Текст книги "Римский сад"

Автор книги: Антонелла Латтанци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Тирли-тирли, трули-трули…

Он повернулся к ним? Сейчас бросится на нее и девочек? И все кончится. И во всем, во всем, во всем виновата она, виновата Франческа. Такой расплывчатый, он был демоном.

Он стоял на месте бесконечно долго. Затем, как если бы на мгновение вернулся «мальчик, замечательный мальчик, который заботится о наших детях», сказал голосом, полным боли:

– Она любила меня.

…что за чудный день.

Голос его дрожал, он говорил как взрослый человек, потерявший все:

– Я ничего не сделал твоим дочерям. И никакой другой маленькой девочке. Клянусь тебе, Франческа. Клянусь моей Терезой.

Тирли-тирли, трули-тру ли…

И, порождение тьмы, Карло вошел в коридор и двинулся по нему громадными, гудящими шагами. …что за чудный день.

Было слышно, как открылась дверь.

6

Виале Азиа, 48, Рим, ЭУР.

– Быстро, как можно быстрее, – прошептала она таксисту, приблизившись к его уху, чтобы не услышали девочки. Словно шептала что-то чувственное, но подгонял ее ужас.

Эмму Франческа все это время держала на руках – пятнадцать бесконечных минут, – неизвестно, поняла ли девочка, что произошло. И, наверное, что-то говорила детям, успокаивая их, но не помнила ни собственные слова, ни интонации. Но сейчас девочки казались умиротворенными. Рим проплывал за окнами такси, и они с одинаковым выраженим на личиках смотрели на него, как если бы внезапно стали одним человеком. Но разве две сестры – это не один человек? Они пришли в этот мир из одного источника, они дышали одним воздухом в одной комнате, играли и спали вместе, вместе плескались в ванне, в одной воде, миллион раз говорили друг с другом без слов. Они боролись, любили, презирали и страдали от невероятной, драматической, обвиняющей, яростной любви, которая связывает детей и их родителей.

Франческа опустила глаза и увидела, что Анджела и Эмма, не глядя друг на друга, держатся за руки. Небо потемнело, затянулось облаками, а ЭУР казался обнаженным и безликим. Всем этим районом владели римские сосны. Полицейский участок располагался в длинном здании с грязно-серыми окнами, высокими и узкими, как щели. Тот же полицейский участок, из которого Фабрицио вывели в наручниках на растерзание толпы, готовой его линчевать. Фабрицио, который был невиновен. Такси остановилось.

Почему она не заперлась дома, не вызвала карабинеров и не дождалась их, прижавшись к дочерям? Потому что она должна была кое-что спросить у Анджелы. Перед тем, как звонить Массимо. Перед тем, как говорить с карабинерами. Должна была задать дочери несколько важных вопросов, и лучше всего за мороженым.

Анджела держала в руке рожок с кремом и шоколадом, а Франческа, не отрываясь, смотрела на улицу. Ей нужно проверить. Но она должна оставаться рациональной и не впасть в иллюзию самообмана, несмотря на спешку.

– Ты разве не собираешься его есть? Оно тает, дорогая, – сказала Франческа.

Анджела посмотрела на свое мороженое. Вздохнула и поднесла его ко рту. Но сейчас есть ей явно не хотелось. Она пыталась сделать это, только чтобы доставить удовольствие маме.

Франческа это заметила. Инстинктивно и бесконтрольно всхлипнула. Головой она понимала, что плакать сейчас, перед девочками, будет только законченная эгоистка.

Она с улыбкой взяла рожок из рук Анджелы и стала кусать мороженое, подавляя тошноту, есть его так, будто это самое лучшее лакомство на свете. Анджела смотрела на нее с изумлением.

– Нам нужно поговорить, – сказала Франческа. – Как взрослым.

Девочка улыбнулась.

– Это игра?

– Нет, не игра, любимая. Не в этот раз. Только не в этот раз. Но мы вместе, ты, твоя сестра и мама. Мы вместе и всё друг другу расскажем, хорошо?

– Да, – согласилась Анджела, будто все поняла.

– Ты готова?

– Я готова, мама.

Карло, превращающийся в другого человека, когда Анджела смотрела на него и смеялась. Настоящий Робин. Демонический, всесильный, готовый на все Карло. Франческа никогда этого не забудет. В этом мальчике, которого она, казалось, знала, таилось оно, чудовище, которое Франческа воображала все те дни, недели, каждую минуту. Оно… Юный, милый Карло, которому она оставила Анджелу тем утром, потому что все за него ручались. Они знали его всю жизнь.

И боже, должна ли она благодарить бога или дом, что чудовище выбрало другую девочку вместо ее дочери? Или ей просто нужно проклясть это чудовище?

А теперь сможет ли она спросить у дочери самое главное?

– Ты готова?

– Готова.

Сидя на скамейке в баре на виале Азиа, мать и дочь несколько часов разговаривали так, как никогда не разговаривали раньше. Мать спрашивала, дочь отвечала, а иногда дочь спрашивала, и мать отвечала. Только правду. Они говорили, не умолкая, и были близки, как никогда прежде, и потом – десятилетия спустя, одной летней ночью, под звездами – Анджела внезапно вспомнила этот разговор, и, как ни странно, он показался ей прекрасным. Мать и дочь разговаривали друг с другом, грустные, серьезные, счастливые, бок о бок, Анджела все еще держала за ручку младшую сестренку. Они говорили обо всем, чему следовало уделить внимание.

Потом они вышли из бара – вдалеке к небу поднимался столб белого дыма – и направились в полицейский участок. Франческа прижимала к себе младшую дочь и крепко держала за руку старшую, зная то единственное, что имело значение: Карло и пальцем не притронулся к ее девочкам.

7

У старшего сержанта Борги, выглядевшей усталой и задерганной, волосы были собраны в пучок. Им пришлось долго сидеть в коридоре перед дверью ее кабинета. Наконец выкроив время на Франческу, Борги вызвала младшего сержанта Де Сантиса и передала Анджелу и Эмму в его надежные руки. Потом она извинилась перед Франческой за задержку, пригласила войти, спросила, не слишком ли сильно включен кондиционер, и, предложив занять стул для посетителей, села за свой стол.

Франческа рассказала ей все спокойно и вдумчиво, объяснила каждую деталь. И чем дольше она говорила, тем сильнее чувствовала, что все наконец окончено. Чудовище, прятавшееся в тенях и угрожавшее ее дочерям – им оказался Карло, – обнаружено. И оно не причинило вреда ее девочкам. А Фабрицио невиновен. Борги внимательно наблюдала за ней, делала пометки, соглашалась, пару раз ей пришлось прервать Франческу, чтобы ответить на звонок. Похоже, какая-то чрезвычайная ситуация требовала внимания Борги, но она вела себя не как гражданское лицо или старший сержант – просто две женщины, две матери сидели радом в одном кабинете. Борги слушала, делала пометки, задавала вопросы.

– Мне очень жаль, что все это с вами произошло, синьора, – сказала она, когда Франческа замолчала. – Мы обо всем позаботимся, – она успокаивающе улыбнулась. – Мы совершили роковую ошибку. Наша работа – добраться до истины и привлечь преступника к ответственности, и я обещаю вам, мы это сделаем.

Франческа улыбнулась.

– И что будет дальше? – ей хотелось обнять старшего сержанта. – Вы отправите кого-нибудь за ним? Он наверняка сбежал. Будет сложно найти? – потом она посмотрела на Борги с надеждой. – Мы останемся здесь, пока вы его не найдете, верно? Домой нам возвращаться слишком опасно.

Борги провела ладонью по усталому лицу. Две женщины. Две матери. Невинный в тюрьме. Фабрицио. Маленькая девочка, которая больше никогда не вернется домой.

Телефон снова зазвонил. Борги ответила:

– Иду, – посмотрела на Франческу. – Мы почти закончили, – сказала она и улыбнулась.

Франческа тоже улыбнулась. Как только она выберется отсюда, надо будет позвонить Массимо. Шаг за шагом, сказала она себе. Почти готово.

– Может, стоит выдать ордер на… – намекнула Франческа. Но потом ей стало стыдно за эти глупые слова. – Простите.

– Не волнуйтесь, синьора, все в порядке. Просто кратко проговорим то, что вы рассказали. Хорошо?

– Конечно.

– Я могу включить запись?

– Конечно.

– Хотите, чтобы мы вызвали адвоката? Знаете, я должна это сказать, для протокола.

– Нет, в этом нет необходимости. Меня ждут дочери.

– Хорошо. Итак, прежде всего: вы видели Карло Бернини в своем доме?

– Да.

– Когда он вам угрожал?

– Нет, я же говорила. Моя дочь сняла с меня очки, а без очков я ничего не вижу.

– Хорошо. Вы видели, как он наставил нож на вас с дочерьми, а потом приставил его к вашему горлу?

– Нет. Я была без очков. Но я знаю, что нож был. Я увидела сияющее лезвие. А потом отчетливо почувствовал его у себя на шее.

– О’кей. Бернини ударил вас? Он бил вас или ваших дочерей, или он использовал любую другую форму насилия, свидетелем которой вы стали?

– Нет, но… – голос Франчески стал тише.

– Бернини признался в убийстве маленькой Терезы Алеччи?

– Нет, но…

– И в том, что изнасиловал ее?

– Нет, совершенно точно нет, но…

– Вы можете повторить мне точные слова Бернини?

– Точно не смогу, но было что-то вроде «она меня любила», а потом…

– Кто «она»?

– Ну, Тереза.

– Он сказал это?

– Нет.

– А потом?

– Потом он сказал, что никогда не причинял вреда моим дочерям или другим девочкам. Он сказал: клянусь, клянусь своей Терезой.

– Простите, я хочу во всем разобраться. Он действительно сказал, что клянется, что никогда не причинял вреда ни вашим дочерям, ни другим девочкам?

– Да.

– Итак, послушайте меня, логично, что если он не причинял вреда вашим дочерям или другим девочкам, то он не причинил вреда и Терезе. Разве нет?

– Ну нет, нет, никакой другой девочке, кроме Терезы.

– Он так сказал?

– Нет…

– Он сказал что-нибудь еще? О Терезе?

– Нет, но… он сказал «моя Тереза».

– Конечно. Но как вы думаете, были ли Карло Бернини и маленькая Тереза связаны близкими отношениями?

– Раньше, ну… думаю, да…

– А вы когда-нибудь говорили о маленькой девочке или мальчике, к которому были глубоко привязаны, «моя» или «мой», даже если это был не ваш ребенок?

– Да, но в этом случае…

– Вы когда-нибудь похищали, насиловали или убивали ребенка, синьора?

– Что вы такое говорите! – Франческа вскочила. – Я думала, что вы… – и она собралась уходить. – Сейчас я…

– Синьора Феррарио, – сказала старший сержант Борги спокойным, умиротворяющим голосом, – пожалуйста, сядьте. Мы просто пытаемся все прояснить.

Франческа села.

– Ваша дочь говорила вам когда-нибудь, что что-то видела? Что между Терезой и Бернини были любовные отношения?

– Нет, – покачала головой Франческа, – нет но простите, разве того, что моя дочь сказала мне недостаточно, разве недостаточно того, что Карло нам угрожал, разве того, что мы пережили, недостаточно для полиции?

– Конечно, синьора. Но мне нужно понять. Если хотите, мы можем прерваться.

– Нет-нет, продолжайте…

– Ваша дочь когда-нибудь говорила, что Бернини приставал к ней?

– Нет-нет, мы с ней много говорили до того, как прийти сюда. Он ничего с ней не сделал. Ни с ней, ни с Эммой. Он и сам об этом мне говорил, – Франческа вздрогнула на слове «он».

– Что именно рассказала ваша дочь, когда вы вернулись из дома синьоры Марики Алеччи?

– Что Карло подарил две мягкие игрушки Терезе, леди Мэриан и Робин Гуда. Что Карло был парнем Терезы.

– Она действительно сказала «Карло»?

– Нет-нет, – сказала Франческа, – она сказала «настоящий Робин», но потом… она посмотрела на него. И он свихнулся. Если бы она была там… если бы она видела…

– Но вы его не видели, синьора, не так ли? На вас не было очков, если я не ошибаюсь.

– Нет, но иногда и не нужно видеть, и вы это очень хорошо знаете…

– Могу я попросить вас снять очки, синьора?

– Да, но… – Франческа сняла их.

– Вы можете разглядеть выражение моего лица?

– Нет, но я… Это несправедливо, вы…

– Наденьте очки.

Франческа надела очки дрожащими руками.

– Вернемся к подарку. По-вашему, это доказательство акта педофилии? Или убийства? Вы когда-нибудь дарили что-нибудь другому ребенку, не своему?

– Но… но почему, если Карло не замышлял дурного, он велел Терезе сказать матери, что плюшевого Робин Гуда подарила ему Анджела?

– Это ваша дочь сказала? Или Бернини?

– Нет, никто из них. Но ясно, что это так. Иначе почему…

– Разве Тереза не могла просто невинно солгать? В конце концов, бедняжка была еще ребенком.

– Ну нет, ну нет, это тут ни при чем… – Франческа была в отчаянии.

– Синьора, прошу прощения, но, с соблюдением всех мер предосторожности, в присутствии психолога, адвоката, всех и всего, что для этого нужно, мы сможем задать вашей дочери пару вопросов? Я говорю это в первую очередь для вас.

– Нет, – голос Франчески стал очень жестким. – Оставьте в покое мою дочь.

– Вы уверены? Не хотите немного подумать?

– Не хочу.

– Хорошо, тогда я спрошу вас. Разве ваша дочь Анджела не солгала и не сказала вам, что мягкая игрушка, леди Мэриан, была подарком Терезы?

– Да, конечно, но… я была… немного подавлена, и… она боялась, что я разозлюсь.

– «Немного подавлена»? В каком смысле «немного подавлена»?

– Я… мы только что переехали из Милана, я никого не знала и…

– Вы страдаете от депрессии, синьора?

– Нет. Нет. Со мной все хорошо.

– Потому что, если вам нужна помощь…

– Нет, нет, нет, я совершенно адекватна.

– Хорошо. Если вы согласны, я задам вам еще два вопроса, или мы можем предоставить в ваше распоряжение психолога. Я говорю это в первую очередь для вас, для ваших девочек, синьора.

– Задавайте.

– Как хотите. Это правда, что ваша дочь солгала о происхождении игрушки леди Мэриан?

– Да.

– Потому что она вас боялась?

– Нет-нет. Это была игра. Игра.

– Тогда, может, обе девочки солгали ради забавы. Просто чтобы посмеяться. Может так быть?

– Пожалуйста, старший сержант, поверьте мне… я знаю. Я знаю это. Убийца на свободе, а в тюрьме сидит невиновный! Поверьте мне!

– Синьора, – Борги положила руки на стол и посмотрела ей прямо в глаза, – в тюрьме нет невиновных, – она сверлила ее взглядом. – Уже несколько месяцев – месяцев – мы собираем и анализируем любые подсказки, которые нам выдают за свидетельские показания разные сказочники! – прогремел ее голос.

– Сказочники? Но я не сказочница, я говорю правду! Разве у вас нет ни капли совести? У нас есть мать, которая должна знать правду о смерти дочери!

– У вас какие-то проблемы с жильцами кондоминиума, синьора Феррарио? Какие-нибудь ссоры с кем-то из соседей?

– Нет, а что?

– Я не должна вам это говорить, но, честно говоря, другие жильцы рассказали мне кое-что, что имеет отношение к вам и тому человеку, которого вы, синьора, называете невиновным. Они лгут?

– Конечно, лгут… но сейчас… какое это имеет значение? Вы хотите сказать, что я хочу освободить его, потому что…

Борги прервала ее.

– Мне все равно, синьора. Даже если это правда, это, по вашим словам, не имеет никакого отношения к расследованию, – она помолчала. – Но, синьора, я дам вам совет, от себя лично. Вы вместе с другими жильцами должны перестать использовать полицейский участок в качестве арены для выяснения отношений, – она сделала еще одну паузу. – И для начала вам с соседями следует прекратить использовать детей для разрешения личных ссор. Расплачиваются за ваши проблемы ваши же дети. А мы теряем доверие общественности и не можем выполнять свою работу. И прежде всего страдает единственный человек, о котором вы должны заботиться: маленькая Тереза.

У Франчески больше не было слов.

– Синьора, – снова сказала Борги. – Закон всегда защищает несовершеннолетних. Если я заподозрю, чисто гипотетически, что вы или кто-то другой из жильцов вашего кондоминиума не в состоянии заботиться о детях, я буду обязана…

– Нет-нет. Пожалуйста. Нет.

– Мое время истекло, синьора. Пожалуйста, уходите, – она ткнула в нее пальцем, и Франческе пришлось встать, но она не понимала, что делает.

– Но… преступник на свободе и… невиновный в тюрьме… и мать, которая…

– Это правда, – сказала Борги. – Это правда, конечно, виновник преступления на свободе. Но в тюрьме нет невиновных, синьора. Мы обо всем позаботимся. Теперь идите. Ради вашего же блага.

Ноги Франчески двинулись сами собой, пронесли ее по кабинету и поднесли к двери. Франческа открыла ее. Обернулась. Старший сержант сидела за столом и просматривала папки, словно Франческа никогда и не заходила в этот кабинет.

8

Перед кабинетом Борги она, будто во сне, увидела, как младший сержант Де Сантис читает Эмме и Анджеле детскую книжку. Малышки казались завороженными. Они подняли головы и улыбнулись маме.

– Спасибо, – сказала Франческа Де Сантису и взяла Эмму на руки, а Анджелу за руку.

– Куда мы идем, мама? – спросила старшая.

– Сейчас скажу, милая, – сказала Франческа, стараясь говорить своим обычным голосом.

Они пошли к выходу. И в том, что все еще казалось ей кошмарным сном, Франческа услышала голос Де Сантиса, окликнувший ее:

– Синьора?

Она даже не обернулась.

– Когда вернетесь домой, посмотрите новости.

Но Франческа шла по коридору со своими девочками – потерявшая слух, слепая. Неожиданно они оказались на улице.

9

Что теперь делать?

Ехать назад, рискуя, что чудовище убьет ее дочерей, потому что они маленькие девочки – и в том их единственная вина, – и ее, женщину, которая знает, что оно существует? Наверное, оно следило за ними. Может, таится неподалеку даже сейчас.

И гнев чудовища будет невообразимым.

Позвонить Массимо, все объяснить, попросить помощи? А если Массимо, как и старший сержант Борги, каки все остальные, посчитает ее просто придурковатой сказочницей?

Обратиться за помощью к соседям? Но они подкупили Массимо и заставили полицию арестовать Фабрицио. Жильцы кондоминиума никогда не поверят ее слову против слова Карло.

Фабрицио, единственный человек, который всегда ей верил, всегда спасал ее, – и тот, кого она предала, – сидел в тюрьме тоже из-за нее.

Единственный шанс – добраться до дома и запереться. Попросить Массимо немедленно приехать. Объясниться лицом к липу. Сказать, что дело не в тебе и не в нем, а в них, в наших дочерях. Массимо тоже мог дать слабину. Стать членом Большой семьи. Но речь шла о девочках, об их девочках! Франческа не могла позволить себе ни малейшего сомнения, как и тогда, в номере отеля, когда она допустила ошибку, самую большую ошибку в своей жизни Только тогда Массимо ей поверит. (Поверит ли? А какие еще у нее варианты?)

Такси остановилось перед красными воротами. Франческа заметила, что во дворе собралась целая толпа. Жильцы.

Они собираются убить ее и ее дочерей?

Сохраняя ясность мысли, она попросила таксиста подождать – это ее спасительная соломинка. Обитатели кондоминиума не смогут расправиться с ними на глазах свидетеля.

Франческа вышла и взяла девочек с собой – она не доверяла и таксисту, не верила, что тот не похитит их, не изнасилует, не убьет.

Некуда бежать.

Она вытащила из сумочки телефон. Набрала номер Массимо.

Во дворе заметили остановившуюся машину, и вся толпа разом уставилась на вышедших из нее пассажиров.

Они тут из-за меня. Они готовы. Они собираются напасть. – Беги, Франческа!

Наперерез ей двинулась Колетт.

10

Свидетель, у тебя есть свидетель, здесь они не могут вас убить. Франческа крепко обняла дочерей.

– Карло мертв, – рыдая, произнесла Колетт и обняла ее.

Его сбила машина сразу за границей «Римского сада». Потрясенный водитель сообщил, что подросток появился из ниоткуда на виа Остиенсе. «Он переходил дорогу и не смотрел по сторонам, – повторял мужчина, – шел быстрым шагом». Сразу за границей «Римского сада». Как будто это проклятое место мешало ему уйти. Хоть раз ты на моей стороне, «Римский сад». Чудовище уничтожено.

Впервые в жизни Франческа поняла, что значит радоваться чьей-то смерти. И не нашла в этом ничего ужасного. Закон оказался не на ее стороне, но Карло сам отыскал единственно правильный выход. Умер, расплачивясь за то, что сделал с маленькой Терезой. Умер, спасая от себя ее дочерей. Во что превратил меня этот квартал?

Соседи, до сих пор считающие ее одной из них, рассказывали ей новости – общий огород, кофе у меня и у тебя, собрания, – и Франческа жадно впитывала все это, надеясь уловить что-то иное. Но нет, будто ничего не произошло. Она для вида погоревала об общей потере. И повела девочек домой. Их ждут покой, свобода.

Да, но в тюрьме сидит невиновный человек. И Франческа не защитила его – она действительно стала одной из них, одной из жильцов кондоминиума. И тем вечером она слово в слово задавала злобные вопросы Колетт. Почему у тебя нет детей? Почему у тебя нет женщины? Почему ты не можешь быть нормальным? Почему ты не можешь быть таким, как все? Фабрицио поклялся, что не имеет никакого отношения к смерти Терезы. Как я моги тебе верить, если я тебя не знаю? Да, она так ему и сказала – я тебя не знаю. Ты меня знаешь, Франческа. Ты единственная меня знаешь. Но она ему не поверила. Она сама так сказала, она, которая считала себя особенной, лучше, чем все эти, которая клялась, что не бросит его.

Но, оказалось, она как все. Даже хуже.

Франческа открыла дверь, с горечью думая о маленькой Терезе, которая умерла в руках Карло. Казалось, она поворачивала ключ в замке целую жизнь назад. И дом, с тех пор как она предала Фабрицио, больше не разговаривал с ней. Она огляделась. Что мне теперь делать?

«Франческа», – ее имя эхом заметалось между белыми стенами, отскочило от книжного шкафа, от телевизора, растаяло на полу, оставив после себя влажное пятно.

«Дом, – сказала Франческа, чувствуя, как сердце колотится в горле. – Ох, дом. Ты вернулся. Фабрицио невиновен, понимаешь? Он невиновен, и он в тюрьме! Я ему не поверила».

«Франческа, успокойся», – сказал дом.

Франческа послушалась. Кого еще ей слушать?

«Сядь на диван, включи телевизор, дыши».

Франческа села на диван, включила телевизор.

«Попробуй расслабиться на минутку».

«Расслабиться?» – из телевизора донеслись голоса, появилось изображение, и туман в ее голове медленно рассеялся. Младший сержант в полицейском участке… что он ей сказал?

«Синьора, когда вернетесь домой, посмотрите новости».

В прямом эфире прошла пресс-конференция представителей полиции. Все обвинения с Фабрицио сняты.

Свидетельские показания детей были подвергнуты серьезной проверке. Которую не прошли. СМИ широко комментировали новость. Например, вполне обоснованно утверждали, что жители «Римского сада» промыли мозги своим детям: они были настолько убеждены, что в преступлении виноват Фабрицио Манчини, что настроили против него своих собственных детей. В пример приводили тысячи подобных случаев. «Кто-то из родителей неправильно понимает слова своего ребенка. И начинает нервничать понапрасну. Убеждает себя, что за словами сына или дочери скрывается нечто большее. Ребенок, ощущая тревогу родителя, тоже начинает волноваться. И, в свою очередь, убеждает себя, что то, о чем говорит родитель, действительно произошло. Он не выдумывает, а принимает на веру слова взрослого. И как только это случится с одним ребенком, убедить других не составит труда. Так рождается чудовище».

Да. Таких случаев известно много. Но немало и других случаев, когда дети говорили правду. А их не услышали. И не помогли им. «МЫ ТОЧНО УВЕРЕНЫ, ЧТО ВСЕ ИМЕННО ТАК И ПРОИЗОШЛО?????» – написал один пользователь в «Твиттере», крича о заговоре. Что бы Франческа ни думала, сеть уже наполнили оскорбительные высказывания в адрес карабинеров и обвинения их в некомпетентности.

Так вот что имела в виду старший сержант Борги, когда сказала, что преступник определенно на свободе! Возможно, поэтому она так жестко разговаривала с Франческой. Наверное, старший сержант по телефону получила подтверждение, что Фабрицио невиновен, и приняла Франческу за одну из экзальтированных психопаток, которые отправили своих детей на передовую и использовали их как оружие в своей войне.

Оправдан! Ее разум был похож на карусель, и эта карусель вознесла к небу и Франческу, и ее дом, и «Римский сад», и Италию, и Землю, и всю Вселенную – вверх, на невообразимую высоту, в безбрежность пространства. Момент чистого счастья, когда метатель ножей переводит дыхание, вытирает лоб, оглядывается, и ты понимаешь, что трюк завершился. Больше он ничего в тебя не бросит. Он устал или ему все равно. А ты еще жив.

Фабрицио. «Невиновен», – сказал дом.

– Мама, я голодная, – заныла Анджела.

– Конечно, дорогая, я приготовлю тебе что-нибудь поесть.

«Разыщи Фабрицио», – сказал дом.

– Мама, мама, мама, мама! – завопила Эмма.

– Я иду, милая.

«Разыщи Фабрицио, – сказал дом. – Скажи ему, что ты совершила самую большую ошибку в своей жизни».

– Горячо, мама. Подуй! – велела Анджела.

– Конечно, дорогая, подую, – согласилась Франческа. И подула на пасту с соусом, которую приготовила дочери.

«Это твой шанс, – сказал дом. – Иди к нему».

Анджела уронила вилку. Франческа наклонилась поднять.

«Франческа?»

Пока Франческа кормила Анджелу, пока купала Эмму, дом продолжал давить на нее. «Давай, Франческа. Давай, Франческа. Давай, Франческа», – он не замолкал ни на секунду.

Но метатель ножей вернулся. К сожалению, передышка длилась всего несколько минут. «Я все неправильно поняла, дом, – голос Франчески скрипел, будто несмазанные ворота, раздавался вороньим карканьем. – Я ужасный человек. Я ему не поверила. Я поверила им. Он никогда мне этого не простит. Я решила, что он педофил-убийца, верила в это всем сердцем, дом. Я проснулась утром и поверила в это.

Я заснула и поверила в это».

«Что ты, черт возьми, говоришь, Франческа, это невозможно! Невозможно, чтобы ты даже не попыталась!» – стены дома дрожали.

Франческа молчала.

«Что будешь делать? – голос дома звучал умоляюще, впервые в жизни. – Останешься здесь с мужем, в этом логове предательства, в этой чужой жизни? Франческа, я не могу в это поверить. Франческа, только не ты».

«Массимо ошибся, потому что боялся. Жильцы ошиблись, потому что боялись. Единственный, кто не должен был ошибаться, это я. У меня нет оправданий. И я бросила его».

«Что ты говоришь, жильцы – чудовища, и ты это прекрасно знаешь!»

«Ты ошибаешься, дом, – Франческа провела рукой по голове дочери, – жильцы в основном хорошие люди. И у меня есть обязанности. Я мать».

«Так что ты будешь делать?»

«Я скажу тебе, дом. Я проснусь. Приготовлю завтрак. Одену девочек. Отведу Анджелу в школу. Эмма пойдет в детский сад. Через полгода я приготовлю рождественский ужин. По воскресеньям с мужем и дочерьми буду путешествовать по окрестностям. И спать со своим мужем».

«И ты не попытаешься его найти?»

«Я напортачила. Я думала только о себе. Если бы мы уехали, я с девочками, куда бы мы отправились? Стоит ли растить их без отца? Отца, который… какие у него недостатки, если задуматься? Я не имею права поступать так со своими дочерьми».

«Франческа, – голос дома стал резким. – Это отговорки. Правда в том, что у тебя нет сил уйти отсюда».

Франческа какое-то время молчала. «А если это так? Если у меня действительно нет сил? Если их не хватает даже на то, чтобы просто жить? А, дом?»