Текст книги "Римский сад"

Автор книги: Антонелла Латтанци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

5

– У нас сегодня ужин с Колетт? – этими словами Франческа встретила мужа, едва тот переступил порог («Дом?» – «Что такое?» – фыркнул дом. «Для начала прости меня». – «Я прощаю тебя, Франческа, я всегда тебя прощаю»).

– Да, – тихо сказал Массимо, – кстати, я думаю, мы опаздываем.

– Ты мне ничего не говорил.

– Вылетело из головы, прости. Колетт пригласила нас к себе. Всех жильцов. Ты против?

Всех.

– А когда ты ее видел?

– Она позвонила мне. Это так мило, я рад, что нас пригласили. Первое приглашение на ужин с жильцами кондоминиума. Там будут все.

Все.

И с каких это пор вы с Колетт стали так близ – ки? С каких это пор у Колетт есть твой номер?

«Можно спросить у тебя, дом?»

«Нет, – сказал дом. – Улыбнись и скажи: это пре красная идея».

– Хорошо, – обронила Франческа.

«Я велел тебе сказать: это прекрасная идея!» – грянул дом. Франческа молчала.

– Давай, Фра, идем, мы уже опаздываем, – Массимо сиял, словно новенький кофейник. – Анджела! Идем!

И он взял на руки Эмму.

Потом поправил галстук, гладя в зеркало в коридоре, и открыл дверь.

6

На лестничной площадке чужого дома находились муж, жена, две дочери и бутылка вина – в руке мужа. Приятно пахнущие. Хорошо одетые. Семья. Дьявол, заточенный в теле Франчески, бешено молотил кулаками, пытаясь выбраться наружу.

Колетт им открыла. Впервые кто-то из жильцов кондоминиума распахнул перед Франческой двери своего дома. Они провели в «Римском саду» почти полгода, но встречались с другими жильцами только во дворе. И еще некоторые приходили – вламывались? – к ней домой. За все это время единственным домом, который она видела, был дом Фабрицио (и Марики в день допроса, но Франческа не хотела об этом думать).

Мы все будем там. Дьявол в ее теле сказал: «Теперь ты снова увидишь Фабрицио».

Колетт была одета в легкий шелковый костюм цвета ржавчины, на пальцах три маленьких золотых кольца, лак на ногтях под цвет костюма, золотистые волосы уложены идеальными локонами, духи – ее духи – с великолепным ароматом… с той почти незаметной ноткой, той странной ноткой, которая растеклась по телу Франчески, пока они обменивались имитационными поцелуями.

Все уже были внутри. Фабрицио-Фабрицио-Фабрицио. Жильцы кондоминиума разговаривали и улыбались. Квартира Колетт, наверное, была не больше, чем их с Массимо, но казалась бесконечной. Дом женщины, которая долго жила и много путешествовала; на стенах – старые фотографии Колетт с мужем на фоне красивых пейзажей, старинные картины в отреставрированных рамах, блестящий пол, чистый и стильный. Франческа искала глазами Фабрицио, но не могла не заметить, что Колетт тепло, очень тепло, поздоровалась с Массимо и обняла его, как друга, как сына. И Анджела тут же вклинилась в толпу жильцов, без раздумий бросила мать, стала играть со взрослыми и детьми, и даже Эмма переходила из рук в руки, радостно повизгивая и лепеча. Жильцы кондоминиума с таким воодушевлением встретили Массимо и девочек, будто знали их всю жизнь. Даже Колетт, которая всегда игнорировала малышек, теперь ласкала и целовала их, а те весело смеялись. Массимо отдал Колетт бутылку вина и принялся болтать с соседями, как с давними друзьями. Будто знал весь кондоминиум, как свои пять пальцев. Будто давно к нему привык.

– Когда ты успел здесь побывать? – шепотом спросила его Франческа, пока жильцы наливали себе выпить.

Её окликнула Микела Нобиле, обвила руками за шею. Она была красива.

– У тебя просто великолепный муж, – сказала она Франческе, – тебе страшно повезло.

С каких это пор Массимо так хорошо знает этих людей? Познакомился, когда вешал шторы, такие же, как у всех? Или это случилось раньше, когда он начал поздно возвращаться с работы? Или еще раньше?

С ней, конечно, тоже говорили. Но с такой же отстраненной добротой, как всегда. Они приглашали выпить, сесть, закусить, хвалили ее потрясающие волосы, фантастическое платье, дочерей, которые были как два сокровища. Да, но…

«Дом? – спросила Франческа. – Что происходит?» Но дом был далеко и не мог ей ответить. А Фабрицио? «Там все будут», – сказал Массимо.

Сейчас я его спрошу, иначе умру. Что делает Фабрицио? Он придет?

Ты сумасшедшая, закрой рот и улыбайся.

Этот голос, который с ней говорил, не мог быть голосом дома. Дом был похож на мать: ее советы делали Франческу лучше. Направляли на правильный путь, позволяющий встретиться с миром лицом к лицу.

– Привет, Франческа, как поживаешь?

Она повернулась и увидела Карло. «Успокойся, – казалось, говорил взгляд подростка, – дыши». Она ему улыбнулась: «Да». Они выпили по бокалу – она вина, он колы, – стоя рядом, в тишине.

Фабрицио вот-вот придет, сказала себе Франческа. Колетт попросила минутку внимания.

– В такие мрачные моменты, как этот, – возвестила она с вершин своей власти, – очень важно встречаться и поддерживать друг друга! Давайте помнить каждую минуту о Марике, Джулио и бабушке с дедушкой пропавшей малышки. Мы для них надежда и опора. И давайте всегда помогать друг другу. Не будем забывать, кто мы такие, – она улыбнулась, источая храбрость, – будем рядом.

Все они посмотрели друг на друга, будто Колетт только что прочитала «Отче наш»[32]32
  «Отче наш» {лат. Pater Noster) в Италии относится к общим молитвам, которые во время службы читают все присутствующие в церкви прихожане.


[Закрыть], а потом приступили к ужину.

Он просто опаздывает. Придет.

Франческа заставила себя съесть незнакомое блюдо с пряностями. Когда он придет? Она даже не знала, как называлось это блюдо. Специи ощущались очень остро. Она открыла рот. Сунула туда вилку с едой. Прожевала. Проглотила. Выпила. Она улыбалась в ответ тем, кто улыбался ей. Отвечала тем, кто задавал вопросы. Болтала, как если бы хорошо умела болтать.

Просто нужно подождать. Фабрицио придет. Но когда легчайшим штрихом в минуту тишины ее ушей коснулись звуки музыки, музыки Фабрицио, той, что теперь была ее музыкой, сердце Франчески разбилось и осколки прозвенели: его не пригласили. Он не придет.

Дайте мне послушать эту музыку. Хотя бы дайте мне послушать мою музыку.

Но ей показалось, что, как только заиграла виолончель, жильцы стали говорить громче, подняли шум Все пошло в ход: столовые приборы, смех, стаканы, шаги, болтовня, кастрюли, крышки, дети – все что угодно, лишь бы заглушить эту музыку.

– Франческа, дорогуша.

Колетт, похоже, обращалась к ней не в первый раз, поскольку все замолчали и уставились на нее, и мелодия, чистая и прозрачная, хоть и звучала далеко, заполнила все пространство. И Франческе было невыносимо сложно сидеть тут, а не броситься ей навстречу.

– Прости, Колетт, – улыбнулась она хозяйке дома. – Я слушаю.

– Ты не могла бы принести хрустальные бокалы? Мы с мужем, – ее взгляд смягчился, – купили их много лет назад. Целую жизнь назад. В поездке по Америке. Я уже немолода, – она огляделась, и все улыбнулись, будто эти слова произнесла двадцатилетняя женщина, – и мне приходится беречь силы… И я буду тебе очень признательна, если ты принесешь эти бокалы… для меня.

Для меня. Буквы «д», «л», «я», «м», «е», «н», «я» кружились перед глазами Франчески. Почему Колетт попросила ее? Почему не обратилась к кому-то из близких друзей (одному из членов семьи)? «Они в кладовке, последняя дверь слева, на нижней полке», – сказала Колетт, и эти слова мягко вытолкнули Франческу из гостиной, дальше по коридору, на кухню. Все прекрасно знали, где стоят бокалы.

Здесь музыка Фабрицио была не слышна.

Наклонившись, чтобы достать бокалы, Франческа уловила шелестящий шум, доносящийся из гостиной. Казалось, там все перешли на шепот. О чем говорили эти люди? Франческа беззвучно достала бокалы. Нужно торопиться. Где поднос? А, вот он! Так, всё на месте. Теперь быстро назад. И как можно тише.

Франческа затаила дыхание, стараясь сохранить баланс и донести чертовы стекляшки без единого звяка. Выскользнула из кухни. Беседа в гостиной шла своим чередом. Слов разобрать не удавалось. Она двинулась по коридору. Стремительно. Тихо. Что-то пошло не так. Что-то было абсолютно неправильным. Она остановилась в шаге от двери, где ее не могли заметить. Прислушалась, ни секунды не сомневаясь, что соседи шепчутся о ней. Затаила дыхание. Но не могла ничего разобрать. Осторожно заглянула в гостиную – сердце колотилось – и увидела, как они склонились над столом, вытянув шеи, чтобы быть ближе, чтобы не повышать голос. Словно чертовы черепахи. Она снова прислушалась. Что вы говорите? Речь шла о ней? «Твоя душечка-жена – такая шлюха, дорогой Массимо».

Но я ничего не делала!

В ее голове, в сердце, в каждой клеточке ее тела стучали молоточки. Вы сплетничаете обо мне? Соседи не умолкали. Слов было не разобрать. Она очень скучала по Фабрицио.

Сперва животик. Затем груди (уже налившиеся молоком). Потом тело. Потом лицо. Улыбка. Улыбка, скрывающая угрозу?

– Франческа нашла бокалы! – громко прощебетала Микела Нобиле.

И тут же бормотание превратилось во вполне себе обычную болтовню: столовые приборы, стаканы, смех, стулья двигались. Как ни в чем не бывало.

Значит, они действительно говорили о ней! Этот ужин – ловушка для Франчески? Они хотели разлучить ее с Массимо? Почему? Что она сделала этим людям? Они не подумали о ее семье? О ее маленьких девочках? Настал момент, которого она боялась уже несколько недель, момент, который, она знала, наступит: жильцы всё рассказали Массимо о ней и Фабрицио? Последний раз?

Микела Нобиле осторожно взяла поднос из рук Франчески. Ты ведь знаешь, что я догадалась: вы отослали меня, чтобы поговорить обо мне в мое отсутствие. И я знаю, что вы что-то задумали. Чего вы хотите от меня? Чего вы хотите от моего мужа? Чтобы он стал одним из вас? Он уже один из вас? Не верю. Не знаю. Но ты, Микела, знаешь, я поняла: вы что-то замышляете, и теперь, черт побери, хоть раз скажи мне, скажи прямо в лицо, какого дьявола тебе и вам всем от меня надо. И позволь мне ответить, что я об этом думаю. Просто выслушай. Никто не повернулся и не взглянул на Франческу, словно ничего не произошло.

– Давай, дорогая, не стесняйся, – Микела пригласила ее в гостиную. – Давай, ты одна из нас, – она слегка подтолкнул Франческу.

Из нас.

Массимо даже не взглянул на нее. Он казался очень спокойным. Ждет, пока они вернутся домой, чтобы сказать ей, что она стерва, шлюха и что их жизнь кончена? Вы всё рассказали моему мужу? Ладно, гребаные придурки. Теперь я скажу вам все, что о вас думаю, самодовольные лицемерные уроды, а потом заберу свою семью и расскажу вам, какие вы на самом деле ублюдки, и уеду…

Но как только она вошла в гостиную, эти мысли растворились в воздухе, исчезли.

Она села за стол, ее приветствовали улыбками. Знаменитый актер сказал несколько эмоциональных слов о Терезе и ее семье, все кивали и выглядели опечаленными, но это была общая сладкая печаль, несущая не отчаяние, а утешение. Затем элегантно, без перехода он принялся рассказывать увлекательные смешные случаи из жизни. Он импровизировал, разыгрывал неизвестную ей роль из какого-то фильма, и все аплодировали и смеялись. Жена актера налила игристое вино в бокалы, которые принесла Франческа. Даже дети с широко распахнутыми глазами и открытыми ртами смотрели на выступление знаменитого актера посреди гостиной. Он и правда хорошо играл. Настоящий талант. Франческа поймала себя на том, что искренне улыбается одной из его шуток. Затем она подумала, что произойдет, когда они с Массимо выйдут из дома Колетт. Ее захлестнуло чувство вины. Что она сделала со своим мужем? Со своими дочерьми? Что на самом деле сделал с ней Массимо, чтобы заслужить это? Заставить ее всем, абсолютно всем рискнуть? Она огляделась. Но когда жильцы кондомимиума подняли бокалы, произнося тост: «За “Римский сад”!» – она тоже сказала это вместе с остальными, будто стала одной из них.

7

Когда они вернулись домой, было уже очень подано. Анджела спала на руках у отца, Эмма – на руках у матери. Как в старые добрые времена, когда они жили в Милане и у них были друзья. Близкие друзья. Они ходили гулять по вечерам. По выходным часто брали машину и отправлялись исследовать город, предместья или окрестности.

Они раздели девочек, стараясь не разбудить. Уложили в кроватки. Укрыли. Как всегда делали раньше.

– Хочешь еще бокальчик перед сном? – спросил Массимо.

Она ждала удара. Массимо сровняет ее с землей своим гневом или уничтожит своим разочарованием? Она почувствовала, как подкосились ноги. Хочешь еще бокальчик перед сном?

Бокальчик перед сном. Он хочет со мной поговорить. Это явный признак. Он уже целую вечность не предлагал выпить, перед тем как забраться в постель. Франческа попыталась прочитать выражение его лица. Что ты мне скажешь?

Хочешь еще бокальчик перед сном?

Да. Она совсем не возражает. Она села на диван.

Он принес два бокала белого вина. Устроился рядом. «Дзинь», они выпили. Она ждала. Сейчас. Сейчас начнется. Боялась ли она? Да, даже больше, чем думала. Я тебя разочаровала, мне так жаль. Я не хотела тебя разочаровывать. Он улыбнулся ей. Она улыбнулась ему. Он налил еще вина. Они снова выпили. За окном плыла гигантская огненно-красная луна. Луна конца света, она была прекрасна. Массимо допил. Поставил бокал на стол. Франческа тоже допила и поставила свой бокал рядом с его бокалом.

– Франческа, – сказал Массимо спокойным нежным голосом. А вот и оно. Ударь сейчас. – Ты же знаешь, что я тебя люблю?

– Я тоже тебя люблю, – ответила Франческа.

А то, что произошло потом, имело привкус прошлого – мирного, здорового и правильного, – и хватило всего мгновения, чтобы оно стало настоящим. Достаточно было захотеть. И казалось: все вернулось.

Значит, все это моя паранойя. Я вечно придумываю веяную фигню. Он ничего не знает. У меня еще есть время. Позже, засыпая, Франческа подумала, что, возможно, на ужине не происходило ничего странного. И нет никакого заговора против нее. Все просто: друзья, объединенные одним двором, собираются и ужинают вместе, чтобы почувствовать себя ближе и не думать об исчезновении ребенка. Чтобы обнимать, защищать и заботиться. Большая семья. И ее семья тоже.

8

Залитые светом неоновых огней проходы между рядами супермаркета были неестественно безлюдны, словно наступил апокалипсис. Эмма сидела в тележке и указывала на все, что видела, что-то радостно лепеча. Анджела трусила рядом со своей сестрой и матерью, затем подпрыгнула и, промчавшись по проходу, исчезла из поля зрения. Франческа вздрогнула, как от удара, и бросилась с тележкой догонять дочь.

– Анджела, вернись! – закричала она.

Догнала. Присела на корточки, чтобы сравняться в росте, и мягко постаралась вдолбить в голову дочери, что та не должна убегать от матери.

– Ты можешь играть сколько хочешь, но только там, где я могу тебя видеть. О’кей?

– Хорошо, мама.

Взгляд Анджелы лучился такой искренностью, что Франческа обняла ее и поцеловала. Эмма протянула ручки из тележки, Франческа взяла малышку на руки и потом обняла и поцеловала обеих девочек. Быть матерью – это не просто череда обязанностей и жертв. Быть матерью – это прежде всего вопрос любви.

Они остановились в отделе с фруктами. Анджела с прозрачным полиэтиленовым пакетом в руках рассматривала персики, вишни, абрикосы. Франческа занималась покупками немного дальше.

– Здравствуйте, синьор, – услышала она голос дочери, выбирая сыр в отделе по соседству с фруктовым.

Здравствуйте, синьор.

Она резко повернулась, готовясь убивать.

Рядом с Анджелой стоял Фабрицио.

– Привет, Анджела, – сказал Фабрицио. – Как дела?

Девочка, никак не отреагировав, принялась складывать в пакет зеленые цукини, фиолетовые баклажаны, красные помидоры.

Фабрицио приближался к ней.

Вали отсюда, скомандовала себе Франческа. Разворачивайся на каблуках, бери дочь и уходи. Закрой эту главу. Навсегда. Прощай. Вали отсюда. Взгляды жильцов кондоминиума повсюду. Они видят то, чего не видишь ты. Она покосилась на него. Ты спаслась один раз, но ты не сможешь спасаться вечно.

Анджела в овощном ряду напевала колыбельную, которую мать пела Франческе, когда та была маленькой. «А – авантюристы, Б – бравые ребята, В – это воришки, избежавшие расплаты».

Фабрицио подошел к ней.

– Как ты снова меня нашел? – спросила она.

– Выследил, – с улыбкой ответил он. И попытался обнять ее.

Она отстранилась.

– Не волнуйся, никого нет. Я проверил, – сказал Фабрицио.

Они смотрели друг на друга.

Она отвернулась и наклонилась, чтобы взять банку помидоров без кожуры.

– В чем дело, Франческа?

Она положила очищенные помидоры в тележку.

Взяла банку консервированного тунца.

– Мне нужно идти, извини, – она сжала руки на ручке тележки.

Сидевшая в ней Эмма была настоящей, реальной, в отличие от того, что происходило тут.

– Франческа, – Фабрицио положил руку ей на плечо. – Скажи мне, что происходит?

Теперь она посмотрела на него.

– Мне правда нужно идти.

Он убрал руку с ее плеча.

– Ладно.

– Слушай, – сказала она. Он остановился. – Из-за тебя у меня проблемы. Эта гребаная игра, Фабрицио, эта наша игра слишком опасна для меня.

Вот, она это сказала. Теперь все кончено. Наконец.

Она должна уйти. Уйти немедленно. Она услышала шум в другом проходе. Какой-то настойчивый шорох. Кто там?

Фабрицио тоже огляделся.

– Мне больше нечего тебе сказать, Фабрицио.

Она смотрела на него слишком долго. Бежать, скорее бежать отсюда! В соседнем проходе кто-то шуршал, продвигаясь сюда, и Анджела теперь тоже наблюдала за ними со стороны. Франческа заметила в глазах дочери взрослый интерес.

– Мама? – услышала она и потянула тележку.

– Тебе нечего мне сказать, но я должен, – он не двинулся с места. Преградил ей путь.

– Тогда говори и уходи.

– Я влюбился в тебя.

Он произнес это, глядя ей в глаза, стоя в миллиметре от нее, и, сказав, не ждал больше ни секунды. Исчез, будто его никогда и не было.

– Мама, этот дядя – плохой? – Анджела догнала ее.

– Плохой? – прошептала Франческа, не понимая, что говорит ее дочь, не понимая, что говорит она сама, в ушах стоял звон, шум крови. – Нет, котенок, – выдохнула она, – он не плохой.

Анджела выпрямилась, уперла руки в бока и сказала:

– Нам он не нравится.

– Вам с сестрой? – уточнила Франческа, все еще в своих мыслях.

– Нет. Нам.

9

Прихожу домой из супермаркета. Уже поздно. Ты мне напоминаешь, что в понедельник едешь в Лондон на первую встречу. Не знаю, ошибаюсь ли я, но мне кажется, ты смотришь на меня грустно, беспокоясь о боли, которую можешь мне причинить. Ты добавляешь про «несколько дней» и ждешь моей реакции, каких-то слов. Я и сама хотела бы сказать тебе кое-что важное, но девочки требуют твоего внимания и тихий-тихий голосок говорит: «Мой папа». Даже ты не можешь устоять. И правильно, надо идти к ним.

Я начинаю разбирать покупки и понимаю, что не купила ничего нужного. Забыла. Тут только вредные сладости, которые тщательно выбирает Анджела, а я обычно тихонько ставлю обратно на полку в магазине, бутылка молока – я не проверила дату, срок годности истекает завтра, мыло, которое, я точно знаю, страшно жжет глаза девочек, да вдобавок тунец и майонез, несъедобные, по мнению семейства. И никаких нужных продуктов. Я достаю из морозилки бульон, который заморозила для Эммы. Заказываю три пиццы. Воспользовавшись тем, что ты в кои-то веки дома, с головой бросаюсь в свою книгу – просто чтобы не думать. Но потом звонит домофон, я выныриваю на поверхность, и мысли возвращаются. Лондон, думаю я. Слово, которое так напугало меня, когда ты произнес его впервые. Теперь я просто думаю: не оставляй меня одну. Это обычная мысль, я обычная плакса, которая всегда твердят одно и то же, всегда жалуется и не может ничего предпринять. Но теперь эта мысль имеет совсем другое значение, а именно: помоги мне быть хорошим человеком, не позволяй мне сделать то, чего я так страстно хочу.

10

Рассвет вошел в дом, округлый, чистый, легкой лазурью проник в спальню. Франческа забыла опустить жалюзи. Как только она открыла глаза, рассвет изменился: солнце превратилось в раскаленный шар. Франческа ахнула. Она почувствовала, как что-то укусило ее за руку – больно. Она посмотрела – струйка крови. Кто ее укусил? Какое-то насекомое? К ней вернулось туманное воспоминание о том дне, когда она приехала в этот дом, когда впервые коснулась красных ворот. Тогда и начался конец света. На границе между сном и бодрствованием ей стало ясно – все было предрешено с самого начала.

Несколькими днями ранее весь кондоминиум устроил факельное шествие во имя Терезы, организованное Колетт. Об этом не упоминалось в СМИ. Пока жильцы группками – все, кроме Фабрицио, – гуляли по «Римскому саду», требуя у мироздания вернуть домой нашу Терезу, на улице никого из посторонних не было. И только парочка голов высунулась из окон и с балконов. Массимо тоже был во дворе, тоже скандировал:

– Наша Тереза должна вернуться! Мы обязаны сделать все возможное, мы все сделаем, мы готовы на все.

Соседи разговаривали с ним громкими, уверенными голосами.

А сейчас ее муж стоял у дверей с чемоданом в руке.

– Это всего на три с половиной дня, – он взглянул на окно, – затянутое темными тяжелыми шторами. – Я скоро вернусь.

– Да, – и чужим, чьим-то другим голосом произнесла: – Счастливого пути.

Массимо подошел к ней. Поцеловал в лоб. Поцелуй ощущался странно, будто у него во рту был кусок льда. Она ничего не сказала. И он ушел.

Готовя завтрак для девочек, Франческа, как обычно, обыскала всю сеть в поисках новостей о Терезе. И ничего не нашла. Хотя побывала на самых разных сайтах. Она делала это каждый день. Чуть ли не каждую свободную минутку. Но ничего больше не появлялось.

Она одела девочек. Проводила Анджелу в школу в «Римском саду», который внезапно превратился в сюрреалистическую пустыню. Вернулась домой с Эммой. Переделала тысячу дел, перевернула всю квартиру, все перемыла и расставила по местам.

Потом забралась на антресоли, решила рассортировать то, что там хранилось, и выбросить ненужное, когда прозвучало: «Хватит, Франческа, пора работать. Тебя ждут новые эскизы. Не подведи издательство на этот раз. Направь мысли в правильное русло. Подумай о книге».

«Но я думаю о книге. Просто я сейчас занята».

«То есть ты считаешь, что если будешь вот так думать о книге, она материализуется сама собой? Если я правильно помню, ты была очень счастлива, когда редактор сказала: ты гений, Фра».

«Заткнись, я же сказала, что занята».

«Я знаю, о чем ты думаешь».

«Ладно. И о чем я думаю?» – Франческа замерла. Вопрос был серьезный.

«Ты думаешь, что твоего мужа здесь нет, Анджела в школе, Эмма тихонько играет в манеже, а Фабрицио находится в сантиметрах от тебя. Ты думаешь о том, что он сказал тебе в супермаркете, и пытаешься прогнать эти мысли. Ты делаешь все возможное, чтобы не пойти к нему сегодня прямо с утра. Думаешь, что у тебя всего три дня. На самом деле три ночи. Всего три ночи. А потом вернется Массимо. Ты думаешь, что все в твоих руках».

«Это неправда. Я думаю, что вчера вечером я снова обрела Массимо, мы занимались любовью, и я была здесь, с ним. Я мать и жена. И люблю своего мужа.

И он меня любит. С книгой все будет в порядке. Мы счастливы. Это моя жизнь. Я уже наделала много всякой ерунды. Хватит».

«Я знаю тебя, Франческа. Ты не идешь к Фабрицио из-за верности мужу, дорогому и любимому Массимо, или из-за страха? Чего ты боишься, Франческа?»

«Оставь меня в покое».

«Я знаю, чего ты боишься. Заниматься любовью с другим мужчиной. Последствий. Не знаешь, как управлять тем, что будет дальше. Вот почему ты не бежишь к Фабрицио. Только из-за этого».

«Я должна работать, ты сам так сказал».

«Я сказал? Когда это? Я вообще не умею говорить, Фра».

Она с головой погружалась в любую работу по дому, а в перерывах играла с Эммой. Когда Массимо позвонил ей днем, чтобы узнать, как дела, она отдала трубку Анджеле. Дочь взяла телефон, а потом заговорила шепотом, отошла в сторону, украдкой покосившись на мать, а потом исчезла в своей комнате. День медленно подходил к концу.

«Ты, черт возьми, не с той связался, дом, – сказала Франческа, уложив девочек спать. – Я выиграла».

«Урашечки», – саркастически ответил дом. Настала ночь.

Первый день прошел.