Текст книги "Предел прочности. Книга четвертая (СИ)"
Автор книги: Артем Углов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
– Может хватит нести чушь, приди уже в себя, – не выдерживает другой «я». Брезгливо морщится, стараясь не смотреть в сторону брата.
– Чушь, почему чушь? Я брат, чуши нести не могу, я на ней разговариваю… Смешно? Смешно-смешно. Слушать учись, слушать и слышать. Это нужно, брат, это важно. О-о смотри, красота какая, – Михаилу наконец удается подцепить лоскуток торчащей кожи на предплечье. Она ползет и растягивается, отслаиваясь от руки мутной пленкой. – Шелестит, как липкая лента, брат. Похоже, да? Похоже… Я давно умереть должен. Триста лет живу без дома, может пятьсот, может тысячу. Не знаю, со счета сбился, никто не считает.
– И они тоже?
– И они тоже, брат… они тоже. Что им время, оно для них, как дорога, как шоссе за городом. Одна проблема брат, внутри меня большая проблема, сразу две полосы: медленная и быстрая – скоростная магистраль. Понимаешь? Потоки мешают друг другу, вечно сталкиваются, рвут на части.
– Я знаю про временной дисбаланс.
– Он знает – ученый, значит. А я вроде дурачка, да? Тупой, по-твоему, выходит, – Михаил начинает злится, дергает блестящий поручень перед собой. – Дебилом меня назвал! Ты там ничего не попутал, мелочь пузатая? Ты с кем разговариваешь, кому дерзишь, а? Я твой старший брат, а значит уважать должен. Слушать и уважать – да, уважать!
Вспышка сколь резко началась, столь быстро и закончилась. Михаил дернул поручень для острастки раз-другой и успокоился. Потеряв смысловую нить, начал бормотать бессвязно.
– Предтечи тебя держат, они умереть не дают? – задает другой «я» вопрос.
– Они брат, они-они. Я для них вроде автобуса, единственный билет домой. И ты, и ты тоже. Марионетка твоя, думаешь, просто так прицепилась – они все домой хотят, на родину, они соседи наши. Только силенок недостаточно, барьер не пускает. Они здесь в тюрьме, в изгнании брат, представляешь? Великое шестимирье – тюрьма.
Мишка начинает булькать под капюшоном – это он так хихикает, выражая свою радость. Веселье скоро отпустит, другой «я» это точно знает, поэтому терпеливо ждет, тяжело опершись на поручень.
Смена кадра.
Мы находимся на той же крыше, только солнца не видно – звездное небо раскинулось над головой. Другой я сидит на высоком бортике, а Михаил стоит напротив, задрав край худи и демонстрируя пупок
– Знакомься, это мой Второй, мой лечащий врач – я его Доктором кличу. Ему нравится, хорошее прозвище, правильное.
Вижу, копошащуюся в темноте массу. Кажется или детские ручки торчат прямо из живота?
– Он мои кишки собирает, что бы не расползлись. Тело мое по кусочкам держит, по атомам. Иначе все внутренности в кровавую кашу превратятся, в кисель – такие дела, брат. А еще раньше я бы спятил, мозгами двинулся, но он держит, брат… крепко держит.
Детские ручки, тянутся растопырив короткие пальцы. Из живота проступают контуры сморщенного личика, совсем не детского, больше похожего на уродливого карлика, с крючковатым носом и отвислой нижней губой. А еще глаза: не моргающие, абсолютно неподвижные, словно у игрушечного пупса. Только вот они не стеклянные, есть в них разум, чужой, непонятный и оттого пугающий.
– Не бойся, поздоровайся с ним. Скажи «привет» дяде Доктору.
Маленькая ручка тянется ко мне, словно малыш увидел знакомое лицо и теперь просится, чтобы его взяли. Ладошка мелькает совсем близко и я, другой «я» протягивает палец.
Вспышка боли, настолько резкая, что мутнеет в глазах, а рот открывается в безудержном крике. Мы оба орем, что есть мочи: я и другой «я». У этого ребенка, у этого гребаного карлика сработал хватательный рефлекс, только он не просто сжал мой палец, он стиснул его что есть мочи. Бездна… болит так, словно придавили руку холодильником или того хуже, хлопнули дверью с размаха.
Вскрикиваю и просыпаюсь. Перед глазами стоит лицо смеющегося брата, явно довольного удавшейся шуткой. Растянутый рот, сползший на плечи капюшон, обнаживший покрытыми струпьями череп, и адская боль…
Подношу руку к глазам, дабы убедиться, что с пальцем все в порядке. Вот он целехонький, сгибается нормально и следы гематомы отсутствуют. Облегченно выдыхаю и откидываюсь на мягкую подушку… Стоп, где это я?
Незнакомый потолок, яркий свет, пробивающийся из приоткрытых окон – высоких, двустворчатых. Лежу на большой кровати, полностью голый, если не считать легкого пододеяльника, забившегося в ноги.
Память с трудом избавляется от остатков утреннего кошмара, услужливо подкидывая воспоминания о прошедшем дне, а главное – ночи.
Юлия… Сколько часов мы провели вместе, трудно сказать. Все началось с игры на рояле, а потом мы целовались, обнимались и не заметили, как переместились в сторону постели. Девушка явно волновалась: едва заметно подрагивала и стыдливо прикрывала интимные места ладошкой. Я даже умудрился глупо пошутить по данному поводу, дескать в стольких оргиях участвовала, а со мной, как в первый раз. За что тут же получил пинок в бок и пожелание убираться, искать шлюх в другом месте.
Пришлось извиняться и затыкать свой глупый рот новыми поцелуями. Кажется, прощения я заслужил, по крайней мере ногой меня больше не били, в попытках скинуть с постели.
Круговерть из движений и стонов, вцепившихся в спину коготков, до боли, до красных отметин, а после мы лежали, потные и мокрые, откинувшиеся на мягкие подушки. Было невыносимо жарко и даже работающий кондиционер не спасал положения.
– Может все-таки вина? – ловлю на себе хитрый взгляд из-под прилипшей ко лбу челки.
– Лучше сока.
– Наш Малыш слишком мал для алкогольных напитков?
– Кто бы говорил. Это не я танцую в школьной форме перед дедушками.
Юлия в ответ шипит возмущенной кошкой.
– Еще и юбку задираешь.
– Под ней спортивные трусики.
– И попой крутишь.
Девушка пытается отомстить, обнажает белые зубки и впивается в мое плечо. Это трудно назвать полноценным укусом, скорее легкое покусывание, от которого становится только щекотно.
Я обороняюсь, делаю вид, что загнан в угол, а потом провожу встречный маневр. Подхватываю визжащую девчонку за талию, и аккуратно перекидываю через себя. Оказываюсь сверху и обезвреживаю острые зубки очередным поцелуем…
А потом мы просто лежим, и переводим дыхание, молча изучая друг на друга. Я не выдерживаю первым: поправляю сбившуюся челку девушки. Юлия странно реагирует на проявление заботы – дергается, и начинает спешно вставать с кровати.
– Так что на счет вина?
– Сока, – я настойчив. Не хочу напиваться, хочу провести ночь на трезвую голову, запомнить ее в мельчайших подробностях. Впитать всё до каждого вздоха, до мельчайшей капельки соленого пота, стекающего по виску. И Юлия поддерживает меня в моем выборе, наполняя стаканы персиковым напитком. Фруктовый вкус потом еще долго будет преследовать, застряв в зубах нежной мякотью, сопровождая поцелуи и жаркие объятие.
С каждым разом, становилось лучше и лучше. Сама собой исчезла застенчивость, ушла робость, а следом за ней пропала и мелкая дрожь. Я смотрел в глаза Юлии и не видел в них былого напряжения, только блеск азарта, возбуждения и… И было что-то еще, куда более важное, потаенное, укрытое в самой глубине. Я чувствовал это, когда ловил на себе взгляд внимательных карих глаз. Ловил и не мог понять, хотя очень старался.
Это неизвестное тянуло к себе мощным магнитом, заставляло прижиматься к девушке раз за разом, согревая сердце и душу жарким огнем. Хотя, казалось бы, куда жарче – семь потов сошло. Но мне было все мало: хотелось погрузиться с головой в давно забытые чувства, впитать острые ощущения каждой клеточкой тела, каждым атомом, каждым нейтроном.
Страсть и нежность, нежность и страсть, а еще безграничное доверие, что было ценнее всего. Кто бы мог подумать, что Юлия Кортес Виласко окажется такой… такой… Я принимал ее за очередную хищницу, искушённую богемным образом жизни: что ей парень из дикого мира – игрушка на один зубок, а по факту столкнулся с напрочь зажатой и закомплексованной девчонкой, которую чтобы расшевелить, еще нужно постараться. Деревянные мышцы, неловкие движение, и сведенные в тонкую ниточку губы – вот не полный перечень того, с чем пришлось иметь дело. А еще глаза, которые смотрели куда угодно, только не на меня.
По началу даже растерялся, не зная, как подступиться, да и опыта не имелось в подобных делах, если честно. Что Кормухина, что Валицкая, были дамами искушенными: прекрасно знающими, чего хотели и главное – как этого добиться. Здесь же шел буквально на ощупь, по непроторенной дорожке, шаг за шагом, осторожно продвигаясь вперед.
В какой-то момент не выдержал, и аккуратно прикоснувшись к подбородку девушки, попытался заглянуть в глаза.
– Эй, все будет хорошо. Ты мне веришь? – прошептал слова, и увидел знакомый взгляд, тот самый... Бездна, что тогда творилось вокруг: шум, гам крики, а Юлия лежала на асфальте и смотрела, смотрела на меня, не отводя глаз. Даже когда Мангуст поднял тело девушки на руки, она продолжала оборачиваться, словно держалась за тонкую ниточку, связывающую нас. А потом подбежал здоровенный Секач, и заслонил собою все – Юлию, паникующую толпу, небо.
– Просто верь, – я продолжал нести чепуху, банальности, которые при других условиях могли лишь вызвать улыбку. Не придавал особого значения смыслу, только тон и тонкая ниточка, которую девушка подхватила. А дальше все пошло само собой, закрутилось, завертелось и нас уже было не остановить.
Оставался только один вопрос – что с тобой не так, Юлия Виласко? С тобой же явно что-то не так?
Пытаюсь понять это, разглядеть в сумраке комнаты, но вижу лишь переплетенные тела, и соблазнительный изгиб бедра на фоне лунной ночи. Мне прилетает легкий щелчок по носу, а следом:
– Ты не устал, может поспим?
– Может, – говорю, а сам тянусь к сладким губам, обнимаю за плечи. И девушка доверчиво поддается на встречу, льнет всем телом: закидывает сверху ногу, прижимаясь бугорками упругих грудей. Ощущаю кожей торчащие соски, чувствую, как она трется щекой о щеку, словно ласковая кошка-мурлыка, в поисках даже не секса, какой-то другой близости, запредельной, которую физика дать не способна.
– Уитакер, ты не утомим. Не боишься сломаться? – шепчет она прямо в ухо, отчего мурашки бегут по коже. Слышу легкие нотки возбуждения в ее голосе: обволакивающие и бархатистые.
Неутомим… это кто еще здесь неутомим, большой вопрос: секунды назад жаловалась на усталость, и вот уже рядом. Глубина темных глаз заполонила собой все пространство. Она безотрывно смотрит на меня и ждет, вот только чего – не понятно. Я ограничен возможностями физического тела и большего, увы, дать не могу.
– Ты занимаешься этим, словно в последний раз.
Она сама того не понимая, угодила в яблочко. Я боялся – бездна, как боялся, что это больше не повторится… никогда.
Легкий шорох простыни отвлек от приятных воспоминаний прошедшей ночи. Поворачиваю голову и вижу Юлию, сидящую на кровати. Девушка спешно натягивала футболку на голые плечи. Настолько торопилась, что даже запуталась в собственных волосах.
– Все нормально?
Она некоторое время молчит, уставившись в стену перед собой. Не могу видеть ее лица, наблюдаю лишь затылок и неестественно напряженную спину.
– Ты можешь идти, Уитакер.
Я встаю, одеваюсь и не говоря ни слова, выхожу наружу.
В последний раз…
Тугая струя бьет по лицу, по глазам. Усиленно тру корни волос, пытаясь избавится от тяжелых мыслей в голове. Хотя какие в бездну мысли, черная пропасть разверзлась внутри, когда ничего не хочется, и ни о чем не думается. Это не состояние депрессии и даже не уровень «хреново», больше похоже на нокдаун, когда тупо хлопаешь глазами, пытаясь прийти в себя. Такое изредка случалось, когда Мишку хоронили, когда Светка внезапно «уехала в другой город», когда… Да провались оно все в бездну.
Выхожу из душа и долго вытираюсь полотенцем, пока не начинает болеть раскрасневшаяся кожа. Есть не хочется, и я скорее по привычке, чем по необходимости иду на кухню. Слушаю очередной выговор от Огузка, что мол, ходят тут всякие, а обед по расписанию. Получаю причитающуюся порцию овощного рагу, разумеется, остывшего. С трудом проталкиваю внутрь склизкую жижицу и выхожу наружу.
В коридоре сталкиваюсь с Дугласом, который заметив меня, порядком удивляется:
– Чего здесь трешься?
Точно, сегодня же пятница! Согласно контракту рабочая неделя закончилась, а значит можно возвращаться в «нулевку».
– Меня никто не искал? – спрашиваю у Дугласа.
– Без понятия, – бурчит тот, явно не настроенный на общение. – Вали уже домой, Малыш, а то и вправду, припашут.
Интересно, а какой ответ я ожидал услышать? Что ищет Майер? Дескать наш начальник сегодня грозен, требует подать для расправы тушку Малыша. Ну да, переспал с объектом, нарушил кодекс поведения профессионального охранника. Хотя какой я охранник, скорее инструмент, датчик для определения опасности. И на работе этой не работаю, а дослуживаю последний месяц.
Она трахнулась с тобой из чувства благодарности.
В бездну… сегодня все хочется послать в глубокую и необъятную бездну. Только бы не думать… В таком состоянии лучше всего завалиться в кровать и отрубится до конца дня. Или включить дешевое кино, чтобы мозги прочистило от осевшего в них ила, от глухой безнадеги и тоски.
Расплатилась за спасение, бросила нищему монетку, а ты и рад без памяти.
Нет, она не такая, не станет спать с кем попало.
Спать? Ты хотел сказать – трахаться. Что ей эта плата, поди ноги раздвигать не впервой. С нее точно не убудет, все дешевле, чем премию за спасение выплачивать.
Пошло говно по трубам.
Опираюсь лбом о прохладную стену и выдыхаю, пытаясь избавится от тяжелых мыслей, что лезут со всех щелей, булькают, словно дерьмо в забитой канализации. Похабные картинки мелькают перед глазами, злые эпитеты – сука! Стоит только отпустить, ослабить внутреннюю хватку, и захлебнусь в экскрементах ненависти. Досыта напьюсь собственного дерьма. Не хочу так…
– Малыш, держи! Еще теплые.
Я отстраняюсь от стены и несколько секунд пялюсь на сверток в руках Лесничего. Принимаю гостинец и пальцами ощущаю шершавую поверхность оберточной бумаги – и вправду теплые. Распаковывать не требуется, и без того знаю содержимое – пирожки это. Сдоба с повидлом, ватрушки с маком, кокосовые печенья – джентельменский набор от нашего Лесника.
Что бы этот человек поделился самым сокровенным – да скорее луна сойдет неба. Но небесное тело все еще наверху, а ладони приятно согревает сладкий подарок.
Почему-то вспомнилась упаковка дорогого чая, которую вчера всучил Поппи, и дружеский хлопок по спине от Секача, который сентиментальностью не отличался. Это что, новый способ выразить признательность за спасение Хозяйки? Они же все здесь с ней носятся, словно курица с золотым яйцом: Юлия то, Юлия это. С этой шала…
Крепче сжимаю упаковку в руках – сегодня пятница, а значит пришла пора собирать вещи.
Уже на самом выходе, когда шел к такси, увидел Мангуста. Тот бесплотной тенью скользнул вдоль кустов, встретился со мною взглядом и неожиданно кивнул. Я аж чуть сумку из рук не выпустил. Мангуст кивнул? Человек-манекен, не способный на проявление человеческих эмоций, человек-робот, у которого из всех функций работала одна единственная – охранять.
Поднял руку в ответ, только вот возле дерева уже никого не было: Мангуст снова скрылся, бесшумной тенью в глубине сада. Словно и не было его никогда, очередная игра света в густом сумраке переплетенных ветвей.
Нулевой мир встретил меня легким морозцем – конец января, самый разгар зимы, когда щиплет нос и щеки, а пар валит изо рта, словно дым из печной трубы.
На пункте досмотра едва не отобрали часть гостинцев. Все еще теплые пирожки пропустили, а вот до упаковки чая докопались. Худощавый парень с набухшим на шее кадыком, долго изучал название, после чего вынес вердикт:
– Дорогой.
Сказал, словно обнаружил контрабанду.
– Одна упаковка, двести грамм, исключительно для внутреннего потребления, – отчеканил я. Сушеные листья чая отдавать не хотелось, категорически.
Парень полез в свой компьютер, долго что-то пробивал и наконец, смилостивившись, отпустил восвояси, произнеся под конец дежурную речь о необходимости сохранять чеки. Вот ведь душа бюрократа, знает же, что подарок.
Мотель по-прежнему стоял в зимнем лесу, обильно засыпанный снегом. Все кругом в сугробах, но надо отдать должное Лукерье Ильиничне, крыльцо и дорожки почистить успели. Сама хозяйка привычно копошилась за стойкой, перебирая одной ей понятные бумаги.
– А-а, приехал, – протянула она, даже не взглянув в мою сторону. Словно легкий перезвон дверных колокольчиков нашептал ей, что за человек пожаловал в гости. – Припозднился сегодня.
Лукерья Ильинична знала расписание постояльцев мотеля лучше них самих: то ли из-за вредности характера, то ли потому что постояльцев этих было на пересчет пальцев одной руки.
– Обстоятельства.
– Вечно у вас обстоятельства, а все потому что молодые, ветер шальной в голове, – проворчала женщина и наконец соизволила поднять глаза. – Ну, чего тебе, беспутный?
– Это вам, – кладу упаковку чая на потертую поверхность стойки. Лукерья Ильинична подслеповато щурит глаза, шевелит губами, читая этикетку. – Вишь ты, «Нифриловый Слон» с листьями жасмина и цветками женьшеня. С чего вдруг такая щедрость?
– Не хочется портить напиток. Сам заваривать не умею, а у вас опыт, по любому лучше меня сделаете.
Я был не далек от истины, чтобы сохранить чудесные вкусовые свойства сего напитка, нужны были танцы с бубном. И если бы только с ним одним: Поппи минут десять растолковывал, какой температуры должна быть вода, и сколько раз заливать кипятком, да споласкивать. Про стеклянный чайник можно забыть, и упаси Вселенная, взяться за металлический – исключительно фарфор.
– Чай не простой, испортишь, – легко соглашается женщина, – чего с тебя взять, как есть беспутный.
Морщинистые в пигментных пятнах руки сгребли со стойки упаковку и спрятали в закрома.
– Приходи к вечеру в столовую, будем пробовать. Только без этих самых пирожков, что в руках держишь. Чужой стряпни на кухне не потерплю.
И как только унюхала? Не женщина – ходячий детектор.
– А где остальные постояльцы? – перевожу я разговор в другую плоскость. Очень хочется повидать парней, обменяться последними новостями.
– Герберт-то? Он на дежурстве, к завтрашнему утру обещался быть. Дружок ваш из города, на выходные приедет.
– Это Леженец?
– Что Леженец, что варенец, а все такой же беспутный. Девок вам нормальных надо и жениться, чтобы не шлялись без дела. В таком возрасте до глупостей дойти недалеко, которые потом всю жизнь расхлебывать будете.
– Вот вы так говорите, словно женатые глупостей не делают.
– Еще как делают, но у женатого на них куда меньше времени остается. Особенно если ребеночек появился.
– Ну началось, – демонстративно закатываю глаза к потолку. Все, завела Ильинична свою любимую шарманку, сама без семьи, зато нас сватает с завидным постоянством.
– А что ну-то, что ну? Взять того же Варенца.
– Леженца, – поправляю я.
– Да хоть ингиса из бездны, все одним медом мазаны. Каждые выходные пьет, каждые! А потом уезжает в город и одна Вселенная знает, какие там безобразия учиняет. Парень-то молодой, красивый, а жизнь свою тратит в пустую.
– Хорошо, про семейной счастье я понял, – перебиваю женщину, которую если не остановить, целую лекцию прочитать может на заданную тему, – а Нагуров у себя?
Лукерья Ильинична морщится, и машет руками, словно пытается отогнать от себя злого духа. Признаться, несколько удивился столь странной реакции: Александр у хозяйки мотеля всегда в любимчиках ходил. Серьезный, уважительный к старшим, всегда первым здоровается и тут вдруг такое.
– Больше ни слова про этого охальника.
– Да что случилось-то?
– Ни слова! – грозно заявляет женщина, и припечатывает ладонью о стойку, так что гостевой звоночек жалобно тренькает. Впрочем, сама выдерживает не больше секунды и тут же раздраженно выдает: – как придет вечером, обязательно спроси, чего он с теми двумя девками учудил. Бесстыжие прошмандовки, глаза бы мои их не видели! Но ничего-ничего, пусть только попробуют заявиться, я им такого покажу, на задницы свои сесть не смогут.
– Близняшки приходили, – догадался я. Как же, помню: Елизавета и Мария Лановские, те самые, с которыми играл в «паучок» и даже имел несчастье состоять в одной команде. Если верить слухам, именно по их вине у гуру точных наук резко упала успеваемость. Просела настолько, что руководство приняло решение перевести Нагурова в другую группу, подальше от двойного искушения.
– Шалошовки они, вот кто, – и снова хлопок по столешнице. Вот так вот, в одночасье падают с пьедестала образцы чистоты и целомудрия. А я ведь предупреждал Саню, чтобы вел себя скромнее. Устроил тут сексуальные игрища, прямо под боком бдительной старушки. Но ничего, походит месяц в звании нелюбимого постояльца, послушает лекции и ворчания по поводу и без оного. Глядишь, старушка и приведет в чувства нашего гения от математики.
– Не выселяйте его, Лукерья Ильинична, пожалуйста, – прошу тонким голоском, изображая самую жалостливую физиономию из имеющихся.
– Ты мне здесь еще пошути. Вишь, остряк выискался – чего лыбишься? Иди отседова, кому сказано, нечего от работы отвлекать.
Не-а, не выселит. Готов биться об заклад, годовую зарплату на кон поставить, что Нагурову ничего не угрожает. Потому как хорошо известно: Лукерья Ильинична только грозить горазда.
– Я на ужин спущусь, – сообщаю на прощанье, и под ворчание хозяйки звякаю дверным колокольчиком. Легкий январский морозец тут же схватывает кожу на щеках – эх, хорошо! Тело настолько пропеклось жарой параллельного мира, что даже не думаю застегиваться. Так и поднимаюсь нараспашку в номер, вдыхая привычный запах родного места – хорошо! Все хорошо, что не напоминает о Юкивай.
Юлия… Стоило только одному имени промелькнуть на задворках сознания, как внутренности неприятно заныли, напомнили о себе больным зубом. Стоп, не думать, не думать – приказываю себе. Сейчас под контрастный душ, потом боевичок по телеку, ужин и «не напряжное» чтиво на сон грядущий, про мужика, трахнувшего принцессу и свалившего в пустоши. Что ж, выглядит, как хороший, а главное, вполне осуществимый план. Только вот сбыться ему было не суждено.
Не успел толком раздеться с дороги, как в дверь затарабанили.
– Курсант, почему телефон отключен? – послышался громогласный рык с той стороны.
Зараза… Все никак не могу приучить себя включать сотовый. Аппарат служебной связи на время командировки блокировался и сдавался в специальную камеру хранения. И все бы ничего, только разблокировать обратно я его забывал, за что и периодически огребал, от того же Мо.
Открываю дверь – точно он: пышущий злом и одновременно жаром. Красные щеки напарника покрыты капельками влаги: то ли конденсат, то ли выступивший пот.
– Где твой телефон?! – начинает он кричать с порога.
– Только приехал, даже покакать не успел, – пытаюсь отшутиться в ответ.
Однако визитер туалетный юмор не оценил, свел брови над переносицей и проорал:
– Я тебе сейчас устрою просраться. Кому сказано, одевай пальто и на выход, – и вдруг совсем тихо добавляет, – разговор есть.
Вот этот «разговор есть» мне сильно не понравился, да еще и вкупе с выбранным местом для приватной беседы, куда шли, загребая сугробы. Знакомая опушка леса, где я периодически вел переговоры то с Луциком, то с Кормухиной, теперь вот наступила очередь Мо.
Толстые пальцы-сардельки напарника извлекают из кармана прибор, похожий на пульт дистанционного управления – просвечивают на наличие жучков. Уверившись, что лишней техники на мне нет, Магнус заговаривает:
– Нашли третьего.
«Можешь идти, Уитакер», – звучит в голове утренний голосЮлии.
Мо говорит о парковой зоне «С», где было обнаружено тело, о личности убитого: молодого парня из числа курсантов, со вскрытой грудиной, а у меня перед глазами мелькает полуобнаженная спина девушки. Юлия стыдливо натягивает футболку, и торопится одеться, настолько быстро, что путается в собственных волосах.
– Где витаешь, курсант! – грозный рык вырывает меня из плена болезненных воспоминаний.
– Здесь я.
– Ни хрена не здесь! Забудь уже о певичке своей.
Порою интуиция Мо била прямо в цель и это по-настоящему пугало. Словно напарник обладал скрытым талантом, позволяющим читать чужие мысли.
– А ты в курсе, что на нее второе покушение было?
– Да мне насрать, курсант, у нас здесь дела поважнее. Или хочешь, чтобы «нулевка» превратилась в филиал Алыченского мясокомбината? Ты же своими глазами видел, на что эта тварь способна.
– Видел, – соглашаюсь с напарником, – только что я могу сделать?
– Во-первых, не я, а мы. А во-вторых, для любой операции нужна команда: детективы, оперативники, аналитики. Команда людей, которым можно доверять. У меня только один такой на примете имеется.
Оно и не удивительно, учитывая несносный характер напарника и его круг общения: проституток к расследованию не подключишь.
– Кто он? Случаем не рыжий, как сама бездна? – интересуюсь я.
– Это для меня он рыжий, а для тебя господин Лановски. Запомни это, курсант, и лучше не забывай.
Согласно киваю головой. Спорить с Мо совершенно не хочется, особенно на опушке леса, стоя по колено в снегу. Кажется, начинаю подмерзать, зимние ботинки совершенно не спасают от холода.
– Допустим, а от меня что требуется: назвать фамилии людей, которым верю?
– Не просто веришь, ты должен быть в них уверен. Иначе случись что, крепко получим под зад и будем лететь о-очень долго, потому как в Организации самоуправства не терпят.
– Авосян, – называю, не задумываясь.
– Кто второй?
– Всё.
– Что значит, всё? Нам еще нужны люди
На что лишь развожу руками: других нет. Мозес издает задумчивое «да-а-а», забавно шевелит губами, словно ребенок, ищущий сиську, или соску, или сосачку со вкусом абрикоса.
– А что насчет Нагурова? Вроде надежный парень.
– Парень может и надежный, но материалист до мозга костей: вряд ли поверит во всю эту канитель с потусторонними существами
– Поверит или нет, дело десятое. Думающие мозги всегда пригодятся, поэтому берем… Как обстоят дела с Альсон?
– Нет.
– Почему нет?
– У нее с головой проблемы… Чердак подтекает.
– У всех чердак подтекает.
– Там даже не подтекает, потоп конкретный.
– Курсант, ты уверен в собственной объективности, может имеет место личная неприязнь?
Внутри словно тяжелые жернова перевернулись. Кажется, Мо что-то такое прочитал на моем лице, поэтому счел за лучшее сменить акценты.
– Слушай, девчонка реально хороша в своем деле: за последние полгода поднялась в звании на девять пунктов. Напомни-ка мне свой результат?
Повышения на один пункт лишили, было такое. И выговор от майора схлопотал за неуместное обращение. Больше и припомнить нечего, а Мо продолжал тем временем:
– В прошлом месяце сделали вторым замом главы шестого отдела по борьбе с организованной преступностью и выделили кабинет в личное пользование.
– Меня что, должно впечатлить количество слов в новой должности или наличие отдельного кабинета?
– Тебя должно впечатлить то, как она растет и как за нее грызутся. Аналитики аж до самого Томби дошли, с просьбой о переводе: дескать, такой талант не должен пропадать на оперативной работе.
– Я против.
– Сынок, а я тебя и не спрашиваю… Ты куда это собрался?
– К себе домой, папаша.
– Мы еще не договорили.
– А мне, кажется, договорили, потому что мое мнение нахрен никому не сдалось. Вот стой в снегу, и рассуждай сам с собой: кого взять, а кого не надо. Я лучше пойду, чайком в тепле побалуюсь.
– Да-а-а, пацан еще, – задумчиво протянул Мо.
– Говорит великий взрослый, который существует от шлюхи к шлюхе.
– Ты, курсант, в жизнь-то мою не лезь, потому как сопляк мелкий, не дорос еще, чтобы старших уму разуму учить. Лучше засунь-ка свой эгоцентризм в задницу, и подумай о предстоящем деле. Альсон расследования щелкает, что белка орешки, и подтекающая крыша тому не мешает.
– Я не уверен.
– В чем конкретно ты не уверен?
– Да в том что не побежит и не сдаст нас отделу внутренних расследований.
Мо аж хлопает себя по ляжкам с досады.
– Да ты редкостный дурак, если так думаешь. Эта мелкая за тебя любому в глотку вцепится и перегрызет. Я это знаю, каждый в отделении знает и только ты, блять, сомневаешься... Короче, курсант, девку берем, под мою ответственность.
– Всё?
– Нет, не всё – дело серьезное, нам еще один человек нужен… Чего притих?
– Жду, когда фамилию назовешь. Ты же лучше меня знаешь одногруппников. Кто там еще остался: Луцик, Мэдфорд младший, а может МакСтоун?
– Спортсмен этот, как бишь его зовут, – лоб Мо пошел складками.
– Леженец? Серьезно? Этот тоже замом стал и личным кабинетом обзавелся? – начинаю смеяться. И смеюсь долго, вытирая выступившие в уголках глаз слезы. Все это время напарник терпеливо ждет, лишь изредка выпуская клубы пара изо рта. – Тоже его мозги понадобились? Он же тупой, как пробка.
– А кто сказал, что нам одни гении нужны? Не всем за столом сидеть и думать, может и в поле поработать придется. Леженец вроде как человек надежный или сомнения есть?
Я глубоко задумался, припоминая всевозможные случаи, связанные с парнем. Долго думал, но так ничего и не нашел за четыре года, что проучились вместе. Дурь какую учудить – запросто, тут Леженец всегда первый, а вот своих подставить или сдать – это никогда, не водилось за нашим спортсменом подобных привычек.
– Хорошо, пускай будет спортсмен. Еще фамилии назовешь или все на этом?
– Пока все. Теперь твоя задача обзвонить бывших одногруппников и договориться о встрече на завтрашний вечер. Если по графику произойдут накладки, сдвигаем мероприятие на воскресенье. Чего такой кислый, курсант? Не хочется делиться маленьким секретом с окружающими?
Не хочется, это слабо сказано: как представлю реакцию на слова о невидимом друге, так комок к горлу и подступает. И ладно Герб с Нагуровым: парни на смех не поднимут и пальцем у виска крутить не станут, точнее воронку над головой закручивать. В них я уверен, в отличии от Леженца, и особенно Альсон с ее острым язычком. Мелкая проныра мне спуска не даст, будет травить при случае, и ладно если обойдется без лишних свидетелей.
Интересно, почему Мо настаивает на ее кандидатуре, настолько в ней уверен? Хотелось бы и мне иметь толику той самой уверенности.
– Кто будет рассказывать про Марионетку?
– По ходу пьесы определимся, ты главное пока лишнего не болтай. Скажи, так мол и так, переговорить надо по делам важным, подробности при встрече. Собирай всех ближе к восьми у себя дома, а остальное беру на себя.
– Не нравится мне это.
– Мне тоже, курсант… Если это Палач, а есть все основания думать, что это именно он, то выбора у нас нет. От твари нужно избавляться любыми имеющимися средствами.
