Текст книги "Дом Ветра (СИ)"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 54 страниц)
– Ты, жалкий ублюдок, думаешь, что можешь за меня все решать?! – Роберт поднял на сына глаза:
– Выйди вон и успокойся.
– Ты уже разрушил жизнь своих дочерей, так оставь меня в покое! Что ты о себе возомнил?! – Джозеф встретился взглядом с отцом. – Кто ты вообще такой?!
– Я твой отец, – Джозеф громко рассмеялся.
– Только на бумажке и генетически, не ты меня воспитал, не ты меня всему научил. Мой отец Виктор, нравится или нет, но тебе придется считаться со мной, – Роберт встал, обходя свой стол.
– Ничего у тебя не выйдет.
– Не переживай, скоро я вышибу отсюда всех твоих дружков, поверь, мне хватит сил! – Джозеф толкнул дверь, снова, как вихрь, пролетая по холлу. Он дошел до лифта. Сегодня ему нужно побыть одному, а значит уехать с Тюдор-стрит. В Аллен-Холл. К Диане.
С тех пор, как умер Виктор, ничего не изменилось. Джордж пытался всех собрать, но ему не хватало сил, потому что он слишком мягко действовал на всех, ему стоило большего труда позвать всех на ужин в Дж-Хаус, к Диане же на ужины ездили больше из уважения к пожилой женщине. Роберт чаще всего игнорировал такие мероприятия, все молчали, зная, что чаще всего он не приходит из-за Бетти. Они не переносили общество друг друга, не пытаясь за десять лет найти в себе силы на примирение. Джозеф понимал Бетти лучше других. Его отношения с отцом изначально сложились, как рабочие; все свои тревоги, все свои заботы он мог доверить только деду, тот всегда его понимал. Если бы не такие гнилые людишки, как Роберт, Флер и Марк, то мрак, поселившийся в их душах, никогда бы не завладел ими так крепко.
***
Осень 1986.
В ноябре у Флоры и Ричарда родилась девочка. Флора назвала малышку Северина Эли Спенсер Бленд. Осень на редкость была тихой. Марк так и не смог принять развод дочери с таким обеспеченным человеком и ее скоропостижную свадьбу. Но, обретя любовь Ричарда, Флора выпорхнула из золотой клетки, она не боялась летать, ее сердце билось ради любви, билось ради него.
Марк ненавидел Ричарда еще с тех времен, когда Ричард и Флора встречались в садах Кента. Достаток Ричарда был не так уж и велик, ему было уже за тридцать, конечно, в этом Марк не видел ничего хорошего. Только Элеонора испытывала радость: ее дочь наконец-то доплыла до тихой гавани, где теперь качается в лодке на волнах любви.
После того, как Флора рассталась с Ричардом, внутри нее все оборвалось, ей не нужна была новая жизнь, но когда она вновь увидела любимого, то былые чувства в ней воскресли. Марку, не любившему никогда, было не понять ее по-настоящему. Когда-то он испытывал нежные чувства к ее матери, но это была не любовь. Элеонора всегда ему была удобна, ее хорошая семья, связи привлекали Марка. Она никогда публично не выказывала чувства, никто не знал, какая буря скрывается за маской отчужденности. Да и сама Элеонора, кроме благодарности, ничего больше не испытывала. Ее любовь принадлежала Берти, но Берти не хотел обязательств, не хотел навсегда быть привязанным хотя бы к одной женщине. От этого Элеонора страдала.
– Как ты могла это допустить? – бушевал Марк. – Что ее ждет с ним?
– Она любит его, жаль, что пять лет тому назад ты не заметил этого, – ответила Нэлли. – Она терялась без него, пыталась забыть, вырвать из сердца, поэтому-то и выскочила за этого Хьюго, – Элеонора замолчала.
– Вся в тебя! Такая же идеалистка! – крикнул Марк.
– Я никогда не любила тебя, – произнесла она. – Теперь я это знаю.
– Ты не можешь так говорить! – он рывком поднял ее из кресла.
– Могу. Я люблю только Берти, и если бы у меня хватило сил, то я бы ушла от тебя много лет назад, – она закрыла глаза: – Я наделала много ошибок, но хотя бы Флора пусть сделает меньше.
***
Апрель 1987.
В ту весну Полли уже исполнилось восемнадцать; окончив школу, юная девушка мечтала поступить на искусствоведа и поселиться подальше от родителей. Она давно знала, что мать два года встречается с Роджером Томпсоном, а отец меняет любовниц почти каждый месяц, но ее саму мало волновали семейные проблемы. Сама она была охвачена новыми чувствами.
Когда ей было тринадцать, она зареклась, что больше никогда не будет любить, чтобы потом не страдать, но, посмотрев на Флору, которая была старше на пять лет, она решила больше не бегать от себя самой. Полли отрезала свои длинные косы и сделала стрижку, как у принцессы Дианы. Полли смотрела на себя в зеркало и каждый раз понимала, что она наконец-то превратилась в женщину из девочки-подростка.
Больше всех она общалась с Кэрри. Ее маленькой подружке было тринадцать лет. Они вместе учились, Полли любила искусство, Кэрри, как и отец, медицину. Они были очень разные, но все же дружили. Часто вместе гуляли по Лондону и брали с собой Лили Роуз. Кэрри с тех пор, как Гарри хлопнул дверью и ушел, сильно изменилась. Она поняла, что больше нельзя быть такой эгоисткой.
Полли стремилась к свободе, и это поддерживал Роджер. Ему она могла доверить все, он понимал ее, придавал сил, направляя ее стремления. Роджер действительно заменил ей Дилана, отец никогда не знал, чем она живет, каков ее внутренний мир, что ее терзает и занимает все ее мысли – Роджер же предугадывал желания. Она всегда хотела, чтобы у нее было начало антикварной коллекции. Роджер подарил ей просто так антикварные сережки в форме солнца с рубинами. Полли считала это дорогим подарком, но Роджер умел убеждать.
Подружки не понимали перемен в ней, мамин любовник ни в чем ей не отказывал, и Полли ощущала чужую зависть. Почему мама раньше не встретила его и не поняла, что с Диланом у нее ничего путного не получиться? Ведь Роджер любит ее, и это самое главное, а что думают другие – не важно.
***
Май 1987.
В Лондон пришли первые безоблачные дни. Улицы, переполненные ароматами весенних цветов, ароматными булочками, кофе и любовью, как всегда, поглощали тепло, наполняли сердце сладким ощущением радости. Май по обыкновению дарил легкость. Гарри стоял на балконе, смотря на весенние пробки: все стремились за город, только его семья не хотела перебраться в тихую местность. Все его домочадцы любили Лондон, для них было бы мучительно расстаться с ним и сменить фон мегаполиса на зеленые поля. Конечно, когда-нибудь отца не станет, и он станет хозяином Дж-Хауса, но у отца, как у и всех мужчин их семьи, было крепкое здоровье.
Гарри курил. Холли накрывала стол. Они прожили вместе уже много лет, он мечтал о еще одном ребенке, а она постоянно твердила, что ее на всех не хватит. Энтони и Луису было уже по девять лет, Кэрри – тринадцать. Но Холли была непреклонна.
Супруги многое пережили. По утрам стало шумно, особенно когда домочатцы собирались в школу. Бэсс с Али, так звали Аллегру, днем бывали у Флоры, та умела занять детей. Гарри всегда нравился тот факт, что у них была большая семья. У его деда трое потомков, у них же – семеро, а правнуков у Виктора – пока одиннадцать. Гарри потушил сигарету, заходя в дом. Холли устало проводила всех к двери, смотря на часы: скоро должен был приехать Ричард, чтобы забрать девочек. Гарри поцеловал жену, уже морально готовясь к сложному дню.
Их карьера была на взлете. Энди скоро должна была уйти со своего поста, и все в клинике были в предвкушении того, кто займет ее место. Завистники мечтали, что вместе с ней и падет чета Лейтон. (Ни для кого не было секретом, что Энди крестница и племянница покойного Виктора, двоюродная тетя Гарри, а Гарри – его внук.) Другие только и мечтали, что кто-нибудь из них двоих станет новой главой. Сам Гарри совсем не думал обо всем этом, а Холли настолько была увлечена своей семьей, что в свои тридцать семь была готова бросить все, чтобы остаться дома и стать простой женщиной.
– Как ты думаешь, в моем возрасте поздно стать матерью? – спросила женщина, у Гарри как-то радостно затрепетало сердце, а что, если его ожидания подтвердились:
– Да нет. А ты что, беременна? – она надула губы, конечно, он знает все тайны ее организма.
– Пока нет, но ты же готов стать папочкой, – она заливисто засмеялась.
– Готов. Я всегда был за кучу детишек в нашем доме, – ответил мужчина. – Ах, Холли, я буду тогда самым счастливым человеком.
– Это взаимно. Ладно, тебе пора, – она завязала ему галстук.
– Ты не со мной?
– С тобой.
Сейчас они качались на волнах, как во время штиля, беззаботно порхали, как бабочки, не задумываясь, что после белой полосы всегда наступает черная.
***
Бетти вышла из душа, надевая белый пеньюар на одной застежке. Фредди сидел на краю постели и пил мартини. Женщина села сзади, обнимая его за плечи и целуя в шею; не почувствовав никакой реакции, отстранилась от него:
– Что с тобой происходит? – робко спросила она.
– Иногда мне кажется, что из меня все высосали. Я ощущаю такую опустошенность... Да и возраст давит еще сильней, – Фредди вздохнул.
– Сорок еще не приговор, – Бетти приблизилась к нему.
– Да, но я не молодею, через лет пять ты будешь искать себе кого-нибудь помоложе, – он поставил свой бокал на пол. Бетти снова его обняла.
– Но я ведь тоже не молодею. Мне уже тридцать два, и через лет пять я никому не буду нужна. Ты волновал меня, и когда тебе было двадцать два, и тридцать, и сорок, потому что ты это – мое все. Я люблю тебя, – он обернулся к ней, смотря прямо в глаза. Чувства взяли вверх над ним. Он приник к ее губам в сладком поцелуе. Ее пальцы оказались на его голове.
– Я скучала по тебе, – прошептала она, отвечая на его поцелуй со всей страстью, на какую она была только способна.
– Люби меня, Бетти, люби меня, – произнес он, задыхаясь.
Стена рухнула, все, что он возвел, рухнуло в этот самый миг.
Фредди провел рукой по ее оголенному животу, кружевным белым трусикам, он расстегнул халат, мешавший наслаждаться телом любимой. Он откинул его в сторону, прикасаясь к Бетти, как в первый раз. Фредди вдохнул аромат ее тела, такой знакомый, такой волшебный.
Бетти проснулась среди ночи. Фредди курил на краю постели. Она впервые увидела его слезы, она прижалась к его спине щекой.
– Миленький мой, что с тобой? – спросила она его. – Ты сожалеешь о том, что произошло между нами?
– Я люблю тебя, не покидай меня никогда, – она повернула его лицо к себе. – Я умру без тебя, только не покидай меня, умоляю...
– Я всегда с тобой, – Бетти стирала его мужские слезы пальцами, осушая их поцелуями. Она любила его, так любила, что готова была принять его ношу, оберегать его. – Слышишь, я с тобой, мой дорогой.
– Ты обещаешь, что всегда будешь со мной? – она прижала его голову к обнаженной груди.
– Да, я буду с тобой, что бы ни случилось. Для меня нет мира без тебя, я не хочу жить без тебя, потому что ты – все для меня, ты – все, что у меня есть, все остальное – просто пыль, – она жадно прильнула к его губам, толкая на простыни, он потянулся к ней...
***
Лето 1987.
Полли с радостью съехала от родителей. В отличие от своей матери, она всегда считала себя красавицей. У нее такая же демоническая красота, как у ее бабушки Джулии. Джулия даже в свои годы выглядела очень молодо, и Полли хотела быть такой же. Хотя главный секрет красоты – это любовь. У самой Полли кружилась голова от счастья. С Диланом не все так просто, как хотелось. Он в последние годы стал много заботиться о ее личной жизни, но, учитывая тот факт, что ее родители на грани развода, ее мало это беспокоило. Ее кумиром была Бетти, та умела дать отпор всем, хотя и Флорой она тоже восторгалась.
Полли хотела любви, она искала ее, не заметив, что сама нашла. В антикварной лавке, где когда-то она любила находить те или иные утерянные семейные ценности, теперь уже работала; ее хозяин, тридцатитрехлетний искусствовед, красиво за ней ухаживал: дарил по утрам цветы, делал комплименты, ей, в отличие от других, взбалмошность сходила с рук часто. Но Айк Руммерс никогда не намекал, что хочет с ней переспать. Ее подруги считали, что ей совсем не нужен этот старикан, ведь есть столько молодых и шикарных мужчин, но Полли не интересовали зеленые юнцы, которые ничего не понимали в женщинах. Впереди таких шло их Эго, а потом уже они сами.
– Полли, что вы делаете сегодня вечером? – спросил как-то Айк.
Девушка посмотрела на него, окинув оценивающим взглядом. Она всмотрелась в его зелено-желтые глаза, он пригладил каштановые волосы, поправляя очки.
– Хотела съездить к тете, – небрежно ответила она.
– Жаль, у меня пропадают билеты в паб, – начал, было, он.
– В паб?! Мне тетя достанет любой, – смеясь, произнесла она.
– Ваша тетя знает, наверное, все пабы? – весело сказал он.
– Да, так она поет иногда в них, когда проходят презентации, и когда нет гастролей. Сейчас эпоха стадионного рока, – с видом всезнайки добавила Полли.
– Ах, это новое поколение совсем не знает, что с пабов все начиналось, – он сложил руки на груди.
– Айк, я родилась в далеком шестьдесят девятом, так что поверьте, я все это знаю не понаслышке, – она скорчила гримасу зануды.
– Вы просто не провели лучшие свои годы в семидесятые, – она поправила свои темно-русые локоны.
– Ничего хорошего в них не вижу. Секс, драгс и рок-н-ролл, – выпалила она.
– А вы знаток!
– Я же сказала, что моя тетя рок-звезда, и ее муж тоже, – она подошла к мужчине, спор набирал повороты.
Айк схватил ее за плечи, закрывая ей рот поцелуем, она рассмеялась и толкнула его в грудь.
– Что вы делаете?! – но в ее голосе не было гнева.
– Я в вас влюблен, Полли, давайте встречаться? – предложил он, она собиралась было возразить, но Руммерс опередил ее: – Знаю, знаю... мой возраст, не так ли? – она молча кивнула. – Но может, стоит пробовать, а?
– Может быть, – с придыханием ответила она. – Тогда вы во сколько меня заберете?
– Да хоть сейчас, закроемся и пойдем.
– Только без рук! – она снова ударила его по груди. – А-то я расскажу все Роджеру, а он пострашнее моего отца.
– Ладно, – буркнул Айк, пряча руки в карманы, ощущая, как она сама тянется к нему, как борется сама с собой.
***
Темную гладь Женевского озера зачаровывала, по воде пробежала легкая гладь, ветер будто ласкал воду. Мери-Джейн радовалась в глубине души, что послушалась Бетти, поехав в Монтре залечивать новые душевные раны. Все это время она пыталась научиться дышать без него, но так и не смогла. Говорили, что Антонио и Ребекка пытались завести своих детей, что он переживает, ведь у них ничего не получилось; почти всегда с обложек журналов на нее смотрели их влюбленные взгляды.
Сходив пару раз на свидания, М-Джейн каждый раз чувствовала себя предательницей. У нее никогда не было другой любви, она не могла знать, какого это – спать с другими мужчинами; в ее жизни никого, кроме Антонио, никогда не было. Мери-Джейн ухватилась за перила, бросая взгляд на дом Бетти, выделявшийся среди прочих, и тяжко вздохнула: Монтре не лечил ее, становилось все тяжелее влачить свое существование без любви.
– М-Джейн, – она устало подняла голову, это не могло быть правдой, она не могла видеть перед собой Антонио. – Как ты здесь оказалась?
– Я... Бетти отправила сюда... – промямлила она. – А ты...
– Мы с Беккой здесь... она лечится, – он кашлянул. – Я читал твою последнюю книгу о Мадриде и о Вене. Неужели Вена оставила в твоей жизни столь глубокий след?
– Я... прости меня, но надо идти домой, – она отцепила пальцы от перил, ощущая, как теряет равновесие.
Она сделала несколько робких шагов, но ноги, как это стало иногда с ней случаться, отказывались слушаться ее.
– М-Джейн, что с тобой? – только не сейчас, она боролась с собой, но вместо этого безвольно повисла у него в руках.
– Мери-Джейн? – он похлопал ее по щекам, она не открывала глаза.
В клинике он просидел несколько часов, позабыв о жене и ее изысканном ужине с друзьями. Антонио никак не мог понять, что произошло. Мери-Джейн была такой бледной, такой худенькой, он думал, что переломит ее, пока нес к машине. Ее глаза лихорадочно сияли, рыжие волосы потускнели, превратились в солому. Почему она перестала следить за собой? Врач нашел его в холле, когда он выпивал третью чашку крепкого кофе.
– У нее в запущенной форме анемия, – начал он. – Она всегда была такой худой?
– Нет, – Антонио потер лоб: не мог же он послужить причиной всего этого! – Я не знаю, как она рожала последнего ребенка.
– Месье Серж, это длиться уже несколько лет, три-два года, и если мы ничего не будем делать, то она угаснет слишком быстро, – доктор замолчал, ожидая реакции. – Она умирает, но ее можно задержать здесь.
– Как это не смогла увидеть ее семья? – этот вопрос Антонио скорее задал себе, нежели врачу. – Делайте, что считаете нужным.
Два года тому назад он не предал некоторым деталям значения. Еще до отъезда в Нью-Йорк Мери-Джейн оправдывала свои головокружения неудобной обувью, тесными платьями, сложными запахами, усталостью. В Нью-Йорке он почти не уделял ей внимания, только однажды она вцепилась в него, словно ей не хватало воздуха, попросив вывести ее на балкон. При занятиях любовью он чувствовал на себе ее холодные руки, объясняя это ее холодностью и безразличием. Какой же он дурак! Он все разрушил. Еще до поездки в Америку М-Джейн болела, но она не хотела признавать этого. Рождение Фабрицио только усугубило ситуацию, она угасала, в ней никогда не мерка радость жизни, вера в жизнь, и если после Вены она и верила в чудо, то после их развода растеряла остатки оптимизма.
– Антонио, – белая рука слабо шевельнулась, – что со мной?
– Ты в больнице, – произнес он, отпуская ее ладонь. – У тебя нашли анемию, ты знала об этом? – она покачала головой.
– Как ты можешь не обращать на это внимание?! – он повысил голос, но тут же осекся. – Как ты вообще можешь так бездумно жить, когда у тебя на руках четверо детей?!
– Зачем мне все это, когда меня не любят, – пролепетала она.
– У тебя есть семья! – взревел Антонио, – после того, как мы развелись, жизнь продолжалась! Но нет, ты упорно отказываешься признать, что я не люблю тебя больше.
Эти слова резанули по сердцу женщины.
– Значит, ты ничего не понял, – произнесла она, – плохо ты читал мои книги. Мой мир треснул, когда ты бросил меня ради той швабры...
– Вернее, ты меня бросила, – поправил он ее, Мери-Джейн неловко приподнялась.
– Нет, я сказала все правильно. Я умирала каждый день, зная, что ты с ней, зная, что я теряю тебя. Ты убил меня в тот день, а я решила убить тебя, отобрав сына. Ты женился на ней, думая, что я смогу жить дальше. Но я не могу. Я не научилась любить других, потому что у меня не было других, – она судорожно вздохнула, – я умерла.
– Ты ошибаешься, – он оказался рядом с ней, схватив за плечи, она покачала головой, закрыв глаза. – Я любил тебя, – она сглотнула, он поцеловал ее в шею, в нос ударил знакомый аромат духов, некогда сводивший его с ума. Губы скользнули вверх по шее, впиваясь в рот. – Вот именно такой я тебя помню, острой на язык, – он продолжал ее целовать, лишая возможности дышать. Мери-Джейн скрепила пальцы на его затылке, притягивая его крепко-крепко к себе.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
– М-Джейн... – он оторвался от нее.
– Я уже простила, – прошептала она. – Будь со мной...
– Да, – услышала она, – моя дорогая, я очень люблю тебя, я все потерял вместе с тобой, все.
***
Сентябрь 1987.
Свет заливал комнату, он бил в глаза, нарушая спокойный сон. Женщина приподнялась на локте, но Антонио тут же притянул ее обратно. Он нуждался в ней, она должна была вновь заполнить его пустоту, наполнить его бренную жизнь смыслом. Он вдохнул аромат ее тела, их страсти, осознавая в сотый раз, каким же он был дураком на самом деле. Два месяца он находился рядом с ней, только рядом с ним она зацвела, словно ей нужен был этот глоток жизни.
Все эти годы он обманывал себя, думая, что не любит Мери-Джейн, что она не нужна ему, но стоило ему вдохнуть ее, он пропал, как и всегда. Что же она творила с ним? Почему он капитулировал? И теперь ему придется всю жизнь просить у нее прощение за то, что как последний идиот пошел на поводу у Ребекки.
Мери-Джейн прижалась к нему, целуя в грудь. В тот день она не смогла поверить своему счастью, не смогла осознать, что ей дало небо. Судьба сама вернула ей его, стоило сказать, что с ней он потерял вдохновение. Антонио бросил все ради нее. Он вновь стал рисовать, конечно же, ее, снова стал писать обнаженную натуру, у него открылось другое дыханье.
Мери-Джейн вернула ему прежнюю жизни, ту, что он разрушил, ту, что он оставил так легко, в один миг. Два месяца ей казалось, вот скоро она проснется и все окажется сладким сном, все это будет всего лишь ее фантазией. Но дни проходили, а он был рядом. Она прищурила глаза, солнце продолжало слепить. Антонио отвел ее волосы со спины, лаская тонкую линию позвоночника. М-Джейн подняла на него глаза, он улыбнулся, приложив палец к ее губам:
– После моей свободы мы поженимся.
– Я не хочу торжеств, – ответила она.
– Все будет так, как ты захочешь, – Антонио аккуратно положил ее на подушку, вставая с постели.
– Теперь ты не оставишь меня? – ее волосы упали на лицо.
– Если я сделаю это, убей меня.
Глава 58
Это век бредовых иллюзий. Возможно, когда-нибудь настанет просветление, и мы признаем, что это был период глобального помешательства, и постараемся сделать выводы. Но судя по тому, что происходит сейчас, исцеления нам не дождаться.
Себастьян Фолкс, «Там, где билось мое сердце»
Осень 1987.
Утро было таким теплым в постели с Ричардом... Флора встала с постели, подходя к рабочему столу. Она дочитывала очередную книгу, а потом решилась написать первый лист своей работы. Ричард ничего ей не запрещал, наоборот, поощрял все ее увлечения. За прошедший год, что они прожили вместе, изменились взаимоотношения в ее семье. Марк всем видом показывал, как не одобряет то, что она аннулировала прошлый брак и вышла замуж за нищего селекционера. Однако Марк ошибался: Ричард совсем не являлся таковым. Его кантора процветала, он подумывал купить домик с садом и заняться выведением новых сортов. Флора же хотела написать научную работу и поехать в Италию, когда Северина немного подрастет.
Флора, оглядываясь назад, не думала, что жила неправильно до того, как встретила Ричарда. Она видела, как крошилась их семья. После смерти Виктора все стало серым. Элеонора практически не жила с Марком в Спенсер-Хаусе и обитала чаще в их старой квартире. Как оказалось, она дважды ошиблась в своей жизни.
Флора отложила в сторону ручку. Жестко, подумала она, жестоко с ними обошлась жизнь. Она всегда давала им все, и они брали от нее все, только не все было нужно им. Жизнь дразнила их, давая и тут же забирая. Она посмотрела на Ричарда, тяжело вздохнув, не бывает случайностей, не бывает неожиданностей, одно вытекает из другого. Они не имеют право жить только сегодня, потому что есть завтра, может, счастливое, а может, холодное. Только они могут держать в руках свою судьбу и нести ее, как вечный огонь, не вверяя никому.
***
Зима 1988.
Новый год начался, как всегда, скучно, подумал Джозеф. Он закрыл ящик стола, поворачиваясь к окну. Уже наступили сумерки, ночь укрыла этот порочный, но такой родной город, накинула покрывало, рассыпала звезды, и синий шатер светил для всех в эту ночь. За окном играл ветер, на душе было скверно. Джозеф плеснул себе бурбона в бокал, задумываясь над своей жизнью, которую он медленно пускал под откос. Он давно не был тем, кем пришел в эту семью. Из-за вечно пьющего отца ему пришлось взять на себя почти все управление «Лейтон и Ко», если бы не Гарри, то он давно бы наложил на себя руки. Остальные акционеры вечно пытались его шантажировать и, голосуя, отправляли в небытие новые разработки, которые продвигал Гарри. Все давно поняли, что два брата, по своей молодости, не могут вдвоем управиться, Робертом всегда было можно управлять, так был заведено еще во времена властвования Армана МакОллы, и поэтому совсем молодой Джозеф ощущал, что скоро компания развалится на кусочки. Хотя у их семьи и был основной пакет акций, им все равно приходилось соглашаться с мнением других.
– Ну, что ты нюни распустил! – кричал Роберт. – Если мы свернем пару проектов, то ничего не случиться. Так и знал, что не стоит этому Гарри продавать акции, он слишком много хочет.
– Он мой брат, начнем с этого, отец, – процедил Джозеф, – А потом, если мы не будем развиваться, то просто обанкротимся.
– Все и так хорошо! – рявкнул Роберт. Джозеф заметил, как совет директоров, сидящий в аудиенц-зале, смотрит на них в открытую дверь.
– Сейчас не время профсоюзов, и мы должны развиваться, как просит Тэтчер, – сухо и громко произнес он. – Я, конечно, понимаю, твои директора привыкли не рисковать, а потом там давно сидят не врачи. И еще мы с Гарри продаем часть акций, чтобы кто-то еще отрезвлял эту шайку, – он собрался уйти, как его задержал Роберт.
– Ну-ка вернись!
– Зачем?! Все и так решено! – он хлопнул дверью, поступая, как мальчишка, но по-другому он уже не мог поступить.
Пусть Роберт побесится, ничего, пусть поймет, что так жить больше нельзя. Он встретил Гарри, который опаздывал на совет.
– Что случилось? – спросил он.
– Все без нас решено, братец, – зло прошептал Джозеф. – Мы будем продавать часть акций, я выкуплю ее у Вандервильса, он порядком мне надоел, поэтому он продаст, я знаю, как на него нажать, – Гарри смущено посмотрел на брата.
– И как же? Ты и так отказался жениться на его дочери, это его взбесило! – он вспомнил ту историю, когда Роберт стал навязывать ему эту Ребекку, но Джозеф сказал, что не позволит торговать собой, как это пытались сделать с Бетти, и потом его устраивала жизнь плейбоя.
– Я же не товар, я знаю о его махинациях на его трасте, так что продаст, если не хочет сесть и надолго! – Гарри заметил жесткую ухмылку и сам ухмыльнулся.
– И кому продашь?
– Холли, она умеет всех строить, даже тебя!
– Даже не смей, она же ждет ребенка, ты же знаешь, что ей нельзя... – его оборвал Джозеф: – Ну, и ханжа же ты, Гарри. Все просто: пока она будет дома, а поскольку ты ее муж, мы с тобой станем в равных долях, – до Гарри медленно доходил смысл его затеи. – А потом мы и ее включим. Вас не просят каждый день быть в этом чертовом офисе.
– Здравствуйте, дядя, – услышал Джозеф, он обернулся. Перед ними стоял разъяренный Роберт.
– Что ты творишь?!
– Я не позволю тебе все рушить, – крикнул Джозеф. – И я не позволю тебе разрушить нашу семью до конца.
– Ты, зеленый юнец, не смей мне указывать! – Роберт был готов схватить его за грудки. Жаль, что он не воспитывал его, и жаль, что не внушил что надо.
– Знаешь, что, папа, не указывай мне и Гарри, как нам жить! – они с Гарри вошли в здание, потом засмеялись. В тот день они добились своего.
***
Весна 1988.
Март для великолепной шестерки выдался непростым. Холли родила мальчика, которого назвали Кристофером Бренданом. Гарри был счастлив, особенно после того, как они с Джозефом одержали победу. Все шло неплохо, они постепенно изживали неугодных им акционеров, привлекая новых партнеров и спонсоров.
Полли переехала к Айку Руммерсу, с которым почти год встречалась, и когда он предложил ей жить вместе в его квартире над лавкой, она согласилась. Она просто парила. В их квартире царил обычный бардак, по утрам, лежа вместе в постели, они курили, а потом она готовила ему завтрак, после они шли работать в лавку, а вечером им принадлежали все пабы и рестораны. Такой богемный образ жизни не казался Полли аморальным, последний год она вообще делала то, что хотела. Она училась и работала, и, самое главное, присущее ее возрасту чувство вечного кайфа от жизни ее не покидало никогда. Молодость – время ошибок, и она, не задумываясь, их делала, она не сожалела, что закурила, не думала, что все это приведет ее к бездне, ее мало это беспокоило. Главное, что они наслаждались друг другом, и, вечером гуляя по пабам, слушая музыку и выпивая, они чувствовали себя настоящими людьми своего времени.
Флора поняла, что снова беременна. Это было как раз не вовремя, потому что скоро ей надо было сдавать книгу в редакцию, но Ричард уверил ее, что они справятся. У него было качество, которое она больше любила, – это умение ее убеждать и при этом особо не настаивать. Он купил им домик, куда они ездили на выходные (Ричард разводил там цветы), она, выходя на веранду, садилась, писала свою книгу дальше. Воздух в сельской Англии всегда был чист и свеж, а ароматы цветов, привезенных в Лондон, наполняли ароматами их квартиру все неделю.
Дженни и М-Джейн наслаждались новой жизнью, откинув в стороны все сомнения и страхи.
Все больше и больше впадал в апатию Джозеф. Хорошо, в одном было кому его поддерживать. Время, казалось, шло медленно с того дня, как их жизнь круто повернулась, будто бы прошла целая вечность. Эти два года мало что принесли им, словно судьба над ними насмехалась. Вверх – вниз, темная полоса – светлая полоса. Время полного триумфа прошло, настало время трагедий, которые поджидали их везде. На фоне спокойствия, как скрытая болезнь, происходила настоящая человеческая драма. Уже ничто не могло их вернуть в то беззаботное время. Они взрослели и переступали порог жизни, когда бывает страшно оттого, что не знаешь, что будет завтра.
Как и у старого поколение Лейтонов, у них грубела душа, она вся была покрыта шрамами.
***
Осень 1988—весна 1989.
У Флоры в октябре родилась еще одна дочь, которую назвали Даниэла; Дженни радовалась за сестру, сама мечтая сделать счастливым Роджера. Позже, перед самым Рождеством, Дженнифер родила недоношенную девочку. Роджер не мог скрывать своего беспокойства, на три недели он забросил все дела в студии, позабыв о предстоящей презентации. Он винил себя в произошедшем, ведь именно он настоял на этом, именно он запретил ей сделать аборт. Дженни оправилась быстро, но девочка, которую нарекли Патрицией Кэтрин, лежала за стеклом. Она была такой крошечной, отчего сердце Дженни сжималось до размера грецкого ореха. Но прошло время, и она смогла брать малышку на руки, радуясь каждому новому мгновению. Ее опасения растворились, перестали ее терзать, и тогда она смогла обрести покой.
Когда-то развод в их семье был трагедией, но сейчас он стал благом для них, освобождением от прошлых оков ханжества и невежества.
Восьмидесятые шли к своему логическому завершению, и наши герои уже с теплотой вспоминали хаотичные семидесятые. Под натиском времени изменилось все.
***
Голова шла кругом от бесконечных совещаний, они с Гарри и вправду выжимали все из своих партнеров, и им было уже трудно устоять перед молодой тройкой Лейтонов. Эта троица быстро навела порядок, правда, из-за этого они нажили себе много врагов. Гарри с Холли разрывались между компанией и клиникой, а Джозеф постепенно забирал у пьющего отца власть. Усталость долго копилась в нем, и поэтому он собрал вещи и решил съездить на Ибицу. Для его сестры это было волшебное место, и он хотел это проверить на себе. В свои двадцать шесть он оставался тем же плейбоем, что и в начале пути. Он все так же соблазнял девушек, ведя список побед, он мог жениться на любой из них, но что-то не екало при виде их. Джозеф уже начинал сомневаться, может ли он вообще любить. В его семье быть с черствым сердцем – норма. Его прадед никогда не знал слова «любовь», его родители – словосочетания «супружеское счастье». Хотя он знал, что они, ирландцы, были с горячим сердцем и пламенной душой, но уже много лет они живут здесь, в Англии, и их сердца загрубели.
