Текст книги "Римский сад"

Автор книги: Антонелла Латтанци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

13

– Покатаемся на велосипедах по кварталу, а? Что скажешь, детка?

– Да-а-а! – крикнула Анджела, хлопая в ладоши.

Она встала на цыпочки и попыталась открыть дверь лимонно-желтого сарайчика. В нем хранились велосипеды, ролики, скейтборды и другие громоздкие предметы, которые жильцы не хотели держать дома или считали неудобным каждый раз таскать туда-обратно из квартиры.

«Как удобно», – подумала Франческа и улыбнулась.

Сарай даже не запирали. Никому здесь не пришло бы в голову украсть что-то у соседа.

Солнце стояло уже высоко, но грело приятно. В то утро Франческа проснулась в ясном сознании и, впервые за долгое время, в хорошем настроении. Девочки вели себя хорошо, были послушными, даже забавными. Идея просто наслаждаться их скоротечным, прекрасным детством приносила радость. Сколько раз друзья с детьми постарше говорили ей: наслаждайся этими моментами, ты будешь ужасно по ним скучать. И ей снова захотелось насладиться ими. Даже двор казался ей другим, даже жильцы. Только гляньте, что способен сотворить маленький стресс, сказала она себе. Но теперь все кончено. Я в порядке. Образ обнаженного Фабрицио в окне вернулся к ней, и она чуть не утонула в нем. Я знаю почти всех жильцов, это правда, но я ничего не знаю о Фабрицио. Это была приятная мысль.

Что, если Фабрицио действительно ее видел? В каком ужасном свете она себя выставила, ей было страшно стыдно, но где-то в душе таилась надежда (может, он увидел меня… может, увидел меня и не подумал, что я уродливая, может, увидел и подумал… ее сердце колотилось), а затем еще одна мысль, какое-то застенчивое разочарование: нет, он меня не видел, совсем не видел, и все это происходит только в моей голове. Но воспоминания об этом моменте не переставали всплывать такие теплые. Она собиралась сохранить все так: не много эмоций, маленький секрет. Невинный секрет.

Она попыталась помочь Анджеле открыть дверь сарая.

– Я сама, – сосредоточенно сказала девочка.

Франческу умилило желание дочери поскорее вырасти.

– Давай, ты сможешь, – подбодрила она ее. Эмма улыбнулась и сильнее завозилась в своем слинге.

После нескольких попыток Анджеле удалось открыть дверь. Все трое вскрикнули от радости. Они вошли в сарай. Его недавно красили, стены оказались желтые не только снаружи, но и внутри, высоко, почти под потолком, для освещения – несколько маленьких окошек. Лучи солнца мягко проникали внутрь. Все было аккуратно, почти сверкало чистотой. Приятно. Жильцы хотели, чтобы все было идеально. А заботится об этом, как всегда, Вито.

Франческа остановилась сразу за порогом, чтобы найти шлем дочери и убрать чемоданы, которые принесла из дома. Анджела прошла мимо ряда ящиков и металлических полок, стремясь побыстрее добраться до своего бело-розового велосипеда.

– Мама, тут Бирилло! – радостно крикнула она из глубины сарая. – Ты взяла ошейник?

– Да, дорогая. Сейчас принесу тебе.

В школе Анджела сделала для Бирилло картонный ошейник. Аккуратно вырезала и написала на нем какие-то корявые буквы, которые должны были обозначать его имя. Франческа надеялась, что захватила поделку. Она перерыла всю сумку, но ничего похожего не попадалось. Теперь Анджела наверняка разрыдается. Она продолжала искать, и как по волшебству – вот он, ошейник.

– Аристокот! – снова донесся до нее голос Анджелы. – Темно, мама, ты идешь? Я должна надеть ему ошейник!

– А вот и я, – Франческа нашла шлем дочери и присоединилась к ней. – Идем к Бирилло.

Эмма, услышав это имя, стала крутить головкой с широко раскрытыми, полными любопытства глазами.

Котенок лежал в уединении в тени металлических стеллажей с полками, на которых аккуратными рядами хранились вещи жильцов. Он был таким маленьким. Как ее дочь, как ее дочери. Такой невинный.

Ободренная присутствием матери Анджела восторженно бросилась к котенку. Котенок, котенок два, котенок три. Она была ужасно счастлива. Франческа посмотрела на нее. И при виде сияющей – от такой малости – Анджелы неделями истязавшая ее головная боль вдруг исчезла. В голове больше не крутились темные мысли, отравлявшие каждый день, черная липкая патока, которая не позволяла Франческе думать, о чем хотелось, заставляла забыть обо всем, что она сделала, омрачала самые дорогие воспоминания. У тебя есть муж, которого ты любишь, две прекрасные девочки. Все отлично. Она вздохнула, и ее грудь наполнилась теплом. Вот это и называется счастьем? Его могут подарить вот такие мелочи? Очевидно, да. Ей просто нужно научиться жить иначе. По-новому. Солнце сияло, оно ждало их там, скоро наступит лето, Массимо возьмет отпуск, и они все снова будут вместе. Франческа улыбнулась, и сарай, двор, и все здание улыбнулись ей в ответ: вот и вы, наконец-то.

После поездки по кварталу на велосипедах, Франческа сразу начнет рисовать – не совсем сразу, конечно, после того, как закончит с домашними делами. Вдруг у нее возникло безумное желание рисовать, появилось столько идей. Она закончит книгу через несколько недель. Эмма хихикнула, играя с волосами матери.

– Во-сы, – сказала она. Малышка говорила все лучше и лучше. Это было заметно даже соседям.

Франческа собиралась ей что-то сказать, когда…

– Мама? – это Анджела позвала ее, она наклонилась погладить котенка.

– Что такое, дорогая?

– Мама, почему Аристокот не храпит, он меня больше не любит? – маленькая девочка прилегла рядом с котенком и гладила его.

– Он спит, разве ты не видишь? Хватит, не мешай ему. Он маленький, ему нужно поспать. Как Эмме, да? Маленьким нужно много спать, потому что им нужно расти. Оставь его в покое, вернешься и поиграешь потом.

– Мама, – Анджела легонько встряхнула котенка. – Давай отнесем его на солнышко, здесь холодно.

– Ну нет, ему не холодно, он выбрал место… – Франческа подошла к коту. И только тогда увидела.

Кот валялся на сером полу – жесткий, твердый.

Его рот был широко открыт в беззвучном вопле ужаса.

Глаза застыли в гримасе боли. Язык – твердый – свисает изо рта. Тельце перекручено, голова в неестественном положении, повернута к хвосту. То, что под ним, было не тенью полки, как Франческе показалось издалека, а лужей крови. Она вытекла из-под маленького тельца, красная, такая темная, что казалась черной. Запекшаяся. И Анджела лежала рядом с котенком. В крови?

Кто-то свернул животному шею. С такой силой (с такой жестокостью), что разорвал горло. Из раны проступило темно-красное волокнистое вещество. Но это еще не все. Еще была рана на животе. Дыра, проделанная с дикой яростью, рвущимся безумием, кажется, голыми руками. Из этой дыры вывалились кишки. Франческа замерла.

Ноги командовали ей отступить, бежать, спасаться, какой ужас, беги. Но она была матерью, а матери сначала спасают своих детей. Матери никогда не убегают.

Она подавила крик. Натянула на лицо маску, которую надевают все хорошие матери (сердце колотилось в горле – горло разорвано), когда им приходится убеждать маленьких детей, что все в порядке. Анджела, должно быть, не знала, что она гладила мертвого котенка (она испачкалась в крови? Где она испачкалась? Как девочка ничего не заметила? Не заметила, что лежит рядом с мертвой зверюшкой).

– Тут мокро, – озадаченно сказала Анджела. – Мама, вот тут…

(Торопись! чего ты застыла? поспеши!) Она подхватила дочь на руки.

Постаралась не выглядеть взволнованной, выглядеть как спокойная рассудительная мать, мать, которая всегда улыбается.

– Идем! – сказала она и засмеялась.

Анджела сопротивлялась. И да, кровь была. Эта мертвая кровь коснулась ее ребенка. Она испачкала ей щеку и одежду. Анджела не должна была заметить (поторопись). У Франчески подкосились ноги. Повсюду была кровь. Ей хотелось закричать. Она хотела спастись.

– Я хочу Аристокота-а-а! – маленькая девочка пиналась.

Франческа – Анджела на руках, Эмма в слинге – пыталась увести из сарая дочерей, скорее, как можно скорее.

– А может, мы пойдем и выпьем вкусного сока? Что скажешь? Потом соберем пазл или, если хочешь, почитаем «Машу и Медведя». Или «Робин Гуда». Хочешь, посмотрим «Робин Гуда»?

Франческа улыбалась, смеялась и не сбавляла шага и наконец сумела выбежать из сарая во двор, вся в поту, стараясь не дрожать, а «Маша и Медведь» вместе с «Робин Гудом» и соком убедили Анджелу идти домой.

Как ей хотелось позвонить своей матери. Мама, почему я не вижу тебя в своих воспоминаниях? Мам, что мне делать?

И этот кот, этот котенок, такой милый, такой маленький, как ее дочери, этот котенок (это ты, это твоя вина, ты назвала его глупым котом, ты думала, что ненавидишь его, это ты, ты, ты, корень зла). Что с ним случилось? Кто мог сотворить такую ужасную вещь? (Котенок, мой котенок, мой аристокотенок зарезан и выпотрошен, знаешь, в детстве у меня был котенок, зарезанный и выпотрошенный котенок.)

Она убегала, спотыкаясь, вся в поту, сбитая с толку – матери никогда не бывают сбиты с толку, мою мать никто и ничто не могли сбить с толку, моя мать внушала чувство безопасности, приди в себя, приди в себя ради дочери, приди в себя ради дочерей, – но не могла не оглянуться. Чтобы в последний раз взглянуть на этого котенка. Мой выпотрошенный мертвый котенок, мой маленький-маленький Бирилло.

Желтый сарай с распахнутыми настежь дверями таил в себе ужас. Оставаясь при этом таким сияющим, чистым, опрятным. Счастливым, как всегда.

14

– Его убили.

Так сказала беременная женщина, Микела Нобиле. Так сказал ее муж Лука, добрый и симпатичный мужчина. Так сказала синьора Руссо, жена известного актера. Так сказали спортсмены, семья Сенигал-лиа. Так сказали бабушка и дедушка Терезы. А еще Карло, и его мать, и другие люди, которых Франческа теперь знала хотя бы в лицо. В зал собраний пришли все жильцы. Только Колетт хранила молчание, казалось, она впервые хочет остаться в стороне. Но ее пронзительные глаза, замечавшие все на свете, говорили совсем о другом. Она молча восседала на стуле, как на троне, такая непостижимая. Королева, которая могла быть великодушной или жестокой.

Не хватало только Фабрицио.

Было слышно, как звуки виолончели на верхнем этаже вибрируют и беспрепятственно летят над двором. Франческа перестала слушать голоса окружавших ее людей. Музыка сперва была хрупкой, затем окрепла, отступила на шаг, потом проникла внутрь нее, закрутилась вихрем и постепенно успокоилась. Франческе захотелось оказаться в доме, в его четырех стенах, смотреть на девочек, рисовать и слушать эту музыку. Зачем нужно это собрание – поговорить о мертвом котенке? Это только напугало ее еще больше. Откуда этот страх? К сожалению, бывает, что кто-то не любит дворовых животных и совершает ужасные поступки. Ты должна осуждать злодея.

А не бояться. Этот дом сделал тебя такой мягкой? (ты понимаешь, что с ним сделали? как его убили?) Анджела сидит на полу у ее ног и торопливым шепотом говорит с Синьором Пеппе, своим плюшевым мишкой. Эмма пытается поучаствовать в игре сестры, но та не слушает, Дьявол безжизненно валяется рядом. Франческа посмотрела на своих дочерей – такие беззащитные. Такие невинные.

В панике, пытаясь спасти себя и девочек, она позвонила Массимо и все ему рассказала. Муж позволил ей выговориться, задавал правильные вопросы, произносил правильные слова. Да. Все правильно.

Но было ясно, что он сразу отвлекся, думал о чем-то другом, толком не расслышал ни слова; двухминутный телефонный разговор был лишь уступкой ноющей нервной жене. И она все еще говорила – пошла третья минута, – когда Массимо прервал ее:

– Прости, Фра, меня зовут, очень жаль, мне пора идти. Я перезвоню тебе, о’кей? Скоро.

О’кей. Но он так и не перезвонил. Меня кто-нибудь слышит?

Она огляделась. Тут собрались все жильцы. Они казались ей сектой (это слово уже приходило ей на ум, но она не решалась произнести его даже мысленно).

Почему никто не упомянул о пожарах? Почему никто, хотя она несколько недель подряд всех расспрашивала, почему никто ни разу не ответил ей, когда она спрашивала об этих страшных пожарах? Сначала пожары, теперь кот. Это не просто мое воображение. Это не только в моей голове. Что-то происходит на самом деле. Решено: она задаст этот вопрос. Она обо всем расскажет. («Да, но, – прозвучал в ее голове подлый голосок, по-змеиному скользкий, как у сэра Хисса из “Робин Гуда”, – правда и то, что ты ненавидела этого кота. Что, если жильцы каким-то образом узнают об этом?» Но откуда они могут знать? «Нет, ты права, они ничего не знают. Но если предположить обратное? Подумай, они непременно обвинят тебя». Я не имею к этому никакого отношения! «Ты уверена?» Да. «Уверена?») А еще была та тень во дворе и шум ночью, но как доказать, что Франческе не пригрезилось ни то ни другое? Можно ли рассказать об этом, или остальные будут шептаться: «Она сумасшедшая, сумасшедшая, сумасшедшая…»?

Ладно. Она ничего не скажет. Она сюда совсем недавно переехала. Но, в конце концов, кто-то должен сказать об ужасающих странностях, ведь умолчать невозможно. Она смотрела на соседей, на каждого по очереди. Скажите что-нибудь, скажите! На мгновение воцарилась тишина, будто все прислушивались к ее мыслям. Потом Микела Нобиле, положив руки на свой животик, расплакалась:

– Бедный Бирилло… Кто мог такое с ним сотворить?

Карло поднял голову, будто собираясь что-то произнести. Франческа насторожилась. Но прежде чем парень открыл рот, консьерж Вито откашлялся и ласково, со своей обычной улыбкой сказал:

– Это был котенок, синьора Нобиле. Котята порой гибнут. Их может сбить машина, а потом они приходят домой умирать. Не волнуйтесь, мы с женой позаботимся обо всем в этом дворе.

Все посмотрели на него и закивали, благодарные этому спокойному, обнадеживающему голосу уверенного в себе человека.

– Но его зарезали! Это был кот наших детей, а теперь он мертв. Его убили! – Микела Нобиле встала с места.

Вито подошел к ней, такой понимающий, посмотрел по-отечески.

– Мне очень жаль, синьора.

– Успокойся, Микела. Вито прав. Успокойся, ну, – ее муж Лука с усеянным веснушками лицом, плотный галстук стягивает шею, заставил женщину сесть.

Консьержка пристально наблюдала за жильцами из-за спины своего мужа.

– Разве это не он убирает в сарае? – Микела медленно, слабеющей рукой указала на консьержа. – Почему он ничего не заметил?

Жильцы загудели.

– Дорогие мои. Успокойтесь. – Все повернулись. Это был голос Колетт. Ее французский акцент властно взвился над их головами. – Вито правильно сказал. Мы знаем, что он для нас делает. Больше, чем должен. Сколько раз он приглядывал за нашими детьми? Могли бы мы отпустить их спокойно играть во дворе, если бы не знали, что он там, у ворот, наш неутомимый страж? Микела, милая, – она с улыбкой посмотрела на синьору Нобиле, – ты права. Может, нашего котика не сбила машина. Может, кто-то причинил ему зло. Но Вито тоже прав, – она окинула взглядом всех собравшихся. – Может, бедный Бирилло пострадал где-то в другом месте, а потом пришел домой умирать. От всего сердца я прошу каждого из вас задуматься: даже при всей преданности делу, при всей своей заботливости, как мог Вито этому помешать? – Она спокойно сложила руки на коленях. Голубые вены были прелестны. – Вито защищает наш двор. Но он не провидец. Как он мог знать, что происходит с маленьким Бирилло за воротами? – Все взгляды были прикованы к царственной пожилой даме. – Давайте не позволим зерну страха, посеянному кем-то извне, проникнуть в наш рай. Упасть между нами.

Она говорила как по писаному. Все снова повернулись к Вито. До этого жильцы заглядывали в рот Колетт, теперь ждали речи консьержа. И он открыл рот и начал успокаивать их, утешать, а они желали еще, еще. Кто знает, как долго это продлится. Франческа съежилась, молча взяла девочек и медленно начала выбираться из толпы. Я хочу домой.

– Франческа, – властный окрик Колетт, до времени скрытый милым старушечьим голоском, хлыстом стегнул ее по спине. – Франческа, – повторила Колетт, как приказ, тем же сладким, почти слащавым тоном, и буква «р» прокатилась в воздухе громовым раскатом. – Куда ты идешь, Франческа?

И она улыбнулась. Она улыбалась как ведьма.

Франческа, застигнутая на месте преступления, обернулась. Крепко стиснула кулаки (они думают, что это я? потому что я не одна из них, а пришлая?).

– Колетт, извини, все извините меня, – пробормотала она (что с тобой? кто для тебя эти люди? никто! просто уходи, и все). – Мне нужно подняться наверх, простите, Ацджела… Эмма… – она, запинаясь, указала на девочек. А потом убежала, ничего не объяснив.

По крайней мере пятьдесят пар широко раскрытых глаз проводили ее пристальными взглядами, проникавшими даже сквозь стены (нуокно купить занавески, нужно опустить жалюзи), проникавшими прямо в нее. Эти глаза видели всё и всегда, их владельцы всё знали, никогда не переставали видеть, знать. Даже то, чего еще не знал ты сам.

Она поднялась на свой этаж запыхавшись, в диком ужасе (но отчего? кто вселил такой страх? успокойся). Впустила девочек в дом. Анджела прошла в гостиную и включила телевизор. Эмма увлеченно играла в коляске с Дьяволом. И снова Франческа услышала звуки виолончели. Она не удержалась, вышла на лестничную площадку. Громкая музыка бурлила рекой. Она отдавалась у Франчески в животе, в сердце, в голове. Поднималась, росла, кружила ее, будто в танце, потную, задыхающуюся. Понемногу под звуки этой мелодии ужас начал отступать.

Она закрыла глаза. Задержалась на несколько секунд в этой музыке.

Положила руку на стену рядом с дверью Фабрицио, а затем, почти не осознавая этого, на саму дверь (что ты делаешь? он может открыть ее в любой момент. «Не бойся, Франческа, отдохни здесь, отдохни, тебе это нужно», – сказал ей другой голос). Дверь Фабрицио вибрировала, словно музыка была чем-то живым, сильным. Дыхание Франчески выровнялось, и какое-то тепло, чудесное изумление охватило все ее тело. Накатила слабость.

Она не открывала глаза. Что это за музыка? Кто этот загадочный человек, так не похожий на других? Эти мысли остались, даже когда музыка стихла.

В квартире Фабрицио раздался шум, словно кто-то приближался к двери.

Франческа быстро убрала руку и приготовилась убежать. А потом не устояла, снова положила руку на деревянную дверь. Прислушалась. Ей показалось, что она почувствовала чье-то присутствие с той стороны. Подождала немного. Снова шум, ей показалось, что дверь вот-вот откроется. Она быстро отошла, поспешила к себе домой, закрыла за собой дверь, задыхающаяся, потрясенная.

Она внутри.

– Мама, – улыбнулась Эмма, протянув ей Дьявола.

Что я делаю?

Что ты делаешь! Франческа, приди в себя. Я все исправлю, все снова будет идеально, моя семья будет идеальной. Даже если придется навязать это Массимо силой.

Она отряхнула одежду, будто бежала под дождем бог весть из чего и какая-то жидкость попала ей на кожу, на лицо, в ее материнское сознание. На ее тело.

15

 Несколько часов спустя Франческа стояла посреди кухни с горящими глазами.

– Ей-богу, у тебя две маленькие дочери. Две дочурки! Почему, когда я рассказывала тебе, что случилось, ты меня даже не слушал? Ты думаешь, я дура и не понимаю, когда ты меня не слушаешь. «Я перезвоню тебе, Фра», – сказал ты мне, но так и не перезвонил. Что у тебя в голове? Кем ты, черт возьми, стал? Раньше такого никогда бы не случилось? – последняя фраза намеренно вышла тихо, так чтобы потеряться за шумом готовки.

– Франческа, успокойся, это плохо, но никакой опасности нет, это просто котенок, – сказал Массимо, пытаясь ее утихомирить.

– Нет, я не успокоюсь, дело не в том, что я должна успокоиться, а в том, чтобы ты, черт возьми, принимал участие в жизни семьи. Ты их отец, ты должен быть рядом, когда нужна твоя помощь. Когда им страшно. Ты хоть представляешь, как Анджела любила этого кота? А? Отвечай, черт возьми, – но она не позволила мужу ответить. – Нет, ты не знаешь, тебя здесь не бывает, ты больше ничего не знаешь!

Из ее души рвался этот истерический крик, и она никак не могла остановиться. Эмма, сидя на цветном ковре в гостиной, играла на маленьких игрушечных барабанах (этот шум проникал Франческе в голову), Анджела рисовала и сосредоточенно пыталась написать свое имя. Свое имя и имя своего котенка (выпотрошенного), маленького Аристокота Бирилло.

– Франческа, – Массимо подошел к ней. – Не думаю, что девочки так уж напуганы. Ты очень хорошо справилась, позаботилась, чтобы они ничего не заметили. А теперь я скажу тебе кое-что, только не сердись. Всего одно, хорошо? Может, это ты испугалась? Ты, а не они?

– Какого хрена ты такое спрашиваешь? Конечно, я испугалась. У нас во дворе выпотрошили кошку, если б ты только видел… насколько это ужасно. Мне было страшно, и я попыталась поговорить со своим мужем, чтобы понять, как поступить с девочками. Вместо этого мне пришлось взять их обеих на собрание. Где я могла их оставить? Дома? Одних? А? Они всё слышали. Ты не представляешь, как они расстроены. Ты ни хрена не знаешь.

– Я готова к школе для больших! – закричала Анджела из другой комнаты. Массимо посмотрел на Франческу, как бы говоря: вот видишь? – Я расту с каждым днем, разве вы не видите, как я расту? – дочь орала во все горло, ожидая ответной радости от родителей.

– Успокойся, – Массимо подошел к Франческе и попытался обнять ее со спины, пока она возилась с ужином. – Мне жаль, что ты испугалась.

Франческа передала ему тарелку для Анджелы, наполненную пастой с помидорами. Она смягчилась. Посмотрела на мужа с нескрываемой грустью и тихо сказала:

– Иди к своей дочери и объясни ей, что ее Бирилло больше нет. Я не могу этого сделать.

Позже Анджела спала, обнимая отца, который пообещал полежать с ней в кроватке, «пока ты не уснешь, дорогая», а затем заснул рядом. Франческа стояла и смотрела на них, на отца и дочь, смотрела на них обоих, как и много раз до этого, и знала, что их магический круг существует только для них двоих. Но сегодня вечером она почувствовала благодарность за то, что он вообще существует. В полумраке Свинка Пеппа сияла милосердным светом.

Она проснулась посреди ночи. Это было радостное пробуждение. Образ мертвого котенка покинул ее мысли. Эта картинка и ужасное чувство, способные в любой момент наполнить ее сон, внезапно растворились в одно мгновение. Исчезли. Массимо обнял ее в темноте, медленно погладил.

И она так хорошо знала эти руки. Франческа вздохнула. Лунный свет – чистый, текучий, как на картине – заливал комнату. Массимо коснулся ее головы, шеи, спины. Он знал, что она проснулась, чувствовал это. Она взяла его за руку. Закрыла глаза. Он снова принялся ласкать ее. Его голос звучал тихо.

– Мне очень жаль. Ты права. Прости, любимая, я оставил тебя одну. На все это время. – Она не возражала: да-да, ей померещилось, он всегда был тут, всегда рядом, и всегда будет, они всегда будут вместе. – Когда ты позвонила мне сегодня, я правда очень торопился. Это потому, что у нас полно дедлайнов, проектов, которые нужно проверить, исправить и переделать. Мы не можем ошибиться. Я не могу, – он провел рукой по ее волосам. – Но ты права, есть вещи поважнее. И самое главное – это ты. Все изменится, я приложу все усилия, обещаю, не стану столько взваливать на себя, все станет как прежде, – прошептал он, поглаживая ее.

Она повернулась, он коснулся ее лба, ее глаз, ее губ и посмотрел на нее. Она хорошо знала этот сияющий взгляд.

У нее всегда кружилась голова, когда он смотрел на нее так, словно становился воплощением желания. И всегда желал только ее. Смотри на меня. Всегда смотри на меня вот так. (Как она могла подглядывать за тем незнакомым мужчиной? Ее место здесь, всегда было и всегда будет.) Они поцеловались. Он коснулся ее шеи, груди под майкой, живота, провел рукой по ее трусикам. Она вздохнула, прижалась к нему всем телом, почувствовала, как его твердый член прижимается к ней, еще вздохнула и издала легкий стон. Как я скучала по тебе. Она провела рукой по его груди, по животу, ниже. Ощутила его снова, ярче. Их дыхание стало глубже, прерывистей.

Она стянула с него трусы и почувствовала, как закружилась голова. Массимо лежал рядом – вот оно, его прекрасное тело. Он снова посмотрел на нее так. У нее перехватило дыхание Он целовал ее шею, грудь, ниже, ниже, она дышала все быстрее и быстрее, и она знала, она ждала, и он целовал ее все сильнее и сильнее, в живот, ниже. Она ловила ртом воздух, он стянул с нее трусики, прижался губами к ее коже, она что-то сказала, но не знала – что. Он прижался губами к ней, оказавшись в ней, под трусиками, замер так, губы на ее коже, и все стало восхитительным.