Текст книги "Дом Ветра (СИ)"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)
Урсула поднялась с постели. Артур снова пропадал в госпитале. В прежние времена она бы приревновала его к работе, но сейчас новый статус обязывал. Она не должна ревновать к долгу и стране. Урсула быстро причесалась и умылась холодной водой – для горячей почти не осталось дров. Облачилась в брюки и потрепанный свитер, спустилась вниз завтракать. Нэна поджарила яичницу с гренками, замоченными в молоке с солью.
– Доброе утро, мам, – Энди поцеловала мать, садясь рядом с ней.
– Где Чарли? – Урсула подала дочери ее любимый джем.
– Сказал, что не в настроении. Мама, когда это закончится? – Энди сдула челку с глаз. «Надо подстричь ее», – подумала Урсула.
– Дорогая, я не знаю. Твой брат просто не вырос. Твой отец в этом возрасте был решительным, ему приходилось выкручиваться, – зазвонил телефон. Урсула остановила Энди рукой, показывая, что сама ответит. – Алло?
– Урсула, милая, – она прикрыла ладонью трубку, говоря Энди: – Это папа. Здравствуй, любимый, – она не скрывала радости в голосе.
– Урсула, твой отец умер, – ее словно ударили. – Ты меня слышишь?
– Да, – потерянно прошептала она, прикладывая кулак ко рту. Костяшки пальцев побелели, а в уголках глаз выступили слезы. – Я приеду, – она замолчала, а потом добавила: – Мы приедем.
– Мам, что случилось? – Энди подошла к матери, обнимая ее за плечи. Она уже догнала мать в росте, и однажды их приняли за сестер.
– Твой дед умер, – у Урсулы дрожали губы.
Рамсею Гранджу еще не было семидесяти, но он прожил насыщенную жизнь, его потомки могли им гордиться. Его здоровье подкосила внезапная смерть старшей дочери, отъезд внучки, война и океан, разделивший его со младшей дочерью.
После похорон Рамсея дом на Логан-Плейс заколотили до лучших времен, Кэтлин вернулась в дом сына и невестки. Урсула не смогла долго горевать, ибо горечи еще придется хлебнуть много, она познает ее вкус сполна. Так заканчивалось их печальное десятилетие, а ведь когда-то все было так прекрасно. Слова «печаль» и «горечь» затмили все, превращая в рабов остальные эмоции и радости. Все только начиналось...
***
Войдя в дом с охапкой корреспонденции и услышав печальные новости из Европы, стало немного не по себе. В это время в Англии уже прохладно, льют проливные дожди, туманы по утрам мягко, словно пуховое одеяло, обволакивают город, а листья, как пестрые бумажки, танцуют свой озорной танец. Но вряд ли там видят это великолепие: другие заботы на время отвлекают от всего на свете. Конечно, сюда тоже приходят дожди, прибивая пыль к дороге, но в такие минуты все больше охватывает хандра.
Виктор стал складывать в одну стопку газеты, в другую письма для Мелоди и Даниэля, среди ничего не значивших для него конвертов замелькала телеграмма из Лондона. Это было от Артура. Может, бомба попала в завод? Или разбомбили офис на Тюдор-стрит? Он осторожно вскрыл конверт, буквы промелькнули перед глазами, складываясь в страшные слова.
Рамсей умер... Умер Рамсей... Виктор сел в кресло. Его учитель, его тесть ушел в иной мир. За эти двадцать шесть лет он стал ему всем. Именно Рамсей заметил его, выделил среди прочих студентов и впоследствии стал для него всем. Боже, что же он скажет Диане? Она обвинит его во всех смертных грехах. Ведь именно он настоял, чтобы они уехали из Лондона, именно он уверял ее, что так будет лучше всем. Но и не сказать он не имеет права.
– Виктор, – Диана, цокая каблучками, вошла в гостиную. – Что с тобой?
– Рамсей умер, – он так редко показывал ей, что у него на душе. Лишь в редкие минуты ей удавалось застать его врасплох и каким-то чудом спасти от эмоциональной бездны.
– Папа, – прошептала она.
– Мне очень жаль, Диана. Я...
– Ничего ты не понимаешь! – вспылила она. – Это ты во всем виноват! Я даже не смогла похоронить отца!
– Как будто ты одна что-то потеряла! – крикнул он. – Я потерял отца и учителя второй раз!
– Не делай из себя мученика! – он подскочил к ней.
– Я делаю?! Я думал о своей семье прежде всего! Ты знаешь, что твориться в Лондоне, что пятьдесят семь дней его бомбили?! – он замолчал.
– Плевать! Эгоист! – она замахнулась, собираясь дать пощечину, но мужчина схватил ее за запястье.
– Думай, что хочешь, дорогая. Я опять все спущу на тормозах! – она слышала, как его сердце бешено бьется.
– Тогда в этот раз мы разведемся, – прошептала она. – О Виктор, – река хлынула, шлюзы открылись, слезы горячим потоком побежали по щекам. – Виктор, – она прильнула, он обнял ее, нежно гладя по волосам. – Виктор...
– Ничего, ничего. Это должно было случиться когда-нибудь, – они долго стояли прижавшись друг к другу, утешая, даря надежду на лучшую жизнь.
***
Весна – осень 1941.
Письма с Ближнего Востока приходили редко, Мария порой боялась их читать, смотреть на стопку почты, приходившей и из Аргентины, и с других концов страны; найти среди них похоронку из Египта. На Ближнем Востоке немцы стремились взять под опеку нефтеносные армии, подчинив Францию, Гитлер получил ее протектораты, если он завоюет Англию, следующим станет Иран, а потом... страшно подумать, что случится потом. Всю весну Югославия дралась за свою свободу, уже пол-Европы лежало у ног немцев, а у Британии уже почти не было сил держаться и бороться.
Письма из Аргентины почти перестали приходить, в море разворачивались жестокие бои. Германия еще мечтала, отрезав все морские пути Англии, сломить ту окончательно, с другой стороны Япония ломилась в англо-французские колонии, подчиняя одну за одной, оставляя за собой выжженное поле. Мир дрожал и готов был рухнуть под натиском темных сил. 22 июня рано утром Германия напала на СССР. Вильям приносил дурные вести: то там, то тут противники Гитлера нанесли поражения. Десятилетие началось печально.
– Мама, нам нужно поговорить, – начал Джастин, восемнадцатилетний высокий статный юноша, похожий на свою мать, в отличие от Кевина. Мария замерла, убирая руки от лица, смотря на него с невозмутимым спокойствием.
– Что-то произошло? – Мария, скрывая настороженность в голосе, дрожала, боясь то, что он скажет.
– Я хочу к Кевину, на войну, – Мария изобразила жалкую улыбку, чувствуя, как в ней поднимается гнев, что она готова задушить его за такое.
– Ты не понимаешь...
– Боже мой, все я понимаю, – Джастин вынул из внутреннего кармана кожаной куртки какую-то бумагу. – Отец помог: меня направляют в часть Кевина.
– Это – сумасшествие, – возразила Мария.
– Нет, мама, это – мое решение. Мир дрожит, но его еще можно спасти, – он подошел к ней, обнимая за плечи. Он был выше ростом, поэтому голова Марии легла на широкую грудь ее сына, тот погладил ее скованные плечики, утешая и подбадривая. – Ну, прости меня. Если мы умрем, ты можешь нами гордиться.
Он уехал через две недели в Египет, к брату. Прошлым летом итальянские войска решили завоевать Судан и Кению и отобрать у Англии Сомали. Кевин Трейндж оказался в гуще событий вместе с эфиопским партизанами. Итальянцы бежали, как последние трусы, бросая технику. К этому лету Восточная Африка была свободна, это, конечно, победа, но и она меркла на фоне поражений. Тяжелее всех дело обстояло в Египте и соседних французских владениях.
Осенью прошлого года Кевина перевили в Египет, он участвовал в боях против наступавших итальянцев, защищая границы британских владений. Декабрь 1940 и февраль 1941 стали самыми страшными месяцами в жизни Кевина, его товарищи умирали, он видел смерть каждый день, и это причиняло неимоверную боль. Огромная армия «Нил» смогла очистить Египет, Муссолини испугался и попросил помощи у своего «друга». До Кевина Трейнджа доходили печальные новости: армия Роммеля выбила англичан из Ливии в марте 1941. Летом враги опять стояли у границ Египта.
Когда Джастин приехал в часть, он быстро нашел брата, сидящего со своими товарищами, чистящего сапоги и что-то бурно, с ругательствами обсуждающего. Джастин бросил свой тюк в казарму. Они находились в Александрии, дух древности и востока одурманивал и обострял чувства. Его брат не был рядовым солдатом, его уважали, его геройству поражались. Джастин всех покорял своими обаянием и общительностью, легко находил общее темы. Попав в элитную часть базы, Джастин не ощутил себя чужим, он же еще один сын лорда Трейнджа. Имея прекрасную физическую подготовку и пройдя школу лицемерия в Берлине, Джастин заработал превосходную репутацию среди арамейских товарищей.
Деятельность отца приносила свои плоды, благодаря жизни то во Франции, то в Германии он свободно мог говорить. И, в отличие от своего старшего братца, он мог быть не просто воякой, а разведчиком, и командование имело на него планы. Кевин, даже с его желанием делать политическую карьеру, не мог соперничать с братом в части дипломатии. Там, в Берлине, Кевин получил благосклонность нацисткой элиты, кривить душой он мог, но иногда не хватало духу сдержать себя, и, чтобы не наломать дров, он просто тихо уходил по-английски. Джастин же всегда легко находил компромисс, из него бы получился стоящий политик, это даже отметил Черчилль. Вильям не зря его сюда отправил: младший сын, если выживет, пройдет блестящую дорогу политика или дипломата.
Однажды вечером он вышел прогуляться, подышать теплым южным воздухом. Он шел, поскрипывая гравием, и увидел в окне медицинского пункта два силуэта. Он подошел ближе. Красивая медсестра, марокканка Надин, обнималась с его братом. Надин была прелестна, еще в первую их встречу Джастин успел разглядеть ее: темные арабские глаза притягивали, а волосы как червленое золото говорили, что она совсем не арабка (позже он узнал, что отец девушки испанский начальник, а мать – арабка). Внебрачная дочь легко относилась к подобным романам. Надин стояла в одном нижнем белье, она опустилась на колени перед Кевином, у Джастина захватило дух. Конечно, у него были подружки, но таких вольностей они себе не позволяли, все было более невинно, чем сейчас. Он развернулся и ушел.
Джастин ревновал брата, завидовал ему, конечно, здесь находились и другие медсестры, но он хотел именно эту. Все же решившись зайти к Надин, Джастин, как ему показалось, выбрал самый нелепый предлог. Он постучал, она открыла дверь. Юноша попросил таблетку от головной боли, она принесла воды и пилюлю. Джастин невольно прикоснулся к ее бедру, и она ответила. Надин поцеловала его, он с силой стиснул ее в объятьях, теряясь в ласках. Позже, счастливый, он пошел к себе.
Всю осень, что прожили в ожидании боя, они занимались любовью с одной и той же женщиной, не подозревая об этом. Во время войны ничто не могло быть вечным, кто знает, как сложится дальше. Сегодня нельзя загадать завтра, жизнь здесь скоротечна и трагична. Откуда было знать, что эта связь станет одной из причин трагедии такого далекого будущего, что страшно смотреть вперед. А будет ли оно, это будущее? Жизнь сплела еще одно причудливое кружево в английском саду.
***
Посмотрев в зеркало, Роуз увидела жалкую женщину. Понятно, почему она больше не волновала Саймана. Она опустила пуховку в маленькую баночку с остатками пудры, размазанной по краям. Хотя причин можно найти много. У него умерла жена, дочь уехала в Штаты, и еще началась война. В дни бомбежки той страшной осенью она приезжала и все пятьдесят семь дней жила с ним. Но за это время он даже не прикоснулся к ней. Много времени он проводил с Джулианом, играя и рассказывая ему длинные истории.
«Хотя чего ты ждала, Роуз? – подумала она, собирая пшеничные волосы в косу. – Думала, что он все бросит и прибежит к тебе? Бросит жену, а после ее смерти сделает тебе предложение? Какая же ты дура, Роуз! Ты всегда это знала, знала, что женатые мужчины редко бросают своих жен». Она подкрасила ресницы, оправила шерстяное синее платье. Вместе с Джулианом она собралась на встречу с Сайманом. Лондон этой осенью бомбили мало, хорошо, что все силы Гитлер перебросил на красных: Англия могла вздохнуть чуть-чуть свободнее.
Сайман уже ждал за столиком. Женщина сняла палантин, Джулиан радостно обнял отца, целуя его в обе щеки. Роуз счастливо улыбнулась, она довольствовалась и этими пустыми, ничего не значившими для него минутами.
– Как ты? – вдруг услышала она.
– Спасибо, неплохо, – она работала секретаршей в военном ведомстве, печатала статистические таблицы, оставив блистательную жизнь модели.
– Ты могла бы жить у меня, все-таки загородом безопасней, – Сайман ей улыбнулся. Конечно, его терзает чувство вины, что она здесь одна, слышит каждый день взрывы бомб да новости о смертях.
– Нет, спасибо. Я проживу сама, как жила до этого, – Роуз горделиво подняла подбородок.
– Это эгоистично, Роуз, я хочу помочь, – Сайман попытался накрыть руку Роуз своей ладонью. – Давай распишемся и обвенчаемся сегодня? – в ее глазах появились слезы.
– А что потом? – Роуз уже улыбалась сквозь слезы.
– У нас все будет потом. Ты такая сегодня красивая, – он снова обнял ее.
Они обвенчались в этот же день, Роуз стала новой леди Портси. Они приехали в Портси-хаус и вновь обрели себя.
Он впервые жил сегодня ночью за эти несколько лет со смерти Кассандры. Роуз дышала громко, до боли стискивая его плечи, шепча ему в ухо разные слова, что шепчут все влюбленные. Сайман поцеловал ее в шею – неужели сейчас не поздно начать все сначала? Когда-то он просто находил в ней утешение, сейчас же чувствовал, что любит. Он заснул в ее теплых объятьях, чувствуя спокойствие и любовь. О чудный апрель...
Через неделю Роуз поняла, что ей нужно вернуться за вещами в Лондоне. Они поехали втроем. Забрав вещи с ее новой квартиры у метро «Бэнк», поздно вечером они выходили из подземки на улицу. Солнце сегодня почти не выглядывало из-под темных облаков, наверное, пойдет дождь. Сайман обнимал ее за талию, Джулиан остался с Бекки, служанкой Саймана. Роуз переполняло счастье, ей хотелось кричать, сказать всем, что она счастлива, они прошли вместе такой трудный путь, что трудно верить, что все это не сон, а явь. Раздался привычный грохот и тарахтение, в небе парила стальная птица, они, как всегда, ориентируются на собор Св. Павла, чтобы знать, куда бить.
– Роуз, – Сайман ее оттолкнул, она отлетела в сторону, оказавшись вдали от метро.
Бомба точно попала в метро «Бэнк», под завалами находилось сотни человек. Роуз подняла голову, чувствуя, что с ней ничего не произошло, если не считать ободранную коленку. С трудом поднявшись с асфальта, Роуз увидела людей, разбиравших завалы. Где-то еще, вдали, разрывались бомбы и пылали кроваво-желтые огни.
– Сайман, – его нашли под завалом вместе с девушкой, которую он решил спасти. – Сайман, – он еще слабо дышал. – Помогите, пожалуйста. Отвезите меня в госпиталь в Челси.
– Я отвезу вас, – кто-то помог донести бездыханного Саймана в машину.
Роуз ничего не замечала: ни сложностей дороги, ни разрушенные дома, ни убитых людей, ни летящие самолеты.
В два часа ночи Саймана внесли в госпиталь. Артур Йорк, заметив знакомую девушку, хотел было уйти. Это из-за нее погибла Аманда, помогать этой дряни будет кто-нибудь другой. «Сайман», – услышал он, Артур все же обернулся, растолкал толпу медсестер и увидел на носилках друга.
– Быстрее ко мне, в операционную, – крикнул он.
Адская ночь только началась. Он пытался спасти друга, он так хотел, чтобы тот жил, но одного его желания было недостаточно. Он впервые в жизни проклял Бога, в первые в жизни плакал над операционном столом. Потому что сегодняшней ужасной ночью умер его друг – Сайман Портси. Он выгнал всех, оставшись с ним наедине. Осколочных ранений было столько, что просто удивительно, что не умер мгновенно. Набравшись сил и храбрости, Артур вышел из зала, подходя к Роуз, что сидела на скамейке и плакала.
– Роуз, я доктор...
– Йорк, я знаю, – она вытерла слезы, встала, смотря прямо ему в глаза. – Как он?
– Роуз, – черт, как же тяжело. Он сотню тысяч раз говорил эти слова – почему сейчас они застревают в горле? – Его нет... я... – девушка побледнела и упала в обморок.
1 мая 1941 года пятьсот пятьдесят бомбардировщиков люфтваффе сбросили на город в течение нескольких часов более ста тысяч зажигательных и сотни обычных бомб, в ту ночь смерть унесла около полторы тысячи человек, доведя разрушения Лондона до катастрофы. Еще свежо было воспоминание о рождественской бомбежке прошлого года. Лондонцы окрестили ее вторым пожаром. Власти были готовы рыть братские могилы для потенциальных жертв налетов, но не позаботились создать достаточное количество убежищ, чтобы избежать этих жертв. Лондонцы спасались в метро. Большинство горожан просто залезали дома под одеяло и молились. Это был последний налет на Лондон: Гитлер бросил все силы на Россию.
Саймана похоронили рядом с Амандой, его первой женой. Из жизни ушел талантливый психолог, которому недавно исполнилось сорок девять. Для их семьи и друзей это стало еще одной страшной потерей. Урсула, как и Артур, тяжело переживала это, она хотела поговорить с ним о сыне и не успела... Фредерик и Вера прибывали в такой же печали, вот и остались они вчетвером в любимом городе, напоминавшим руины. До Джейсона письма не доходили, так как и Кент тоже иногда бомбили, а из-за сражений на Атлантике теперь невозможно было писать Виктору. Война разбила вечных друзей, они уже не те, их времена уходили в небытие.
***
Как-то быстро прошла ночь, а за ней и суббота. После воскресной мессы Джулия снова побрела в сторону ржавых полей. Она села на старое дерево, следя за косяками птиц, слушая песни ветра. Машинально достала из сумки фотоаппарат, начиная снимать поле, по которому пробежался заяц, колыхание мертвых трав и кружащие листья. Она отняла от лица фотоаппарат, замирая на несколько мгновений.
Чьи-то теплые руки просунулись под ее потрепанное пальто, девушка ощущала согревающие тепло и нежность. Она знала, что он здесь, чувствовала кожей, чувствовала разумом. Джулия так и не смогла вытравить Эверта из сердца, так и не смогла забыть, стала избегать, но сердцу-то ведь не прикажешь. Она выдохнула, его теплые ладони оказались на ее груди. «Нужно остановить Эверта, пока не поздно», – подумала она, но целомудренные мысли улетучивались в миг. Ее руки начали ослабевать, и тут она вспомнила о своей драгоценности, другую Джейсон ей просто не купит. Она оттолкнула настойчивую руку, резко вставая с дерева.
– Что с тобой? – вдруг спросил он.
– Ты чуть не сломал мне фотоаппарат, – Джулия поправила берет. – Идиот.
– Джулия, остынь. Мне хватает и Морион, – Эверт помог ей сложить технику. – Я люблю тебя, – она открыла рот от удивления.
– Нет! Так не бывает! – отрезала она. – Ты женат! Так нельзя!
– Признайся, что любишь меня.
– Нет! – ее глаза страстно сияли, жаль, что она не знает, как это возбуждающе на него действует.
– О да, милая, это значит да, – от поцелуев у нее кружилась голова, она вдыхала его одеколон, ощущая, как напряжение в ее теле растет. Эверт отпустил ее и побрел домой. Джулия, ошарашенная, тоже поплелась в замок.
Две недели она избегала его, даже не зная, что сказать. Он раскусил ее, понял все тайные помыслы, и теперь она обнажена для него, но главное, что он любит ее. Как же девушка была молода и не понимала, что ее настоящая любовь не рядом с ней, что для нее не пришло время, что еще долго нужно ждать. Но это будет потом, а сейчас она жила сегодняшним днем. Джулия боялась саму себя, но не познала себя до конца: кто знает, может, это свойственно ее натуре?
Он снова нашел ее у того же дерева ровно через две недели. Джулия сидела на стволе и читала книгу. Эверт сел сзади, отодвигая носом воротник пальто, приникая губами к мягкой шеи. Она обернулась, испытывая страх и удивление, гадая: бежать или остаться.
Он скинул с себя пальто, бросая на землю, потом ее пальто, устраивая ложе для них. На улице стояла поздняя осень, и делать это здесь просто безумие, но в замке их найдут, а это место станет свидетелем их любви. Эверт опустил ее на ложе, его ладонь скользнула под ее тяжелую шерстяную юбку, лаская бедро. Джулия задрожала, вцепившись ему в плечо. Он целовал ее, отвлекая от того, что творили его руки под ее юбкой. Ей было так хорошо в его объятьях, поцелуи пьянили, кружили голову так, что не было сил остановиться. Она отдала ему себя, совершенно забыв, что мужчина женат.
Так они стали встречаться на этом месте. А где-то на другом конце света ее ждала любовь. Так, вроде бы, предсказывала ей старая цыганка?
Глава 30
Мой ум и сердце по дорогам разным
Меня ведут и множат счет невзгод.
Меня уводит разум от соблазнов,
К которым сердце плоть мою влечет.
Мирза Шафи Вазех
Июль 1942.
Все покинули лабораторию, осталось только проверить записи и состояние веществ. Фредерик опустил бумаги в глубокий ящик, закрывая его на тяжелый замок, снял свой белый халат, аккуратно повесил его на плечики и спрятал в шкаф.
Артур мало занимался делами компании, да и времени у него на это не оставалось, жаль, что Виктора нет рядом: порой Фредерик нуждался в его совете. Последний заметил, как их рыжий кот Тигр лег в его кресло, явно довольный охотой на обнаглевших крыс.
Фредерик собрался домой. Неожиданно он ощутил резкую тупую боль в сердце. Он машинально потянулся к карману пиджака, где должны были быть его капельки, с которыми он не расставался в последнее время, но старый потрепанный пиджак весел на спинке стула. Фредерик попытался дойти до него, ему необходимо достать лекарство. Сделав пару шатких шагов, Фредерик упал на пол, забившись в болевых конвульсиях. Тигр бросился к любимому хозяину, потираясь о его трясущееся тело..
Утром Вера проснулась совершенной разбитой, муж так и не пришел, по всей видимости решив остаться в своей проклятой лаборатории. Она понимала: после отъезда Виктора он ощущал долю ответственности за компанию, но нельзя же постоянно бывать там, забыв про дом и семью! Вера яростно ударила кулаком по подушке, где должен был остаться отпечаток от головы Фредерика. По истечение многих лет можно сказать, что ее брак не особо удался, чаще всего все шло наперекосяк, нежели чем когда от счастья хотелось кричать. Она уже давно смирилась с характером супруга, что он сам себе на уме, что ее мнение мало что значит для него. Вера опустила ноги на пол.
Война только обострила итак непростые отношения между ними. В то время, как Гитлер дошел до Сталинграда, в то время, как месяц назад американцы, принявшие брошенный вызов японцами, отомстили за Перл-Харбор, выиграв сражение у атолла Мидуэй. В это время ее семья рушилась. Вера печально вздохнула, натягивая чулки с заплатами, как изящное кружево.
После смерти мужа Вера ничего не ощущала, кроме тупого безразличия. В один миг не стало ее мужа, в один миг она осталась одна с пятнадцатилетней дочерью, одна в большом городе, одна во время войны. Несчастья сыпались на них. Сначала убили Каталину, потом разбомбили пол-Лондона, затем погиб Сайман, а теперь из жизни ушел мистер Сван.
Определенно их мир рушился, рассыпался на сотни мелких кусков. Сколько еще предстоит вынести их поколению? И перенесут ли столько горестей их дети? Может быть, они не будут нести бремя войн и революций? Может, их минует злой рок? А может, в их жизни случится что-то страшнее этого ада? Судьба путала карты еще сильней.
***
Осень 1942.
Эль-Аламейн. Небольшая точка на карте Египта, сосредоточение английских сил. Слава и боль, ибо непобедимость Гитлера и его друзей перестала быть реальностью, а его поражение – возможностью. Он проиграл, пока еще рады от неуспехов русских, но возможно, они что-то изменят? Иначе не может быть. Слава и боль. Победа и горе. Эль-Аламейн – одно название, вмещающее в себя трагедию одной семьи и других, понявших, что значит потеря.
Мария и Вильям в тот ничего не предвещающий день пили дома чай. В Англии стало дышаться по-другому. Бомбежки прекратились, люди с сожалением вспоминали Лондон до всех войн. Золотые времена, лишь бы они только вернулись. А будет ли все как прежде? Мария подлила мужу чая.
Что за странные времена настали? После смерти Саймана и Фредерика они все стали мало общаться. Артур пропадал в госпитале, Урсула жила загородом и редко появлялась в столице. Вера тоже избегала старых друзей, закрывшись, не желая ощущать чужое сожаление. Роуз также закрылась от всех, переживая боль; она помногу работала медсестрой, быстро всему учась, стараясь дать все самое лучшее сыну. После смерти Саймана их постигла еще одна боль: дома тихо скончалась Кэтлин. Наступали печальные времена.
Кевин погиб при Эль-Аламейне. Мария почувствовала, что лишилась разом всех чувств и эмоций, дара речи и возможности двигаться. Горячие слезы хлынули по щекам. Ее сын погиб... Не может быть, это был кто-то другой, но не он!
Джастин Трейндж приехал через три недели с цинковым гробом. Первые дни после смерти брата Джастин жил наедине со своей болью. Кевин с товарищами бросился во время боя на врага, спасая других, но губя себя. Джастин же в это время был в Каире уже как три месяца, выискивая фашистских шпионов.
Он вернулся в штаб, чтобы начальство разрешило ему неслыханное, и оно пошло навстречу: обаятельный Джастин получил свое. Его скрытые задатки все ярче проявлялись на Востоке. Его не считали юнцом и наглецом, к нему прислушивались, он умел внутренним чувством распознавать людей и, втираясь в доверие, выведывать тайны. Смерть Кевина больно ударила по нему. Теперь он единственный сын в семье, последняя надежда, он просто обязан выжить, но для этого ему необходимо подышать воздухом Лондона.
– Джастин, – он обернулся, к нему шла Надин, – нам нужно поговорить. – Они находились на аэродроме, он собирался улетать домой. Он пристально посмотрел в ее темные глаза, Надин стала какой-то бледной, кожа приобрела зеленоватый оттенок. – Я жду ребенка.
Джастин лишь смог улыбнуться, хотя внутри все сжалось от страха. Какой ребенок?! Кругом война! Она что, рехнулась совсем?!
– Он мой? – строго задал свой вопрос он.
– Я не знаю, – по ее щекам побежали слезы. – Я правда не знаю.
– Тебе нельзя здесь оставаться, – Джастин поставил сумку на асфальт, устав держать.
– Но я остаюсь, а потом, может, уеду в Алжир или еще куда-нибудь, – Надин аккуратно положила руку на его ладонь. – Это уже не тебе решать, – она резко развернулась и, качая бедрами, пошла подальше.
«Ничего, она растворится во времени, мире, и я никогда ее больше не увижу», – подумал Джастин, разглядывая ее удаляющуюся фигурку.
Похоронив брата, Джастин Трейндж решил просто жить, не думать, что месяц быстро закончится и снова придется вернуться в пекло. Его дом на Виктории-роуд нуждался в ремонте, отделка постоянно сыпалась, в стенах появились трещины, а крыша подтекала.
Лондонцы по-прежнему боялись, хотя уже год немцы совершали короткие налеты на Англию, оставив надежду на завоевания воздушного пространства страны; теперь борьба шла на море в Балтике: немцы преследовали английские конвои, идущие в СССР. Но, несмотря на все это, просто хотелось дышать, дышать родным воздухом Лондона.
Джастин уходил с разрушенного Сити, направляясь в сторону Военного ведомства. Он шел не спеша, пытаясь впитать в себя все, что было у Лондона. Через шестнадцать дней он улетал в Иран. По дороге в кабинет отца он заметил на лестничной площадке девушку, она курила, сильно затягиваясь. Девушка была не дурна собой: простое серое платьице и шерстяная белая шаль, пшеничные волосы аккуратно уложены волнами, а губы накрашены алой помадой.
Она оглядела его форму лейтенанта своими лазурными глазами. Конечно, его молодость бросалась в глаза. Он улыбнулся девушке и пошел дальше. Отец и его подчиненные дали новые указания, которые менялись день ото дня.
«Снова шпионить», – подумал Джастин, который, в отличие от Кевина, не был простым воякой. Последний хоть и мечтал о карьере политика, но был простоват, ему не хватало классности, изысканности и лицемерия, и это все при том, что он прожил несколько лет в Берлине и учился в Оксфорде.
Джастин получил характер отца и лучшие качества Лейтонов. Кевин же унаследовал только дурные черты, присущие ирландским лордам. Конечно, он герой, но оставшиеся лавры, если что, соберет он, Джастин. От отца сын ушел опять недовольным: конечно, и Вильям когда-то был в подчинении, но Джастину хотелось руководить. Молодая кровь бурлила все сильнее.
Спускаясь вниз, он снова увидел светлую девушку на лестничной площадке. Та опять курила. Джастин сделал вид, что ищет и не находит сигареты. Он подошел, девушка снова оглядела его с ног до головы.
– Есть покурить? – спросил он. Она протянула пачку тонких женских сигарет вместе со спичками. – Большое спасибо, – она даже не могла ему улыбнуться, постоянно хмурилась. – Джастин...
– Зоя, – пролепетала она.
Конечно, это не Надин, она не будет вешаться в первый же вечер и вряд ли позволит нечто большее, чем беседа. Зоя – тот тип девушек, который должен быть рядом, на такой и жениться можно. Хотя какая женитьба: идет война, он не сегодня завтра может быть схвачен и расстрелян – участь шпиона такова – если он поддаться романтическим эмоциям.
Ради него Зоя надела лосевое шелковое платье, которое явно выражало ее благосклонность. Он отметил ее старания. Зоя тихо поздоровалась, отмечая, что он сегодня не в форме. Джастин был красив, как только девушки заметили ее говорящей с ним, сразу же решили, что молодой человек хочет неплохо провести время. Она неловко взяла юношу за локоть, Джастин и не сопротивлялся. Пара медленно брела по улицам к набережной. Он рассказывал о войне, она – о бомбежках Лондона, словно только это объединяло их.
Зоя Бишоп была из обеспеченной семьи. Ее отец, Льюис Бишоп, много лет работал в СССР. Сразу же, как Англия установила дипломатические отношения с красной страной, Льюис уехал туда в составе посольства. Мать Зои, Лорен, давно была влюблена в русские сезоны Дягилева в Париже и в воздушных балерин; вдохновленная этой страной, она решила называть дочерей русскими именами.
Так первая дочь, которой сейчас было двадцать пять, получила имя Лариса, а по-домашнему просто Лара. Лара была сказочно хороша собой, а замуж вышла за члена парламента, купалась в роскоши и родила мужу наследника.
Следующую свою дочь, рожденную через два года, Лорен назвала Татьяной. Таня тоже нашла блестящую партию: еще бы, такая красавица, как Таня не могла остаться без поклонников, поэтому она легко заарканила банкира с Сити.
Еще через два года появилась на свет Людмила, правда, все ее звали Милой, и девушка редко вспоминала об полном имени. Мила в девятнадцать лет выскочила замуж за владельца издательства.
Зое сейчас было девятнадцать, а ее младшей сестре, Нине, семнадцать. Сестры давно повыходили замуж, даже у Нины на примете жених, а Зоя, что считала себя невзрачной и блеклой, даже не помышляла о замужестве. Ее парень, а вернее, друг Альфред, погиб на войне. Теперь не могло и речи быть о любви. И тут, как снег на голову, свалился Джастин Трейндж.
