным ушам. – Ведь каждый из нас видел, в том числе и ты, щупальца, ветки или как ни назови: они растут, просто лезут из стен!

– И кто это говорит? – Швед поджал губы. – Погляди еще раз – повнимательнее – на спектрографическую запись. Из чего эти твои «ветки» выстроены, какова их структура, какой разновидностью физико-химических процессов их рост проще всего описать…

Что-то мягко ударило его в предплечье. И снова. Плюх, плюх, плюх…

– Дождь?

Сотни разбрызгавшихся капель начали покрывать пыль под их ногами. И почти сразу загремело. Они взглянули вверх: небо из бледно-голубого стало свинцовым, далеко на востоке перетекая почти в черный.

– Гроза, – с детским удивлением сказал Бринцев.

– С молниями, – добавил ван Хофф.

И помертвел. Одинаковая мысль в один миг пронеслась и в головах остальных.

– Ларс, какой уровень кислорода? – спросил капитан.

Биолог проверил и прошептал:

– Сорок… семь…

– О, богини! – задохнулся Сайто.

– Кронкайт, убежище! – скомандовал Мирский. – Саша, Майк, можете ему помочь?

– Еще счастье, что у нас нет ничего огнеопасного, – проворчал ван Хофф.

– Ага. Кроме нас.

Боты на сей раз не могли их уберечь, к тому же сами погибли бы от разрядов. Фронт приближался, и ветер набирал силу, сыпля в глаза песком и каплями дождя. Они чувствовали это, несмотря на фильтры и задернутые капюшоны, чувствовали озон и ржавый привкус пыли.

– А какая влажность?! – крикнул Мирский ксенобиологу.

– Что?! – прокричал в ответ Карлссон.

– Какая сейчас влажность?!

– Вероятно… тьфу!.. Вероятно, сто процентов.

– Проверишь?!

Последняя дыра, последняя распорка.

– Не… не понимаю!

– Что?!

– Снижается!

– Снижается?!

– И стремглав!

– В такой дождь?!

Без прожекторов они уже ничего не видели бы, мир вокруг погрузился во тьму. А потом вдруг запылал.

– Всё, внутрь! Быстрее, быстрее!

Семеро людей и шесть автоботов исчезли внутри бронированной сферы. Последняя машина взорвалась, когда в нее попал заряд в несколько миллионов ампер. Двумя часами позже, когда скачка всадников Апокалипсиса пошла на спад, они даже не стали ее искать. Ни один из них об этом не подумал, с удивлением глядя на изменившийся после бури пейзаж. И на два неба – одно над головой и второе, ставшее блеклым отражением первого, на тысячи илистых озерков.

– Да-а… – Ван Хофф почесал свой выдающийся нос. – Теперь и я чувствую себя одуревшим.

* * *

Оттого ли, что так им казалось более мужественно, первопроходчески, или по причинам еще менее рациональным, но они уперлись, что будут – сколько сумеют – идти пешком. По мокрому песку, обходя вымытые дождем ямы, лавируя между жалкими руинами фрактального лабиринта и мутными озерцами. Фыркая и проваливаясь по щиколотку в грязь, они все же шагали вперед, словно от этой жертвенности зависело невесть что. А может, и зависело. Или они просто не хотели перестать верить.

Ветер стал иным, чем ранее: монолитным, горячим, западным. Под его дыханием мигом твердела грязь и высыхали лужи, а неразмытые останки стен и трубоподобных структур трескались и осыпались, как оставленные на солнце песочные бабы. Из множества эрозированных холмиков выглядывали, словно обнажившиеся кости, какие-то белые и на вид более жесткие структуры – но тоже лишь до времени. Чем дальше они шли, тем более пусто делалось вокруг; пусто, серо и мертво.

Через пару часов марша первые контуры домов замаячили в далекой, запыленной перспективе, но никто из них уже не был уверен, достаточно ли у них отваги, чтобы идти дальше. У каждого было что сказать, но все молчали, боясь произнести то, чего не хотели бы услышать от остальных.

– Мы слишком устали, может отдохнем? – Капитан чувствовал себя обязанным сказать хоть что-то.

Но ван Хофф крикнул со злостью:

– Нет!

Мирский повел взглядом по лицам: тому – сосредоточенному, этому – напряженному, еще одному – хмурому, словно пейзаж, который их теперь окружал.

– А вы что? – обратился Мирский к остальным.

– Скоро будет темно, – сказал вдруг ни с того ни с сего Карлссон. – Да.

– То есть?

– То есть – идем.

Следующий километр они продвигались по абсолютно голой и плоской как стол ржаво-бурой равнине, единственным разнообразием которой были наплывы чуть более светлой пыли или пепла. Никаких плавных границ, предместий или застав. Город вынырнул перед ними в густом воздухе сразу, массивом небоскребных колонн и параллелепипедов.

Город…

– Нет… – простонал геолог. – Я не верю…

Это были даже не руины, а скалы, памятник некоего магматического извержения, произошедшего миллионы – если не миллиарды – лет назад, изрезанные силами природы в формы столь причудливые и одновременно симметричные, что, хоть издали, хоть вблизи, было легко поддаться иллюзии, что ты имеешь дело с результатом чьего-то инженерного гения.

– Эрозия, – Бринцев истерически засмеялся. – О, мы идиоты. Слепые наивные идиоты… Наш драный обезьяний мозг, обманщик!

– Но… почему? – крутил головой ван Хофф. – Ведь мы действительно видели! Огни, движение, коммуникации!

– Ты уверен? – спросил Карлссон.

– Уверен ли я? Конечно, уверен! Кроме того, почему «уверен»? Есть записи, у нас есть записи.

– И кто из нас их проверил? Кто поднял руку и сказал: «Погодите, может, сперва проконсультируемся с „Корифеем“»? Никто. – Ксенобиолог слабо улыбнулся. – А знаешь, почему? Потому что мы так сильно хотели видеть нечто подобное, что отключили рационализм, чтобы тот не мешал нам это нечто видеть. Как жаждущий путник, принимающий мираж за оазис. А что такое наша жажда, наш мираж? Они. Инопланетяне. Братья по разуму. Мы ищем их так долго, что надежда контакта превратилась в манию. Мы должны их повстречать, поскольку это raison d’être таких как мы, верно? И мы начинаем их видеть оттого же, отчего некто, достаточно долго глядящий в хаотическую совокупность точек, увидит в ней «Подсолнухи» Ван Гога. Или марсианские каналы… Или небоскребы на чужой планете. Наше благословенное и проклятое воображение. Это оно, а не какой-то местный разумный архитектор создало «город».

– Но огни, транспорт, их мы тоже вообразили?

– Ну так погляди, – ответил Карлссон, задрав голову.

Сумерки взбирались по стенам скальных колонн и обелисков все выше, темнота охватывала их метр за метром…

Внезапно в этой темноте «город» ожил тысячью искорок, лазурных огней и проблесков, которые начали проскакивать между поднебесными монолитами. Электрическая волна плыла к их вершинам, как бы сбегая от напирающей снизу тьмы, то и дело порождая небольшие шаровые молнии. Большая их часть сразу улетала в небеса, но некоторые опускались к земле.

– Чудесно, – проворчал ван Хофф. – Фейерверк на сон грядущий.

Когда он это говорил, один из плазменных шаров поплыл к нему и, остановившись на расстоянии в пару метров от лица, не столько взорвался, сколько бесшумно рассеялся.

– Ох, проклятие!

– Майк, ты как? В порядке? – испугался Мирский.

– Все нормально, – крикнул в ответ физик, моргая. – Просто ослеп немного.

Остальные молнии разлетелись над равниной и вскоре тоже исчезли, хотя, если бы им пришлось говорить – куда и каким образом, они вряд ли сумели бы ответить.

– И правда, чудесное представление, – кивнул капитан. – Но, полагаю, нам пора возвращаться.

Никто не возражал. Они чувствовали себя жестоко обманутыми, как зрители, которым вместо шекспировской драмы показали дешевый балаган из искусственных огоньков.

– Да, пойдемте отсюда, – согласился Сайто с ноткой разочарования в голосе. – Базальтовые, пьезоэлектрические останцы. И ради этого я волокся сюда за семьдесят парсеков?

– Вернее: семьдесят три и восемь десятых, – поправил Кронкайт.

И только благодаря своим прекрасным рефлексам не получил брошенным геологом камешком.

* * *

Мирский приказал автоботам собрать пробы и выполнить кучу стандартных физико-химических анализов. Не столько в надежде, что машины откроют что-то из того, что избежало человеческого взгляда, но, скорее, для сохранения иллюзии, что они возвращаются хоть с чем-то.

– Ну, в дорогу.

– Per pedes? – простонал Сайто.

– Можем и так считать, но несколько следующих месяцев единственным способом напрячь ноги будет тренажер, – напомнил капитан.

– Что правда, то правда, – согласился геолог.

Они пошли гуськом, с включенными позиционными огнями, но без ноктовизоров, нужды в которых не было. Даже если бы проводник не чертил маршрут серией дискретных лазерных проблесков, они все равно справились бы.

Ночь была светлой, осиянной театральной завесой Млечного Пути и двумя зеркалами ледяных лун. Каждая деталь топографии прекрасно видима, но эта топография имела мало общего с той, которую они замечали несколько часов назад. Остатки фрактального лабиринта исчезли, разнесенные, как видно, ветром, и от базальтовых останцев до далекого плоскогорья, что черным, отчетливым абрисом вырисовывалось на фоне звездного неба, раскинулась ровная и лишенная каких бы то ни было особых признаков равнина.

«Как мы могли дать себя обмануть, – мрачно думал Мирский, – как такое вообще возможно? Имея за плечами столько опыта, успехов в расшифровке реальности и обладая настолько утонченными техническими средствами, мы все еще позволяем, чтобы этот старый иллюзионист водил нас за нос, готовы давать себя одурачить, попадаясь на один и тот же репертуар примитивных и старых фокусов. Бродим по всей Галактике, заглядываем под каждый камень и в каждую мышиную норку, но что, собственно, является нашей целью? Найти объективную истину или лишь спрятанные под теми камнями конфетки? Мы открываем реальность – или всего-то ищем подтверждение, что она такова, какой мы подсознательно желаем ее видеть? Мы ищем инопланетян или окончательное подтверждение, что их не существует, и что Вселенная принадлежит нам? Истинная или ложная эта картинка? Если ложная, и весь видимый нами мир – не что иное, как инсценировка серых клеток… тогда зачем все это? Патроны добрые и злые, зачем же?»

– АХАВ, – Мирский открыл приватный командный канал. – Ты проанализировал последние данные? Я хотел бы взглянуть.

Ничего. Спектрофотометрия, спинограммы, отношения изотопов, термика, стратиграфия, микроследы… совершенно ничто не указывало на иное, чем естественное происхождение базальтового массива. Фрактальный лабиринт тоже был результатом геохимических процессов. Чрезвычайно сложных и, как раньше заметил Карлссон, с чисто научной точки зрения, несомненно, интересных. Однако капитана это не радовало.

– Почему ты не предупредил, что эта вылазка – пустая трата времени?

– Потому что вероятность того, что отмеченные формации являлись искусственными сооружениями, была достаточно высока.

– Насколько высока?

– Достаточно. Пять сигма для групп из западного полушария.

– Эй, там что-то… Стробоскоп! – вдруг крикнул идущий впереди Бринцев.

Все остановились. Это мог быть очередной обман разума или отсвет лунного сияния, отраженного от зерен кварца. Но нет. Оранжевый огонек мигал отчетливо и регулярно, характерными сериями в точных двухсекундных паузах.

– Автобот? – удивился ван Хофф, распознав в мигании сигнал SOS.

– Откуда, все здесь, – заверил Рамани.

– Нет, не все. Один мы потеряли во время грозы, – напомнил ему Карлссон.

– Ха, значит, нашелся.

– Я бы не был настолько уверен.

Однако прав оказался физик. Когда они подошли ближе, и Карлссон увидел, что осталось от машины – скорее, что из нее возникло, – он чуть ли не за грудь схватился.

– Невероятно!

– Крепко ему досталось, – вздохнул Кронкайт.

– Досталось! – фыркнул биолог. – Мужик, ты что? Его же в пыль разнесло!

– А ты видел, чтобы автобот оказался полностью уничтожен? – скривился Бринцев. – Я – никогда. Посветите-ка мне сюда.

Инженер присел на корточки, остальные окружили его полукругом, рассматривая совокупность странных объектов, выраставших из голой земли волнообразным рядом, заканчиваясь корпусом бота с по-прежнему работающим стробоскопическим фонарем. Они догадались, что видят результат самостоятельных попыток машины отремонтироваться, но повреждения были слишком велики, чтобы из этого вышло хоть что-то.

Бринцев поднял полурасплавившееся, почти безмозглое туловище и некоторое время в нем копался.

– Не поверил бы, если бы сам не увидел, – простонал, поднимаясь. – Девяносто шесть процентов синапсов к черту. Остальные закольцевались в пару остаточных вегетативных рефлексов: катаболическое усиление, стробоскоп, ну и это.

– Но что именно? Что он хотел сделать? – Ван Хофф подошел к первой череде форм. Та напоминала парус, надутый ветром, или воткнутый стоймя лемех с кругоподобными отростками по изогнутой стороне и с ажурной перфорацией посредине. Все похожи друг на друга как близнецы, с той разницей, что каждый следующий в ряду был больше предыдущего.

– Выглядит… хм, как часть мундштука верхнего сустава. Но обычно он меньше. Такой вот, – инженер пальцами показал размер.

– Отчего именно мундштук, почему не начал с существенных элементов? – громко задал вопрос физик.

– Не знаю.

– И, видимо, сохранил мобильность, хотя как…

– Не знаю! – повторил Бринцев раздраженно. – Возьму в мастерскую – может, и узнаю. Но наверняка не в этих условиях.

Капитан дал знак одному из рабочих автоботов, чтобы тот отобрал у инженера разбитые останки, и они двинулись дальше. Говорили мало, а через пару сотен метров замолчали вообще, будто вся семерка наконец решила, что болтовня на этой подохшей планете – занятие неуместное. Они ускорили шаг, подгоняемые не столько временем – его было достаточно – сколько насмешливым хохотом, казалось доносившимся из-за их спин.

Мирскому не хотелось об этом думать, но, с другой стороны, перестать он не мог. Они получили опыт, увы. Еще печальнее было то, что опыт не первый – и наверняка не последний. Немного пугала неистовая человеческая витальность и экспансивность вместе с порой проявлявшейся и настолько же невероятной тупостью. Словно они были Сизифами, обреченными на вечное повторение одних и тех же ошибок.

– Мы что, возвращаемся другой дорогой? – Голос Карлссона вывел его из задумчивости.

– Хм? – просопел ван Хофф, благодарный за повод для передышки. – Вроде бы нет… А может, и да, не знаю. Отчего ты спрашиваешь?

– Потому что ничего подобного не могу вспомнить.

Они стояли у неглубокой котловины, созданной склонами дюн, из дна которой вырастало нечто.

– Еще один фокус-покус, – фыркнул Бринцев.

Однако, когда они приблизились, впечатление, что на этот раз перед ними вещь – за отсутствием лучшего определения – настоящая и не подверженная очередным психоделическим трансформациям, переродилось в уверенность. Аркоподобная структура торчала из песка на высоту, как минимум, пары этажей. Черные, словно осмоленные пожаром шпангоуты, соединенные чуть более светлыми ребрами; острые шипы в местах соединений. Карлссон дотронулся до поверхности, а потом ударил в нее кулаком, добыв из структуры чистый, глубокий звук.

– Металл, – констатировал с недоверием ван Хофф.

Все замолчали, глядя на черный скелет уже совершенно другими глазами.

– Выглядит ужасно древним, – в конце концов отозвался Карлссон. – Сколько ему может быть лет?

– Много.

– Насколько много?

– Спроси спектрометр, – ответил физик, переводя взгляд на Мирского.

Капитан дал поручение одному из ботов.

Ничего не произошло: они увидели лишь короткую вспышку в месте, где лазерный луч коснулся артефакта, генерируя облачко плазмы. Через миг спектрограмма была готова, и многие брови приподнялись при взгляде на нее.

– Вот тебе и ответ, – сказал ван Хофф.

– Семьдесят шесть тысяч! – Биолог покачал головой. – И не коррозировало? Вот так дела!

– А кто сказал, что не коррозировало? Это едва огрызок. И, скажем в скобках, из какого-то невероятно экзотического сплава. – К Бринцеву возвращалось хорошее настроение. – Нужно бы здесь взять большее количество проб.

– Возьмем, – заверил его капитан.

– Вопрос, огрызок чего? – Ван Хофф обошел артефакт, в свете фонарей не такой уж и черный. Узор борозд, каверн и минеральных натеков был настолько же читабельным свидетельством возраста, как, скажем, глубокие морщины на лице старика. – Строения, машины, транспортного средства – как думаете?

– Нечего думать, мы просто должны это установить, – решил Мирский.

– Но отчего ранее никто из нас этого не заметил?

– Потому что наше внимание было отвлечено на кое-что другое? – подсказал Карлссон.

– Это тоже, – геолог горько усмехнулся. – Более тривиальным объяснением остается такое: реликт находился под землей, пока гроза не открыла фрагмент.

– Полагаешь, это лишь фрагмент?

– От намного большего целого, – кивнул Сайто с такой улыбкой, точно сорвал банк. – Причем это целое не отсюда.

– То есть? – Биолог нахмурился.

– Не из этой звездной системы. Состав изотопов – вроде радужки в глазу. Нет двух одинаковых.

Физик взглянул на инженера, инженер – на капитана, капитан – на искрящийся минеральными инкрустациями артефакт. А биолог, не глядя ни на что конкретное, проворчал:

– Так… это значит, что мы разобьем здесь лагерь.

И никто, включая его самого, не выглядел переживающим из-за такой перспективы.

* * *

Оставшуюся часть ночи и весь следующий день было спокойно, словно планета хотела реабилитироваться. Едва ощутимый ветерок не резал песком глаза, вуаль цирростратов снижала жар разгара дня, и потому работа шла быстро. Тем более что время, которого вчера у них было порядком, теперь подгоняло.

Решили привести на место челнок и, используя его как базовую исследовательскую платформу, виртуально вкопались на пятьдесят метров – радаром, томографом, когерентными пучками WIMP-ов и прочим, что могли ad hoc адаптировать к этому «археологическому» предприятию. Как верно догадался Сайто, то, что выступало из земли, было лишь вершиной объекта удивительно больших размеров.

Под вечер АХАВ уже имел для них две интегрированные голомодели: объекта как такового в нынешнем состоянии и наиболее правдоподобную его реконструкцию.

– Если это не транспорт, моя фамилия не Бринцев, – заявил инженер, потирая бровь.

Три будто склеенные друг с другом раковины, средняя внушительнее остальных, а две другие фланкировали ее симметричными, но противоположно направленными спиралями. Восемь солидных, знакомо выглядевших амортизационных лап. Спиральные ряды иллюминаторов, туннели, столь живо напоминающие сопла… Ничто не создавало проблем с интерпретацией.

– Он мог быть построен даже нами, – удивлялся Мирский.

– Но не семьдесят тысяч лет назад, – по делу заметил Карлссон.

– Ну да.

Получасом позже отрапортовали боты, разосланные в надежде, что удастся найти еще что-то. И нашли, однако их открытия не были настолько яркими. Куски, обломки, осколки, трудные для идентификации и требующие слишком много времени для получения образцов. Более всего привлекало внимание эхо неких больших металлических структур, полученное из точки в несколько десятков квадратных километров к югу от трилинейной дороги, которой они шли вчера. Но источник находился слишком глубоко и с тем же успехом мог оказаться и артефактом, и естественным месторождением руды.

– Не имеет значения, все равно тут у нас больше, чем мы могли бы мечтать, – Бринцев выглядел счастливым. – Сколько времени осталось?

– Тринадцать с гаком часов.

– Я бы советовал…

– Нет, – решительно отрезал капитан. – Возвращаемся на «Корифей». Но кружной дорогой. Кронкайт, курс экваториальный нормальный. И держи нас на постоянном уровне в пятнадцать тысяч метров.

* * *

Навигатор заметил ее первым – большую фигуру, которая словно шла вперед, сражаясь с топким грунтом и ураганным ветром. Двуногая, шестирукая, с карикатурно большой бесформенной головой и вытаращенными глазами, которые она удивительно человеческим жестом прикрывала одной из верхних конечностей. Только вместо ладони рука заканчивалась плоским расширением с присоской, как у кальмара.

Через некоторое время до них дошло, что это не живое существо, а монструозный, почти двухкилометровый памятник, изображенный с почти фотографическим реализмом.

– Кронкайт, снижайся и сделай круг на маленькой скорости.

Ну и гигантским же он был! Вблизи стало понятно, что монумент возник не вчера: растрескавшийся, со сколами.

– АХАВ, дай мне спектральный анализ, – попросил Мирский.

– Бетон, – раздался ответ.

– Бетон?

– С примесью, главным образом, углерода и тантала, в пропорциях, соответственно, один к ста тридцати, плюс-минус шесть процентов, и один к семидесяти, плюс-минус десять процентов к минеральной спайке.

– А возраст? Можешь его отсюда прикинуть?

– Семьдесят шесть тысяч стандартных лет, плюс-минус один запятая сорок семь процентов.

– Великие небеса! – вырвалось у кого-то.

Все раскрыли рты, кроме капитана, который не казался удивленным. Карлссон посмотрел на него из-под прищуренных век.

– Ты знал…

– Что здесь что-то есть? АХАВ пытался сказать мне еще вчера, но я только час как взялся за просмотр записей с «Корифея». Западное полушарие… Никто из нас туда не смотрел, потому что, когда мы приземлились, там стояла ночь. А дальше – понятно.

– Слева, слева! – возбужденно крикнул Рамани.

– Что слева?

– Не узнаешь?

Раковины. Угол падения солнечных лучей, песчаный цвет, дистанция и высота – микроскопическая в сравнении с масштабом шестирукой статуи – все это привело к тому, что сперва они не обратили на них внимания. Они лежали на боку, уложенные в узор, являвшийся точным отражением их спиральной архитектуры. Сотни и тысячи, разбегаясь концентрическим ковром улиткоподобных окаменелостей от массивных ног огромной статуи – до самого горизонта.

– Садимся? – почти умоляя, спросил инженер.

Капитан отрицательно качнул головою.

– Андрей, подумай!

– Я подумал, – спокойно ответил Мирский. – И пришел к выводу, что здесь нам искать нечего. Их тут уже нет.

* * *

Согласно бритве Оккама простейшее объяснение – обычно самое лучшее. А для этой планеты простейшим казалось то, что цивилизация никогда не являлась здесь родным явлением – была импортированным извне. Причем эпизодом наверняка очень кратковременным, судя по количеству и расположению сохранившихся следов.

Интерпретация Мирского необязательно могла оказаться единственно возможной, но все же была принята всеми, как наиболее подходящая к фактам. Но еще – а может, и прежде всего – потому, что возвращала их в мир, который можно измерить инструментами и понять чувствами.

– Теперь ты понимаешь, откуда кислород? – улыбнулся Карлссону физик. – Они пытались терраморфировать мертвую планету.

– То глубинное эхо…

– Хм… – подтвердил ван Хофф. – Я уверен, что боты нашли генератор. Все еще работающий, но бесконтрольно.

– А я вот прикидываю, что пошло не так, – громко произнес капитан. – Может, они просто перебрали? Хотели слишком много и быстро?

– Однако в размахе им не откажешь, – заявил Бринцев. – И в технологическом умении. Я бы все отдал, чтобы поглядеть на одну из их машин. Почти восемьдесят тысяч лет и еще на ходу!

– В размахе и гигантомании – тоже, – добавил геолог.

– Ты о памятнике?

– А о чем же?

– Знаешь, нам бы это тоже могли поставить в упрек. Такие пирамиды, например.

– Десять минут до активизации щели, – проинформировал их приятным голосом корабль. – Координаты цели?

– Омикрон HL три ноль шесть один один, – капитан повел взглядом по лицам. – Да?

– Если по расчетам АХАВа это ближайшая система, из которой они могли прибыть… – Карлссон развел руками.

– А если их там уже нет? – забеспокоился инженер.

– Где-то они наверняка есть, – ответил с глубокой убежденностью Мирский. – «Корифей», подтверждение.

– Омикрон HL три ноль шесть один один, подтверждаю. Девять минут и двадцать секунд до активизации щели. Раскрываю рефрактор.

– Понял, – ответил капитан. – Ну, господа, пора в кроватки.

* * *

Они улетели, оставив за собой полосу ионизированного газа и, лишь потому, что это предписывал устав, – несколько геостационарных микроспутников. Через день после того, как «Корифей» покинул систему Рейеф-К700205, те отметили возникновение нескольких десятков весьма активных барристических точек в северном полушарии, а вскоре – и в южном. Точки соединились в два параллельных фронта, которые усиливались и бежали друг к другу, чтобы столкнуться над экватором. А когда глобальная буря стихла, почти через пару дней, на поверхности планеты уже ничего не было, как раньше. Исчезло плоскогорье и шестирукая скульптура вместе со всем своим окружением. На месте же базальтовых колонн выросла новая статуя, тоже гигантских размеров, которая изображала чуть сгорбленного человека, одетого в синее, с выдающимся носом.