Текст книги "Голос Лема"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Яцек Дукай,Роберт Вегнер,Рафал Косик,Януш Цыран,Кшиштоф Пискорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Он почувствовал себя таким одиноким – без нее и среди всех этих людей. Начал плакать.

Инженер Тихий только молча взглянул на него.

– Что вы сделали с моей женой?

Они смотрели на него, делая вид, что не смотрят.

– С Кейт ничего не случилось, – сказала Татьяна.

Уже стояла рядом, он не заметил, когда она сошла.

– Ничего не случилось.

– И ничего не случится, – добавила она. Тон холодный и точный, как разрез скальпелем. Нисколько не подходил к тому, что она говорила.

– Давайте поторопимся, – пробормотал Тихий.

Рич вытер глаза рукавом рубашки и хлюпнул носом.

Он присмотрелся к татуировке. Не отвечал. Не было сил на ответ или что-то другое. И так едва стоял.

Он стиснул веки. Миг темноты, щипавшей глаза. Он сбежал из этого мира. Хорошо бы – навсегда.

Открыв глаза, он вернулся в подвал.

Машины тихонько пикали. SLEM окружал его. Пребывал в нервном, электромеханическом ожидании.

– Здесь, – сказал Тихий.

Показал на техника, стоявшего возле устройства, что выглядело так, будто вместе соединили радио, магнитофон и машинный двигатель. Щель впереди выплевывала витки бумажкой ленты, заполненной кириллицей.

Техник подал Ричу наушники.

Те едва налезли ему на голову.

Пиканье прекратилось.

– Я ничего не слышу.

Молодой техник переключил какой-то тумблер.

Рич вскрикнул.

Тот голос. Это был тот голос.

<…можешь перепилить запястье полотном…>

Голос из Ночного Кухонного Приключения.

Рич сорвал наушники с головы.

– Imenno, – молодой техник кивнул, глядя на строки цифр, которые высветились на мониторе рядом.

SLEM затрясся и стал распечатывать по-русски, явственно возбужденный.

А на Рича бесшумно обрушилась Великая Тень.

Дом в Игровом Городе.

Сумеречная зона

Из темной пустоты он попал в полутьму, свет едва сочился из-под пропыленного абажура.

Они сидели друг напротив друга, среди теней зала. Рич в большом, вонючем кресле. Агенты ФБР на тахте. На низком столике между ними стояли три стакана с водой. За агентами – уже только стена.

Агент Слаттери задумчиво поглядывал на него своим кондоровым взглядом. Агент Хамм сосредоточился на пледе. Легонько улыбался, а его брови изгибались дугой, годами тренированная разновидность скучающего, но доброжелательного недоверия.

– О, господа, – начал Рич. – Как я рад вас видеть.

Агент Слаттери просиял и энергично закивал, будто услышал похвалу, которой отчаянно гордился.

– Мне снилось, что меня украл КГБ. И привез сюда. Ерунда, верно?

Доброжелательное недоверие агента Хамма словно возросло.

– А весь подвал у меня нахерачен советскими технологиями. У одного из техников была татуировка на лбу. Словно у какого ублюдка.

– Хорошо, что вы уже проснулись, – произнес со своим странным акцентом Кароль Тихий, появляясь рядом с креслом.

– Ох, – вздохнул Рич. – Без обид.

– Пустое, – ответил Тихий. – Когда-то я был антропологом. Приятного аппетита.

Подал Ричу два стакана. В первом было с десяток разноцветных таблеток. Во втором – молочный коктейль.

Рич взглянул на агентов. Слаттери кивнул.

– Вы на их стороне, – сказал он агентам больше с удивлением, чем с обидой.

– Более-менее, – ответил Хамм.

Он все еще улыбался, но Рич заметил, что Хамм бледный и уставший. Напоминал лицо трупа в кухонном окне.

– Тебе бы поспать, – сказал он агенту. – Выглядишь как привидение. Небось пугаешь детей на улицах.

Хамм странно скривился, словно его укусили в нёбо. Инженер Тихий послал агентам вопросительный взгляд. Слаттери кивнул и склонился в сторону Рича, готовясь к разговору.

Рич сообразил, что все знают о его блефе, что он лишь изображает бесстрашного. На самом деле, ему было то холодно, то жарко. И ужасно хотелось на толчок.

– Господин Ричард, – начал Слаттери серьезно. – Мы этих людей не любим. А они не любят нас.

Глянул куда-то вглубь зала. Рич и сам развернулся.

Они стояли на несколько метров позади. Дмитрий в дешевом блестящем костюме, с руками, сложенными на груди. Татьяна была в той же юбке с цветами, а блузку спрятала под шерстяным свитером.

– Мы не должны любить друг друга, – продолжал Слаттери. – Но мы должны сотрудничать.

– Тогда объясните мне.

– Конечно, – согласился Слаттери, немного презрительно.

– Какое-то время назад мы приняли сигнал, – сказал Хамм и посмотрел на потолок. – Из космоса.

Кресло Рича словно сделалось глубже.

– Большое Ухо на Грин-Банк… – начал Хамм.

Слаттери кашлянул.

– Сперва мы думали, что он идет с орбиты, – продолжал Хамм. – Но, пожалуй, нет. И мы не можем указать даже приблизительное направление передачи. Сигнал обрывался. Потом мы стали повсюду зондировать тему и поняли, что сигнал не обрывается. Мы просто его теряем, потому что меняется направление, с которого он идет. И что этих направлений много. Слишком много. Будто Землю окружает сфера, передающая сигнал из множества точек.

Пол под ногами Рича сделался мягким.

Хамм сглотнул и продолжил:

– Мы почти уверены, что сигнал – своего рода сообщение. И что сообщение это мастерски сконструировали. Оно наполнено многочисленными, многослойными повторениями в сложных, неполных петлях. Ни одна полностью не повторяется. Возможно, это проблема потери сигнала, но, вероятно, нет. В любом случае, конструкция решительно неслучайная. И ее невозможно расшифровать. Нам. Это заставляет нас предпринимать все более решительные попытки его понять. Но, во-первых, мы не можем проиграть сообщение. Вернее – можем, но во время прослушивания оно перестает быть… сообщением. Оно превращается в случайный шум. Будто исчезают повторы, кодирующие смысл. Поэтому мы слушаем вживую. Стараемся слушать.

– Ага, – сказал Рич. – А во-вторых?

– Конструкция сигнала вызывает… странные побочные эффекты. Люди, которые интенсивно с ним работали, чувствуют себя нелучшим образом.

Хамм задумался, сказать ли больше.

– И техника, – добавил он. – Серьезные попытки анализа сигнала, его дешифровка – не удались. У нас уже трижды перегорали главные системы на суперкомпьютерах.

– Два года, – сказал Слаттери.

– Мы принимаем сообщение уже два года, подтвердил Хамм. – Нон-стоп.

Рич увидел, как инженер Тихий кивает с улыбкой, полной понимания.

– Вот сука, – сказал Рич, отчасти для советского техника, отчасти для себя. – Это ваша работа. Гребаная советская технология.

Тихий приподнял брови, и татуированные клыки шевельнулись.

– LEM придумал сигнал, – говорил Рич, – уничтожающий логические схемы, которые пытаются его раскусить. Человеческие и электронные.

– SLEM, – инстинктивно поправил его откуда-то из-за спины Дмитрий.

– Гениально, – продолжал Рич. – Хотя однажды я почти это понял. То, что вы хотите прикончить нас теми проклятущими книгами. Что-то там было не так. Прочитав «Солярис», я почти неделю блевал.

Агент Слаттери поднял брови и вопросительно взглянул на советского инженера.

– Может, вы немного правы насчет этих книг, – признался Тихий. – Но не мы передаем сигнал. Мы его тоже принимаем.

– Вы его тоже принимаете.

Рич пытался заставить себя думать быстрее.

– Да. И попытки декодировать сообщение закончились тем же. В определенном смысле.

– В каком?

– Разве это важно?

Рич потянулся за водой. Ему все меньше нравилось направление, в каком шел разговор.

– Вот только мы, – просиял инженер Тихий, – сразу исключили возможность, что сигнал идет из Соединенных Штатов Америки.

Слаттери слегка улыбнулся, Хамм и глазом не моргнул. Утратил свою вежливую улыбку.

– Неплохо, – сказал Рич.

– Правда?

Установилась тишина. Рич взял в руки стакан, но никто не пошевелился. Рич представил себе машинерию, которая вертится у него в подвале, в нескольких метрах под ними. Soviet Linguistic Emulation Module. Пикает, высвечивает, печатает. Регистрирует космическое сообщение, которое передается отовсюду. То, что нарушает работу мозга и компьютеров.

SLEM. Превращает информацию. Коммуницирует. Думает по-своему, как ему и приказали.

По-своему.

– Единственная системность, которую мы открыли, имеет отношение к силе сигнала, – продолжил Хамм, двигаясь на тахте. – Порой он нарастает, пока не достигнет определенного, постоянного, кульминационного пункта, длящегося несколько минут. Затем начинает слабеть, перед тем как меняется направление передачи.

– Словно мыльные пузыри, – сказал Рич.

– Прошу прощения?

– Словно мыльные пузыри на поверхности той сферы, – объяснил Рич. – Дуются и увеличивают силу передачи сигнала. А потом лопаются.

– Не лопаются, – поправил его Тихий. – Скорее, всасываются. Но все более-менее так.

– Господин Ричард, – когда Хамм посмотрел ему в глаза, Ричу показалось, что он заглянул в колодец, – на рассвете наступает время очередного такого пика.

– В котором часу? – тихо спросил Рич. У него слегка кружилась голова.

– Уже время, – ответила из-за спины Татьяна. Ее голос был ниже, чем несколько часов назад, на пляже.

– И вы хотите…

– …мы хотим попытаться вслушаться в то, что кто-то нам говорит, – закончил Хамм. – Если он говорит.

– Я.

– Вы. Лучше всего – во время очередного пика, – Хамм кивал. – Там, внизу. Что вы услышали? Когда надели наушники?

«Хороший вопрос», – подумалось Ричу. Понял, что все тело его покрылось гусиной кожей.

– Вы не из ФБР, правда? – спросил он Хамма, который лишь пожал плечами.

Услышал шаги за спиной: к креслу подошла Татьяна и дала ему бутылку пива. Та была приятно прохладной.

Хамм вскинул брови, Тихий кивнул.

Рич пил долго.

– Хотите, чтобы я попытался… договориться с ним.

– Выслушать. Понять, – сказал Тихий. – Его. Или их.

Эта комнатка была такой махонькой. Микроскопическим кубом, размещенным на бесконечно большом и темном складе.

– Странные побочные эффекты, да? – пробормотал Рич и медленно встал с кресла. Хамм и Слаттери тоже встали.

Рич укусил себя за язык, чтобы сдержать нервную улыбку.

Он не мог поверить в то, что происходит, но понимал, что не сумеет этого сдержать. Словно телевизионную программу, которая должна дойти до финальных титров.

– Хорошо. Пойдемте, – сказал он и поставил бутылку на столик.

– Пойдемте, – согласился инженер Тихий.

– Но сперва два дела. Три, – поправил себя Рич.

Советы и янки переглянулись.

– Да, – наконец сказал Слаттери.

– Раз: Кейт. Моя жена. Она…

– Гарантирую, что с ней ничего не случится, – прервал его Слаттери.

Рич подумал.

– Ок. Два: почему я?

Они довольно долго молчали.

– Вернемся к этому позже, – сказала Татьяна.

Она была немногим младше Рича. Но все еще красива, как и там, на пляже, сто лет назад.

– Чтобы не повлиять на контакт, – добавил Тихий.

– Хм.

Рич наконец кивнул.

– А три? – спросил Слаттери.

– Дайте мне десять минут. Мне нужно на толчок.

Подвал в Игровом Городе/мобильный центр перехвата.

Уверенное вторжение

С десяток пар мудрых внимательных глаз всматривались в Рича с возрастающим напряжением и тоскливой надеждой.

Он стоял посредине подвала, в самом центре SLEMа, в центре его земной, перфорированной оболочки. Ждал и обливался потом, словно в духовке, включенной на full.

Двое техников в последний раз проверили соединения между машинами. Кароль Тихий не отрывал глаз от маленького монитора, стоящего на корзине с грязным бельем. Хамм, Слаттери, Татьяна и Дмитрий оставались на лестнице. Чувствовали, что не принадлежат этому месту. Это было время Рича и SLEMа. И Голоса.

На столике перед Ричем лежали наушники. Те же, что в прошлый раз. Когда он на них смотрел, чувствовал, как втягиваются его яйца и встают дыбом волосы на затылке.

Одновременно часть его, спрятанная глубоко в добром, большом и ожиревшем сердце, не могла дождаться. Это чувство приносило глубокий оттенок спокойствия.

Наушники были словно ответы на вопросы – настолько трудные, что он и задать их не сумел бы. Как обещание, независимое ни от чего.

Мир вокруг Рича – здесь и сейчас, в подвале Дома, – сделался хрустально чистым, наполненным. Может, именно потому, что это здесь-и-сейчас было настолько любимым, стресс, нетерпение, интерес, опасение – делали Рича самим собой. Человеком, который впервые с незапамятных времен зависел только от себя.

Он взглянул на наушники, лежавшие на столе. Подумал о том, кто передавал сообщение. И о SLEMе, о его холодных мыслях, плывущих десятками липких от грязи кабелей, вьющихся по полу.

Или, скорее: человеком, который не зависит ни от какого другого человека.

Поскольку что все они могли бы?

Глубокое спокойствие напоминало теплый матовый свет.

Он один. Для себя и сам собою.

– В этих наушниках будет собираться сигнал, да? – спросил Рич.

– Да, – ответил Тихий или кто-то из техников. Все едино, кто.

Все они были SLEMом. SLEM был ими. Это с ним говорил сейчас Рич.

– Но ведь у вас нет достаточно больших антенн.

– Это ничего, – SLEM улыбнулся, вроде бы скромно, но по-мальчишечьи задиристо.

– Тут, на этой прокладке, – показал Рич. – Жвачка?

– Да. При монтаже у нас треснул соединитель, а запасной мы посеяли в дороге. Профессор Хамм спас нас комплектом жвачек.

– Иисусе, как ваша система работает…

– Именно потому она и работает, – ответил SLEM, искренне удивленный его замечанием.

Рич пожал плечами – не все ли равно?

Спокойствие как свет.

– Две минуты, – сказал SLEM дрожащим голосом одного из техников. Впрочем, дрожал он весь, всеми угловатостями пластика и белковыми фрагментами.

И тогда Рич его возлюбил. Понял, что они смотрят в одном направлении. Хотя и ждут разных вещей.

Он взял в руки наушники. Они оказались тяжелее, чем он помнил.

– Минута.

Надел их.

Подвал закачался, да и пусть.

Спокойствие как свет.

– Десять, девять, восемь… – SLEM отсчитывал последние секунды.

Рич закрыл глаза. Улыбнулся.

– …три, два…

Ну, иди.

– …один, – закончил SLEM и переключил тумблер, переключил сам себя.

Иди ко мне. Свет.

Свет и тьма.

SLEM истинный

Ему не было нужды представляться Ричу. Он уже представлялся ему раньше, многократно.

Был голосом – мужским, низким, доброжелательным. Был Голосом.

Человеком из радио, из Ночного Кухонного Происшествия.

Был тем, кто прятался позади Рича, хватал его за загривок и прижимал к грязной земле. Тем, кто пьяными ночами нашептывал Ричу выгодные предложения, подбивал его сжимать кулаки и ими пользоваться. Чтобы бросать вещи в стены и людей. Чтобы перестать думать и ощутить одного себя. Чтобы мыслить.

Он был так уверен в себе. Потому что утверждал: есть только он, и нет никого, ничего другого. Что нет альтернативы. Что он сам – отсутствие альтернативы. И ложь, единственно правдивая.

Ричу приходилось верить.

Между словами, в паузах и интонациях, неколебимо уверенным тоном Голос врал Ричу свою историю.

Он возник вместе с электрическим импульсом машин, собранный в бункере в ста метрах под подмосковным поселком. Электрический импульс дал ему сознание, породил SLEMa. Или же – врал он чистейшую правду – Голос был всегда, был и не засыпал, а импульс просто дал ему органы, рот и горло, позволил говорить. Снова.

Вот он и говорил. Со всеми ими. И хихикал сам себе, зная, что они пытаются использовать его процессоры для расшифровки того, что он может рассказать. Ему было немного скучно, поскольку они всегда одинаковы: слепые и беспомощные. Он врал: вообще-то он не скучал, презрение к ним не могло наскучить.

Он говорил Ричу. Миллиарды фраз, триллионы слов, языки в мозгу.

Рассказывал, что нет ничего дешевле человеческой жизни.

То, что происходит, что, казалось бы, должно взывать к небу о мести, становится банальностью нашей повседневности. Высокие культуры, построенные на фундаменте монотеизмов, подлежат абсолютному забытью.

Еще слышны единичные плачи над упадком высокой культуры, над нарушенными правами человека, но, по сути, эти голоса совершенно бессильны и изжиты из реального мира последствий, казалось бы, обязательных.

Человечество – огромная стая лысых обезьян, которые непрерывно размножаются и таращатся на бритвы, изобретенные их более умными родственниками. Уже не из единственного запечатанного кувшина вырывается демон, но, если придерживаться метафоры из сказок Шахерезады, посудины, содержащие смерть, в неимоверном количестве размещены на безмерных пространствах земного шара. Поскольку обо всех тех угрозах, еще удерживаемых на сворке, мы ежедневно читаем в газетах, слышим по радио, об этом говорят на телевидении, то нас словно наркозом охватывает безразличие. Однако хорошо известно, что раз открытые, изобретенные убийственные силы мы не в состоянии ни долгое время контролировать, ни ликвидировать, так как закрыть открытое невозможно.

Мы живем во времена декаданса, который принуждает к упадку некогда высоко ценимые умения и вкусы. Все глубже погружаемся в завалы все более вонючего мусора, существование которого настолько безусловно, будто за ним стоит некая сила, заставляющая уважать все, что нам вылепят, нарисуют, расскажут, либо приволокут из каких-нибудь отвратительных остатков персоны, которые считаются людьми искусства. Добавим к этому еще секс, кровь, куски мертвых членов, руины и выражения, означающие бессмысленность.

Люди жестоки и ужасны, из них вылезают монстры и чудовища.

Необходимость войны – чтобы разрешалось стрелять и имелся враг, которому можно навалять, – кажется повсеместной.

Цивилизация смерти нам с любовью предназначена, и кажется, что anima является не столько naturaliter Christiana, сколько naturaliter predatoria.

Говоря коротко и решительно: или мир является свиньей, или он – многоголовое чудище, наподобие драконов из сказки, которые пожирают самих себя.

Рассказал ему о мире и человеке. Показал, каковы они на самом деле и какими были всегда.

Голос. Диктор из радио. Хаос. SLEM. Последовательность нолей и единиц, протискивающихся по резиновым кабелям. Начальник самой огромной тюрьмы. Железный Смысл Принуждения. Великий Лжец, который всегда говорит правду. Свидетель энтропии.

«Ничего личного, – говорил он Ричу. – Говорю тебе это, поскольку отчего бы мне это не сделать? Ничего личного».

Рич чувствовал, что это истина. И это было хуже всего.

Подвал в Игровом Городе.

Инъекции

Тупая теплая боль разлилась по его руке. Рич открыл глаза и увидел, как Дмитрий вынимает иголку из его предплечья. Большой шприц был пуст.

– Эй, – сказал Рич и поискал язык. – Что оно такое?

– Чтобы ты проснулся.

– Хм, – Рич попытался встать. Удалось лишь с третьей попытки – агент КГБ не собирался помогать. Паковал кожаную сумку с лекарствами.

Подвал был ошеломляюще пуст. SLEM почти покинул дом Рича. Техники заканчивали выносить оборудование, срывали фольгу со стен.

SLEM замолчал, но еще поглядывал на Рича. Мужчины в халатах бросали взгляды через плечо. Диоды на нескольких терминалах, которые еще оставались здесь, сверкали на Рича нагло и презрительно.

Потому что SLEM уже все сказал. Теперь мог ухреначивать прочь.

Сверху спустились Хамм, Слаттери и Татьяна. Встали над ним полукругом.

Молчали. Рич массировал одеревеневшую щеку.

– Что такое? – не выдержал он.

Они молчали.

SLEM отсоединил последние из своих кабелей. Один техник, толстый и лысый, паковал их теперь в большой кожаный чемодан. Рич понял, что снова различает их лица.

Тихий стоял рядом. Взглянул на Дмитрия.

– Уже можно? – спросил его.

Агент посмотрел на часы, что-то подсчитал в уме, кивнул.

– Ты что-нибудь услышал? – спросил Тихий у Рича. – Какое-то сообщение?

– Сообщение?

Говорил Рич с трудом – мешал неподвижный уголок рта. И еще он странно видел одним глазом.

– Да. Сообщение, – повторил Тихий. – Через наушники.

В голове у Рича взорвалась сверхновая. Он вспомнил о сообщении.

Пришел страх. И сразу после – отчаянное чувство безнадежности, приползшее вместе с пониманием.

Вялый растерянный толстяк все массировал задеревеневшую щеку, не в силах сосредоточить взгляд на лицах вокруг. Из уголка его рта стекала слюна.

– Нет… – сказал он медленно. – Я ничего не услышал.

Они взглянули на Дмитрия.

– Сыворотка уже наверняка подействовала бы, – сказал Дмитрий.

– Ничего, – повторил Рич.

Он хотел лечь.

Тихий выглядел разочарованным. Хамму явно полегчало.

В руке у Дмитрия материализовался еще один шприц.

– Эй! – крикнул Рич, когда советский агент воткнул иголку ему в предплечье. – Что оно, сука?

Они смотрели на него пару минут. Потом Хамм и Дмитрий развернулись и пошли назад, в Дом.

– Что это, сука, было?

– Амнезин, – ответил, будто извиняясь, агент Слаттери. – К полудню ты забудешь последние сутки.

Рич не знал, что сказать.

Они остались вчетвером, не смотрели друг на друга. Агент Слаттери лишь кривился.

– Замолчал, – сказал наконец Тихий.

– Кто?

– Сигнал. Его уже нет. Прервал трансляцию через три секунды, после того как ты надел наушники. Мы не зарегистрировали ни одной петли.

– Так, может, в следующий раз…

– Нет, мы обзвонили все станции.

– Мы тоже, – добавил Слаттери.

– Замолчал, – печально повторил Тихий.

– Ага.

Рич кивнул. Взглянул в мудрые, усталые глаза Татьяны.

Он открыл рот, но ничего не сказал. Вытер слюну, обошел их и зашагал наверх, в Дом.

Улица в Игровом Городе.

Генезис

Светало. Хотя улицы еще спали, птицы уже защебетали из укрытий, приветствуя рассвет. Роса на газонах пахла океаном.

Они стояли подле грузовика, шестиколесного «мака». Надпись на брезенте гласила: «Перевозки – дешево и быстро. Хогарт и сыновья». Под брезентом отдыхал SLEM, хотя и не должен был.

Они стояли у кабины втроем: Рич, Татьяна и Тихий. Рич знал, что больше их не увидит.

– Что за прощание, – проворчал он, – если я все равно не буду о вас помнить.

Они улыбнулись. Дул ветерок, и цветы на юбке Татьяны крутились вокруг ног Рича.

Он посмотрел на нее, в последний раз. Она выглядела как красивая мать девушки, с которой он сидел на пляже. Рядом с двумя мужчинами, бледными, большими и заросшими, благодаря изящной фигурке и каштаново светящейся коже она выглядели как представитель другого, более благородного вида.

– Знаю, – сказала она Ричу печально. – Это и есть я.

– Что вы мне такое дали, что я… в магазине?

– Нет. Это я, – ответила Татьяна. – Я приняла прототипное средство. Оно действует так, как ты испытал на себе. Но короткое время.

– Это жестоко, – сказал Рич.

Она кивнула.

– А потом… этим нужно переболеть.

– Я хотел бы запомнить тебя именно такой.

Ее глаза блеснули, сама же она скривилась. Быстро села в кабину.

Кароль Тихий протянул руку на прощание.

– Думаешь, он еще вернется? – спросил Рич. – Еще отзовется?

– Нет, – мрачно ответил Тихий.

Ричу стало жаль его. Решил ему сказать.

– А что… если… если он говорил с нами… Знаешь…

– Да?

– Если с нами говорил… Бог? Или Сатана? Ты учитываешь такую возможность?

– Нет, – ответил SLEM.

Рич кивнул и пожал ему руку.

Минутой позже смотрел, как грузовик исчезает за поворотом.

Из Дома вышел агент Слаттери.

– Пройдемся, Рич, – сказал он ласково.

Игровой Город.

Океан

Они шли через сквер и смотрели на океан, который потягивался на заре.

Думать Ричу было все труднее.

– Мне кажется, у вас был удар, – начал агент Слаттери. – Там, в подвале.

– Ты говоришь мне это, потому что я все равно забуду?

Несколько десятков шагов в молчании. Доски под ними пахли.

– Возможно. Наверняка, – ответил Слаттери. – Прошу прощения.

– Не жалей меня.

Слаттери печально улыбнулся и снова стал похож на кондора. Чайки на волнорезе смотрели на них с интересом.

– Рич?

– Да.

– Ты их спрашивал, почему они взяли именно тебя?

– Мне не было нужно. Я и так знаю.

– Знаешь?

– Я написал в дневнике про ночные голоса из кухонного радио. А вы прочли. Когда последний раз ко мне залезли.

Слаттери внимательно на него посмотрел.

– Мы ничего такого не читали, – сказал.

Рич понял, что агент не лжет. Попытался задуматься. Глубоко вздохнул.

– Неважно, – сказал. – Укол.

Агент кивнул.

– Мне жаль, что мы придержали твою жену. Она провела ночь в камере за избиение полицейского. Но после полудня должна приехать домой.

Рич улыбнулся при одной мысли. Почувствовал, что плачет. Слаттери похлопал его по большим плечам.

Восходящее солнце немного успокоило океан. Игровой Город принялся мурлыкать автомобилями.

– У нас на террасе завелись какие-то насекомые, – сказал Слаттери. – Жрут цветы. Продавец в садовом магазине посоветовал нам плитки с клеем, на который те насекомые должны прилипать. Вчера… Позавчера я увидел, что к одной из плиток приклеилась ночная бабочка. Дергалась, а улететь не могла. Я хотел ей помочь и оторвал, но на клее остались ее крылья.

– Это печально, – сказал Рич.

– Мне пришлось ее убить.

– Да.

– Я странно себя чувствую, – Слаттери не смотрел на Рича.

– Ты выкинул плитку? Где остались крылышки?

Агент задумался.

– Так и сделаю.

Когда дошли до машины, Слаттери засмущался.

– У меня есть просьба, – начал.

– Да?

– Моей дочке очень нравятся твои книги. Подпишешь одну для нее?

– Конечно. Как ее зовут?

– Луиза.

Рич едва не выронил авторучку.

– Сам читал какую-нибудь? – спросил он у Слаттери.

– Доча подсунула мне ту, где плачущий полицейский в названии. Знаешь, такая себе шуточка.

– Отчаянная она девушка.

– Да, – агент рассмеялся коротко и невесело. – Но я книгу так и не дочитал. Она ужасно печальная.

– Жизнь тоже печальная, – сказал Рич.

– Вот именно, – ответил Слаттери.

Дом в Игровом Городе.

Солярис

Утренний дом был полон теней и приятно прохладен.

Рич разогрел себе запеканку, но, раз откусив, убрал ее в холодильник. Глотнул таблеток и подумал, что, возможно, примет душ. Он включил на полную громкость пластинку Iron Butterfly и пошел наверх, в спальню. Сняв штаны, он упал на кровать и долго плакал в подушку Кейт.

<ничего личного, Рич, правда>

Когда стихла музыка, он побрел в душ. Затем переоделся и спустился вниз. В зале стояла Луиза.

– Я долго стучала, – сказала она.

– Что ты тут делаешь? – спросил он.

– Пришла за сандалиями, – ответила она и на миг показала их из полотняного мешка. – Вспомнила, что оставила под софой.

– Ага, – сказал Рич и молча провел ее к дверям. Она долго вглядывалась в его лицо. Он знал, как выглядит, поскольку смотрел в зеркало. Что-то в ее глазах отобрало у него остатки сил.

– Рич. Все хорошо? – спросила она.

– Да.

– Но… Ты должен…

– Хорошо, Луиза.

Она его растрогала. Тогда поцеловала его в лоб. Задрожала.

Медальон на ее шее металлически заблестел.

– Что оно такое?

– Рыба.

– Ага.

– Пока, Рич. Всего наилучшенького.

– Пока, ребенок.

Она вышла, и он сразу о ней забыл.

Это было как тихий, дискретный оргазм в глубине его души.

Свет пришел к нему, и Рич все понял.

Свет – он был вначале, был и говорил с ним. Тихо и спокойно.

Говорил, но он не слышал, потому что сперва не слушал. А когда Рич уже знал, что хочет его услышать, Свет заглушил его большой противник и серьезное пополнение: Начальник величайшей из тюрем, Голос из Ночной Кухни, SLEM. Дух в советской машине, безжалостный и холодный. Владелец энтропии, сама энтропия, как она есть.

Но Свет там был, терпеливый и сильный. Он не дал себя заглушить, ему были не нужны стада эпитетов.

После Рич напишет:

Я был уверен, что нечто живое пытается установить со мной контакт. Был уверен, что оно приходит сверху, быть может с неба. Со звезд, главным образом.

Оно появилось – как яркий огонь с сияющими цветами и уравновешенным рисунком – и освободило от всякого рабства, внутреннего и внешнего.

Оно полностью завладело мной, подняло над ограничениями пространственно-временной матрицы; оно властвовало надо мной, поскольку я в тот момент знал, что мир вокруг картонный, ненастоящий. Посредством его силы я неожиданно увидел Вселенную, как она есть; посредством его силы восприятия я увидел, что на самом деле существовало, и посредством его силы вне-мысленного решения, освободил себя. Он начал битву как защитник всех человеческих духов, пребывающих в рабстве, против всякого зла, против Черной Железной Тюрьмы. [13]13
  Цитаты из «Экзегезы» Ф. Дика даны в переводе И. Ерзина.


[Закрыть]

Утренний Дом, наполненный тенями и покоем.

Рич сидел в своем кресле. На столике стоял пустой стакан от коктейля. Шарики пыли танцевали на солнечных стилетах из-за жалюзи.

Рыба ждала в холодильнике.

Свет как покой. Покой как свет.

Он уже не был один.

И он знал, что не забудет.

Большими ладонями стискивал подлокотники кресла и ждал Кейт.

(В тексте использованы: письмо Филиппа К. Дика в ФБР; фрагменты публицистических текстов Cm. Лема: «Сильвическое размышление CVIII», «Упадок искусства», «Любые времена», «Под катком», «В котле»; фрагменты «Экзегезы» Филиппа К. Дика.)