Текст книги "Испытание верностью (СИ)"
Автор книги: Арина Александер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
Часть 2
Глава 1
– Лида, Лида, а я-то думал, мы с тобой договорились.
– Не надо, умоляю!
– Ну-у-у, думаешь мне охота опускаться до подобного. Поставь себя на мое место – ну не могу я пустить всё на самотёк. Не люблю, когда меня не воспринимают всерьёз.
– Только не трогайте Даню. Я виновата, не он.
– Ты… конечно ты. На мою компанию с самого утра наехали неизвестные в балаклавах. Моих людей обвинили в коррупционных схемах. Студинский, вместо того, чтобы торчать в Москве – в первых рядах активистов. Какого х** Лида! Тебе жить надоело? Скажи, надоело? Неужели он важнее брата?..
Сознание уплыло. Осталась только темнота. Так спокойно. И дождь, и мрак – в них можно скрыться. Никто не увидит твоей боли, искаженного муками лица.
Самообман. Какой же это всё-таки самообман.
Я стонала, металась в горячке, задыхалась. Кричала. Никто не слышал. Не спешил на помощь.
Разве не слышите? У меня уже нет сил, так охрипла, голос сел от крика на весь лес. А вы всё не идёте.
– Лида-а-а…
Этот голос… Наконец-то, хоть кто-то.
– Мама-а-а-а-а…
– Просыпайся. Всё хорошо. Всё прошло.
– Нет, не хорошо. Не хочу просыпаться.
– Знаю, родная, знаю.
– Мне так тебя не хватает.
– Я всегда рядом. Давай, открывай глазки! Тебя там ждут.
– Не хочу. Мне так плохо…
– Знаешь, так получилось, что я не могу пережить оргазмической разрядки, пока не причиню физическую боль. Ты ведь простишь меня? Я ведь не со зла. Поверь, я долго сдерживался. Не хотел калечить, но… вряд ли ты выберешь смерть.
Лучше смерть…
Память… Она как и подсознание, просыпается одной из первых. Я слышала шорохи, шарканье шагов, отдаленные голоса.
Запахи… необычные, непривычные. Откуда они здесь? Я узнала хлорку, йод, спирт. Больница. А память тут как тут – наседает сверху, топчется на груди, вливается в уши, смешиваясь с реальностью. Она, реальность, яркими вспышками перед глазами, запечатленными кадрами жестокости.
Там есть что-то ещё. Да-а-а, есть. Егор есть, его губы есть. Обжигающие прикосновения. Внутри так приятно и болезненно. Сладко и горько. Именно за эти воспоминания хватаюсь всеми силами, стараюсь удержаться на плаву безжалостной действительности.
Хотела открыть глаза – не получается. Пошевелить рукой – тоже самое. Сделать вдох – проблематично. Почему так больно в боку? Странно, со стопроцентной уверенностью могу сказать, что лицо не пострадало. Подарок от палача-изверга. Зато тело…
Всё же попробовала приподнять веки. Медленно, осторожно. Пока расплывчато, не чётко, но могу различить поникшие плечи Тимохиной, скрюченой матом на неудобном стульчике у изголовья, капельницу, две пустые койки у противоположной стены и противный коричнево-жёлтый цвет стен.
– Илон, – позвала, едва ворочая языком. Голос не мой, чужой.
Она подняла голову и громко вскрикнула, вскочив на ноги.
– Наконец-то… Ты как? Пить хочешь? Хочешь?.. Подожди, я сейчас налью. Нет, сначала врача...
– Даня-я-я… – попыталась приподнять корпус и протяжно застонала: всё тело пронзила острая боль.
Илонка опустилась на корточки, взяв меня за руку, и принялась гладить по голове.
– Тихо, тихо, шшш, подожди ты со своим Даней. Сама с того света вернулась.
Как же она не понимала – пока я тут валяюсь, брата могут избить и похлеще.
– Мне нужно его увидеть.
– Ты опоумела? Какой увидеть? Сначала в туалет начни ходить на своих двух, а потом уже за брата переживай.
Я ни в какую. Знаю, упёртая. Пускай только стены прекратят волнообразно выдуваться, сразу дам деру. Ещё увидим, кто кого. Снова попыталась подняться. На этот раз даже смогла сесть, но Тимохина, мать бы её так, надавила на плечи, пригвоздив к подушке. Зашипела. Да что же это такое.
– Руки убрала! – вместо грозного тона жалобный писк.
– И не подумаю, – упёрла она руки в бока. – Ты даже не представляешь, что мы тут пережили. Да, я, на секундочку, чтоб ты понимала, испугалась. Поставь себя на мое место: не каждый день на твоих глазах выбрасывают из машины бесчувственное тело подруги. Да у меня виски поседели. Вот, смотри, – начала перебирать прядь, тыча мне в лицо крашенные пепельные волосы.
– Они у тебя и так под седину.
– Нихера. Вот, присмотрись, разве не видишь?
Было бы смешно, если не было бы так печально. Мне бы её проблемы. Но Илонка так наиграно расстроилась по поводу поседевшей пряди, так причитала, что я невольно улыбнулась и неожиданно дернулась: страшная догадка пронзила мозг.
– Ты… сказала «мы»? Боже-е-е, папа.
– Нет, нет, дядя Ваня не знает, – Тимохина замельтешила руками, отчего у меня зарябило в глазах. – Никто не знает, кроме… – всхлипнула, присев на край больничной койки, отчего та жалобно заскрипела и я смогла увидеть, как виновато забегали её глаза. Как же это мне не понравилось.
– Илона?! – Хотела одернуть её, но слабость не позволила.
– Прости меня, Лид. Я так виновата перед тобой.
– Не неси… бред.
– Виновата! Не спорь! Я… – покосилась на дверь, за которой послышались приглушенные мужские голоса, – не знала, как быть, к кому обратиться, куда бежать. Ты на руках без чувств, вокруг – ни души. Телефон сел. Лид, я… позвонила ему с твоего сотового.
– Кому «ему»?
Волна ледяного отчаяния окатила с головы до ног, стоило выкрашенной в белую краску двери податься вперед под чьим-то натиском. В палату, шурша историей болезни, вошел врач, а за ним, следом, показался… Егор.
Если стены могут рухнуть, то пускай это произойдет именно сейчас.
Он замер на пару секунд от неожиданности, встретившись со мной взглядом, а потом направился к окну, нацепив на лицо безразличную маску. Я видела, как он опёрся об подоконник, спрятав руки в карманы тёмно-синих брюк, и как изучая меня, под тонкой тканью отчётливо проступили сжатые изнутри кулаки.
Заведующий травматологией сделал Илонке выговор, упрекнув в несвоевременном докладе.
– Уважаемая, я вас не за красивые глазки сюда пустил, а чтобы дали знать, как только пациентка очнется. А вы?
– Так она только открыла глаза, Олег Владимирович, – начала оправдываться подруга, бросив на меня извиняющий взгляд. А извиняться, как оказалось, было за что.
Он что-то недовольно пробурчал, заглядывая в историю и сняв с плеч стетоскоп, подошел ко мне.
– Ну, что же, Лидочка, приступим. Наконец я смогу как следует осмотреть вас. Как никак два дня провалялись бревном.
В тот момент я позабыла обо всем на свете.
– Как два дня? Вы что? Мне нельзя… у меня брат.
– Да что вы говорите? – наклонился, ослепив мини-фонариком. – А у меня сестра и что?
– Вы не понимаете, я должна увидеть его.
– Обязательно увидите… Так, посторонние покиньте палату, – бросил через плечо недовольно. – А вы, – уже ко мне, – сейчас пообещаете как можно чётче прислушаться к ощущениям и описать их. Договорились?
Я обреченно кивнула, заметив краем глаза, что Егор и не думал уходить, а наоборот, стоило Илонке скрыться за дверью, подошел к кровати и протянул руку, помогая мне приподняться.
– Уходи-и-и, – просипела, не в силах оттолкнуть его от себя. – Олег… Владимирович, скажите ему, пускай уйдет.
Травматолог мягко улыбнулся, прилаживая стетоскоп к грудной клетке.
– Извините, милая, но желание Егора Андреевича для меня закон. Потерпите немнож… – заткнулся, прислушиваясь к ударам сердца. С минуту перемещал его по грудной клетке, спереди, сзади, одобрительно хмыкая. А потом, закинув стетоскоп, положил обе ладони на её боковые поверхности и аккуратно сдавил.
– Больно?
Я протяжно застонала, прикусив губу.
– Олег, – одной рукой Егор всё же умудрился придержать меня за спину, а второй отпихнул травматолога, – поаккуратней!
Тот недовольно засопел.
– Слушай, я учу тебя вести бизнес? Вот и ты не лезь. Я должен исключить перелом. И так много времени потеряли. И вообще, будешь умничать, не посмотрю на дружбу, выставлю за дверь.
За что мне подобные пытки? Разве я мало намучилась? Его присутствие убивало. Не хотела, чтобы он видел меня в таком состоянии. Не хотела чувствовать тепло его рук. Не хотела заботы.
Олег Владимирович снова надавил, всматриваясь в лицо.
– А так, сильно болит?
– Нет, – выдохнула, переведя дыхание. – Не сильно.
– Хорошо. Перелома нет. Егор, подними рубашку со спины.
Что за?.. Где медсестра? Это нормально вообще? Эй!! Начала пручаться, если едва уловимые трепыхания можно назвать пручанием. Студинский приподнял просторную больничную распашонку и громко втянул в себя воздух, вытянув шею. Я не могла разобрать, что он там увидел, да и склоненная под бюстгальтером голова травматолога перекрывала доступ к обозрению, но Егор сразу напрягся, прижимаясь ко мне грудью, и тихо выругался.
– Мда… Хм… – бормотал врач, рассматривая бочину. – А ну-ка сделайте вдох, как можно глубже. Ага, вот так. Хорошо-о-о-о. Где болит в этот момент?
Я не знала что ответить, потому что болело везде и одновременно.
– Ясно. Надо делать снимок. – И склонился над листком, заскрипел ручкой.
На долю секунды смогла различить, как Егор осторожно погладил спину, возвращая рубашку на место. Или это показалось. Я так остро реагировала на его присутствие. Тело прожигало тысячами иголок от одного только взгляда, что уж там говорить о прикосновениях.
Постучав, в палату заглянула медсестра.
– Ой, извините! – девушка испуганно шарахнулась, покосившись на Студинского. – Олег Владимирович, вас там главврач требует.
– Я занят, – рявкнул, возобновив пальпацию. – Загляну позже.
– Но…
– Ты глухая? Что за день такой?
Медсестра втянула голову и, пролепетав что-то нечленораздельное, скрылась за дверью. Травматолог протяжно выдохнул, закатив глаза:
– Ну не дают спокойно работать, – недовольно засопел, покосившись на дверь. – Пойду, узнаю, что там стряслось. Я скоро.
И не успела я воспротивится, как белый халат взметнулся вихрем, оставив меня сам на сам с настороженным взглядом голубых глаз. Оказывается, прошло два дня, а как по мне всё было будто вчера. Всё так ярко ощущалось.
Егор вернулся к окну, став ко мне спиной. Наконец-то. Глаза сами проложили к нему дорожку. Скользнули по широким плечам, прошлись по светло-русым волосам. В привычном жесте сцепила пальцы, прогоняя внутреннюю дрожь. Не смотря на все слова, что были произнесены и поступки, что были продемонстрированы, где-то в глубине души была рада его присутствию. Обида ушла. Да её, если честно, толком и не было. Заведомо прописала сценарий дальнейших действий. Миллионы раз прокручивала в голове варианты развязки, и каждый раз финал был один и тот же – болезненный. А Егор. Своим появлением внес такой диссонанс, что не могла понять, от чего больше дрожали руки: от упадка сил или от его присутствия.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил, спустя пару минут, чуть выпрямив спину.
Я уже собралась ответить, мол, не его дело, как увидела свое отражение в окне. Оказывается, всё это время он наблюдал за мной.
– Лучше всех! – прохрипела, отвернув голову.
– Заметно… Ладно, – повернулся, скрестив на груди руки, – не за этим пришёл. За брата не переживай – это хотел сказать. Я приставил пока к нему надежного человека, так что Тимур не сможет ему навредить.
– Что-то не припомню, чтобы я просила об этом.
– Ещё скажи, что сама бы всё разрулила.
– Именно.
– Забавно. А можно узнать, как?
– Не только у тебя есть связи.
– А-а-а, я и забыл. Младший лейтенант Сергей Тарановский. Ну-ну. Что же ты раньше к нему не обратилась?
Видела, что он не в себе. Мысли не могла прочесть, а вот то, что зол, определила сразу. По глазам поняла и кулакам, которые он, не замечая, то сжимал, то разжимал.
– Сама она. Я уже успел оценить это твое «сама». До сих пор разгребаю.
Сколько же звенящего презрения в этих словах. Ком в груди увеличился в разы, надавив на легкие. Стало трудно дышать. Упрекнул. Умело надавил на больной мозоль. Пришлось смахнуть выступившие слёзы. Где же этот чертов травматолог?
– Как Пашка? – спросила, потому что действительно волновалась. Из-за этого собственное состояние воспринималось как должное. Такая себе частичная расплата за содеянное.
– Уж получше, чем некоторые, – сказал бесцветно. – Идет на поправку.
Повисла тишина.
Я смотрела на трещину над дверью и чувствовала на себе гипнотизирующий взгляд. Посмотреть в ответ не было сил. Ни физических, ни моральных.
Хуже всего было то, что короткие рукава рубашки не могли спрятать тёмно-фиолетовые синяки по всей длине рук. Поежилась от неприятной догадки, но прикрыться не получилось, руки будто свинцом налились. И сразу послышался скрип подоконника. Всё же не выдержала, посмотрела, заметив, с каким сосредоточенным видом Егор рассматривает меня.
– Я должен уехать на днях, – начал холодно, не отводя глаз. – Когда вернусь – не знаю. Пока меня не будет, постарайся никуда не вляпаться.
Что-то внутри надломилось. Так и есть, бухнулось об ушибленные рёбра, да так там и осталось. Не надо так со мной. Не стоит.
– Зачем ты мне это говоришь? – не легко выдержать его взгляд, особенно после всего, что было. Открылась тогда перед ним, отдалась всецело, а он не увидел или не хотел видеть.
Егор недовольно повел подбородком, нахмурив брови, отчего на лбу залегла вертикальная, глубокая морщина. Захотелось разгладить её губами, зацеловать.
– Потому что ты до сих пор и числишься в моем штате. Потому что ещё не решил, как быть с тобой дальше. Такой ответ устраивает?
– Наказывай, я не боюсь. Что ты мне сделаешь? После Удовиченко всё побоку.
«Всё побоку» как раз в точку.
Егор оттолкнулся от окна, пересёк палату и присел на корточки возле перепуганной меня.
– Сколько их было, Лида? – подозрительно спокойный голос напугал ещё больше. Всё же получилось натянуть простынь под самый подбородок, пряча побитые руки.
Зажмурилась, лишь бы не видеть его. А перед глазами всё равно он. И запах его обволакивающий. И голос, насыщенный, густой.
– Всё равно ведь узнаю. Не скажешь?
Замотала головой, сдерживая плотину из слёз. Когда же ты уйдешь? И так тошно.
Егор вскочил, в сердцах двинув ногой пошарпанную тумбочку и нависнув надо мной, со злостью треснул ладонью по металлическому изголовью.
– Что ты молчишь, а? Ты хоть понимаешь, что тебя могли убить? Или у вас такая негласная договоренность: он п*зд*т тебя, кончая, а ты получаешь прощение?
Я распахнула глаза, и слёзы горячей лавиной потекли по щекам.
– Что смотришь? Думаешь, я не знаю о его садистских наклонностях?
Никуда не делось напряжение между нами. И не денется. Будет вот так, всегда, перекатываться по коже от одного только взгляда, давить на сердце чувством вины, сочиться из пор искренним раскаяньем.
– Зачем тогда спрашиваешь? – в горле засаднило, слишком большая нагрузка.
– Чтобы знать наверняка, кому ещё переломать позвоночник.
– Меня никто не трогал.
– Ага, само как-то, да? Ещё скажи: упала с самосвала, тормозила головой. Вот только зря ты его прикрываешь, ох и зря… Это меня и бесит больше всего.
Никого я не прикрывала. Какая разница, сколько их было? Егор самый последний человек, кто узнает о том дне, на которое пришлось опуститься. При чем осознано.
– За брата спасибо. – Это то, что действительно имело значение в данную минуту.
– Сильно не обольщайся на свой счет, угу? Просто парня жалко, может пострадать ни за что, ни про что. Насколько могу судить, он даже не в курсе твоих махинаций.
Ответить не получилось – вернулся Олег Владимирович и после бурных извинений возобновил осмотр.
Когда через полчаса меня оставили в покое, в палату заглянула Тимохина.
– Всё?
– Всё… Илон, какого фига?
Она примостилась на неудобный стульчик и виновато зыркнула исподлобья, сходу поняв, о чем речь.
– А пускай знает, какова расплата за верность.
– За верность? Да я предала его!
– Нихрена. Лично я так не считаю. И вообще, а если бы Удовиченко убил тебя?
– И ты туда же? Не убил ведь.
– Ага, ещё вручи медаль ему за это.
Я опустила голову и сцепила пальцы, сжав до побеления костяшек. Это всё мелочи. Куда хуже, когда тебя вычеркивают из чьей-то жизни.
– Ты мне зубы не заговаривай. Рассказывай, давай, как всё было!
Илонка, пересев ко мне на койку, снова поведала о том, как испугалась, увидев бесчувственную меня и как рискнула позвонить тому, кому в априори звонить не стоило. Считала, что он обязательно должен узнать, что за беда со мной приключилась.
– … ты бы видела его лицо в тот момент. Я… короче… он начал расспрашивать меня, едва всю душу не вытряс. А я что? Молчу, как партизан. Договорись ведь, что никому ни слова. Думала, придушит. И в больничку тебя определил, к однокласснику своему. И расходы все на себя взял. Ментов отвадил. Никто не в курсе, что ассистентку Студинского Егора зверски избили. И я буду не я, если в скором времени он не нанесёт ответный удар. Вот увидишь. Так что не слишком грузись по этому поводу, о себе лучше подумай…
Не думала я о себе. За всех думала, переживала, а на себя плевала. И когда шла в туалет держась за стены, и когда мочилась кровью, думала только о том, как отгородить отца от жестокой действительности, как вернуть утерянное доверие и добиться справедливости для брата.
Для всех интересующихся – меня сбила машина. Какая марка? Какого цвета? С какими номерами? А кто его знает. Не видела. Не до этого было. Бабы. Что с нас возьмешь. Только Серёжка смотрел косо, недоверчиво. Обижался, что сразу не позвонила. Что узнал обо всём от отца. Грозился разобраться в этом деле. Ну не бывает так, чтобы ни одного свидетеля. Просто не бывает. Не верил. Как не убеждала в обратном, не верил.
Егор, как и говорил, уехал. Об этом узнала из многочисленных звонков, поступивших на оставленный им телефон. Деловые партнеры, экономисты предприятий, управляющие – каждый интересовался, куда запропастился Студинский и почему не выходит на связь. А я что? Сама не в курсе. Говорила правду, что больше не работаю на Егора Андреевича и не имею понятия, куда он подевался. Всех отправляла к Дудареву.
Не знаю, почему не забрал сотовый и не поставил на мне жирную точку. Ах да, расплата. Куда ж без неё. Это вам не обманутые надежды Удовиченко. Это материальные убытки, которые, к слову, мне не чем погасить, хоть бей, хоть не бей. И в тюрьму не засадил, как грозился.
А через неделю в палату ворвалась раскрасневшаяся от быстрого бега Тимохина и с ходу, ещё с порога заорала:
– Лидка, весь город на ушах. Сегодня ночью на Удовиченко было совершенно покушение. Такого кипиша я ещё не видела. – Плюхнулась на привычное место и, перейдя на шепот, затараторила: – Говорят, прямо на выходе из «Ришелье». Прикинь? Сейчас в областной больнице. Есть предположение, что специально не грохнули. Припугнули. Все новости только о нем. А ещё ходят слухи, что стреляли из снайперской винтовки и специально целились в спину. Короче… – перевела дыхание, продолжая оглушать меня, – врачи говорят, что ходить он больше не сможет.
Вот так.
Не было облечения или злорадного удовлетворения. Нет. Но с того дня наряду с уже привычной тоской и разрушающим отчаяньем почувствовалось нечто другое. Что-то необъяснимое и в то же время, тревожно-сладкое.
Глава 2
Перед тем как присесть, слегка растерялась. Так долго ждала эту встречу, что сейчас, застыв перед пластиковым стеклом, не знала, с чего именно начать и за какую мысль ухватиться.
Только благодаря вмешательству Егора смогла пережить эти бесконечные двадцать два дня. Только мысли о том, что брат в безопасности, заставили проваляться в больнице почти с месяц, исправно следуя всем рекомендациям.
За эти дни много чего передумала, многое переосмыслила. Долгими бессонными ночами ревела в подушку, сгорая от любви к человеку, который вряд ли когда-нибудь посмотрит в мою сторону так, как смотрел до этого. Когда не знаешь, каково это – легче. А когда есть с чем сравнивать – такая безысходность, что на стенку хочется лезть.
Илонка без устали повторяла, что Студинский обязательно простит меня, только для этого нужно время. Не знаю, прощается ли такое вообще. Со мной всё ясно, влюблена по уши, а вот Егор… было бы проще, не знай я его отношения к предательству. Тогда можно было летать в розовых облаках и строить воздушные замки. Авось. А вдруг. А так… ну подарили друг другу несколько мгновений незабываемого секса и что? Да у него таких как я, а то и лучше, вагон и маленькая тележка. Каждый день можно менять. А чего только стоит рыжая супермодель Алина и белокурая дочь бизнесмена Аннушка? Правильно, многого.
– Успокойся, Матвеева, – приказала, ударив ладошкой по столу, не сводя встревоженных глаз с двери. – Ты свой шанс давно профукала. Хватит хандрить!
Вот только сказать намного легче, чем сделать. Что-то я расклеилась в последние дни. Тут радоваться надо, что жива-здорова, а у меня глаза на мокром месте.
Застыла. Жизнь, кажись, застыла. С каждым звонком вздрагивала, дрожащий рукой поднося телефон к глазам. Нет, не он. Пропал. Уехал. Не известно куда, Не известно на сколько. Найдет ли после возвращения? Захочет ли видеть вообще? Это такой плевок в душу, который не отмыть, не застирать дорогим порошком. Самой противно.
Сейчас не знала, куда двигаться и как. Нужно браться за поиски новой работы, объясниться с отцом, придумать причину, почему не сработалась со Студинским. Стоило не стоять на месте, двигаться дальше. А я стояла. Не могла даже пошевелиться.
По коридору послышались шаги. Быстренько взяла себя в руки, смахнула набежавшие слёзы и широко улыбнулась. В помещение вошел Даня. Полтора месяца не виделись. Ничтожно мало для целой жизни и достаточно много для небольшого отрезка времени.
Не глядя, потянулась к телефону и, не спуская с него глаз, отметила про себя, что он ещё больше осунулся, исхудал.
– Привет, – сглотнула, усаживаясь поудобней.
– Привет, – хмуро. Взгляд колючий, настороженный. От этого в сердце неприятно кольнуло.
– Как ты тут? – всегда один и тот же глупый вопрос, но по-другому нельзя. Мне важно услышать, как протекает его жизнь за колючей проволокой.
Даня не спешил с ответом. Внимательно, очень внимательно скользя по мне взглядом. На долю секунды подкралась мысль, что он в курсе всего. Чтобы справиться с возникшим опасением опустила ладонь на колени и ощутимо зажала её между ног.
– Лид, ты чем там занимаешь на свободе? Тебе нечем заняться? – набросился, сняв минутное оцепенение.
– Ты о чем?
– Пффф, не строй из себя дурочку. Тебе совсем не идет. Только и я не позволю делать из себя дурака, – лупонул кулаком об стол.
Вот это уже плохо. Хорошо, что у папы не получилось отпроситься с работы, а то ещё и перед ним пришлось бы оправдываться.
– Давай ты сначала успокоишься, и мы обо всём поговорим.
– Какой успокоиться, Лида. Я уже з**бался кататься на ваших американских горках. Сначала ты упёрто заявляешь, что вытащишь меня любой ценой. Меня переводят в одиночку, буквально пылинки сдувают. Здесь. В тюрьме. Ты хоть понимаешь, что это значит?.. Нет, не понимаешь. Ну да ладно. Потом заявляется адвокат, который сам по себе, и добродушно заявляет, что заинтересовался моей скромной персоной и внушает надежду на возобновление дела. Я в эйфории. Батя в эйфории. Вот это привалило, да? Неужели бог действительно есть. Не ем, не сплю, думаю, кто же там такой смелый нарисовался, что пошел против Молокова. Потом этот адвокат испарился. Меня начали прессовать, наезжая со всех углов, провоцируя на драку и что самое интересное, в тот же момент в камеру подселяют огромный шкаф, который следует за мной по пятам даже в сортире. Мысли, знаешь ли, не самые радужные. Такой вз**чит и глазом не успеешь моргнуть.
– Не вз**чит. Не переживай.
– Надо же?!.. – вскинул брови. – И откуда такая уверенность?
– Он… я… – надо же, потерялась, ему лгать труднее всего.
Даня был на взводе, покусывая от нервозности губы.
– Я знаю, Лида, знаю, что это человек некого Студинского и что он отвечает за мою жизнь. Казалось бы, да? Кто я такой, чтобы за меня впрягались такие люди, а главное – почему? Так это ещё не всё. Три дня назад сюда наведался Дударев Валентин Станиславович и снова всё по новой. Что застыла, знакомые фамилии? Ты что за дела проворачиваешь за моей спиной и откуда у тебя такие связи?
Данино лицо поплыло перед глазами. Внутри ойкнуло, разлившись грандиозным облегчением. Егор… какой же он всё-таки… И плевать, что им руководит желание проучить. Знаю, он хочет доказать, что несмотря ни на что, верен данному обещанию в отличие от меня.
Брат нетерпеливо тарабанил по столу длинными пальцами, ожидая ответа.
– Я работала со Студинским одно время, поэтому он в курсе. Дударев – юрист и по совместительству его адвокат. Не мудрено, что именно ему он поручил провести расследование.
– Как у тебя всё просто. Незнакомый мужик изъявляет желание помочь, а моя сестра с ним даже не контактирует. Что ты скрываешь, Лида? За какие заслуги он ввязался в конфликт с Молоковым? Ты хоть понимаешь, что дело начинает набирать серьёзные обороты? Юркин батя не тот человек, кто добровольно отдаст сына под стражу. Я не решаюсь строить планы на завтра, а тут грядут такие затяжные качели.
– Ничего я не скрываю! Что ты прицепился? – разозлилась, пытаясь скрыть бегающий взгляд. – Просто Егор Андреевич, так же как и я считает, что ты невиновен. Он занимается расследованием коррупционных схем и если докажет… кхм, ладно, не важно, – покосилась на телефон, давая понять, что есть вещи, о которых не стоит говорить вслух. – Короче, Дань, молись, чтобы справедливость восторжествовала.
Он подозрительно сощурился, не веря до конца в мою искренность.
– Просто так говоришь? За спасибо, то есть? Ничего не требуя взамен?
– Просто так… за спасибо.
Опустила глаза, пытаясь спрятать тревожность. Снова возникла та же растерянность и подавленное состояние. Ужасное и разрушительное осознание, безустанно напоминало картины полусгоревшего склада и разрушенных стен. Всё имеет свою цену. И я готова на всё, лишь оплатить её, перестав жить в долг.
Подойдя к остановке вездесущие бабульки доложили, что нужная мне маршрутка отъехала пять минут назад. Пришлось с полчасика погулять вдоль запыленной трассы в ожидании автобуса.
Внизу живота неприятно заныло. Тупая такая, тянущая боль. От неожиданной догадки передёрнуло – это ж скоро красные дни календаря, а я без запаски. Принялась загибать пальцы, подсчитывая дни, вдруг пронесет и это не месячные, а просто заболело, скажем, от нервов.
Нужно было платье надеть. Глупая. На что понадеялась? Что после избиения, как заметила гинеколог, цикл нарушится и можно будет и в ус не дуть? Щас, с моим-то везеньем.
Автобус пришел по расписанию. Полупустой, с полуоткрытыми окнами. Садись – где душе угодно. Но я прошла в самый край и забилась в угол, облокотившись о металлический горизонтальный поручень. Поскорее бы домой. Нет, не так, поскорее бы город.
Как зачастую бывает в такие моменты, автобус не ехал, а буквально тащился, делая остановки через каждые десять метров. Голова раскалывалась от подобного треша. Как маленькая, честное слово. В таких случаях в сумочке всегда должны быть прокладки. И чем вообще думала?
Прижавшись лбом к прохладному стеклу, начала рассматривать сначала пригород, а потом и сам город. Что не говори, а красивый он. Промышленный. Нравится его зелень, старинная архитектура, новомодные постройки. Есть где развернуться, не смотря на затянувшийся кризис. Чего только стоит «Объединение-Уголь». Мощное предприятие да и само здание вызывает восторг. А ёлки какие вокруг него разрослись! Красотень.
Пока любовалась их величием, автобус сделал очередную остановку неподалеку «Объединения». Неожиданно вздрогнула – у самого крыльца красовался припаркованный Х5, а рядом с ним и сам Егор. Сердце совершило кульбит. Светло голубая рубашка на выпуск отлично гармонировала с холодным оттенком глаз. Чёрные приталенные брюки выгодно подчеркивали длинные ноги, а такая редкая улыбка заставила буквально припечататься к окну, с жадностью поглощая каждый миллиметр красивого лица. Созерцала только его, не особо зацикливаясь на высокой блондинке, державшей его под руку. Какая разница. Главное, что не Семёнова. Серьёзно? Лишь бы не она? Кого я обманываю. Ревность уже вовсю хозяйничала в сердце, играя им как заблагорассудиться. На месте этой блонды могла быть я. Только какой ценой? Вряд ли он тогда так открыто улыбался, поддерживая беседу с Матлашем, не подозревая, что стал объектом пристального внимания. Скорее бы метался в поисках решения проблем, не зная, за что ухватиться первым, а я бы, проклиная себя за ничтожность, поддерживала его в трудную минуту, стоя вот так же, близко, и с обожанием заглядывала в любимые глаза. Интересно, кто она? Новая пассия или ассистентка? От последнего предположения неприятно засосало под ложечкой. Конечно, такой мужчина, как Егор, не будет долго один. Чего только стоит бешеная энергетика, занимаемое положение в обществе, внешность. Одно движение пальцем – и любая красотка у его ног.
Случайно узнала, что вернулся ещё неделю назад, и втайне надеялась на встречу. Но он, как видно, и думать забыл обо мне. Стало горько. Как он там говорил: «Ты использовала меня – я использовал тебя. Без обид… Сильно не обольщайся»? Да я и не обольщаюсь. Чего уж там. Как спустилась с небес на грешную землю, так и брожу побитой собакой, в прямом смысле слова.
Автобус уже давно катился по проспекту, оставив позади высокую светловолосую фигуру. Я впала в такой ступор, что едва не прозевала аптеку.
Хорошо, что фармацевт незамедлительно отреагировала на мою просьбу и без лишних разговоров разрешила воспользоваться рабочим туалетом. Каково же было облегчение, когда трусики оказались чистыми. Всё-таки ложная тревога. Вот только боль внизу живота никуда не делась, да и грудь неприятно ныла, налившись каменной тяжестью.
Оставшийся день провалялась в постели лицом к стене. Когда наступил вечер, принялась готовить ужин. Скоро отец вернется с работы, а на столе шаром покати. Пока тушила картошку и строгала салат смогла ненадолго отвлечься.
Ближе к восьми часам позвонила Тимохина и поинтересовалась, не поменялись ли планы на завтра.
– А что у нас там завтра? – поинтересовалась без настроения. Если честно, забыла, о чем договаривались три дня назад.
– Здрас-с-сти, приехали. А кто меня в детдом уговаривал поехать за компанию, а?
Я в ужасе прикрыла рот ладошкой.
– Илонка, сори, я и забыла.
– Ну и как теперь? Я, между прочим, уже полдня пряники выпекаю. Тарановского захомутала отвезти нас машиной.
Тимохина и выпечка? Вот это даааа. Чудасия. Видать, хорошенько её переклинило после моего рассказа о Лизе и остальных ребятишках. А вот с Серёжкой перестаралась.
– Зря ты его позвала, Илон. Ты ведь знаешь мое отношение к нему. Тем более у него есть девушка.
– Я знаю твое отношение к Студинскому, – заявила она нетерпеливо. – Пора забыть о нем. Клин клином вышибают. Слыхала о таком? И раз уж Тарановский занятой, я тебе таких кандидатов нарою, устанешь отбиваться.
