Текст книги "Тирза"

Автор книги: Арнон Грюнберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Ты знала, что я… Что я и наша домработница? – спросил он.

– Домработница и ты? Какая? Та, старая?

– Новая. Та, что из Ганы. Ты знала, что мы с ней, что она и я… Что у нас кое-что было? Я тебе рассказывал?

Она покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Такого я не знала. Ты мне не рассказывал. А это важно? Мне вообще надо это знать? Или ты собираешься сообщить что-то новое по этому поводу? – В голосе слышалась легкая ирония.

– Нет, это не важно. Я просто подумал, нужно тебе рассказать.

Она положила ручку.

– Та девица из Ганы? – Она посмотрела на него с недоверием. И с удивлением.

Он понял, что она очень сильно удивлена.

Он сел за стол.

– Да. Из Ганы. Я же сказал. По четвергам. В обеденный перерыв я приезжал сюда с работы, и мы… И я… овладевал ею. Так это называется? Правильно?

– Ну, наверное, можно и так сказать. Если это именно то, что ты с ней делал, а я понятия не имею, что тут у вас происходило, но если это то, что ты делал, то так это и называй.

– Днем в четверг. Около двенадцати. Я всегда старался приезжать вовремя. Это все началось, когда я однажды заболел. Жуткий грипп. И как-то случайно все получилось. Само собой. Ты тогда уже ушла от нас. Жила у себя на лодке. А после того раза это стало ритуалом. Не то чтобы мы с ней совершенно не разговаривали. Ты не должна так думать. Но она почти не говорит на нидерландском, и английский у нее тоже весьма посредственный. Поэтому я овладевал ею. Вот тут, на диване. Наверх мы не поднимались. Все-таки спальня – это очень… Очень личное. Да и к тому же я завалил почти всю кровать книгами и газетами. Мне так было проще. И я думал, если вести ее наверх, придется все убирать с кровати. Когда все заканчивалось, мы одевались. Иногда я принимал душ. Если сильно потел. Бывает, что очень сильно потеешь, все длится так долго, трудно идет. Бывают же такие дни, ты сама знаешь. И потом она оставалась прибираться дальше, а я возвращался на работу. На велосипеде. Не то чтобы я был влюблен в нее, хотя это, конечно, было вполне возможно. Она, в общем-то, симпатичная. Но это был… Это был дружеский секс.

– Дружеский секс. Ясно. А зачем ты мне это рассказываешь?

Он прикоснулся к ней. Дотронулся до руки. Провел по руке, как будто слепой. Только кончиками пальцев.

– Я подумал, будет правильно, чтобы ты знала. Все мои тайны. Почему нет? Зачем нам теперь уже что-то скрывать друг от друга? Мы же совершенно чужие люди, не так ли? Знакомые. Бывшие супруги. Может, и мы станем друзьями, как знать.

– Как знать. – Она улыбнулась. – Может быть, – сказала она. – Но весь прошлый месяц тут ничего такого не происходило. По крайней мере, я ничего не заметила.

– Нет-нет, мы уже давно этим не занимались. Она все понимает. Она ничего от меня не ждет. Она вполне может обойтись без этого. Но я все равно ей доплачиваю.

На столе валялась пробка. Даже после душа у него во рту остался гадкий вкус рвоты. Крупук. Мокрый, прокисший крупук.

– Ты считаешь меня нормальным? – спросил он.

– Нормальным? – Она опять посмотрела на него с удивлением и явно не понимая. – С чего? С чего ты это спрашиваешь?

– Просто так. Без причины.

Он взял пробку, крутанул пальцами, пробка завертелась на столе.

– Так я нормальный?

– Господи, Йорген, зачем тебе это знать? То есть я хотела сказать, ты не слишком ли поздно начал задаваться такими вопросами? Ты почти на пенсии. До этого ты же как-то справлялся, так что и дальше все у тебя будет в порядке. Какая теперь разница, какой ты? То есть все уже готово. Жизнь сложилась. Гром не грянет.

Пробка улетела на пол. Он наклонился ее поднять.

– Но когда можно сказать о себе, – продолжал он, – «у меня нормальная сексуальная жизнь», если у тебя нет секса? Или он у тебя два раза в неделю, в моногамных отношениях, в собственной спальне? А раз в три месяца после вечеринки у друзей еще и на кухне. Так когда ее можно считать нормальной, сексуальную жизнь? Когда можно честно сказать: «У меня здоровая сексуальная жизнь»?

Он все еще касался кончиками пальцев ее руки, ее плеча, шеи и лица.

Она закрыла газету.

– Я не знаю. Я не думаю, что тебе стоит задавать мне вопросы о твоей нормальности. И о том, что такое нормально вообще. Ты имеешь в виду, какова норма? В среднем? Как часто этим надо заниматься? Как часто этим занимаются другие люди? Я слишком долго тебя знаю, слишком хорошо, я ничего не могу о тебе сказать, спроси лучше своих коллег. Или, может, дочерей. Спроси кого-нибудь другого.

В голове у него как будто билась открытая рана, но это нельзя было назвать головной болью.

– А какие позы в сексе сейчас считаются нормальными? – не унимался он. Ему было все равно, что он сейчас скажет, а чего не скажет. Какие тайны он откроет, а что оставит при себе навсегда и унесет с собой в могилу. – И какие ненормальными? Если кровь течет из заднего прохода – это нормально? Где начинается ненормальное? Где граница? Когда наступает момент, когда понимаешь: черт побери, я перешел границу, назад уже нельзя, как мне ни хотелось бы, ничего уже нельзя вернуть. Я перешел на другую сторону, но что такое другая сторона? Что это за сторона? – Его указательный палец остановился на ее носу.

– Кровь из заднего прохода? У кого? У тебя? У этой тетки из Ганы?

Почему-то от нее это прозвучало как шутка. Как будто она была права. Но он словно пропустил начало анекдота и теперь не знал, над чем смеяться.

Хофмейстер молчал. Он понятия не имел, что говорить. В глубине души он надеялся, что его супруга сейчас встанет и уйдет, но она осталась на месте.

– А может быть, – сказал он через некоторое время, – нормально жить вообще без секса. Или заниматься им только с самим собой в ванной. А ты можешь делать это утром в кровати, пока я готовлю кофе. Одна со своими мыслями и фантазиями, неясными, нереализованными фантазиями, за которые никто тебя не осудит.

Она потянулась к своему бокалу с остатками вина. Допила его.

– Я была твоей фантазией, – сказала она. – Помнишь? Твои фантазии – это все была я.

Он кивнул. Он слишком устал, мысли путались.

– Моя фантазия, – пробормотал он. – Да, это была ты.

Она поднялась.

– Я иду спать. – Она сложила газету и забрала бокал. – А тебе нужно просто поменьше думать, – сказала она, – о том, что ты там вытворяешь со своей женщиной. Это же, в конце концов, просто домработница. Не забивай себе голову. Ну, то есть: алё, эта мадам приехала из Ганы, уж там-то с ней наверняка происходили вещи и похуже. И она наша домработница. Твоя домработница.

Она повернулась и пошла на кухню. Он пошел за ней. Он остановился у столешницы и посмотрел на часы на стене.

– Они сейчас над Мали, – сказал он. – Или над Камеруном. Как там страна называется?

– Ты о ком вообще?

– Тирза и Мохаммед Атта.

Вместе с ним она пару секунд смотрела на часы.

– А может, они как раз над Ганой. Именно сейчас пролетают над родственниками твоей домработницы.

Она засмеялась и обняла за плечи мужчину, вместе с которым родила детей.

– Может, я болен? – прошептал он ей на ухо. – Может, я болею? Может, этого обо мне не знают люди?

Она отпустила его.

– Всё они знают. Но им абсолютно наплевать. Пока им самим это не мешает.

Она пошла наверх. Тихонько ступая, как будто боялась кого-то разбудить.

– А они сами? – крикнул он ей вслед. – Если я болен, что тогда с ними?

Он все-таки открыл бутылку вина, чтобы смыть жуткий вкус во рту.

Выпил полтора стакана и снова крикнул наверх:

– Что тогда с ними?

Ему никто не ответил.

Спустя семь дней после отъезда Тирзы супруга спросила Хофмейстера:

– Она уже звонила?

– Кто?

– Как кто? Тирза, конечно.

Он покачал головой.

– Но она ведь должна была позвонить, как только прилетит.

– Должна была, но не позвонила.

Они сидели в саду. На улице потеплело.

Супруга Хофмейстера загорала топлес, чтобы предотвратить возникновение на коже белых пятен, неизбежных при ношении на солнце лифчика.

– Нам нужно волноваться? – спросил Хофмейстер.

– Конечно, нет. – Она взяла крем от солнца и стала щедро себя обмазывать. – Я просто подумала, позвонила ли она уже. Иби тоже никогда нам не звонила, если уезжала. Но это ведь Тирза. Так что не знаю. Просто подумала. Мне показалось, уж она-то должна была позвонить. Ты не проверял мейл? – Она продолжала мазаться кремом с таким усердием, будто это была ее работа.

– Я звонил ей два раза, – сказал он. – На мобильный. Мейлов она не присылала. Мне, по крайней мере. Тебе тоже нет?

– Мне она за всю жизнь не прислала ни одного мейла, Йорген. И что?.. Она ответила, когда ты ей звонил?

– Нет, у нее включен автоответчик.

Супруга надела солнечные очки.

– Там, конечно, ничего не ловит. Никакой сети, ясное дело.

Он надел соломенную шляпу от солнца. С тех пор, как он начал лысеть, у Хофмейстера быстро обгорала голова, даже в тени. Кожа краснела, и начинался зуд.

– Может, мне кому-нибудь позвонить? – предложил он.

– Кому ты собрался звонить?

– Например, в их хостел. Туда, где они должны остановиться на первое время.

– Йорген, Тирза там со своим парнем, они в Африке, там жарко. Они на каникулах. Оставь их уже в покое. Знаешь, чем они там все время занимаются? Трахаются без перерыва.

– Для этого не нужно лететь в Африку. Она же хотела что-то увидеть, что-то понять. Получить новые впечатления. И ты сама спросила, звонила ли она. Это ты начала беспокоиться. Не сваливай на меня.

– Я не беспокоюсь. Я просто задала нейтральный вопрос. Она уже звонила? Это нейтральный вопрос.

– Нет, это был совсем не нейтральный вопрос. То, как ты спросила.

– Послушай, твоя младшая дочь просто потаскушка, смирись с этим, ничего страшного тут нет, она просто любит это дело, – сказала она с издевкой томным голосом.

– Прекрати! – заорал он. – Прекрати немедленно нести эту свою похабщину! Прекрати сейчас же! Единственная потаскушка в нашей семье – это ты!

На кухне он открыл бутылку холодного вина. Приложил ледяное стекло ко лбу. Потаскушка. Кому в голову может прийти так назвать собственную дочь? Кем нужно быть, чтобы повернулся язык?

В тот вечер он позвонил в молодежный хостел в Виндхуке, где должна была в первые дни остановиться Тирза. Он тщательно переписал всю информацию о ее поездке в свой ежедневник, как и полагалось хорошему отцу.

Трубку сняла женщина, которая прекрасно говорила по-английски. Нет, они никогда не слышали о Тирзе Хофмейстер. И даже бронирования на это имя у них нет. Да, она еще раз проверила. Нет, ошибки быть не может. У них все очень четко записано. Ее у них не было. В прошлые пару недель точно нет. Может, когда-то давно. Может, в прошлом году. Такое возможно.

– One moment, – попросил он.

– Как фамилия Шукри? – крикнул он своей супруге.

Она удивленно посмотрела на него с дивана:

– Понятия не имею, я думала, ты знаешь. Ты же говорил, что его фамилия Атта? Атта, ты же так его называл? Мне-то откуда знать, как его зовут?

– Thank you, thank you for all your efforts, – сказал он в телефон и повесил трубку.

Он сел на диван. В ушах у него что-то гудело. Ему снова стали мерещиться несуществующие звуки.

– Йорген, послушай, Тирза не вляпалась ни в какую историю. Не веди себя как влюбленный безумный подросток. Она появится. Просто она хочет от нас отдохнуть. Наверняка они поселились в другом хостеле. Нашли что-то получше, с чистыми душевыми и простынями почище. Что-то в этом роде.

– С чего бы ей хотеть от нас отдохнуть? Я давно оставил ее в покое, а уж ты оставила ее в полнейшем покое, ты палец о палец не ударила ради нее. Отдохнуть. О чем ты вообще говоришь?!

Она закурила.

– И на самом деле ты тоже волнуешься, – пробурчал он. – Я вижу по твоему лицу. Первый раз в жизни ты начала о ней волноваться. Конечно, уже поздно, но лучше поздно, чем никогда.

– Я не волнуюсь. До этого еще не дошло. И еще очень нескоро дойдет, если вообще дойдет. Мне просто любопытно. Мне интересно, как у нее там дела. Вот и все. Мне что, больше нельзя интересоваться собственной дочерью? Хочешь, чтобы она принадлежала исключительно тебе? Да, согласна, я позволила себе пару раз сказать о ней гадости, но какая мать этого не делает? Я на самом деле была намного красивее в ее возрасте. Сочнее, острее. И ты сам знаешь, Йорген, что я права.

– Не знаю, – сказал он. – Но Тирза тоже красавица.

Когда супруга заснула, Хофмейстер отправился в комнату Тирзы и начал поиски. Он сам не знал, что именно хотел найти. Что-то, что могло бы его успокоить. Но ничего такого он не нашел. Ничего успокаивающего. Ее дневники, которые он давно уже прочел. Ее ежедневник с адресом электронной почты и паролями. Назначенные встречи, зачеркнутые даты и имена, потому что встречи уже прошли. Фотографии, письма от подружек и друзей. Блокнот с короткими сообщениями, по которым он только потом догадался, что это были эсэмэски, но она их зачем-то записала. «Наверное, от парней», – подумал он. «Я скучаю. Где ты?» Вот такие сообщения. Аккуратно записанные в блокнотик, а рядом дата и время. Только без отправителя.

Он сел на ее кровать и огляделся. На письменном столе – сумочка с косметикой, которая не уместилась в рюкзаке.

Хофмейстер поднялся, открыл шкаф, где вся одежда была развешана по цветам, достал пару туфель и посмотрел на подошвы как профессиональный сапожник. Потом снова сел на кровати. В комнате было чисто прибрано. Она оставила все в полном порядке. Из-под одеяла выглядывал трогательно укрытый ослик. Как будто она могла войти сюда в любой момент. Так ему казалось, пока он был в этой комнате. В любую минуту она могла вернуться домой словно после бурной вечеринки, пропахшая запахом сигарет и выпивки. А на кухне ее подружки еще болтали бы о чем-то, потягивая вино или пиво.

Он лег на кровати, спрятал лицо в ее подушках, обнял синего ослика и попытался заснуть. Он нашел на подушке Тирзы четыре волоска. Заснуть ему так и не удалось.

Ранним утром он вернулся к себе в спальню. Но и там он не смог спать. Он сидел в кровати и смотрел, как за витражным стеклом становится все светлее.

Пока не проснулась его супруга.

– Что такое? – пробурчала она. – Йорген? Ты чего не спишь?

– Я смотрю на солнце.

Она взяла с тумбочки часы.

– Но еще так рано. Ложись. Ты меня будишь.

– Я не могу.

– Что ты не можешь?

– Спать.

– Ложись – и заснешь.

Она повернулась на другой бок и натянула на себя одеяло.

Он так и остался сидеть.

– Ты знаешь, что я больше не работаю? Что у меня больше нет работы?

Сначала никакой реакции не последовало. А потом она спросила:

– И куда же ты тогда уходишь каждое утро?

– Езжу в Схипхол.

– И что ты там делаешь?

– Хожу. За всем приглядываю.

– Ты там за всем приглядываешь? Ходишь по аэропорту?

– Сначала по залу вылета. Потом по залу прилета. Я машу людям.

Теперь она тоже села в кровати. Супруга Хофмейстера окончательно проснулась.

– Кому ты машешь?

– Людям. Которым никто не машет. Им машу я.

Она потерла лицо, провела руками по волосам.

– Почему ты больше не работаешь?

– Я оказался им больше не нужен. Они решили выигрывать битву и взяли новых солдат.

– Какую еще битву?

– Понятия не имею. Наверное, битву за читателя. Книжную битву.

– И что, ты не мог найти другую работу? В другом издательстве? В книжном магазине? В библиотеке?

– Они будут платить мне зарплату до самой пенсии. Я слишком старый, чтобы просто взять меня и уволить. Но на работу меня попросили больше не приходить. От меня нет никакого толку. Я им только мешаю. Новым солдатам.

Она вылезла из постели и пошла в ванную. Он услышал, что она села пописать.

Когда она вернулась, то опять легла рядом с ним и спросила:

– И что теперь?

– Я езжу в Схипхол, я же тебе сказал. Это очень интересно, аэропорт. Столько всего можно увидеть, хотя на самом деле всегда видишь одно и то же. Как будто производственный процесс. Как на бойне. Что-то исчезает, и что-то появляется взамен.

Он чихнул.

– Почему она не звонит? – спросил он.

– Кто? Тирза? Йорген, прекрати. Это уже просто террор. Твое беспокойство – это террор, твои бесконечные заботы – террор. И это ужасно заразно.

– Я поеду туда, – сказал он после нескольких секунд молчания. – Мне нужно туда поехать.

– Куда?

– В Африку.

– Что ты собрался там делать? Искать работу? Думаешь, там от тебя будет толк?

– Не искать работу. Искать Тирзу. Это ненормально, что мы столько времени ничего от нее не слышим. Если что-то случилось, я буду корить себя всю оставшуюся жизнь.

– Прекрати истерику, Йорген.

– Это не истерика. Я себя знаю. Я не хочу потом есть себя поедом. Потом.

Она поудобнее уложила подушки себе под спину.

– Где ты собрался ее искать? В ее хостеле ничего о ней не слышали. С чего ты начнешь? Встанешь с табличкой на улице? Будешь обходить местные кафе с ее фотографией?

– Виндхук – не такой уж большой город, как говорят. Наверняка люди ее видели. У нее яркая внешность, там она очень заметная. Может, это, конечно, и ни к чему, ну, тогда я просто потрачу пару тысяч евро. Тоже ничего страшного.

Она взяла его за руку:

– Это не поможет.

– Что?

– Ей восемнадцать. Она там с мужчиной. Йорген, она уже не ребенок.

– Не вздумай начинать свою ахинею про потаскушку. Я ударю тебя, если ты хоть раз ее так назовешь.

Он ухватился за голову. У него было больше воспоминаний, чем могло уместиться в человеческой голове. Они переплетались, сливались друг с другом, его воспоминания. Его мысли путали его.

– У нее там полно других забот, кроме как звонить нам с тобой, – на этот раз спокойно сказала супруга. – И это не поможет. Она отправилась в кругосветное путешествие, или как там она сама его назвала? А потом она будет учиться. Или так и будет всю жизнь путешествовать. Или, как Иби, откроет свою гостиницу, но она уже не вернется сюда, Йорген. Заведи домашнее животное, если тебе тут слишком тихо. Устройся волонтером в дом престарелых, если тебе непременно надо куда-то ходить и о ком-то заботиться, но это полное безумие – лететь в Африку. Ты поднимаешь себя на смех. И даже если ты ее найдешь, она просто над тобой посмеется. Она улетела. То есть она вылетела из родительского дома. Она начинает собственную жизнь, без тебя. Ты не хочешь в это поверить, но она сможет. Она справится. Люди могут жить без тебя. Я же смогла. Иби смогла. И Тирза тоже сможет. А кроме того, я же вернулась. Так что Тирза тебе теперь не так уж и нужна.

– А если с ней что-то случилось?

– А если с ней что-то случилось, то ты все равно уже опоздал, Йорген. Если ее изнасиловали и убили десятеро негров, то уже все равно, сядешь ты на самолет сегодня или через неделю.

Она сжала его руку, как будто это должно было придать силы ее словам.

Хофмейстер молчал. Ее аргументы были убедительными, но все равно не могли его успокоить. У него было пронзительное чувство, что она не в силах убедить своими доводами даже саму себя. Ему нужно было лететь. Душевный покой – разве это не то, что должно прийти с началом эпилога жизни? Ему нужно было лететь, чтобы обрести душевный покой. Ради этого. И ради душевного покоя его супруги.

– Давай поиграем? – сказал он тихо.

– Что на этот раз? Во что ты собрался играть?

– Как раньше.

– А как мы играли раньше?

Он сделал глубокий вдох. Ему нужно было собраться. Тот, кто ищет душевный покой, должен прежде всего обеспечить порядок у себя в голове.

– Наша гостиная была парком Вондела.

– Ну да, – сказала она, – припоминаю.

– Ты была девушкой на велосипеде. Была ночь. Повсюду на земле была ночь.

– И это я тоже помню.

– А я был насильником с ножом.

– Но, Йорген… – Она погладила его по волосам. – В это мы играли, когда были влюблены друг в друга. Тогда это была отличная игра. А теперь все уже не так. Теперь это была бы грустная игра. В нее нам играть не стоит. Ничего хорошего в ней уже нет.

Он схватил ее за запястье.

– Давай сыграем, всего один раз, – попросил он. – Один-единственный раз. Давай притворимся, что все как раньше?

– Не получится.

– Почему нет?

– Потому что сейчас – не раньше. Сейчас – это сейчас. Сейчас лето. Тебя уволили, хоть и не по-настоящему, тебя исключили, вот что произошло, тебя исключили и отключили. От тебя никакой пользы, ты сам мне сказал, и, мне кажется, ты всегда был совершенно бесполезным. Так что порадуйся, что они поняли это только сейчас. А Тирза уехала в Африку и не шлет нам даже весточки, а я… А мне совсем некуда больше податься. Поэтому я и здесь. Во что нам с тобой играть? Для кого?

Он сжал ее запястье сильнее.

– Всего один раз, – сказал он, – прежде чем я уеду в Африку. Как раньше. Пожалуйста.

«Отключили». Эти слова засели у него в голове. Значит, вот что случилось. Вот как с ним поступили. Как будто он понял это только сейчас.

– Ты хотя бы позвони, прежде чем отправляться в такой путь.

– Кому?

– В нидерландское посольство в Намибии, например. Может, они что-то знают.

Он отпустил ее, она вылезла из постели и раздвинула шторы.

– Если что-то случилось, они наверняка в курсе, – тихо сказала она. – Но я уверена, что она сейчас просто где-то в пустыне или бродит в джунглях. Что она счастлива. Это же Африка, там не натыкано телефонных будок на каждом шагу. – Она повернулась к нему. – Хорошо, – сказала она. – Ладно. Мы сыграем еще один раз.

Он подошел к ней. Она схватила его за горло. Он положил руки ей на плечи.

– Но только потому, что мы сломаны, Йорген, – сказала она. – Только поэтому. Не забывай.

После обеда ему наконец удалось дозвониться до нидерландского посольства в Виндхуке. Они ничего не слышали ни о несчастном случае, ни о преступлениях, так что все должно было быть в порядке. Приятный господин сказал ему по телефону, что волноваться не стоит. Общественные телефоны в Намибии работают по карточкам, а их не везде можно купить. Особенно в пустыне.

Хофмейстер передал эту информацию супруге слово в слово.

Они жили так, будто ничего не произошло, будто не было никакой жилой лодки, будто никто никого не бросал, не возвращался, не праздновал окончание школы. Они жили, словно на кораблике, дрейфующем на волнах, потерявшем управление. Ждали ветра, который унес бы их в нужную сторону.

Каждое утро Хофмейстер уезжал в Схипхол, и хотя его супруга пару раз язвительно высказалась по этому поводу, она не настаивала, чтобы он прекратил этот идиотизм. Он объяснил ей, что ему необходимо уходить из дома, а иначе он сойдет с ума. Поэтому утром он брал свой портфель и отправлялся бродить по залам прилета и вылета и листать рукопись азербайджанского автора, чтобы не сойти с ума.

Прошло почти две недели с того дня, как он отвез Тирзу в аэропорт, когда его супруга сказала ему в саду вечером:

– Может, нам нужно еще раз позвонить?

– Кому?

– В посольство в Виндхуке. Может, там забастовал общественный транспорт и они где-нибудь застряли. Или в пустыне случилась песчаная буря. Про Намибию никогда не пишут в новостях; тебе ничего не попадалось?

Он встал с плетеного стула и стал ходить из стороны в сторону.

– И что мне им сказать? – спросил он. – Извините меня, пожалуйста, но не бастует ли у вас общественный транспорт? Нет ли у вас песчаных бурь? С чего ты взяла, что посольство обязано отчитываться о каждой пустячной песчаной буре? Да они скажут, что я чокнутый. Кроме того, там же можно ездить только автостопом, знаю я этих цветных. Это же Африка. Это тебе не Эльзас и не Австрийские Альпы. И я уже звонил в посольство один раз. Они наверняка меня помнят.

– Сядь. Если ты будешь так заводиться, легче не станет. И никак нам не поможет.

Он неловко наступил на блюдце с орешками, которое его супруга поставила у ножки стула. Был прекрасный вечер. Теплый и недождливый.

– Позвони ты, – сказал он. – Позвони им. Или я сам туда поеду. Может, мне надо туда поехать. Ну так же нельзя. Невозможно просто сидеть тут и ждать. И ссориться. И ждать. И поднимать панику. Возможно, без всякого повода.

Она уже некоторое время молчала. Она наклонилась, чтобы собрать орешки, которые высыпались из блюдца.

– Да, – сказала она наконец. – Наверное, тебе нужно туда поехать.

– Ты о чем?

Он как будто опешил.

– Я же сказала. – Она положила в рот орешки, собранные с земли. – Наверное, ты должен туда поехать. Что мы можем сделать здесь?

Стулья, на которых они сидели, были ужасно старые. В свое время Хофмейстер посчитал глупым расточительством вкладывать большие деньги в садовую мебель. Он любил производить впечатление и в угоду своему окружению приобретал стильные красивые вещи, но садовая мебель никогда не была в списке приоритетов.

– И что тогда? – спросил он. – Что, если я туда поеду?

– Но ты же это предложил. Это была твоя идея. Ты ее найдешь. И мы успокоимся. Вот что будет. И тогда… Тогда я тоже не знаю.

Он откинулся на спинку стула.

– Ты, – сказал он, – ты совершенно не заботилась о ней. В последние годы даже не звонила. Даже не звонила. Ты была слишком занята. Бог знает чем. А теперь изображаешь тут взволнованную мать. Несчастную женщину, которая потеряла покой и не может заснуть, потому что не знает, где конкретно веселится ее дочь в Намибии, если она вообще еще там. Может, она уже отправилась в Ботсвану. Или в Заир.

– Да, у меня была другая жизнь, помимо моих детей. Это не преступление. Я имела на это полное право.

– Помимо? Ты называешь это «помимо»? Это было не помимо, это было вообще мимо! Мимо них! По их головам, поперек их интересов!

– Все, что я за эти годы сделала и не сделала, все, что я говорила о ней, и все, что она наговорила мне, – несмотря на все это, я остаюсь ее матерью, Йорген. Я больше не твоя жена, но я навсегда ее мать.

Он встал и ушел на кухню. Сунул руки под кран с ледяной водой. Его била дрожь.

Он медленно вытер руки полотенцем.

В окно ему было видно, как она сложила стулья и отнесла их в сарай. Видимо, ей стало слишком холодно. Она поставила на поднос винные бокалы и орешки. И пришла к нему. Посмотрела на него.

– Ладно, – сказал он тихо. – Я поеду туда. Ты права. Я должен это сделать. Так будет лучше. Бесполезный человек поедет в Африку.

Она поставила поднос на стол и взяла его руку с такой нежностью, что ему показалось, она его провоцирует. На этом этапе жизни нежность всегда шокирует.

– Может, она даже обрадуется, когда ты вдруг, ни с того ни с сего, объявишься там, в Африке. Ты же знаешь, Тирза тебя обожает. Она без ума от тебя.

– Может быть, – сказал он. – Может быть, она и обрадуется. Ничего удивительного. Она меня обожает.

Он высвободил свою руку и снова сунул запястья под кран.

На следующее утро он купил билет до Виндхука с пересадками в Цюрихе и Йоханнесбурге. Ему пришлось ждать вылета еще целых три дня. На ближайшие даты все было забито. Дешевых билетов не осталось.

В эти последние дни он не ездил в аэропорт. Он работал в саду, ходил за покупками, гулял по парку Вондела.

Вечером накануне отъезда он собрал чемодан, маленький синий чемодан, который раньше пару раз брал с собой в командировки. В Нью-Йорк. В Турин. Командировок у него было не так уж много.

Он не стал брать много вещей, один костюм, несколько сорочек, двое летних брюк. Он же летел ненадолго. Десяти дней точно хватит. За десять дней можно успеть очень много.

В августе, субботним днем, около половины второго он был готов покинуть улицу Ван Эйгхена. Его супруга сидела в саду и читала дамский журнал.

– Мне пора! – крикнул он ей из кухни. – Я вызвал такси.

– Подожди, – сказала она. – У меня кое-что есть для тебя.

Она сбегала в спальню и вернулась со свертком.

– Что это? – спросил он.

– Разверни.

Он открыл пакет, развернул бумагу, там оказалось платье, синее летнее платье.

– Это для Тирзы. Я зашла на распродажу, а там как раз ее размер. Я подумала, ей же будет приятно, и оно ей наверняка пригодится.

Он улыбнулся:

– Спасибо тебе, это так мило. – Он рассмотрел платье. – Ей очень пойдет. И оно совершенно в ее вкусе, она любит такое.

Он тщательно завернул платье в бумагу, открыл чемодан. Под его косметичкой с туалетными принадлежностями как раз нашлось место для маленького свертка.

– Я тебе позвоню, – пообещал он, – как только прилечу.

Она быстро поцеловала его в правую щеку, но не стала возвращаться в сад, а пошла вместе с ним к двери.

– Все будет хорошо, – сказала она. – Все будет хорошо. Мы просто постарели, вот и переживаем за нашу девочку. Просто потому, что мы старые и нам нечем заняться.

– Да, – кивнул он. – Так и есть. Мы просто постарели. Возвращайся в сад. А то скоро опять начнется дождь. Погрейся пока на солнышке.

– Вот, – сказала она, – возьми с собой, – и протянула ему конверт.

Он нерешительно открыл его.

– Что там?

– Фотография. Я подумала: тебе же понадобится ее фотография.

Он достал из конверта снимок. Тирза незадолго до выпускных экзаменов, наверное всего за пару дней, а может, недели за две до них.

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо тебе. Где ты ее нашла?

– У нее в комнате. Вдруг пригодится. Никогда не знаешь.

– Никогда не знаешь, – повторил он и сунул конверт во внутренний карман.

– Ты что-нибудь рассказал Иби? – спросила она.

– Я не рассказывал, – сказал он. – Я – нет. Я вообще не говорил с ней в последнее время.

Она вернулась в сад, а он остался на пороге. С собой у него были чемодан и портфель, а в нем – айпод, зарядка, ежедневник Тирзы и ее блокнот, рукопись азербайджанского автора и четыре простых карандаша.

Ему пришлось прождать такси еще не менее десяти минут. Мимо проходил сосед и поздоровался. Хофмейстер ходил туда-сюда по собственному порогу, как пойманный зверь по клетке. Багаж стоял рядом и ждал его. Его вещи как будто хотели ему что-то сказать, но он не понимал их.

На рейсе до Цюриха с ним рядом никто не сел, и ему даже удалось поспать, а вот в полете от Цюриха до Йоханнесбурга рядом уселись супруги-французы. Когда принесли еду, завязался разговор. Они летели в путешествие, хотели посмотреть Южную Африку, а он?

– Я еду навестить дочь, – ответил он на ломаном французском.

– В Йоханнесбурге?

– В Виндхуке. – Он стал резать на кусочки куриное филе.

Разговор сам собой выдохся.

После еды он вытащил рукопись и карандаши и начал по привычке читать.

В Йоханнесбурге ему пришлось ждать почти четыре часа. От усталости болела голова. Он заказал кофе, сел у окна с видом на летное поле и самолеты, но слишком беспокоился и не смог просидеть долго на одном месте.

Зажав под мышкой портфель, он отправился бродить по аэропорту. Тот оказался не слишком большим, особенно по сравнению со Схипхолом или аэропортом во Франкфурте.

Несколько раз он доставал из внутреннего кармана конверт и смотрел на фотографию своей солнечной царицы. В одном из магазинчиков он купил переходник, подходящий для розеток в Южной Африке и Намибии, и шляпу от солнца. Солнце там наверняка будет ярким. Он надел шляпу, посмотрел в зеркало и решил ее купить. Она шла Хофмейстеру, придавала ему какой-то шарм.

Теперь он стал мужчиной в шляпе.

К выходу на посадку он отправился очень загодя.