Текст книги "Предел прочности. Книга четвертая (СИ)"
Автор книги: Артем Углов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
– К чему клонишь?
– Я сопоставляю факты.
– Нет, Мо, клонишь, иначе не затеял бы весь этот разговор. Сообщником маньяка пытаешься меня сделать, а может я и есть тот самый Палач?
– Молодой, палку-то не перегибай: если бы я так думал, ты трупом бы валялся в местной канаве. Да и алиби у тебя железное: во время первого убийства был в «Доме», во время второго здесь, в Альдане. Нет, в другом дело… Есть какая-то странная закономерность, связь между тобой и убийцей. И так думаю не я один, иначе руководство не всучило бы заказ и не отправило тебя куда подальше.
– В надежде, что Палач отправится следом и начнет потрошить на новом месте, – улыбаюсь и вдруг уголки губ опускаются сами собой. Кровавая отбивная в спятившем лифте, болтающееся тело Моряка, застрявшего головой меж световых панелей. Нет, быть того не может… Это не подчерк убийцы: трупы никто не вскрывал и не обгладывал. Простое совпадение – тут явно поработали люди, а не Тварь из запределья.
– Про Золотую башню думаешь? – напарник словно мысли мои прочитал. С интуицией у Мо всегда был полный порядок, отшлифованной и ограненной годами службы. – Подумал и забудь, курсант, потому что не его рук дело. Этой мрази доставляет удовольствие убивать лично.
Мо вдруг замолк и уставился в темноту: на дальнем конце улочки показалась подгулявшая парочка. Мужчина обнимал спутницу, о чем-то горячо говорил, а та не переставала хихикать. Каблучки гулко цокали по булыжной мостовой, эхом отражаясь от стен домов.
До чего же салон неудобный… Я почувствовал боль в коленке, упершейся в бардачок. Заныла напряженная спина, неприятно отдало в шею. Да уж, это не привычный корнэт, где дремать одно удовольствие, а уж сладко потянуться, сама Вселенная велела. Сидим здесь, скрываемся от всех подряд, словно парочка влюбленных школьников. Мо совсем рехнулся со своей конспирацией. Я все понимаю – опыт, мастерство, которые не утопишь на дне бутылки, но даже самый хороший детектив способен допиться до чертиков, до состояния маразма. Может у него того, белая горячка наступила? Принюхиваюсь, но кроме едкого запаха пота никаких других ароматов не чувствую. Если Мо и бухал, то явно не сегодня.
– Пришла пора рассказать.
– Что? – не понял я.
– Все, что может оказаться полезным, от «а» до «зэта». Нюхом чую, курсант, что-то ты скрываешь и это что-то мне нужно позарез знать.
– Я давал подписку о неразглашении.
– Поэтому не давлю, оставляя выбор за тобой. Все расклады выложил, дальше сам думай.
А чего здесь думать? На Организацию никакой надежды нет – это механизм бездушный, мыслящий масштабами, где отдельные человеческие жизни ценятся не больше пешек на шахматной доске. Рассказал я Валицкой о сущностях из запределья и чем все в итоге закончилось? Диагноз поставили и таблеточки прописали, мол не волнуйтесь, пациент, у вас небольшое отклонение, в пределах нормы. Только нихрена это не галлюциногенный синдром, и даже не парамнез. После Золотой башни понял это отчетливо, и в наличии марионетки больше не сомневался, потому как не спишешь на глюк и выверты мозга то, что имеет материальное воплощение – записи переговоров по рации, которые были сделанные в тот злополучный день, и которые хранятся у Майера в сейфе. На них можно отчетливо разобрать слова: «лифт номер шесть не работает». Слова, сказанные лично мною и ни кем другим, а значит ничего не придумал, не сочинил на следующее утро, дополнив картину прошлого воспаленным сознанием.
– То, что расскажу… в это трудно поверить.
– А ты попробуй, курсант.
Ну я и попробовал. Рассказал о Марионетке, останавливающей время в момент опасности, о Палаче, который вселяется в чужие тела и деформирует их до неузнаваемости, о родном брате, который возглавляет секту, и который вроде как тоже заражен, или инфицирован, или хрен пойми что.
Мо долго молчал, и что было уж совсем непривычно, не делал попытки сквернословить. Только толстые пальцы-сардельки тарабанили по оплетке руля.
– И? – не выдержав, спрашиваю у напарника.
– Переварить надо.
– Диагноз поставить?
Мо хмыкает, поворачивает лицо в мою сторону. Отчетливо вижу лоснящийся нос-картошку, капельки пота на втором подбородке.
– Ты вроде себя умным считаешь, курсант, а простых вещей не понимаешь. Представь собрание церковного синода в родном мире. Представил? Сидят там мужи в рясах, расшитых золотом, сплошь благообразные, и вдруг заявляется к ним умник вроде тебя и заявляет с порога: «бога нет». Как отреагируют достойные сановники? Не поверят, в лучшем случае, а в худшем взашей выгонят, потому как хулу возводишь.
– И в чем суть истории? – не понял я.
– Да в том, курсант, что Организация и есть тот самый синод, поддерживающий веру в силу разума и логики. Только вместо заповедей у нас формулы и теоремы, вместо завета – учебники, а профессура заменила апостолов. И только посмей сомневаться, тут же придадут анафеме, как культиста, как человека темного и не образованного, распространяющего ересь среди верной паствы.
– Поэтому меня записали в безумцы?
– Знаешь, это не самый плохой вариант, могли и на костре сжечь… Да шучу я курсант, расслабься: здесь не ваше средневековье, инквизиция отсутствует как таковая. Тебе просто не поверили и на этом все закончилось. Валицкая – умная баба, но ученая до мозга костей, потому и мыслит учеными категориями, другого не дано. Ей, чтобы представить какие-то там потусторонние, сверхъестественные силы, влияющие на реальность, это как… как…
Мо явно заклинило: он секунд пятнадцать пытался подобрать сравнительную характеристику, но так и не смог, отчего хлопнул с досады по рулю.
– А ты, выходит, поверил?
– Сам не знаю, курсант. Всякой херни в жизни наслушался и навидался, поэтому твоя история не кажется такой уж безумной. И чем дольше об этом думаю, тем больше убеждаюсь: есть в ней логика. И факты кое-какие на место встают, которые раньше понять не мог, и о которых ты, курсант, даже не подозреваешь.
– И какие будут выводы?
– Не суетись раньше срока. Мысли нужные, они как сдобные пирожки: их поперву в муке обвалять нужно, маслом натереть, в духовку засунуть, дать потомится, и только потом сесть жрать… Вали-ка ты в особняк, курсант, барышню свою охранять, а мне подумать надо.
– Подбросишь?
– С чего это? – удивился напарник. – Я даже шлюх до дома не подвожу.
От кого другого фраза прозвучала бы обидно, но Мо такой Мо.
Той же ночью приснился мне сон, даже не сон – череда отрывков, ярких образов из разговоров с братом. Разговоров, которых никогда не было… в той самой реальности, которую помнил.
– Ща пройдет, ща пройдет, – Михаил сидит рядом, раскачиваясь в такт словам. Вперед-назад, вперед-назад, пальцы вцепились в колени, а взгляд уставился в пустоту.
– Ща пройдет, ща пройдет, – бормочет он не переставая.
И я точно знаю, что пройдет, словно уже наблюдал подобные приступы. Три-четыре минуты, максимум пять и обязательно отпустит.
– Ща пройдет…
Следы экземы, ошметки шелушащейся кожи на лысом черепе, где когда-то давно росли густые черные волосы. Эти воспаления особенно доставали Михаила, он расчесывал их до кровавых волдырей, пока ногти не начинали скрести открытую рану, и только тогда успокаивался. Успокаивался ровно до того самого момента, пока повреждение не подсыхало корочкой и не начинало чесаться с новой силой
– Ща пройдет…
Смена кадра.
Сижу напротив брата в комнате или в складском помещении, или… толком не соображу, где. Элементы привычного декора: выцветший ковер на полу, стол со стульями, шкафы и тумбы соседствуют с голыми металлическими стенами и высоченными потолками, снабженными широкими световыми панелями, характерными для производственных помещений. Окон нет, как нет дверей, и любых других выходов. Ну как-то же мы сюда попали? Очевидный вопрос, заданный мною посторонним, наблюдающим за разворачивающейся картиной со стороны. Но вот что странно, меня другого, находящегося внутри экспозиции, подобная ерунда совершенно не волнует, словно знаю ответ. Знаю и забыл, похоронив информацию под массивами других данных.
– Нельзя тебе туда, брат… Они по косточкам разберут, в голову твою залезут. Нельзя возвращаться, брат, опасно. Они знают, что ты со мной связался. Они знают, они все знают. Да? Да-да! Все сделают, чтобы информацию из головы вытащить, вынуть ее клещами. Да?
В комнате находится два человека, но возникает иллюзия, что нас куда больше – незримых собеседников. Именно к ним Михаил попеременно обращался, поворачивая голову то влево, то вправо, то задирая подбородок вверх, что выглядело совсем уж странным, словно один из невидимых участников забрался под потолок.
– Ты знаешь какое у них оборудование есть? Они тебе любую дату зададут и нужные участки нейронов подсветятся. Оранжевым маркером? Да-да, оранжевым… Они все знают, все вытащат, до вкуса зубной пасты, до цвета трусов, которые надевал в то утро.
– И про нашу с тобой встречу узнают, и про Марионетку? – спрашиваю я, другой «я», сидящий напротив Михаила. – Это плохо.
– А я тебе о чем толкую, брат – это очень плохо. Нельзя им знать, нельзя чтобы поверили. Такую силу давать в руки никому нельзя, брат… Организации нельзя, им особенно. У них средства и технологии есть, у них масштабы имеются.
Пальцы судорожно скользят по лысому черепу, срывают запеченную корочку крови. Темный ручеек изломанной линией скользит по щекам, по шее, уходит за ворот рубашки.
– И что делать? – задается вопросом другой «я». – В «нулевку» мне возвращаться нельзя – просветят, путь домой тоже заказан. Будем скитаться по мирам на пару?
– Два брата-акробата, – Михаил начинает смеяться. И от этого звука, такого родного, успевшего порядком подзабыться, мурашки проходят по коже. Другой Петр ежится, пальцами обхватывает руки, словно проверяет – на месте? Обе на месте, куда им деваться.
– А как же мать? Второй сын пропадет без вести, считай, что погиб.
– Мать?! – лицо Михаила, до того радостное, неожиданно искажается маской гнева. – О матери наконец задумался, дебил? А где раньше твоя башка торчала, в заднице? Раздвинул ягодицы и вылез наружу, идиота кусок, – орет не переставая. Вот это мой настоящий брат, без заговариваний и повторов: знакомая мимика, знакомые обороты речи, только не следует привычного подзатыльника или пинка под зад. То ли в столе дело, который разделяет и служит препятствием, то ли в нас самих – выросли мы и сильно изменились с тех пор. Старший брат так и вовсе до неузнаваемости.
– Что было в послании, которое я тебе оставил? Почему не уволился, о чем думал, тупица?! – брат орет до хрипоты, срывая связки.
В памяти всплывают серые громады зданий под дождем, залихватски выполненное граффити «Три Пашки-ниндзя», допрос Проктора Саласами. Были еще пять книг с наклейками на корешках и я вспоминаю одно из названий: «десять причин, почему стоит уволиться».
Действительно, о чем думал, почему не уволился? Брата спасти хотел? Так вот он живой и явно не здоровый, сидит напротив. Давай, герой, действуй.
Другой «я» явно озабочен другими вопросами, выкрикивает в эмоциональном запале:
– Ничего попроще не смог придумать, чем ребусы загадывать? Записку прислать или лично встретиться.
– Лично? Как?! Как ты себе это представляешь?! Ты же был гребаной приманкой, которой постоянно водили, дергали перед самым носом. Знаешь, сколько тебе посланий оставил?! Не знаешь?! А я тебе скажу: дохера и туеву кучу. Слышишь меня, до-хе-ра! Только их службисты перехватывали, или кто-то, блять, был слишком слепым и тупым, чтобы заметить, – брат в бешенстве бьет ладонью по столешнице, из-за чего стоящая на углу кружка подскакивает. Забытая внутри ложечка бьется о стенки, жалобно звякает.
– Ну, конечно, младший всегда виноват, – другой «я» вскочил на ноги, начинает активно размахивать руками. – Это я организовал секту, втянул нас…
– Малолетний дебил!
Смена кадра.
Пью остывший чай, на столе бутерброды – привет с далекой родины: разрезанные вдоль булочки, с кусками ветчины и сыра, обильно посыпанные зеленью. Брат практически не ест, а вот моя рука тянется за добавкой, далеко не первой, если судить по многочисленным крошкам на одежде.
– Превратить воспоминания в сон? Уверен, что это сработает? – слышу собственный голос в ушах.
– Нет… не знаю… надеюсь, что сработает, – бормочет брат. – По-другому нельзя, по-другому не получится. У них машины, тупые машины – алгоритмы поиска настроены на реальность, а мы обманем… мы всех обманем. Спрячем информацию в другую папку, в другой раздел памяти.
– Раздел сна?
– Сон – да! Забытый сон, забытый сон… Они даже не додумаются, ни один гребаный умник, считающий себя великим ученым, не сможет догадаться. Мы сделаем это, мы обведем их вокруг пальца. Ты будешь первым, брат, чья память превратится в забытый сон – первым, как Юрий Гагарин.
– Скорее, как Белка и Стрелка, – другой «я» хмурится, явно не вдохновленный открывающимися перспективами. Отхлебывает остывший чай из кружки и задает вопрос: – а где оборудование, с помощью которого будут вноситься корректировки?
– Оборудование? Зачем оборудование, когда есть они, – Михаил тычет пальцем в потолок, но я не спешу задирать голову. Все внимание сосредоточено на гигантской пятерне, обхватившей голову брата: непропорционально длинные фаланги, черные жгуты сосудов, проступающие сквозь мертвенно-бледную кожу.
Прыткая пятерня-паук, убившая одного из сподручных Марата: та самая, что выдавила глаза и пробила насквозь череп. Только в этот раз вижу не обрубок кисти, а продолжение руки, цвета серого бетона. Первое предплечье и сустав, выше – второе предплечье и сустав, взгляд скользит дальше – а вот плечо и голова. Изображение дрожит, моргает, словно в испорченном кинескопе старенького телевизора. Исполин, гигантской статуей возвышающийся в комнате, обхватил скрюченными пальцами череп брата. Вытянутое лицо, лишенное привычных отверстий и волос. Вместо глаз зализанные впадины, длинный нос без ноздрей, ушей нет вовсе, а вместо рта… Безгубая полоска искривляется, идет трещинами и вдруг распахивается, издавая глухое, протяжное:
– А-н-н-н.
Другой «я» не слышит существа, полностью поглощенный спором с братом. А я настоящий, здесь и сейчас, заворожен издаваемым звуком и напуган. Бездна… напуган до трясущихся поджилок, до состояния души, спрятавшейся в пятки. Мне бы самому куда-нибудь сбежать и затаиться, но не могу, словно завис в безвоздушном пространстве и теперь вынужден помимо воли созерцать разворачивающуюся картину.
– А-н-н-н, – дребезжит натянутой струной. Впивается в перепонки, острой иглой проникая в череп, вызывая приступы боли. Хочется заорать, закричать во всю глотку, но я всего лишь безмолвный наблюдатель, не способный даже моргнуть.
– А-н-н-н…
Настойчивый стук вырывает из объятий густого, словно кисель, сна. С трудом отделяю лицо от подушки, шарю рукой в поисках выключателя. Яркий свет режет глаза, заставляя жмурится и передвигаться на ощупь. Благо, идти недалеко – каких-то три шага вдоль стеночки.
Распахиваю дверь, запоздало припоминая, что нахожусь в районе Монарто, и на пороге вместо привычных Авосяна с Нагуровым, может стоять вздорная девчонка Юкивай.
Помяни нечистого… она и есть, окидывает меня с ног до головы своим насмешливым взглядом. Торопливо прикрываю ладонью причинное место.
– Чего надо? – бурчу недовольно.
– Соскучилась.
– С утра пораньше?
– Какой с утра? – раздается звонкий смех. – Обед давно прошел, засоня.
И чего сразу засоня. У меня заслуженный выходной, который должен был провести на берегу океана, а вместо этого… бездна.
Вспомнились события прошедшей ночи: остроносые ковбойские сапоги на замызганном столе, жаркие поцелуи, объятия рыжей козочки и… вылетевшее изо рта, словно шальной выстрел, признание про далекую родину, про сто двадцать восьмую параллель. Искаженное в страхе лицо, удаляющийся перестук каблучков. Вот дерьмо! Если Нанни еще не разболтала, то непременно это сделает, и тогда вместо улыбающегося личика Хозяйки появится гримаса отвращения: ну как же, дикая обезьянка, тупиковая ветвь человеческой эволюции, нечто среднее между «Homo sapiens» и мартышкой обыкновенной.
– Я в бассейн пришла звать. Ты же хотел вчера искупаться?
– Красная зона, не положено.
– Другим не положено, а тебе можно.
– А чем я от других охранников отличаюсь?
Юлия моргает, не зная, что ответить – впервые, на моей памяти. Сумел-таки озадачить острую на язычок девчонку.
– Правила одни для всех, преференций быть не должно, – вспомнилось умное слово из лекций по курсу экономики, а если говорить по-простому, то коллектив не поймет. Мужики будут наматывать круги по саду, изнывая от жары, а я весь такой красивый развалюсь на шезлонге, потягивая коктейль из трубочки? Нет, так нельзя, неправильно это. Темную никто устраивать не станет, но про ароматные чаи от Поппи можно будет забыть навсегда, как и про нормальное отношение.
– Это твое окончательное решение?
– Да.
– Как знаешь, – Юлия развернулась и зашагала прочь.
Делает вид или вправду обиделась? Да ну и хрен с ней, с этой вздорной девчонкой, и без того забот хватает. Сейчас забраться под душ, смыть сонную накипь, и бегом завтракать, или обедать, или для чего там сейчас самое подходящее время?
Оказалось, для полдника: циферблат телефона показывал три часа. Заглянул на кухню и получил нагоняй от местного повара, за то что шляются всякие, суются куда ни попадя, хотя имеется строгий распорядок дня. Получил причитающийся кусок подгоревшего мяса, а в качестве гарнира порцию остывших макарон с подливой.
– Иди на солнце подогрей, если холодные, – заявили мне в ответ на вполне справедливую жалобу.
Вот ведь зараза в белой шапочке. Не зря тебя мужики Огузком прозвали, как есть задница.
Взял порцию положенной еды и пошел в дежурку к мужикам. В прикуску с горячим чаем и байками от Поппи полдник удался на славу. Заодно узнал местные новости, которые не баловали разнообразием: одну из горничных застукали с водителем, ванная на втором этаже протекает, Лесничий с утра заходил, подъел запасы свежих булочек, поэтому есть общественное задание, если вдруг надумаю пойти в город.
Почему бы и не сходить, в особняке все равно делать нечего, если только книгу читать.
Осторожно прихлебываю горячий чай из кружки, наслаждаясь цитрусовым ароматом. Хорошо здесь у мужиков, душевно, даже не смотря на обилие мониторов и мигающих лампочек. Есть своя неповторимая атмосфера уюта, созданная мохнатым ковриком по центру, потертым от времени диванчиком, а главное – Поппи, который не только настои заваривать горазд, но и беседы разговаривать
– Что у вас с козочкой на свидании приключилось? – неожиданно интересуется он. По хитрому прищуру глаз понимаю: все они знают, поэтому врать и выкручиваться не имеет смысла, да и желания такого не возникает.
– Сбежала.
Мужики весело смеются, а Поппи хлопает по плечу:
– Ну и ловок же ты с девками обращаться, Малыш. Кто ж такие вещи на первом свидании говорит?
– Какие такие?
– А то сам не знаешь, как к вашему брату простые обыватели относятся.
Они знают… Поппи знает, напарник по дежурке, выходит, и остальные должны быть в курсе: ребята из охраны, многочисленная прислуга, и Юкивай.
– Чего вылупился, словно увидел впервые? Думаешь, мне и остальным не наплевать из какого ты места родом? Я, парень, долгую жизнь прожил, и могу многое рассказать о законе равномерного распределения говна: его что в первом мире хватает, что во втором, что в сто втором. Вселенная плеснула дерьма равномерно, чтобы никому по горлышко не было, и чтобы никто не захлебнулся. Пойми, Малыш, тут не от цифр зависит, а от самого человека, как он себя проявит. Взять того же Огузка, который тебе вместо мяса кусок пережаренной резины подсунул. Этот мудила, между прочим, выходец из первого мира, в престижных университетах обучался, и семья известная: папа чуть ли не университетский профессор, дохрена ученых степеней имеет. Почитаешь рекомендательные бумаги – золото должен быть, не человек, а по факту дерьмо. С ним же работать невозможно, потому и вылетел с должности шеф-повара престижного ресторана. И здесь держится только благодаря тому, что людей в подчинении раз-два и обчелся, и характер свой дрянной показать толком не кому, разве что кастрюлям с поварешками, да молодым вроде тебя, которые связываться не станут. Так что не бзди, парень, всем плевать, откуда ты родом.
Я и не бздел – так, переживал маленько. Странное дело, но после состоявшегося в дежурке разговора словно крылья за спиной выросли. Захотелось учудить что-нибудь этакое, поделиться с миром радостным настроением. Стен особняка для этого было явно недостаточно, поэтому я засобирался в город: пригладил короткий ежик волос, побрызгался одеколоном, и наткнулся в коридоре на задумчивую Юлию.
– Ты в город? – спросила она
– Да, – согласно киваю и тут же ляпаю совершеннейшую глупость, – что-нибудь купить?
Словно у Юкивай прислуги было мало, которая по одному щелчку готова сорваться с места и выполнить любую прихоть.
– Нет, ничего не нужно, – девушка явно о чем-то размышляет, накручивая на палец длинную прядь волос.
– Ну если не…
– Я пойду с тобой, – приняла она решение. И приказав «жди здесь», чуть ли не вприпрыжку побежала к лестнице на второй этаж.
И что теперь делать? Сегодня не моя смена, никаких спецсредств под рукой нет, даже рация отсутствует. Растерянно озираюсь и вижу тень, отделившуюся от стены. Сгусток тьмы скользит по коридору, медленно приближаясь. С каждым новым метром существо обретает плотность и форму, и в конце концов превращается в Мангуста.
– Я свяжусь с Майером, – произносит он бесцветным голосом.
– Но у меня нет… не на службе… сегодня выходной, – выдаю бессвязную серию слов.
– Охранять будут другие, а ты слушай свою интуицию, – сказал и, развернувшись на ходу (до чего же ловко вышло, словно не человек, а бесплотный дух), растворился в сумраке коридора.
Солнце клонилось к закату, когда мы вышли наружу и по булыжной мостовой направились в сторону Центральной улицы. Камни под ногами дышали полуденным жаром, кожу лица приятно холодил неведомо откуда взявшийся ветерок. Он был редким гостем в здешних краях, еще реже баловал искушенных слушателей шелестом листьев, все больше прячась по закоулкам. Таился до поры до времени, поджидая зазевавшихся прохожих, а стоило тем появится, как вылетал из-за угла, ловким воришкой забирался за ворот рубашки и… снова исчезал: на час, на сутки, на недели.
– Подожди, вот придет зима, – запугивал меня Поппи, когда начинал жаловаться на неимоверную духоту.
– Много снега выпадает?
– Какого снега?
Эх, Поппи, Поппи. Спрашивается, кого зимой стращать собрался?
Дуглас не отставал от товарища, угрожая предстоящим сезоном дождей:
– Малыш, не представляешь, какая здесь тоска царить будет. Вода с неба льет сутками напролет, кругом мрак и сырость.
Действительно, не представляю. Бывало, осенью, чтобы добраться до школы, такие кренделя выписывал, обходя даже не лужи – настоящие заливы с затонами, которые образовывались ровно по центру дороги, и которые чтобы миновать, непременно нужно влезть в грязь. Ну я и влезал, приходя в родную альма-матер извазюканный по уши. Нет, не пугали меня предстоящие погодные изменения, нисколечко, в отличии от новых обязанностей.
Перед глазами мелькали разноцветные стены домов, а в ушах звучали слова, сказанные Мангустом: «слушай свою интуицию». Доверяй неведомо чему, и рассчитывай непонятно на что – самая странная задача в моей жизни.
Со стороны могло показаться, что по улицам города гуляет парочка молодых влюбленных: девушка часто смеется, постоянно о чем-то рассказывая, а парень все больше хмурится, погруженный в собственные мысли. А чего мне не хмурится, когда навязали почетный эскорт. Ладно Юкивай, с ее присутствием худо-бедно смирился, тут целая колонна из охраны движется. Периодически мелькал смурной Дуглас, ну да оно и понятно – он терпеть не может выезды. Наблюдал тощую фигуру Лесничего, здоровенный Секач мелькал в отражениях витрин. И где-то здесь, совсем рядом должна витать бесплотная тень Мангуста.
Называется, вышел прогуляться, заодно мужиков под вечер работой обеспечил. У того же Лесничего смена полчаса назад должна была закончиться, теперь вот снарядили в усиление.
– Эй, ты меня вообще слушаешь? – чувствую легкий тычок со стороны спутницы.
– А что, обязан?
– Мог бы притворится, – Юлия не обижается. Она всю дорогу игнорирует мое плохое настроение и колкости, которые периодически отпускаю. Делает вид, что все хорошо, что мы на обыкновенной прогулке. И чем больше девушка пытается казаться нормальной, тем больше заметен надрыв, как у смертельно больного человека, принявшегося внезапно шутить, да веселить окружающих.
«Она до сих пор боится, Петр, неужели не понятно», – звучит голос Валицкой внутри.
Да уж не дебил, сообразил. Боится далеко отпускать, словно я ее единственная надежда на спасение.
– Что у вас вчера с Нанни приключилось? – Юлия становится неожиданно серьезной. Кожей ощущаю взгляд внимательных девичьих глаз.
– Она тебе не рассказала?
– Хочу услышать твою версию.
– Не будет другой версии.
– Да что с тобой не так? – возмущается Юлия. Наконец-то прорвало госпожу «наигранное веселье». – Пыхтишь всю дорогу, словно старый паровоз. Если я тебя раздражаю или не нравлюсь так и скажи прямо. Только Нанни здесь причем?
– Любишь честность? – стараюсь грозно улыбнуться, как это вышло вчера, когда напугал рыжую козочку и та понеслась прочь по коридору, цокая каблучками. Но с Кортес Виласко такой номер не прокатил, она не то что не испугалась, наоборот придвинулась ближе, вглядываясь в мое лицо. Что ты там пытаешься разглядеть, дуреха?
– Больше не води на случку со своими подругами.
– Идиот!
Были бы каблучки, непременно зацокали по мостовой, но на девушке сегодня легкие, сандалии. Поэтому звук быстро удаляющихся шагов едва слышен.
Поворачиваю голову направо и вижу Дугласа, который недовольно покачивает головой. Без того знаю, что балбес. Прибавляю хода, чтобы догнать фигурку ушедшей вперед девушки. Ох и быстра оказалась, даром что певичка, целыми днями просиживающая в студии.
– Подожди.
– Пошел прочь.
– Не пойду.
– Я приказываю.
– А я не на работе.
– Ах так, – девушка вдруг останавливается, и уперев руки в боки, грозно сверкает очами. – Тогда я, тогда я… Мангуст, этот парень ко мне пристает.
Улочка по-прежнему выглядит пустынной: никаких резких движений, картинка статичная. Вижу Дугласа у стены напротив, в отражении мелькнула фигура Лесничего, а Мангуста и след простыл. Интересно, где он притаился.
– Ребята, уведите его, немедленно! Мангуст, Дуглас! – девушка в нетерпении топает ножкой.
Ага, а вот и бесплотная тень собственной персоной. Мангуст показался из-за ствола дерева и снова скрылся, даже не думая вмешиваться в наши разборки.
– Я кому говорю?! Я приказываю!
– Пошли за мороженым, – перебиваю девушку и чутка улыбаюсь. Тут главное с широтой не переусердствовать, чтобы не выглядело издевкой.
На Кормухину подобные фразы действовали самым убийственным образом. Стоило в разгар очередной «ругачки» предложить что-нибудь неожиданное: протянуть оливковую ветвь мира, и ссора угасала сама собой. Светка, конечно, еще продолжала ворчать, но скорее по инерции, на остатках эмоций. Поправляла прическу, одевала любимую красную юбку, и мы шли есть мороженное, или пиццу, или просто гулять в парк – не важно. Главное – это спасенный вечер, и примирительный секс в награду, приперченный остатками дневной ссоры, и потому особенно пикантный.
Не знаю, почему так поступил. Юлия ни Светка ни разу, и даже не моя девушка, но реагирует на ситуацию схожим образом. Вижу, как слетает гневная маска с лица, как она пытается выдать очередную злую тираду, смешно надувает щеки и… не получается.
– Заведение выбираю я! – наконец произносит девушка и отворачивается в сторону.
Кто бы спорил.
До «заведения выбираю я» добрались минут за десять неспешного хода. Признаться, ожидал увидеть крутое кафе класса «люкс», и сильно удивился, когда не обнаружил внутри золотых столиков с предупредительным персоналом. Да и фасад здания воображение не поражал: слегка потертый кирпич с выцветшей вывеской над дверью.
Юлия была здесь не впервые: точно знала, что хотела и куда идти. Оказавшись у стойки, улыбнулась пожилому продавцу и заказала клубничного мороженого с шоколадной крошкой. Был еще на подносе молочный коктейль и ванильные палочки с тривиальным названием «Хруст».
– Две порции по каждой позиции, – озвучила она в конце и протянула карточку для оплаты. Вернее, попыталась это сделать, потому как я перехватил ее руку. Повел себя недопустимо, нарушив личное пространство и коснувшись запястья Хозяйки.
– Я в состоянии за себя заплатить.
– Отпусти, – тихо шипит Юлия. Глядит на меня разозленной кошкой, и я послушно отпускаю руку. – Наглому мальчишке пробейте отдельно.
Казалось бы, на этом инцидент можно считать исчерпанным, но нет – уже сидя за столиком спутница строго произнесла:
– Не смей прикасаться ко мне без разрешения.
– А с разрешением?
– Я предупредила.
Когда дрожала под пледом, то ли от страха, то ли от холода, и прижималась боком, об касаниях почему-то не говорилось. Зато сейчас – что ты, целую трагедию развела: пальчиком посмел дотронуться до ее величества. Зачерпываю ложечкой розовую субстанцию, и не думая засовываю в рот. Холод бьет по мозгам – я морщусь от боли, начинаю усиленно тереть виски, в попытках согреть подмерзшую голову.
– Так тебе и надо, – доносится язвительное до ушей.
Не выдерживаю, демонстрирую язык вредной девчонке. Знаю, что глупо выгляжу со стороны, но ничего с собой поделать не могу. Именно так поступал с Кормухиной, когда та особенно доставала. Светки уже давно нет, а вот шаблоны с прошлых отношений остались. Отношений… что за ерунда в голову лезет.
Резкий холод обжигает кончик носа, и я невольно дергаюсь назад. Провожу пальцами, стирая остатки пломбира с лица, удивленно смотрю на спутницу, а та продолжает увлеченно поедать вкусности, делая вид, что ничего не случилось. Словно некто другой несколько секунд назад мазнул меня ложкой мороженного. Даже подбородок ладошкой подперла и мечтательно уставилась вдаль. Вот ведь вредная…
Не раздумывая, макаю ванильную палочку в подтаявшее клубничное и оставляю розовый росчерк на щеке соседки. Как тебе такое, Юлия Кортес Виласко! Глаза у девушки сначала округляются от удивления, а после сужаются, до узких бойниц бруствера. Атаковать в ответ поздно – я уже откинулся на спинку дивана, теперь не достанешь.
– Дурак!
Подумаешь, какое страшное слово: ни ума, ни фантазии. С видом победителя начинаю хрустеть вафельной палочкой, тем более что название десерта обязывает.
