Текст книги "Римский сад"

Автор книги: Антонелла Латтанци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

11

Месяц спустя

Тот же кабинет. И две женщины сидят лицом друг к другу. Одна за столом, другая – там, где всего месяц назад сидела Франческа.

Женщина за столом все та же: стройная, в форменной одежде, она, кажется, не испытывает никаких эмоций. У другой волосы очень короткие, выглядят так, будто кто-то выстриг их клочьями, в гневе, невыразительное бледное лицо, темные круги под огромными льдисто-голубыми глазами. Очень внимательными глазами, от взгляда которых ничего не ускользает. Ее руки лежат на коленях. Она без конца перебирает пальцами со сгрызенными под корень ногтями.

Разговор, похоже, подошел к концу, и старший сержант Борги повернула ноутбук экраном к Марике:

– Вы уверены, что хотите это увидеть?

– Почему так долго… – Марика не спрашивала и не упрекала.

– Это требует времени, синьора. Он все стер. Он был подростком. Дети такого возраста отлично разбираются в технике.

Лицо Марики исказила гримаса, губы сжались в длинную черную линию. Она положила руки на ноутбук, пальцы дрожали.

– Вы уверены, что не хотите дождаться мужа? Вдвоем вы могли бы…

– Нет, – остановила ее Марика. – Моего мужа больше нет. Есть только тело, которое дышит; почти не ест и пялится в пространство.

– Не буду вам мешать, – тихо сказала Борги. Встала.

Марика на секунду глянула в окно. Был конец июля, и всего минуту назад над Римом сияло безжалостное солнце. А теперь сгущались тучи. Она нажала на кнопку «Плей».

На экране появилось искаженное лицо Карло. Он, вероятно, сидел за своим столом перед компьютером. Позади него можно было разглядеть кое-что из обстановки: кусок кровати, плакаты на стене, закрытую дверь. Несколько секунд Карло молчал. Затем вздохнул и сказал:

– Марика.

Марика вздрогнула, услышав свое имя.

За дверью на видео послышался шум. Карло занервничал. Видимо, нажал на паузу, потому что запись прервалась на какое-то время, а потом возобновилась.

– Марика, я много раз пытался… Я много раз пытался найти в себе смелость сказать тебе правду. Но не смог, – он вздохнул, раз, другой. – Ты не представляешь, сколько раз я пробовал. Подойти к тебе и сказать… – он покачал головой. – Сколько раз я… Но я должен все тебе рассказать. Я должен это сделать. Так что, поскольку у меня не хватает смелости поговорить с тобой, я скажу все так, и, может быть, однажды… – он замолчал, с трудом переводя дыхание. Покачал головой. Провел рукой по лицу. – Я готов.

В тот день, как ты помнишь, мне нездоровилось. Некоторое время я плохо себя чувствовал, – казалось, он силой вырывает из себя каждое слово. – Я сидел дома один, моя мама была в школьной поездке. Бедная мама, если бы она знала, что, будь она дома, я бы не… – он снова замолчал. Испуганно оглянулся. Опять повернулся к камере. – Я сказал соседям и матери, что у меня грипп, – у него пересохло во рту. Он облизнул губы, продолжил: – На самом деле я собирался умереть.

Он снова замолчал. Покачал головой.

– Я не могу это сделать, Марика. Не могу! Мне очень жаль, – и ему пришлось снова нажать на паузу, потом запись возобновилась, но уже с другим освещением. На этот раз лицо Карло источало отчаяние, но в то же время и решительность. – Я постараюсь все рассказать, Марика, хорошо?

Казалось, он спрашивает ее разрешения. Он приблизился к экрану. И сразу отшатнулся, будто увидел Марику по ту сторону пространства и времени. Посмотрел вниз.

– Прошли месяцы с тех пор… Я больше не могу это выносить, – он вздохнул. – Кто-то причинил мне боль? Нет. Тогда какого хрена, какого хрена? – он оглянулся, повернулся к экрану. – Просто я боялся того, что могу сделать. Я был уверен, что… если бы я не перестал с ней встречаться… я бы смог.

Он вскочил, и его лицо исчезло с экрана. Мелькнула красная футболка, обтягивающая грудную клетку, джинсы. Вернулся, сел, тяжело дыша. Марика смотрела.

– Клянусь богом, я не хотел! Я до последнего боролся, чтобы спасти ее. Клянусь тебе, Марика, – он положил руки на экран. – Единственное решение, которое я нашел, – не видеться с ней. Я сказал, что плохо себя чувствую. Я закрылся дома. И мне на самом деле было нехорошо. Я чувствовал, что умираю, – он смотрел прямо в экран. – Если бы я продолжал видеться с ней… я должен был спасти ее. Был кто-то, кто хотел причинить ей боль. И это был я. Я? – Колебание, почти изумление. – Я любил ее. Я никогда не любил никого, кроме нее.

Марика смотрела, собрав на это все силы, лицо на экране распадалось, тело мальчишки таяло, и появлялась маленькая девочка, ее дочь.

– Я никогда не испытывал ничего подобного ни к одной другой девочке или мальчику. Я любил ее, любил только ее. Понимаешь?

Марика дернулась, словно ее ударили по лицу. Потом качнулась обратно.

– Я любил ее не как младшую сестру, маленькую девочку, к которой ты привязан, – он тяжело дышал. – Марика, я любил твою дочь, как мужчина любит женщину.

Марика заплакала, но это были тихие слезы. Запись снова прервалась, возобновилась, Карло отодвинул компьютер в сторону.

– Ты спросишь, Марика, знал ли я, что твоя дочь еще ребенок. Да, знал. Ты спросишь, понимал ли я, что это неправильно. Да, Марика, да. И что? Скажи мне, черт, что? – он ударил по экрану. – Я не смог. Я хотел ее. Я любил ее. Чтобы спасти ее, я заперся дома, – он поднял взгляд. – Поверь мне, Марика, я все сделал, – он стучал и стучал по экрану, невротик, компьютер дрожал. – Почему я не обратился за помощью? Кто-то мог бы мне помочь. – Тишина. – Потому что мне было стыдно. Я боялся. Никто бы меня не понял, понимаешь? – еще один удар по компьютеру. Запись опять прервалась. Потом продолжилась. Карло снова оказался в центре кадра.

– Что случилось в тот день. Что случилось, хорошо, хорошо, – он вздохнул. А Марика больше не дышала. – Я был один дома, думал, как умереть. Клянусь памятью той маленькой девочки. Из своей комнаты я мог слышать счастливые голоса детей, голоса во дворе. Я изо всех сил боролся, чтобы не спуститься и не присоединиться к ним. Чтобы не видеть мою Терезу. Я не спустился, – где-то за стеной, на видео, эхом разносился рев самолета. – А потом услышал, как она крикнула, как обычно.

Марика зажала рот рукой. Она задрожала, вцепилась в столешницу.

– Твоя дочь сказала, что ей нужно в туалет. Мои уши слышали каждый звук, как если бы его усилили в сотню раз. А потом я услышал, как дедушка Терезы открыл дверь. Я услышал, как эта дверь открылась прямо на моей лестничной площадке. В тот момент я умер, потому что твоя дочь поднималась, она приближалась, она была в одном шаге от меня, – он встал. Сел. Марика держалась за столешницу. – Я должен был ее увидеть. Увидеть в последний раз. И потом я бы покончил с собой. Я должен был попрощаться.

– Как ты хотел попрощаться? – это был голос Марики, шепот, полетевший прямо от нее к Карло.

– Я слышал, как открылась дверь. Я слышал шажочки Терезы. Я присел, прижался ухом к двери.

Снова послышался какой-то шум за стенами комнаты. Карло обернулся. Повернулся к экрану. Наклонился к экрану.

– Я открыл дверь.

– Что ты сделал… – прошептала Марика.

– Приоткрыл дверь, щелочку. Просто чтобы увидеть ее. Я знал, что дедушка будет у двери. Я увидел бы ее в последний раз. Я… прошли месяцы с тех пор. Мне казалось, я контролирую себя… Я открыл дверь. Щелка. Я был в пижаме и, должно быть, ужасно выглядел, потому что, когда она увидела меня, сказала: «Ты заболел?» Своим прекрасным голосом. – Из горла Марики вырвался всхлип, будто ее душа исторглась из тела и унеслась прочь. Марика закусила губу. – Клянусь, я держал дверь приоткрытой. Я просто хотел ее увидеть. Но дедушки у дверей не было.

– Где он был… – Марика прижала руку к лицу. Рука тряслась.

– Наверное, он говорил по телефону или что-то в этом роде. Я плохо помню, что он рассказал потом. А тогда на пороге квартиры никого не было. Дверь приоткрыта. Твоя дочь оглядывается, будто она потерялась. Видит меня. Ее милые глазки загораются. «Карло!» – кричит мне. Потом начинает волноваться: «Карло, ты болен?» И подходит все ближе.

Глаза Марики расширились. Она задрожала всем телом.

– Я говорю ей, чтобы она не подходила, потому что я болен, да, у меня жар, лихорадка, я могу ее заразить. Тогда у нее тоже поднимется температура.

И если у нее поднимется температура, ей нужно будет обратиться к врачу. А ей не нравится ходить к врачу. – Марика всхлипнула, снова закусила губу. – Я сказал это, Марика. Клянусь Богом, – Карло обхватил себя руками, словно ему стало очень холодно. – Я не могу этого сделать, Марика, – он выдохнул. И через мгновение решительно сказал: – А ты, Марика, теперь ты меня спросишь: что тогда делала Тереза? – он вздохнул. – Она любила меня. – Тишина. – Что она сделала, что она сделала. Она снова подходит к двери. Она говорит: «Привет», – он несколько раз с силой провел рукой по губам. – Я говорю: «Привет». Твоя дочь смотрит на меня и говорит: «Мне жаль, что ты болен». Я ей говорю: «Отойди. Иначе тоже заболеешь», – он какое-то время сидел неподвижно, молчал. Потом: – Почему я не закрыл дверь, Марика? Ты можешь мне сказать почему? – его голос дрожал, он покачал головой. – Она была такой красивой. И я так сильно ее любил.

Запись опять прерывается, опять новый кадр. Теперь Карло вплотную приблизился к компьютеру, лицо на весь экран.

– Я никогда ничего такого не испытывал к другим мальчикам или девочкам. Я никогда раньше не обижал твою дочь. Я никогда не прикасался к ней, никогда не ласкал ее, никогда не приставал к ней. Я клянусь. Я клянусь. Я пытался сопротивляться. Я хотел жениться на ней. Только на ней, – он отодвинулся от экрана. Посмотрел поверх него, сказал: – Я изо всех сил пытался закрыть дверь. У меня не получилось. Это было сильнее меня. Она улыбнулась и ласково сказала: «Я сейчас сделаю тебе лекарство, которое тебя вылечит. Мама всегда готовит его для меня». – Марика беззвучно заплакала, коснулась экрана, закрыла глаза при слове «мама». – Я не сделал ничего, чтобы ее отговорить. Я не мог. Уже нет, – Карло все еще смотрел поверх экрана. – Я посмотрел на дверь квартиры ее дедушки. С того времени, как твоя дочь поднялась на лестничную площадку, прошло, наверно, две минуты. Я надеялся, что дедушка придет. И я всем сердцем надеялся, что этого никогда не случится… – Тишина.

– Он пришел? – прошептала Марика.

– Он не пришел, – пауза. – Твоя дочь подошла ко мне с улыбкой. Я все еще держал дверь полуоткрытой. Она сказала: «Ты такой страшный». Она рассмеялась. «Ты правда болен».

Марика огляделась. Был ли тут кто-нибудь, кто мог прийти и спасти ее дочь?

– Я не сделал ничего, чтобы отговорить ее. Тогда – нет. Она протиснулась в щель моей двери. – Марика крепко прикусила дрожащие губы. – Я… я не помню, вошла ли она сама или я ее впустил. Я клянусь, – он снова посмотрел на экран. – Марика, клянусь тебе, – он опустил голову. – Она взяла меня за руку, я почувствовал ее руку в своей. Я впустил ее. А потом закрыл дверь.

Марика выключила ноутбук. Вскочила на ноги, бросилась прочь. Испустила невероятный вопль, неизмеримо долгий, ее колотило. Она плакала и дрожала, не в состоянии сдержаться, и ее крик, должно быть, послужил сигналом для кого-то снаружи, потому что спустя секунду старший сержант Борги широко распахнула дверь. Она подошла к Марике, и Марика бросилась в ее объятия, в объятия незнакомки, и через секунду неподвижности старший сержант Борги обняла ее. И не стала мешать ей плакать.

После этого Марика захотела узнать все остальное. Но не подробности убийства. И смотреть оставшуюся часть видео не стала. Молча она выслушала Борги, которая объяснила, что, пользуясь отсутствием матери, Карло спрятал тельце в доме. В холодильнике, где розыскные собаки не могли его почуять. Потом он спустился, чтобы принять участие в поисках. А позже, когда суета в доме немного утихла и поиски вышли за пределы двора, растеклись по окрестностям, как лесной пожар, он уложил ребенка в чемодан на колесиках, который ему купила мать на шестнадцатилетие. На видео Карло точно указал, где находится тело. В заповеднике Дечима Малафеде, где полиция работала еще в тот первый день. И ничего не нашла.

– Карабинеры уже там, – пояснила Борги. – Пожалуйста, дождитесь, пока ее найдут, прежде чем делиться с кем-нибудь тем, что я вам показала.

Она не добавила – скоро ваш ребенок вернется к вам.

Скорее всего, то, что произошло с Карло месяцем ранее, сказала старший сержант Борги, не являлось случайностью. Подросток специально бросился под машину, прекрасно осознавая, что делает. Но Марике эти слова были совершенно не интересны.

Наступило долгое молчание, и старший сержант Борги не знала, как и чем его заполнить. Никто не учит, как сообщить родителям, что их ребенка убили.

В какой-то момент тишина и боль стали слишком невыносимыми. Старший сержант отчаянно хотела, чтобы эта несчастная мать ушла.

– Синьора Алеччи… – начала она. И было ясно, что она готова попрощаться.

Но Марика еще не все сказала. Она посмотрела на Борги и сказала серьезно, твердо, будто все происходящее случилось не с ней:

– Я хочу кое-что узнать.

– Слушаю вас, синьора.

– Почему вы стали подозревать Карло?

– Франческа Феррарио, – ответила Борги. – Она пришла сюда и рассказала, что это был он, – старший сержант опустила глаза. – Хотите, чтобы я рассказала вам, как она об этом узнала?

– Нет. Продолжайте. Синьора Феррарио рассказала вам, а вы что сделали?

– Я не поверила ей, – Борги помолчала. – Я прогнала ее.

– А что дальше? – было похоже, что теперь Марика вела допрос.

– Не прошло и часа, как Карло умер, попал под машину. Это было слишком странным совпадением.

– И что дальше?

– Я позвонила Феррарио. Я извинилась. Заверила ее, что мы проведем расследование в отношении подростка.

– Феррарио знала, что случилось с моей дочерью, и ничего мне не сказала, – Марика произнесла это без выражения, как и все остальное.

– Нет, синьора. Это я запретила ей говорить, опасаясь скомпрометировать расследование. Феррарио вынуждена была согласиться, но сказала: «Действуйте быстрее. Марика не может больше ждать». Уверяю вас, что…

– И что случилось потом?

– Мы осторожно начали расследование в отношении Карло. Под предлогом, что подросток был няней и другом вашей дочери Терезы, мы попросили у его матери разрешения проверить комнату Карло, его вещи, его компьютер, надеясь найти что-нибудь полезное, что-то, что прольет свет на судьбу ребенка.

– Она согласилась?

– Она была в отчаянии, синьора. Да.

– А потом?

– Потом нам пришлось много работать. Но в конце концов мы наткнулись на удаленное видео, – Борги сделала паузу. – То, что вы видели, синьора.

Марика посмотрела в окно. Помолчала. Потом повернулась и взглянула на старшего сержанта.

– Когда я смогу увидеть свою дочь?

Снаружи раздался ужасный гром. И в одночасье на землю низвергнулся поток воды.

Известие о виновности Карло станет достоянием общественности только на следующий день. Заполнит страницы газет по всей Италии. Новость взорвется, как бомба, распространится, как эпидемия. Видео с признанием Карло будет загружено в Интернет анонимным источником – скорее всего, по словам журналистов, близким к полиции – и будет доступно несколько часов до того, как его удалят. Его успеют посмотреть все. Люди смогут представить реакцию Марики и в этот раз угадают правильно.

Но сейчас и следующие двадцать четыре часа происшедшее останется между карабинерами и Марикой, будет ее личным делом.

Даже Франческа еще ничего не знала.

И жильцы кондоминиума еще ничего не подозревали, оставаясь убежденными в виновности Фабри цио и в том, что страна отвернулась от них.

Тем временем, месяц назад, Фабрицио освободили. С тех пор его никто не видел, даже Франческа.

12

Мы с мужем едем домой. Мой муж и весь мир говорят, что сейчас конец июля, что прошел месяц со дня смерти Карло, месяц с того момента, как Фабрицио вышел из тюрьмы. Ничего не знаю, больше ничего не вижу. Сейчас полдень, я смотрю в окно, но, пока мы едем на машине, небо темнеет, словно спустилась ночь. Я слышала, что Марику вызвали карабинеры, и сейчас, пока мы в машине, а я смотрю в окно, она должна быть сейчас в участке. Я не знаю, почему они ее вызвали. Я просто знаю, что это имя разрывает мое сердце на куски.

Раздается ужасный гром. И в одночасье на землю низвергается поток воды. Проливной дождь, мгновенно затопивший улицы. Я не вижу ничего за окном, кроме рек, текущих вокруг нас и под нами. Люди и машины снаружи становятся призраками, они хаотично двигаются, очертания размываются, лица стираются, несколько зонтиков выворачивает наизнанку ветер.

Мы поехали в Рим, чтобы купить что-нибудь для нашей семьи на лето. У Массимо десять дней отпуска, потом он на время поедет в Лондон. Мы отправились в торговый центр в ЭУР, недалеко от полицейского участка, куда я ходила с девочками, того самого полицейского участка, где сейчас должна находиться Марика. Дни идут, и я делаю то, что должна, но меня больше нет.

Виа Кристофоро Коломбо тонет в потоке машин и воды. Массимо протирает рукой запотевающие стекла, дворники быстро щелкают туда-сюда.

Мы оставили девочек у Колетт. В машине только я и он. Мы не говорим. Дождь. Массимо кладет руку мне на колено, затем убирает, чтобы переключить передачу.

Мы выезжаем с виа Кристофоро Коломбо и едем по виа ди Малафеде. Дорога, ведущая в наш «Римский сад». Дорога, по которой мы с Фабрицио ехали на машине после того, как выпили пива. Слегка пьяные, счастливые. Но я закрываю глаза рукой, опускаю голову и не смотрю.

– Что с тобой? – спрашивает Массимо.

Просто немного болит голова.

– Это из-за влажности.

Да.

Виа Марчелло Мастроянни, вот и кондоминиум. Льет как из ведра. Кажется, что сейчас ночь, ничего не видно. Дождь усиливается. Клумбу в центре перекрестка затопило. Виа Массимо Троизи. Тут должны быть улицы, тут должен быть «Римский сад». Но за окнами на самом деле ничего нет. Массимо ведет на ощупь, очень сосредоточенно.

Подъезжаем к нашим красным воротам, видно только алое пятно посреди пустоты. Останавливаемся. Мы могли бы воспользоваться пультом и заехать во двор, чтобы не так сильно промокнуть. Массимо об этом не думает. Я думаю. Но ничего не говорю. Я хочу промокнуть. Хочу исчезнуть в этих потоках воды.

Мы выбираемся из машины, зонтов у нас нет, когда мы выезжали, было солнечно. Бежим к багажнику, я хватаю наугад несколько пакетов, он берет коробку побольше – палатка для Анджелы, мы ей обещали, что будем спать вместе, одну ночь она с мамой, другую ночь она с папой. Ее очень волнует, какие впечатления останутся от похода. Мы поставим палатку в маленьком садике у дома, который мы арендовали у моря, в Сабаудии[38]38
  Современный курортный городок с населением 15 тысяч человек, построенный всего за 253 дня по плану Муссолини в 1934 году как идеальный курорт для элитного отдыха. Расположен приблизительно в 100 км к югу от Рима на берегу озера Паола в национальном парке «Чирчео».


[Закрыть]. Пара часов – и больше никаких лишних мыслей.

Между тем сегодня утром по почте пришел сигнальный экземпляр моей книги «Клятва мрака». Я достала его из конверта. Прижать к груди? Уничтожить? Но у меня не было времени думать об этом, потому что Анджела, увидев сигнал, начала прыгать от радости:

– Дай посмотреть, мама!

Я дала ей книгу, и они с сестрой начали ее листать, совершенно зачарованные. Массимо тоже подошел и, улыбаясь, погладил меня по спине. А потом начал пересказывать девочкам содержание, а те прижались к нему и слушали очень внимательно.

Массимо бежит к воротам, укрываясь коробкой с палаткой, я не укрываюсь и просто иду с сумками в руках.

Во дворе перед дверью нашего подъезда стоит неизвестная машина. Единственная машина. Водитель, наверное, заехал, чтобы разгрузить или погрузить что-то тяжелое. Но я знаю машины всех жильцов. Кто это?

Мне все равно. Массимо бросается к двери и торопит меня. И я тоже бегу. Мы промокли.

Я вижу, как из дверей нашего подъезда выходит мужчина с парой сумок и чемоданом. Он тоже бежит под дождем. Он кладет вещи в багажник.

Мы с Массимо пробегаем мимо него, и я вижу его лицо.

Фабрицио.

Я знаю, что Массимо тоже его видел.

Мы смотрим друг на друга, мы с Фабрицио, мимоходом.

И метатель ножей пронзает меня своим лучшим броском.

Я стискиваю зубы – не плакать, не плакать, – я продолжаю бежать следом за мужем, несколько шагов отделяют нас от двери, я не знаю, о чем думает Массимо, я знаю, о чем думаю я, но не могу признаться даже себе.

Не плакать, не плакать, меня тянет к Фабрицио невероятная сила, но я сопротивляюсь, мой муж ищет ключи, а я сопротивляюсь, мы с мужем открываем дверь, а я сопротивляюсь. Это все, что мне остается делать. Я сопротивляюсь.

Мой муж открывает дверь и бросается внутрь. Я сопротивляюсь. Но не могу не обернуться. Я вижу, как он стоит под дождем и смотрит на меня. И улыбается мне своей невероятной улыбкой. Он всегда здоровается со мной своей красивой улыбкой.

Ты простил меня, Фабрицио? Как ты мог меня простить?

Муж держит дверь открытой для меня, на улице очень темно, дождь усиливается, его лицо в тени, я его не вижу. Я вижу перед дверью подъезда другие чемоданы. И силуэт виолончели, прислоненной к стене. Мне нужно подняться по ступенькам к лифту. Мне нужно подняться на лифте. Мне нужно зайти в лифт вместе с мужем. Пойти к дочерям. Принести Эмме купленный нами надувной бассейн и палатку Анджеле. Они будут плакать от радости, в безопасности, в сладком убежище дома, здоровые и счастливые, обнимут маму с папой. Так правильно. Я вхожу.

Массимо вызывает лифт. Может, он украдкой смотрит на меня. Я не знаю, на что смотрю. Эта мама, которая является мной, ждет лифта рядом с мужем. Какая-то сила тянет меня назад, во двор, очень мощная, но я сопротивляюсь.

Пока мы ждем, дверь подъезда открывается. Мы с мужем не оборачиваемся. Мы слышим, как кто-то ходит позади нас, возле двери. И шум дождя. Ни вздоха. Я оборачиваюсь. Дверь закрывается.

Лифт, пожалуйста, приди, лифт, быстрее (тот самый лифт, который я ждала вдень, когда сгорела виолончель, чтобы увидеть, как из него выходит Фабрицио). Не плакать. Не оборачивайся.

Приходит лифт. Массимо открывает дверь, ставит внутрь коробку с палаткой. Он держит дверь открытой для меня.

Я делаю шаг клифту. Я напрягаю слух, чтобы услышать, как заводится двигатель машины Фабрицио, но ничего не слышу. Он все еще здесь, Фабрицио все еще здесь. Я рядом с ним в последний раз.

Я делаю еще один шаг к лифту. Меня ждет Массимо. Конечно, Фабрицио собирается уезжать. Массимо смотрит на меня.

– Франческа, – говорит он.

Я всем телом ощущаю, как колотится сердце, и я думаю обо всем – о своих дочерях, о своей вине. Эта сила, она тянет меня, но я должна сопротивляться, я сопротивляюсь, я слышу рев оживающего двигателя.

У меня подгибаются ноги. Массимо не двигается. Я выпрямляю спину. В последний раз я слышу звук, принадлежащий Фабрицио.

– Заходи, – говорит Массимо.

Я делаю еще один шаг по направлению к нему.

– Франческа, – снова говорит он.

Я смотрю на него и собираюсь подойти к своему мужу, и сила тянет меня назад, и я сопротивляюсь, а потом…

Я поворачиваюсь и бегу вниз по лестнице к двери. «Беги, Франческа!» Я слышу издалека голос дома, последнее нечеловеческое усилие, это нужно было услышать, хоть и вдалеке, я чувствую взгляд Массимо между лопаток, бегу к двери, распахиваю ее, дождь заглушает мой голос.

– Фабрицио! – кричу я, но он не слышит, машина вот-вот выедет за ворота и исчезнет навсегда.

– Фабрицио! – кричу я, тяжело дыша, и бегу, бегу. Ворота открываются, чтобы выпустить машину. Он уезжает, уезжает навсегда. Нет, это невозможно. – Фабрицио! – снова кричу я и бегу.

Автомобиль останавливается у ворот. Он все еще в нашем дворе.

Мое сердце разлетается на осколки.

Дверца открывается. Фабрицио выходит из машины. Он меня услышал!

Он высокий, кажется, что стоит очень далеко, но это он, это он, и я бегу ему навстречу.

Я не знаю, что делаю, но на этот раз я свободна.

Я бегу, а он ждет меня, и я не могу поверить, что он ждет меня после всего, что я с ним сделала.

Я бегу, и я счастлива. Это я.

Я улыбаюсь, плачу. От радости.

Я в одном шаге от него.

Дождь.

Он улыбается.

Улыбается. Мне. Только мне. И все в порядке, все как должно быть. Наконец-то. А вот и я.

Я бросаюсь ему на шею.

И он меня обнимает.

Мы обнимаемся, я плачу, я не знаю, что мы говорим друг другу под дождем, мы обнимаемся, мы целуемся.

И я жива.

Мы снова целуемся, он сжимает меня в объятиях.

– Я люблю тебя, Фабрицио, – говорю я ему, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, и он целует меня, улыбается мне.

– Я тоже тебя люблю, – говорит он, – как и всегда любил.

– Я хочу быть с тобой, Фабрицио, я хочу быть с тобой, я хочу заниматься с тобой любовью.

Он прижимает меня к себе, он снова меня целует, и этот поцелуй тоже говорит: я хочу быть с тобой, я тоже хочу заняться с тобой любовью.

– Я поеду с тобой, – говорю я ему, плача и смеясь одновременно. – Я поеду с тобой, Фабрицио, если ты хочешь. Уедем.

Навсегда.

А как насчет моих дочерей? Я не могу их бросить. Они тоже приедут, если Фабрицио захочет. Мы поживем минутку только для нас двоих, а потом вернемся за ними. Все получится. Все будет прекрасно, все, правда. Если он этого захочет.

– Девочки? – спрашиваю я его. Жду.

Он кивает. Он здесь. Он снова улыбается. Он хочет быть с нами. Он хочет быть со мной. Я все еще обнимаю его. Он сжимает меня крепче.

– Пойдем, – говорит он.

Он открывает мне дверцу под потоками дождя. Я собираюсь сесть в машину, потом поворачиваюсь к нему, плачу, смеюсь и, прежде чем сесть в машину, снова целую его. И он меня целует.

Не знаю, что происходит первым: я читаю удивление на его лице или слышу грохот.

Фабрицио падает.

Я не понимаю. Поднимаю голову. Что происходит?

И вижу в этой апокалиптической тьме, в этом урагане конца света, как все жильцы кондоминиума выглядывают из окон, с балконов. Их силуэты проступают медленно. Вот они под дождем, все, неподвижные. Серьезные. Не издают ни звука. Не двигаются. Я не могу различить их черты. Но вижу глаза.

И снова смотрю на Фабрицио, бросаюсь к нему и замечаю возле красных ворот человека. Его очертания размывает ливень, но я знаю, кто это. Джулио, муж Марики, отец Терезы.

С отсутствующим выражением на лице. С пистолетом в руке. По-прежнему направленным на Фабрицио.

Жильцы наблюдают. Это ритуал мести.

Понимание настигает меня, но я не хочу понимать.

Я падаю на колени рядом с Фабрицио, обхватываю его голову руками. Кровь. Море крови.

Это неправда. Это невозможно.

Я не могу говорить. Не могу кричать. Я держу его крепко, пытаюсь промокнуть рану руками, он смотрит на меня:

– Фабрицио, пожалуйста! – Он смотрит на меня. – Фабрицио, пожалуйста… Если бы я не позвала тебя, если бы ты не вышел из машины ради меня. Если бы я не заставила тебя ждать… Фабрицио, пожалуйста, пожалуйста!..

Я сжимаю его в объятиях, пытаюсь остановить кровь, как могу. Может, ору жильцам: «Что вы сделали?! Он невиновен, он не имеет к этому никакого отношения!» Но потом разум подсказывает мне, что обитатели «Римского сада» никогда не переставали считать Фабрицио виновным. Закон отвернулся от них. И они отомстили.

– Пожалуйста, Фабрицио, пожалуйста, – я стараюсь удержать его в сознании. – Фабрицио, – повторяю и плачу. – Фабрицио, все в порядке, все в порядке…

Я обнимаю его, целую. Твержу себе – скажи ему, скажи это сейчас: «Я полюбила тебя с первого взгляда». Но получается только:

– Фабрицио.

Он все еще смотрит на меня. Он улыбается мне. Он справится. Справится!

Затем он обмякает в моих объятиях. Я чувствую, как он уходит.

– Останься со мной. Пожалуйста, останься со мной! – Я глажу его, целую, я должна его спасти. – Останься со мной, Фабрицио, я люблю тебя.

– Франческа… – шепчет он.

Франческа. Имя на его губах. Мое имя.

И он закрывает глаза.

Остается только рев дождя.