Текст книги "Испытание верностью (СИ)"
Автор книги: Арина Александер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Не знаю, как он улавливал тот момент, как понимал, что я уже на грани. Уму не постижимо. Но каждый раз, стоило мне почувствовать разливающееся между ног тепло, готовое выстрелить оглушительным наслаждением, как он отстранялся, всматриваясь в меня захмелевшими от возбуждения глазами, и я теряла голову основательно. Созерцать припавшего к половым губами мужчину, не разрывая при этом с ним зрительного контакта – высшая степень наслаждения. От подобного зрелища кружилась голова, а тело наливалось оргазмической дрожью.
У меня уже не было сил. Чтобы он со мной не делал, как бы не относился в дальнейшем – плевать. Я на всё готова, лишь бы поскорее почувствовать его внутри и избавиться от сжигающего чувства неудовлетворенности.
– Егор… пожалуйста, – выгнулась к нему навстречу, ухватившись за мускулистые плечи. – Прошу…
Язык заплетался, перед глазами – яркие всполохи от перевозбуждения. Я вся – натянутый нерв, находящийся во власти сильных рук. Их прикосновение, скольжение по телу отзывалось миллионами покалывающих иголок. Между ног невероятно мокро и налито свинцовой тяжестью.
Его лицо было напряженно. Коротки волосы в капельках воды. Кожа – влажная, покрытая испариной. И я такая же, вспотевшая и одновременно разнеженная.
Безумно нравилось, как Егор изучал мое тело. Как задержал взгляд на темном треугольнике волос. По потемневшим глазам стало понятно, что им понравилось увиденное.
Егор навалился сверху, и опираясь одним локтем над моим плечом, начал целовать мои плечи, шею, ключицы. Я потянулась к нему, обвила крепкую шею руками и забрала всё внимание его губ на свой рот. Сейчас эти губы не насмехались, не растягивались в наглой усмешке, не сжимались в тонкую жесткую линию, а были самыми нежными и чувственными в мире.
Поцелуи были влажными, настойчивыми, жадными. Я чувствовала его бешенный пульс и от этого у самой заходилось сердце.
– Я хочу, чтобы ты стонала, – прохрипел он, обхватив ладонями мое лицо, и ворвался одним резким толчком.
Я слегка выгнула спину и застонала, почувствовав, как внутри всё наливается и готовится взорваться ослепительным фейерверком. Хотелось ещё сильнее, ещё глубже. Ещё. Его животное желание выжигало разум, перехватывало дыхание.
Глаза в глаза. Дыхание к дыханию. Каждый вдох и выдох один на двоих. Застонала от глубоких, резких толчков и покрепче обхватила широкие плечи, чувствуя, что уже не принадлежу себе.
– Да-а-а, девочка моя. Не сдерживай себя.
– Егор, – вскрикнула, ещё сильнее ухватившись за шею. Уже ничего не слышала и не видела кроме голубых глаз. – Я сейчас кончу.
– Давай, покажи, как ты ненавидишь меня, – прошептал он в мои распахнутые губы, убрав руки, – потому что я ненавижу тебя в разы сильнее, – и резко отстранившись, перевернул меня на живот, вынуждая стать на четвереньки, и наглядно продемонстрировал всю силу своей ненависти, заставив бесстыдно кончить.
Я обессилено рухнула на постель, пребывая в состоянии эйфории и не заметила, как уснула, прижавшись к горячему мужскому телу.
Глава 12
С середины сентября задождило. Уныло как-то стало. Неуютно. Ведь солнце, каким бы оно ни было, всегда подымало настроение, а осенние дожди… что они могут, кроме как поднять настроение грибникам. Это летом можно быстро переждать грозовой дождь, побродить по теплым лужам, порадоваться радуге. Осенью же всё не так просто. Если с самого утра небо заволокло тучами, а мелкий надоедливый дождик начался ещё с рассветом – это надолго.
В городе сразу посерело. Деревья ещё не полностью окрасились багрянцем, но потеряли прежний изумрудный блеск. В парках, по небольшим скверам и дворикам всё меньше желающих подышать свежим воздухом. Все ждут долгожданного бабьего лета, летающих парашютов-паутин и яркого, приветливого солнышка.
Зато за пределами города, в лесу, по несчетным посадкам и частным секторам всё только начало оживать. Скинуло с выжженной за лето травы пожухлый окрас и застыло в предвкушении разноцветных красок. Легко здесь дышалось. Свободно. Егор и вдохнул, вбирая в легкие влажный воздух, прикрыв от удовольствия глаза. Сам живет в закрытом коттеджном поселке, но такого чистого воздуха, как в этом лесу там сродни не бывало.
Рядом, в такой же расслабленной позе возвышался Бердник. Хорошо на душе от такой умиротворенной обстановки. Легко. Не хотелось возвращаться в город. Не хотелось снова впрягаться в ярмо и тащить доверху нагруженную повозку. Только и того, что для себя тащил, ни для кого-то чужого. И жаловаться, как говорится, грех. Но в голове с каждым днем упорно пульсировала одна и та же мысль: а есть ли в этом смысл?
– Егор, а ты к какой категории депутатов относишься? – неожиданно поинтересовался Генка, прислушиваясь к птичьим трелям.
– Не знаю. А что, есть особые категории?
Генка хохотнул:
– Именно. Обычные, поздние и экстремалы, прям как у грибов.
Егор и себе улыбнулся. У Бердника особая философия, вечно чем-то увлекается, интересуется, природолюб херов. Даже сюда, в лес, попросил приехать, чтобы побыть поближе к природе и поговорить без лишнего напряга.
– Тогда «поздний экстремал», – отшутился, поднимая воротник кожаной куртки. Редкие капли дождя всё же скатывались за шиворот, заставляя периодически стряхивать надоедливую влагу рукой.
Бердник рассмеялся, прихлопнув на щеке обнаглевшего комара, и решил приступить к делу, достав из объемного внутреннего кармана видеокассету.
– На счёт позднего – это ты конечно загнул. В тридцать семь лет только начинаешь распознавать вкус жизни. Появляется первый опыт, проверенные друзья. Баб перетрахано столько, что чётко вырисовывается общая картина, знаешь, какую именно хочешь в итоге. У многих уже есть семьи. Постепенно определяется смысл жизни.
– И какой он, смысл, лично у тебя? Что надумал?
Генка цокнул языком, загадочно улыбнувшись, но таиться не стал, поведал, в чем весь секрет.
– Я хочу, чтобы меня помнили, Егор. По-нормальному, без прокленов. Планирую церковь построить, парк возродить. А для этого мне нужен ты и в первую очередь живой и невредимый.
Пока он говорил, Егор посмеивался про себя, думая, что амбициям Бердника нет конца и края. Он, конечно, поможет, с него не убудет, да и выхода особо нет. И землю ему подгонит, и парк подарит, лишь бы всё впустую не оказалось.
– Так по твоим словам я в самом расцвете сил и помирать пока не собираюсь, – произнес он, не спеша с выводами. Не впервой встречается с Бердником, и успел привыкнуть к его механизму построения беседы. Сначала он размышляет о жизни, философствует, прям как сейчас, а потом выдаю всю суть, прикрасив смачными эпитетами и обширными речевыми оборотами. Словно усыпляет бдительность, тем временем выискивая уязвимые места.
Это для несведущих Бердник Геннадий Викторович бандит и воротила, а для избранных – опасный, умный и расчетливый бизнесмен. Он только с виду простячок, а появись проблеме – вмиг решит, разрулит, потому что имеет свой вес в определенных кругах и умеет держать данное слово.
– Не всё так просто, Егорка, – вздохнул Генка, сорвав с ветки грязно-зелёный листок. – Удовиченко вернулся. Оклемал, соколик. Что там за врачи в этой Швейцарии, я не в курсе, однако он настроен даже в инвалидном кресле отстоять свое право на мэровское кресло.
– Так это не новость, – удивился Егор. – Я давно готов к его возвращению. Надумает прыгать – итог известен. Надумает победить в честном бою – только «за». Что ты смотришь? – уставился на массивное лицо Бердника заметив, как у того вытянулся и без того увесистый подбородок. – Мочить его пока никто не собирается и так на мушке у прокуратуры.
– Менять их всех надо. Всю прогнившую систему. Там цепочка длинная, долго придется укорачивать. Для начала не помешало бы приглянуться к Щербакову.
Егор насторожился. Щербаков – судья, продажная сволочь, в сговоре с Юхимовым и Молоковым. И сам подумывал над этим, но Вал запретил. "Нельзя" сказал, как только всем стало известно, что сестра Матвеева работает с ними, так и обрубал сей порыв.
Бердник снова тяжело вздохнул, будто умел читать мысли и потянулся к внутреннему карману ветровки, извлекая на свет божий видеокассету.
– Держи, здесь очень ценные улики на многих правовиков и на Щербакова в том числе. Никому не говори о ней, дома сам посмотришь. Сразу предупреждаю, там бомба замедленного действия. Если шарахнет – затронет ударной волной всех. Но если действовать по уму… поможет выкрутиться с любой беды и поставить у руля нужных людей.
Егор зажал кассету в руках. Если на ней рычаги управления судейской системой, то Матвеева можно считать освобожденным. Передернуло. Украдкой посмотрел на Бердника. Страшно даже предположить, насколько длинны его руки, раз смог нарыть подобный компромат.
Хотя разговор вышел весьма содержательным и далеко не о погоде, ему удалось немного расслабиться. Теперь всё в его руках. Осталось только правильно использовать предоставленную информацию и направить в нужное русло.
Они прогуливались вдоль накатанной дороги неспешным шагом. Позади, в таком же медлительном темпе переставлял ноги один из приближенных Бердника Лысый. Неприятный персонаж. Егор никак не мог избавиться от ощущения, что его «симпатия» к нему взаимна.
Остановившись у брошенных в начале леса машин, мужчины сдержано попрощались.
– Будь осторожен с Удовиченко, – Генка тяжело навис на приоткрытой водительской дверце. – Запомни, бешеную собаку остановит только пуля в лоб. У каждого из нас есть что терять, есть слабина. Это нормально, когда опасаешься. Не боятся только дураки и мертвые…
После отъезда Генки Егор ещё некоторое время стоял возле машины. Он размышлял над его словами и выстраивал в голове дальнейший план действий.
На телефоне куча пропущенных звонков от Валентина и Ники. Пора возвращаться на работу, его наверняка уже заждались. На душе было неспокойно. Казалось бы – чего ему бояться? Это Тимур пускай шарахается по углам. Но из головы не шли слова о бешеной собаке, способной на многое. В этой ситуации не за себя переживал, а за Матвееву. Именно она то слабое звено, которое могло лопнуть в любую минуту и потащить за собой не только его, но и всех остальных. Этого нельзя допускать. За то время, что провел с ней, так и не понял, на что напоролся в итоге. Хорошо сделал для себя или плохо?
Исходя из того, что Генка и стоявшая за ним сила была решительно настроенной на его победу, не оставалось ничего другого как предпринять некоторые меры. Предупрежден – значит вооружен. Значит защищен. А ему было за кого переживать.
Спрятав видеокассету под сиденье, в компанию к пистолету завел машину. Поскорее бы наступил ноябрь. Даже о двухдневном отдыхе нечего было мечтать. Хватит, уже намечтался. Пускай только Даня выйдет на свободу – тогда можно будет вздохнуть облегченно и перейти к своего рода зачистке коррумпированных органов. А пока…
– Приветствую, Владимир, – ненадолго выпустил руль, потянулся к зажигалке и, прикурив, удовлетворенно затянулся, – Студинский на проводе.
В телефоне послышался басовитый голос:
– О, Егорыч, рад слышать. Надеюсь, ничего не стряслось?
Вот так всегда: не получается у него по-нормальному поговорить с владельцем охранной фирмы. К нему просто так не звонили.
– Пока нет. Володь, нужно человечка одного взять под охрану.
– Мужик? Баба?
– Девушка. Желательно без палежки и с подробным отчетом о каждом шаге. Есть подходящие кандидаты?
– Обижа-а-а-ешь. Ты только это… все данные скинь и мои орлы сразу приступят. И ещё, – понизил голос, и Егор представил, с каким озорством заблестели глаза Володи, – девушка хоть красивая? А-то сам понимаешь… – и так громко рассмеялся, что в телефоне затрещало.
– Красивая, – Егор и сам улыбнулся, въезжая в город. – Так что поаккуратней там, ага?
– Само собой, дружище. Самой собой…
Потом он целый день мотался по городу с Никой, полностью отдавшись проблемам «Прорыва». Пришлось и с избирателями встретиться, и неожиданно нагрянувшим полякам провести экскурсию, как по самому городу, так и по карьеру.
Михеева не отставала ни на шаг, постоянно была рядом, и тогда Егора начинало грызть чувство неловкости. Она к нему со всей душой, а он… Ну не мог он дать ей то, в чем она так упорно нуждалась. Не мог. Сразу напомнил, что помимо секса ей ничего не светит. И она как всегда согласилась, приняла. Её всё устраивало. Его тоже. Пока Матвеева не напомнила о себе, бумерангом ворвавшись в только что начавшую налаживаться жизнь. С того момента его замкнуло, понесло не в ту степь. Теперь он четко распознавал двойственность собственных ощущений. Отношения с Никой сложились давно и были до безобразия понятны, он никогда не испытывал потребности провести с ней больше, чем сутки, а вот Лида вызывала опасные и неправильные чувства.
Грозился использовать в своих нуждах, затрахать до потери пульса, каждодневно принуждать к минету, а когда увидел, как она поникла, склонившись над членом – словно обезумел. Тогда до одури захотелось растоптать её, унизить, заставить пройти весь тот ад, через который прошел сам, наказать за Тарановского. Неужели быть с ним намного хуже чем с Удовиченко? Настолько противно?
Хмыкнул, вспомнив, как её потом вырубило. Хрена с два с ним хуже. Ещё не одна не жаловалась. Чтобы она там не заявляла, какими бы громкими фразами не швырялась, а хотела его. Естественную реакцию организма невозможно скрыть. И самое паршивым было то, что это всего лишь секс. По-сути, принуждение к нему. Он склонял, а она, пускай и кончала в его руках, но шла в эти самые руки от безысходности.
Заигрался. Может, ну его, эти давно забытые позывы сердца? Месяц-то на исходе. Пускай валит на все четыре стороны. Уверен, не пропадет. Тот же самый Тарановский примет с распростертыми объятиями.
– Егор, ты меня слышишь? – Ника дернула его за рукав пиджака, привлекая к себе внимание. – Я перед кем распинаюсь?
Он стряхнул головой, освобождаясь от навязчивых мыслей, и сфокусировался на Михеевой. Хорошо слышал, о чем она говорила, только не считал нужным отвечать.
– Что с тобой в последнее время? Ладно, понимаю, новое увлечение и так далее, но это не значит, что можно наплевать на себя.
Мужчина улыбнулся, проследив за ревностными нотками в голосе Михеевой. Так и не смирилась, что он дал отставку их свободным отношениям.
– Я не плюю, – устало помассировал глаза, возвращая ясность мысли, – а всего лишь считаю, что не нуждаюсь ни в охране, ни в целой своре представителей. Достаточно тебя, Вала и Ермакова.
– Но…
– Я сказал, успокойся.
Михеева недовольно поджала губы, не разделяя подобного пофигизма.
– Это не авторитетно. Все кандидаты приходят на встречу с избирателями со своей командой.
– Я – не все.
…Студинский весь день провел с партнерами из Польши и только под конец рабочего дня смог заехать в офис. Голова гудела, раскалывалась от хлынувшего потока информации. Зато они подписали контракт на поставку щебня на весьма выгодных для обеих сторон условиях и этим вечером собирались наведаться в «Ришелье».
Набрав Лиду, попросил принести кофе и постарался расслабиться, но Михеева продолжала упорно выносить мозг:
– Что с тобой? Не знаю, заметил ли ты, но я вижу, как ты изменился после той поездки к Берднику. И меня отшил. Думаешь, я не в курсе, кто она? Кого ты периодически трахаешь наплевав на её мутки с Удовиченко?
– Откуда знаешь? – спросил как можно ровнее, ни чем не выдав внутреннего напряжения.
Ника поднялась со стула и пересела на стол, как можно ближе к нему. Край шелкового галстука оказался во власти её игривых пальчиков.
– Сорока на хвосте принесла.
– Ника!! Я жду!
Михеева рассмеялась, наклонившись к нему вплотную и буквально касаясь губ, беспечно произнесла:
– Юхимов рассказал. И о том, как твоя ненаглядная секретарша работала на два фронта, и как подставила. Да, Егор, да! Не смотри на меня так, я всё знаю. После того, как ты меня ни за что ни про что послал в прокуратуре, я многое чего узнала. Чисто случайно, – горько улыбнулась, заметив гневные всполохи в голубых глазах. – Хоть убей, не могу понять, что тобой движет в этом вопросе. Поначалу думала, что чисто спортивный интерес. Девка красивая, сидит под носом целыми днями, у любого промелькнет шальная мысль. Потом, когда Юхимов поведал о её связи с Тимуром, я, признаюсь, подохренела. Скажи, ты так самоутверждаешься, мстишь или как?
Егор молчал, не замечая, как впился пальцами в подлокотники кожаного кресла. Ника задала вопрос, на который он и сам не знал ответа. Как же он жалел в этот момент, что не дал команду устранить Удовиченко. Чего боялся? Мук совести? Ему хорошо знакомы те, кто живут без проблем, наплевав на эту самую совесть. И он бы смог. В голове тут же нарисовался треугольник: он, Матвеева, Удовиченко. И не знать ему покоя, пока она будет перед глазами. В своем стремлении отомстить, доказать, что ничего к ней не испытывает, опустился до Тимуровского уровня. Только и того, что не п*зд*л.
– Можешь не отвечать, – Ника наклонилась, собираясь поцеловать, и в этот момент раздался стук, извещавший о появлении Лиды с чашкой дымящегося кофе в руках.
Ника не отстранилась, выказывая полнейшее равнодушие к вошедшей девушке, а вот Егор едва сдержался, чтобы не податься назад, заметив, как вздрогнула Лида.
– Ваше кофе, – она плавно влилась в помещение и, поставив кофе, быстро развернулась, избегая смотреть на Егора.
От него не скрылась бледность её лица, опустошенное выражение серо-зелёных глаз и плотно сжатые кулаки.
– Спасибо, милая, – промурлыкала Михеева, нарочно громко поцеловав Егора. Сегодня она не позволит глупой ревности испоганить и без того натянутые отношения. Она докажет, что умеет быть терпеливой и покладистой. Сколько бы женщин не было в жизни Студинского, он всегда возвращался к ней. Всегда. И не имело значения, сколько месяцев до этого они не виделись или сколько лет не общались.
– Что это было? – Егор нахмурился, потянувшись к чашке.
– Всего лишь указала кое-кому на его место.
– Тебе не кажется, что ты лезешь немного не в свои дела? – сделал глоток крепкой жидкости, сконцентрировавшись на обожженном языке. Не так легко казаться спокойным, когда внутри бушует ураган.
– Нет, – беспечно отмахнулась Ника, – я переживаю за тебя. Чем ты вообще думал, возвращая её обратно? Ей тут не место.
– Давай я как-нибудь сам разберусь кому где место, угу?
Ника соскользнула со стола и, прихватив сумку, направилась к двери.
– Как знаешь. Если тебе в кайф пользоваться подстилкой Удовиченко – я и слова не скажу. Но если из-за неё начнутся проблемы – молчать не буду.
* * *
Не ожидала, что застану Нику в кабинете. Конечно, такая вероятность существовала. Она как-никак помощница Егора и плюс ко всему представляет интересы отца. Ни одна отгрузка щебня не осуществлялась без её участия. Михеева держит руку на пульсе всего карьера, и если я раньше о ней не слышала, то только потому, что она больше полугода жила с родителями из-за болезни матери и всё её обязанности были переданы Матлашу.
С Егором толком не виделись, что по-своему не могло не радовать и в то же время настораживало. Если сему виной Михеева, тогда всё ясно. Только что на собственных глазах убедилась, что так оно и есть. Конечно, до конца месяца осталось чуть больше недели, стоило наладить прежние связи.
Сволочь!
В туалете на всю открыла кран и, набрав полные ладони воды, швырнула в разгоряченное лицо. Не помогло. Ещё раз. Можно было бы и головой об стенку треснуться, да кто ж назовет разумной.
Стало смешно. Запомните: если вы с утра проснулись в постели мужчины – это ещё ничего не значит. Скорее всего, вас пожалели, не выставив за дверь глухой ночью. Я, как бы и не маленькая, и в сказки не верю с десяти лет, но даже я понадеялась на «а вдруг». А вдруг у Егора ко мне чувства? А вдруг он испытывает что-то ещё, помимо сексуальной тяги?
Нихрена. Недавняя демонстрация близости вернула меня на землю, приложив о твёрдую поверхность со всей силы. Как сдержалась, не запустив в него чашкой – до сих пор загадка. Призвала на помощь всё самообладание и как можно быстрее унесла от туда ноги.
Скрипнула дверь, пропуская в уборную Михееву. Черт. И тут от неё нет спасения. Я перекрыла кран и промокнула лицо сухим полотенцем. Даже одним воздухом с ней противно дышать, не то, что бы стоять рядом.
– Задержись на пару фраз, – остановила она меня, поправив прическу. – Я хочу с тобой кое о ком поговорить.
Не дура, поняла. Вот только что она собирается сказать? С меня вообще взятки гладки, пускай своему ненаглядному по ушам ездит. По груди разлилась противная горечь. Спокойно. Главное не подавать виду, что меня задело увиденное. Собрав волю в кулак, повернулась к ней, встретившись в зеркале с насмешливым взглядом.
– Когда я спрашивала Егора о новом увлечении, то никогда бы не подумала на обыкновенную секретутку. Он противник отношений на работе. Признаюсь, у него весьма успешно получалось их скрывать.
Рисуйся, рисуйся, пользуйся своей неотразимостью. Мне похер на всё.
– Не знаю, застала ли ты Алину, Марину и прочих шалав, но я видала многих: высоких, низеньких, сиськастых и не очень, брюнеток, блондинок, шатенок, и смею тебя разочаровать, максимальный срок на который они задерживались в его постели – месяц, от силы два. Потом наступало пресыщение, нервозность, усталость. Однако все они были далеко не из бедных семей и занимали в обществе определенное положение, – надменно хмыкнула и достала из сумочки небольшой флакон духов. Через пару секунд к моему горлу подкатила тошнотворная волна.
С*ка. Я с усилием улыбнулась, наклонилась поближе к зеркалу и сделала вид, что поправляю контур помады.
– Судя по тому, что он спит со мной – его вкусы значительно изменились.
Михееву повело. Я буквально увидела, как посыпались искры из её погребённых под тонной штукатурки глаз.
– Запомни, милая, такие как ты тут долго не задерживаются. Пролетают транзитом…
–… а такие как ты остаются навсегда, – закончила, специально выделив «ты». Пускай знает, что я её праздновать не собираюсь. Может, получится раздраконить, и меня уволят. Было бы не плохо.
– Именно, навсегда, – зашипела она злостно, и до этого красивое лицо исказилось до неузнаваемости. – Ты молись, чтобы о тебе не узнали инвесторы. Слава о твоей связи с Удовиченко уже гуляет в определенных кругах. Если кому-нибудь из них нашепчут на ушко о твоей роли в попытке захвата «ТехМаш»… сделала театральную паузу, наигранно вздохнув, и снова поправила волосы, – … короче, трындец тебе светит. Я бы на твоем месте уносила отсюда ноги, пока никто не прознал. С ним тебе всё равно ничего не светит.
– А тебе, значит, светит.
Ника окинула меня сочувствующим взглядом. Я стойко выдержала его, не подавая виду, как зацепило сказанное.
– С такими как ты – спят, а на таких как я – женятся, – прозвучало с превосходством.
Едва сдерживая рвотный позыв, настигший меня от удушающего запаха парфюма, я постаралась не дышать хотя бы несколько секунд и холодно выдала:
– То-то я смотрю, ты в свои сорок нарасхват. Прям отбоя нет от желающих сделать предложение.
Больше не было сил и желания стоять в окружении удушливого яда, но и корчиться перед ней в рвотных спазмах, юркнув в кабинку – тоже не хотелось. Да пошла она. Благо, на часах ровно пять часов вечера, имею полное право валить домой, а они пускай тут воркуют хоть до полуночи.
Однако задуманному не суждено было сбыться: за моим рабочим столом, в моем же кресле развалился Егор и судя по зловещему выражению лица ждал именно меня.
– Пойдем на пору слов, – энергично поднялся с места, размыто мазнув по мне взглядом.
Да что это такое. Одной на пару фраз, этому – на пару слов.
– Вообще-то, мое рабочее время уже закончилось. А пора добровольных инициатив уже давно в прошлом.
Егор медленно повернулся, нетерпеливо передернув плечами и достал портмоне. На стол полетели деньги, брошенные без разбору.
– Это не займет много времени.
И не дожидаясь моего согласия, распахнул дверь, поигрывая желваками. Что ему ещё надо? Не хватило одной? Ох, зря я вспомнила о Нике.
Стоило переступить порог, как меня грубо прижали к стенке, весьма ощутимо схватив за горло.
– Сейчас мы с тобой содержательно поговорим, – прошипел Егор, наклонившись ко мне вплотную. – Я задам вопрос, и ты дашь на него максимально честный ответ.
Перед глазами поплыло от затруднительного дыхания и не до конца прошедшей тошноты. Если он меня сейчас не отпустит, я могу не сдержаться.
– Удовиченко поведал мне как-то, – продолжил он, приняв мое молчание за согласие, – что имел тебя во всех позах за каждое провальное задание, а перед этим причинял боль и тебе безумно нравился этот процесс. Это правда?
Ах вот откуда эти садистские замашки?
– Ну, допустим.
Он зарычал, впечатывая меня ещё больше в стену, хотя куда уже больше и так распластана под ним с темными пятнами перед глазами.
– Я уже отвечала на этот вопрос, – просипела, призвав на помощь всю выдержку.
– Я тебе не верю.
– Твои проблемы.
Он отпустил мою шею, продолжая прижиматься всем весом, и я с жадностью втянула воздух, с облегчением осознав, что противный запах Михевских духов выветрился. Ему на смену пришел такой родной и любимый аромат, что захотелось взвыть от вечной борьбы с самой собой.
На меня смотрели предельно серьёзно, устало, насторожено. После россказней Вероники о ходивших обо мне слухах Егора вполне могло переклинить. Ещё бы… Но ведь в нашу первую близость я четко ответила на этот вопрос и он, судя по накатившему тогда безумию поверил. Время откровений и признаний уже давно утеряно, особенно после того, как застала его с Вероникой. Ладно она, ожидаемо, но он… мог бы сделать вид что обескуражен.
Мне вдруг стало действительно плохо. Не от тошноты. Она как-то сама собой прошла, стоило вдохнуть запах Егора. Плохо от того, что чувствовала себя ничтожной и никому не нужной.
– Отпусти меня! – уткнулась руками ему в грудь и надавила, стараясь сдвинуть с места. Егор даже не пошевелился. – Тебе важнее слова Удовиченко, Юхимова, Вероники, но только не мои. Если я сейчас скажу, что они лгут – ты поверишь? Я тогда рассказала всю правду, тысячу раз пожалев об участии в грязных планах Тимура, – недавний разговор с Михеевой зазвенел в груди натянутой струной так остро, так больно, что просто не было сил сдерживаться. – А сейчас я жалею о том, что призналась тебе, что обо всём рассказала и предупредила. Ты говорил, я не вижу тебя. Нет, Егор, это ты меня не видишь. Ты так и не смог разглядеть меня за всё это время. Отпусти же, – прохрипела сжатым от нахлынувших эмоций голосом и только сейчас заметила, что меня никто не держит.
Он убрал руки, слегка отстранившись. Грудь, обтянутая неизменной белоснежной рубашкой бурно опадала под действием глубоких вдохов. На лбу пролегла морщина, которая стала ещё глубже под напором тяжелых мыслей.
– Что-то изменилось с той поры, Егор? Ты вдруг начал верить моим словам?
Он молчал. И молчание это было тягучим, удушающим, как недавний захват на шее. Казалось, так и будем молчать целую вечность. Ну же, давай, скажи, что веришь, я ведь практически призналась в любви.
Говорят, молчание – знак согласия. В моем случае – наоборот.
Не начал он мне доверять. Не-а. И слова мои не будут иметь веса. Уж слишком отравленной оказалась выпущенная Тимуром стрела.
В этот момент кто-то весьма настойчиво постучал в дверь. Потом её приоткрыли, и в кабинет просунулась русая макушка главного экономиста Ермакова.
– Егор ты… – и смутился, заметив взволнованную у стены меня и напряженного Студинского. – Извините, я зайду чуть позже.
– Коля, подожди, – окликнул его Егор, давая понять, что разговор окончен. – Что там у тебя?
Тот покосился на меня, извлекая из папки какие-то документы, и выразительно подмигнул. Егор изменился в лице, вмиг позабыв обо мне, подошел к экономисту и принялся изучать содержимое папки. Я кинулась вон из кабинета, борясь с подступившими слезами, едва не позабыв забрать из приемной вещи. Деньги так и осталась валяться на столе небрежным ворохом.
Что и требовалось доказать. Не смотря на проведенное вместе время, я по-прежнему оставалась за чертой понимания.
