Текст книги "Предел прочности. Книга четвертая (СИ)"
Автор книги: Артем Углов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
– А ничего здесь кормят, вкусно, – заявил Леженец, успевший стащить в дежурке пару плюшек. Вернее, Поппи его угостил, еще и чаем успокоительным напоил, что пришлось как нельзя кстати. Потому как отпустило нас после веселенького приключения: меня бил легкий озноб, а Дмитрий болтал без умолку, благо собралась толпа слушателей, даже вечно ворчавший Дуглас пришел. Тот самый, что жаловался на нехватку свободного времени и которого дома жена ждала с маленьким ребенком.
– А я его – раз! Смотрю – шевелится, сука! Понимаю, добить надо, а слева расписной набегает, вопрос нескольких секунд, – Леженец не на шутку раздухарился, махал руками, играл лицом: то хмурясь, то злясь, заново переживая ночные события. И при этом был абсолютно счастлив. Ну еще бы, в академии нашего спортсмена особо не слушали. Его нигде не слушали, привычно затыкая и требуя не нести ерунды. А здесь набилась целая комната взрослых мужиков – сидят, затаив дыхание, и внемлют.
– С ноги бы, козла, встретить, но корпус переложить не успеваю. И тогда понимаю – все, надо идти в банк.
– Банк, какой банк? – искренне удивился Секач.
– Ва-банк, – поправил я приятеля и пояснил для остальных, – игровой термин, означает идти на крайний риск.
Мужики понятливо загудели: градус истории нарастал.
– А где Малыш был? – уточнил Поппи.
– Какой Малыш?
– Тот, который рядом сидит.
Дмитрий опустил взгляд вниз, но неведомого малыша не обнаружил.
– Это они про меня, – пришлось снова идти на выручку приятелю, – так здесь прозвали.
– Почему Малыш?
– Потому что самый маленький, – подал голос хмурый Дуглас.
– И по бабам лазить мастак, – добавил Секач.
Мужики весело заржали. Засмеялся и Дмитрий, хотя спроси его, в чем соль юмора, вряд ли бы смог ответить. Так уж повелось, что Эль-Като знатный бабник, с тех самых пор, когда схватил выпрыгнувшую из кустов Нанни за голую грудь. Ну не то чтобы схватил, скорее коснулся… Может сжал чутка, но было это чисто рефлекторно, больше от неожиданности.
– Малыш не промах, поди на девку какую забрался.
– Да не одну, их там вон скока было.
– От них и отбивался.
Мужики зубоскалили, кто во что горазд, а я лишь сидел и улыбался. Пускай смеются, мне не жалко. Хорошо в компании среди своих, особенно после расслабляющего травяного настоя. Закрыть бы глаза, вытянуть ноги и задремать на пару часиков.
– А что ж он тебя не прикрывал?
– Он не мог, он Юкивай нес.
В дежурке воцарилась тишина, только Лесничий брякнул забытой ложечкой в стакане.
– Так-то я должен был их прикрывать, а как прикроешь, когда лезут со всех щелей, словно тараканы. Вот на первом этаже нас и прижали конкретно. Я когда, повернулся, смотрю, Воронова… то есть Уитахера за горло схватили, и тащат… А он ногами сучит, глаза на выкате. И я, главное, на подмогу прийти не могу, потому как расписной с друзьями в гости пожаловал. Но все, думаю, хана парню. Ан нет, сумел выкрутиться.
Не сумел, помогли… Точнее, помогла. Не видел я ее, и не слышал, но уверен, что без вмешательства Марионетке здесь не обошлось.
А Леженец все говорил и говорил, пытаясь вернуть повествованию былой кураж, но не было его – всё, испарился. Мужики после упоминания Хозяйки порядком сникли, и улыбались больше по привычке, тускло и без огонька. А потом пришло заказанное такси.
Уже на самом выходе из дежурки меня поймал Поппи и тихонько поинтересовался.
– Как она?
– Не знаю, – признаюсь честно.
– Надо было все ребра пересчитать гребаному нарколыге.
– Какому нарколыге? – я с удивлением воззрился на Поппи. Обыкновенно добродушного мужичка, излучавшего прямо сейчас глухую ярость.
– Козлу этому, Франсуа, оторви вселенная его мудни. А ты разве не в теме? Ну и хорошо, ни к чему это. Молодцом, Малыш, сегодня с приятелем на славу потрудились. Давай, иди уже.
Я почувствовал, как моих ладоней коснулась шершавая поверхность бумаги: горячая и слегка влажная. Старина Поппи был в своем репертуаре, в очередной раз всучив пакет с пирожками.
Нулевой мир встретил наше возращение звездной ночью и легким морозцем. Высокие сугробы искрились под светом уличных фонарей. Темнели окна, отражая огни подъехавшего такси.
Скрипя подошвами по свежевыпавшему снегу, поднялись на второй этаж мотеля. Я принялся возиться с замком, а Леженец направился в свою комнату, которую снимал с недавнего времени и где имел привычку отсыпаться, особенно после затяжных покерных турниров.
– Свежесть лета в одном глотке, нам подарят – тебе и мне, – долетело до ушей знакомое. Дмитрий напевал дурацкую песенку из рекламного ролика, что вечно крутили по телевиденью.
– Ты это…, – замешкался я, вдруг вспомнив, чего хотел сказать, – спасибо за помощь.
Леженец постоял с секунду, словно пытаясь сообразить, за что благодарят. После весело улыбнулся и подмигнул:
– Ага.
Чего «ага», я так и не понял.
Следующая неделя пролетела незаметно. Конечно же руководство узнало о внезапно образовавшемся свободном времени у детектива Воронова и загрузило по полной программе: сплошные патрули и дежурства, а точнее обжорство, потому как Мо своим привычкам не изменял.
Я несколько раз подступался с расспросами по поводу Палача: есть ли какие новости и что установила слежка за четой Доусон? Но напарник лишь ворчал в ответ – значит глухо.
Были и другие вопросы, касающиеся статистики по землякам, точнее распространенного среди них девиантного поведения.
– Какого поведения? – не понял Мо. – Понахватаются ерунды всякой в этом Монарто – гребаном заповедники богемы. Запомни, курсант, художники и баснописцы хорошему не научат. У них мозги с рождения набекрень, а как в одном месте соберутся, так и вовсе с катушек съезжают. Только и знают, что губы красить, да друг друга в задницы драть.
– Я не о том. Говорят, среди выходцев из сто двадцать восьмой много маньяков, психов и прочих с отклонениями. Даже статистика есть.
– Статистика-то, статистика имеется, – охотно согласился Мо. – Только продажная девка, статистика ваша. Кто заказал, тот ее и танцует.
– Но какой смысл в подлоге? Это же служебная информация, предназначенная для внутреннего пользования.
– А кто сказал о подлоге, курсант? Правда, она разная бывает, главное под каким соусом подать. Вот скажи, я нормальный человек?
Что за странные вопросы? Я посмотрел на обрюзгшее, слегка одутловатое лицо напарника. На редкие кучеряшки волос, нос картошкой, и пару подбородков, подпирающих массивную челюсть.
– Чего пялишься, курсант, словно молодку какую увидел. И без того знаю, хватает во мне странностей. А вот теперь подумай, в какую категорию отнести Мозеса Магнуса, по чьим лекалам мерить: то ли псих какой, близкий к срыву, то ли детектив обыкновенный с заморочками всякими. Чего молчишь?
– Не знаю.
– Не знает он, – проворчал Мо, но уже без привычного раздражения в голосе. – Вот то-то и оно, что не знаешь. Лет тридцать назад активная группа граждан развернула целую компанию против приема иномирян в Службу Безопасности. Дескать, пускай обслуживающим персоналом работают, а в отделе детективов им делать нечего, потому как неблагонадежные, склонные к чрезмерному насилию, коррупции и воровству. Целый доклад подготовили с цифрами, выкладками и графиками. А тут еще, как назло, одного маньяка поймали из числа ваших, работал в шестнадцатом отделении и девчонок молодых потрошил. Ох, тогда новость шума наделала, каждый день в вечерних шоу до косточек обсасывали.
– Всего-то один? Я недавно документальный фильм посмотрел про известных серийных убийц, где половина – выходцы из сто двадцать восьмой.
– Курсант, ты будто недавно на свет появился. Кто их делает известными, кто рейтинги составляет? При чьей финансовой поддержке снимаются фильмы и передачи? Поверь, схемы шоу-бизнеса работают в любой сфере. Никогда не задумывался, почему про одного убийцу знают все, а про другого редкие специалисты? Маньяки, они как поп-звезды, на них тоже зарабатывают, и порою даже больше, чем на смазливых певичках. Любит народ боятся, что бы до мозга костей пробирало, да с холодком, потому и ходит на фильмы всякие, игрушки страшные покупает, передачи смотрит соответствующей тематики. Вашему брату из сто двадцать восьмой просто не повезло попасть в жернова политики.
– Причем здесь политика? – не понял я.
– А ты подумай, к чему все затевалось? Почему знатные аристократические фамилии финансировали программу по дискредитации отсталых миров? Есть мысли на сей счет?
– Ни одной.
– Даю подсказку: число мест в академии Службы Безопасности ограниченно.
Нет у меня ответов даже с подсказкой, поэтому терпеливо жду от Мо продолжения.
– Пойми, курсант, посторонние в отделе расследований не нужны. Слишком много власти и искушения, а уж сколько возможностей порыться в грязном белье аристократов. Местные, они что, порядки знают и сильных мира сего уважают. Я тебе даже больше того скажу, они с ними одной пуповиной связаны, вроде Мэдфордов и Авосянов. Кто ж на отцов, троюродных дядьев и пятиюродных бабушек копать будет? Плоть от плоти, кровь от крови… А теперь представь, как влиять на выходцев из диких земель – безбашенных, вроде тебя. Без роду без племени, воспитанных так, что не всегда понятно, с какого боку лучше подступиться.
– Но меня-то приняли.
– Приняли, – согласился напарник, – брату своему спасибо скажи, а лучше плюнь в рожу при случае, потому как втянул он тебя в такую…
Мо с силой нажал на тормоза, из-за чего я резко дернулся и едва не приложился лицом о лобовое – спасибо ремню безопасности, выручил. С некоторых пор имел привычку пристегиваться, потому как водил напарник безобразно, создавая аварийные ситуации на дорогах и затевая свары по малейшему поводу. Вот и сейчас сцепился с лысым мужичком – хозяином белого седана, в чей бок едва не впечатались, разминувшись на считанные сантиметры.
– Какие в жопу знаки приоритета?! – орал напарник в приоткрытое окно. – Глаза разуй или не видишь – патрульная машина!
Я мужичка толком не слышал, лишь наблюдал активную жестикуляцию. Удивительно, но Мо его понимал прекрасно.
– Какие еще доп сигналы, крендель ты лысый? Или надпись на борту нечитаемая? Что? Да в задницу себе засунь маячки проблесковые.
И так шесть минут… Я даже время засек от нечего делать. На седьмой минуте автомобили разъехались, каждый по своим делам: мужичок укатил в южном направлении, а мы свернули в сторону ближайшей забегаловки, под незамысловатым названием «Мама Чали»
– Куриные ножки в кляре, да с фаршированными перчиками – это тебе курсант ни какая-нибудь дешевая жратва, лишь бы пузо набить, тут понимать нужно, – разливался Мо соловьем, словно не орал добрых шесть минут, пунцовея от натуги, и срывая до хрипоты глотку. Поразительная способность переключаться. У меня бы башка раскалывалась после подобного выступления, а этому хоть бы хны, даже успокоительные леденцы не потребовались.
– Чего молчишь курсант, о чем задумался? Да не боись, машина чистая.
И без того знал, что чистая. Служебный корнэт сломался, поэтому катались на временной подмене, выданной из запасников Организации. Тот же самый корнэт, только более старой модели, с заметно потертой кожей и облупившейся на бортах краской.
Машину выдали на один день, поэтому не стали заморачиваться с положенной по инструкции прослушкой, как и с установкой новой станции. Старая порядком хрипела, порою издавая протяжный скрежет, что отдавался эхом в зубах.
– Потерпите, – сказали нам в мастерской. И мы терпели, и даже не жаловались, тем более что в плане комфорта старая машина нисколько не уступала новой: спалось в ней по-прежнему великолепно.
– Чего замолчал, курсант?
– Про законы подлости думаю.
– Боишься, что Палач в качестве симбионта Кормухину выбрал? – напарник понял меня с полуслова. Толстые пальцы-сардельки качнули руль и кряжистый автомобиль неохотно свернул влево, уходя с основной трассы в проулок. – Зря грузишься на пустом месте, курсант. Вот когда случится, тогда и переживать будешь, а загодя чего? Так никаких нервов не хватит.
– Понимаю.
– Плохо ты понимаешь, лучше по основному делу думай.
– А чего тут думать, Альсон все разложила.
– Все да не все, курсант. Прав Нагуров, несостыковок в теории пигалицы целая куча. Вот объясни, зачем Палачу продолжать убивать, если он симбионта нашел?
– А может не нашел, может в поисках бродит?
– Нашел, курсант, нюхом чую, иначе давно бы в крови захлебнулись. Хитер, сука! Тактику сменил: теперь осторожно действует – всего три трупа.
– Сам же говорил: власти могут скрывать количество жертв, чтобы паника не поднялась.
– Мало ли чего я говорил, воды с тех пор утекло… Нет жертв, не откуда им взяться. Нагуров на днях внутреннюю статистику поднял по пропавшим без вести: роста не зафиксировано, наоборот, за последние три месяца наблюдается небольшой спад. Поумнела Тварь, причем резко.
И вновь в салоне воцарилась тишина. Казалось бы, вот она возможность: прослушки нет – болтай, о чем душе заблагорассудится, только говорить душе совсем не хотелось. Потому и уперся лбом в холодное стекло, наблюдая за мелькающими стенами домов.
Почему Палач убивал? Да кто ж знает. Может такова его природа, может чувство голода одолело, а может рассудком помутился по причине временного дисбаланса. Если есть этот самый рассудок у Тварей из запределья. Прав был Нагуров, когда сравнил нас со слепцами, бредущими в тумане – нихрена не видно. Только и делаем, что тыкаемся наугад.
Старенький корнэт плавно качнулся и остановился возле двухэтажной коробки местной забегаловки. На фасаде была изображена добродушная пожилая женщина, в передничке и белом чепчике, сдерживающим густую шапку рыжих волос. Гостеприимная хозяйка держала в руках тарелку, исходящую паром и призывно улыбалась: дескать, заходите, гости дорогие, угощу каждого. Но то ли краски на фасаде выцвели, то ли художник откровенно схалтурил – наваленная с горкой бурда напрашивалась на неприятные ассоциации.
Окружающая обстановка так же не внушала доверия: сверху пролегала скоростная магистраль, закрывая добрую треть неба, а по соседству расположились производственные корпуса, укрытые высоким забором. Для полноты картины не хватало лишь мусорной свалки, с вечно жужжащими мухами.
Мо щелкнул кнопкой на бортовой панели и корнэт заглох, издав напоследок сдавленный хрип – снова сбоила станция связи. Напарник не спешил выходить наружу, и я не торопился, понимая, что ему есть, что сказать.
– Одна мысль не дает мне покоя, курсант. Твой брат, точнее причины, по которым он оказался в Дальстане. Согласно оперативным разработкам Михаил прибыл в город за несколько месяцев до нашей командировки. Он и еще сотня сектантов-сподвижников. Пропади пропадом Империя и ее политика толерантности к религиозным фанатикам. Расплодили всякую шваль под боком… Тварь он искал, понимаешь?
– Не понимаю, – признаюсь честно. – У него есть две, зачем третья?
– Может новой силы захотелось, может еще чего. За Палачом он в Дальстан прибыл, потому как нечего больше делать в полумертвом городе. Тварь он эту искал, и даже уверен, что находил, но не срослось.
– Хочешь сказать, у них был контакт? Палач считал информацию с памяти Михаила, поэтому и на меня быстро вышел?
– А сам как думаешь? Пигалица говорила про чуйку на выходцев из сто двадцать восьмой, только сдается мне, что ошибается она, что нет никакой чуйки. Нет волшебных сетей, с помощью которых Твари улавливают подходящих симбионтов. Они тыкаются, как слепые кутята, уродуя тела объектов и ищут информацию в нейронной сети. Они в нашем сознании ковыряются, словно опытный хирург в кишках: знают, что где находится, и откуда что брать. Определяют маркеры, понятные им одним и стоит тебе появиться в заданном радиусе – оп и запеленгован.
– Если теория верна, то Марионетка…
– То Марионетка знала про тебя заранее. Опасная тварь, долго вела, аккуратно… Ох не зря Палач побоялся с ней связываться.
– Знала заранее, – бормочу я растерянно. Странно, почему столь простая мысль раньше не приходила в голову. – Значит и здесь брат замешан.
– Может брат, а может кто другой. Ну чего вытаращился или думаешь, окружающий мир возник в момент твоего рождения? Твари существовали и раньше, как были и люди из твоего мира. Твой брат точно не первый, кто связался с существами из запределья. Может есть целые кланы или секретные организации, о которых никто не знает.
– Нет, это так не работает.
Мо повернул ко мне лоснящееся от жира лицо. В салоне стояла духота: кондиционер старенького авто плохо справлялся с летней жарой на улице. Вижу, как капельки пота скользят по щеке напарника, сбегают вниз, теряясь в густой щетине подбородка.
Мо ждет пояснений, а я все не могу подобрать нужных слов. Какие в бездну секретные организации. Эти Твари, что невидимые паразиты, присосавшиеся к человеку. Ими нельзя управлять, ими нельзя командовать, как нельзя отдавать приказы глистам или вшам. Я даже не уверен, что они обладают высоким уровнем сознания. Может руководствуются исключительно инстинктами, а может такого уровня просветления достигли, что мыслят исключительно категориями Вселенной, а люди всего лишь амебы, питательная среда.
– Нет, – повторил я.
– Чего нет, курсант? – разозлился Мо. – Ты хоть знаешь, на кого Старик работал, тот самый, с которым в одной камере сидел?
– На Конкасан.
– Гораздо хуже, курсант. Он работал на местный аналог Аненербе. Чего глаза вытаращил?
– Удивляюсь, откуда такие познания по дикому миру?
– Оттуда, курсант. История у вас уж больно интересная. У нас тысячу лет ничего не происходило, а у вас сплошные войны, да революции… Ладно, не о том речь – помнишь, кому Старик подчинялся?
Такого не забудешь. Вечно спешащий тонкобровый Марат, отдавший приказ поджарить мои мозги. Жаль, что не задержался тогда, не дождался прихода брата.
– Марат Саллей аль Фархуни, он же Генрих Гиммлер преступного синдиката, занимающийся всяческой оккультной хренью. Судя по всему, достиг немалых успехов на поприще изучения симбионтов. Представляешь, что будет, если он сумеет взять под контроль и подчинить хотя бы одну Тварь? Мы брата твоего десятки лет поймать не можем, а тут крупнейшая в мирах криминальная организация, обладающая финансовой и научной мощью! Мать его, Конкасан! Да с таким оружием, как Палач и Марионетка, мы им точно войну проиграем. И тогда одной Вселенной ведомо, во что превратиться Шестимирье. Понимаешь?
Нет, не понимаю. Я даже не думал в этом направлении, рассчитывая вернуть брата домой, а тут вон оно как все завертелось, бездна…
Мо любил рассказывать истории… истории своих болезней. Так я узнал, что помимо геморроя напарника одолевала опрелость подмышкой – красное пятно размером с целую ладонь. О нем он поведал, сидя за столиком «Мамы Чали», подгадав время под сырный пирог. После таких рассказов самый вкусный обед вставал поперек горла, а Мо словно нечисть распирала.
– Выход есть всегда, курсант, даже в сложных ситуациях. Знаешь, как я три ребра сломал?
Я не знал, но на всякий случай удвоил скорость поедания блинчиков с джемом.
– Прыгнул с сотого этажа небоскреба прямиком в открытый кузов грузовика, который пролетал тремя этажами ниже. Заперли меня тогда конкретно: двери заблокировали, а на лифте головорезы Туарто поднимались. Куда деваться, а деваться-то некуда. Ну я и вышел через окно… Повезло мне тогда, что в кузове не железки перевозили – всего лишь комбикорм для домашней птицы. Эх и воняет эта пакость, скажу тебе. Когда-нибудь бывал на скотобойне, где говядину потрошат?
Рука замерла, так и не успев поднести ко рту некогда аппетитный блинчик. Умел Мо описывать запахи, особенно неприятные. Чувствовалась рука опытного мастера или скорее ноздри.
– Чего морщишься, курсант?
– Да все в толк взять не могу, к чему такие истории за обедом?
Мо довольно улыбнулся, потому как за едой он всегда был счастлив.
– Это тебе не пустые байки, курсант, это школа жизни. Никогда не знаешь, что пригодиться в будущем. Потом сто раз спасибо скажешь за науку, которую в академиях не преподают. Ты блинчики-то будешь доедать?
И не дожидаясь ответа, подвинул к себе тарелку.
Неделя удивительных историй от Мо подошла к концу, и я вернулся в особняк госпожи Виласко. Ранним утром понедельника или как принято говорить «ни свет ни заря». Послонялся по сонному дому, пообщался с мужиками на наличие новостей.
Таковых оказалось ровно две. Первая и самая важная, о которой судачили все вокруг, заключалась в очередном залете одной из молоденьких служанок. Вроде бы взрослые мужики, а порою сплетничают хуже старых бабок.
Другая новость была не лучше и касалась фурункула, выскочившего у бедняги Секача. Казалось бы, какая чепуха, но вскочил и вскочил, мало ли у кого какой прыщик появится. Ан нет, имелись и здесь свои обстоятельства. Во-первых, вскочил он не в самом удобном месте, а именно на левом яичке, а во-вторых… а во-вторых Секач всех достал своими жалобами. Очень уж переживал за собственное здоровье. Все выспрашивал про лечебные травы, да настои целебные, а то дескать прописанная врачом мазь не помогала: от нее хозяйство распухло и мешало нормально ходить.
В жизни всякое случается, только зачем об этом трезвонить на каждом углу? Вот и послужила неприятная болезнь Секача поводом для насмешек. Особенно усердствовал старина Поппи, выставлявший теперь на стол вторую кружку: ароматную, исходящую паром.
– Для Секача это, – отвечал он на расспросы любопытствующих мужиков. – Настой женьшеня, круто заваренный – любой прыщик на раз убирает. Опускаешь внутрь поврежденный участок кожи и ждешь пять минут. Оно и понятно, что горячо, но если вытерпишь на следующее утро никакого фурункула не будет, обещаю.
Мужики в ответ ржали, а грозный охранник лишь матерился, и грозился залить ароматный кипяток весельчакам в глотку. Так и жил народ, обыкновенные рабочие будни.
Меня вся эта местная Санта-Барбара вкупе с хозяйством Секача мало интересовали. Очень хотелось узнать, как дела у Юкивай. Напрямки к Майеру с таким вопросом не подойдешь, потому как пошлет сразу. Да и среди охраны было непринято обсуждать дела молодой Хозяйки. Не то чтобы совсем, но после ночи, проведенной в покоях Юкивай, разговаривать со мною на подобные темы перестали.
– Ну что ты пристал ко мне, – не выдержал расспросов Поппи, – иди и сам у нее спроси.
– Как же спрошу, если красная зона.
– Как-как… каком к верху (в оригинале фразеологизм звучал куда в более грубой форме). Уйди, Малыш, не раздражай. Не до тебя сейчас, работы туева куча.
Ага, как же, так и поверил… работы у него полно. Когда зашел, Поппи как раз вторую кружку настоя заваривал. И ладно бы для себя или для человека другого… Стыдно сказать, Секача он ждал в дежурке.
– Без вас разберусь, – буркнул я обиженно и вышел.
Целый день слонялся без толку, делая вид, что слушаю интуицию, а самого так и подмывало подняться наверх по крутой лестнице, схватить вздорную девчонку за плечи и потрясти как следует, чтобы в чувства пришла. Чтобы перестала заниматься ерундой и снова взялась за музыку, чтобы бросила своего наркоманистого придурка Франсуа, чтобы… чтобы… Да кого я обманываю, просто хотелось увидеться.
«Окстись, Воронов, какой увидеться, – голоском Альсон пропел внутренний голос. – Ты ей не родственник, не парень, и даже не друг. Ты наемный работник, принятый по контракту и не более того. А то, что между вами было… Иногда секс это просто секс и ничего более. Или думаешь, только одни мужики на такое способны: трахнули и забыли?
Я не думал, я в принципе старался не думать, потому как мозги закипали. Просто секс… Обыкновенный перепихон у нас был с Валицкой, заметно отдающий сеансом терапии, впрочем, как и все остальное, за что бы госпожа психолог не взялась. С Юлией же все было иначе: я чувствовал, я прочитал это в ее глаза.
Прочитал в глазах… Бездна, стал мыслить категориями женских романов.
– Человеческий глаз сам по себе не выражает никаких эмоций, – утверждала на одной из лекций Анастасия Львовна. – Все что считывает наш мозг – это мимика лица, остальное дорабатывает богатая фантазия. Поверьте опыту специалистов, невозможно распознать даже ярко выраженные эмоции, такие как радость или страх. Положи я прямо сейчас перед вами глазные яблоки, и что скажете? Грустит человек или смеется?
В аудитории воцарилась гробовая тишина, только пискнула от страха малышка Альсон, тогда еще малышка.
– Но не все так плохо, – Валицкая улыбнулась и вышла за кафедры, демонстрируя курсантам волнующие изгибы тела. Госпожа преподаватель предпочитала носить обтягивающие элементы одежды, благо имелось что обтягивать. – Существует целый ряд заболеваний, которые мы можем определить по состоянию глаз. Например?
– Гепатит, – бойким голосом отрапортовала Ли, у которой с медициной всегда был порядок. – Вызывает пожелтение белков.
– В том числе, – согласилась Валицкая. – Хотя в первую очередь это свидетельствует о нарушениях работы печени, а о каких конкретно, помогут установить дополнительные анализы. Будут еще предположения? Рандольф, может быть ты? Нет? Тогда даю подсказку: подсыхание роговицы, помутнение зрачка, выцветание радужной оболочки – свидетельством чего это может быть? Соми?
– Биологическая смерть, – выпалил толстячок, и тут же суетливо продолжил, – а еще… а еще, если сжать глаз мертвого человека, то зрачок теряет форму и становится узким, похожим на кошачий. А еще по зрачкам…
– Достаточно, Соми, – Валицкая перебила раздухарившегося толстячка. – Остальные подробности узнаете на профильном предмете. Я всего лишь хотела заострить ваше внимание на излишней романтизации взгляда. Выбросите эту чепуху из головы, не доверяйте пустым эмоциям, они только мешают в работе. Язык тела подозреваемого, мимика, интонации – анализируйте картину полностью и не заостряйте внимание на чем-то одном.
Картину полностью… Не было у меня ее, не складывалась она в единое полотно, тут как не крути. Не понимал я, что происходит и это угнетало. Настолько, что под вечер не выдержал и заглянул к Поппи, за успокоительным настоем. Иначе, не смог бы заснуть.
Поппи, добрая душа, намешал травок, от которых меня срубило, стоило добраться до кровати. Я даже одеялом укрыться не успел, распластавшись поверх постели.
Дрых крепко, без лишних сновидений, погрузившись в непроглядную липкую массу. Из которой еле-еле выбрался наружу, с трудом продрав глаза. В дверь настойчиво стучали.
Морщась от головной боли, и едва передвигая ногами, добрел до порога.
– Уитакер, знаешь который час? – голос первого заместителя неприятно резанул по ушам.
– Нет, – бормочу, пытаясь привести мысли в порядок: липкий сон ни в какую не хотел отпускать.
– Начало одиннадцатого. Ты проспал, что является прямым нарушением трудового контракта, – Маидзуро беспощадно впечатывал слово за словом во все еще сонный, полный путаницы мозг. Каждая произнесенная буква, каждый звук отдавались неимоверной болью, заставляя нутро стонать и морщиться.
– О вышеозначенном проступке будет доложено непосредственному руководству в письменной форме, с требованием последующего дисциплинарного взыскания.
Бездна, как же раскалывается голова. Что за чаек мне вчера подогнал Поппи?
– … немедленно, в кабинет Майера, – Маидзуро наконец закончил пытку словами и удалился в темный коридор.
В кабинет к Майеру… Обязательно, только сначала до туалета доберусь.
В туалете меня вырвало, а потом еще долго качало: то подступая комком к горлу, то отпуская на милость. Холодная вода из-под крана немногим исправила ситуацию: по крайней мере штормить меня перестало.
Приведя внешний вид в более-менее благообразную форму, вздохнул и поплелся на казнь в кабинет начальства. По пути споткнулся, едва не распечатав нос о косяк, а в самом кабинете долго фокусировал взгляд, пытаясь разглядеть иссиня-черное лицо Майера.
– Подожди пять минут, – произнес тот, не переставая печатать на ноутбуке. Кивнул в сторону старенького дивана, куда я послушно и сел. Похоже, казнь откладывалась.
Сквозь неплотно закрытое жалюзи проглядывало дневное солнце, расчерчивая яркими полосками комнатный сумрак. Привычно пахло кофе и остатками незнакомого парфюма. Мужского или женского не разберешь, с учетом размытых гендерных границ Шестимирья, где самцы порою выглядели ярче самочек. А еще в воздухе витал стойкий запах чего-то металлического, до боли знакомого.
Привычно провожу ладонью по верхней губе, смотрю на пальцы – все чисто, следов крови нет. И тогда я поднимаю глаза…
На стене, прямо на против, во всем своем великолепии красовалась карта района Монарто. Овал неправильной формы, расчерченный идеально прямыми линиями улиц. Карта, виденная мною неоднократно, в том же планшете, который купил в первые месяцы работы на Юкивай. Я словно прилежный турист, исколесил столицу богемы вдоль и поперек, в поисках достопримечательностей. Знал, где какие музеи находятся, театры и выставочные павильоны. Бывал неоднократно в парке, проводил рукой по шершавой коре трехсотлетнего дуба и мог порекомендовать заведение, где подают самые вкусные пироги с начинкой из мяса.
И все бы ничего, только сверху над схемой города, заметно поистрепавшейся, с загнутыми уголками, красовалась надпись «Политическая карта мира». У нас в школе такая висела, в кабинете географии. Советский Союз уже давно рухнул, а она все продолжала висеть, демонстрируя былое величие некогда огромной страны.
– Уитакер, с тобой все в порядке?
– Да, – отвечаю и спешно возвращаю взгляд, а карты уже нет – одни голые стены напротив. Безликие бежевые обои в полоску, с отошедшим внизу плинтусом.
– Вид у тебя бледный.
– Что-то нехорошо с утра – мутит… отравился, наверное.
– Мертвые близнецы.
Я не слушаю Майера. Продолжаю пялится на стену, а в голове звучат слова, сказанные Альсон:
– Воронов, у Марионетки слабо с фантазией, вот она и пользуется твоей памятью, компилирует ее отдельные кусочки.
Совместить одновременно школьную карту из далекого прошлого и электронную из параллельного мира? Это конечно надо постараться. На такое только Тварь из запределья и способна.
– Мертвые близнецы.
– Что?
– Мертвые близнецы, – в третий раз повторил Майер. – Дозу активных капсул ввели Юлии, а дозу пассивных тебе.
– Почему близнецы, как? – губы выдали бессвязную серию слов. Услышанное с трудом укладывалось в голове. Перед глазами продолжала висеть только что виденная карта района Монарто с красным кружком в левом нижнем углу. Так обыкновенно отмечали цели на заданиях.
– Вы теперь крепко связаны с Виласко и если с ней случится что-то нехорошее, если она умрет, ты тоже долго не протянешь.
– Подождите, как связаны?! Я не давал своего согласия?! – мне было настолько хреново, что не хватило сил толком возмутиться. Издал лишь подобие жалкого блеяния овечки, отправленной на жертвенный алтарь.
