Текст книги "Тибетская книга мертвых (сборник)"

Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Представь, что канал, прямой как стрела, проходит в середине твоего тела от макушки до пупа. В сердце – твой ум в виде белой капли света. Она величиной с горошину, но легкая и нематериальная, как легкое дуновение.

Сверху этот канал открыт на макушке как разинутый рот. При чтении следующих стихов представляй, что будда Амитабха призывается из Сукхавати, Чистой Земли Радости. Он по природе твой собственный коренной учитель. В один момент прибывая из Сукхавати, он остается над отверстием в твоей макушке.

О Учитель, неотделимый от будды Амитабхи,

Вместе со своим тайным окружением

Приди из божественной обители в Чистой Земле Радости.

Молю, сойди из великого сострадания.

Пребывай в благости над макушкой покойного.

Поклоняюсь тебе и совершаю все подношения,

Я признаю мои ошибки и радуюсь всему доброму.

Поверни, прошу тебя, пространное и глубокое Колесо Дхармы.

Останься в мире, никогда не покидай нас.

Все достойное энергии я посвящаю

Делу несравненного Пробуждения.

Затем учитель выполняет подношение мандалы и читает стих поклонения Амитабхе, будде безграничного света, как было сделано до того. Затем читает:

О счастливый сын благородных родителей,

Смертью всегда кончается жизнь,

А смерть не разбирает между молодыми и старыми.

Осознай смысл смерти

И отнесись со вниманием к этим словам.

Не давай блуждать своему уму,

Но крепко удержи его в сердце.

О благородный, не привязывайся к своему трупу,

Ни к оставленным богатствам и собственности,

Ни к бывшим друзьям и родственникам.

Если привязанность возникнет в такой момент,

Есть опасность перерождения голодным духом;

Но если останешься свободным от привязанностей,

То достигнешь Чистой Земли Радости.

О благородный, конец собирания есть рассеяние,

Конец строения есть разрушение,

В конце встречи – разлука,

А конец рождения – это смерть.

Пришло время твоей смерти,

Но в этом ты не одинок.

Смерть – судьба всего живущего.

Знай, что ныне ты мертв,

Но пусть это тебя не волнует.

О благородный, никому не повезло больше, чем тебе,

Никого нет счастливее тебя.

Ибо на лотосе и лунном диске над твоей головой

Сидит всеобщий коренной учитель,

Неотделимый по природе от будды Амитабхи.

Моли его сейчас очистить и открыть тебе

Путь к переносу сознания.

Сосредоточься со всею силою,

Поднося ему эту молитву.

Владыка Амитабха, будда безграничного света,

Воплощение совершенных целей прибежища,

Герой, спасающий живых существ от низших перерождений,

Кормчий, что ведет существа к Чистой Земле Радости,

К тебе я обращаюсь с молитвой.

Защити живые существа от зла.

Освободи их от опасных путей бардо.

Удержи их от возврата в низшие царства.

Веди их в Сукхавати, высшую обитель.

Эти два последних стиха каждый повторяет три раза. Исполняющий ритуал представляет, что лучи света в виде крючков исходят из сердца Амитабхи и входят через отверстие на макушке покойного, достигая его пупа. В ходе движения лучи света захватывают каплю в сердце покойного, которая по природе представляет его сознание. Все энергии тела ведут себя как железные опилки под действием магнита, и могучий ветер энергий поднимается от пупа ниже капли.

Учитель произносит слог ХИК, и капля в сердце покойного подскакивает до горла. Второй раз произносится ХИК, и капля сознания подскакивает от горла до лба. Третий раз учитель произносит ХИК, и капля подходит к макушке.

Затем учитель выкрикивает ПХАТ, и капля сознания вылетает из отверстия на макушке, входя в сердце будды Амитабхи и становясь одной природы с ним.

Амитабха, будда безграничного света, мгновенно возвращается в Сукхавати, забирая с собой сознание покойного, где оно примет перерождение в небесной форме в цветке лотоса. Амитабха испускает лучи света из своего сердца, они достигают лотоса, заставляя его лепестки открыться. Так покойный впервые лицезреет чудесный лик будды Амитабхи и получает счастье слушать его нектароподобный голос. Там он будет пребывать в медитации, пока не достигнет состояния полного Пробуждения.

Учитель должен пребывать в медитации на этой мысли несколько мгновений, а затем завершить ее подношением молитв и стихов благопожелания.

Таков процесс указания покойному на природу бардо и ведения сознания к чистому перерождению.

Затем выполняющий ритуал призывает образ Ваджрасаттвы, алмазного героя, воплощающего йогу очищения, и в его присутствии приносит такую молитву:

Пусть этот человек по имени (имярек), что ушел из жизни и перешел на другую сторону мира, освободится от привязанности к прекрасным формам этого мира, какие видит глаз. Пусть будет у него счастливая возможность радоваться объектам зрения, но так, чтобы достичь чистого наивысшего Пробуждения.

Пусть не будет у него привязанности к мелодичным звукам, что слышит ухо, но будет счастливая возможность радоваться объектам слуха так, чтобы достичь чистого совершенного Пробуждения.

Пусть не будет у него привязанности к сладостным ароматам, воспринимаемым носом, но будет счастливая возможность радоваться объектам обоняния так, чтобы достичь чистого наивысшего Пробуждения.

Пусть не будет у него привязанности ко множеству яств этого мира, но будет счастливая возможность радоваться разной еде так, чтобы достичь чистого наивысшего Пробуждения.

Пусть не будет у него привязанности к чувственным контактам, что дает ощущение, но будет счастливая возможность радоваться объектам так, чтобы быстрее достичь чистого наивысшего Пробуждения.

Короче, пусть не будет у него привязанности к каким-либо объектам чувственного опыта, но будет счастливая возможность радоваться объектам пяти чувств так, чтобы быстрее достичь чистого наивысшего Пробуждения.

О благородный, что ушел из жизни,

Ты должен оставить позади всех родственников и друзей.

Не привязывайся к ним, но приготовься

Встретиться с безграничной добротой.

Не привязывайся к пяти сферам чувств,

Но пусть будет у тебя счастливая возможность

Радоваться объектам чувств

Как средствам достижения наивысшего Пробуждения.

Да очистятся твои тело, речь и мысль

Наивысшим драгоценным светом,

Исходящим от высокого поля сокровищ:

Будды, Дхармы и Сангхи.

Да пройдешь ты быстро пять путей,

Ведущих к наивысшему Пробуждению:

Пути накопления добродетели,

Упражнения в йоге, просветления, созерцания и

Несравненный путь учебы.

Да достигнешь ты этого пятого пути,

Что за пределом всех помрачений,

Пути конечного освобождения.

Да очистишь ты все дурные побуждения

И достигнешь стадии совершенства.

В этом месте исполняющий ритуал должен зародить уверенность в том, что покойный определенно принял перерождение в Сукхавати, Чистой Земле Радости.

Ранее в ходе ритуала труп становится вместилищем всей дурной кармы, грехов и духовных помрачений покойного, и таким образом сознание покойного отделяется от всех недостатков и отрицательных свойств. Поэтому труп как вместилище всего дурного от покойного есть то, что должно быть истреблено огнем мудрости. Медитируя таким образом, учитель возглашает:

О сын благородных родителей, удели мне

свое внимание.

Ты, что умер и покинул нас, услышь меня теперь.

Пылающий огонь пяти мудростей Будды

Уничтожает как горючее пять твоих загрязненных скандх.

О сын благородных родителей, удели мне

свое внимание.

Ты, что умер и покинул нас, услышь меня теперь.

Пылающий огонь четырех сосредоточений

Уничтожает как горючее пять твоих загрязненных элементов.

О сын благородных родителей, удели мне

свое внимание.

Ты, что умер и покинул нас, услышь меня теперь.

Пылающий огонь сострадательной бодхичитты

Уничтожает как горючее шесть твоих загрязненных сил восприятия.

О сын благородных родителей, удели мне

свое внимание.

Ты, что умер и покинул нас, услышь меня теперь.

Пылающий огонь шести мудрых дакини

Уничтожает как горючее шесть загрязненных объектов восприятия.

О сын благородных родителей, удели мне

свое внимание.

Ты, что умер и покинул нас, услышь меня теперь.

Пылающий огонь трех тел Будды

Уничтожает как горючее твои тело, речь и мысль.

Ради блага всех живых существ,

Пусть сей же момент покойный достигнет

Трех совершенных тел Будды

И пяти запредельных мудростей.

Почтительно склоняюсь перед Вайрочаной, буддой сияющей формы,

Он, являющий мудру высшего Пробуждения,

Чье ваджрное тело – мудрость Дхармадхату,

Преображает пространство неведения в мудрость сияющей пустоты.

Почтительно склоняюсь перед Ваджра Акшобхьей, бесстрастным

буддой,

Он, являющий мудру подавления зла,

Чье ваджрное тело – зерцалоподобная мудрость,

Преображает землю привязанности в ваджрную неколебимость.

Почтительно склоняюсь перед Ратнасамбхавой, саморожденной

драгоценностью,

Он, являющий мудру высшей щедрости,

Чье ваджрное тело – мудрость равномерности,

Преображает огонь гнева в пылающие ваджрные драгоценности.

Почтительно склоняюсь перед Амитабхой, буддой безграничного

света,

Он, являющий мудру совершенного созерцания,

Чье ваджрное тело – всеразличающая мудрость,

Преображает воду страсти в алмазное знание.

Почтительно склоняюсь перед Амогхасиддхи, буддой действия,

Он, являющий мудру прибежища,

Чье ваджрное тело – всесовершающая мудрость,

Преображает ветры зависти в ваджрное деяние.

Таков полный ритуал заботы об умершем. Учитель должен завершить его чтением 100-слоговой мантры и молитвами о продлении жизни учителей. Ему следует также украсить завершение несколькими стихами посвящения заслуг и молитв благим условиям наполнения мира счастьем, умиротворением и радостью.

Пусть все блага от написания этого текста помогут бесчисленным живым существам найти свой путь к счастью и освобождению. Я, Лама по имени Махасукха, написал это по просьбе нескольких учеников, желавших иметь ритуальный текст заботы об умершем, который можно было бы легко исполнять, а кроме того соответствующий традиции могущественной Ваджрабхайрава-тантры, метода Алмазного разрушителя смерти. Поэтому я написал этот труд, проистекающий из учений многих учителей и духовных наставников. Пусть он будет драгоценностью, исполняющей все желания, для тех, кто станет помогать живым существам, завершившим свою жизнь, и пусть с его помощью бесчисленные живые существа найдут свой путь к благому перерождению.

Глава IX

Раз к Смерти я не шла – она

Ко мне явилась в дом —

В ее коляску сели мы

С Бессмертием втроем.

Эмили Дикинсон

Предварительное замечание

Последняя в этой антологии – короткая вдохновенная поэма Седьмого Далай-ламы. Седьмой – это мой любимый автор среди всех ранних Далай-лам; его жизнь – это пример простоты и красоты совершенного мудреца[588]588
  Шестой Далай-лама отказался стать монахом. Его разгульная жизнь была, вероятно, одной из причин любви народа к простоте Седьмого Далай-ламы. Отклики на необычное поведение Шестого привели к неожиданным движениям и трудностям в Центральной Азии. См. книгу: Sixth Dalai Lama. Love Songs of the Sixth Dalai Lama. Transl. by K. Dhundup. Dharamsala, 1981.


[Закрыть], а его сочинения стоят среди лучших созданий Земли снегов с тех пор, как она познакомилась с литературным искусством, вплоть до наших дней. Каждый из ранних Далай-лам велик по-своему, и большинство из них были плодовитыми писателями[589]589
  Мы видели материалы нескольких других Далай-лам в предыдущих главах. Первый, Третий и Пятый Далай-ламы были особенно плодовитыми авторами. Поздние, от Девятого до Двенадцатого, написали очень мало, поскольку все они жили очень недолго.


[Закрыть]; но Седьмой столкнулся с чрезвычайными внутренними сложностями в Тибете. Это была эпоха, полная интриг, конфликтов, войн и резких перемен, монгольских разорительных набегов с севера[590]590
  Монголы под предводительством Лхавзан-хана вторглись в Тибет и свергли Шестого Далай-ламу, после чего он умер. Лхавзан-хан правил в Лхасе, пока восстание, поддержанное Китаем, не заставило его уйти. Это привело к воцарению юного Седьмого Далай-ламы, но китайцы, видя тибето-монгольскую рознь, использовали ее как средство для укрепления собственной власти в Центральной Азии.


[Закрыть], коварные китайские заговоры на востоке, борьба между различными группировками в его собственном народе. Как-то он прошел через все это, не уступая никакому злу этого периода, и когда он умер в 1757 году, Тибет переживал уход одного из самых любимых святых, появившихся в его долгой и таинственной истории.

Размышления о смерти сопровождали Седьмого Далай-ламу в течение всей его жизни и многократно отразились в его сочинениях. Несомненно, это происходило частично потому, что он практиковал и много учил в традиции преемственности Атиши[591]591
  Это медитация смерти линии преемственности Атиши, приведенная в шестой главе.


[Закрыть], в которой медитация смерти играет важную роль, но в его сочинениях можно почувствовать, что это нечто большее, что он выражал постоянную опасность, которая, как он ощущал, окружала его.

Эта поэма, выбранная мною из многих им написанных, называется просто «Размышления о путях непостоянства». Вероятно, это самая известная его поэма среди тибетцев, любимая за свои типично тибетские образы. Можно почти почувствовать запах тибетского чая с маслом и ячменной мукой в нем и вкус ячьего сыра. Он говорит о смерти и непостоянстве, но черпает свое вдохновение от золотящихся горных вершин, опоясанных туманом, от бирюзовой зелени полей, от солнца, что «как зонт» встает в небе. Мы чувствуем, как он осознает преданность тибетцев к своей персоне и свою растерянность перед этой наивной верой: «Старые и молодые, они умирают день за днем, прося меня отправить их души в Чистую Землю или предсказать их будущее перерождение». Мы почти видим, как он выглядывает из окна Поталы: «В чреве огромной равнины подо мною Костры бродячих торговцев светятся как звезды. Но завтра они уйдут, оставив только мусор». Пятый Далай-лама писал гораздо более умные вещи, но совсем не так трогательно и без такого простого очарования. Шестой Далай-лама сочинял куда более таинственные стихи, но не с такой определенной чувствительностью. И этот постоянно повторяющийся рефрен: «Мой ум обращается к мыслям о моей смерти» – как непрерывное гудение тибетского монашеского ритуала.

Смерть и умирание – это простейшее явление в жизни, но и наиболее глубокое. Оно может одновременно ужасать и утешать. С одной стороны, оно придает нашей жизни предельную осмысленность и напряженность, тогда как с другой, кажется, лишает нас всякой цели и устремленности. Седьмой Далай-лама глубоко чувствует эту красоту и ужас смерти и создает необходимое напряжение в своих стихах, балансируя между этими двумя настроениями.

Размышления о путях непостоянства

Гьялва Калзанг Гьяцо, Седьмой Далай-лама

О Лама-лха [592]592
  Это термин, буквально означающий «гуру как божество» (в смысле, божество как Будда), является переводом классического санскритского термина «гурудева».


[Закрыть] , мое Прибежище, мой отец,

Воспоминание о тебе рассеивает все печали,

К тебе за духовным водительством я обращаюсь,

Благослови мой дух твоей преображающей силой,

Чтобы мысль о смерти никогда не ускользала от меня,

Чтобы мог практиковать я святую Дхарму совершенно.

На золотых горах далеких

Туман лежит, как пояс на лугах.

Он твердым кажется сейчас, но скоро он растает.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Весной в тепле все в рост идет,

Побегов бирюзовых зелень.

Теперь же осени конец, поля лежат сухи и голы.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

На каждой ветке в моем саду

Гроздья плодов румяных и спелых.

Но ни одного не останется скоро.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Из-за пиков горы Поталы

Солнце встает, как зонтик в небе.

Но вот оно село, зашло в западные пределы.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

День за днем умирают старые и молодые.

Просят меня отправить их души в Чистую Землю

Или предсказать их перерожденье.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Серые тучи небо закрыли,

Первые капли упали дождя,

Северный ветер уносит их в тьму.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

В чреве равнины, внизу, подо мною,

Бродячих торговцев костры, словно звезды.

Но завтра уйдут они, лишь пепел оставив.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

В теплые летние дни полнится жизнью земля

И радостью полны сердца людей.

Зимний ветер холодный, обрушившись, радость уносит.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Дракон бирюзовый высоко в лад надо мной прогремел,

Вокруг меня кукушки сладко куковали,

Но время пронеслось, и где они теперь?

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Дхарма, драгоценное ученье Пробужденных,

Лекарство высшее, от всех недугов средство.

С чистых земель времен былых святые смотрят вниз.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Как трудно мать оставить, что взрастила нас,

С родными и друзьями распрощаться,

Хотя с теченьем лет порвались нити связей.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Вот юноша, чей в будущее взор стремится,

Строит планы вперед на годы, – умирает,

Едва оставив след. Где он теперь? Ушел.

К мыслям о смерти мой ум обращен.

Будда достиг славного бессмертного ваджрного тела[593]593
  Ваджракая. Подразумевается, что святой управляет элементами в собственном теле и, таким образом, продолжительностью своей жизни. Он сам выбирает время своей кончины. Поэтому говорится о «сцене смерти», разыгрываемой на благо учеников.


[Закрыть],

Но и он представил сцену смерти.

Тело это из плоти, крови и костей, покрытое кожей,

Как пузыри на воде, обречено уничтоженью.

С рожденья самого дитя родителей старенье видит,

Как с каждым днем они к могиле ближе, видит.

Как можешь говорить мне: «Но ведь я все молод?»

Остерегу тебя, надежды нет от смерти где укрыться.

Сегодня утром полны ожиданий, с подъемом

Обсуждали замыслы врагов, земли своей защиту,

А ночь пришла – собаки, птицы хищные терзали их трупы.

О, кто из них поверил бы, что умереть сегодня им придется?{Седьмой Далай-лама не датировал свою поэму. Может быть, этот стих – отголосок жестокой битвы, разыгравшейся во время вторжения Лхавзан-хана? Или речь идет о более поздних событиях, когда он сам семь лет прожил в изгнании в Восточном Тибете?}

Ищи и спрашивай среди народа своего

Хоть одного, кому б сто лет минуло.

Как повезет тебе, коль ты найдешь такого.

Ты думаешь еще, что смерть тебя не ждет?

Если вглядишься, обдумаешь глубже

Вещей и людей появленье вокруг,

Увидишь, что все в постоянном теченье,

Непостоянства учитель – весь мир.

Я помню это тело и ребенком,

Как юношею стало постепенно.

Теперь же члены скрючены и стары,

На собственное тело мне даже смотреть противно.

Ум сам непостоянен, колеблясь непрерывно

Меж чувством удовольствия, иль боли, или безразличья.

То кармы должные плоды,

То доброй, то дурной или нейтральной{К сожалению, трудно передать размер стиха. Смысл в том, что даже законы кармы (добро порождает счастье, зло – страдание и апатию, скуку) могли бы напомнить нам о непостоянстве, а в определенный момент о преходящей природе духовного опыта.}.

Взгляни где хочешь на себя или других,

Жизнь вспышке молнии подобна.

Как слуги Ямы окружат тебя с крюками,

Как ты считаешь, что с тобой случится?

Друзья, родные, собственность, богатство

В глазах мирских людей сияют блеском.

Так в кандалы привязанности сами они себя сковали.

В восторге нынче, а каков конец?

На смертном ложе распростерто тело,

Последние слова прошепчут губы,

А память развернет в последний раз прошедшего картины.

Когда придет к тебе последний час?

И если ничего не создал ты, помимо скверной кармы,

Лишенным благ предстанешь ты в загробном мире.

Куда пойдешь ты после смерти?

Лишь мысль об этом трепетать тебя заставит.

Поэтому я сам и те, что мне подобны,

Должны отринуть прочь бессмысленность сует,

Себя вверяя гуру, созерцанья божествам и дакини,

Моля их к смертному пути нас приготовить.

Чтоб с радостью и верой умереть

В сиянье белое лучей духовного сознанья,

Сейчас себя готовить нужно,

Познать глубины сутр и тантр.

Пусть эта песня всех подобных мне,

Неверующих, чуть получше дикарей,

Охватит пламенем самоотреченья.

Пусть разовьется дух их,

Пусть они достигнут освобожденья.

Колофон: Стихи для медитации путей смерти и непостоянства, для воодушевления себе и другим.

Эпилог

Пусть ум взрастает, согласно способностям его, до величия тайн, а не тайны втискиваются в ограниченность ума.

Фрэнсис Бэкон. «О принципах знания»

Как мы увидели, тибетская традиция смерти и умирания – это конструкция, состоящая из многих элементов, здание, построенное из различных материалов. Некоторые из них открыто рациональны, как медитативные системы, представленные первыми двумя главами этой антологии. Другие аспекты мистические, в йогическом вкусе, как, например, шестая и седьмая главы. Есть также достаточно оккультных материалов, таких как текст пятой главы, и необозримое море ритуальных наставлений, связанных с посмертным существованием, как в восьмой главе. Кроме того, есть поэмы, молитвы, песни о реализации, случаи ясновидения и очевидно бесконечное разнообразие второстепенных жанров литературы, излагающих другие грани традиции. Каждая из этих тем легко может составить предмет исследования, и каждая действительно может заполнить несколько томов, не исчерпав полностью источников.

Действительно, все предшествующие исследования тибетской традиции смерти и умирания концентрировались на одном или другом из этих предметов. Такой подход имеет то преимущество, что может более детально изучить особые моменты, но также и недостаток в том, что представляет частный взгляд на систему в целом и создает риск искаженного восприятия в сознании читателя. «Тибетская книга мертвых» в полной мере использует это преимущество, но и создает несколько искаженный образ общей тибетской традиции. Эта книга чудесна, как в оригинале, так и в переводе, но она породила целое поколение западных тибетологов-любителей с представлением о тибетских ламах как магах-ритуалистах, чье главное занятие – сидеть и читать оккультные тексты на ухо трупам. Я имею в виду книгу д-ра Тимоти Лири «Психоделический опыт, основанный на тибетской книге мертвых», не отличающуюся правильным пониманием (хотя, несомненно, это помогло распродать больший тираж книги). Сколько раз на Востоке я видел, как ламы делали круглые от удивления глаза на европейцев, чье представление о тибетском буддизме основывалось на подобных книгах.

Данная книга, «Смерть и умирание в тибетской традиции», – это попытка взглянуть на тибетскую систему смерти и умирания как на живое органическое целое. Она ни в какой степени не намерена заменить или дать альтернативу «Тибетской книге мертвых», но скорее представляет дополнение к ней и другим работам на эту тему, появившимся ранее. Ее цель – дать обзор системы как целостного подхода к жизни и смерти и таким образом расширить территорию, освоенную ранними работами в этой области. Написанием этой книги я хотел сделать предшествовавшие исследования более полезными для серьезных ученых, дав им перспективу всей традиции. Для этого я собрал некоторое количество переводов, иллюстрирующих мои темы. Их назначение – представить жанры этой литературы, и каждая часть выбрана как образец своего жанра.

У тибетцев есть пословица: «Учение Будды подобно подушке, за какой угол ни схватишь – все твое». Вероятно, нигде это не столь очевидно, как в учении о смерти и непостоянстве, которое проходит через буддийскую доктрину на всех уровнях. Как указывает Геше Даргье во второй главе, оно включено в первую проповедь Будды в Оленьем парке близ Бенареса, когда он говорил о четырех благородных истинах, и оно было в последнем его поучении, когда он умирал перед своими учениками и с последним вздохом произнес: «Все вещи непостоянны. Трудитесь усердно ради собственного спасения».

Будда проповедовал сорок пять лет, и его учения, разделенные между колесницами хинаяны, махаяны и ваджраяны, действительно богаты и необъятны. Тибетцы посвятили свои усилия впитыванию этих учений из Индии и их ассимиляции в свою собственную культуру с преданностью, интенсивностью, искренностью и на редкость замечательным нескончаемым рвением. В отличие от других буддийских стран, которые принимали буддизм из той или иной части Индии, в тот или иной особый период, тибетцы систематически импортировали буддизм отовсюду в Индии, где его можно было отыскать, на протяжении почти тысячи лет. В этом смысле тибетский буддизм – это нечто особое, представляющее полную индийскую буддийскую традицию во всех аспектах хинаяны, махаяны и ваджраяны. В понятиях буддийского наследия проблем смерти и умирания тибетская традиция уникально богата линиями преемственности из этих трех колесниц. Ламы в Тибете не удовлетворялись тем, что эти проблемы были даны в сухих словах переведенных книг, следовательно, тибетская литература изобилует оригинальными сочинениями в различных линиях преемственности. Эти комментаторские работы обильно цитируют индийское буддийское писание, чтобы показать источник каждого отдельного учения. Это служит для показа их намерения сохранить и развить чистую буддийскую веру, не просто бездумно повторяя учителей прошлого, но из уважения к вечной мудрости, выраженной совершенными учителями традиции, использовать знание прошлого как трамплин в настоящее и будущее. В моей антологии я не использовал тибетские книги, переведенные с санскрита, а выбрал вместо этого оригинальные материалы. Они представляют тибетскую традицию как живую систему гораздо лучше, чем переводы индийских книг. Я, однако, подобрал тибетские материалы, обильно цитирующие ранние индийские источники, чтобы показать, что тибетская традиция несомненно прочно стоит на фундаменте, заложенном Буддой и индийскими учителями. «Ламаизм»{Трудно сказать, кто первый использовал термин «ламаизм», но он наиболее распространился благодаря книге Л. Уодделла «Буддизм Тибета или ламаизм», вышедшей еще в 1895 году и ставшей одним из первых источников для изучения Тибета и его культуры на Западе. К сожалению, Уодделлу очень не нравился тибетский буддизм, и, посвятив много лет жизни описанию различных аспектов тибетской культуры, он тем не менее сразу же стал описывать его как извращение подлинного буддизма. Он широко пропагандировал тот взгляд, что тибетский буддизм, или «ламаизм», полностью испорчен тибетским шаманизмом. А поскольку его работы использовались как основополагающие позднейшими учеными, этот сугубо ошибочный взгляд нашел отражение в работах следующего поколения, и даже сегодня, почти через 100 лет, всплывает время от времени. Нечего говорить, что тибетские учителя считают как это слово, так и воззрение исключительно оскорбительными.}, как часто называют тибетскую культуру, – это просто индийский буддизм, сохраненный и развитый тибетскими учеными и йогами Страны снегов. «Упадочный тибетский буддизм, испорченный шаманистскими пережитками старого Тибета», о котором мы читаем в столь многих западных книгах, в действительности – упадочный и испорченный плод западного воображения, явившийся из-за недостатка подлинного изучения этой традиции. Тибет тратил огромные усилия, чтобы получить чистые буддийские линии преемственности из Индии и сохранить их, не дав им прийти в упадок от разрушительного действия времени. Любой объективный наблюдатель, изучивший исторические обстоятельства линий передачи традиции и содержание многочисленных тибетских комментариев, легко увидит, что это именно так, а не просто приукрашивание истории. Большое число буддийских санскритских текстов, найденных в Непале и других местах, подтверждают эту точку зрения{Warder A. K. Indian Buddhism. Delhi, 1970. Winternitz. History of Indian Literature. Calcutta, 1927.}.

Тайна смерти – это загадка, которая, вероятно, никогда не будет решена в научном, окончательном смысле. Возможно, она навсегда останется в сфере личного духовного знания, частью мистического восприятия, которое отделяет святых от обычного человечества с начала времен. Это реальность, которую мы ежедневно видим вокруг нас, но никогда действительно не прилагаем к себе, иначе как в самом поверхностном, интеллектуальном измерении. Для всех, за исключением немногих, хотя они и знают о смерти с детства, в конце концов смерть приходит как шок, ужасная угроза и трагедия.

Наше западное общество идет на все, чтобы только забыть смерть и спрятать ее с глаз долой. Как говорит д-р Кублер-Росс: «Чем больше наши достижения в науке, тем больше, кажется, мы боимся и отрицаем реальность смерти… Мы используем эвфемизмы, мы придаем мертвецам вид спящих, мы увозим детей, чтобы охранить их от волнений и суеты в доме, мы не позволяем детям навещать своих умирающих родителей в больницах, мы ведем долгие споры, следует ли говорить умирающим пациентам правду… Может быть, следовало бы задать вопрос: «Становимся ли мы более или менее гуманными?»{Kubler-Ross E. On Death and Dying. New York, 1969.}

Буддизм придерживается прямо противоположного подхода к смерти. Если мы должны вести счастливую, здоровую, полезную жизнь, следует все время держать на переднем плане сознания нашу непостоянную природу. Повторю отрывок, приведенный Геше Даргье во второй главе: «Если, встав утром, не размышлял о смерти, все утро пройдет понапрасну. Если не размышлял о ней в полдень, весь день пройдет понапрасну. Если же не размышлял о смерти вечером, ночь будет потеряна бессмысленно». Таково в двух словах буддийское понимание этого.

Человек прошел долгий путь за последние несколько тысячелетий, но, хотя мы достигли материального прогресса, кажется, нет какого-либо значительного роста во внутреннем мире и счастье отдельных людей. Средний человек на улицах Нью-Йорка или Лондона при близком рассмотрении являет столь же много, если не больше, признаков беспокойства и внутреннего страдания, чем человек из примитивного, но духовно развитого селения в Азии или Африке. Да и все человечество как единое целое кажется не ближе к идеалу всеобщего умиротворения. Что-то было упущено в колесе прогресса.

Буддийский ответ – это осознание непостоянства и смерти. Через это осознание мы потеряем привязанность к бессмысленным устремлениям и достигнем более глубокого чувства нашей человечности. Понимая нашу собственную человечность, мы сможем увидеть человечность в других. Поэтому такое осознание, во-первых, обрывает наши привязанности к саморазрушительным целям, а во-вторых, увеличивает нашу терпимость и понимание других. Умеряя наши привязанности и нетерпимость, оно ослабляет цепь негативных действий, заставляющую нас вредить себе и другим из-за незнания нашей общей человечности. Кроме того, через понимание смерти мы преодолеваем ее отрицательное воздействие, достигая состояния бессмертия. Вот почему как в своей первой, так и в своей последней проповеди Будда говорил о смерти и умирании.