Текст книги "Предел прочности. Книга четвертая (СИ)"
Автор книги: Артем Углов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Самый маститый из них так и вовсе пожал плечами, прописал сильнодействующие седативные и посоветовал найти организатора покушения. Спасибо доктор, просветили…
Особняк снова закрыли на карантин и снова допрашивали, всех кроме меня. К Полу Уитакеру был применен особый Протокол в виде парочки инспекторов Организации. Двое мужчин записали свидетельские показания на камеру, и полностью удовлетворенные, удалились восвояси. А что, все и так понятно: детектив заметил несущийся автомобиль, вовремя среагировал на потенциальную угрозу. Никаких дополнительных вопросов инспекторы не имели, зато имел их я:
– Почему не приехали в первый раз?
– Вы про случай в Золотой башне? – отреагировал тот, что был старше: как по возрасту, так и по званию. – Не было непосредственной угрозы вашей жизни.
– А в случае с такси угроза была?
– Да, была. Согласно Протокола мы обязаны реагировать на подобного рода эпизоды.
Разговорить инспектора – занятие абсолютно бесперспективное. Проще открыть учебник по праву: на его страницах и то больше эмоций. Приехали, отработали процедуру, уехали – роботы, а не люди. Ах да, напоследок рекомендовали уволиться: не настойчиво так, в качестве дружеского совета от старшего товарища. Дескать, сложность контракта увеличилась в разы, а ваша квалификация не соответствует поставленным задачам в полной мере. Могли напрямую приказать паковать вещи и возвращаться в родные места, но нет, господа инспекторы рекомендуют. Вот и думай, чего этим хотели сказать.
Над решением головоломки раздумывал недолго, тем более что сам давно планировал уйти.
– Можешь назвать причину? – красные от недосыпа глаза Майера уставились на меня.
– Сложность контракта увеличилась до семи баллов, и моя квалификация не…
– В бездну твою квалификацию, – вдруг рявкает глава безопасности, до того едва ворочавший языком от усталости. – Ты мне скажи, это твое решение или надавили сверху?
– Мое.
– В чем причина?
Достало все… но так ведь не скажешь. Не покидало душу гаденькое ощущение, что оставляю мужиков разгребать кучу дерьма. Когда было все тихо и спокойно, гоголем ходил по коридорам, а запахло жареным – тут же бежать. И ведь никто дурного слова не скажет, точно знаю: не Дуглас, не Поппи, не Лесничий, Мангуст постоянно молчит. Разве что Огузок, но на то он и задница, чтобы всякие гадости за спиной болтать.
– Я не вывел охраняемый объект из зоны опасности.
– Поясни.
Перед глазами мелькает образ Юлии Кортес – девушка шарахается от меня в испуге. Я хватаю ее за руку: медленно тяну в сторону, как последний дебил, а яркая белая точка несется на полной скорости, с каждой секундой увеличиваясь в размерах.
– В критической ситуации не справился с Юлией… с объектом. Не смог убрать с траектории движения потенциально опасного…
– Уитакер, заткнись, – Майер морщится, словно проглотил кусок холодного мороженого. Совсем как я во время недавнего похода в кафешку. – Выкинь из головы казенную официальщину. После этих ваших инспекторов невозможно с людьми нормально общаться. Гипнотизируют они вас что ли… Напомни, какая тебе задача ставилась?
– Слушать интуицию.
– Вот именно, слушать интуицию! А теперь скажи, ты справился с поставленной целью?
– Если бы не Мангуст…
– Если бы не ты, Мангуст не успел бы среагировать. Между отметкой, когда машина появилась на горизонте и точкой предполагаемого столкновения прошло восемь секунд. Восемь! Ты величину значения понимаешь?
Киваю согласным болванчиком.
– Нет, Уитакер, не понимаешь. Такси разогнали до запредельной скорости: двести метров в секунду. Не знаю, как в вашем мире, но для нас это очень высокие показатели. Ни один человек, из числа тех, кто находились на улице, не среагировал на приближающуюся опасность. Ни один, кроме тебя.
Майер развернул ноутбук демонстрируя застывший стоп-кадр на экране. Это была запись с одной из камер наблюдения, что в превеликом множестве висели на улицах. Различаю в толпе профиль Юкивай в темных очках, вижу себя самого, устремившего задумчивый взгляд в небо. Рядом женщина с ребенком – из сводок знаю, что они погибли одними из первых. Красивая молодая мама в элегантном платье и шляпке с длинными полями, а пацан… пацан, как пацан: лет десяти в коротких шортиках. Его тело нашли в кустах парка, в шестидесяти метрах от места происшествия.
В левом углу вижу парочку влюбленных, которую из-под удара вывел пенсионер, буквально вытолкавший молодых к краю шоссе. Как оказалось позже, отставной военный, один из немногих, кто отреагировал на мой крик про красный код. Теперь интервью с ним по всем каналам крутили: молодец дядька, чего тут скажешь.
– Этот кадр сделан за три секунды до появления такси на горизонте, – произносит Майер. – Корпус автомобиля еще скрыт стенами домов, а ты уже знал.
Нет… я не знал. Знала гребаная Тварь из запределья.
Смотрю на собственное изображение, на мелкого пацана, что маячит на заднем плане с пушистым комком сладкой ваты. Она потом на асфальте валялась, прямо под ногами, когда Лесничий помогал подняться. Он же на нее и наступил, вдавив в серую поверхность…
Крышка ноутбука с легким щелчком захлопывается.
– Уговаривать не буду – ты человек взрослый, решения принимаешь самостоятельно. Об одном прошу, дай мне месяц.
– И что изменится?
Майер молчит, и я понимаю: не скажет. Неужели есть наводки на заказчика и неизвестных хакеров? Может и накопали чего, только вот делиться информацией со мною не собираются. Оно и понятно, мозговые потуги Пола Уитакера в качестве детектива никому не интересны: я здесь в роли живого прибора, точнее – приемника, улавливающего сигналы опасности.
Мне бы поблагодарить за оказанное доверие, встать и уйти, но отчего-то не могу. Не могу сказать «нет», хотя понимаю разумом, что это будет единственно верное решение. И умное… Только кто говорил здесь про ум?
– Хорошо, пускай будет месяц.
Заявление на увольнение кануло в долгий ящик, однако это была не единственная новость за сегодня: Пола Уитакера сняли с ежедневного дежурства. Больше никаких хождений по особняку и прилегающей территории, нет – утомительному многочасовому стоянию на ногах.
– Все равно от тебя толку никакого, – высказался по данному поводу Поппи. – Хреновый из тебя охранник, Малыш: вечно в облаках витаешь, да на девок пялишься.
И ничего не пялился, но мужикам только дай лишний повод позубоскалить, они своего не упустят.
– Будешь теперь свободным художником, ходить и интуицию слушать, – вставил свои пять копеек Секач. Круглолицый охранник заглянул во время пересменка в дежурку, да так здесь и остался, потягивая ароматный чай из кружки. Был еще Лесничий, устроившийся на полу, и подтянувший худые коленки к подбородку. Он вечно сидел, где придется и беспрестанно жевал, уничтожая запасы сдобы. Потому и молчал, что щеки вечно набиты были, словно у хомяка, добравшегося до зерновых запасов.
– Да я рехнусь от безделья. Выездов нет и в ближайшее время не предвидеться, чем в особняке заниматься?
– Не боись, Малыш, найдем тебе применение, – успокоил Поппи.
– За булочками в магазин бегать?
– Хотя бы и так, все дело.
– Или со мной ходи, – встрял в разговор Секач.
– Со мной ходи, – тут же передразнил Поппи, – ладно Хозяйка, а тебе здоровенному чего волноваться?
– В жизни всякое бывает, к примеру кирпич на голову упадет. Если Эль-Като рядом будет, глядишь, и предупредит.
– На твою-то башку? -Поппи с сомнением посмотрел на массивные складки на затылке бугая. – Скорее кирпич отрикошетит и нашего Эль-Като прибьет.
– Такую пачку не каждая пуля возьмет, – подал голос с пола Лесничий.
– Да идите вы лесом, – не выдержал здоровенный охранник. Схватился за кружку двумя руками и шумно отхлебнул. – А ты, Лесничий, в тайгу.
На что Лесничий лишь невнятно буркнул с пола: тяжело говорить, когда рот набит пирожными с заварным кремом.
– Малыш, ты лучше расскажи, как твоя интуиция работает.
И следом послышался хор нестройных голосов: а как это бывает, а как щелкает? Понеслась старая телега по новому кругу. И ладно бы впервые спросили, так третий раз за сегодняшний день.
Разумеется, про интуицию я ничего не знал, поэтому приходилось врать и выкручиваться, сочиняя на ходу. Думал, чем скупее будет рассказ, тем быстрее отвяжутся, но не тут-то было. Фантазия у мужиков работала, что надо: чего не скажу, сами додумают и сами дорасскажут.
– Помнится, случай был, – начинал Секач травить очередную байку и вдруг выяснялось, что чуйка раз в жизни, да и срабатывала у каждого. К примеру, тот же Лесничий только благодаря ей и выбрался из тайги, а у Дугласа живот прихватило, когда жена рожать начала. Мужикам только дай тему для затравки.
Когда выбрался из дежурки, голоса бубнили вовсю, разгоняя застоявшуюся тишину подземного этажа. Ну это ненадолго, через пять минут пересменок закончится и разбредутся по своим местам: кто на пост, а кто домой отсыпаться. Один я замер в нерешительности, не зная куда податься: то ли забиться с книгой в конуру, то ли в город выйти на прогулку. На улице три часа дня – самый разгар солнцепека, когда от жары не спасают даже самые густые тени, а в конуре, что зовется комнатой, хорошо и прохладно. Да и книжка на редкость интересная попалась: герой таки трахнул принцессу и ушел в пустошь, искать приключения на свою задницу. Зачем оно ему надо, когда спит во дворце, жрет от пуза, а под боком нежится красотка – автор объяснить не удосужился, отделавшись фразой про ветер приключений. Как же – знаю, если верить напарнику, именно это чудо природы играет у меня в заднице.
Город или книга, книга или город – так и стоял, да пялился в сумрак коридора, пока от одной из стен не отделилась густая тень. Неспешно подплыла ко мне, трансформируясь на ходу в вездесущего Мангуста. Личный телохранитель встал ровно напротив и обесцвеченным голосом произнес:
– Тебя ищет Хозяйка.
Мы с Юлией не виделись два дня, начиная с того злополучного происшествия, когда взбесившееся такси разметало людей, что ветер листья по асфальту. Девушка привычно заперлась в комнате и не показывала носа наружу. Ни звука, ни голоса – все указания сверху поступали через доверенных лиц.
– Не нравится мне это, – поделился Дуглас своими опасениями, – как бы не пришлось новую работу искать.
Так думал не он один. Индустрия поп-музыки была крайне жестокой и слабостей никому не прощала. Слишком высока конкуренция, слишком многие рвались на вершину Олимпа, где и без того было тесно.
Сроки поджимали со всех сторон: через месяц необходимо предоставить материал для компоновки третьего альбома, через два – официальный выпуск, через три – концертный тур по городам пятого мира, а у Юкивай нет ни команды, ни новой программы. Зато есть пункты контракта, в случае неисполнения которых госпоже Кортес Виласко грозили значительные неустойки. Хуже того, звукозаписывающий лейбл мог в одностороннем порядке расторгнуть договор, а это значит: очередные штрафы, неустойки и как следствие, громадный минус к деловой репутацию. И будешь ты считаться в высших кругах ненадежным партнером, с которым бизнес лучше не вести, потому как обязательства свои не выполняешь и сроки срываешь. С такой кармой не то что новые контракты заключать, старые потерять можно.
– У нее же обстоятельства, – попытался я возразить Дугласу.
– Обстоятельства? Малыш, да кого волнуют твои обстоятельства. Информационная повестка дня слишком насыщена: уже через неделю публика забудет про покушение, а вот про сорванный контракт и потерянные бабки не забудет. Кто надо не забудет и не простит. Так устроен мир шоу-бизнеса... Так устроен любой бизнес.
Выходит, карьера певицы висела на волоске. Неделя-другая и будет пройдена точка невозврата, за которой девушки ждали банкротство и забвение.
Отягощал сложившуюся ситуацию характер самой Юкивай: тонкая душевная организация и проблемы с внутренним балансом, который и без того был нарушен. Как бы руки на себя не наложила. Нет, об этом Дуглас вслух не говорил, но тяжелые мысли буквально витали в воздухе: крах карьеры юная певица могла не пережить.
Как я бы поступил на ее месте? Не знаю, такое сложно представить. В самые трудные моменты знал, что есть дом, куда смогу вернуться, есть родители, есть мелкая сколопендра Катька, которая может и вредная, но переживала за меня не меньше отца с матерью, и есть вечный друган Витька.
Была семья, были надежные люди. У меня все это было, а было ли это у Юкивай – большой вопрос…
Деревянные ступеньки пару раз скрипнули под подошвами ботинок. Я пыхтел и шумел в отличии от Мангуста, скользившего ночной тенью по воздуху. Этот парень не уставал и, кажется, ничего не слышал про гравитацию. Иначе чем еще можно объяснить столь легкий подъем по лестнице, что изгибалась спиралью и круто уходила вверх. Лично я сбил дыхание, и даже вынужден был замедлить шаг. И кому, скажите на милость, понадобился столь странный конструктивный элемент, более подходящий маяку на океанском побережье. Обслуживающий персонал пользовался другой лестницей, куда более удобной: с пологими ступеньками и широкими коридорами. А охране так и вовсе было запрещено подниматься наверх, потому как вел подъем в личные покои госпожи Виласко.
Мы остановились перед высокой дверью с керамическими вставками в виде кругов и квадратов, окаймленных разноцветными камешками. Сомневаюсь, что последние были из числа драгоценных, но блестели красиво и взгляд притягивали.
Мангуст поднял руку и аккуратно постучал костяшками, после чего произнес:
– Входи.
Странно, лично я никакого ответа из-за двери не услышал, однако стоящему рядом человеку-призраку поверил. Коснулся пальцами исполненной под золото ручки, толкнул вперед. Массивная дверь открылась на удивление легко, открывая глазам сокровенное: место, куда вход посторонним заказан и куда доступ имеют единицы.
Не знаю, чего ожидал увидеть в девичьей комнате. Наверное, переизбыток розового цвета, плюшевых игрушек, разбросанных повсюду, что мишура в новогоднюю ночь. Огромную кровать с балдахином и постерами самой Юкивай на стенах. По центру мохнатый ковер фиолетовой расцветки, а на нем полуобнаженную Хозяйку в белых трусиках, которая лежит на животе, и игриво машет ступнями босых ног.
Так выглядела комната певицы в клипах, но реальность оказалась иной. Хотя, справедливости ради, пару игрушек таки заметил: тигренка на верхней полке и собаку на рояле. Нет, не рояле – КоролевскомРояле, непременно с большой буквы и жирным шрифтом. Именно он притягивает к себе взгляды – большой, лакированный гигант с отливающими позолотой ножками. Стоит на возвышении, именно там, где следовало возлежать полуголой Юлии, согласно эротическим фантазиям клипмейкеров.
Я понимаю, почему в роликах все выглядело иначе. Именно этого ждала публика, именно об этом пелось в озорных песенках: я веселая девчонка, у меня полно друзей, живу в свое удовольствие и наслаждаюсь жизнью. И вдруг рояль! Да кому он нахрен сдался, в клипе про ничем незамутненную жизнь девочки-подростка.
Нет ярких цветов, нет колонн и воздушных пузырей, мелькающих в воздухе. Вместо кичливой обстановки аккуратный, неброский дизайн комнаты, с минимумом мебели и стенами светло-бежевой расцветки, абсолютно не напрягающей глаз. Захочешь к чему придраться, так и не сразу найдешь. Разве что тот самый пресловутый рояль, излишне большой и оттого не вписывающийся в уютную атмосферу комнаты, да еще ноты, разбросанные по полу. Именно среди исчерканных листов сидела Юлия, задумчиво засунув кончик карандаша в рот. Одета по-мальчишески: в просторные серые штаны и майку на выпуск. Волосы небрежно собраны в пучок, а из макияжа россыпь светлых веснушек, которые раньше не замечал.
Мои ноги сами собой застыли на пороге, а из горла вырвалось:
– Вызывали?
Юлия отрывает голову от записей и внимательно смотрит на меня.
«Может не узнаёт, с барыни станется», – усмешкой пронеслось в голове.
Но нет – задорная искорка промелькнула в глазах и следом раздалось ехидное:
– Надо же, какие мы нерешительные, обращаемся на «вы». Или уже забыл, как мою щеку мороженным испачкал? Да шучу я, Уитакер, расслабься. Не стой столбом, не на дежурстве. Проходи и садись, где хочешь, кроме кровати.
Я бросаю быстрый взгляд в сторону спального места – скомканное одеяло, смятая простыня: то ли девушка только что встала, то ли принципиально не заправляла. У меня с этим всегда было строго – брат приучил, с помощью крепкого слова и подзатыльника.
Закрываю за собой и…
– Что ты делаешь?!
– Разуваюсь.
– Ты еще штаны сними, Уитакер. Не для того позвала.
Как хотите, барышня – молча пожимаю плечами. За четыре года так и не смог избавиться от привычки родного мира. Ходить в обуви по комнате, для меня это до сих пор считалось чем-то противоестественным, из разряда запретного.
Сажусь в ближайшее кресло и закидываю ногу на ногу. Стараюсь двигаться как можно более естественно, но получается только хуже – тело, словно задеревенело. Еще и взгляд этот насмешливый со стороны хозяйки.
А чего я собственно ожидал, на что рассчитывал, поднимаясь по лестнице? Думал увидеть полуголую девицу, возлежащую на ковре, или может, с учетом последних обстоятельств, столкнуться с образом напуганного зверька, забившегося в угол. Но нет, Юлия боятся не собиралась, по крайней мере в своей комнате и в моем присутствии. Ведет себя вполне привычно: острит и глазами зыркает.
– Нос болит?
– Нос?
Ах да, она же мне кулаком в лицо зарядила, когда пытался стащить ее с опасного шоссе. Целых два раза, а может и три – толком не помню.
– Нормально все с носом, – говорю, а сам тянусь к его кончику, словно желая убедиться в правоте сказанных слов. Юлию происходящее забавляет, она и не думает скрывать улыбки, наблюдая за моими действиями.
– Ты проверь-проверь, Уитакер, а то я девчонка боевая, могла и сломать.
Хрена с два она бы его сломала, даже не опух. Кулачок маленький и сил никаких нет – только вьюшку пустила.
– Уитакер, может тебе выпить дать, чтобы расслабился? У меня и вино есть.
– Для чего я здесь?
– То есть вина не будешь?
– Нет.
– Как скажешь, Уитакер, – девушка сгребает листы с пола в одну кучу и легко вскакивает на ноги. А она забавно смотрится в просторной одежке не по размеру, особенно когда начинает ходить. И при этом имеет деловой вид, словно ребенок, пытающийся играть во взрослого. Батя частенько называл меня Гаврошем, особенно когда я примерял и донашивал за старшим братом одежку. Гюго не читал, но в моем представлении Юлия была сейчас тем самым Гаврошем из романа «Отверженные».
Гаврош… Имя-то какое смешное – звучит забавно. Жаль, юная Виласко не оценит шутки.
– Помнишь, что я тебе обещала? Уитакер, ну же, соберись или в первый раз у девушки в гостях?
– Не помню, – признаюсь честно.
– Такой молодой, а уже проблемы с памятью.
Если бы ты только знала, какие…
Девушка кидает подобранные ноты на кровать, а сама подходит к роялю. Садится на круглый стул и торжественно открывает крышку. Спина идеально ровная, пальцы ложатся на белые клавиши.
Она что, сейчас играть будет?
– Неужели не вспомнил, Уитакер? – ехидный взгляд брошен через плечо.
– Может хватит шарады загадывать, – не выдерживаю я. – И перестань называть меня по фамилии. Я же не говорю через слово Виласко.
– Хорошо, Уитакер, как будет угодно, – легко соглашается девушка, – будешь просто Малышом.
Вот ведь зараза ехидная. Пока размышлял над ответной колкостью, девушка отвернулась, полностью сосредоточившись на музыкальном инструменте.
Звучат две ноты… пауза, короткий перелив. И снова две ноты: тонкие, пронзительные. Взмах руки и словно капли весеннего дождя тарабанят по крышке рояля: то затихая, то усиливая стук. Наполненные легкой грустью, просачивающиеся полосками света сквозь пелену темных облаков. Бегут, струятся тонкими ручейками по клавишам, по пальцам рук. Ловят робкие лучи солнца, и стократ усиливают их, искрясь и разбрасывая яркие вспышки, заставляя жмурится. Надежда и вера, вот что живет в них. Надежда и вера в лучшее, непременно в лучшее и обязательно в хорошее, но отчего тогда плачет небо? Бисеринками влаги зависнув на листьях, на кончиках воспрявшей после дождя травы изумрудного цвета. Мир вокруг радуется и плачет одновременно, разве такое возможно.
«Возможно», – отвечаю себе, наблюдая за парящими над клавишами пальцами. Есть минор – когда грустно, есть мажор – когда весело, а есть искусство сочетать в себе и то и другое. Даже не знаю, придумано ли определение такому состоянию: когда хреново, но не совсем, когда тяжело и больно, но есть куда двигаться и есть надежда.
Иногда надо просто переждать. Не нестись вперед в поисках безопасного места, не развивать кипучую деятельность, а укрыться от ливня под развесистой кроной дерева. Памятуя о том, что после грозы обязательно выглянет яркое солнце, заиграет новыми красками океан бескрайнего неба, и дышать станет легче – так, чтобы полной грудью, обжигая гортань сырым воздухом. Останется лишь она – легкая грусть, сыгранная несколькими нотами на фортепиано одной не в меру вздорной девчонкой. Той самой, которая поет про «ми-ми-ми, я не твоя и звонить не моги».
Чего тебе не хватает, Юлия Кортес Виласко? Милого сердцу Франсуа, с которым разругались в пух и прах несколько месяцев назад, а может мамы с папой и настоящих друзей? Или есть еще что-то пятое… десятое, мешающее насладится славой и признанием в полной мере. Зависшее в пустоте вечными каплями весеннего дождя.
– И как… как тебе?
Только сейчас понимаю, что музыка давно смолкла, а Юлия покорно ждет вердикта. Повернулась ко мне и смотрит, сквозь челку вечно мешающих волос.
– Красиво.
– А ты не врешь, тебе и вправду понравилось. Хочешь…, – тут она неловко замялась, словно предлагала что-то неприличное, – хочешь, я тебе еще сыграю.
Киваю головой и пальцы девушки, до того аккуратно сложенные на коленях, взмывают в воздух и замирают над клавишами. Застывают на секунды, чтобы после запорхать – весенними бабочками над лугом.
Понимаю, что хочу увидеть глаза Юлии, как она играет, как она чувствует: не лопатки и затылок, а выражение лица. Поэтому встаю и обхожу подиум с роялем по заведомо большой дуге, ступая тихо и осторожно, дабы не сбить девушку с музыкального ритма. На пути попадается незаправленная кровать, занимающая добрую часть комнаты. Та самая, на счет которой Юлия строго-настрого предупредила. Только я и сам бы садится не стал: в уличной одежде, да еще у малознакомого человека. Поэтому спускаюсь на пол, прямо на пушистый ковер. Отсюда открывается прекрасный вид как на музыкальный инструмент, так и на саму исполнительницу. Лицо девушки раскраснелось, на щеках выступил алый румянец, возбужденный блеск в глазах… Начинаю понимать, почему она играет только для своих. Это мгновение творческого акта, не заезженного до бесконечных самоповторов, не успевшее войти в привычку, и потому слишком интимное. Юлия словно впервые скидывает одежду, оставаясь нагишом перед любимым человеком… Нет, еще более интимное – она обнимает его, целует, занимается сексом? И снова не то, хотя, казалось бы, куда больше?
Вдруг мелодия резко обрывается – девушка замечает мое присутствие. Длинные пальцы соскальзывают с клавиш, заставляя рояль звучать невнятным «блям».
– Извини, – говорю испуганной Юлии. И та отворачивается, словно я застал ее за непристойным занятием. Неужели юная Кортес Виласко способна на столь сильное стеснение, даже уши горят.
– Я вспомнил обещание, что будет, если спасу твою жизнь. Только с персоналиями ошиблась немного – это Мангуст спас, не я.
– Ну надо же, какие мы благородные, – девушка оправилась от смущения, и привычное ехидство вернулось в голос.
– Да какое тут благородство, чуть не угробил обоих.
– Но ведь не угробил?
– Спасибо Мангусту.
Девушка спорить не стала, поднялась из-за рояля и излишне легко, наигранно потянулась. Развела руки в стороны и издала звук, напоминающий короткий кошачий «мяв».
По-умному стоило бы поблагодарить гостеприимную хозяйку и уходить восвояси, но мне отчего-то не хотелось. Готов был часами сидеть на полу и смотреть, слушать, говорить, может даже ругаться или спорить. Нравится мне здесь, в комнате – хорошо и уютно. А может дело вовсе не в комнате, а в музыке, которая прозвучала недавно, или девушке, сыгравшей ее.
– Вина будешь? – Юлия пружинистой походкой прошлась по ковру и остановилась напротив зеркального шкафчика.
– Нет.
– Сок, воду?
– Да.
– Так сок или воду? – девушка делает вид, что раздражена.
– Сок… или воду.
– Налью, чего сама хочу и только попробуй не выпить.
О да, кто бы сомневался. Наблюдаю, как высокие стаканы наполняются оранжевой жидкостью. Напиток громко булькает – льется через горлышко бутылки. И все-таки забавные у нее штаны: большие, безразмерные – ну точно, Гаврош. Почему-то прозвище отчаянно веселит, и я начинаю активно чесать нос, пытаясь скрыть улыбку. Гаврош…
– И чего веселого я сделала, что ты так лыбишься?
Поднимаю руку, признавая ошибку, дескать смилуетесь, ваше величество, больше не буду. Но улыбка, как назло, все лезет и лезет наружу. И чем больше прилагаю усилий, пытаясь ее подавить, тем шире расползались уголки губ.
– На вот, попей, успокойся.
Беру предложенный бокал и за пару глотков осушаю до дна. Персиковый сок приятно холодит внутренности, чувствую остатки мякоти во рту.
– Успокоился?
– Вроде.
– А теперь говори, иначе обижусь.
– Штаны, – признаюсь я.
– Штаны, а что тебе в них не нравится? – девушка садится рядом, и я чувствую легкий аромат, исходящий от ее волос. Вытягивает перед собой ноги и начинает их внимательно рассматривать, при этом забавно шевеля босыми ступнями. – Между прочим, известный бренд.
– О! – произношу восхищенно.
– Маэстро Дальяни.
– Неужели сам маэстро?!
– Да, именно он моделировал. Пальаццо – очень удобные брюки для носки в домашних условиях, а еще для загородной прогулки.
– О-о!
– Ты дурак, Уитакер. Неотесанная и необразованная деревенщина. Глупо смеяться над элементами одежды. Между прочим, это правила плохого тона.
– Между прочим, у меня в друзьях есть настоящие аристократы, воспитанные и образованные.
– Только тебе это этикета не прибавило.
– А ума?
– И ума тоже.
– Бывает, – соглашаюсь я и тяжело вздыхаю.
– Уитакер, – в голосе девушки слышится то ли вопрос, то ли подозрение, – ты стал излишне покладистым в последнее время. Случаем, головой не ударился.
В последнее время… она так говорит, словно мы знакомы долгие годы, а по факту общаемся меньше недели.
– Ударился… и головой, и плечом.
– Ой, извини, я не хотела, – девушка искренна в своих эмоциях, даже пальцы поднесла к губам.
– Да ладно. Я особо не переживаю по этому поводу.
– Ничего не ладно, Мангуст когда выталкивал с дороги, больше обо мне заботился. Я даже на него упала, а не на землю.
– Было бы странно, если бы он заботился обо мне.
– Да, странно…, – девушка задумалась, видимо представляя себе это картинку. – И все-таки что у тебя с головой?
Парамнез вкупе с галлюцинаторным синдромом, если верить госпоже Валицкой. Не шизофрения, конечно, но таблетки тоже выписывают.
– Пара царапин.
– А с плечом?
– Легкий ушиб, ничего серьезного.
Пальчики девушки неожиданно ловко хватают за руку, и я дергаюсь, морщась от боли.
– И это называется ничего?!
– Вот если не трогать, тогда ничего, – пытаюсь отстранится от не в меру заботливой соседки. Однако, Юлия сидит слишком близко, и успевает перехватить меня.
Снова дергаюсь, делаю вид, что неимоверно страдаю, хотя пальцы девушки спустились ниже и уже держаться за кисть.
– Больно? – с волнением в голосе спрашивает она.
– Больно.
– А так? – она усиливает хватку.
Я быстро киваю головой.
– Понятно… А вот так, – девичьи пальчики тисками сдавливают кости, и откуда только силы берутся. Вспоминаю Михаила и его издевательское рукопожатие, когда от мертвой хватки на потолок готов был прыгнуть. Юлии далеко до старшего брата, но девочка очень старается, и я не собираюсь ее разочаровывать:
– Очень-очень больно.
– А если так.
Ожидаю очередной демонстрации силы, но вместо этого легкое касание подушечками пальцев. Чувствую чужую ладонь на своей щеке, аккуратное поглаживание, словно невесомым пером проводят по коже. Тепло и щекотно…
– Уже лучше, – издаю звуки пересохшим горлом
– А что если…
Лицо девушки приближается, длинные волосы щекочут нос. Вдыхаю приятные ароматы, заполонившие собою все пространство вокруг, ощущаю на губах фруктовый привкус. Поцелуй длится лишь пару секунд, после чего Юлия отстраняется: внимательно смотрит на меня, склонив голову на бок.
– Неплохо, – выдавливаю из себя.
– Уитакер, заткнись.
Права юная Кортес Виласко, слова здесь лишние…
Солнце садится за крышами домов, заливая небо оранжевым светом. Щедро брызгая красками на рваные полоски облаков, на зеркальные стены, на высокие минареты здания, возвышающегося вдалеке. Хотя откуда им здесь взяться, в мире, где нет ни мечетей, ни церквей. Это очередное казино, выполненное в восточном стиле: с широким куполом, украшенным по периметру причудливым орнаментом. Незнакомые слова и символы переплетаются меж собой, складываясь в узоры, отливающие особым, золотым блеском, на фоне вечереющего неба.
Мы стоим на крыше небоскреба, созерцая городской пейзаж. Вид с высоты завораживает: над головой тускнеет заревом закатного пожара небо, а под ногами раскинулся пестрый ковер мегаполиса, сотканный из тысячи тысяч мерцающих огоньков. Город живет своей жизнью, не смотря на комендантский режим, и на орудующего в нем убийцу по прозвищу Палача.
Брат подошел близко к краю, опершись руками о металлический бортик. Лица его не видно – он всегда носит на улице капюшон, в крайнем случае надвинутую на глаза кепку. Откуда-то я это знаю, точнее знает другой «я», стоящий сейчас рядом.
– О смерти здесь думается – да? О смерти… Чем дальше от земли, тем ближе к Богу – да, брат? – Михаил заливается каркающим смехом, буквально давится им, перекинувшись через перила. Бесконечно бормочет, повторяя одни и те же слова: – смешно-смешно, смешно-смешно.
Я бы непременно схватил спятившего брата за плечи и оттащил подальше от опасного края, но другой «я» спокоен. Он даже не смотрит в сторону Михаила, полностью сосредоточившись на полосе заката.
– Думаешь, смерти боюсь, брат? Трупных червей, гниения под землей? Поэтому, думаешь, прячусь? А вот и не так… не так это. Тело оно что, кусок мяса – сходит и нарастает по новой. Смотри брат, как сходит.
Михаил закатывает рукав и на свет появляется красная от язв кожа. Кожа шелушится, отслаивается, словно после длительного загара. Некоторые раны расчесаны в кровь, другие запеклись темной корочкой.
– Смотри брат, – шепчет Михаил, завороженно рассматривающий собственную руку, – смотри, как плоть сходит – кусками.
