Текст книги "Мы карелы"
Автор книги: Антти Тимонен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)
В ДОМЕ СТАРОГО ОНТИППЫ
– Спина чешется.
Васселей потерся спиной о косяк двери.
– С чего бы ей чесаться, – усмехнулся Кириля. – В бане недавно были. Еще недели не прошло.
От смолистых дров, наложенных в каменку, валил такой дым, что, даже сидя на полу, нечем было дышать. Приходилось пригибаться к полу, низко свесив голову между колен.
– Знаешь, я схожу домой, – решил Васселей. – Сегодня же суббота.
– Знаю, знаю, что у тебя чешется. – На губах Кирили мелькнула озорная усмешка. – Сказал бы прямо, по бабе соскучился.
– А то нет. Давненько я не был у нее.
– Что сказать начальству, если придет и спросит, где ты?
– Скажи, ушел в разведку. В деревне, мол, стреляли. Пошел поглядеть, что там.
– А этому что скажешь? – Кириля кивнул в сторону двери. Неподалеку от избушки в дозоре стоял Паавола. В последнее время в каждом отделении карел появились финны.
– Его это не касается, – ответил Васселей. Как бы там ни было, а старший дозора – он.
Васселей стал собираться в путь. В избушку заглянул Паавола.
– Ты скоро сменишь меня?
– Придет время – Кириля сменит. Я ухожу.
– Куда?
– Выполнять особое поручение главнокомандующего.
– Что за поручение?
– Спросишь потом у главнокомандующего. А сейчас иди на пост.
Паавола окинул Васселея недоверчивым взглядом и неохотно вернулся на свое место.
– Горазд же ты врать, – засмеялся Кириля. – Так, значит, это главнокомандующий приказал тебе навестить бабу?
– Ничего. От нашего имени, от имени карел, он делал дела похуже.
– Ну так иди, коли собрался. Как знать, может, в последний раз увидишь бабу.
– Ты брось такие речи.
Васселей взял винтовку и встал на лыжи.
До берега было метров двести, но сосняк, в котором они расположились, был такой густой, что озера не было видно даже днем. К счастью, из-за туч, обложивших небо, чуть пробивался лунный свет, и, пробираясь между деревьями, Васселей вскоре вышел к озеру, за которым на другом берегу виднелись огоньки деревни. На этом участке фронта пока было тихо, но Васселей знал, что за Тахкониеми, верстах в пятнадцати от деревни, стоят передовые силы красных. Сама деревня находилась на ничейной земле.
Части Красной Армии, в распоряжении которых теперь находился лыжный отряд Антикайнена, продвигались вдоль границы, уходя все дальше на север. Бои шли буквально за каждую деревушку. На северном направлении красные стремились выйти к государственной границе и соединиться с колонной, наступающей с юга. Пока они вели бои на подступах к Коккосалми. Территория, остававшаяся под властью мятежников, напоминала на карте лежащий на боку мешок, выходное отверстие которого все больше затягивается и сужается. В районе Тахкониеми пока было тихо. Красные не торопились, они не хотели выдавливать из мешка содержимое до тех пор, пока мешок не был завязан накрепко.
Командование белых скрывало от своих войск серьезность положения. Таккинен, заехавший сюда и торопливо осмотревший позиции, сказал, что все идет хорошо, лишь не надо верить пустой болтовне и поддаваться панике. Подкрепление из Финляндии будет. И уже начинает поступать. Отдали красным Киймасярви? Ничего страшного. С военной точки зрения село значения не имело, оставили его лишь временно. Наблюдая за Таккиненом, Васселей каким-то чутьем старого солдата понял, что их собираются куда-то перебросить. Куда? Конечно, в Коккосалми. Это тоже было ему ясно. Поэтому Васселей и решился сходить домой.
…Анни вскрикнула и прижалась лицом к груди мужа. Мать засуетилась, забегала. То к сыну метнется, то к иконе. «Чуяла я, что придешь, – причитала она. – Точно кто на ухо шепнул…» Онтиппа стоял рядом и кряхтел от волнения. Маленький Пекка дергал отца за полу тужурки. Когда наконец Васселей со всеми поздоровался, обнялся и взял на руки сына, мать начала распоряжаться:
– Ну-ка, старый, сходи погляди, скоро ли баня будет готова. Невестки, накрывайте на стол. Васселей, на ночь-то останешься?
– Нет, мама, на ночь я не могу остаться. А поедим после бани.
Васселей унес винтовку в горницу. Анни пошла следом и сразу же оказалась в объятиях мужа, да в таких крепких, что даже застонала. Они слышали, как отец вернулся из бани, как он ходил по избе, потом кашлянул и громко сказал: «Васселей, баня истопилась. Пойдем». Анни задержалась в горнице, а когда вышла в избу, то Васселей с отцом успели уже уйти в баню. Маленького Пекку они тоже взяли.
– Из-за моря мужик возвращается, а из земли сырой не поднимается, – с горечью вздохнула Иро.
– Не зря я сон опять видела, будто по воде иду, – говорила счастливая Анни. – Как воду вижу, так он и приходит. Хоть бы каждую ночь по воде брести.
Женщины накрывали на стол, когда с улицы донеслось осторожное поскрипывание лыж. Кто-то подошел к избе и остановился у двери. Анни бросилась кокну, но никого не увидела. Потом опять заскрипел снег. Анни схватила с гвоздя тужурку Васселея, его шапку и унесла в горницу. Маланиэ набросила на голову шаль и вышла на крыльцо.
– А-вой, родненький! – раздался ее голос – Пришел.
– Пришел, мама.
Голос был Рийко.
Войдя в избу, Рийко внимательно осмотрелся. Дома все было по-прежнему. Потом Рийко обнял мать, Иро и поздоровался за руку с Анни.
– Есть белые в деревне? – спросил он.
– Белые? – Маланиэ многозначительно взглянула на растерянно молчащих невесток. – Нет ни белых, ни красных у нас. Дома только свои. Раздевайся и иди в баню. Лотом поужинаем.
– В баню? – обрадовался Рийко. – Отец в бане?
Он поставил винтовку в угол и начал все еще нерешительно раздеваться. Растерянность Анни и Иро показалась ему подозрительной.
– Да, сынок, дома только свои, – сказала мать. – Запомни – только свои…
Собравшись в баню, Рийко хотел захватить с собой и винтовку, но мать отобрала у него.
– Не бери ружья. Я же сказала, нет в деревне ни белых, ни красных. Все свои. И войны нет…
Рийко привык слушаться мать и не стал ей перечить.
– Мама, что же будет… – запричитала Анни, как только Рийко ушел. – Ведь Васселей… Поубивают они друг друга…
– Не вопи! – оборвала ее Маланиэ. – Ты слышала – в доме только свои, ни белых, ни красных теперь нет. А Васселей с Рийко всегда жили в ладу… Иро, ты рыбники-то на стол не подавай. Дадим их Васселею и Рийко. Каждому по рыбнику в дорогу.
– А зачем ты его торопилась в баню спровадить? – все еще тревожилась Анни.
– Чтобы от этого греха избавиться, – ответила Маланиэ и протянула Анни винтовку младшего сына. Потом принесла винтовку Васселея. – Ты знаешь, как пульки из них вынуть?
Анни открыла магазинную коробку. Патронов оказалось шесть: у Рийко четыре, в винтовке Васселея – два.
– Давай их сюда, – сказала Маланиэ. – Я брошу их в печь.
– Нельзя в печь, – испугалась Анни. – Они стрелять будут.
– Выбросим в снег, – предложила Маланиэ. Потом, подумав, вздохнула: – Нет, вернем им. Ведь им свои головы защищать надо. Вот и поделим поровну. Рийко три и Васселею три.
…Сперва Васселей попарил сына на легком пару, потом Онтиппа добавил пару, и Васселей с отцом начали хлестаться на настоящем пару. Васселею приходилось париться не так часто, как отцу, который мог в любой день, коли была охота, натопить баню и напариться вдоволь, поэтому он и хлестался веником с особым удовольствием. Порой даже дух захватывало, и приходилось устраивать передышки. Но каким бы отменным ни был пар, все же от житейских дум и забот он не избавлял.
– Да, отец, вот в такую историю мы влипли, – жаловался Васселей.
– Тебе-то положено было знать, чем все это кончится, и не впутываться. Ведь ты мировую войну прошел.
– Пройти-то прошел, да ума не нажил. Учителей больно много было. Большевики. Меньшевики. Эсеры. Керенский. И каждый свою линию гнул. Послушаешь одного, послушаешь другого, аж голова трещит, а не знаешь, кто прав, а кто нет. А как Олексея нашего…
– А дальше как думаешь жить?
– Как? Когда волк угодит в капкан, он может лапу перегрызть и на трех ногах убежать. А мы… Головы не откусишь, зубами до горла не дотянешься…
– Дядя Рийко! – радостно закричал Пекка и осекся, заметив, что взрослые словно онемели.
К Рийко первому возвратился дар речи.
– И много вас, бандитов, в деревне? – спросил он строгим голосом. – Где другие?
Васселей смотрел на брата с улыбкой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он вспоминал Рийко.
Онтиппа стоял настороженный, готовый броситься разнимать сыновей.
Маленький Пекка недоуменно смотрел то на отца, то на деда, то на дядю Рийко. Он ничего не понимал. Почему у дяди Рийко такой недобрый вид? Почему он не подходит к отцу и не здоровается с ним?
– Не бойся, брат, – сказал наконец Васселей. – Никого в деревне нет. А нас тут три с половиной мужика. Оружие у нас вот… – он показал веник. – Погляди на меня, Рийко. Я же совсем красный, краснее, чем ты. Давай лезь сюда на полок. В нашей бане, на родном пару еще не таким красным станешь.
Места на полке хватало: как и все в доме Онтиппы, баня была большая и просторная.
– Лезь, сынок, лезь! – Отец протянул Рийко веник. – Сейчас мы поглядим, у кого кожа крепче, у белого или у красного. – Он плеснул шайку воды на горячие камни и, тоже забравшись на полок, устроился между сыновьями.
Братья и отец начали молча париться. Но пар показался Онтиппе слабоватым.
– Плеснем еще, – предложил он. – Давайте договоримся: кто из нас больше всех выдержит, того и будем слушаться.
На этот раз он так поддал жару, что Васселей и Рийко сжались и заерзали, словно попали нагишом в разворошенный муравейник. Но отступать первым ни тот, ни другой не хотел. Правда, париться они не могли. Зато отец хлестался вовсю, только покряхтывал от удовольствия да ворчал на сыновей:
– Эх вы!.. Париться и то не можете. А еще воевать вздумали. Вы уж лучше тут силенками померяйтесь, кто крепче парится. Баня, она мужика крепкого требует.
Понемногу пар разошелся, и братья начали мериться силенками не на поле боя, а на полке родной бани. «Бились» они отчаянно, не уступая друг другу, пока оба одновременно не выдохлись. Устроили передышку, и тогда Рийко спросил у Васселея, где сейчас находятся белые войска и сколько их.
– Где да сколько? – засмеялся Васселей. – Ох, Рийко. На допросе не так спрашивают. Надо вот как… Огневые точки? Вооружение? Где и какое? Количество орудий, пулеметов? Кто командир? Дислокация войск?
Тут рассердился Онтиппа:
– Вы опять за свое. Сейчас я вам устрою дислокацию. Я здесь командир! Будут вам, чертовы дети, и пушки и пулеметы.
Он плеснул на каменку полную шайку воды. Под потолок взметнулся такой горячий пар, что Рийко пришлось прервать допрос.
– Ну как, еще вам нужны пулеметы и пушки? – спросил отец, набрав опять шайку воды.
Но бравые солдаты поспешно покинули «позиции», ретируясь на пол. На «поле боя» остался один Онтиппа и, вооружившись веником, стал опять бить по собственной спине. Маленький Пекка умирал от смеха, он даже взвизгивал. Такая война ему нравилась.
Больше о военных делах братья не говорили. Ни в бане, ни в избе. Потные, разгоряченные, красные, как обваренные раки, они сидели рядышком за широким сосновым столом, возле самовара, которым управляла Маланиэ. Мать была довольна и счастлива: вся семья в сборе, чай на столе, а в рюкзаке у Рийко нашлось несколько кусков сахара.
– Наконец-то вся семья дома, за столом. Всегда бы так! – вздохнула Маланиэ.
Иро взяла на колени Натси и сказала со слезами в голосе:
– Нет только нашего тяти. И не придет он…
– Мы всегда были бы вместе, мама, если бы не война, – ответил Рийко. – А войну не мы начали.
И он взглянул на брата. Васселей сделал вид, что не заметил этого взгляда, он взял кусок хлеба и подал сыну:
– Ешь, Пекка. Попробуем, что за хлеб у красных. Хороший хлеб они едят.
– Неужели, Васселей, ты не видишь, как все в мире повернулось и что вас ожидает? – не унимался Рийко.
– Ты, брат, меня не учи. Меня один из ваших, Мийтрей то есть, учил уму-разуму.
– Неужто этот убивец у вас там? – спросила Иро у Рийко.
– У нас я его не видел и не слышал о нем. Красные не такие, как Мийтрей.
– Ешьте, сынки, ешьте. – Маланиэ старалась прервать этот разговор. – Житник я спекла. Хоть и с корой, а хороший получился. Рыбы бог послал. Да вот Рийко принес хлебца.
Отец вступился за старшего сына:
– Васселею и так не сладко. Ты, Рийко, должен понимать…
– Вот я ему и толкую, чтобы он подумал, что к чему.
– Видишь этого окуня? – продолжал отец. – А знаешь, Рийко, как окунь в сети попадает? Чуть зацепишь, а начнет трепыхаться – и вовсе запутается.
– Не надо было лезть в сети.
– «Не надо было…» – передразнил отец. – А раз попался в сети, так мы съедим. Тебе, Рийко, хорошо говорить. Ты к своим попал, знаешь свое место.
– Где же вы были, когда здесь Малм со своим отрядом стоял? – с горечью спросил Васселей. – Почему вы не пришли, не помогли да не посоветовали, как быть?
– Не до Малма нам тогда было. Были дела поважнее. Вся страна огнем полыхала. Ну, а теперь? На что ваше начальство теперь надеется? Думает, что мы отступим? Или, может, думает, что народ за вас встанет?
– Им-то что, начальникам ихним, – ответил за Васселея отец. – Им горя мало. Пришли, сбили народ с толку, запугали. Одних натравили на тех, других – на этих. А увидят, что Карелию им не взять, разбегутся по домам и будут кофий попивать. А они куда? – Отец кивнул на Васселея. – Куда карелам деваться? Вот и скажи…
– Надо было раньше думать, – буркнул Рийко.
– Заладил одно. Думать да думать, – не вытерпела Маланиэ и набросилась на Рийко: – А стал бы ты раздумывать, когда бы у тебя на глазах брата убили? Олексея нашего…
Рийко вскочил и возбужденно заходил по избе.
– Вот походи да подумай, – сказал отец.
– Я-то думаю! – Рийко сел обратно за стол.
Разговор принял неприятный оборот, и, чтобы хоть немного разрядить тягостную обстановку, Рийко обратился к матери и спросил, как она собиралась разогнать кочергой Ухтинское правительство.
– Кто это тебе рассказал? – улыбнулась мать. – Было дело. Собиралась, и не раз. Никудышное было правительство. Только врало да народ путало…
– Юрки Лесонен рассказал, – ответил Рийко.
– Где ты видел его?
– Он теперь у нас и за нас.
– Так он у вас? – удивился Васселей. – Ну, а обо мне он ничего не рассказывал?
– Что он мог о тебе рассказать? Ничего.
– Значит, обо мне ему нечего было сказать? Так, так… Ну ладно, раз нечего, так нечего. Скажи-ка мне, Рийко, как брат… Не бойся, я не о том, сколько вас и сколько у вас пушек и пулеметов. Я насчет Карелии. Как вы думаете с ней быть?
– Сперва мы прогоним белых!
– А потом?
– А потом начнем жизнь налаживать. Карелия останется Карелией. Ленин такой указ издал… Карельская Трудовая Коммуна. Так будет называться наша власть. У вас-то хоть об этом знают?
– Вы все знаете, а мы ничего не знаем. Не надо, Рийко, нас за дураков принимать.
– Ну, а знаешь ли ты, Васселей, за кого вы воюете? За финских буржуев. Им хочется кровь пососать из карельского народа, а вы им помогаете. Мало им крови своего народа, мало им финского пота. И еще воюете вы за своих карельских мироедов. Им тоже хочется шкуру драть с карел да с финскими буржуями делить барыши. И чтобы им кланялись, сняв шапку с головы. Вот за что вы воюете.
– А вы?
– А мы – за народ. Чтобы народ сам был себе хозяином. Чтобы власть была у нас, у крестьян и рабочих…
– Говоришь-то ты хорошо, а на деле что получается? Вы ведь тоже убиваете. И рабочих и крестьян…
– Война есть война.
– Давайте, сынки, не будем сегодня говорить о таких делах, – попросила мать.
– Позволь, мама, я скажу, – попросил Васселей. – Вот был у нас один мужик по фамилии Потапов. Он сам от нас ушел. В Руоколахти. Он не хотел воевать и перешел на вашу сторону. А вы что сделали с ним? Сразу же убили.
– Кто тебе сказал, что его убили?
– Мы все знаем. Потапов был мужик, крестьянин. Рабочая, говоришь, власть? Вот Суоминен, финский солдат из рабочих, тоже удрал к вам. Так вы его стали допрашивать, глаза выкололи, потом живот вспороли. Так он и умер. Лучше бы расстреляли сразу. Вот такая у вас власть рабочих и крестьян!
Ошеломленный Рийко смотрел на брата. Неужели он верит всяким россказням?
– Суоминен? – спросила мать. – Уж не тот ли, что у нас жил?
– Тот самый, – подтвердил Васселей.
– А-вой-вой, – запричитала Иро. – Мужик он был хороший, хоть и финн. Убежал, говоришь, к красным? А пошто они его так, горемычного? За что, Рийко?
– Что они у него в животе искали? – спросила маленькая Натси.
– А ты зачем слушаешь? – рассердилась бабушка. – Марш спать…
– Не знаю, что тебе и сказать… – Рийко смотрел на брата с таким видом, словно впервые видел его.
– Не знаешь, а говоришь… Рабоче-крестьянская власть…
– Чего ты к Рийко пристал? – Онтиппа вступился за младшего сына. – На войне всякое случается. Да и не Рийко же это сделал.
– Кто рассказал тебе об этом? – спросил Рийко у брата.
– У нас все знают. На собрании рассказали.
– Прямо-таки на собрании! Ну, дело ясное… А теперь послушайте, что я расскажу.
Рийко рассказал, что случилось с Потаповым и Суоминеном на самом деле. Потапов служит в Красной Армии то ли работает на железной дороге. В любом случае – на свободе. А Суоминена в ноябре Рийко сам видел на одном из собраний. Он даже не в плену.
– Ваш Суоминен как выглядит, опиши. – Васселей пытался припереть брата к стенке.
Рийко рассказал, как выглядел этот финн-перебежчик. На собрании он был в черном костюме. Вид у него очень аккуратный, костюм выглажен, побрит, а светлые волосы причесаны вот как. А сам он очень серьезный, подтянутый…
– Ну конечно, это был он… – подтвердила Анни.
Однако Васселей не хотел уступать.
– А это правда, что ты нам рассказал?
Рийко обиделся:
– Разве я когда-нибудь врал, скажи ему, мама?
Онтиппа пристально посмотрел сперва на одного сына, потом на другого.
– Да, Васселей, ты сейчас поразмысли да послушай. А ты, Рийко, скажи мне, что будет с карелами, которые оказались не на вашей стороне? Вот ты сказал, как обошлись с двумя. А как с остальными? Как с теми, кто сам побоится прийти, кого поймают? Что с ними сделают?
– Кто как себя вел… Кто не виноват, тому ничего не будет. А ты, Васселей, собирайся и айда со мной.
– Иди с ним, Васселей, иди, послушайся меня, – поддержала Рийко Анни.
Она дергала Васселея за рукав, но Васселей молчал и думал. У него даже пот на лбу выступил от этих мучительных раздумий.
– Нет, еще не могу, – наконец выдавил он. – Меня ждут. Товарищ из-за меня может погореть. Не могу сейчас.
– А когда? – умоляла Анни. – Когда сможешь?
– Ты думай, пока не поздно, – заметил Рийко.
– А ты дай человеку подумать. Дело не простое, – вставил отец.
– Обо мне что у вас известно? – спросил Васселей после долгого молчания.
– Что ты воюешь крепко, это известно, – усмехнулся Рийко. – Война есть война, делаешь, что положено. Так что, если ты ни в чем другом не повинен, можешь не бояться. Скажи, ты под каким именем числишься там? – спросил Рийко, глядя Васселею прямо в глаза.
– Там у каждого не одно имя, – Васселей уклонился от ответа.
Опять наступило гнетущее молчание, и опять Маланиэ попыталась направить разговор в иное русло.
– Крыша в хлеву совсем прогнила. Того и гляди, на голову обвалится, – вздохнула она. – Когда же, сынки, вы ее почините?
– До крыши ли нам теперь… – буркнул Васселей.
– Невод совсем разваливается. Придет весна, а нам нечего будет в озеро ставить. Лодки тоже текут. А-вой-вой. Все-то в доме… А вы… вы… – Маланиэ даже всхлипнула.
– Не расстраивайся, мать, – стал успокаивать жену Онтиппа. – Все наладится…
– Васселей, скажи мне одну вещь… Может, ты слышал, – обратился Рийко к брату. – Прошлой весной одного из ваших взяли на границе. Повели его, а он конвоира пырнул ножом. Тоже был карел.
Всмотрись Рийко попристальней в глаза Васселея, он, может быть, и заметил бы, как что-то дрогнуло в них.
– Моего лучшего товарища чуть не убил. С трудом спасли, – продолжал Рийко.
– Бывает, – Васселей разыграл удивление. Потом встал и, не глядя ни на кого, сказал хриплым голосом: – Мне пора!
– Пойдем со мной, – предложил ему Рийко. – Честно расскажешь, где был, что делал… Подумай.
– Поздно мне уже думать. Коли выбрал дорожку, сак идти мне по ней.
– Васселей! – выкрикнула Анни таким истошным голосом, словно ее ударили. И заплакала.
– Ну тогда иди в лес, схоронись в сторожке, покуда все не успокоится, – посоветовал отец.
– Негде мне хорониться, и некуда мне бежать, – ответил Васселей. – Одна у меня дорога.
– Запомни мои слова, – попросил Рийко. – Чем я могу тебе помочь?
– Ничем.
– Ну, тогда я тоже пошел.
Рийко поднялся.
– Да куда вы торопитесь! – стала удерживать их мать. – Когда мы снова увидимся? Может, уж и не доведется совсем повстречаться? Не торопитесь. Побудьте дома.
Но Васселей и Рийко уже одевались. Мать дала каждому по узелку.
– Вот по рыбнику каждому. А патроны тоже тут. Да хранит вас господь.
Маланиэ подошла к иконе.
– Господи милостивый, кормилец ты наш! Береги моих сыновей! Помоги красным, защити моего младшенького. Пособи белым, спаси моего сына Васселея…
«Мама есть мама!» – улыбнулся Васселей.
Онтиппа принес винтовки. Дал Рийко винтовку. Тот осмотрел ее и вернул. Взял свою. Обе винтовки были русские трехлинейные. Подавая оружие Васселею, отец сказал:
– Выбрось ты ее…
Васселей ничего не ответил.
Анни бросилась ему на шею, заголосила:
– Когда же мы теперь увидимся?
– Не спрашивай… Ничего не говори, – Васселей крепко прижал ее к груди, потом взял на руки сына.
Анни легла на лавку и заплакала навзрыд.
– А ты, Рийко, когда придешь? – спросила мать.
Рийко хотел было сказать, что придет он уже теперь после войны, потому что их переводят на другой участок фронта, под Коккосалми, но при Васселее ничего говорить не стал.
Братья вышли вместе, во дворе попрощались с отцом и матерью. Васселей протянул руку Рийко.
– Вот когда все хорошо обдумаешь и встретимся по-другому, тогда я тебе пожму руку. А сейчас не могу! – сказал Рийко.
Васселей надел лыжи, оттолкнулся палками и покатил под гору, к озеру. Рийко направился в другую сторону, через поле к лесу. Отойдя немного, братья одновременно оглянулись. Между ними стояли отец и мать.
Разгулялась такая пурга, что облепленный снегом человек среди этой белой круговерти, казалось, шел не по земле, а медленно плыл по воздуху. Хотя у Маланиэ и были широкие лыжи, все же передвигалась она с трудом. За собой Маланиэ тащила санки, установленные также на широких лыжах. Мешок, лежавший на санках, замело снегом, и со стороны казалось, будто везет Маланиэ груду снега. Ветер тотчас же заносил следы. Такая погода устраивала Маланиэ.
В деревню пришли белые, и Маланиэ решила припрятать мешок ячменя в лесу. Васселея среди пришедших солдат не было. Он прислал записку, которую Анни сумела прочитать по слогам. В своей записке он даже не сообщил, куда их перевели. Так что и родная мать не узнает, где похоронен ее сын, ежели такая беда случится. Правда, вчера, готовя ужин, Маланиэ краем уха услышала разговор финских солдат. Финны говорили о каком-то бое, который должен быть у Коккосалми. И еще они говорили, что, мол, пусть карелы сами воюют. Наверно, и Васселея они туда же отправили, в Коккосалми. Но Маланиэ была полна решимости спасти сына. Нет, не отдаст она своего среднего косой, будет, и денно и нощно молиться, чтобы господь уберег его…
Народ из деревни начали силком отправлять в Финляндию. Почти всех коров позабирали. Только у них ничего не взяли, да из дому тоже пока не гнали. То ли господь им помогал, то ли бумажка, которую им дало начальство Васселея. А в бумажке говорилось, что в этом доме нельзя ничего забирать и хозяев трогать тоже нельзя. Лежала эта охранная грамота на полочке за иконой, за которой хранилась еще и другая бумага. Она тоже была с печатью, но ее дало начальство Рийко. В ней красным строго-настрого наказывали не обижать ничем семью красногвардейца Григория Антипова. Маланиэ сама читать не умела, но помнила, что бумажка, что с правой стороны – за Рийко, а слева – за Васселея. Только бы не перепутать, показать правильную бумагу.
Однако в глубине души Маланиэ не очень надеялась на бумажки. Бумага, она и есть бумага, силы в ней мало. И всевышнему тоже за всем не углядеть. Не зря и говорится: на бога надейся, а сам не плошай. Поэтому она сегодня и поднялась спозаранку, пробралась, пока еще темно было, в ригу, выкопала из-под соломы мешок с ячменем, положила на санки и повезла в лес…
Маланиэ больше всего встревожило то, что среди белых, пришедших в деревню, не было ни одного карела. Все они были финны. Все в новеньких мундирах, в белоснежных ушанках. Видно было, что они еще не воевали. Зато они были герои, когда начали шарить по амбарам да чуланам да на людей покрикивать. А когда Маланиэ показала им бумажку, что за Васселея дали, глядели они на нее волком, но все-таки побоялись, ничего в их доме не тронули. Только долго ли они ее бояться будут? Когда есть захочется, ведь одной бумажкой не будешь сыт.
Мысли Маланиэ метались так же беспорядочно, как и крутящийся на ветру снег вокруг нее. Почему Васселей должен идти брать Кестеньгу, смерть свою там искать? Кестеньга-то свое село, и люди там живут свои. Однажды по пути в Кереть Маланиэ ночевала там. Совсем недавно это было. Тогда не нужно было ни воевать, ни кровь проливать за Кестеньгу. Добрые люди натопили им, незнакомым путникам, баню, согрели самовар, молоком и рыбой накормили да спать в тепле уложили…
Место, где Маланиэ решила спрятать мешок ячменя, было не так уж далеко от деревни, но она была уверена, что ячмень никто не найдет, пусть хоть со всего мира войско соберут и ищут. Даже бог и тот, наверно, этого места не знает. Среди большого болота прячется озерко, а на том озерке островок, маленький и скалистый. Зимой так снегом засыпает, что не знаешь, где озеро и где островок, все ровно и гладко, все одно болото. Маланиэ сама находила островок лишь по корявой сосенке, высотой в сажень. Сосенка была приметная, вершину ее обломило ветром, и рос вместо нее толстый, скрученный сук. Даже летом с берега озера посторонний бы не увидел, что посредине острова среди плоских скал имеется глубокая расщелина, в которой стоит крохотный, сложенный из сухостоя, сарайчик. Сарайчик этот соорудил Онтиппа еще в молодые годы, когда они с Маланиэ приходили сюда на рыбалку. Сарайчик и был рассчитан на двоих, и тогда им вдвоем было так хорошо… Потом об этом сарае они забыли. Лишь в начале войны Онтиппа, случайно заглянув на островок, обнаружил, что сарайчик все еще не развалился. Правда, жить в нем было нельзя; когда они с Васселеем прятались в лесу, им пришлось подыскать другое убежище. Но устроить тайник в сарае было можно. Поэтому в сарайчике и сейчас стоял окованный сундук, в котором хранилась одежда получше, посуда и лезвия кос. А на черный день припасен ушат с соленой рыбой.
Добравшись до сосенки, Маланиэ не увидела ни скалы, ни сарая в расщелине ее. Чуть возвышался обычный сугроб, какой ветер может намести в любом месте. Здесь могла пройти хоть вся финская армия, и никому бы в голову не пришло, что тут спрятан сундук с добром и ушат с рыбой. Но Маланиэ сумела безошибочно найти нужное место и, просунув руку в сугроб, быстро нашла лопату, стоявшую у входа в сарай. Вытащив ее, она принялась разгребать снег.
Как уютно, как тихо было в сарайчике! После шальной метели здесь казалось теплее, чем дома. Сундук и ушат оказались на своем месте. Маланиэ села на сундук. «Если бы здесь можно было поместиться всей семьей….» Маланиэ размечталась, даже слезы на глазах выступили от приятных воспоминаний. Вокруг – и в лесу, и в деревне – бесновалась метель, буйствовал ветер, трещал мороз. А еще страшнее и громче, чем треск мороза, был треск выстрелов. Люди точно звери выслеживали друг друга. Лилась кровь, горели деревни. А здесь, в этой расщелине, царил мир и покой. К тому же можно было затопить и каменку, стало бы тепло. В углу лежали сухие дрова, были спички и соль. Но Маланиэ не могла задерживаться. На душе у нее было неспокойно. Она достала из-под шубы бутылку молока, выбрала из кадушки замерзшую рыбину и стала обедать. Был у нее с собой и кусок хлеба, но его она решила не трогать и принести обратно домой. Пусть уж лучше детишки съедят. Приглядывая место для мешка, Маланиэ заметила, что под настланным на полу камышом появилась наледь. Значит, сюда стекает вода. Ячмень здесь оставлять нельзя. Да и сани сюда не поместятся, длинные они.
Подняв сундук с одеждой повыше на кадку, чтобы он не подмок, Маланиэ закрыла вход в сарайчик и забросала расщелину снегом. Более тщательно замести следы ее пребывания здесь она предоставила метели. Потом она нашла среди скал такое углубление, в котором вода не должна была собираться даже в дождь, и спрятала санки с мешком.
Когда Маланиэ пошла обратно, уже начало темнеть.
Вдруг перед ней откуда-то появился лось.
«Был бы здесь Онтиппа с ружьем, мяса надолго бы хватило», – мелькнула мысль, но тут же Маланиэ устыдилась этой мысли: это был не лось, а лосиха, из-за спины которой с любопытством выглядывал симпатичный лосенок, такой же светлой масти, как и мать, пожалуй даже посветлее, только мордочка была чернее. Они остановились друг против друга. Лосиха невозмутимо смотрела на Маланиэ, а Маланиэ, улыбаясь, разглядывала это семейство. «Почему лосенок такой маленький? – удивлялась она. – Какой-то недомерок. Видно, и в природе такое бывает…»
– Ну, уходи, уходи отсюда. Теперь на белом свете стало слишком много ружей, – сказала Маланиэ лосихе. И ей показалось, что лосиха поняла ее слова, потому что свернула с дороги. Но до лосенка страшный смысл этих слов не дошел, он остался стоять, разглядывая стоящего перед ним снежного человека.
Лосиха вернулась, толкнула мордой лосенка в зад. Но лосенок ее не послушался. Тогда она куснула его за загривок и, подталкивая мордой, погнала упирающегося лосенка в лес.
– Так его, неслуха, – посоветовала Маланиэ. – Дай ему по попке, негоднику.
Метель усилилась, и стало совсем темно. Но деревня была близко.
– Стой! Кто идет?
За деревом стоял молодой солдат в белом халате.
– Убери ты свою пищаль, – проворчала Маланиэ. – Кто я – все знают, а вот кто ты и зачем ты тут стоишь – никому не ведомо.
– Я тебя спрашиваю, кто ты и откуда идешь. Отвечай, а то стрелять буду.
– Стреляй, стреляй, сынок. Это вы умеете.
– Ладно, не пугай бабку! – Из-за заснеженных кустов вышел второй солдат, постарше годами, и пригнул к земле направленный на Маланиэ ствол винтовки. Маланиэ он сказал: – Мы с бабами не воюем. Но если тебя подослали красные, то пеняй на себя. Пошли в деревню, там поглядим.
Маланиэ привели в ее собственный дом. Изба была полна финских солдат. Дети забились на печь, невесток заставили готовить еду на солдат, видимо только что пришедших в деревню.
