Текст книги "Предел прочности. Книга четвертая (СИ)"
Автор книги: Артем Углов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
Странная фантасмагория, сошедшая с картин экстравагантных художников, того же Сальвадора Дали. Обесцвеченная, со шкалой яркости, выкрученной до минимума. Нет, цвета остались, но совсем уж блеклые, едва различимые. Та же кровь на ладонях приобрела странный, серовато-грязный оттенок.
Первая мысль, промелькнувшая в голове, была о смерти: все, Воронов, доигрался, добегался. Лежит твое тело, распластанное на бетонном полу, а под головой набегает темная лужица крови. И остался единственный путь, пролегающий вверх по лестнице. Очень хочется верить, что в рай, потому как дорога в ад должна вести в обратном направлении. Задираю голову, но вместо парящих ангелов и гостеприимно распахнутых золотых ворот, наблюдаю обыкновенную бетонную площадку, словно некто неизвестный убрал стены, оставив один лишь лестничный пролет, высотой… Прикинул на вскидку, и вышло что на восьмой этаж. Ровно столько уровней успели возвести строители, пока проект не канул в лету, а ушлый заказчик не получил причитающиеся отступные от федерального правительства.
Это что же получается, мне туда? Делаю два шага вперед и едва не падаю от слабости. Отбитая задница болит, ладони саднит, а голова легкая и дырявая, словно сито. Мысли утекают водой, не успевая задерживаться. Попытаешься ухватить какую, и разум моментально погружается в туман. Колесики «соображалки» с трудом ворочаются и скрипят, словно не были предназначены матушкой-природой для столь трудоёмких процессов. Туман, сплошной туман, который где-то видел. Точно видел, такой же густой и клубящийся.
Курящаяся трава, полулежащее тело девушки-провидицы и туман за окном. Мир, в которой я провалился однажды: то ли сон, то ли явь. И Марионетка там была, стоящая за дверью, и завывающая на разные лады:
«Открывай, мы пришли. Открывай? Открывай! Он нас звал? Звал!!! Мы пришли, открывай».
Помнится, тогда я не открыл, но Тварь все равно проникла в комнату и откусила несчастной Элеонор голову. Откусила и выпила, словно коктейль из трубочки, лишь тело дергалось в конвульсиях. Девушка умерла в каждой из двух реальностей и не понятно, в какой раньше. Врачи сказали, сердце у нее было слабое – «хороший» диагноз, а главное пространный, которым можно многое объяснить.
Мир клубящегося тумана и старинных вещей, заметно потрепанных временем: люстры, паркет, массивные канделябры по углам. Всюду, куда не брось взгляд, потемневшее от возраста дерево, да покрытый ржавчиной металл.
Это было тогда, а здесь и сейчас голый бетон под ногами. Местами крошащийся, местами покрытый темными пятнами и плесенью – вида мерзкого, с длинным ворсом, шевелящимся под порывами несуществующего ветра.
Плохое это место, опасное – все инстинкты об этом кричали. Нельзя здесь надолго задерживаться, поэтому заставляю себя подняться. Иду еле-еле, переставляя ватные конечности, которые уже даже и не ватные – чужие, словно отсидел или отлежал их.
Вспомнил провидицу Элеонор, которая жаловалась, что не чувствует собственного тела. Вот и со мною приключилось похожая история. Подошвы ботинок буквально шаркают по полу, а руки повисли безвольными плетьми.
Нечего, мы сможем, Петруха, выдюжим – оно ведь, бывало, и хуже, когда от боли рассудок мутился. И только подумал об этом, как споткнулся и упал на ровном месте, не дойдя пару шагов до первой ступеньки. Завалился плашмя, но даже толком удара не прочувствовал.
Лежу на животе, раскинув руки в стороны, и смотрю в серую пелену. Стена тумана клубится, дрожит живой биомассой. Всматриваюсь в постоянно меняющиеся очертания, и мнится мне, что вижу человеческие лица: смеющиеся, гневные, открывающие рты в беззвучном крике – калейдоскоп масок, бесконечно сменяющих друг друга.
Образ немолодой женщины, с гусиными лапками в уголках глаз, и ртом, искривленном в вечном недовольстве. Её лицо проявляется все чаще, демонстрируя настойчивость, пытаясь поймать мой взгляд. Тянется ко мне серым отростком, стелясь по полу, дергаясь и извиваясь, словно дождевой червь. Запрокинутая голова, растопыренные руки, изогнутая спина – бесформенный сгусток медленно но верно обретает черты человеческого тела.
Бездна… Прав был Ницше, когда предостерегал от игры в гляделки. Если долго в тебя вглядываться, ты не оставишь и шанса. Спешно закрываю глаза, и даже стараюсь не дышать, но уже поздно…
Легкий шлепок об пол, а за ним следует бессвязное бормотание:
– А я ему говорю – позвонишь, а он не звонит. И ведь обещал.
Шлеп-шлеп… шлеп-шлеп.
– Говорю ему, сам позвонишь, а он не звонит. И номер взял, а не звонит, – возбужденный голос тараторит безостановочно, повторяя одно и тоже раз за разом, с легкой горячностью, свойственной женщинам, что спешат поделиться накопившимися новостями с подругами.
– Позвонишь, а он не звонит.
И снова шлеп-шлеп. Слишком странные шаги для человеческого тела, излишне тяжелые, с заметной задержкой, словно существо долго решается, прежде чем опустить ступню.
Лежать здесь и ждать, когда оно уйдет? А если не уйдет, еще и наткнется на меня случайно. Голову откусит, как Марионетка той же Элеонор и поставят Воронову посмертный диагноз за слабостью сердца.
Нет, нельзя разлеживаться, дожидаясь неизвестно чего, потому как плохое это место, совсем плохое. Вперед нужно двигаться, вверх по ступенькам, благо лестница недалеко, каких-то пару шагов.
– А я ему говорю – позвонишь… и не звонит, хотя обещал – да, обещал, – лепечет голос, жадно делясь новостями.
Не оборачиваюсь и не смотрю в сторону говорливой женщины, раз за разом шлепающей босыми ступнями. Слишком уж жадно она цеплялась за взгляд, ловила его, словно угодивший в яму человек ловит конец веревки. Приподнимаюсь на локтях и начинаю ползти, оставляя позади сантиметры серого бетона. Не чувствуя боли в содранных ладонях, не чувствуя мелких цементных камушков под локтями, не чувствуя ничего.
А вот и первые ступеньки долгожданной лестницы, над которыми успело поработать время. Заметны участки крошащегося бетона, который ползет, отслаивается пластами, обнажая сетку арматуры.
– Позвонишь – а он не звонит, – продолжает лопотать женщина, пытаясь выговориться и донести для слушателей столь простую мысль. А мне что звонит, что не звонит – знай, продолжаю ползти. И если первые два марша дались с превеликим трудом, то к третьему уже приноровился, орудуя не только руками, но и ногами.
Шлепало далеко внизу и звуки голоса порою терялись, забывая отражаться эхом от клубящихся серых стен. С каждой пройденной ступенькой чувствовал себя все смелее и осмелел настолько, что таки решил подняться. Встал на трясущиеся ноги, и походкой пьяного эквилибриста продолжил путь.
Дело пошло заметно быстрее. Я уже не качался маятником, растопырив дрожащие руки в стороны. Ушел страх, появилась уверенность, а вместе с уверенностью вернулось забытое ощущение собственного тела. Не абсолютное, но вполне достаточное, чтобы продолжить подъем на своих двух.
Оставалось миновать последний марш, когда я остановился и отважился посмотреть вниз. Не знаю, что на это сподвигло: любопытство или обыкновенная человеческая глупость, но я таки это сделал, аккуратно опустившись на корточки, и высунув голову за край.
Внизу на ходулях расхаживала нескладная женская фигура. Точнее это я решил, что она на ходулях, потому как не могут быть нормальные ноги такой длины, в нарушении всех норм и пропорций человеческого тела. Только ходули не сгибаются, не имеют коленок и не обтянуты кожей с синими прожилками вен.
– … а он не звонит, – долетает до ушей обрывок бесконечного монолога.
Существо вышагивало, разведя уродливые конечности в стороны, словно намеревалось сесть на шпагат, но забыло об этом, да и пошло враскорячку, выгнув дугой тело и вытянув косматую голову на длинной шее. Оно явно что-то высматривало и принюхивалось, водя носом из стороны в сторону: вправо-влево, с резким поворотом назад, на полноценные сто восемьдесят градусов. На такое были способны только совы, ну или люди со сломанной шеей.
Да, мать, эка тебя жизнь потрепала. Кажется, теперь начинаю понимать, почему он тебе не перезвонил.
И вдруг существо дрогнуло – задрало морду вверх и уставилось прямо на меня. Уж не знаю, имелись ли у него глаза или лицо в привычном понимании этого слова. Некогда было разглядывать, потому как отпрянул назад и затаился, перестав дышать.
Существо внизу замолчало, мир клубящегося тумана погрузился в тишину, а потом быстрое шлеп-шлеп, шлеп-шлеп…
Тварь неслась по лестнице, перепрыгивая ступеньки, минуя пролет за пролетом. Женское тело, обтянутое остатками платья, вытянулось в струну, а голова ее выгнулась на длинной шее, уставив перекошенную морду туда, где я сидел и где скрывался. Оно бежало по мою душу…
Спасибо рефлексам, бросившим тело вперед: с трудом слушающееся, но при этом умудряющееся перебирать ногами. А там, где не хватало ног, помогал себе руками. На радость всем злопыхателям больше всего сейчас был похож мартышку, улепетывающую прочь на четырех конечностях. Ну и плевать, когда сзади доносятся громкие шлепки, становясь все ближе и ближе. Липкий ужас сковал разум, и только одна единственная жилка пульсировала в голове, заладив бесконечное: вперед, вперед. Я следовал ей послушно, несясь на всех порах, и даже не заметил, когда кончились ступеньки. Вывалился на площадку и утратив равновесие, покатился кубарем в сторону края. Ничем не огороженного, ведущего в пропасть высотой с восьмиэтажный дом.
«Расшибусь нахрен», – мелькнула запоздала мысль и пришла боль…
Не помню, как поднялся, как брел вперед, то и дело спотыкаясь, упираясь в стены. Один раз даже упал, распластавшись рядом с пыльным мешком, который при ближайшем рассмотрении оказался человеком. Точнее мумией, с высохшим пергаментом кожи и остатками волос на треснувшем черепе. Пустые глазницы смотрели вверх, раззявив челюсть в немом крики.
Дальше лежало второе тело, третье… пыльные кули человеческих останков. После всего увиденного мертвецами было удивить трудно, да и физическое состояние не располагало к выплеску лишних эмоций. Все силы уходили на продолжение движения. Я шел, сначала тупо и бессмысленно, ради самого процесса, а потом на голоса. Голоса, послужившие той самой путеводной нитью, за которую крепко схватился и которую уже не отпускал.
– Отставить панику… Где Гадо, почему не отвечает на вызовы? Что значит, сбежал? Какие мусоровозы, вы там совсем спятили от страха? Да мне насрать, кто и где катается, хоть две машины, хоть три, хоть десять. Милый мой, я вам за что деньги плачу? Почему должен тратить свое драгоценное время на мелочи?
Отрывки фраз долетали до ушей, но в голове не задерживались. Я слабо понимал смысл сказанного, да признаться и не пытался этого сделать. Просто плелся на звуки, крепко держась кровоточащими ладонями за путеводную нить.
И таки выбрался на большую площадку, залитую светом заходящего солнца. Вышел из сумрака, и начал щуриться, пытаясь избавиться от ярких пятен в глазах.
– … трупов никогда не видел? Что значит, старые? Да мне плевать, как они выглядят. Я тебя не в качестве патологоанатома нанимал. Где объект? Почему упустили?
– Шеф.
– Что значит исчез? Датчики что показывают? Фиксаторы тоже сгорели?
– Шеф, он здесь!
Я раньше слышал эти голоса: сухой, чуть надтреснутый – Старика, и властный, привыкший командовать – Марата Саллей аль Фархуни или Генриха Гиммлера местного разлива, если верить Мо.
– Дорогой ты мой, неужели добрался, – сгусток тени метнулся в мою сторону, превращаясь на ходу в холеного мужчину средних лет, с аккуратно подстриженной бородкой аля эспаньолка. Он схватил меня за щеки и принялся ласково трепать, приговаривая на чисто русском: – ты же мое золотце, ты же мое Эльдорадо. А я знал, я верил, что сможешь. Дошел значит, добрался.
Чужие пальцы наконец отпустил голову. Марат сделал шаг назад и внимательно осмотрел меня:
– Бездонная бездна, как же плохо выглядишь… Где тебя носило?
«Именно там и носило», – непременно ответил бы я, но на ворочать языком сил не осталось.
– Что с руками, а с одеждой… с одеждой-то что приключилось. Великий Космос, да тебя изрядно потрепало.
А что с одеждой не так? Опускаю взгляд вниз и вижу серую, пошедшую трещинами кожу ботинок, словно возраст их исчислялся веками, а не парой лет. Некогда черный костюм заметно поблек, нитки плотного материала распушились, а кое где и вовсе поползли, образуя дырки. Пуговицы «послетали» напрочь, оставив на память обрывки гнилых ниток. Края рубашки были нараспашку, демонстрируя голый торс. То-то меня холодило и поддувало все это время.
– Пустое, все пустое… Главное, что здесь, что добрался. И ведь никто не верил, а я знал, знал! Смотри, Старик, полюбуйся на нашего красавчика, как он всех уделал. Дорогой ты мой… Признавайся, высохшие трупы, твоих рук дело? Ну же, говори, не стесняйся, – Марат на радостях хлопнул меня по плечу, выбив облачко пыли из остатков пиджака. Эмоции буквально переполняли его, заставляя говорить и говорить бесконечно. – Симбионт твой хорош, он просто прекрасен. Какой потенциал, какие возможности. Тут некоторые из числа умников доказывали, что слишком слаб, Палачу в подметки не годится. Как же они ошибались… Утерли мы им носы – да? Показали кто и на что способен. И всего-то нужно было, предложить задачку посложнее. Нет, пустое, не о том всё. Лучше расскажи, как умудрился с первого этажа на восьмой перескочить? Пространственные червоточины? Слушай, а все эти временные искажения в точках входа и выхода… Это же эффект Веспера-Вейса во всем своем великолепии. Просто с ума сойти, временные аномалии в одном пространственном континууме. Материя в радиусе двадцати метров на сотню лет вперед постарела: люди, металл, бетон. Ты бы слышал эти панические крики: центр, они превратились в трупы, мы отходим… отходим, – Марат встал в театральную позу, заломив в ужасе руки. Уж не знаю, кого он там пытался изобразить, но переигрывал явно.
– Сбежишь тут, когда живой человек на глазах в мумию превращается, – едва слышно проворчал надтреснутый голоса. Зря он это сделал, потому как Марат мигом оскалился, натуральным образом обнажив зубы, словно злобный хорек.
– Адвокатом вздумал выступать, старче? Защищать их будешь? Я же велел людей покрепче найти, а ты кого притащил? Дворовую шпану с улицы?!
– У бригады Гадо авторитет и уважение…
– Молчать! – по-бабьи взвизгнул Марат и даже кулаком погрозил. – Деру дал твой авторитет вместе со всей своей бригадой. А поскольку ты за них поручился, то тебе и ответ держать перед людьми уважаемыми. По-настоящему уважаемыми, а не как этот… Гадо. И что за прозвище такое дурацкое, на гадюку похоже.
Старик разумно промолчал в ответ. Мои глаза достаточно привыкли к свету, чтобы суметь разглядеть сгорбленную фигуру в скоплении теней. Стоит в напряженной позе, глубокие борозды морщин испещрили и без того немолодое лицо. Память не подвела, это был тот самый Старик из Дальстана, убивший Малу. Если верить оперативным сводкам, правая рука Марата.
Рядом с ним вижу девушку, полулежащую в массивном кресле. Тонкие запястья привязаны к подлокотникам, волосы черной шторкой закрывают лицо, но и без того знаю – это Юлия, больше некому. Жива?
И тут же сам себе отвечаю: жива, иначе давно бы отправился следом. Только почему без сознания, почему кожа белее снега? Игра света или действие яда, про который Майер упоминал. Открываю рот, чтобы спросить, но тут острый ноготь Марата больно упирается в голую грудь.
– Мы… ты и я преподнесем миру великое открытие, с которым ничто не сможет сравниться: ни полеты в космос, ни первые путешествия в параллельные миры. Это будет новая эра в развитии человеческой цивилизации. Глупцы… не желают видеть дальше своего носа, мечтая лишь об очередном биологическом оружие. Но я-то знаю, в чем твое истинное предназначение – следующий этап на пути эволюции, от мартышки, бегающей по джунглям до человека разумного. И назовем мы его сверхчеловеком… Нет, не так, – Марат недовольно поморщился, – звучит слишком пафосно, как в дешевом фантастическом боевичке. Но ничего, над терминологией еще поработаем. Сейчас главное – то, что внутри тебя. Настоящее золото… симбионт, способный вывести человечество на новый уровень.
– Тварь, – шепчу я одними губами.
– Тварь? Почему Тварь? Нет, это слишком уничижительно, – Марат недовольно покачивает головой. – Симбионт мне нравится куда больше: звучит приятнее и отражает суть. А что касательно негатива… что ж могу понять, но и ты пойми меня правильно – глупо злиться на микроба, помогающего желудку перерабатывать пищу. Симбионт тот же микроб, дающий человеку возможностей не в пример больше. Просто представь, какие перспективы откроются перед человечеством, когда подчиним их своей воли.
Марат меня не понял, но оно может и к лучшему: мало кому понравится, когда его прилюдно называют тварью. Гребаный доктор Менгеле, мечтающий вывести породу сверхлюдей с помощью подселения в организм существ из запределья. Он даже не понимает, какой ящик Пандоры пытается открыть.
– Сей драгоценный алмаз гранить и гранить до состояния бриллианта, – острый ноготь раз за разом тычет в мою грудь. Хочется врезать по этой ухоженной, чисто выбритой физиономии, благоухающей дорогим парфюмом, но сил не осталось даже стоять. А довольный собою Марат ораторствует, произнося переполненную пафосом речь о великом будущем для всей человеческой расы. Плюнуть бы в его рожу, да слюны не осталось. Только и могу, что рот открывать, словно беспомощная рыба, выброшенная на берег.
– Тебе помочь? – аль Фархуни наконец обратил внимание на мои безуспешные потуги выдавить хоть слово. – Дайте парню уже попить и стул, скорее стул. Не видите, на ногах еле держится.
Заботливый, мать его…
Не успеваю моргнуть, как оказываюсь сидящем в мягком кресле. Чья-то рука поднесла к губам горлышко бутылки и осторожно, словно маленького ребенка, принялась поить. Тягучая, горькая смесь потекла по пищеводу, заскользила тонкими ручейками по подбородку. Я было дернулся, но чужая рука лишь плотнее прижало горлышко к губам.
Где-то рядом весело хохотнул Марат.
– Не переживай, никто тебя травить не собирается. Верно говорю, старче? Ты нам теперь живой нужен, и не просто живой, а в полном уме и здравии. Добровольно сотрудничать будешь, не за страх, а за совесть, потому как такие условия предложим, не условия а конфетка, ты даже отказаться не сможешь.
Да кто бы сомневался. Мне из цепких пальцев Марата только один путь заказан – ногами вперед.
– Дорогой ты мой Петр, мы не ваша Организация, эта бездушная бюрократическая гидра, только и способная, что выжимать все соки из людей. Мы самая настоящая Семья, о членах которой заботимся и ценим. Выбрось из головы все эти глупые байки, раздуваемые продажными СМИ, о преступном синдикате, жрущим младенцев на ночь. Мы никого просто так не убиваем, по одной лишь прихоти или по велению злого сердца. Имеем свои законы и принципы, не менее гуманные, а может даже и больше. По крайней мере стариков на улицу не выбрасываем, и дети у нас растут в полных семьях, а не под опекой бездушного государства. Страшный и ужасный Конкасан… всего лишь пустой звук, пугалка для обывателей. Нас много и мы разные, порою конкурирующие друг с другом, порою воюющие. Но есть то одно, что всех нас объединяет, – глаза Марата сузились, приобретя холодный оттенок. – Ненависть к диктату, навязанному свободному человечеству. Ненависть к Организации, которая давно перестала выполнять свои прямые обязанности – защищать общество. Ненависть к структурое, которая превратилась в бизнес, в рычаги управления мирами в руках власть имущих.
– Что с Юлией?
Марат сбился с пламенной речи, и с некоторым удивлением воззрился на меня.
– Убьете?
– Да помилуй тебя бог, кажется, так принято говорить на вашей родине? – на чисто русском возмутился собеседник, – Мы же не звери какие, отпустим девчонку на все четыре стороны. Пускай дальше радует восторженную публику своим творчеством.
– Но яд.
– Ах ты об этом, да уж давно антидот вкололи: как только ты появился, так и вкололи. Повторюсь, в сотый раз, мы не звери, и просто так людей не убиваем.
– Такси… столько людей. Зачем?
– Какое такси? – не понял Марат, а после рассмеялся, хлопнув себя по ляжкам. – Ты про то покушение возле парка? Поверь, никто не хотел столько смертей. У официальной пресс-службы Организации есть прекрасный термин, которым она пользуется, когда что-то идет не так. Боевой дрон из-за ошибки пилота потерял управление и рухнул на жилой массив – сопутствующие жертвы. Погибли три семьи во время поимки беглого преступника – сопутствующие жертвы. Во время освобождения дата-центра заложников погибло больше, чем террористов – сопутствующие жертвы.
Марат прошелся по комнате, а после присел на корточки, так что глаза наши оказались вровень. Положил раскрытую ладонь на мое колено и доверительно произнес:
– Прости, Петр, что прибегли к столь суровым методам, но по-другому было нельзя. Как там у вас говорится, наука требует жертв? Умникам необходимо было воочию убедиться в способностях симбионта. Все эти такси, лифты, муляжи взрывчатых веществ – обыкновенные испытания в полевых условиях.
– Какие муляжи, – не понял я.
Марат улыбнулся и глазами, полными ласки и заботы, посмотрел на меня.
– Ты и представить себе не можешь, сколько всего было. Мы протестировали вашу с симбионтом связку по полной программе. Просто не все пункты касались непосредственной угрозы для жизни, поэтому ты о них ничего и не знаешь. Мы бы развернулись в еще больших масштабах, но эта долбаная контора… Они что-то начали подозревать.
Запиликала рация на поясе аль Фархуни и тот моментально изменился в лице. Вскочил на ноги, и поднеся трубку к лицу, рявкнул раздраженное «да». Несколько секунд напряженно вслушивался, после чего проорал:
– Ты понимаешь, что отвлекаешь? Почему я должен заниматься гребаными мусоровозами, когда ты еще на прошлой неделе уладил вопрос. Кто докладывал об изменении графика строительных работ? Что? Да мне насрать, что не выходят на связь. Это твоя проблема и ты ее должен решить, иначе больше никаких бабок от меня не получишь. Ты меня понял? Я повторяю вопрос, ты меня понял?
Рация описала дугу в воздухе и приземлилась прямо в подставленные ладони Старика.
– Передашь трубку только если будет действительно важное, – бросил злой Марат и обернулся в мою сторону. – Так на чем мы там остановились?
– Майер, его роль?
– Ты про негрилу здоровенного? Пришлось припугнуть маленько. Обыкновенно не имею дел с черномазыми, но этот тип оказался на редкость сговорчивым. Когда речь зашла о жизни подопечной, мигом согласился.
– Чувства он к ней питает особые, еще родителям ее служил, – добавил Старик, до той поры молчавший.
Сид Майер… выходит он все знал. Сука… знал, что не было никаких покушений, что жизни Юкивай ничего не угрожает, а были лишь дурацкие испытания, устроенные неким аль Фархуни – Генрихом Гиммлером от Шестимирья. Знал и все это время играл в чужую игру, в которой сам был фигурой зависимой и нами двигал, словно пешками. Ладно я живым остался, а как быть с Моряком, что превратился в кровавую отбивную в лифте? С десятками других людей, погибшими под колесами взбесившегося такси? Интересно, Юлия в курсе, какую цену пришлось заплатить за спасение ее жизни?
Мысли с трудом ворочались в переполненной туманом голове. Кажется, надышался им преизрядно, провалившись в запределье или пространственную червоточину, как выразился Марат. Мысли были, а вот сил на эмоции не осталось, разве что выматериться в очередной раз, тихо и про себя.
Аль Фархуни тем временем продолжал разглагольствовать, о великом будущем и о преимуществах нашего сотрудничества. Мне обещали самый настоящий рай на земле, а точнее остров в Тихом океане, с дикими пляжами и особняком, полным наложниц. Разумеется, остров появится не сразу, а как только утрясется ситуация с моим исчезновением. Поэтому для начала сойдет и подземный бункер, где Петра Воронова превратят в лабораторную мышь.
Марат все говорил и говорил, убеждая меня и всех присутствующих. И кажется сам начинал верить собственным словам. Про таких обыкновенно говорят: «врет, как дышит». Или грубее звучало, не помню… Мысли путались, цеплялись друг за друга, в клубящейся серой массе. Не рай это, а жизнь в золотой клетке в качестве подопытного животного – жизнь, отказаться от которой уже не смогу. Марат так прямо об этом не заявлял, сохраняя иллюзию выбора, которого не было и в который поверить мог разве что клинический идиот.
Все, Петруха, приехали – конечная остановка. Оказался в цепких когтях Конкасана из которых уже не вырваться. Спасибо тебе большое, Сид Майер.
Я думал, что больше никогда его не увижу, но он явился. Сбил полную патетики речь аль Фархуни, вызвав тем самым его немалое неудовольствие.
– Забирай девку и проваливай!
И некогда грозный Майер безропотно подчинился: аккуратно взял на руки находящуюся бессознания Юлию и вышел, ни сказав ни слова, и даже не взглянув в мою сторону. Сделка закрыта, обмен состоялся.
А после пришел наш черед уходить. Марат снарядил в мою личную охрану, а лучше сказать конвой, пару крепких ребят. Те оказались на редкость шустрыми, сразу попытались поднять на руки. Этого еще не хватало: я не инвалид какой, по крайней мере пока до моего тела не доберутся ученые из подземной лаборатории.
Встал и сделал пару шагов – слегка покачивало, мутило, но на своих двух держало. Горький напиток, которым потчевали последние полчаса, оказал целебное воздействие. Я даже боль в содранных ладонях перестал чувствовать, остались лишь ее далекие отголоски.
Крепыш справа попытался ухватить за плечо, но я отдернул руку, и выдал глухое:
– Не сбегу.
– Не сбежит, – подтвердил Марат, довольный моей догадливостью.
В таком состоянии, да с восьмого этажа – только камнем вниз, а Марионетка… А что она – тупая Тварь, только и способная, что реагировать на опасности, причем не всегда адекватно ситуации. Мне сейчас никто не угрожал, лезвием у горла не водил и пистолет к виску не приставлял. Наоборот, клятвенно обещали беречь и заботится о моей тушке, словно о живом активе, способном привести к небывалому успеху в обозримом будущем. А раз так, то нет поводов для волнений: ни у Марионетки, ни у Марата, успевшего изучить особенности моего симбионта. Гребаный экспериментатор…
Он буквально лучился довольством, беспрестанно улыбался и бесконечно твердил о светлом будущем, о перспективах. Оратором он был великолепным, и я бы непременно проникся, если бы лучше соображал, а так сплошная дымка в голове и оранжевый закат над крышами далеких домов. Последний закат, который наблюдаю в столь полюбившимся районе Монарто. Закат вольной жизни и карьеры детектива Службы Безопасности.
– Красиво здесь.
– Это ты еще красивых мест не видел, – Марат услышал мое бормотание. – Бывал когда-нибудь на Танмарке? О, поверь, это самые лучшие пляжи Шестимирья, по сравнению с которыми распиаренная Латиния рядом не стояла. Уж на что наш Старик ворчливый, даже ему понравилось. Верно говорю?
– Аборигенки на островах высшей пробы, ласковые и нежные, а уж кудесницы какие, – незамедлительно подтвердил тот, – ты заценишь, паря.
– Кто о чем, а Старик о бабах, – весело рассмеялся Марат. – Угомонись уже, старче, там и помимо женщин есть, на что посмотреть. Такой фауны во всем Шестимирье не сыщешь: уникальный природный заповедник посередине океана, окруженный коралловыми рифами.
Марат снова увлекся и начал рассказывать о пышущих жаром вулканах с лавой, что вечно стекает по склонам. Великолепная иллюминация в звездной ночи, особенно когда любуешься ею издалека. Лежишь на бархатном песке пляжа и попиваешь бокал «Ариньё» двадцатилетней выдержки.
Эстетствующего оратора прервал писк рации.
– Шеф, срочно.
– Бездонная бездна, если снова ваши мусоровозы.
– Касательно груза из Маланты, проблема… кхм, с герметичностью контейнера.
– Да что б вас, вечно какие-нибудь проблемы, – зло выругался аль Фархуни. Схватил протянутую трубку, и ушел в глубь помещения, гнево вещать и требовать. Я его не слушал, лишь любовался оранжевой полоской на горизонте. Один из сопровождающих ушел с шефом, другой стоял неподалеку, скорее обозначая присутствие, нежели действительно охраняя. Оно и понятно, бежать мне некуда: кругом люди Конкасан, а учитывая текущее физическое состояние. Настолько хреновое, что Марат на полном серьезе предложил спустить вниз на носилках. Заботливый, сука!
Делаю шаг к самому краю. Охранник было дернулся, но остановился – восьмой этаж. Не самоубийца же этот парень в самом деле. Как он ошибался…
Я видел промелькнувшие внизу тени крупных грузовиков: те самые непослушные мусоровозы, по поводу которых бесконечно ругался Марат, и проблему которых до сих пор не решили.
Большая туша совершила крутой вираж, и опасно сблизилась с серыми стенами здания, едва не врезавшись в них. Этажом ниже послышались возмущенные крики, кто-то обещал открыть стрельбу. Но водителя мусоровоза угрозы не волновали ни в малейшей степени. Транспорт медленно фланировал вдоль здания, демонстрируя недовольным зрителям выпуклые бока. Огромный, массивный, напоминающий тушу кита.
Им там внизу не было видно, как призывно мигают зеленые лампочки на крыше, как открывается верхняя заглушка, демонстрируя мусорное нутро, под завязку набитое картонными коробками. Они не видели, а я на восьмом видел прекрасно. И как только корпус грузовика оказался прямо подо мной, сделал шаг в пропасть…
Бездна… Хочется верить, обойдется парочкой сломанных ребер, как Мо и рассказывал.
Глава 10
Несколько дней провалялся в полубредовом состоянии. И все мнилось мне, что ползу по лестнице, оставляя отпечатки ладоней на крошащемся бетоне.
Бесконечная череда ступенек, мелькающих перед глазами, до ряби, до тошноты. И зудящая мысль о том, что останавливаться нельзя, потому как за спиной урчит Тварь – огромная жирная, словно перекормленная кошка. Мягко ступающая лапами и слизывающая кровь, что сочилась тонкими ручейками из поврежденных ладоней
«Она тебя сожрет», – упорно твердил внутренний голос. – «Откусит голову и высосет без остатка, как ту же провидицу Элеонор».
И я продолжал ползти, в тщетной надежде достигнуть верхней площадки – двери, за порогом которой можно будет упасть и забыться. Все о чем мог мечтать, лишь бы закончился этот бесконечный марафон.
Пару раз шершавый язык касался голых пяток, и я в панике дергался. Просыпался в другой реальность, где были заботливые руки, поддерживающие голову и подносящие к губам кружку. Я что-то пил, абсолютно не чувствуя вкуса. Падал на мягкую подушку и снова проваливался в безумный бред с длинными лестницами, и голодно урчащей Тварью, что идет по следу.
