Текст книги "Соборы пустоты"

Автор книги: Анри Левенбрюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Я – последователь принципа бритвы Оккама.

– Entia non sunt multiplicanda, praeter necessitatem, [66]66
  Не следует множить сущности сверх необходимого (лат.).


[Закрыть]– с удовлетворением возвестил профессор.

– Исчезновение отца Мари склоняет чашу весов в пользу геологической гипотезы. Пока я намерен этого придерживаться.

Ари предпочел не уточнять, что были и другие причины, заставлявшие его отдавать предпочтение этому следу, в частности туннель в колодце у церкви Святого Юлиана Бедняка.

– На протяжении своей ученой карьеры Чарльз специализировался в двух областях, которые действительно могут быть полезны в исследованиях такого типа: в минералогии и геохимии. Он прекрасно ориентируется в проблематике, связанной с энергетическими ресурсами. Но не стану кривить душой: вероятность, что под землей находится новый источник энергии, крайне мала.

– Именно поэтому подобное открытие стало бы таким важным событием, – возразил Маккензи.

66

Оказавшись один перед чудотворным колодцем Святого Юлиана Бедняка и с изумлением обнаружив, что он осушен и закрыт решеткой, я понял, что это действительно тот самый «забытый проход», о котором говорит Виллар из Онкура.

Мне вспомнились его слова: «Но берегись, ибо есть двери, которые лучше никогда не открывать». Предупреждение было столь же ясным и пугающим, сколь и искушающим, и с той минуты мне не терпелось спуститься на дно таинственной пропасти. Это стало для меня наваждением.

Сам не знаю, что я надеялся там найти. Но, в сущности, кто, столкнувшись с обещанием открытия, действительно знает, чего он ищет, чего ждет?

А ты, читатель, знаешь, чего ищешь? Чего ждешь? Какого ответа взыскуешь в течение всей жизни? Ищешь ли ты веры в Бога? Или хочешь уверовать в самого себя? Ищешь любви? Покоя? Родственную душу? Того или ту, кто избавит тебя от томительного одиночества? Ответа на тайну смерти?

Ибо лишь в одном можно быть уверенным: все мы взыскуем, почтенный читатель. Все взыскуем.

67

– Встретимся вечером в отеле.

Ари остановил MG-B на площади Клиши в стороне от движения, но не заглушил мотор. Прохожие бросали восхищенные взгляды на старый кабриолет, зеленый кузов которого сверкал под лучами летнего солнца.

– Почему бы мне не поехать с тобой? – возразила Мари.

– Потому что я еду туда, куда тебе нельзя.

– Меня бесят твои замашки секретного агента! – воскликнула она, поглубже усаживаясь на кожаном сиденье.

– Вообще-то это моя работа. – Ари грустно улыбнулся. – Обещаю не задерживаться.

– А я буду скучать…

Аналитик обернулся к ней, скрестил руки и, нахмурившись, с важностью в голосе произнес:

– Послушай, ты что, никогда не работаешь? Я имею в виду… Безработным актрисам хорошо платят?

Не отвечая, Мари томно поцеловала Маккензи в губы и величественно покинула машину.

После ее ухода Ари еще несколько секунд не мог оправиться от потрясения. Что ни говори, а в ней или, может, в самой этой ситуации было что-то невероятно будоражащее. Он посмотрел ей вслед, надел солнечные очки и пустился в путь.

Ари попытался сосредоточиться на том, что ему предстояло сделать. Кое-что после разговора с Ирис не давало ему покоя. Документы Манселя. До сих пор он о них не задумывался, полагая, что старые пергаменты не представляют никакой ценности, а Доктор гоняется за ними, не подозревая, что это всего лишь документы на владение землей. А вдруг в них кроется что-то, чего он не заметил? По правде говоря, он так и не собрался изучить их как следует. Склонность к таинственности, которую Виллар проявил в своих тетрадях, вполне могла сказаться и на этих пергаментах: возможно, в них что-то зашифровано… То, что Вэлдон с таким остервенением пытается их заполучить, само по себе наводит на мысль, что в них, вопреки предположениям Ари, содержатся ценные сведения. Пришло время во всем разобраться.

Спустя четверть часа он въехал на автостоянку Лионского вокзала. Припарковав машину рядом с лифтами, он подхватил рюкзак, поднялся на нулевой уровень и зашел в зал, где продавались билеты на южное направление.

Там, как и всегда в это время дня, толпился народ. Прибывшие пассажиры улыбались встречающим, спешили наружу, чтобы выкурить сигарету, которую не имели права зажечь во время всего пути. Уезжающие взволнованно толпились вокруг табло, чертыхаясь, когда сразу не удавалось найти номер платформы, с которой уходил их поезд. Опаздывающие пытались бежать, таща за собой чемоданы на колесиках, зеваки слонялись у киосков с дешевыми газетами, бомжи, не поднимая глаз, робко тянули руки за редкими подачками, военные в камуфляже, держа на виду ручные пулеметы, шаркали ногами точно так же, как та самая шпана, которую они, видимо, и намеревались устрашить. В расстегнутой рубашке, склонив голову, Ари пробивался сквозь море сухого и жаркого воздуха. Камера хранения была рядом, направо, сразу за запасным выходом, который охраняли двое полицейских в форме.

Кшиштоф подробно объяснил ему, где спрятал атташе-кейс: в дальнем углу автоматической камеры хранения, ячейка номер 83, код 1972. Запомнить проще простого: год выхода «Machine Head», который оба они считали лучшим альбомом «Deep Purple».

Сначала выбор Залевски удивил Ари. Железнодорожная камера хранения – это что-то устаревшее и не слишком надежное. Но поляк убедил его, что как раз надежнее ничего не придумаешь: о современных камерах хранения нельзя судить по старым черно-белым фильмам, они защищены почти так же хорошо, как аэропорт. Ячейки невозможно вскрыть, не зная кода, разве что с помощью сложных приборов, которые незаметно на вокзал не пронесешь. К тому же, хотя бы на какое-то время, это место нельзя связать ни с одним из них.

У входа в камеру Ари поставил свой рюкзак на ленту конвейера и под пресыщенным взглядом двух охранников прошел рамку металлоискателя. Миновал ряды дверец из белого металла. Отыскав ячейку номер 83, оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что за ним не следят. Сзади не было ни души. Он ввел четыре цифры кода. С громким щелчком замок открылся.

Маккензи заглянул в сейф. Когда внутрь проник свет, он вытаращил глаза: ячейка была пуста.

68

Каролина Левин рухнула на колени и, опираясь руками о землю, испустила вопль гнева и отчаяния.

Весь вечер она кружила вокруг их стоянки и звала мужа, но все понапрасну. Сначала она подумала, что он просто потерял счет времени и все еще ищет для них еду. Но шли часы, и ее тревога все возрастала. Когда небо потемнело, она была уже уверена, что с ним что-то случилось. Что-то серьезное. Эрик не мог ее бросить.

Под сводом деревьев, сквозь который не проникал лунный свет, было уже темным-темно, а батарейка электрического фонарика почти выдохлась. Каролине пришлось признать очевидное: продолжать поиски бесполезно, лучше всего вернуться туда, где несколько часов назад она рассталась с Эриком. Но она не могла заставить себя прекратить поиски. Вернее, она уже не могла принимать решения. Она перебрала тысячу возможностей – одна кошмарней другой.

Теперь страх захватил ее целиком. Ее пугала не только внезапно обретшая форму мысль, что она никогда не увидит Эрика, но и первобытный ужас оттого, что придется ночевать посреди бескрайних джунглей. Без света. В полном одиночестве.

Ее пальцы судорожно сжались, ногти впились в землю, словно там она могла обрести опору, чтобы не сломаться. Вскоре по щекам потекли слезы, слезы страха и смирения. Но она не должна сдаваться. Если бы Эрик был с ней, он бы заставил ее распрямиться и идти дальше. Ей нельзя оставаться здесь, надо вернуться обратно немедленно, пока не погас фонарик.

Сейчас же.

Каролина вытерла рукавом слезы и медленно поднялась. Она вся дрожала. Набрав в легкие воздуха, она отправилась в путь, пошатываясь и стиснув зубы. Фонарик едва светил. Она продвигалась в полумраке, борясь с тревогой, осторожно ступая среди гигантских теней, которые отбрасывали деревья.

Немного поплутав, она вернулась к исходной точке. К выбранному ими месту стоянки. На какую-то секунду поверила, что найдет там Эрика, что он вернулся. Но нет. Там было пусто. Безнадежно пусто.

Оглушенная отчаянием, Каролина упала на ложе из листьев, устроенное ею пару часов назад.

Прошло несколько секунд, и ее охватила дрожь. Кое-что не давало ей покоя. Она знала, что надо потушить фонарик, чтобы сберечь на крайний случай те крохи энергии, которые еще оставались в батарейках. Так подсказывал рассудок. Но ее страшила мысль вновь оказаться в темноте одной. Это походило на отступничество. С громко бьющимся сердцем она все-таки нажала на выключатель.

И тут же утонула во тьме, еще более непроглядной, чем она могла вообразить. Внезапно ее захлестнула неодолимая волна паники. Мороз пробежал по спине. Не выдержав, она испустила крик и снова зажгла фонарик. К глазам подступили слезы, она принялась всхлипывать.

Прерывающимся голосом она снова прокричала имя мужа среди тяжкого безмолвия джунглей Амазонки. Но она уже не искала его, не ждала, что он откликнется. Это был стон. Вопль испуганной женщины, зовущей на помощь.

Ответом ей было лишь далекое хлопанье крыльев встревоженной хищной птицы.

А потом фонарик погас.

69

Мари Линч выключила мобильный и, подавленная, опустилась на скамейку в конце улицы Коленкур.

Вздыхая, она наблюдала за спектаклем, который разыгрывал перед ней Париж. Город был раздражающе оживлен, солнце палило нещадно, а прохожие глупо ухмылялись, одураченные уловками лета. Раскаленная столица напоминала декорации из папье-маше, а гуляки – плохих актеров из пошлой итальянской комедии.

Привычным движением Мари нашарила в кармане сигарету и зажала ее в зубах. Все запутывалось чем дальше, тем больше. Она уже практически ненавидела себя, возможно, почти так же, как ненавидела людей, которые использовали ее и на которых она продолжала работать.

Она закурила и, откинув голову, выдохнула дым, чтобы подпустить пару облачков на это слишком голубое небо.

Началось все очень просто. Однажды утром к ней в квартиру заявились агенты ССЦ. Без всякого сочувствия они выложили на стол копию ее медкарты, выписки из счетов, историю погашения кредитов, не забыли и список ее долгов и займов. С омерзительным цинизмом людей, из которых система вытравила последние проблески совести, они заявили: «Мадемуазель Линч, если вы хотите найти отца и выбраться из той финансовой выгребной ямы, в которой погрязли, вам придется работать на нас. Нам многое известно. Например, что у вас нет денег на необходимое вам лечение в клинике Дюмей… Но все поправимо».

Несомненно, именно таким гнусным способом секретные службы обычно вербуют своих «добровольных осведомителей», делая из них тайных агентов… Деньги. Вербовщики знают: кто угодно может до такой степени увязнуть в долгах, что забудет о своих принципах. Надежда вырваться из финансовой кабалы – лучшая из приманок. Ну а если ты вдобавок тяжело болен, а денег на лечение нет и в помине, ты становишься легкой добычей.

Сперва она притворилась оскорбленной. Вопрос самолюбия. Но в конце концов сдалась. Это был вопрос выживания.

Оба агента самодовольно улыбнулись: им удалось освоить новую территорию. Затем они сказали: «Вам необходимо сблизиться с одним майором французской полиции и сообщать нам обо всем, что он делает, что ему удается узнать, где он бывает и с кем встречается…»

– Вы правда можете устроить меня в клинику Дюмей?

– Да.

– И вы погасите все долги?

– Все без исключения, – пообещали они. И при этом она поможет им отыскать ее отца. В итоге она выигрывает по всем статьям, утверждали они на полном серьезе.

Спустя несколько дней они подстроили для нее встречу с Маккензи, и вот уже она стала его любовницей, чтобы добывать сведения, которых ждал от нее ССЦ.

Беда в том, что этот придурок Маккензи начинал ей нравиться. Даже очень нравиться. Так что она уже не понимала, с кем ей теперь надо быть искренней. Продолжать предавать Ари, чтобы не нарушить договоренность с ССЦ, или лучше признаться ему во всем и рассказать о сделке с европейскими спецслужбами?

Мари не знала, какое из двух решений скорее поможет ей вернуть отца. Но в любом случае она что-то теряла. Если она предаст ССЦ, то прощай оплата долгов и место в клинике. А если продолжит шпионить за Маккензи, в конце концов все откроется, и она потеряет первого мужчину, к которому уже какое-то время что-то испытывает…

Что-то испытывать.

Мари задумалась, случалось ли ей прежде испытывать чувство, подобное тому, которое нарастало в ней со вчерашнего дня? Ее влечение к аналитику не походило на пресловутую любовь с первого взгляда – оно было более волнующим, возможно, даже более глубоким. Все получалось само собой. Это не была опустошающая безумная страсть или головокружительная влюбленность, нет, скорее безмятежная уверенность: они быливместе, не задумываясь о будущем, потому что, как ни крути, будущегоу них не было.

Она сама не понимала этого до конца. В их взаимной тяге была изрядная примесь бессознательного, возможно, частичка химии, но и кое-что безусловное. Оба они слишком рано потеряли мать, познали горе и радость в любви, обретя пресыщенную безмятежность и печаль… Мари казалось, что Маккензи смотрит на жизнь и людей почти как она: со смесью цинизма и ироничной грусти. Оба они свободны от догм, мало заботятся об общественных условностях, но жаждут истинности, подлинности. И наконец, оба они ждут от будущего одного: ничего особенного, разве что немного простых радостей и неожиданностей, прежде чем наступит конец. Они ждут, что жизнь и люди, которых они поневоле узнали даже слишком хорошо, хоть чем-нибудь их удивят.

Но что с того. Она его уже предала и вынуждена предавать снова и снова. На самом деле у нее нет выбора: сейчас ей куда больше нужны деньги и лечение, чем любовь. Любовь не погасит ее кредиты. Не остановит развитие болезни Хантингтона. И теперь, сидя на скамье с сигаретой во рту, глядя на обманчивую чистоту небесной лазури, она не могла отделаться от мысли, что жизнь в конечном счете – прекрасный обман.

70

Вот уже час, как Ари не мог дозвониться Кшиштофу. Телохранитель не отвечал, и аналитику это очень не нравилось. Он хотел, чтобы ему немедленно объяснили, куда подевались документы Манселя.

Маккензи припарковался в конце улицы Миромениль, в двух шагах от офиса СОВЛ, и торопливо зашагал к высокому зданию. На входе он предъявил удостоверение и спросил Залевски. Но, как он и опасался, поляка не оказалось на месте. И все же Ари решил расспросить знакомого сотрудника из отдела защиты высокопоставленных лиц, находящихся в опасности.

– Сожалею, Маккензи, Кшиштоф на задании, – объяснил офицер.

– Я не могу дозвониться ему на мобильный.

– Ничего удивительного. В таких случаях личные мобильные отключают.

Ари поморщился.

– Мне нужно связаться с ним немедленно. Это очень, очень срочно.

Офицер колебался. Разумеется, отвлекать агента по личным вопросам, когда он на задании, категорически запрещено, но Маккензи выглядел до того взволнованным, что убедил его поступиться правилами.

– Посмотрю, что можно сделать. Подожди здесь.

Офицер скрылся в кабинете и тут же вернулся, протягивая Маккензи телефон.

– Только быстро, – приказал он.

Голос Кшиштофа едва пробивался сквозь треск.

– Что случилось, Ари?

– Где документы Манселя?

– Я же тебе говорил, что положил их в камеру хранения, пока…

– Их нетв камере хранения, Кшиштоф. Я только что оттуда.

Последовало молчание.

– Ты… Ты уверен? Ты в той ячейке смотрел?

– Да. Надеюсь, ты от меня ничего не скрываешь? Ты их, случаем, не перепрятал?

– Да нет же, Ари! Что ты, в самом деле!

Ари тут же пожалел, что задал этот вопрос.

– Ты о них кому-нибудь говорил?

– Никому! В курсе только ты и Ирис.

Ари зажмурился. Ну конечно. Об этой возможности он не подумал.

– Ирис? Ты назвал ей код?

– Да.

– О’кей. Прости за беспокойство. Я тебе перезвоню.

Аналитик отсоединился, вернул телефон офицеру СОВЛ, поблагодарил и почти бегом покинул здание.

Он запрыгнул в машину, вставил в уши наушники мобильника, тронулся с места и набрал номер мобильного Ирис. Но она не отвечала. Он звонил ей и домой, и на работу. Безрезультатно.

Ари бросил телефон на пассажирское сиденье, быстро выехал из улочки и направился в глубь Парижа.

Ему не верилось, что Ирис их предала. Быть того не может. Наверняка найдется какое-то объяснение. Может, ее заставили проговориться. Или она тут вообще ни при чем. Кому-то удалось, не взламывая, открыть ячейку 83… Презумпция невиновности. Нельзя отбрасывать сомнение.

Через пятнадцать минут он был в Левалуа. Вошел в здание ЦУВБ, миновал металлоискатель, поднялся на шестой этаж и направился в кабинет Ирис. Никого. Но дверь открыта.

Постояв перед стеклянной перегородкой, он вошел и принялся лихорадочно рыться в документах Ирис. Он просматривал бумаги у нее на столе, письма, сваленные в ящики… На самом деле он сам точно не знал, что ищет. Какую-нибудь улику, указывающую на связь Ирис с пропажей документов. Но чем дальше, тем больше он убеждался, насколько все это глупо и неуместно.

Внезапно дверь кабинета распахнулась, и Ари увидел Жиля Дюбуа.

– Что вы здесь творите, Маккензи?

– Где Ирис? – спросил он, игнорируя вопрос.

– Она позвонила утром и сказала, что больна. Но вы не ответили на мой вопрос. Что вы здесь забыли? Вы до понедельника на больничном… Здесь вам делать нечего.

Ари в последний раз оглядел кабинет:

– Вы правы. Здесь мне делать нечего.

Он покинул комнату, не потрудившись попрощаться с начальником, и вышел на улицу.

Оказавшись снаружи, он нервно закурил и посмотрел на экран мобильного. Ари надеялся, что Ирис прислала ему сообщение. Нет, по-прежнему ничего. А это уже настораживало. Теперь он разрывался между беспокойством и яростью. Либо с ней что-то случилось, либо она их предала. Второе казалось ему просто невероятным. Но хуже всего было оставаться в неведении.

Он садился в машину, когда зазвонил телефон и на дисплее высветился номер Кшиштофа.

– Ну как?

– Ирис пропала.

– Твою мать.

– Она позвонила утром и сказалась больной. Я к ней.

– О’кей. Я освободился, сейчас буду.

Ари нажал кнопку отбоя и повел MG-B по пустынным улицам Левалуа.

71

Каролину Левин разбудил крик обезьянки, сидевшей на дереве.

Она не сразу до конца осознала, что произошло. Эрик исчез. Она одна, среди джунглей Амазонки, без всего, что помогло бы ей выжить.

Но, несмотря на усталость – она проспала не больше трех часов, – страх, голод, жажду, отчаяние, она сдержала уже подступившие к горлу рыдания. Хватит хныкать. Пора действовать.

Чтобы собраться с духом, она вспомнила обо всем, чем они пожертвовали, и о надеждах, которые возлагали на эту проклятую работу за границей. Обо всем, о чем они мечтали вместе. О доме, который собирались построить, как только вернутся во Францию. О будущем ребенке… Они придумывали для него имена. Каролина уже представляла себе, как обставит комнаты. В большой гостиной поместится пианино ее родителей, там они будут устраивать приемы для друзей. В спальне будет просторная кровать, куда больше, чем та, что была в их нелепой съемной квартирке в Девятнадцатом округе. Ну а в детской, конечно же, деревянные игрушки, настоящие, старинные, а в кроватке – куча плюшевых зверушек…

Сколько раз они говорили об этом, ни на минуту не сомневаясь, что так все и будет! Что здесь такого безумного, недостижимого, чрезмерного? Они мечтали о простом счастье, на которое имели полное право. Оба они многое отдали, чтобы этого добиться, достигнуть того, во что уже не верил никто из их друзей: создать семью. Не больше и не меньше. Пусть это вышло из моды, превратилось в анахронизм, пусть их большая любовь многим казалась смешной: они видели в ней всего лишь юношескую иллюзию. Зато сама Каролина ни в чем не сомневалась. В горе и в радости.Она выбрала Эрика, а Эрик выбрал ее, потому что у них была одна мечта, простая и неизменная, и никто из них никогда от нее не откажется.

Значит, и она не имеет права отступаться от этой мечты. Только не теперь.

Широко раскрыв глаза, стиснув кулаки, она поднялась, отряхнула одежду, собрала вещи и отправилась в путь.

Уже рассвело, и она без труда обнаружила следы, которые они с Эриком оставили вокруг своего привала. Тут – обломанные ветки, там – следы обуви. Все казалось таким ясным!

Разумом она понимала, что ей следует идти дальше в том направлении, которое указал Эрик. Бежать и – почему нет? – найти помощь… Но она ни за что не покинет мужа. Он где-то здесь. Возможно, он еще жив.

И она снова принялась за поиски, но на этот раз более последовательно. Сначала она несколько раз обошла лагерь, все время расширяя круги, стараясь осмотреть каждый клочок земли. Палкой прибивала растения, обшаривая все глазами, не пропуская ни единого уголка. Заглядывала под сухие стволы, смотрела за деревьями, в тени… И вдруг увидела в скалах родник, текущий в сторону юга. Она наклонилась, попробовала воду. Прохладная и вкусная. Каролина наполнила бутылку, которая была у нее в рюкзаке, выпила еще несколько глотков и, приободрившись, пошла дальше.

Прошло больше часа, прежде чем она вновь ощутила признаки уныния. Внезапно она поняла, что горько вздыхает. У нее болели ноги, а челюсти сводило оттого, что она крепко стиснула зубы. И тут в нескольких шагах от себя она разглядела красное пятно. Там что-то было. Сердце бешено заколотилось.

Несколько секунд она не могла пошевелиться. Красное. Как рубашка Эрика. У нее подгибались ноги. В голове проносились вопросы. Это он? Он жив?

Стряхнув оцепенение, она бегом бросилась к нему.

Теперь она уже отчетливо различала мужа. Неподвижный, он лежал посреди джунглей. Левая нога согнута под непривычным углом, не предвещавшим ничего хорошего. Вскоре она приблизилась настолько, чтобы видеть, что глаза у него закрыты. По спине пробежала дрожь. Она рванулась к нему и упала на колени.

– Эрик!

Она обхватила его лицо руками. Щеки показались ей теплыми. Трепеща от волнения, она прикоснулась к его груди и нашла подтверждение своей надежде. Сердце еще билось. Он жив.

Ее захлестнула волна облегчения. Сейчас по ее щекам текли слезы радости. Она улыбалась. Вынула из рюкзака пластиковую бутылку и смочила Эрику лицо. Похлопала его по щекам, отерла лоб. Но он не приходил в себя. Она похлопала посильнее, потрясла его за плечи. Инженер медленно открыл глаза.

Он смотрел на нее блуждающим взглядом, словно под действием наркотиков.

Понемногу его сознание прояснилось. Взгляд сфокусировался на лице жены. Губы задрожали.

– Но… нога… – прошептал он хрипло.

Каролина положила руку ему на лоб и пальцем смахнула капельку пота.

– Не беспокойся, любимый, это пустяки.

Она наклонилась, чтобы осмотреть левую ногу Эрика. Нет. Это не пустяки. Нога сломана. Обломок кости разорвал кожу и распорол окровавленную штанину. Она сжала зубы и сглотнула.

Нет. Это совсем не пустяки. Но все-таки лучше, чем смерть.

– Сейчас, милый.

От радости, что нашла мужа, и внезапно осознав, что положение серьезное и действовать надо незамедлительно, Каролина ощутила прилив сил. И взялась за дело с невероятной энергией и хладнокровием.

Она вынула из рюкзака нож и стала отрезать от брюк Эрика штанину, стараясь не причинять ему боли. В обычное время при виде жуткой раны, крови, торчащей кости и развороченной плоти она бы потеряла сознание. Но сейчас она думала только о деле. Она перешла в режим выживания, и это сделало ее совершенно нечувствительной. Освободив ногу, она оторвала от своей одежды лоскуты, намочила их и принялась как можно бережнее промывать рану. Каждый раз, когда она касалась окровавленной кожи Эрика, он кривился и стискивал зубы от боли.

Кое-как очистив рану, она отрезала от хлопковой рубашки мужа длинную полосу, обмакнула в воду и сделала из нее тампон нужного размера. Взяла из сумки бутылку со спиртом и обильно полила рану. Эрик завопил от боли так, что в джунглях еще долго не смолкало эхо. Но Каролина, не отступая, продолжала делать свое дело. Она попыталась забинтовать рану, но скоро поняла, что у нее ничего не получится. Нога была вывернута наружу, кость выступала не меньше чем на два-три сантиметра. Все это не позволяло забинтовать ногу так, чтобы повязка не смещалась, и уж тем более невозможно было наложить шину. А значит, выбора у нее нет.

Она вгляделась в мокрое от пота лицо мужа. Делать нечего. Так или иначе, ей придется вправить Эрику ногу. Она знала, насколько это опасно: можно еще больше повредить окружающие ткани, разорвать мышцы, кровеносные сосуды, нервы… Но другого выхода она не видела.

Каролина снова взяла бутылку со спиртом и на этот раз поднесла ее к губам Эрика. В его взгляде она прочла: он знает, что его ждет. Он сделал несколько глотков и закрыл глаза.

– Давай, – проговорил он просто.

Каролина вытерла руки и склонилась над мужем. Коленом она крепко прижала его бедро и обеими руками ухватила сломанную ногу.

Она тоже закрыла глаза и собралась с духом, чтобы продолжить. Сейчас она причинит Эрику чудовищную боль. Скорее всего, это вызовет у него шок. Или, того хуже, приведет к кровотечению, от которого он уже не оправится. Ей надо убедить себя, что это их единственный шанс когда-нибудь выбраться отсюда.

Ее руки обхватили сломанную кость. Она сглотнула. Бешеные удары сердца отдавались у нее в голове. Пальцы дрожали.

И тут яростный крик мужа пронзил ее, словно удар тока:

– Ну давай же!

Она резко и сильно дернула ногу Эрика. Послышался сухой хруст и противный хлюпающий звук. Струя крови брызнула ей в лицо.

Истошный вопль инженера тут же оборвался.

Когда Каролина разжала веки, она увидела, что Эрик вновь потерял сознание. Она перевела взгляд вниз. Нога вернулась в нормальное положение.

Теперь надо его перевязать и наложить лубки. Если он выживет, то, возможно, когда-нибудь сможет подняться. Но наверняка еще нескоро.