Текст книги "Том 27. Письма 1900-1901"
Автор книги: Антон Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 51 страниц)
Антон Павлович сейчас же сделал перевязку – и теперь моя сосна выросла на славу» («Приазовский край», 1904, № 182, 11 июля).
Иорданов в своем письме от 25 января 1900 г. сообщал Чехову, что таганрогская дума стала теперь «усердно заниматься городскими насаждениями» и, очевидно, в связи с этим и запрашивал Чехова относительно каталогов деревьев. См. также письмо 2976 в т. 8 Писем. В письме от 4 февраля Иорданов благодарил Чехова за полученные им «одесские прейскуранты».
3023. Н. И. КОРОБОВУ
29 января 1900 г.
Печатается по тексту: Письма, т. VI, стр. 26–27, где опубликовано впервые, по автографу. Нынешнее местонахождение автографа неизвестно.
Год устанавливается по письму Н. И. Коробова от 17 января 1900 г., на которое отвечает Чехов ( ГБЛ).
…спасибо за письмо и поздравление. – Коробов писал: «Поздравляю тебя от всей души с избранием в почетные академики. Я горжусь, что у меня есть товарищ академик; и выбран в хорошей компании, впрочем, мало сказать хорошей там, где есть гр. Л. Толстой.
А можно было бояться, что выберут бог знает кого. Выбрали что было лучшего в России по части литературы <…>
Я видел „Дядю Ваню“, по моему мнению, это лучшая русская пьеса за последние 20 лет, я поставлю ее много выше „Чайки“. Мне она кажется даже чем-то совсем особенным; в „Чайке“ чувствуешь театр, сцену, а в „Дяде Ване“ сама жизнь и оттого сначала как-то даже дико и странно. А потом как вглядишься, чувствуешь трепетание живой жизни. Но пьеса слишком интеллигентна, средней публике, массе, едва ли по плечу. Играют бесподобно; поставлена, лучше требовать нельзя».
…очень радуюсь за Екатерину Ивановну… – Коробов сообщал о том, что его жена, болевшая туберкулезом, теперь совсем поправилась. Когда она в 1899 г. заболела, Чехов помогал Коробовым устроиться в Ялте для лечения.
В том, что печатается в газетах об академиках и Академии, достоверного мало… – После опубликования списка почетных академиков (см. письмо 3003 * ) «Новое время» несколько раз возвращалось к этой теме. Суворин в Маленьких письмах (№ 8588, 24 января) писал о неопределенности формулировки дополнения к уставу о почетных академиках. Буренин в «Критических очерках» (№ 8592, 28 января) высказался против избрания в почетные академики Короленко, талант которого «кружковая публика и кружковая критика» слишком преувеличила и ценила его не по существу, не по художественным его заслугам, а по так называемым «гражданским». О «произвольности» списка избранных писал в своей статье «О Российской академии» и Сигма (№ 8587, 23 января), возмущаясь тем, что Академия, «почтя своим выбором В. Г. Короленку, не почтила гр. Салиаса, П. Д. Боборыкина, А. В. Сухово-Кобылина, Вл. И. Немировича-Данченко», что «при отсутствии многих настоящих писателей в числе избранного видим имя судебного деятеля <А. Ф. Кони>, очень почетного, талантливого в своей специальности, но такого, для которого „поэзия любезна, приятна, сладостна, полезна, как летом сладкий лимонад“». В то же время Сигма писал о необходимости восстановления самостоятельной Российской академии как центра по изучению языка и литературы, преобразованной в 1841 г. в Отделение русского языка и словесности при Петербургской академии наук: «Российская академия необходима для объединения писателей, для признания их высокого и самостоятельного государственного значения, для издания русских авторов, для разрешения вопросов литературно-государственных, для представительства перед троном за литераторов, для ходатайства „о тех или иных нуждах российской словесности“»; что подобная «Академия Литературы» – по образцу Академии Художеств – должна была бы проявлять внимание к живым литераторам, их судьбе и нуждам («общество готово поклоняться писателю, когда он на склоне дней или уже умер»), заниматься вопросами издания русских писателей «профессионально объективно, вне узкой кружковой тенденциозности». Права же «почетных академиков», определенные уставом, скорее говорят о том, чего академики не могут и не должны. Могут «не состоять на государственной службе по Академии наук», не должны «получать штатного содержания, считаться членами общего собрания <…>, присутствовать на заседаниях оного, подавать голоса на заседаниях Отделения русского языка и словесности, куда они допускаются» и т. д.
Поздравляю ~ с новосельем… – Н. И. Коробов сообщал Чехову, что из-за болезни жены они переселились на подмосковную дачу: «Я теперь еще больше убедился, что и при нашем климате, только при хорошей обстановке и правильной жизни, можно с чахоткой жить зиму на воздухе; конечно, не в городе».
Поклонись Вячеславу Ивановичу, поблагодари за память. – Коробов писал, что его сослуживец (врач-ординатор 1-й городской больницы) В. И. Бессонов, с которым Чехов познакомился, очевидно, у Коробова в Москве, «все больше и больше восторгается» произведениями Чехова и поздравляет его с избранием в академики.
…составителями словаря… – С 1891 г. Академия наук выпускала «Словарь русского языка». Издание не было закончено.
3024. Л. С. МИЗИНОВОЙ
29 января 1900 г.
Печатается по тексту: Письма, т. VI, стр. 29–30, где опубликовано впервые, по автографу; нынешнее местонахождение автографа неизвестно.
Год устанавливается по письму Л. С. Мизиновой от 22 января 1900 г., на которое отвечает Чехов ( ГБЛ).
…я никак не ожидал, что Вы вспомните обо мне и напишете. – Мизинова писала: «Вы, верно, давно забыли о моем существовании, Антон Павлович, и вот я, наконец, собралась Вам напомнить о нем. Много раз хотелось писать Вам, да ничего не выходило из этого. Интересного рассказать нечего, а писать то же, просто, не хотелось – много писем и без моих Вы получаете – я думаю! Я всё думала, что Вы приедете сюда – захотите посмотреть на свои вещи в Худож<ественном> театре и на их исполнителей. Оказывается, что Вы и не собираетесь. Жаль – мне так хотелось бы Вас повидать! Машу почти не вижу. Мы с ней, как она говорит, поменялись ролями – она выезжает и никогда почти не бывает дома, – я же нигде не бываю. Вначале бывала часто в Клубе, но потом и там перестала бывать – и там скучно! Смотрела на днях „Чайку“! Говорить о ней самой ничего не буду – всё уже вам переговорили все! Была я в понедельник, а сегодня суббота, и до сих пор я еще вся под впечатлением. Играют все превосходно! Роксанова очень хороша! (Говорят, она совсем иначе играет теперь!) И я не знаю, почему Вы были ею недовольны! Она так трогательна и дает именно ту молодость и свежесть, которая, по-моему, главное в Чайке! Может быть, я ничего не понимаю, но на меня она произвела такое хорошее впечатление и я так ревела в театре, как никогда. Вот Станиславский скверен. Впрочем, Вам это все, верно, надоело, а пишу потому, что для меня это еще очень ново! Я в театрах не бываю совсем. Вообще мне кажется, что я живу на свете уже лет сто. И скучно-скучно! Занята я очень. Во-первых, много работаю над пением, с Павловской, а затем еще имею несколько уроков и переписку иногда. Потом возьму ангажемент и уеду куда-нибудь петь. Может быть, и на пост уеду. Приглашают петь в Нижний. Если получу ангажемент на зиму, то летом поеду отдохнуть куда-нибудь, а то очень устала и нездоровится. Я дошла до того, что уже лечусь у Даля. А то все ночи не сплю и испытываю постоянный страх чего-то. Теперь лучше – внушение мне очень помогло. Если напишете, буду страшно рада, хочется о Вас знать, а то у нас толком ничего не добьешься».
Вы познакомились с писательницей? – Мизинова писала, что познакомилась с Е. М. Шавровой-Юст: «…она мне очень понравилась! Она интересная женщина все-таки, и я Ваш бывший вкус одобряю. Мы с ней даже сговорились вместе ехать в Париж, Ялту и еще куда-то».
Свою фотографию я пришлю Вам… – Мизинова просила Чехова прислать его «портрет»: «Вы ведь обещали мне. Это жульничество! Я Вам прислала из Парижа два, и они украшают, я знаю, какое помещение, а от Вас не добьешься» (фото Мизиновой хранятся в ДМЧ).
Вы пишете, что уедете в Бердичев. – Шутка. В ответ на слова Мизиновой о том, что она собирается в Париж, но вернее попадет «куда-нибудь в Бердичев».
3025. М. П. ЧЕХОВУ
29 января 1900 г.
Печатается по автографу ( ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: отрывок – «Ежемесячный журнал для всех», 1906, № 7, стр. 414; полностью – Письма, т. VI, стр. 31–32.
Год устанавливается по почтовым штемпелям на конверте: Ялта. 30 I.1900; Ярославль. 2 февр. 1900.
Ответ на письмо Мих. П. Чехова от 22 января 1900 г. ( ЦГАЛИ).
…отвечаю на твое письмо. – М. П. Чехов, только что вернувшийся из Петербурга, где был у Сувориных, писал Чехову: «Оба они, и он, и она, встретили меня, как родного, и целые два вечера изливали передо мною свою душу. Всякий раз, как я собирался уходить, меня удерживали. Со слезами на глазах старик и с пылающими щеками Анна Ивановна уверяли меня, как им горько, что нарушились отношения между тобою и ими. Они тебя очень любят. „Отношения“, о которых я писал тебе и которые ты относишь к себе, относятся к министерству. Суворин именно это и подразумевал. Ах, как им горько, что их ненаглядный „Антоша“ стал к ним в такие отношения! – „Голубчик Миша, я знаю отчего это случилось. Антоша не захотел простить моей газете ее направления и тот… Я знаю это. Но разве можно, чтобы в таком громадном деле, как наша газета и тот… могла бы существовать одна душа и всё. Ведь это правда, Нюся? Я помню, как еще в Ницце, когда мы с Антоном Чеховым шли по берегу или, кажется, по какому-то говенному бульвару, я спросил у Чехова: отчего Вы не пишете в „Новое время“? И Чехов вдруг сверкнул глазами, как только может сверкать он один, и сказал резко: „оставим этот разговор!“ Я отлично помню это и тот…“
Их глубоко огорчило то, что ты продал свои сочинения Марксу, а не Суворину. Анна Ивановна во всем обвиняет только одного Суворина. – „Виноват, Алеша, ты один, потому что ты не книгопродавец. Упустил „Анну Каренину“, когда сам Толстой продавал ее тебе за 20 тыс., а теперь вот упустил Чехова. Когда Чехов прислал тебе телеграмму о том, что он продает Марксу за 75 тыс., ты должен был бы телеграфировать ему в ответ: „даю 80 тыс.“ – „конечно, это так, Нюся… я, правда, человек нерешительный, всегда мне нужно время пообдумать… Но я тотчас послал Чехову телеграмму, в которой умолял его не иметь дело с Марксом и не закабалять своего будущего, и предлагал ему авансом в долг 20 и даже 25 тыс. Очевидно, ему нужны были деньги. Но откуда же я мог взять сразу 80 тыс.? Когда ты сама знаешь…“ – „Ведь продал же Чехов Марксу в рассрочку, почему ты не предложил ему рассрочку?“
„Да, боже мой, разве ж я знал, что Чехов продает в рассрочку? Ведь в этом-то весь и ужас! Когда ко мне пришел этот сукин сын Сергеенко и объявил о своем посредничестве, он ни слова не сказал о рассрочке… И вдруг рассрочка! Это как снег на голову! Да разве ж я не мог предложить Чехову тех же условий? Ведь я уже предложил ему авансом 20–25 тыс.! Ведь это же обидно! Понимаете, Миша, ведь это обидно!“
Я стал уверять, что, вероятно, и ты сам не знал о рассрочке, что без тебя тебя женили. Ведь это бывает!
Сув.Конечно, я сознаю, что у нас относительно Чехова был непорядок и тот… Мы теряли его рукописи, путали счеты… Я знаю это и сознаю, что это скверно. Но ведь мы уже начали печатать его полное собрание, напечатали уже семь листов… Наконец, я уже уплатил Марксу из своих за Антона пять тысяч… Значит, его сочинения уже стоят не 75, а 80 тыс. Нет, нет, здесь есть что-то темное, необъяснимое. Я не понимаю, отчего Чехов предпочел рассрочку у Маркса, а не у меня. Он мне телеграфировал, что хочет упорядочить этим свои книжные дела. Нет, Чехов не искренен!
Ан. Ив.Алеша, ты ведь знаешь Антона, он человек одаренный, решительный, смелый. Сегодня он здесь, завтра вдруг собрался и уехал на Сахалин. Помнишь, как он удрал куда-то в Торжок после первого представления „Чайки“! Так и здесь.
Сув.Ах, Миша, препотешная была история с первым представлением „Чайки“! Антона нет, Маша плачет, мы его ждем… Наконец, в три часа ночи я вхожу к нему в комнату, гляжу – он не спит. Где вы шатались? – спрашиваю. Мария Павловна уж думала, что Вы утопились в Фонтанке! А он: „Даю Вам честное слово, что больше я драм никогда не пишу!“ И этак, подняв палец: „Даю вам честное слово…“ и т. д. А потом вдруг исчез и вдруг эта телеграмма из Торжка!
Ан. Ив.Так и здесь. Антон очень любит Марию Павловну, затеял постройку, а тут еще сознание, что болен, – вот он и решил: обеспечить сестру, достроить дом и обставить так, чтобы хотя на первое время не работать. Значит, нужны 75 тыс… Решено и сделано. Вынь и положь. Вот и все.
Сув.Да постой, Нюся. Разве рассрочкой он достиг этого?
И т. д. и т. д. и т. д. и т. д.
Суворин просил меня убедить тебя, чтобы ты выкупил обратно от Маркса свои сочинения, но я боюсь затевать об этом разговор, так как ничего в этом не понимаю.
Я писал тебе все это, стараясь сохранить точные слова, чтобы охарактеризовать перед тобою самый разговор о тебе у Сувориных. Мне ясно только одно, это то, что они тебя любят и что им горько не то, что ты продал свои произведения Марксу, а то, что ты предпочел рассрочку у Маркса рассрочке у Суворина. Весь Питер теперь на них указывает пальцем. А если сопоставить продажу Марксу со студенческими беспорядками, что было почти одновременно, то ты легко поймешь, какую окраску придает Питер продаже Марксу: „Голубчик Миша, – говорил Суворин. – Сама судьба заставляла меня ехать к Антону в Крым, когда я узнал о его переговорах с Марксом, чтобы разубедить Антона. Это спасло бы меня от студенческой истории, так как в то время я был бы в Крыму, а не в Петербурге. И я этого не сделал“. И далее: „Я ужасно любил и люблю Антона. Знаете, с ним я молодею… Ни с кем в моей жизни я не был так откровенен, как с ним… И что это за милый, великолепный человек! Я с радостью выдал бы за него Настю. И какой это талант, какая ясность ума, какое благородство души!“ и т. д. И все это, ходя по диагонали из угла в угол и держа перед лицом всю пятерню.
Антуан, милый, возврати им свое расположение! Я знаю, что я не имею права вмешиваться в ваши отношения, но Суворины были так со мной откровенны, так искренни, так трогательны были их уверения в симпатии к тебе, что я не имею ни малейшего сомнения в чистоте их отношения к тебе. Анна Ивановна просила меня помирить тебя с ее мужем: „Вы видите, как Алешу это волнует, миленький, помирите с ним Антошу“. Но я не потому прошу тебя за Сувориных. Я не люблю выяснять отношений и всякие посредничества считаю неблагородным вмешательством в чужие дела. Их встреча, то, как они меня встретили, как откровенничали со мной, и как затем целый вечер старик читал мне свой дневник о тебе, мне, с которым у него нет ничего общего, кроме глубокого к тебе расположения, – дает мне право вмешиваться в ваши отношения. Антуан, прости меня за эту смелость и, голубчик, не подумай, что в глуши я так уже опровинциалился, что унижаюсь до посредничества и до сования носа в чужие дела. И если ты по поводу этого письма будешь писать Суворину, то не говори, не упоминай обо мне: мне стыдно. Впрочем, я писал это письмо искренно и честно, боясь солгать даже в одном слове, – пиши, что хочешь. Боюсь только, что о выгодах или невыгодах твоей сделки с Марксом тебе уже прожужжали уши и без меня. Я ровно ничегоо ней не знаю, кроме того, что узнал у Суворина, и, значит, не могу судить о том, насколько тебе выгодно или невыгодно было иметь дело с Сувориным или Марксом. Ты это лучше знаешь, твоя святая воля. Да это было бы и неделикатно с моей стороны. Я хочу только, чтобы ты понял из этого моего письма, что я больше говорю об отношениях чисто личного свойства, помимо всяких там продаж и издателей.
<…>
Относительно того, с каким нетерпением дожидался от тебя Суворин ответа на телеграмму с предложением 20–25 тысяч, приведу на память строки его дневника (за буквальность не ручаюсь):
17 янв. послал Чехову телеграмму (следует содержание). Далее идут записи о Сергеенко, Марксе и т. п. Довольно интересно.
18-го. От Чехова ответа нет.
19-го. От Чехова ответа все еще нет. Беспокоюсь.
20-го. Все еще нет от Чехова ответа.
21-го. Наконец-то получил от Чехова телеграмму следующего содержания (содержание телеграммы). Нахожу ее холодной, а Чехова неискренним…
Твой Мишель. Поздравляю тебя с академиком».
О том, что я продаю Марксу сочинения ~ Суворину было известно ~ он ответил, что у него денег нет, что покупать мои сочинения ему не позволяют дети… – В дневнике П. А. Сергеенко имеется запись от 17 января 1899 г.: «У Суворина. Он был растерян и встревожен по поводу Чехова. Зачем ему деньги? он у меня взял 5000. Что такое деньги? У него талант драгоценен, и проч., и проч., „и все такое, понимаете“… В результате Суворин, однако, отказался приобрести Чехова, т. е. не отказался, а путал, путал, так что и сам черт не мог разобрать ничего» ( ГМТ).
На следующий день после этой записи 18 января Сергеенко писал Чехову о своем разговоре с Сувориным: «Я не банкир, – заявил Суворин. – Все считают, что я богач. Это вздор – главное же, понимаете, меня останавливает нравственная ответственность перед моими детьми и так далее. Как я могу навязывать им в будущем различные обязательства и так далее. А я дышу на ладан» ( ЦГАЛИ).
В эти же дни (23 января) Чехову писал об этом и Ал. П. Чехов: «… слышал, что старик очень хотел купить у тебя то, что купил немец, но наследники не разрешили ему затрату столь крупного капитала. Говорят, сцена была бурная…» ( Письма Ал. Чехова, стр. 378).
Разговора о направлении «Нового времени» в Ницце не было. – О подобном разговоре, якобы бывшем у него с Чеховым, Суворин рассказывал также и Сергеенко, который в своем дневнике 18 января 1899 г., записал: «У Суворина <…> Рассказ о том, как в Ницце однажды он спросил у Чехова, почему тот не работает <в „Новом времени“>, и как Чехов, изменившись в лице, проговорил задыхаясь: „Никогда больше не поднимайте вопроса по этому поводу“» ( ГМТ).
Анна Ивановна милая женщина ~ не забываю ~ что она хитра и что А. С. очень добрый человек и издает «Нов<ое> время». – 21 марта 1899 г. А. И. Суворина писала Чехову: «Если бы Вы знали только, милый Антон Павлович! Сколько приходится волноваться бедному А<лексею> С<ергеевичу>. Вы бы его пожалели и поддержали! Сколько злобы, зависти, а главное заведомой клеветы! Да, если бы Вы были его другом или просто любили его, Вы бы не молчали в эти тяжелые для него дни. Но Вы его не друг, это я вижу ясно, и Вы его не любите! Пожалуйста, не рассердитесь на меня за это письмо, это не упрек и не порицание, а просто сознание! Вы не виноваты, что мы Вас так любим, про А<лексея> С<ергеевича> я уж и не говорю, воображаю, если бы Вы были на его месте, что он бы писал и делал!
А тут я ясно-преясно увидала то, в чем не хотелось признаваться. Мне жаль ужасно А<лексея> С<ергеевича>. Нет ничего, кажется, обиднее, когда ты все готов сделать для человека, а тебя не понимают или не любят! Для чего, Вы спросите, все это я пишу – сама не знаю! Ужасно бы хотелось утешить чем-нибудь А<лексея> С<ергеевича>, т<ак> к<ак> добрее и бескорыстнее человека не знаю, а ему нечем отвечать. Простите меня, не подумайте дурно обо мне, не читайте того, чего нет! Вы у нас ведь такой умница, просто мне обидно за него, обидно, что у него нет друга, обидно даже, зачем он Вас так любит! Видите, какая я. Я слышала, не знаю еще наверняка, что Потапенко начал тоже, кажется, теперь не либерально писать в „Н<овом> вр<емени>“. Каково Вам понравится? Вот где настоящие-то джентльмены, не даром, значит, изучают графов. Ну, да бог с ним! Вы-то утешьте чем-нибудь нас» ( ГБЛ). В следующем письме, в апреле этого же года, она писала: «А<лексей> С<ергеевич> бескорыстен и добр до глупости» ( ГБЛ). Мнение Чехова о Суворине примерно в это же время записал в своем дневнике и Сергеенко: «10 июля 1899 г. Его мнение о Суворине, высказанное под секретом только „тебе“, что Суворин скрывает в себе все элементы преступника» ( ГМТ).
«Северн<ый> край» получаю. – Ярославская газета, в которой сотрудничал М. П. Чехов.
Женя– дочь М. П. Чехова.
Ольга Германовна– жена М. П. Чехова.
3026. Б. А. ЛАЗАРЕВСКОМУ
30 января 1900 г.
Печатается по автографу ( ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, собр. Бочкаревым, стр. 45.
Ответ на письмо Б. А. Лазаревского от 27 января 1900 г.; Лазаревский ответил 23 февраля ( ГБЛ).
…желтуха – это пустая болезнь. – Лазаревский писал о своей болезни, о тяжелом физическом и душевном состоянии.
…следует ли, написав рассказ, читать его до напечатания? – Лазаревский, закончивший в это время повесть «На уроке», писал рассказ «Смерть машиниста» и спрашивал Чехова: «Следует ли, когда напишешь рассказ, читать его близким людям или лучше никому, до выхода его в печати, не давать?».
В «Жизнь» я напишу. – Лазаревский писал Чехову, что собирается послать свою повесть «На уроке» в журнал «Жизнь», и просил написать в редакцию, что Чехов и сделал (см. письмо 3034 * ). В ответном письме он сообщал Чехову, что повесть редакцией «Жизни» отклонена – получен «скверный ответ».
3027. Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК
30 января 1900 г.
Печатается по автографу ( ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. VI, стр. 32–33.
Год устанавливается по почтовым штемпелям на конверте: Ялта. 31 I.1900; Москва. 3 II.1900.
Ответ на письмо Т. Л. Щепкиной-Куперник от 20 января 1900 г. ( ГБЛ).
…я был несказанно порадован и тронут, получив Вашу милую писульку. – Щепкина-Куперник писала Чехову: «Дорогой куманек, Антон Павлович, все это время из-за болезни одной моей старой приятельницы буквально нигде не была, никого не видела и не читала ни строки. Только последние дни вздохнула свободно и от состояния юной папуаски перешла к состоянию цивилизованной женщины, читающей газеты и следящей за мировыми событиями.
Одним из первых кинувшихся мне в глаза событий было Ваше избрание в Академию. Мне сейчас же захотелось взять перо и поздравить Вас с этой заслуженной, но все же прекрасной честью. Нечего Вам много говорить, Вы сами знаете, как я горячо люблю Ваш талант и как я считаю Вас гордостью русской литературы, а потому позвольте только мысленно пожать Вашу руку и пожелать Вам (или вернее нам), чтобы Вы побольше писали».
…поминайте меня в Ваших молитвах! – Перефразировка слов из монолога Гамлета в трагедии Шекспира «Гамлет» (д. III, сц. 1).
3028. М. П. ЧЕХОВОЙ
31 января 1900 г.
Печатается по автографу ( ГБЛ). Впервые опубликовано: ПССП, т. XVIII, стр. 321.
Год устанавливается по ответному письму М. П. Чеховой от 7 февраля 1900 г. ( Письма М. Чеховойстр. 148–149).
В марте я уеду за границу на все лето, должно быть. – Узнав об этом от М. П. Чеховой, О. Л. Книппер писала 5 февраля Чехову: «Что это значит дорогой писатель? Вчера я слышала от Марии Павловны, что Вы уезжаете за границу на все лето? Этого не может быть, слышите! Это Вы так только написали и теперь уже забыли, правда? Это невероятно жестоко писать такие вещи. Сию же секунду ответьте мне, что это не так, что лето мы будем вместе. Да, да, правда, правда? Я еще не отвыкла так говорить, помните мою привычку?» ( Переписка с Книппер, стр. 125). Чехов уехал из Москвы за границу 10 декабря 1900 г.
Как прошел юбилей «Русской мысли»? – В ответном письме от 7 февраля 1900 г. М. П. Чехова рассказывала: «На лавровском юбилее было очень скучно. Речи были неинтересные, даже речь Ключевского была как-то жидка и не оправдала ожиданий. Лавров поднял тост за тебя как за сотрудника, который с удовольствием пришел бы на юбилей, если бы был в Москве. Целая вереница гостей потянулась ко мне с бокалами и с просьбой передать тебе поклоны и всевозможные пожелания. Тут были, кроме юбиляров, их жен, еще профессора Ключевский, Лопатин и проч. и актеры, Южин, конечно. Были Эртель, Ладыженский, Гиляровский, Немирович с Катечкой. Залили мне шампанским новое платье и испортили настроение духа этим, хотя я первый раз в жизни громко при всем честном, важном народе поблагодарила их от твоего имени. Вышло довольно складно, мне аплодировали и кричали браво. А платье все-таки пропало!» О том, как прошел юбилей, Чехову писал и В. М. Лавров. См. примечания к письму 3036 * .
3029. П. В. УНДОЛЬСКОМУ
1 февраля 1900 г.
Печатается по автографу ( ГБЛ). Впервые опубликовано: ПССП, т. XVIII, стр. 321.
Отрезной купон денежного перевода на 28 р. 60 к.
Год устанавливается по упоминанию о плане школы, строящейся в татарской деревне Мухалатка. См. письмо 3032 * и примечания к нему * .
…посылаю за февраль. – По-видимому, деньги, собранные для Мухалатской школы.
…план будет готов на будущей неделе. – План школы в Мухалатке готовил архитектор Л. Н. Шаповалов.
3030. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
2 февраля 1900 г.
Печатается по автографу ( ИРЛИ). Впервые опубликовано: Письма, собр. Бочкаревым, стр. 189–191.
Год устанавливается по письму И. Л. Леонтьева от 26 января 1900 г., на которое отвечает Чехов; Леонтьев ответил 9 апреля ( ГБЛ).
…шлю ответ на Ваше последнее письмо ~ пьесы читает еще Вл. И. Немирович-Данченко ~ Если пьеса понравится, то они поставят. – Леонтьев спрашивал, как зовут Станиславского и «на каких условиях ставит он пьесы», поскольку у него есть «одноактная, но вполне литературн<ая> вещь, которая, по настроению, подошла бы к его режиссерской изобретательности».
…вроде «Гордиева узла»… – роман Леонтьева (1887).
Вы называете себя моим почитателем. – Леонтьев писал: «Вы как будто сетуете, дорогой Антуан, на краткость моих писулек? Право же, так лучше… тем более, что все „лучшее“ в них очень кратко и может уместиться в 3 пунктах: 1) Я вас люблю искренно и нелицемерно. 2) Стою в первых рядах Ваших самых верных поклонников (и смею добавить – наиболее чутких!). 3) От всего моего капитанского сердца желаю Вам здоровья и счастья!!!»
Но Вы, вследствие обстоятельств ~ раздражены, залезли по колена в мелочи… – В этом же письме Леонтьев, как и прежде, жаловался Чехову на свою жизнь: «Все же остальное, т. е. всё, что выходит из этих светлых товарищеских рамок, довольно гнусно и едва ли стоит того, чтобы „им“ портить эгоистически почтовую бумагу… Стоит ли повторять, в сотый раз, что я все бьюсь, как рыба об лед, и в 45 лет живу хуже, чем студенты, снимающие одну из трех наших комнат; что, устроив и направив на своем веку достаточно людей, я сам не сумел устроиться, благодаря разным неудачам и несправедливостям; что я хвораю, и не одной, а несколькими болезнями (не мнительными, а действительными), и должен махнуть рукой, ибо не только себя, но даже жену лечить у меня не хватает средств – и т. д. и т. д. Положение Фофанова, если хотите, лучше, потому что откровеннее – нищета без всяких ширм, а я, по самому роду моей довольно разнообразной деятельности, связан сотнями отношений и – как ни смешно сказать – даже некоторой популярностью, что, в общем, заставляет меня нести этот оскорбительно тяжелый крест, который называется „благородной бедностью“».
О пенсии Вам рано еще думать… – Леонтьев писал: «Были у меня скромные и не совсем несправедливые мечты о пенсии от Акад<емии> наук: думал, имея 50 р. в месяц, определенные, жена могла бы взять квартиру побольше и сдавать больше комнат, чтобы окупать самую квартиру и еще кое-что; но действительность разбила и эти мечты – оказывается, чтобы получить таковую пенсию, надо быть или дамой (знаю, из них многие получают), или, по крайности, попасть под конку… Когда я нищенствовал во Владимире, я готов был удовольствоваться и 25 рубл. – и в том мне отказали… Ну, вот я излил Вам всю мою дрянь – и будто легче стало…» ( ГБЛ).
…а Вейнберг, если охладел к Вам, то имел на это некоторое право ~ Вы напечатали протест ~ и это тогда произвело на всех тяжелое впечатление… – 10 декабря 1897 г. Леонтьев напечатал в «Новом времени» (№ 7827) фельетон «Еще одно последнее сказанье» по адресу Литературного комитета, председателем которого состоял П. И. Вейнберг. Тогда Чехов писал Суворину: «…зачем, зачем Жан Щеглов пишет эти фельетоны? Он увяз, совершенно увяз» (см. т. 7 Писем, письмо 2188). О том, как был встречен фельетон Щеглова, можно судить также по записи в дневнике С. И. Смирновой-Сазоновой: «… беседовала с Григоровичем и Потехиным о возмутительном фельетоне Щеглова, который, разозленный тем, что его пошлая пьеса не пропущена, делает донос на Комитет, что он запретил ее, п<отому> ч<то> она верноподанная» ( ИРЛИ, ф. 285, ед. хр. 30).
В письме от 26 января 1900 г. Леонтьев жаловался Чехову: «П. И. Вейнберг, забраковавший целые две главные мои пьесы <…> вдобавок еще в обществе не подает мне руки!.. (Как видите, и в Л<итературно>-Т<еатральном> к<омитете> нет у меня руки!) Он стар <…> и я теряюсь, как мне поступить, а сталкиваться, волей-неволей, приходится. Дайте совет, мой добрый Антуан, бедному затравленному Щеглу??»
…радостную песнь Щегла… – Чехов, вероятно, от Леонтьева знал, как родился его псевдоним. Позже он писал об этом в своей автобиографии: «… не претендуя на разрешение мировых задач, следовал морали известной крыловской басни:
Пой лучше хорошо щегленком,
Чем худо соловьем…
Отсюда же извлечен мой писательский псевдоним „Щеглов“» ( ИРЛИ, ф. 273, оп. 2, ед. хр. 39).
Лаура я давно не видел. Никаких сплетен от него я не слышал. – Леонтьев жаловался Чехову, что их общий знакомый, литератор и врач А. А. Лаур, находившийся в это время в Ялте (о чем еще раньше сообщил Леонтьеву сам Чехов), рассказывал в письме к нему о своих прогулках и разговорах с Чеховым. Леонтьев просил Чехова не верить тем сплетням, которые тот услышит от Лаура.
3031. А. М. ПЕШКОВУ (М. ГОРЬКОМУ)
3 февраля 1900 г.
Печатается по автографу ( Архив Горького). Впервые опубликовано: Письма, т. VI, стр. 36–37.
Год устанавливается по письму М. Горького от 21–22 января 1900 г., на которое отвечает Чехов; Горький ответил 11 или 12 февраля ( Горький, т. 28, стр. 117–118 и 119–120).
…спасибо Вам за письмо, за строки о Толстом и «Дяде Ване», которого я не видел на сцене…. – Горький писал: «Ну, вот и был я у Льва Николаевича. С той поры прошло уже восемь дней, а я все еще не могу оформить впечатления. Он меня поразил сначала своей внешностью, я представлял его не таким – выше ростом, шире костью. А он оказался маленьким старичком и почему-то напомнил мне рассказы о гениальном чудаке – Суворове. А когда он начал говорить – я слушал и изумлялся. Все, что он говорил, было удивительно просто, глубоко и хотя иногда совершенно неверно, – по-моему, – но ужасно хорошо. Главное же – просто очень. В конце, он все-таки – целый оркестр, но в нем не все трубы играют согласно. И это тоже очень хорошо, ибо – это очень человечно, т. е. свойственно человеку. В сущности – ужасно глупо называть человека гением. Совершенно непонятно, что такое – гений? Гораздо проще и яснее говорить – Лев Толстой – это и кратко и совершенно оригинально, т. е. решительно ни на что не похоже и притом – как-то сильно, особенно сильно. Видеть Льва Николаевича – очень важно и полезно, хотя я отнюдь не считаю его чудом природы. Смотришь на него и ужасно приятно чувствовать себя тоже человеком, сознавать, что человек может быть Львом Толстым. Вы понимаете? – за человека вообще приятно. Он очень хорошо отнесся ко мне, но это, разумеется, не суть важно. Не важно и то, что он говорит о моих рассказах, а важно как-то все это, все вместе: все сказанное, его манера говорить, сидеть, смотреть на вас. Очень это слитно и могуче красиво. Я все не верил, что он атеист, хотя и чувствовал это, а теперь, когда я слышал, как он говорит о Христе, и видел его глаза, – слишком умные для верующего, – знаю, что он именно атеист и глубокий. Ведь это так?
