Текст книги "Мы карелы"
Автор книги: Антти Тимонен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
– И домой не заходил? – спросил Васселей.
– Заходил. – Морщинистое лицо Кирили еще больше сморщилось. – Пришел, а дочь умерла. Будто кто мне шепнул, иди, мол, дочь хоронить. Похоронил ее ночью, а утром в лес ушел. Топор и нож взял с собой.
– Когда ты думаешь сходить в деревню?
– Чего ходить-то? Надо бы рыбы снести. Наловишь ее, а она тухнет. Соли-то нет.
Васселей достал из рюкзака мешочек с солью, хотел было отдать его Кириле, потом, подумав, отсыпал себе часть.
– Ты что это расщедрился? – воспротивился Кириля. – Разве не знаешь, в какой цене сейчас соль?
– Мы знаем все, – сказал Васселей, но, заметив, что это «мы» словно резануло Кирилю, поправился: – Я знаю все.
– Да, вы знаете, и вы поможете, – мрачно протянул Кириля. – Ну спасибо и за это. Как стемнеет, пойду в деревню.
Они договорились, что пойдут в деревню вместе. Кириля, правда, сначала возражал, говорил, что не хочет связываться с компанией, в которую входит Васселей. Но потом все же согласился провести Васселея в деревню. Он и сам был не в лучшем положении. Так что, в случае чего, могла быть помощь и от Васселея, у которого был револьвер.
– Ты только смотри ни в кого не стреляй. Просто так попугай, – попросил он Васселея.
В Юнтуойоки было всего с десяток изб, разбросанных вокруг небольшого озерка, из которого вытекала узкая и мелкая, лишь весной бурливая речонка. Васселей спрятался за ригой, а Кириля пошел разузнавать, что делается в деревне. Он долго не возвращался, и Васселей забеспокоился. Наконец Кириля показался. Он неторопливо направлялся к риге. Видимо, в деревне чужих не было.
Жена Кирили, высокая костлявая женщина в рваном сарафане, с растрепанными волосами, сидела на кровати, склонившись над чуть слышно попискивающим комочком, завернутым в шубу и одеяло. Увидев незнакомого человека, она отрешенно поздоровалась и начала плакать. Васселей подошел к кровати. То, что он сумел разглядеть в полутьме на кровати, заставило его отшатнуться. Из-под одеяла выглядывало что-то багровое, распухшее, бесформенное, совсем не похожее на детское личико. Васселей не мог смотреть и, отойдя, сказал:
– Ей жарко. Снимите одеяло.
Кириля погладил ребенка через одеяло и стиснул зубы, чтобы не разрыдаться. Жена его уже, видимо, свыклась с мыслью, что и вторая девочка умрет, и свое материнское горе она изливала лишь в причитании:
Зоренька моя ненаглядная,
на своих руках тебя я выносила…
Неужели унесут тебя лебедушки,
мою радость-отраду единственную?..
Кириля вышел на крыльцо. Он был не в силах слышать душераздирающий плач жены. Запретить оплакивать еще живую дочь он тоже не мог.
Васселей стоял, стиснув челюсти. Если бы он мог хоть чем-то помочь… Он готов был на все. Но единственное, что он мог сделать, это схватить свой рюкзак и вывалить на стол все свои дорожные припасы. И он, не задумываясь над тем, что будет с ним самим, бездомным бродягой и изгнанником, сделал это как нечто само собой разумеющееся. Хозяйка восприняла это как что-то самое обычное. Даже не поблагодарив, она отломила кусочек хлеба, тщательно, стараясь не проглотить ни крошки, пережевала его и затем пыталась всунуть в рот больному ребенку. Ребенок вытолкнул изо рта жвачку и заплакал еще сильнее. Мать опять запричитала. Если ребенок отказывается от еды, значит, дело совсем плохо. Васселей прервал плач хозяйки весьма дельным замечанием, предложив убрать со стола съестные припасы: «Не дай бог, если кто вдруг придет». Хозяйка спрятала еду, опять не сказав Васселею ни слова благодарности. Да Васселею и не нужны были эти слова, ему было достаточно той благодарности, которую он видел в наполненных слезами глазах бедной женщины.
Васселея спрятали. Чердака в хлеве не было, но между крышей и потолком было свободное место, заваленное прошлогодними вениками. В вениках Васселей и нашел убежище. Сам хозяин решил пока не прятаться. В случае опасности он всегда успеет укрыться, говорил он, главное – не появляться в деревне.
Но Кирилю застали врасплох. Он настолько был подавлен своим несчастьем, что, когда вдруг распахнулась дверь и на пороге появились два пограничника, Кириля от неожиданности лишь развел руками и испуганно пробормотал:
– Берите меня. Я здесь. Берите нас всех. И ее тоже, берите.
Он показал на больного ребенка.
– Зачем ты-то нам! – ответил один из пограничников по-фински.
Этот пограничник был из финских красногвардейцев. Кириля вспомнил, как его жена, не очень-то разбиравшаяся в том, что творится на белом свете, как-то удивлялась: «Все на этом свете перепуталось. Поди разберись… Финны за финнами гоняются, карел на карела идет, русские с русскими воюют». А на сей раз красный финн и русский большевик кого-то ищут вместе. Слава богу, не его, Кирилю… Кого же тогда?
– Есть кого нам искать, – ответил финн. – Вы не видели в деревне чужих людей?
– Кого-же это? – поинтересовался Кириля, хотя и догадался, о ком идет речь.
– Одного бандита с большой дороги.
– Нет, мы никого не видели..
Жена Кирили побледнела как полотно и от страха ничего не могла вымолвить. Лишь кивала головой в подтверждение слов мужа.
Но, как видно, пограничники что-то заметили. Они осмотрели избу, заглянули под пол, на чердак, вышли во двор. В хлеву был лишь теленок, но возле входа в хлев стояла лестница. Один из пограничников стал подниматься по ней, чтобы посмотреть, что находится между крышей и потолком хлева. Но тут же послышался треск. Васселей, выбив доску из крыши, соскочил с хлева на картофельное поле и побежал к лесу. Он бежал, петляя как заяц. Когда пограничники бросились следом за ним, раздалось два выстрела. Пули не попали в выскочивших на картофельное поле пограничников, хотя и просвистели очень близко.
– Не стреляй, слышишь, в людей не стреляй! – крикнул Кириля и тоже метнулся к лесу.
Пограничники тоже открыли огонь и начали перебежками приближаться к лесу.
Васселей долго бежал по лесу. Только уйдя далеко от деревни, он остановился в густом сосняке и, переводя дыхание, стал вслушиваться. Вокруг было тихо. Он лег на землю. Поднималось солнце, и, разморенный его теплыми лучами, Васселей чуть было не заснул, как вдруг в лесу послышался осторожный шорох. Васселей схватил револьвер.
Из-за деревьев показался Кириля. И снова их пути сошлись, хотя бежал Кириля совсем в другую сторону.
– Иди сюда, не бойся, – позвал Васселей.
Кириля тяжело дышал. Опустившись на кочку рядом с Васселеем, он сказал с горечью:
– Куда мне теперь деваться? Скажи, куда?
– Не знаю, брат, что тебе и сказать, – вздохнул Васселей.
– Как не знаешь? Ну и влип я!.. – и Кириля отчаянно выругался. – Двинуть бы тебе разок, чтобы знал.
– Ну, двинь!
Потом оба сидели молча, мрачно прислушиваясь к голосам в растревоженной внезапными выстрелами деревне. Все, конечно, проснулись и выбежали на улицу. Наконец в деревне все затихло.
– А сам ты куда думаешь податься? – спросил Кириля.
– Что толку от того, что я думаю! – Васселей плюнул. – Думал я отдохнуть у тебя, а ноги вон куда принесли. Велено мне идти в одну сторону, а хочется – в другую, пойду, может быть, в третью. Так что думай не думай – ничего тут не придумаешь.
– Да, так жить долго нельзя, – рассудил Кириля. – А что же потом будет?
– Война будет.
– И ты думаешь, ваши возьмут верх?
– Верх возьмет тот, у кого силы побольше. А силы у того больше, за кем народ пойдет, – уклончиво ответил Васселей. – Народ возьмет верх.
– Народ, говоришь? А народу мир нужен. Хлеба побольше да мир покрепче. Вы же оттуда, из Финляндии, идете не с миром. С войной идете, сам сказал. А где война, там и голод. Голода мы уже вдосталь видели. Вот тебе и народ…
– Тихо! – Васселей схватил Кирилю за руку. – Видишь?
С сопки, на которой они укрылись, была видна дорога, что вела в Тунгуду. По ней шли два пограничника, искавших Васселея в избе Кирили. Видимо, они решили, что Васселей направится в Тунгуду. Туда Васселею пути уже не было. Хоть и велено идти, он все же не пойдет туда…
Кириля тоже был на распутье. Дома оставаться он не мог. Надо зайти проведать, а потом…
– А если Финляндия опять проиграет войну, куда же вы, карелы, денетесь? – спросил Кириля. – С тобой-то что будет?
– Со мной-то? Выбор у меня большой. Выбирай что хочешь. Могу остаться в Финляндии. А повезет – так в Сибирь попаду или в тюрьму какую-нибудь. А может, на тот свет отправлюсь.
– Да, брат, невесело у тебя получается. – Кириля внимательно посмотрел на собеседника. – Приходил к нам один из ваших, не знаю, кто он там у вас. Людей ночью собирал. Всего наобещал. И то будет, и это… Многие поверили.
– А ты?
– Я? Я бы поверил тому, кто сказал нам, как жить в мире. А тут, сам видишь…
– Твои дела тоже невеселые, – заключил Васселей.
– А как там в Финляндии? – спросил Кириля после долгого молчания. – Говорят, там народ живет лучше, чем у нас. Хоть с голоду не мрут люди. Верно это?
– Как сказать… – рассеянно ответил Васселей. Он думал о том, что будет с ним. Может ли он вернуться в Финляндию, не выполнив задания? – А что? Ты думаешь податься в Финляндию?
Кириля пожал плечами. Выхода-то у него нет…
Васселей стал расспрашивать Кирилю о его дальнейших планах, прикидывая про себя, нельзя ли использовать Кирилю в своих целях. Поразмыслив, он предложил Кириле, что если Кириля действительно собирается уйти в Финляндию и дождаться там более спокойных времен, то он должен кое-что сделать для этого, не идти же за границу с пустыми руками. Кириля сперва не хотел и слушать его. Что он может сделать? Человек он бедный, неизворотливый. Васселей сказал, что для начала достаточно выполнить одно поручение – Кириля должен взять у него карту и пакет и положить в тайник неподалеку от Койвуниеми. Потом может идти в Финляндию и доложить там о выполнении задания Васселея. А он, Васселей, подтвердит, что Кириля помог ему…
Когда стемнело, они разошлись. Васселей направился на север, к дому. Все-таки там ему безопаснее: в Ухтинском правительстве сидят свои люди. Оттуда легко уйти и за границу.
Через несколько дней Васселей был уже недалеко от Тахкониеми. До родной деревни оставалось верст тридцать, когда он вдруг почувствовал в лесу запах дыма и вскоре вышел на берег лесного озерка. Возле догоравшего костра крепко спал человек, подложив под голову кошель и прижимая к себе винтовку. Спавший не проснулся, даже когда Васселей подошел вплотную и, поправив чадившие головни, подложил дров в огонь.
– Ну и здоров ты дрыхнуть, Юрки, – громко сказал Васселей.
Спавший открыл глаза.
– Васселей?!
СВОИ И ЧУЖИЕ
В Тахкониеми приезжал какой-то человек из Ухты проводить собрание, и от имени Ухтинского правительства он обещал, что скоро наступит конец нужде и голоду, скоро из Финляндии поступит мука, соль и семена, чтобы провести сев. После этого Юрки Лесонену и его напарнику Симо Тервайнену не было отбою от баб, приходивших то и дело спрашивать, где же обещанные семена. Или, может, у Ухтинского правительства власти больше, чем у самого бога, и оно в силах отодвинуть время сева с весны на лето? Чем Юрки и Симо могли помочь бедствовавшим жителям деревни? А положение, судя по жалобам и стенаниям, было в деревне чуть ли не катастрофическое. Все клялись и божились, что нет ни единого зернышка ячменя, чтобы засеять поля. А если люди останутся без ячменя, без которого даже лепешек из сосновой коры не испечешь, то всей деревне грозит голодная смерть.
Но Ухтинское правительство так и не прислало ни единого зернышка. Убедившись, что от жалоб толку нет, бабы перестали ходить и плакаться, что им нечего сеять. Когда подошло время сева, оказалось, что почти у всех в лесу был припрятан ячмень. Поблагодарив бога, научившего их беспокоиться о завтрашнем дне, жители деревни засеяли свои поля. Кое-кто одолжил ячменя даже своим более бедным соседям с условием, что те отдадут им часть урожая. То же самое было и с картофелем.
Юрки Лесонен сидел перед огнем, сушил одежду и размышлял. Что же делать дальше? Весенний сев уже закончился. Работы нет. Их помощь крестьянам больше не нужна. Так что кормить их никто не будет, да и чем людям кормить-то их? Что же там в правительстве думают? Давно оттуда ни слуху ни духу, точно вымерло все правительство. И харчей нам не шлют. И что это за правительство, если оно о своих солдатах забывает?..
Юрки пытался объяснить себе все это тем, что люди, сидевшие в правительстве, впервые занимаются государственными делами. Оно и понятно, рассуждал он, государство только создается, и, ясное дело, забот всяких у правительства хоть отбавляй. А опыта в таких делах еще нет…
О делах Ухтинского правительства Юрки знал лишь то, что вычитал из воззваний и манифестов. Правда, чтение для него всегда было великим трудом. Писалось в этих бумажках больше о том, что Карелия теперь свободная и принадлежит карелам. И что воевать они ни с кем не будут. Все это были хорошие и понятные слова. По все-таки брало сомнение: не может быть, чтобы на Карелию не позарилось ни одно государство. Финляндия относится к самостоятельной Карелии доброжелательно. Англия, Америка, Франция тоже… Так утверждало Ухтинское правительство. Что это с ними случилось – ни с того ни с сего стали вдруг такими доброжелательными? Ведь еще недавно финнам и англичанам до того недоставало Карелии, что даже передрались из-за нее. Когда из Ухты приезжал человек проводить собрания, Юрки спросил у него, а как Советская Россия относится к их правительству. Тот замялся, а потом ответил, что – благожелательно. Дескать, в апреле где-то на реке Сестре какой-то пограничный комиссар сказал, что Ухтинское правительство может остаться, если трудовой народ признает его законным. Конечно, это правительство избрано пока не по воле народа, оно еще временное, но там поглядим, кого народ выберет в постоянное правительство. В этом отношении имелся весьма горький опыт. Да и со стороны России одной благожелательности мало – надо бы обратиться к ней за помощью и вообще в трудный час искать в ней опору. И порядки в Карелии надо установить не такие, как при царе были, и не такие, как в Финляндии, а новые, такие, как большевики в России установили. Землю отдать крестьянам, заводы – рабочим. И еще надо, чтобы мир был. А пока что это еще не настоящий мир. Никак люди не могут успокоиться после всех этих войн. По лесам прячутся, сами не знают, от кого скрываются, за кем гоняются, у кого помощи просят. Пошли бы все по домам и жили бы спокойно, не спрашивая, кто за кого воевал. Главное, чтоб каждый дал слово, что больше воевать ни с кем не будет…
В глубине души Юрки и сам сознавал, что эта идеальная, мирная Карелия существует лишь в его воображении. Но все-таки ему, простому карелу, уставшему От всех этих войн, хотелось помечтать о мире. Его совесть была чиста. Он считал, что, будучи карелом, сделал для Карелии все, что было в его силах. Когда выгоняли из Карелии отряд Малма, он воевал против белых. А когда после того англичане потребовали, чтобы их карельский легион пошел воевать с красными, Юрки на эту удочку не поддался. Потом Карелию пытались покорить войска белого генерала Миллера. Но если сами русские не признавали власти этого Миллера, то в Карелии ему подавно делать было нечего. И Юрки не колеблясь вступил в ряды карел, отправившихся изгонять это белогвардейское отребье. Отряд миллеровцев они разбили, их командира полковника Тизенхаузена взяли в плен. Юрки сопровождал его в Ухту. Правда, Ухтинское правительство потом при сомнительных обстоятельствах отпустило полковника, но они, солдаты-карелы, тут были ни при чем…
– Видно, нам с тобой придется пойти в Ухту, – сказал Юрки своему напарнику. – Надо узнать, как там дела… К тому же там должна быть и эта, как ее… сессия.
– Ты что, делегат, что ли? – засмеялся Симо Тервайнен. – Давай пойдем. Я не против. Здесь нам торчать нечего.
Симо рад был отправиться в Ухту – он был родом оттуда. С не меньшей охотой он отправился бы и дальше – в Финляндию. Ему было лет пятнадцать, когда он ушел из родных мест в Финляндию. Сперва коробейничал вместе с дядей. Впоследствии, когда дяде удалось обзавестись своей лавчонкой, Симо был у него сперва мальчиком на побегушках, потом встал за прилавок. С тех пор Симо не расставался с мечтой стать когда-нибудь владельцем собственного магазина. Года два назад ему дали ясно понять, что кратчайший путь к осуществлению его мечты лежит через Карелию, где перед способным коммерсантом раскрыты такие возможности, которых в Финляндии и не бывает. И еще намекнули, что если он не отправится добровольцем сражаться за свое будущее, то в Финляндии ему этого будущего тоже не видать. Но «кратчайший путь» оказался довольно долгим. За это время в Финляндии он сумел бы накопить кругленькую сумму, а здесь не удалось отложить ни единого пенни.
Симо взял свою винтовку, подсумок с патронами, узелок с вяленой рыбой и был готов отправиться в путь. А Юрки сложил в кошель все свое имущество: пару чистого белья, вторые пьексы, которые имели более или менее приличный вид и которые он носил по праздникам, эмалированную кружку, все свои запасы курева.
– Сюда я, наверно, больше не вернусь, – пояснил он.
– Одному мне тоже здесь нечего делать, – заявил Симо и принялся укладывать свои пожитки. Он сложил в рюкзак черные полуботинки, новый черный костюм, несколько белых накрахмаленных рубашек, между которыми лежал и яркий галстук. В Тахкониеми можно было одеваться как попало, а в Ухте надо выглядеть барином.
В лесу пахло весенней сыростью. Солнце скрылось за деревьями. Был поздний вечер. В это время года солнце здесь, на севере, заходит ненадолго; сумерки длятся какой-нибудь час. Едва успеешь костер развести да чай сварить, и солнце, глядишь, опять всходит и начинает греть ночных путников. Пройдя по ночному лесу верст двадцать, Юрки и Симо вышли к лесной избушке, углы которой не успели еще обрасти мхом. Эту избушку срубили финские солдаты из экспедиционного отряда Малма. Здесь у них находился этапный пункт.
По старой солдатской привычке Юрки подкрался к избушке сзади, постоял, прислушиваясь, затем осторожно подошел к двери. Симо остался стоять за деревом.
– Кто-то здесь был, – сказал Юрки. – Был, да сплыл.
Бывалый таежник по одному запаху может определить, если избушку топили хотя бы неделю назад.
Путники сбросили свои ноши на стол, сооруженный перед избушкой. Симо устало опустился на пенек, а Юрки, согнувшись в три погибели в низкой двери избушки, вошел внутрь. В избе оказались даже нары. На вытесанных топором досках был ровным слоем настлан сухой камыш. Перед печуркой лежали наготове сухие дрова. Нашлись в избушке и спички и соль.
Осмотревшись, Юрки заметил на плоском камне перед каменкой крест из березовых прутьев. Он вспомнил, что во время похода Малма белофинны пользовались таким условным знаком, чтобы известить своих, что где-то рядом спрятано важное сообщение. Этот крест значил: «Найди и передай своим». Что же белые хотят сообщить своим? Юрки стал искать. Под камышом на нарах он нашел свернутую трубочкой бересту, внутри которой оказалась бумажка. Химическим карандашом на ней было написано по-фински:
«Красные финны заняли Ухту. Заседание Временного правительства Карелии состоится в Вуоккиниеми в назначенное время».
«Вот как?!» – подумал Юрки и растерянно опустился на край нар. Он знал, что где-то севернее, на Мурманской железной дороге, были финские красногвардейцы. Но зачем им понадобилось брать Ухту? Почему они начали военные действия? И почему правительство бежало? И почему это сообщение передается при помощи условного знака белофиннов?
– Огонь-то мы будем разводить? – послышался голос Симо.
– Конечно, будем. Сходи за водой, а я разведу огонь.
Юрки сунул бумажку в бересту и спрятал на прежнем месте.
Развести огонь в каменке он так и забыл. Симо удивленно смотрел на товарища, словно застывшего на месте. Неужели Юрки так устал, что не в силах затопить каменку?
Юрки очнулся от своих мыслей.
– Давай сперва наловим рыбы, а потом разведем огонь.
У Симо были с собой в спичечном коробке рыболовные крючки, а под корой гнилых пней они нашли жирных белых личинок.
Наловив рыбы на уху, они развели перед избушкой костер, потом затопили и каменку. Симо хотел было очистить рыбу от чешуи, но Юрки забрал у него рыбу, сказав, что с чешуей уха вкуснее. Пока варилась уха, Юрки сидел и молчал, покуривая трубку.
– О чем ты все думаешь? – наконец спросил Симо. Он уже привык к неразговорчивости Юрки, но сегодня тот был особенно молчалив.
– Да вот думаю, что в этом мире делается.
– Брось голову ломать. Пусть об этом думают те, кто за это получает деньги.
– Я их даже всех не знаю. Тех, кто у нас в правительстве сидит. А ты знаешь их?
– Я-то знаю, – похвастался Симо. – Почти всех до единого. А с Хуоти Хилиппялей как-то даже пил кофе…
– Погоди. Хуоти Хилиппяля? Он из Ухты? Ну этот, как его? Он не из Тихкановых?
– Вот-вот. Хуоти Тихканов, – кивнул Симо.
– Ухтинских я знаю, а вот этого Хуоти… Кажется, он еще мальцом ушел в Финляндию…
– Тоже мне карел! – Симо скривил губы. – Этих людей надо знать. Это люди, которые на деле показывают, на что способны карелы…
Когда Симо входил в раж, он всегда переходил на финский язык. Симо просто диву давался: человек состоит на службе у Карельского правительства и не знает, какие люди стоят у власти. И он начал увлеченно рассказывать.
Хуоти Тихканов, или Хилиппяля, как он теперь назывался, еще в молодые годы понял, как надо выбиваться в люди и каким образом он сможет помочь своему маленькому народу. Он начал коробейником, а стал образованным коммерсантом, стоявшим теперь во главе правительства. Под руководством таких людей, утверждал Симо, Карелия станет богатейшим краем, где каждый карел будет иметь работу и пищу. В правительстве Карелии есть люди, которые, сумеют создать и заводы и торговые фирмы и стать во главе их. Карелия будет такой же процветающей страной, как Финляндия и Америка.
– Финляндия и Америка? – Юрки засомневался. – Знаем мы их, бывали они у нас. И финны, и американцы, и англичане, и… кого только здесь не было.
– Ну это ты сюда не впутывай. Это все политика, и не твоего ума дело…
– Где уж нам, – усмехнулся Юрки. – Умные в политике головой соображают, а мы, глупые, ее на собственной шкуре познаем…
– Да не об этом речь, – и Симо опять начал просвещать Юрки: – Я тебе о том толкую, как надо жизнь устроить и как страна должна развиваться. А у нас в правительстве есть люди, побывавшие даже в Америке. Например, Васили Кевняс…
– Его я видел. Слышал и речь его.
– Вот это голова!
– Да, голова, – согласился Юрки.
Ему действительно довелось как-то слушать выступление Кевняса в Ухте. Красиво он говорил. У баб аж слезу прошибло, когда он расписывал, как народ прежде жил вольной жизнью, словно дети природы, в мире сказок и рун «Калевалы», и сравнивал прошлое с нынешними страданиями карел. Красиво говорил, но было в его речи что-то чужое, даже «Калевала» была из книжек выученная, не такая, какой ее знали старики и старухи в карельских деревнях…
– Давай-ка спать, – предложил Юрки, оборвав Симо, увлеченно расхваливавшего членов своего правительства.
– Спать… – протянул Симо с кислой миной. – Таковы мы, карелы. Все проспали. Сколько веков все спим…
– И сейчас поспим. Перед нами путь еще долгий.
– До Ухты не так уж далеко.
– До Ухты? В Ухту, пожалуй, нам идти не стоит. Вот бумажка. Почитай. Ты же пограмотнее меня.
– Что ж ты сразу не сказал? – спросил растерянно Симо, прочитав бумажку. Он не знал, радоваться ему или огорчаться. С одной стороны, конечно, обидно, что не придется побывать в Ухте, повидать родню и знакомых. А с другой – Вуоккиниеми ближе к границе, и если правительство удрало от красных из Ухты, то вряд ли оно надолго задержится в Вуоккиниеми. Так что скоро будем в Финляндии!
Крупные капли дождя забарабанили по крыше, но в избушке, где сухо и тепло, монотонный шум дождя успокаивал и клонил ко сну. Симо, который был готов немедленно отправиться дальше, быстро заснул. Юрки решил перед сном покурить. Он докурил трубку до конца и опять набил ее. Хотя политика и не была делом его ума, все же он думал и о ней. Думал он и о доме, где его ждали. Думал о картофельном и ячменном полях, которые женщины, наверное, уже засеяли, не дождавшись его. Постепенно мысли стали путаться, переплетаясь в какой-то непонятный клубок. Юрки старался удержать нить мысли, но она все время ускользала. И он забылся беспокойным сном…
И вдруг сквозь сон послышались голоса.
Юрки сразу встрепенулся и прислушался. Кто-то осторожно приоткрыл дверь. Юрки сел и нащупал винтовку, лежавшую на нарах.
– Вы кто? – Винтовка Юрки была направлена в дверь.
– А вы?
В щель просунулась пышная борода. Из-под густых сросшихся бровей настороженно глядели два глаза, а чуть пониже их чернел зрачок револьверного дула.
Симо испуганно вскочил и поднял руки.
– Кажется, свои, – и бородач вошел в избушку. – Ты Юрки Лесонен?
– Ах, это ты. – И Юрки тоже опустил винтовку на нары.
– А я Симо Тервайнен. Из Ухты. Не знаете? – заулыбался Симо. – Моя мать приходится племянницей мужу третьей дочери двоюродной сестры вашего Митро.
– А-а, – бородач, видимо, вспомнил. – Хариттайнена, брата твоей мамаши, я хорошо знаю.
– Его все знают, – похвастался Симо. – А я у него работал, приказчиком служил…
– А вы куда путь держите? – строго спросил бородач, которого родственники Симо, видимо, больше не интересовали. – Или, может быть, вы несете здесь караульную службу?.
– Мы идем в Вуоккиниеми. Там будет заседание правительства, – поспешил доложить Симо. Бородач недоуменно уставился на него. Симо достал из тайника бересту с сообщением. Прочитав депешу, бородач несколько раз перекрестился и задумался.
В избушку вошли два спутника бородача. Один высокий, плосколицый, коротко подстриженный, с рыжими усиками. У другого усы были длинные и в глаза бросались большие торчащие уши и сплюснутый широкий нос.
– А вас тоже пригласили в Вуоккиниеми? – спросил бородач у Юрки.
Бородач имел право спрашивать. Это был Васили Левонен из Койвуниеми, один из членов Временного правительства Карелии. Юрки встречался с ним на съезде в Ухте. Тогда же познакомился и с его спутниками – с рыжеусым Борисовым или Оскари Пориненом, как его звали теперь, и с длинным Вилле Кирьяновым. Все это были мужики из Тунгуды.
– Или, может, просто так шатаетесь по лесу? – допытывался Левонен.
– У всех свои дороги, – уклончиво ответил Юрки.
Симо его ответ показался слишком нелюбезным, и он стал объяснять Левонену, что они несли караульную службу в Тахкониеми и что теперь они…
– Когда несут караульную службу, – оборвал его Левонен, – то спят по очереди. Один спит, другой стоит на посту. Или, может, вас трое? Что-то третьего мы не видели.
– Нас двое.
– Ну-ка, парень, подвинься. – Левонен бросил свой рюкзак на место, где спал Симо, давая понять, что теперь это его место.
Симо послушно поднялся. Борисов опустил свой рюкзак на место Юрки, поближе к каменке, но Юрки спокойно и молча передвинул рюкзак в сторону, поближе к двери.
– Мы будем отдыхать, – сказал Левонен Юрки.
– Мы тоже, – ответил тот. – Я только качал засыпать…
– Кто из вас пойдет в караул? – спросил Кирьянов.
– Никто сюда не придет, – ответил Юрки и, закурив трубку, лег на нары.
– Я пойду, – согласился Симо и вышел.
– Послушай, Юрки, – заговорил опять Левонен, стараясь скрыть свое раздражение. – Как ты думаешь, из каких людей мы сможем создать настоящую карельскую армию?
– Откуда мне знать? – Юрки зевнул. – Это уж ваша забота, вашего правительства. Не мешайте мне спать. – Юрки зажал большим пальцем трубку и, потушив ее, сделал вид, что спит. Но заснуть так и не мог. Он приподнялся на локте и спросил Левонена: – Что же вы там в Вуоккиниеми будете решать?
– Что будем решать? – переспросил Левонен. – А еду вы готовить не собираетесь? – сердито обратился он к Кирьянову. Когда тот вышел, начал разъяснять Юрки: – Вот что будем решать. Свои, карельские дела нас ждут. Хватит уже разговоры разговаривать, надо принять решение и прямо сказать, что Карелия воссоединяется с Финляндией, что Карелия на веки вечные порывает с Россией. Вот такие дела…
Борисов почтительно слушал и, лишь когда Левонен кончил, говорить, заметил со своей стороны, что они, тунгудские мужики, твердо решили не подчиняться больше Советской власти, что они подчиняются лишь Ухтинскому правительству или Финляндии.
– Понимаешь теперь? – спросил Левонен.
– Начинаю кое-что понимать, – задумчиво ответил Юрки.
Он знал, что заснуть ему теперь не удастся. Он лежал на спине и слушал разговор мужиков, вышедших к костру поесть. Симо, судя по всему, помогал тунгудцам расставлять посуду на столе. Слышно было, как жаловался на житье в Тахкониеми. Мол, скука там страшная, деревенька захолустная, а народ такой, что ему все равно, что в мире творится и кто у власти стоит, просвещай не просвещай, все без толку…
Потом стало тихо. Юрки догадался, что там Левонен молится перед трапезой. Он знал, что старик буквально выходит из себя, если кто-то при его молитве хоть одно слово проронит.
Про себя Юрки даже не мог толком сказать, верит он в бога или не верит. Где было положено, он тоже крестился. Но он никогда ничего не просил у бога. Он думал про себя, что если бог действительно существует, то возненавидеть он должен прежде всего тех, кто только и знает, что торчит перед иконой и клянчит – господи, сделай то-то, не делай того-то, кто по десять раз на дню просит простить грехи свои, а сам, глядишь, тут же опять грешит. И не стыдно им просить у господа помощи даже в грязных делах? Это хуже, чем богохульство. Вот и Левонен… Небось опять просит господа покарать всех тех, кто ему не по душе. Да выпрашивает у бога богатства, хотя сам уже столько добра награбастал, что девать некуда, скольких по миру пустил… А если бог есть, то ему, Юрки, он дал все, что мог дать, – дал крепкие руки, чтобы работать, и ума столько, сколько дал. И совестью наделил. Если все это от бога, то, верно, давая человеку силу, ум, совесть, бог знал, как кто ими воспользуется. Поэтому Юрки не тревожил бога, и бог тоже его не беспокоил. По натуре Юрки был человеком миролюбивым, он хотел, чтобы бог и люди жили между собой в мире. Вот попы пугают крещеных, будто после смерти будет страшный суд. Если этот суд и будет, то, наверное, для того, чтобы взвесить, поступал ли человек по той совести, которая была ему богом дана. Если за что-то придется ответить, что ж, ответим, никуда не денешься…
Наконец Левонен и его спутники поели и вернулись в избушку.
– Ты что, больной, что ли? Все лежишь… – спросил Левонен у Юрки. – Мог бы встать и хоть посуду помыть.
