Текст книги "Голос Лема"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Яцек Дукай,Роберт Вегнер,Рафал Косик,Януш Цыран,Кшиштоф Пискорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

– Ты слишком самоуверен, – кардинал поднял со столика, стоящего между ними, бокал с вином.

– Я верю в человеческий разум. Если Негр не выиграет, это будет означать лишь то, что именно я совершил какую-то ошибку. Впрочем, как я уже говорил, игра – только начало. Я бы не осмелился говорить, что мой автомат мыслит. Еще слишком рано. Пока это просто сложная механика.

– Если бы ты верил в человеческий разум, ставил бы на Паскаля, а не на механизм, – духовник понюхал темную жидкость. – Я думаю не о шахматах – ты наверняка прав, не уделяя им слишком много внимания, – а о том, что ты хочешь сделать в будущем. Порой мне кажется, что для тебя все – механизм.

– Но ведь так и есть! Мы – механизмы. Пусть наделенные разумом и способностью мыслить. Мы в силах охватить разумом все, что нас окружает. Все понять. Лишь это оправдывает наше существование. Перед нами может стоять одна цель – абсолютное познание мира.

Кардинал смотрел на игроков. Негр после каждого хода мальчика склонялся над шахматной доской и каждый раз, выдержав одинаковую паузу, переставлял свою фигуру. Мальчик нервно крутился в кресле, становился неподвижен, наконец хватал фигуру и с треском переставлял ее на выбранное поле.

– Должно быть, ты достиг значительного прогресса в своих трудах, если говоришь об этом так решительно. Я думал об этом после нашей последней беседы, Адриан. Полагаю, ты ошибаешься, как минимум, по трем причинам. Абсолютное познание невозможно, мы никогда его не достигнем. Во-первых, нельзя познать себя. Если ты берешься за эту задачу с утра, выполнив ее к полудню, обладаешь полным образом самого себя, но, усвоив его, становишься кем-то другим, чем тот, чей образ ты представляешь. Потому что тот – ты-с-утра, несомненно, но теперь – измененный полученным знанием. И тебе все равно пришлось бы вновь взяться за сизифов труд. Во-вторых, если мы не можем познать самих себя, если мы обречены навсегда остаться тайной для самих себя, это, тем более, касается всего мира – хотя бы потому, что мы являемся его частью. Ведь к миру как к целостности относится и это суждение. Взяв в руки какой-либо инструмент, данный нам миром, мы получаем возможность только частично осветить положение дел. Осматривая с лампой в руках сад, погруженный в абсолютную темноту, выхватываем из мрака удивительные подробности – и лишь этим можем утешиться. Абсолютное понимание требует пояснений инструментария, которым мы пользуемся для достижения знания, а также – использования самих себя по отношению к самим себе. Это действие столь же результативное, как и поднимание себя за волосы. Ты хотел бы увидеть и мраморную скульптуру, вдруг возникающую пред тобой в некоем саду, и явственный образ этого сада, и одновременно – большую целостность: скульптуру, сад и себя, идущего с лампой. Но такого образа не существует, драгоценнейший приятель. Его мог бы получить лишь тот, кто находится за стеной сада и наблюдает за происходящим с холма неподалеку, имеет возможностью видеть все в своем, внутреннем свете.

– Ах, эти твои хитрые фокусы! – рассмеялся Сарразин. – Ты не упускаешь ни одного случая, чтобы меня обратить! Ты ведь веришь в того, кто стоит на холме за стенами сада и обладает полной картиной нашего мира.

– Верно, Адриан, – ласково сказал кардинал.

– Из того, что я не могу узреть явственно все вещи одновременно, в том числе себя, не следует, что я не могу их понять последовательно, одну за другой. Полагаю, есть конечное число загадок. Если так, мы решим их все, по очереди. Может случиться и так, что каждый ответ будет порождать следующий вопрос, ad infinitum. Тем лучше, поскольку наше приключение тогда станет интереснее, ибо корзина с загадками никогда не опустеет – хоть я и сомневаюсь, что это более слабая гипотеза.

– А я, мой дорогой, полагаю, что даже единичные загадки могут оказаться для нас слишком сложными. И что та наибольшая тайна, которая навсегда останется фундаментом нашего мира, бесконечным образом переплетена с каждым отдельным вопросом, который мы можем задать.

Они отставили бокалы и подошли к игрокам. Солнце уже висело низко и наполняло комнату краснотой. Партия входила в решающую фазу, на доске осталось немного фигур. Мальчик не обращал на них внимания, полностью сосредоточившись на игре.

– Кардинал, то, о чем ты говоришь – что все со всем связано и потому сложно, – банальность. Для того у нас и существует научный метод, абстрагирование и выделение единичных вещей. Ты сохранил способ мышления наших предков, которые не ведали об анализе и синтезе. Что до сложности единичных загадок, именно поэтому я работаю с Негром. Чего не поймем сами, с тем нам помогут наши инструменты, когда мы научимся их механическому разуму.

– Ах так, – произнес с едва скрываемой иронией кардинал. – Коль сами мы не выказали полного знания, поручим понимание Негру.

– Нет, поручим ему помочь нам понять.

– А если мы не поймем его ответы?

– Вернемся к нашей собственной конструкции и изменим себя так, чтобы быть способными принять его ответы, – триумфально заявил Сарразин.

– Как видишь, люди делятся на верящих в Бога и тех, кто сам хочет им стать, – проворчал кардинал, скорее себе, поскольку Сарразин его уже не слышал, поглощенный сценой, которая перед ними разыгрывалась.

Паскаль сделал ход конем. Негр склонился над доской, задумываясь ровно столько, сколько всякий прошлый раз, протянул руку, и она повисла над фигурой короля; потом отдернул ее и выровнялся в кресле. Опять склонился, всматриваясь в шахматную доску, ровно столько же времени, выполнил то же самое движение и вернулся в исходное положение. Дергался так раз за разом, пока его раздраженный владелец не потянулся к рычагу и не отключил машину.

– Вошел в петлю, – разочарованно произнес ученый. – Придется мне с ним сегодня еще поработать.

– Не переживай, дружище. Тебе наверняка удастся его исправить, и твой Негр поставит мат Паскалю, я в это верю, – отозвался кардинал. – Но, молю, не трудись нынче. Лучше давай сядем и поговорим о старых добрых временах. Паскаль, перестань, больше нет нужды ломать голову над шахматной доской: Негр сдался, ты выиграл. Иди посиди с нами.

Он взял Паскаля под руку и почти силой стянул с кресла.

– Чуть не забыл, – Сарразин улыбнулся. – Я сделал тебе, мальчик, игрушку.

Он прошел в соседнюю комнату и вернулся с разноцветной птицей в серебряной клетке. Птица сидела на деревянной перекладинке и смотрела на присутствующих.

Мужчина отдал клетку мальчику. Тот осторожно ее взял, его глаза просветлели, и он легонько улыбнулся. Птица была похожа на ту, которая ему повстречалась возле фонтана с Нептуном.

– Паскаль! Паскаль! – крикнула птица и замахала крыльями.

Все трое радостно рассмеялись.

* * *

Несмотря на раннее время, воздух был таким горячим и душным, что затруднял дыхание. Паскаль и де Жюссак укрылись в тени больших деревьев, чьи листья желтели и вяли. В двадцати шагах перед ними стояли мишени из толстых пеньков. Виконт взял со столика один из двух пистолетов.

– Смотри внимательно и слушай. Видишь? Чудесное оружие. Инкрустированное перламутром. Из него можно убить и за сто шагов – если попадешь.

Он потянулся к деревянной шкатулке и вынул из нее цилиндр вощенной бумаги.

– Чуть оттягиваешь курок, вот так. Открываешь полку. Откусываешь кончик патрона, – он выплюнул бумагу на землю, – и сыплешь порох на полку. Закрываешь. Остальной порох высыпаешь в ствол. Вкладываешь бумагу и пулю, вынимаешь шомпол и забиваешь. Пистолет готов к стрельбе. Теперь достаточно отвести курок до конца назад… Эй, там, давай англичашку на пенек! – крикнул виконт в сторону мишеней.

Из-за дерева выступил мушкетер и разместил на уставленном вертикально чурбачке гипсовый бюст усатого мужчины.

– Voila!

Де Жюссак нацелил пистолет в сторону бюста. Гаркнул выстрел. Паскаль закрыл ладонями уши и зажмурился от едкого дыма.

– Ты испугался? – спросил виконт, улыбаясь мальчику.

Тот отрицательно качнул головой и опустил ладони.

– Вот и славно. Теперь попробуй зарядить оружие сам. Да, возьми второй пистолет. Патрон. Смотри, я тебе помогу. Вот, правильно. Готов?

Он присел на колено, держа пистолет вместе с ним.

– Не бойся, – прошептал мальчику на ухо. – Это твой друг. Можешь убить им кошмары, терзающие тебя, и послать их в ад, откуда они никогда не вернутся. Стреляй!

После второго попадания бюст разлетелся на куски.

– Прекрасный выстрел! Теперь попробуй сделать это самостоятельно. Давай следующего англичашку!

Мальчик тщательно соблюдал порядок действий. Когда снарядил пистолет, направил его на де Жюссака.

– Никогда этого не делай, – сказал виконт. – Даже если думаешь, что пистолет не заряжен. Направляй оружие лишь в сторону того, кого собираешься убить. Разве ты хочешь убить меня?

Паскаль отвернулся и медленно направил ствол в сторону бюста, держа пистолет обеими руками. Нажимая на спуск, в последний момент зажмурился. Из-за плотного облака дыма увидел, что верхняя часть гипсовой головы исчезла.

– Теперь ты знаешь, что врага можно убить, если действовать быстро и решительно, – де Жюссак забрал у мальчика пистолет. – Но это крайняя необходимость. Чаще нам приходится сталкиваться с противником, который смертельным врагом не является.

Виконт присел и неожиданно толкнул Паскаля раскрытой ладонью в грудь. Мальчик опрокинулся на спину.

– Дядюшка сказал мне, что я должен охранять тебя от твоих ровесников. Изменим это. Должен сказать, что требуется совсем немного, чтобы они почувствовали к тебе уважение. А когда ты их победишь, одного за другим, они станут твоими союзниками или даже друзьями.

Мальчик встал и отряхнул листья со штанов. Он смотрел на виконта беспокойно и серьезно. Де Жюссак улыбнулся и взъерошил ему волосы.

* * *

Возвращаясь из очередных ночных вылазок по дворцовым туннелям, Паскаль всегда был спокоен, несмотря на то что они полнились странными звуками и картинами, которых он не понимал; обрывками разговоров, содержание которых оставалось ему недоступным; искушающими или отвращающими запахами. Все это выстраивало в его разуме параллельное пространство, соответствующее другому миру, закрытому для остальных обитателей дворца.

На этот раз все было иначе. То, что он увидел в глубине темного лабиринта, было непонятнее в гораздо большей степени, чем все остальное, и одновременно настолько пугающее, что он знал – больше никогда не ступит сюда с тем же доверием и спокойствием, которые неосмотрительно позволял себе ранее.

Паскаль соскользнул на стол, тихонько прошептал заклятие и, когда отверстие затянулось, соскочил на пол. Механическая птица в клетке замахала крыльями.

В комнате кто-то был: сидел в кресле, неподалеку от окна, откуда сочился лунный свет.

– Прости, дружище, что я раскрыл твою тайну, – сказал де Жюссак.

Он подошел к стене и осмотрел плиту, закрывающую туннель.

– Достаточно места для тебя… Наверняка ты можешь так добраться куда захочешь?

Паскаль утвердительно кивнул.

– Я попросил твою опекуншу о встрече с тобой. Разговаривал уже со всеми, кто мог бы мне помочь. Сюда пришел в последнюю очередь, сам не зная, зачем. Паскаль, исчезла Клер. Порой люди исчезают, и мы уже никогда их не видим. Я верю, что в этом случае так не будет, иначе мне пришлось бы… Нет. Послушай. Я разговаривал с отчимом Клер. Ее мать мертва, опекун – это ее отчим, маркиз де Боваль. Ты наверняка понимаешь, что это может значить, тебя самого воспитывал отчим. До сей поры я не допускал мысли, что де Боваль плохо относится к падчерице: на это ничто не указывало. Однако после ее исчезновения и разговора с маркизом я почти уверен, что это его делишки. Он посадил ее под замок. Клер где-то в подвале, и я боюсь того, что с ней может случиться. Никто ни о чем не знает или делает вид, что не знает, даже кардинал говорил со мной неохотно. А это очень странно. Никто не видел Клер уже четыре дня! Я должен узнать, что с ней случилось, где она находится! Ты меня понимаешь?

Паскаль взглянул в сторону входа в туннель.

– Да, – тихо сказал де Жюссак. – Я знаю, что не должен тебя об этом просить. Попытаешься ее отыскать?

По неподвижно стоящему мальчику пробежала дрожь. Он кивнул.

– Спасибо тебе! Подожди до завтрашнего вечера, я принесу письмо для Клер. Верю, что ты ее найдешь. А теперь – до свидания.

Виконт обнял Паскаля, встал и быстро вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Мальчик еще долго не мог заснуть, перед его глазами стояла сеть туннелей, наполненных замирающим эхом непонятных разговоров. Он пытался оттолкнуть от себя картинку комнаты, наполненной желтым сиянием ламп, выбросить из памяти крик, который, казалось, не смолкал.

Он встал с постели и подошел к клетке. Птица повернула голову, глядя на него одним глазом, ухватилась клювом за прут клетки, дернула. Она никогда не спала.

– Паскаль! – крикнул попугай.

Мальчик открыл золотые дверки клетки и дотронулся до головки птицы, которая сперва сжалась, а затем повернулась и легонько клюнула его в палец.

Паскаль закрыл клетку и вернулся в постель.

* * *

Де Жюссак вернулся, как и обещал. Под глазами его были круги. Положил на стол два сложенных листка бумаги и карандаш.

– Это письмо, которое я написал для Клер. Незапечатанное, чтобы ты мог его прочесть. По моей просьбе ты подвергаешь себя опасности, и я хотел бы, чтобы дело, которому ты себя посвятишь, было для тебя от начала до конца очевидным, чтобы у тебя не осталось ни малейшего сомнения относительно моих желаний. Если тебе удастся найти девушку, отдай ей письмо, этот чистый листок и карандаш. Может, у нее нет приборов для письма, а я прошу ее ответить. Есть у меня и еще кое-что, что может тебе пригодиться.

Мужчина стянул кафтан. Под ним была портупея с двумя карманами, из которых торчали пистолеты. На поперечном поясе подвешена пороховница. Виконт снял портупею и осторожно надел ее на мальчика. Карманы с оружием болтались над землей. Подтягивая ремни, он поднял их до бедер Паскаля.

– Вот и славно! Я полагаю, ты должен взять их с собой. Тут – патроны. Помнишь, чему я тебя учил? Заряжай пистолет лишь перед использованием, иначе порох отсыреет и не воспламенится. Чувствую, ты можешь оказаться в опасности, так что подумай хорошенько, прежде чем решишься. Если ты откажешься, мы все равно останемся друзьями… – Де Жюссак произнес это перехваченным горлом. – Знаешь, где комнаты маркиза де Боваля? Возле самой королевской резиденции, в восточном крыле. Я бы на твоем месте начал поиски оттуда. Я снова приду завтра, в это же время, раньше мне удастся. Удачи, парень!

Он встал и быстрым шагом покинул комнату.

Паскаль снял портупею и спрятал ее под одежду в сундуке, затем сел подле лампы с письмом в руках.

Любимая Клер!

Ты исчезла без следа, и я умираю от отчаяния. Не знаю, что с тобой случилось, бегаю, как безумец, расспрашиваю людей, пробуя подкуп и угрозы, но не нахожу и малейшего указания. Меня охватывает ярость, когда я думаю, что с тобой могло случиться нечто плохое, гоню от себя страшнейшие из предположений! Теперь же от отчаяния прибегнул я к средству, которого, быть может, надлежало избегать, поскольку оно ставит под удар персону весьма мне дорогую, единственную и, в определенном смысле, беззащитную – и уж наверняка невиннейшую из нас всех. Я не упоминаю здесь ее по имени, не желая подводить еще больше, чем уже это делаю, прибегнув в отчаянии, возможно, даже к никчемности. Если это письмо сумеет добраться до тебя, ты сразу поймешь, что я имею в виду. И если так случится, шлю тебе приборы для письма, чтобы ты могла, если не располагаешь оными, начертать мне несколько слов. Молю, дай знак, что мне делать. Сделаю все, даже если окажется, что ты по собственной воле не желаешь меня никогда видеть. Тогда я отойду в сторону и оставлю после себя лишь пустое место.

Преданный тебе не на жизнь, на смерть,

Ролан

Паскаль взял из ванной комнаты полотенца, обернул ими локти и колени. В застегнутый карман кафтана спрятал письмо, бумагу и карандаш. Придвинул стол, шепотом отворил пластырь и влез в туннель.

Искать Клер не было нужды: он знал, где она находится. Тремя днями ранее, во время своего путешествия мальчик услышал ее громкий голос. Запомнил место, как и все остальные, но не приближался к нему, не желая тайно наблюдать за девушкой – именно из-за де Жюссака.

Теперь он двигался с инстинктивной уверенностью, как собака, ведомая памятью смеси запахов, сквозняков и повторяющихся шумов. Через час он снова услышал ее голос. Вернее – крики, а после – громкий плач. Приблизился к месту, откуда те доносились. Еще один голос: низкий, твердый, мужской. Снова крик женщины. Хлопанье закрывающихся дверей.

Через отверстия покрытия, с высоты двух метров Паскаль заглянул в комнату. Клер сидела на краю постели, закрыв ладонями лицо. Рыдала. Помещение без окон освещал только слабый свет лампы. Он выждал какое-то время – ничего не происходило. Клер легла на кровать, тихо плача. Паскаль расстегнул карман и вытащил из него письмо. Несколько раз царапнул в покрытие. Клер замерла, а потом резко села на постели, ища взглядом источник звука. Он всунул листок в щель и поскреб снова. Клер встала и посмотрела вверх, заметив листок. Мальчик отпустил бумажку. Девушка подошла и подняла письмо. Несколько раз взглянула в сторону щели и со страхом на лице отошла в самый дальний угол.

Он смотрел, как она разворачивает бумагу и читает, как меняется выражение ее лица.

– Паскаль? – прошептала она.

Он вложил в пустой листок карандаш и протолкнул сквозь щель. Она подбежала, подняла их и тотчас уселась за секретер. Писала быстро, нервно; сложила листок и осмотрелась. Подставила сундук под вентиляцию и всунула ответ вместе с письмом де Жюссака.

– Паскаль! Возьми оба листка. Я не хочу, чтобы кто-то нашел письмо Ролана!

Старалась что-нибудь увидеть через отверстия. В темноте мигнули глаза мальчика.

– Паскаль! Скажи что-нибудь, молю!

Он поскреб пальцем по плите, а затем начал отползать в темноту.

– Прощай! Скажи Ролану, что я его люблю!

* * *

На следующий день виконт де Жюссак, не в силах совладать с эмоциями, прибежал к Паскалю еще до полудня. Когда увидел, что тот вручает ему письмо, вскрикнул и сжал мальчика. Развернул листок и стал читать вслух:

Ролан!

Я молилась, чтобы обменяться с тобой хотя бы словом, но не верила, что мое желание осуществится. Если ты был погружен в отчаяние, то что могла ощущать я, оторванная от света, помещенная в тюрьму, лишенная собственной воли, без возможности передать тебе единое слово. Де Боваль не открыл мне, почему лишает меня свободы. Утверждает, что это на некоторое время, абсолютная и не подлежащая оспариванию необходимость, и чтобы я думать не смела поговорить с тобой.

Хоть он никогда меня не любил, но ведь не старался и ухудшить мою жизнь, и то, как он внезапно поступил, меня очень удивило и напугало. С его слов я сделала вывод, что твоя персона здесь – главная причина, хоть я и не пойму, отчего, – ведь до этой поры мой отчим говорил о тебе, скорее, с легкомысленным равнодушием, чем с нелюбовью. Думаю, за последнее время случилось нечто странное и беспокоящее, нечто, касающееся нашей связи, но чего наверняка не знает и сам Боваль. И все же отношения наши с ним настолько ухудшились, что я стала его ненавидеть – думаю, взаимно, поскольку он даже посмел меня ударить. С отчаянием и бессилием я размышляю о том, как наше счастье столь легко и без всякой понятной причины превратилось в кошмар. Не жди от меня ни указаний, ни советов, как тебе поступать. Лишь одно могу тебе передать – я люблю тебя, всегда буду тебя любить, а ты будь внимателен и береги себя, поскольку вокруг действуют силы, которых нам должно опасаться в наивысшей степени. Обними за меня и того, благодаря кому мы смогли передать друг другу хотя бы несколько фраз!

Целую тебя, навечно твоя,

Клер

Виконт посмотрел на Паскаля безумными глазами.

– Я до смерти тебе благодарен, друг мой, – прохрипел он. – Ты видел де Боваля?

Мальчик отрицательно покачал головой.

– А мне придется с ним встретиться. Твоя миссия завершена. Теперь – моя очередь. Я заставлю преступника освободить Клер. Будет лучше, Паскаль, если несколько ближайших дней ты не будешь покидать дом. Поклянись, что так и сделаешь?

Мальчик молчал, не сводя с него глаз. Виконт взвихрил его волосы.

– Прощай.

И вышел, захлопнув дверь.

* * *

Однако Паскаль не послушался, и, когда Ролан де Жюссак отправлялся на встречу, мальчик появился неожиданно, в самый неподходящий момент и зашагал в нескольких шагах за виконтом.

– Откуда ты взялся? Уходи! Не следи за мной! – Ролан остановился, схватил мальчика и встряхнул его. – Тебе нельзя там быть, это опасно. Не знаю, что случится. Или хочешь навлечь на мою голову вину еще и за это?

Де Жюссак оттолкнул его и побежал, но Паскаль бросился следом. Так они и ворвались в большой зал с высоким прямоугольным потолком, поддерживаемым двумя рядами мощных каменных колонн. Внутрь, через большое округлое отверстие, врывался сноп света. Де Жюссак остановился у одной из колонн.

– Возвращайся домой!

Он попытался схватить мальчика, но тот ловко отскочил и отбежал в сторону. Виконт отказался от задуманного, развернулся ко входу, откуда доносился приглушенный звук шагов. Паскаль отошел к боковой стене. Его внимание привлек ряд неглубоких выемок, размещенных с одинаковыми интервалами. В глубине каждой из них был барельеф нагого мужчины. Мальчик медленно прошелся перед ними. Все фигуры окружал тонкий полупрозрачный кокон. Некоторые едва выступали из глубины камня, иные почти свободно стояли на низких парапетах, соединенные со стеной лишь спинами. Он сосчитал – их было двадцать: пять одинаковых мушкетеров, двенадцать садовников – любой неотличим от других, и еще трое – лакеи.

Кто-то решительно вошел в зал – так, что разнеслось эхо громких шагов.

– Ты здесь, де Жюссак! – рассмеялся маркиз. – Не испугался, что я пошлю пару прислужников, чтобы они спустили с тебя шкуру?

Де Боваль был высоким крепким мужчиной. Он мерил де Жюссака пронзительным взглядом маленьких подвижных глаз, глубоко посаженных на широком лице.

– Я был уверен, что ты захочешь узнать, что было в письме Клер, – сказал де Жюссак. – Я оторвал и отослал тебе лишь его начало. Остальное сохранил: письмо доказывает, что ты без малейшей причины посадил свою падчерицу под замок.

Маркиз вынул из кармана обрывок бумаги.

– Это? А какое это имеет значение? Ничто из того, что Клер могла бы тебе написать, для меня неважно. Я знаю все, она же не понимает ничего, – он смял бумагу и бросил ее на пол.

– Тебе, возможно, не интересно, но содержанием письма заинтересуются другие. Это доказательство твоего преступления, маркиз.

– Да? А что ты, несчастный глупец, можешь знать о причинах моих поступков? Я пришел, потому что мне интересно, как тебе удалось добраться до Клер. Кто предал? Только это, – рассмеялся Боваль. – Ох, я вижу, ты здесь с последним своим союзником. Взял его с собой, чтоб он тебя защитил? – сказал, увидев Паскаля.

– Осторожно! – рявкнул виконт. – Перейдем к делу. Вот мои условия. Ты сейчас же освободишь Клер, я забуду о твоем преступлении, и мы никогда не будем о нем вспоминать.

Боваль покачал головой.

– Письмо ничего не значит. В конце концов, я – опекун Клер, и никому не может быть до этого дела. Нет, дурень. Впрочем… я скажу тебе кое-что. Решение принимал не я. Меня попросили на время спрятать Клер, и эта просьба значила больше, чем приказ. Даже если бы я пожелал, не выполнил бы твоих условий. А я не желаю, поскольку теперь отчетливо вижу, какой ты жалкий глупец.

– Хватит болтать, разбойник! – крикнул де Жюссак. – Поговорим иначе!

Выхватил из ножен рапиру.

– Ролан, достойно ли мне с тобой драться? Разве рана, которую тебе нанес кардинал, уже зажила? – иронизировал Боваль, подбоченившись.

– Защищайся! Так или иначе, я убью тебя!

Де Боваль неохотно вынул оружие. Де Жюссак тотчас атаковал. Маркиз отбил нападение и двинулся вперед с удивительной быстротой.

Паскаль глядел на них, стискивая кулаки. За его спиной раздался сухой треск. Он отвернулся и увидел, как один из мушкетеров, тот, что более других выступал из ниши, медленно шевелится и рвет сдерживающий его кокон.

Маркиз отчаянно вскрикнул: рапира де Жюссака пробила его грудь навылет. Де Боваль выпустил оружие из рук и упал на колени.

– Глупец… Зачем ты это сделал? – простонал маркиз. – Жюссак… беги отсюда… подальше…

Де Жюссак вырвал клинок из тела, и оно сразу упало, сделалось неподвижным. Виконт тяжело дышал. Он поднял с пола обрывок письма Клер и выбежал, ничего не видя.

Мушкетер освободился из остатков кокона и, неуверенно шагая, отправился на другой конец зала, в сторону запертых дверей. Исчез за ними и через короткое время вышел уже уверенным шагом, в полном обмундировании и с оружием на боку. Двинулся к выходу.

Его провожал внимательный, не упускающий ни одной подробности, взгляд Паскаля.

* * *

Кардинал молчал, внимательно читая письмо. Потом взял пустой лист и начертал несколько фраз.

– Я не мог принять Ролана, хоть он и мой друг. То, что он сделал, поставило его в безвыходное положение. Прошу, Паскаль, отнеси ему это письмо, – мужчина придвинул конверт, запечатанный сургучом, к мальчику, но тот не пошевелился на стуле.

– У Ролана есть лишь одна возможность спастись. Это мой приказ для стражи, чтобы его не задерживали. Он получит несколько часов, потом его судьба будет предопределена. Прошу, возьми оба письма. Во втором я объясняю ему… и тебе, Паскаль. Знаю, что для тебя значит Ролан. Он спасется, если покинет королевство. И должен это сделать сразу после того, как ты вручишь ему послание. Пусть отправляется в Англию или Испанию. Там есть люди, которые охотно его примут. Такие всегда найдутся. Говорю об этом – и страдаю, как и ты, парень. Если… если ты решишь, что будешь счастлив, уйдя с Роланом, сделай это.

Кардинал вложил оба письма в руку Паскаля и поспешно вышел.

* * *

Лучники заняли места в ложах высшего уровня, зажгли хрустальные люстры и подняли их, чтобы в сиянии ламп растворились внимательные взгляды многочисленных гвардейцев. В одном из концов зала, из-за ширмы доносились звуки инструментов оркестра, готовящегося работать. Через боковые двери начали входить гости, парами, в разноцветных масках: женщины – в прелестных платьях, мужчины – в парадных одеждах. Они сформировали две колонны и ждали в молчании, покашливая, поглядывая по сторонам; дамы нервно обмахивались веерами.

На возвышение напротив оркестра стали взбираться дети из знатных фамилий: девочки – слева, шепчась и хихикая, мальчики – с неспокойными и неуверенными лицами – по другую сторону трона. Они заняли места у своих табуретов и ждали, как и взрослые. Наконец появился кардинал в черной сутане с красными пуговицами, с выражением усталости на лице. Сел на высоком стуле с подлокотниками, справа от трона.

Мальчики выстроились в три ряда, по росту. Паскаль стоял в первом и с беспокойством поглядывал на людей ниже, пытаясь опознать персон, прячущихся за масками. Неожиданно он почувствовал болезненный удар по затылку. Повернулся. За ним стоял толстый подросток, на голову выше и с длинными рыжими волосами. Зло улыбался и растирал сустав среднего пальца на правой руке.

– Кардиналова кукла, – шепнул он Паскалю с выражением удовлетворения на лице. Стоящие рядом мальчишки заржали.

Паскаль пнул его в пах, а когда тот наклонился с раззявленным ртом, пытаясь перехватить дыхание и слишком поздно заслоняя гениталии руками, ударил кулаком в кончик носа – так, что хрупнуло. Графёнок заорал, покачнулся, кровь залила белую рубаху и голубой камзол.

– Silence! Silence! – повторял стражник, проталкиваясь к ним. Ухватил орущего толстяка за воротник и оттащил назад. – Putain d’merde! – выругался, увидев, что мальчишка весь перемазан в крови.

С противоположного конца зала неслась барабанная дробь. Все замолчали, кардинал привстал с кресла.

Между двумя рядами гостей к возвышению приближалась королевская пара. Король – в черном парике, прямой, высокий, в длинном оливковом плаще охотничьего кроя – вел под руку королеву – в шапочке с синими перьями и жабо, окружающим шею. Она была одета в широкое, вышитое серебром и золотом платье из изумрудного атласа, скрывающее большой живот. Королева шла с чуть склоненной головою, ее лицо закрывала густая темно-зеленая вуаль. Гости, мимо которых она проходила, низко кланялись, а когда королевская чета воссела на свои места, и король махнул рукой, заиграл оркестр, пары задвигались в танце. На свой стул опустился и кардинал, места по обе стороны от возвышения заняла молодежь.

Паскаль с восторгом глядел на пары, двигавшиеся медленно, в ритме спокойной, достойной музыки. Легкие реверансы, едва заметные поклоны, выученные и старательно отрепетированные шаги, касания ладонями и блеск в глазах в отверстиях масок – все это, соединенное с легкими звуками, доносящимися из-за огромной завесы, скрывающей оркестр, вводило его в состояние гипнотического одеревенения. Каждая пара, мужчина и женщина, сближаясь и отдаляясь, не отрывая друг от друга взглядов и искушая грациозностью, создавала отдельный узел. Все вместе они образовывали сложную подвижную ткань, состоящую из людей, их желаний, испуга и воодушевления.

Музыка стала быстрее, танцующие пары закружились, сплелись в динамичный, симметричный узор, который моментально распался и сложился совершенно по-новому. И они снова замедлились, послушные невидимому диктату. Теперь подходили, пара за парой, к самому подножию возвышения, кланялись королю и королеве, после чего разделялись, расходясь в стороны и назад.

Паскаль узнал де Жюссака и Клер. Они как раз приближались, чтобы воздать почести королевской паре, когда королева неожиданно встала со своего места. Оркестр замолк и раздался чистый, возвышенный звук горна.

К паре подступили четыре гвардейца, подхватили окаменевших танцоров и сорвали с их лиц маски. Оба стояли бледные. Королева медленно спускалась по ступеням, неловко неся свой живот. Клер крикнула. Два мушкетера, держа девушку за руки, вывели ее из зала.

Все гости отвернулись, чтобы не видеть разыгрывающейся сцены. Девочки слева истерически запищали. Мальчики вокруг Паскаля, будто по команде, поступили так же, как и взрослые. Тем временем Паскаль продолжал смотреть – как и король.

– Кардинал! – душераздирающе крикнул виконт де Жюссак, видя, что духовник поднимается с перекошенным лицом и идет к выходу.

Королева подошла к виконту, подняла вуаль и поцеловала его в щеку.

Де Жюссак побледнел еще больше, а король взмахнул рукой. Гвардейцы схватили виконта под руки и силой поволокли прочь. Королева опустила вуаль и, посапывая, взобралась обратно на возвышение.