Текст книги "Предел прочности. Книга четвертая (СИ)"
Автор книги: Артем Углов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
– Кто же тогда? – удивился Мо. – Надеюсь не этот ваш спортсмен... Леженец, кажись. Он хоть и тупой, но больно забавный, жалко будет, если проткнут.
И снова отрицательно качаю головой.
– Рандольф Мэдфорд.
– Мэдфорд, который из клана Мэдфордов? Ну надо же, никогда бы не подумал, что его величество снизойдет для дуэли за кого-то другого. Считал его самым умным в вашей развеселой группе, – Мо отхлебнул из чашки, столь шумно, что сидящая через три столика старушка вздрогнула. – Я тебе так скажу, курсант, времена меняются. Чтобы ради мелкой проныры, которая даже не его баба ни разу, подставляться под шпагу. Н-да… Раньше аристократы рисковали шкурой только для защиты собственной честь. Ну или если перепьют, дряни какой обнюхаются.
– Ему рисковать не придется: дуэль состоится на тренировочных шпагах. Максимум, синяков друг другу наставят или глаз выбьют, если сильно постараются.
– Вон оно что, – протянул Мо. Мне показалось или в голосе напарника прозвучало заметное разочарование. – Какое же это наказание за проступок, когда в тебя пару раз тупым концом тыкнут. Вот если бы по старинке, кулаком в челюсть, так чтобы зубы повылетали и мозги перевернувшись, на место встали, тогда да, тогда дело, а так баловство сплошное. И как только руки распускать удумал, она же пигалица мелкая, совсем хрупкая с виду, такую боязненно пальцем тронуть.
Верно говорил Мо, такой и была наша Альсон, внешним видом совсем девчонка, едва отличимая от ребенка. Правда характер имела припоганейший, на десять вредных сколопендр хватит. Свидетели ссоры утверждали, что именно она выступила инициатором конфликта. На званом вечере вела себя вызывающим образом, отпускала неподобающие месту и времени шутки, особенно досталось сопровождавшему ее Потоцкому. Молодой человек был прилюдно оскорблен и унижен, после чего не сдержался и отвесил мелкой язве звонкую пощечину. Другая девица непременно пошла бы красными пятнами, убежала прочь, сгорая от стыда или того хуже, упала бы в обморок, но Альсон была из другой породы, нечета многим великосветским барышням. Зарядила обидчику кулачком в живот, еще и носком туфли пнула по голени. В академии ее драться научили, но куда мелкой справится со здоровым парнем, который не увалень деревенский, тоже кое-чему обученный. Крепко ударил в ответ, хорошо, что обошлось легким сотрясением.
Виновата ли Лиана в случившемся – да, виновата. Достойно ли мужчины избивать женщину, будь она трижды крайней – нет, не достойно. Следует ли образцово наказать наглеца – однозначное да. На этом сошлась вся третья группа в урезанном составе: виновница лежала в больнице, а нас с Гербом попросту не позвали, как людей наиболее близких, предрасположенных к авантюрам. За Авосяна не скажу, а за меня зря боялись. Детективу Воронову авантюры и экшен в последнее время изрядно поднадоели. Мне куда милее и ближе посиделки с Мо под лучами ласкового солнца, пробивающегося сквозь окна заведения, бесконечные разговоры о шлюхах и простате – все лучше, чем беготня с пистолетом или неведомая хрень под потолком, когда не понимаешь, сошел ты уже с ума или еще в процессе. Узнай я о конфликте раньше других, непременно бы обратился к ребятам за помощью, а Герб… на счет Герба не уверен.
Он потом сто раз извинился за случай в больнице, за то что наговорил всякого поддавшись ревности. Только кто же его винить станет, лично я пас. Потому как на собственных плечах прочувствовал тяжесть великого чувства, воспеваемого музыкантами, художниками и поэтами. Черная дыра и временное помрачение рассудка – вот что это такое, а не любовь. Любовь злостью не наполняет, и калечить других не подталкивает. Любовь… тоже мне, придумали название для основного инстинкта, для обыкновенной природной тяги между мужчиной и женщиной. Убери секс из отношений и куда денется это ваше великое чувство до гроба. Ничего не останется, пустота одна… пустышка.
Оставалось только понять, почему у одних она протекает в легкой форме, как у того же Мо, который трахает все подряд, и особо не парится по жизни, а у других в тяжелой, как у нас с Гербом, когда циклит на персоналиях, и бегаешь по кругу, словно козлик привязанный к колышку. Порвал же, поставил жирную точку и думал что все, успокоился, а стоило увидеть Ловинс с другим, словно бесы вселились. Хотя какие в бездну бесы, в этом гребаном иномирье, они ни в богов ни в демонов не верят, только в химию тела.
– А что у тебя с заказом от певички? – напарник отвлек от тяжелых мыслей. Он уже давно перешел на крепы с клюквенным сиропом и успел порядком извазюкаться.
– Которая Юлия Кортес? Юрист обещал выйти на связь и пропал… может передумали.
– Не-а, не передумали, просто некогда: у нее два крупных концерта подряд в Маланте и Альдане. Чего уставился, курсант? Я такую херню давно не слушаю, вырос из подгузников, а вот булочки у девочек на подтанцовке самый смак. Так и крутят ими, так и вертят – залюбуешься.
Кто бы сомневался, Мо в своем репертуаре. Не удивлюсь, если он концерт смотрел с выключенным звуком, исключительно в качестве разогрева перед встречей с очередной жрицей любви.
– Будешь есть? – кивнул напарник на мою тарелку с блинчиками и, не дожидаясь ответа, пододвинул к себе. Пока сосед работал челюстями, я смотрел в окно, на лишенную света улицу.
В этом месте, в квартале, состоящем из шпилей высоток, никогда не бывает солнца. Не понимаю, как здесь люди живут, в этих каменных джунглях, где даже неба не видно – сплошные стены и окна напротив, а если не повезет, еще и экран повесят с надоедливой рекламой. Не удивительно, что в иномирье популярна визуализация. Люди ставят виды на море, горные пейзажи, лесные массивы, только бы не видеть настоящую реальность, серую и унылую, как бетон. Распахнул с утра шторки, а там тебе альпийские луга, козочки на лугу пасутся, слышится журчание ручья меж горных склонов. Благодать, одним словом, если бы не одно «но», и это «но» все портит. Глаза всегда отличат настоящую картинку от иллюзорной, какого бы разрешения у последней не стояло, и частота сменяемости кадров не спасет.
Кому-то плевать на такие мелочи, но лично я ни за что не променяю дешевый мотель в бору на квартиру в центре города. Постоять на балконе с кружечкой горячего кофе, послушать шум ветра, заплутавшего меж сосен и вдохнуть свежий хвойный запах – что может быть лучше. Правда, сейчас холодновато для эстетства на фоне природы, особо не полюбуешься, если только укутавшись в теплое пальто. Но мне и одного вида за стеклом вполне достаточно.
Покончив с блинчиками, и собрав пальцем остатки сиропа с краев вазочки, Мо уставился на меня:
– Все сомневаешься, курсант?
– Я откажусь.
– Даже не думай или хочешь нашего майора до приступа бешенства довести. Знаешь какой процент от заказа идет в бюджет отделения? Вот то-то и оно. У нас и так в последнее время дела не важные, поэтому нехрен кочевряжиться.
– Я не телохранитель.
– А я, блять, не патрульный! – возмутился Мо. – Но большую часть службы торчу в машине и ничего, не плачусь. Хорош из себя целку строить: предложат контракт – подписывай.
– А если не подпишу?
– Коллектив не поймет. И не ухмыляйся так, никто тебе темную устраивать не собирается – это не учебка, здесь люди взрослые работают.
Взрослые, как же. Мне сразу вспомнился эпизод последней драки между Мо и Марком, когда еле растащили, а рыжему, как сама бездна Лановски, прилетело в ухо.
– Майор с этих денег очередной фонтанчик в холле поставит, – пошутил я неудачно, потому как напарник хмуро уставился на меня.
– А это уже не твое сопливое дело, курсант. Куда сочтет нужным, туда и потратит.
Уже когда сели в машину, и поднялись в вышину, где меж редких облаков светило яркое солнце, Мо заговорил:
– Три года назад разгребали очередной завал после теракта в Уонсоне. Нам тогда обещали большие премии за сверхурочные. Майор лично каждого просил, уговаривал. Многие в отпуска не пошли, натурально спали на рабочем месте. А потом наверху что-то не срослось, и вышестоящему руководству срочно потребовалось найти козла отпущения. Они и нашли, лишив целое отделение честно заработанных бабок. Дескать результаты херовые, нас не устраивают, а то что вы честно вкалывали целый месяц, никого не волнуют, идите нахер. Майор в тень превратился, два дня не появлялся, а когда пришел в офис, выплатил причитающееся каждому, вплоть до последней серебрушки. Мы все удивлялись, откуда деньги взял, а он втихую особняк свой продал: большой, трехэтажный, с бассейном и полем для минигольфа. Перебрался с семьей на окраину, и купил квартиру. До сих пор там живет... Теперь понимаешь, о чем я, курсант?
Понимаю… Напарник умел убеждать, когда это было необходимо, без лишних слов и нотаций, сдабривая выступление изрядной порцией мата.
– Куда теперь? – интересуюсь я.
Мо щелкает кнопками, сверяет по бортовому компьютеру заданный эшелон, и только потом произносит:
– В нашем распоряжении три часа, проверим район Гальчини.
Проверим на наличие томатного супа. Именно этим район Гальчини и знаменит: холодными первыми блюдами, пряными специями, и омарами на лавровых листах. Сначала покатаемся по улицам, привяжемся к паре прохожих для порядка, а потом заглянем на огонек в ресторан «Дядюшки Джузеппе».
Нет, точно не выдержу, скоро по швам пойду: или я или форменная одежда. Ох и тяжело служба дается, а завтра еще на дуэль идти…
Глава 3
Дуэль должна была состояться в закрытом парке мира номер четыре. Мира, где время шло быстрее на одну целую двенадцать сотых относительно «нулевки». Пустяковое отклонение, о котором можно не упоминать, особенно если вспомнить коэффициент родной параллели – пятьдесят три единицы. Запредельные цифры и практически вечная жизнь, в не здравом уме и не твердой памяти.
У временного дисбаланса кроме долголетия был еще один неоспоримый плюс – погода. До чего же прекрасен переход из промозглой осени, с ее мокрым снегом а-ля дождем, в уютное тепло.
Здесь на дворе стоял разгар весны, остатки темного и ноздреватого снега полностью истаяли, а некогда вялая от спячки трава набралась силы, украсив зеленым ковром лужайки парка
Пока следовал к месту дуэли, порядком взопрел, поэтому скинул теплое пальто на руки. Герб предусмотрительно оставил верхнюю одежду в машине, и теперь щеголял рубашкой с закатанными рукавами. Лишь Саня шел закрытый под завязку, с поднятым воротником и обмотанной шарфом шеей. Вечный мерзляка, все никак не мог отойти от осенней стужи. Он и в мотеле ходил в толстом свитере, с вязаной шапочкой на голове, вызывая приступы жалости, не свойственные Лукерье Ильиничне. Она ему даже второе одеяло выделила и обещала решить вопрос с дополнительным обогревателем.
– Что бы без всяких выкрутасов, – напомнила Ли, стоило нам подойти к означенному месту. Зрителей вокруг собралось немного, и все из числа своих. У компании Потоцкого намечался явный численный перевес, я насчитал пару десятков кавалеров в строгих костюмах и дам с веерами. У кого-то в руках была бутылка шампанского, на улице выставлен складной столик с закусками и зонтиком от солнца. Прямо-таки не дуэль, а выезд на природу, загородный пикник. До ушей долетел веселый гомон и смех.
– Ах, оставьте, Антуа, эти ваши глупые шутки. Что подумают окружающие? – взвизгивает одна из девиц, бьет веером не в меру разошедшегося парня. Тот пытается приобнять девушку, но получив легкий удар по руке, делает вид, что испугался, спешно отступает за спины товарищей. И снова веселье, снова звучит смех.
В отличии от нашей стороны, замершей с лицами хмурыми и сосредоточенными. Напряжение не просто витает в воздухе, оно буквально загустело, сделалось похожим на вязкую субстанцию, мешая дышать, повышая частоту сердечного ритма до гула в ушах. О столиках с закусками даже речи не шло, из еды разве что орешки в кармане Вейзера, которыми тот периодически хрустел.
Все в форменной одежде: кто с работы, кто только собирается, один Мэдфорд в просторной белой рубашке и спортивных трико, заправленных в мягкие сапоги: оно и понятно, ему предстоит фехтовать. Обмениваюсь кивками, привычно игнорирую МакСтоуна, впрочем, как и он меня, здороваюсь с остальными парнями. Вслед за Ли подходят Ловинс и Марго, произносят пустые, ничего незначащие фразы приветствия. Витор Луцик пытается развеселить дам, намекая на несоответствие нашей одежде местной погоде. Играет голосом, проводит исторические параллели, но шутка не пользуется успехом, я так и вовсе не понял тонкостей юмора, слабо знакомый с культурой и традициями местных народов.
Тишина… Нагуров шмыгает простуженным носом.
– А почему мой бокал до сих пор пустой. Антуа, затейник вы этакий, где обещанное шампанское? – доносится веселый голос с противоположного конца поляны.
Первым не выдерживает Авосян. Звучно бьет кулаком в широкую ладонь и басит:
– Ерунда полная эта ваша дуэль. Не наказание, а сплошная театральщина и профанация.
– Герб, – пытается успокоить его Джанет.
– Тупые шпаги… да этот хлыщ даже укола не прочувствует.
– Герб!
– Посмотрите на них, они издеваются над нами, смеются в лицо. Знаменитая третья группа… посмешище мы, вот кто. Наших девчонок кулаком в морду, а мы…
– А ты, Герб, пойдешь обратно, если сию минуту не угомонишься, – Джанет становится напротив великана, в своей знаменитой позе, уперев руки в боки. Не сводит взгляда с парня, и тот замолкает, лишь буркнув для порядка неразборчивое про «справедливость» и «где она».
Нет ее, Герб, не ищи, не в этом мире точно. В отличии от товарища не испытываю столь сильных негативных чувств. Разумеется, Потоцкого, что дурачиться со свитой напротив, наказать хочется, но сколько их таких, придурков: сотни, тысячи по земле ходят, а папа Альсон экземпляр единичный. Видел я его фотографию, специально в сети рылся. Благообразный седоусый джентльмен, этакий образец крепкого семьянина и достойного гражданина, жертвующего миллионы на благотворительность. Ничего не сочиняю, в электронной энциклопедии так и было про него написано, слово в слово. Достойный гражданин… Этот достойный гражданин достоин только одного, чтобы отрубили под самый корень и в тюрьму отправили гнить до конца жизни.
– Полюбуйся, Герберт, что наделал. Сам завелся и Воронова завел, – поддержала Марго подругу. – Еще не хватало, чтобы он здесь стрелять начал.
– Как будто я только и делаю, что стреляю, – возмущаюсь в слух от такой несправедливости, – у меня даже оружия нет.
– Воронов, еще не хватало, чтобы оно у тебя было. Ты и без пистолетов на всякое горазд, – фыркает Марго.
Вот ведь баба вредная, и чего, спрашивается, прицепилась: дни в календаре неудачные или настроения просто нет?
– Заткнулись все! – вдруг рявкает бывшая старшая, да так громко, что смолкли даже на противоположном краю поляны. Впрочем, последних хватило ненадолго: громко стреляет шампанское, визжит перепуганная дама. И снова шум, гам, веселье, получает веером по спине проказник Антуа.
– Вы можете хотя бы минуту побыть нормальной группой, – Ли обводит всех злым взглядом. – Стоит собраться вместе, и грызетесь меж собой, как вечная стая голодных псов.
Разве это грыземся, так, баловство сплошное. Вот был бы здесь Соми Энджи…
– Хочу напомнить, что через пять минут состоится дуэль. Дуэль не Рандольфа Мэдфорда, а человека, представляющего третью группы образца выпуска тридцать девятого года, в защиту и честь Лианы Альсон, в защиту и честь нашей группы, а значит каждого из нас. Поэтому давайте вести себя достойно, дабы в полной мере соответствовать высокому званию детектива.
Вам бы урок по политической подготовке вести, уважаемая Джанет Ли. Умеете донести до слушателей генеральную линию партии, точнее руководства. Идеальная старшая по группе, которую должность не отпустит никогда. Но в одном она права, не время для препирательств.
Странно сосредоточенным выглядит Мэдфорд, не проронивший не единого слова, отстранившийся от всего происходящего. Только периодически разминает руки и припадает, то на одну ногу, то на другую. Не многим уступает секундант в лице Леженца – парень судорожно вцепился в чемоданчик с оружием, словно от этого зависела его дальнейшая жизнь. Да, тот самый Леженец, без скабрезных шуток которого не проходило ни одно собрание в казарме, и которому было абсолютно плевать на время, обстоятельства и прочую уместность.
И не скажешь, что готовятся к поединку на тупых шпагах, который поединком-то можно назвать с превеликой натяжкой, скорее обыкновенной тренировкой, разминкой для двух великосветских особ.
К центру поля вышагивает важный павлин – Микаэль Затовцев, назначенный сторонами в качестве третейского судьи. Я когда первый раз услышал его фамилию, сильно удивился, помятую о непростых отношения с Мэдфордом, еще в бытность курсантами академии. Но Герб развеял мои сомнения, произнеся всего два слова:
– Они аристократы.
Это многое объясняло, если не все. Конкуренты и противники, вечно подначивающие друг друга, строящие козни, и играющие порою на грани фола, объединились, едва речь зашла о фундаментальных понятиях, таких как честь. Не следует сомневаться: Затовцев отсудит строго по букве кодекса, не склоняясь в ту или иную сторону, потому что это заложено в его генах, в крови, потому что сия наука вдалбливалась, где тяжелой отцовской рукой, а где и розгами, с самого первого дня рождения. Изменить ей, значило пойти против себя, против родителей, против рода, а страшнее всего – против общества, частью которого он являлся, плоть от плоти.
Затовцев замер ровно по середине поляны, с идеально подстриженной травой. Недовольно посмотрел в сторону веселящейся публики. Я уже знал от Нагурова, что подобное поведение на дуэли являлось признаком плохого тона. Негоже устраивать спектакль из поединка, пускай и состоится тот на тренировочных мечах. Вызов есть вызов, и отнестись к нему следует с должным почтением, согласно дуэльному кодексу, насчитывающему многие сотни лет.
Рука судьи медленно поднимается в воздух и голоса смолкают, как по команде. Доносятся лишь отдельные шепотки, слышно пение птиц в парковой зоне.
– Удачи, Мэд – тихо произносит Ловинс. Радольф едва заметно кивает, и вслед за секундантом выдвигается в центр площадки. Старается идти спокойно, расслаблено, но за четыре года я успел изучить Мэдфорда, чтобы понимать – парень явно напряжен и нервничает.
С противоположной стороны отделяется пара противников. Без труда распознаю, кто из них Потоцкий – одет ровно так же, что и Мэдфорд: в белую рубашку, обтягивающие спортивные штаны, заправленные в мягкие сапоги. Никаких физических изъянов, или других отличительных черт, за которые можно было бы зацепиться взгляду: в меру высокий, в меру смазливый, породистый не в меру. С такого персонажа картину писать маслом и вешать в родовом именье, непременно в массивной золотой раме. Можно верхом на коне, с мечом в ножнах, для пущей убедительности и величия, чтобы на века хватило.
Все эти аристократы… выглядят слишком идеально, как на подбор, словно их в инкубаторе выращивали, в промышленных масштабах, на фазе зародыша отсеивая страшных и некрасивых. Надо будет поинтересоваться у Герба, насколько популярна в иномирье генная инженерия.
Тем временем противники сблизились до расстояния нескольких шагов, между ними только трава и Затовцев, с каменным выражением лица. За спинами каждого стоят секунданты, с чемоданчиками в руках: замерли, ждут команды. Судья бьет двумя пальцами по ладони, призывая последних подойти. Поворачивает голову к одному – произносит короткую речь, к другому. Нам отсюда ничего не слышно, долетают лишь отдельные отголоски фраз.
Уверен, произносится сущая безделица: нет ли обстоятельств, препятствующих проведению дуэли, не желают ли стороны примирится. Я видел пару местных фильмов, так вот там самое интересное начиналось во время поединка, а все что предшествует – пустопорожняя болтовня, дань традициям. Сейчас откроют чемоданчики, продемонстрируют оружие и разойдутся по углам, ждать отмашки «к бою». Стандартная процедура для…
Неожиданно Леженец разрождается длинной тирадой, явно выходящей за рамки протокола. Понимаю это по опешившим лицам участников, особенно удивленным выглядит секундант Потоцкого. Он беспомощно оглядывается через плечо, словно ища поддержки.
По нашим рядам прокатилась волна возбуждения, народ зашептался. Любопытно, что же такое Дмитрий умудрился отчебучить, неужели очередная шутка ниже пояса? Он, конечно, временами дубовый, но не до такой же степени.
Потоцкий в нарушение всех правил покинул свое место, зашагал к судье. Его примеру последовал Мэдфорд и вот уже все четверо сошлись в центре, активно споря и выясняя отношения. Вместе с ними заволновались и зрители, а барышня из числа наиболее эмоциональных, выкрикнула, нервное:
– Антуа, вернись!
Слова прозвучали совсем уж неуместно, но никто и не подумал улыбнуться: публика гудела осиным роем, встревоженная возникшей заминкой.
– … будет донесено, общественность узнает, не имеете права, оговорено иное, – доносит ветер обрывки фраз. Потоцкий, забывшись, активно жестикулирует, в негодовании выпячивает губы. Красивую маску лица искажает гримаса то ли злости, то ли страха, а может всего вместе. Не осталось в нем ничего прежнего от породистого отпрыска, портрет которого хотелось бы повесить в центральной зале родового поместья.
Помогает Потоцкому его секундант, внезапно избравший целью атак Леженца. Встал напротив и начал что-то яростно втолковывать, тыча пальцем в грудь, благо в свою, а не в чужую, иначе не избежать драки. Дмитрий только и ждет повода пустить в ход кулаки, весь набычился: сжал челюсти, расправил плечи. Благородная дуэль грозила перерасти в драку для простолюдинов, обыкновенную и без затей, с расквашенными носами и фингалами.
– Театр абсурда, – возмущается стоящая рядом Марго.
Вот не согласен с нею абсолютно. Театр был до того, когда расхаживали фанфаронами по полю, играя заранее отрепетированный спектакль по старинной пьесе, известной всем как дуэльный кодекс, а сейчас накал страстей, живые эмоции, того и гляди морды друг другу кинутся бить. Один Затовцев старался держаться невозмутимо в рамках отведенной роли третейского судьи. Очень старался, но за внешней маской нет-нет, да и проступал океан бушующего азарта.
– Разве судья не должен развести враждующие стороны? – задаюсь я вполне очевидным вопросом.
– Где ты здесь судью увидел… мальчишки, – Ли не выдержала и бросилась по направлению к эпицентру конфликта.
– Стой, так нельзя, это же нарушение кодекса.
Ловинс попыталась удержать подругу, на Джанет не остановить. Отмахнувшись от протянутой руки, бывшая старшая решительно зашагала по зеленому газону.
– Женщины порождают конфликты, женщины их останавливают, – внезапно родил мудрую мысль Вейзер. За что тут же получил от Маргарет:
– А не заткнуться ли тебе, философ хренов? И без того тошно.
В противоположном лагере заволновались морской волной, расступились, пропуская вперед девичью фигурку: очередной парламентер в нарушение дуэльного кодекса. Благо это была не та экзальтированная особа, что беспрестанно требовала шампанского и громко орала: «Антуа». С ней бы точно договорится не вышло, а эта выглядит вполне разумной, в строгом сером платье, лишенном бантов и прочих фенечек.
Дамы одновременно вошли в круг спорящих и голоса разом стихли. Говорили по очереди то одна, то другая, остальные стояли и внимательно слушали. Казалось бы, конфликт погашен, но вот наступила очередь говорить Мэдфорду, который воспользовался случаем, плеснул бензинчиком на тлеющие угли. Моментально вспыхнул противник, разразившийся гневной тирадой, до ушей долетело брошенное в сердцах: «плевать, что подумают» и «еще поглядим, кто здесь струсил».
– Герб, ты что-нибудь понимаешь? – спрашиваю приятеля.
– Нихрена, – признается тот, – но если дуэли не состоится, я этому Антуа лично морду начищу, до янтарного блеска.
– Да чего здесь понимать, Мэдфорд предложил поединок на боевых шпагах, – вдруг подал голос МакСтоун.
Марго лишь ахнула, приложив руки к щекам, а Нагуров флегматично заметил:
– Похоже на правду.
– Какую правду, что такое городите? – возмутилась Ловинс. – Я с Мэдом тысячу лет знакома, он никогда не решится на подобную глупость.
Она говорила что-то еще, поправляя пальцами левой руки сбившуюся челку, а я как последний кретин стоял и любовался греческим профилем. Катерина почувствовала мой взгляд, потому как развернувшись, спросила возмущенно:
– Хочешь сказать, я не права Воронов?
– Время покажет, – ответил пространно, не имея ни малейшего представления, о чем она. Гребаный вирус… поставил же точку.
Скоро вернулась Ли и ошарашила всех новостью:
– Дамы и господа, поздравляю, сегодня у нас будет труп.
Марго снова ахнула, и снова приложила ладони к щекам, а Том, передразнивая одну известную всем особу, процедил:
– Ой, такую чушь городите, я с Мэдом тысячу лет знакома...
– МакСтоун, заткнись, сейчас не до твоих язвительных замечаний, – накинулась на него Джанет. И словно вспомнив что-то давно забытое, посмотрела на меня. – Это все ты, Воронов, ты виноват! Твое плохое влияние.
Здрасьте пожалуйста, приехали: и снова Воронов, и снова крайний. Почему я не удивлен?
Не хотелось признавать очевидного факта, но МакСтоун оказался прав. Мэдфорд предложил-таки отказаться от тренировочной шпаги, и перейти на ее более грозный аналог, которым убить можно. Внезапный поворот дела не обрадовал ни секунданта Потоцкого, ни самого Потоцкого. Парень вполне логично возразил, что дескать договаривались о другом. На что Мэдфорд привел убойный аргумент, которому ни один аристократ противостоять не в силах: «или фехтуем боевым оружием или я во всеуслышание объявляю, что вы, сударь, самый настоящий трус».
Свидетелями проявленного малодушия станут десятки людей на поляне, а хуже всего – Затовцев. Судья в его лице подтвердил: дуэльным кодексом смена клинков не обговаривается, следовательно, проводится на усмотрение сторон. Вот ежели бы господа решились перейти с холодного оружия скажем на огнестрел, тогда другое дело – подлежит строгому запрет. А так, история дуэлей знает немало примеров, когда острота клинков менялась непосредственно перед поединком.
Тем самым господин судья завуалированно намекнул, что да – Потоцкий будет считаться трусом а он, Микаэль Затовцев, вхожий во многие салоны и круги великосветского общества, немало поспособствует распространению тех слухов. Красавец, истинный аристократ… в конце концов не ему жизнью рисковать, а когда еще представиться возможность посмотреть на дуэль со смертельным исходом. С возможным смертельным исходом, потому как поединок длился до тех пор, пока одна из сторон не утрачивала возможности к его продолжению.
– Витор, вызывай машину медицинской помощи, пускай дежурят у входа в парк, – Ли полностью отдалась роли старшей по группе, раздавая инструкции направо и налево. – Кати, набери отца Мэда… Да знаю я, что он в другом мире. Придумай что-нибудь, свяжись с филиалом фирмы в Бронки. Марго, прошу, возьми себя в руки, не истери. Николас, на тебе звонок в отделение Службы Безопасности. Что значит, а стоит? Мы просто обязаны поставить руководство в известность, в противном случае будешь иметь дело с инспектором внутренних дел. Воронов, Авосян – без выкрутасов, услышали меня? Даже не думайте вмешиваться в ход поединка. Тебя, МакСтоун, это тоже касается.
– Если Мэд проиграет, следующая дуэль моя, – хмуро произносит великан.
– Да, пожалуйста, хоть обубивайтесь, но только в рамках этого вашего дурацкого кодекса. Чтобы не смели здесь кровавые разборки устраивать по беспределу.
За всеми этими распоряжениями и мелкими занятиями минуты пролетели незаметно, а потом наступило время дуэли. Противники не стали откладывать дело в долгий ящик, решив покончить с затянувшимся конфликтом здесь и сейчас. И боевое оружие нашлось, которое после тщательных проверок удовлетворило обе стороны.
Затовцев, до той поры расхаживающий по газону с важностью павлина, дал отмашку разойтись. Зрители умолкли, поединщики заняли положенные места, направив клинки в землю.
Последние секунды истекают перед боем: судья по очереди обращается к сторонам, после чего поднимает руку и выкрикивает:
– Андрэ!
Причем здесь андрэ, может быть амбрэ? Тоже смысла мало… Если задуматься, кроме «туше», других терминов в фехтовании не знал. Да и тот был взят из источников родной параллели, которые в шестимирье не в чести.
Шпаги взмывают в воздух, фигуры в центре поля сходятся: медленно, приставными шажками. Потоцкий делает выпад, мелькают лезвия, звон клинков – фигуры расходятся. И снова движению навстречу друг другу. Очередная атака и… публика вздыхает в едином порыве.
– Чего там, Герб? – не выдерживаю я. Ничего не понимаю в танце профессионалов. С одной стороны все кажется очень медленным и тягучим, но стоит лезвиям соприкоснуться и понеслось сплошное мельтешение. Атакует один, а через секунду оказывается, что вовсе он не атакует, а обороняется. Вроде уколол, а вроде в воздух попал.
– Почти зацепил, – бормочет Авосян, безотрывно наблюдающий за происходящим. Тело напряжено, пальцы сцепились в кулаки, словно не Мэдфорд, а он сам фехтует с обидчиком Альсон.
– Кто? – не выдерживаю я. – Кого зацепили?
На меня недовольно шикают, до ушей долетает рассерженный шепот Ли:
– Воронов, заткнись!
Да пожалуйста, бывшая старшая, могу и помолчать, только непонятно же нихрена. И что самое странное, менее волнительно от этого не становится, словно витающее среди зрителей напряжение передается и мне. Стискиваю кулаки, не хуже Герба, всматриваюсь в центр площадки до рези в глазах, пытаясь отследить мельчайшие движения.
Внезапно публика ахает, одна из дам с веером и вовсе падает на землю, теряя сознание. Что, что я пропустил? Вроде все живы, все здоровы… ан нет, у Потоцкого край рубашки красный. Зацепил-таки его Мэдфорд, достал в длинном выпаде. Ну теперь дуэль пойдет куда веселее: любителю бить девчонок придется поднапрячься из последних сил, чтобы склонить чашу весов в свою сторону, иначе истечет кровью и рухнет на газон, не хуже той барышни. Или поплывет раньше времени, ослабит внимание и пропустит новый удар, после которого нормальные люди с земли не поднимаются, разве что сразу в небеса.
Однако я поторопился с выводами. Ожидаемого оживления не случилось, наоборот, движения соперников замедлились: все реже они сходились в центре, все реже звенели шпагами.
– Заканчивай этот цирк, Мэд, – прошептала Ли.
Мэдфорд словно услышал ее: сделал три шага назад, опустил лезвие вниз. Потоцкий какое-то время колебался, на лице его читалась одновременно злость, раздражение и досада. Понять парня можно, выбор у него невелик: отступить сейчас, значит признать поражение на глазах у публики, которая уж точно молчать не будет на великосветских раутах, ибо не так воспитана, а продолжить бой – неминуемо получить новые дырки в некогда белоснежной рубашке, или того хуже – смерть. Если задуматься, тоже вариант, от которого меньше урона чести, но куда больше здоровью.
