Текст книги "Учитель Истории (СИ)"

Автор книги: Артур Гафуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Глава XXV: Как поймать привидение

– Не могу поверить, что согласился на этот бред, – бурчал я себе под нос, попутно натягивая на уши тонкую, совсем не защищавшую от холода шапку. – Почему нельзя было дождаться менее морозной погоды?

– Да, – в тон мне ответил Лев. – Жалко, что ты согласился. Ты, а не Полина. С ней было бы веселее.

– А со мной что?

– А ты нытик и зануда.

– Благодарю покорно. Я тоже отношусь к тебе со всей возможной симпатией.

– Слышу сарказм.

– Да ну? Тогда поздравляю: у тебя шикарный слух.

– Тише вы, оба, – шикнула на нас возглавлявшая шествие Женя. – Спугнете.

– Кого спугнем, – не сдержался я. – Ворон? Так они уже давно все околели.

– Эй, братан, если замерз, у меня тут есть…

– Водка? Лев, откуда у тебя водка в час ночи?

– А ты думал, что после десяти часов вечера вся алкогольная продукция по мановению закона испаряется из бутылок? Заранее купил и с собой принес. Не тупи, Филиппушка.

– Ребята, – подключился Сизов. – Ну тише вы, правда. Женя же просила.

– Каблуук, – протянули мы дружно в один голос.

– Да ну вас, – обиженно засопел учитель.

– Мальчики! – повторно воззвала девушка. – С вами не то, что в разведку – до ларька за пивом не сходишь. Заткнитесь все, ладненько?

– Есть, мэм.

Охотиться за пресловутым призраком мы отправились вчетвером. Полина пришла в ужас от одного только предложения и поспешила скрыться в своей комнате. По ее словам, затея все равно была обречена на провал: за три года поймать местную аномальную сущность так никому не удалось, хотя редкие попытки предпринимались. Опечаленный отказом своей новой знакомой Еремицкий попытался дать задний ход, но было поздно: идеей ночной охоты загорелась Женя. А к ней тут же подключился и несчастный, только-только оправившийся от гриппа школьный учитель. Подумав немного, Лев решил, что пасовать, когда он сам выступил инициатором, как-то не по-мужски, и тоже дал «добро», тем самым лишив себя общества Полины, которая, похоже, ему понравилась. Ну а напоследок он заявил мне (на ушко, разумеется, чтоб никто больше не слышал), что нас вдвоем он не оставит, а потому я тоже иду вместе с ними. На мои увещевания, что мы с Полиной останемся в разных комнатах и даже на разных этажах здания, и вообще я собираюсь спать, и, к тому же, женат, так что никого интереса не имею и конкуренции не представляю, а если бы и представлял, то подкатывать к девушке, уже приглянувшейся другу, как-то не по-мужски… В общем, мне все равно пришлось идти.

Поскольку в одиннадцать часов вечера пустующее общежитие закрывалось, а сторож отправлялся в свою каморку, где у него уже было заготовлен билет на поезд до страны грез, выбираться наружу пришлось через окно моей комнаты. Предварительно содрав с него все утеплители. Я протестовал, но кого это интересовало? Видимо, из всей нашей разношерстной компании я один в свое время вдоволь наигрался в детство и не выражал к предстоящей охоте ни малейшего интереса. Ребят же охватил какой-то непонятный азарт, их вдруг накрыла неуемная жажда открытий, желание совершить нечто особенное, экстравагантное…

Впрочем, и азарт, и жажда, и даже желание были довольно быстро охлаждены температурой окружающей среды.

– Что-то и вправду морозно, – стуча зубами заметила Женя полчаса спустя, когда после долгого петляния дворами, гордо поименованного «обходным маневром», мы наконец вышли к той же самой площадке, правда, с обратной стороны. – Почему эволюция не смогла снабдить нас защитой получше, чем эта тонкая, вечно трескающаяся и покрывающаяся морщинами кожа?

– Потому что тогда, – в тон ей ответил доктор. – Нас не сдерживал бы температурный фактор, и мы захватили бы эту планету намного раньше. И к сегодняшнему дню, скорее всего, уже успели бы полностью ее разрушить. А так пока еще ничего, держится.

– Так себе теория, – заметила девушка. – Но насчет шерсти я не шутила: она бы очень пригодилась сейчас… Ты что, сдурел?! Даже не вздумай!

– А что? – сконфуженный Сизов поспешно застегнул молнию своей куртки. – Я же как лучше хотел…

– Я тебя только-только от обморожения и воспаления легких спас, Шиз, – разозлившийся Еремицкий влепил другу легкую затрещину. – А ты тут в джентльменов играешь? Пусть Фил раздевается.

– Э, а я-то тут…

– Ты болел? – глаза Жени удивленно округлились. – Я не знала… Что случилось?!

– Подозреваю, ты вообще мало про него знаешь, – усмехнулся в услы Лев.

– Может быть…

На секунду над компанией повисла тень недавнего разговора в коридоре общежития.

– Так, – кашлянул Евгений. – Что вы все про меня да про меня? Лёва, у тебя ведь водка есть? Раз холодно, давайте пить.

– А давайте, – согласились все.

Мы разместились в «избушке Бабы Яги» – небольшой детской постройке, что сиротливо возвышалась на самой окраине площадки. Я тоже согласился на «продолжение банкета», ибо замерз не меньше остальных. Хотя обычно водку не пью. Но тут выбирать не приходилось: либо внешние стимуляторы, либо… Блин, и почему я не послал Еремицкого с его дурацкими закидонами еще там, в тепле? Не морозил бы сейчас задницу в этом темном курятнике, где так тесно, что, рассевшись, мы уперлись друг в друга коленями, а мирно спал бы в своей мягкой постельке. В продуваемой всеми ветрами комнате…

– Фил, ты чего хмурый такой? Скучно? Каждый день в таких приключениях участвуешь?

– Не скучно, – ответил я, стараясь сжаться в как можно более плотный комок. – Просто у нас стаканов нет, а из горла пить как-то не комильфо.

– Кто тебе сказал, что нет? – подмигнул мне Лев. – У кого как, а у меня раскладной стопарик всегда с собой. Еще пять лет назад в охотничьем магазине купил. Жеха, держи.

– Алкашня.

– Мы с тобою бодхисаттвы.

– Чего? Ты бредишь?

– Это из песни, – засмеялась Женя. – Я ее знаю.

– Все ее знают, – соврал я. – Товарищи, а вам не кажется, что для ночной засады мы уж слишком шумим? Так больше шансов, полиция объявится, чем это ваше привидение.

– А ведь юрист прав, – поддержал меня Лев. – Тише друзья. Протяните руки. Сейчас я согрею ваши тела волшебством…

Полчаса спустя мы все уже были изрядно навеселе. Ну, кроме Еремицкого. Он, с учетом выпитого ранее, был навеселе уже КОНКРЕТНО. Малюсенькие порции огненной воды, если их принимать достаточно часто, дают куда более интересный эффект, чем потребление того же напитка сразу и в больших количествах. Мало того, что мы согрелись, так еще и благостное настроение накатило. Правда, где-то в уголке моего сознания билась мысль, что всего в полусотне шагов от нас мерно раскачиваются пустые качели, на которых чаще всего видят загадочного призрака. А мы тут устроили балаган в теремке. Да еще и громобои, про которых как-то вдруг все забыли. Пусть вопреки слухам в минувшие выходные ничего не произошло. Но повод ли это думать, что все благостно и мирно, как на итальянских пейзажах Щедрина?

– А вы верите в этого призрака? – вдруг спросила Женя.

Мы все втроем недоуменно переглянулись, после чего дружно замотали головами.

– А ты? – спросил в свою очередь Сизов.

– И я тоже не верю, – призналась она.

– Тогда кого мы здесь ловим? – поставил вопрос ребром Лев.

– Видимо, того, кто ходит сюда по ночам, – предположил я.

– Точно. Хотела бы я на него посмотреть вблизи, – Женя мечтательно откинулась назад, но тут же вскрикнула. – Тут везде холодный иней!

– А вот скажите, – начал Сизов, который налегал на стопарики так активно, что, кажется, уже почти «догнал» своего друга доктора. – Вот ты, Лёва, врач. Ты, Фил, юрист. А мы с Женечкой, стало быть, педагоги. А от кого из нас больше пользы?

– Ууу… Я сразу самоустраняюсь, – заявил я, принимая из тонких пальцев девушки очередной «дриньк». – Нас как только не называют, но ни разу не слышал я, чтобы юристов относили к полезным профессиям.

– А как понять, какая профессия полезная, а какая – нет? – спросила Женя.

– А очень просто, – объяснил ей Лев. – Представь, что произошел конец света, и выжила только горстка людей. Вот кто со своими знаниями будет полезен в новом мире, та профессия и нужней. Нужнее всего будут…

– Ага, врачи и учителя, – перебил его я. – Все, как я и говорил. Юрист самоустраняется.

– Ты категорически настаиваешь на собственной бесполезности?

– Абсолютно. Даже уцелев в апокалипсисе, едва ли я доживу до дня, когда общество снова вернется к сложным правовым системам.

– Ну, был бы хранителем традиций, обычаев… – предложил Евгений.

– Традиций, обычаев… В условиях тотального дефицита всего, в том числе и еды, стали бы вы содержать и обеспечивать человека, все навыки которого сводятся к сохранению обычаев и традиций?

– Какой-то ты неправильный юрист, – подмигнула мне Женя. – Я полагала, юристы всегда готовы биться и доказывать свою правоту. Сейчас ты должен был убедить нас, что именно юрист – самая полезная в мире профессия. Сможешь так?

– Смогу, – неуверенно согласился я. – Но едва ли захочу. Ибо так не считаю.

– А кем ты хотел быть в детстве? – не унималась она.

– Ну, психологом.

– А почему не стал?

– Перехотел.

– Захотел стать юристом?

– Нет. На юрфак пошел, потому что перспективы были хорошие. А еще психологам сложнее трудоустроиться…

– Вот видишь! – девушка чуть было не вскочила, но Сизов удержал ее, и вовремя: еще немного, и не миновать удара головой о низкий потолок. – Ты начал заниматься не тем, что нравится, а тем, что сулило хорошие перспективы. Ты сам отказался от счастья!

– Эмм… Я бы так не сказал, – смутился я. – Не пойди я по тому пути, по которому пошел, я бы не встретил свою жену и не смог бы обрести счастья с ней. И вообще, причем здесь счастье? Мы говорим о работе.

– Да она не о счастье говорила, – вмешался Евгений. – Она говорит, что если бы ты начал заниматься тем, что тебе нравится, то тогда ты оказался бы полезным вне зависимости от того, какая это была бы отрасль. Юрист ли, врач ли или космонавт. Едва ли в случае апокалипсиса – даже если представить, что такая возможность у тебя появилась – ты стал бы снова заниматься юриспруденцией. Ведь так? Ты захотел бы начать новую жизнь.

– Ну… Допустим.

– Вот видишь! Ты сам признался! Значит, в рамках своей профессии ты бесполезен.

– Мы его сделали! – радостно провозгласила Женя и чмокнула своего тезку в щеку. – Ой, какой ты холодный!

– Смелая девушка, – шепнул мне на ухо Еремицкий. – Пошла на мороз пить водку с тремя мужиками, из которых знает только одного, да и тот… Едва ли образец надежности.

– Может, просто глупая? – предположил я, также шепотом.

– Нее… Глупого человека я бы уже распознал. Она не такая.

– Ты бы сейчас даже призрака не распознал, – я с силой выдохнул воздух и удивленно воззрился на вылетевшее изо рта облачко пара, словно впервые увидел подобное явление. – Загляни он сейчас к нам в избушку.

– А что? – возмутился Лев. – Мы бы и ему тоже налили.

– Кому? Призраку?

– Так точно.

– Это же мальчик! – возмутилась Женя. – Ты бы налил ребенку водки?

– Если бы он замерзал – налил бы, не раздумывая.

– Ну ты злой!

– Я не злой. Я человечный.

– Нет-нет! Вот Евгений Валерьевич – он добрый. И потому человечный. И нравится мне. А ты злой.

– То есть, ты думаешь, девочка, – Еремицкий сделал хитрое лицо. – Что доброта и человечность – суть понятия тождественные?

– Я не девочка, – Женя нахмурилась. – И да, я так считаю.

– Ну, во-первых, это не повод делиться подобными новостями с малознакомыми людьми. Жеха, не бледней так, на лучше выпей еще. А во-вторых, ты не права. Вот скажи, будет ли добром, если водитель задержит отправку автобуса на минуту, чтобы пожилая бабулька смогла доковылять до него и сесть на свое место?

– Безусловно, – кивнула девушка.

– А если при этом в салоне автобуса находится молодая семья, которая опаздывает на поезд, сердечник, спешащий в больницу, и рабочий, у которого в цеху карточная пропускная система, и он не имеет права опаздывать? Каждому из находившихся в автобусе эта минута, отнятая у них ради бабушки, может стоить очень дорого: кому-то отпуска, кому-то премии. А кому-то и жизни. Так будет ли добром то, что в итоге принесет зло?

– Ну… – на лице Жени появилась легкая растерянность. – Тут кому как… Он же не знает про сердечника или про эту пару… Зато он видит бабушку, которой еще четверть часа стоять на морозе, если он ее не подождет сейчас.

– Если серьезно, водитель автобуса вообще не должен думать ни про бабушку, ни про сердечника. У него есть конкретное расписание, которому он обязан следовать. Кроме совсем уж исключительных случаев. Поэтому, задержав рейс, он совершает поступок, который никак нельзя назвать добрым, так как зла он может принести куда больше, чем добра. Но водитель руководствуется человечностью, и с точки зрения большинства он прав. А раз так, человечность в глазах окружающих автоматически трансформируется в добро. Просто потому что они не умеют думать даже на полшага вперед и оценивают лишь то, что видят здесь и сейчас.

– Не понимаю… – девушка совсем смутилась, ее глаза заметались между мной и Евгениям.

– Вот еще пример. Ты видишь, как прохожий в парке бьет собаку. Свою собаку. Он злой?

– Конечно, злой, – не секунду лицо Жени прояснилось, но лишь на секунду. – Хотя, если подумать… Я же не знаю, сильно ли он ее бьет. И зачем.

– Вот именно. Пару раз шлепнуть щенка, вздумавшего рычать на прохожих – не преступление. Зато это поможет избежать куда больших проблем в будущем, когда собака станет взрослой. Ты знаешь, на что способна взрослая неуправляемая собака?

– Догадываюсь…

– Так зло или добро творит этот человек, который у тебя на глазах мутузит молодого пса на поводке?

Женя не нашлась, что ответить.

– А что же тогда добро? – спросил я. – Есть оно вообще? Или все относительно, как говорил один физик?

Еремицкий погладил свою короткую бороду, которая за время наших посиделок также успела покрыться инеем.

– Добро – это миф. Добра не бывает, это сказка, придуманная меркантильными людьми, чтобы играть на наших эмоциях и чувствах. Чтобы добиваться своего за чужой счет, заставляя всех прочих думать, что они совершили доброе дело, и только от осознания одного этого факта им уже должно быть хорошо. К добру очень удобно апеллировать. Купи бургер «в защиту детей» – соверши добрый поступок! И плевать, что девяносто девять процентов прибыли с этого бургера отправится в карман владельца забегаловки. А ваши так называемые добрые поступки? Да разве кто-нибудь стал их совершать, если бы они не приносили никакой выгоды, пусть даже ничтожной? Перевел бабушку через дорогу – да я герой, день прожит не зря! Оп, и самооценка поползла вверх. Порадовал маму, выучив урок, и получил «пятерку» – отлично, отпустят гулять пораньше и в придачу пирожок дадут. Сказал доброе слово человеку – вон как он заулыбался, наверное, думает, что я хороший, и похвалит в ответ. Не похвалил? Вот падла! Люди все – поголовные эгоисты, и творя свое так называемое добро, они подсознательно ждут, если не ответных подачек, то, хотя бы, моральных бонусов. Настоящее добро – это то, что совершается бескорыстно, без каких-либо претензий на встречную выгоду. Такого не существует. А если и существует, то творят его дурачки.

– Нет, теперь уже ты не прав, – подал голос Евгений, до того выступавший в роли пассивного слушателя. – Разве люди, бросающиеся за детьми под колеса автомобилей, думают в тот момент о себе? Или те подбитые летчики, что направляли свои самолеты на вражеские войска, хотя могли спокойно спастись, выпрыгнув с парашютом – для них, по-твоему, посмертный орден более подходящая награда, чем собственная жизнь? А матери, двадцать-тридцать лет своей жизни тратящие на воспитание детей – какую выгоду они получают, отдавая молодость и здоровье другому человеку? Ты не прав, Лёва, добро есть. Пусть его не так много, как твоей человечности, которая, согласись – тоже не самое плохое явление. Наверное, даже лучшее, что мы, люди открыли в себе за миллионы лет эволюции. Но то наше собственное открытие, человеческое. А добро – это данность свыше, от бога. Оно абсолютно.

– Как ты ловко бога и эволюцию в одном предложении смешал, – Лев наклонился и похлопал друга по плечу. – Может, и прав ты, Жеха, может, и есть добро. Видимо, я просто его не встречал. А ты, Фил, что скажешь?

– А что тут сказать, – ответил я, слегка запинаясь. – Я встречал добро, встречал человечность… Все мы их встречали. Добрый поступок всегда оставляет след, пусть даже случился он много лет назад. Время – лучший судья всему: оно отделяет ложное от истинного, ценное от ненужного, добро от зла. То, что сегодня называют преступным, завтра окажется подвигом. И наоборот. Но вообще я оглашусь со… Львом. Я не верю в абсолютное добро.

– Ничего себе! – воскликнул пораженный Лев.

– Как же так… – протянула Женя.

Евгений промолчал, а я продолжил:

– Когда-то давным-давно мой старший брат Илья спас от смерти человека. Они в то время были детьми, играли не в самом подходящем месте… Чуть не произошла трагедия. Но мой брат вытащил паренька из ямы, куда тот едва не провалился. Его поступок, как нельзя лучше подходил под определение добра, данное Евгением: он не думал о себе, не ждал каких-то ответных благ, не надеялся на похвалу – он просто испугался за друга. Это ведь добро? Несомненно, да. Шли годы, друзья разошлись, но память осталась. И когда я сам попал в ситуацию, угрожающую моей жизни, этот самый человек в ущерб собственным интересам пришел мне на помощь.

– И что тут такого? – не понял Лев. – Едва ли твой братан мог полагать, что когда-нибудь в будущем его добрый поступок по-доброму же аукнется тебе. Тут нет никакой корысти.

– Корысти нет, – согласился я. – Но между этими двумя событиями: добрым поступком Ильи и помощью спасенного им человека мне, произошло еще кое-то. Мальчик, которого знал Илья, вырос и стал преступником. Он курировал наркотрафик через границу, и на его совести не один десяток ставших наркоманами подростков. А еще у него родились дети, двое из которых стали настоящим ужасом для тех мест, где они жили: мальчишки повадились поджигать дома, иногда в тех домах погибали люди…

– Какой кошмар, – Женя прижалась к Сизову, в глазах ее заблестела влага. – Получается, твой брат спас человека, но загубил много других жизней… И где здесь добро…

– А еще, – продолжил я. – У этого же человека родились и другие дети. И, как минимум, трое из них – замечательнейшие. Я лично знаком с его дочкой – это добрая и открытая девушка, которая, я уверен, принесет в этот мир много света и тепла. Так вот. Теперь попробуйте измерить все мною сказанное и вынести вердикт: добрым ли был поступок моего брата Ильи, если в итоге он породил, как зло, так и добро? Едва ли у нас получится дать объективный ответ. А ведь это лишь небольшой эпизод, который случился тридцать лет назад. Эпизод из жизни двух человек на нашей многомиллиардной планете. Но последствия его теперь навсегда будут с нами, как ни крути – пусть даже я никогда бы не рассказал вам эту историю.

Еремицкий отправил в рот последнюю стопку.

– Выходит, нет ни добра, ни зла. Чтобы сжечь этот дом, нужен один уголек…

– Выходит, что так, – подтвердил Евгений. – Какая простая мысль, а сколько мы спорили…

– И еще поспорим, – усмехнулся я. – Вы сейчас со мной согласились, только потому что пьяные.

– Это здорово… – восхищенно протянула Женя уже не испуганно, а мечтательно. – Любой добрый поступок со временем может перестать быть таковым, если его последствия окажутся… Какое бы слово больше подошло… Негативными, вот.

– Значит, – лицо Сизова озарилось догадкой. – Любой поступок нельзя оценивать целиком. Только в определенный момент времени.

– И с точки зрения определенного лица, – добавил я.

– Да, да именно так! – девушка повторно поцеловала учителя в щеку, потянулась было ко мне, но передумала. – Так оно и есть! То, что сегодня зло, завтра может оказаться добром. То, что для меня добро, для моей конкурентки на вакантное место в классной конторе – зло! Вы когда до всего этого дошли?

– Только что, – хором ответили мы.

«Хотя, чего тут доходить, – про себя подумал я. – Все и так очевидно, как божий день. Нашли, о чем спорить».

– А пойдемте к призраку на качели? – предложил Еремицкий. – Пить все равно больше нечего, а ваши унылые разговоры о добре и зле меня утомили.

– А пойдем! – тут же поддержал его Сизов.

– Значит, как свою точку зрения отстаивать, так нормальный разговор, – возмутился я. – А как наша возобладала – так сразу унылый?

– Фил, помнишь, что я про тебя говорил? – Лев с силой – не то, что давеча Евгения – хлопнул меня по плечу и, словно получив от этого движения реактивное ускорение, поднялся на ноги. – Ты нытик и зануда. И даже не помнишь, какая у меня точка зрения была. Или помнишь? Ага, попался… Чего тогда возмущаешься?

– Я вообще молчу, – я легонько потер ушибленное плечо. – Пока ты драться не начал. Вылезай давай, ноги уже затекли.

– Я не дерусь, – надменно заявил Лев. – Я раздаю. Хм, а потолочек-то и вправду низковат. Ох, как качает-то…

Мы выбрались следом за ним и, поддерживая друг друга за плечи, поплелись на качели. Разгоряченный беседой я уже и думать забыл о призраке, но когда до цели оставалось шагов двадцать, внезапно заробел. Ноги отказывались слушаться и упорно вели в противоположную сторону. Тут, как назло подул ветер, до ушей донесся зловещий скрип несмазанных подшипников… Все дискуссии на высшие темы мигом выветрились из головы.

– Ну, кто первый? – срывающимся голосом спросил Евгений.

Похоже, ему тоже было не по себе. От сердца чуть отлегло.

– Я что-то не очень хочу… – сам себя не слыша ответил я. – Холодно же. И качели непростые… Же.

– Трусы вы, мальчики. Идите в общагу, грейте свои жо…

Презрительно хмыкнув, Женя первой приблизилась к качелям и, подумав немного, разместилась на обледенелой седушке. Затем, видимо, заскучав, она принялась раскачиваться напевая себе под нос какую-то мелодию: то ли колыбельную, то ли тему из фильма ужасов. Мы подошли ближе. Не выдержав, Лев громко рассмеялся.

– Нервное? – участливо поинтересовалась она.

– Нет, – он ткнул пальцем в сторону общежития. – Смотрите.

И в ту же секунду нам в глаза ударила яркая бело-голубая вспышка.

– Фотоаппарат! – завопил Еремицкий. – Они думают, что фотографируют призраков! Идиоты!

– Идиотки, – вежливо поправил доктор. – Единственный «идиот», представляющий население данной общаги, сейчас стоит слева от тебя. Но боюсь, завтра мы можем стать героями местных новостей.

– Было бы забавно попасть в газеты! – Женя лихо спрыгнула на землю, потеряла равновесие и упала бы, не подхвати ее Сизов. – Спасибо, родной… Ой, кажется, я немного перебрала…

– Кажется уже не немного, – взволнованным голосом заметил учитель. – Как ты себя чувствуешь?

– Ну так, – она улыбнулась. – Немного отвязно. Отвя-азно, понимаете?. Но если меня не провоцировать, все будет хорошо. Ты ведь не будешь меня провоцировать?

– Не буду, – пообещал он.

– Вот и дурак… – начал было Лев, но сообразив, что его все слышат, фразы не закончил. – Эй, братва, что дальше делать будем? Призрак-то так и не пришел.

– Еще бы он пришел на такой балаган… – обронил я.

– Не знаю, – ответил другу Сизов. – Здесь холодно, а в общежитие нас не пустят. Разве что снова к Филиппу в окно лезть.

– Не получится, – я с трудом скрыл ехидство в голосе. – Когда мы уходили, я попросил Полину запереть окна изнутри.

– Что?!

– А что, вы хотели к утру проморозить всю общагу? Или чтобы ко мне ночью кто-нибудь залез? Нет уж, увольте.

– Пойдемте… Домой? – попросила Женя. – Кажется… Зря я стала качаться. Хорошо, что мы без закуски пили… А то…

– Ее срочно надо увести в помещение, – заметил Лев. – Если посчитать, она выпила больше нас. Ну, только я еще больше. Сизый, лови ее!

– Ловлю… Женечка, зачем ты так напилась?

– Домоой… – вместо ответа захныкала девушка. – Я хочу домой. Пойдемте домой?

– Домой нельзя, – расстроено отвечал Евгений. – Дядя Филипп закрыл окно.

– Ладно, хорош придуриваться, – оборвал его я. – Пойдем домой.

– Куда? – изумился он.

– К тебе домой, Валерич. Это, вроде бы, не далеко. Или есть другие варианты?

Как выяснилось, варианты были.

– Лучше тогда ко Льву. Он в том же подъезде живет, что и я… А еще у него двушка.

– Ко мне, так ко мне, – согласился доктор.