Текст книги "Дом Ветра (СИ)"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц)
Она смирилась, что мать умерла молодой, но теперь, после того, как узнала правду, Урсула хотела ненавидеть мать. Теперь нужно все рассказать сестрам.
Дождь шел не переставая в это утро, больше не было сил ждать, когда он закончится; Урсула вышла из-под маленького навеса, быстро перебежав Олд-Бромптон-роуд, она зашла в маленькое французское кафе, где ее ждали Аманда и Диана. Они уже пили кофе, при этом бурно что-то обсуждая, Урсула села за столик, заказывая себе кофе со сливками и миндальное пирожное.
Сестры долго молчали. Урсуле было тяжело сказать о том, что она узнала. Она знала, что тот день значил для них. Аманде пришлось вырасти, она стала взрослой ради них, она стала им матерью, несмотря на то, что сама оставалась наивным ребенком. Диана была совсем еще крошкой, ей нужна была мать, возможно поэтому она так тщетно старается быть опорой для мужа. Все это было скверно, но они должны знать правду, ибо от этого знания она сгорит, если только она одна будет его хранить.
– Мне нужно кое-что сказать вам, – она торопливо все рассказала, стараясь не смотреть на сестер.
– Скажи, что это не так, – потребовала Аманда.
– Это так, – Урсула печально вздохнула.
Чтобы ни случилось, они всегда будут вместе, так им казалось, но, как мы знаем, это покажет время. Тогда им многое виделось простым, большое видится на расстояние. Они, поговорив по душам, решили, что не за что обижаться на мать, она сама сделала выбор, а чужой выбор, как учил их отец, нужно уважать, даже если он так плох. Они уже давно не были девочками и жизнь оставила на них свой отпечаток, кого-то она отметила в большей степени, кого-то – в меньшей. Отец воспитал их сильными, а любовь превратила их в настоящих леди. Чтобы ни случилось, они поклялись быть вместе. Но, кто знает, что будет дальше?
***
У него опять новое увлеченье. Она думала, что в Париже все переменится, но там все закрутилось вокруг нее. Каждый вечер она была рядом с ним, блистательная рыжеволосая фея, но ненужная своему мужу. Мария тосковала по Лондону, она хотела увидеть Кэтлин, которая чувствовала себя плохо; хорошо, что за ней присматривали Рамсей и друзья; мечтала увидеть племянника и поболтать с подругами. Но Вильям не отпускал ее. Дни занимали дети, хотя, они нуждались в ней все меньше. Старшему, Кевину, скоро будет восемь, а Джастину, летом, – четыре.
Кевин терял свою детскую невинность. Мария вспоминала себя в этом же возрасте: как она бегала беззаботно по малахитовым полям, подставляя ветру лицо, вдыхая запах свежескошенной травы.
Сын же менялся, начиная походить характером на отца, младший же, Джастин, был полностью ее сыном. Любимец отца такой же черноволосый, с такими же фиалковыми искрящимися глазами, в которых читалось упрямство Вильяма. Джастин же был как она: сильным, стойким и рассудительным. Она подолгу гладила его мягкие ярко-рыжие волосы, проводя по векам, заглядывая в его синие глаза, пытаясь в них найти утешение.
Только на душе у нее скреблись кошки. Что-то надломилось в ней, когда она увидела мужа в одном из парижских кафе с великолепной молодой блондинкой. Мария старалась унять дрожь в теле, внушая себе, что это просто обед и ничего более – ничего же такого страшного она не увидела. Через пару дней Мария нашла любовное письмо от этой дамы к ее мужу. Ее звали Одри Веймер, она была дочерью французского политика из ФСП[1], многие мужчины мечтали о ней, поклоняясь, словно древнегреческой богине. Но она выбрала ее мужа. Мария не сомневалась, что они встречаются в отелях, где та была для него минутным или часовым наслаждением.
Зачем ему нужна была Мария? Ей было больно, когда ночь за ночью она получала отказ: он больше не хотел ее. Ей еще не было тридцати, она была молода и красива, мужчины замирали при ее появлении, но только не ее Трейндж. Вильям перестал целовать ее по утрам, больше не подходил, когда Мария стояла перед зеркалом, внимательно изучая свое лицо.
Он забывал о ней. Мария теряла его. Она понимала, что нужно что-то сделать. Но что? Разве женщина обязана унижаться перед своим мужем? Как же она ненавидела себя в эти минуты, поэтому она бежала от супруга загород, где жили их знакомые. Только чтобы не видеть его, только чтобы не думать о том, что он в эту самую минуту с другой. Ей уже казалась лучшим выходом измена, но с кем после этого будет она? Неужели она также слаба и падка на соблазн? Разве она опуститься до этого? Мария – не Каролина, она не хотела быть похожей на мать.
Она помнила, как в тот день возвращалась в их парижский особняк, как дети ушли к себе в комнаты, а она пошла принять ванну. Мария робко толкнула дверь, и ужас застыл у нее на лице. Она хотела бежать, но ноги не слушались, она зажала рот ладонью. Как он посмел привести к ним домой, в их постель эту женщину!? У нее просто не укладывалось в голове. Она попятилась назад, стукнулась локоть, Вильям заметил ее. Он оттолкнул любовницу, но Мария уже убежала вниз.
Позже он нашел ее в саду, она украдкой стирала слезы, думая о мести. Вильям сел рядом, но она встала, оборачиваясь и с ненавистью смотря на него. Вильям не видел той ненависти, он видел хорошо знакомую ему холодную, ирландскую сдержанность.
Она не стала объясняться с ним. Разве можно остановить разъяренную женщину? Обиженная женщина страшнее оружия. Ибо только высший разум знает, что она сделает дальше. Мария уехала из Парижа, она не стала никому ничего говорить в Лондоне, она ждала, когда он приедет первым.
Примечание к части
ФСП – [1] – французская социалистическая партия. Группа: https://vk.com/clubdubo.savanski.dupont
>
Глава 18
Обида – первый признак слабости духа.
Сара Дассен. «Второй шанс»
Осень 1926.
В Лондоне никто не знал, что она ушла от мужа. Виктор только спросил, почему она приехала в Англию одна, на что женщина ответила, что соскучилась по семье. Одной Вере она смогла довериться. Узнав о том, что они с Фредериком расстались, Мария поделилась своей печалью. Вера понимала ее, так как сама страдала. Муж не делал никаких попыток вернуть ее, а она не хотела унижаться, считая Фредерика во всем виноватым.
Марию же Вильям заваливал письмами, но она не читала их, она рвала их и сжигала, боясь прочитать хоть строчку, ибо ее сердце оттает и попросит вернуться. Разве можно заглушить его голос? Вера же, наоборот, мечтала о том, чтобы Фредерик писал ей, чтобы он молил простить его и вернуться домой, но вместо этого она страдала. Горе ей было влюбиться в друга своего детства.
Кэтлин поняла все сразу же, она обняла невестку, позволив ей выплакаться, благословив на развод. Но Мария боялась за детей: ее сыновья слишком малы, они не поймут. Лучший выход – жить раздельно, как это делали отец с матерью. Пусть он живет, где хочет, спит с кем хочет, а она будет жить такой же жизнью, посвящать себя всю деткам.
А потом Мария встретила Грегори Ольсена, ветряного романтика, светского соблазнителя, и очаровалась им, она знала, что всем своим любовницам он посвящал страстные стихи, которые те нежно берегли в сердце. Мария встретила его в литературном клубе леди Месиль, они тогда обсуждали романы Теодора Драйзера, где автор обнажал человеческие души, показывая их пороки. Благородные дамы пили чай, когда он подошел к ним, отвесив им галантный поклон. Мария обернулась, слабо улыбнувшись. Она вглядывалась в его тонкие черты лица, пытаясь найти наигранность в чувственных черных глазах.
– Грегори Ольсен, – представила его Марии леди Месиль.
– Очень приятно, леди Трейндж, – он легко коснулся губами ее руки.
– Она недавно вернулась из Парижа, – добавила леди Роммель, мечтательно вздохнув. Мария в этой интонации услышала какой-то подвох.
– Как вам столица? – Мария ощутила на себе взгляд Грегори.
– Неплохо, – пробурчала она и встала, чтобы уйти – она не могла больше терпеть испытывающего взгляда. – Простите, но мне пора. Меня ждут на ужине у брата.
В следующий раз они встретились в Британском музее, где Мария навещала Веру. Грегори появился совершено неожиданно. С каждой их новой встречей, она чувствовала, что стоит на краю пропасти. Она слабела от его взгляда, сгорала от желания запустить пальцы в его волосы цвета вороного крыла, ощутить вкус его губ на своих. Он был младше ее на три года, но разве это разница?
В душе вспыхнуло пламя страсти. Он охотился за ней, он искал ее, как волк ищет свою добычу, а она, как пугливый кролик, убегала от него. Он поцеловал ее внезапно, и Мария поняла: если она не убежит, то изменит, прежде всего, самой себе.
– Мария, – тихо позвала Ее Погибель – и Мария кинулась к ней.
Ох, и как же давно она не была такой. Они находились в темном переулке, туман мягко окутывал их. Так вот значит как шлюшки ищут способ растаять, как снег, в горячих объятьях мужчины, раствориться в чувственном мире. Грегори прикусывал ее губы, она вся вжалась в стенку, окутанная его телом. Он поднимал вверх ее юбку, лаская ноги в кружевных чулках. Мария задохнулась от восторга. Она мотала головой, а он легко находил ее губы, этот неиссякаемый источник удовольствий. Мария часто дышала, жадно глотая воздух. Неужели может быть так хорошо с мужчиной, которого она почти не знала?
Она не понимала себя. Как она, леди Холстон по рождению, могла так поступать? Только падшие женщины изменяют своим мужьям, но она не такая. Или стала такой? Падшая! Порочная! Ничтожная! Но страсть захватила ее с такой силой, что отказаться не хватало духу. Это Вильям во всем виноват, это он толкнул ее в чужие объятья. Лишь он должен винить во всем себя.
Мария не знала, что начальство было недовольно им. Лондону не нравились его выходки, что он перестал посещать рауты, один раз пришел слегка выпившим, чуть не испортив вечер. Консерваторы просили ее вернуться в Париж, так как «лорд Трейндж совсем пропадет». Сердце Марии болело, гордость кричала, что она отомщена, а сердце боялось испытать новую боль.
***
– Я все думаю об Ирландии, – Виктор взял папиросу; он иногда курил кубинские сигары, когда на душе было скверно. Диана, как котенок, потерлась щекой об его плечо, поудобней устраиваясь на диване.
– Зачем? – спросила она, вдыхая едкий дым табака. – Не мучай себя ненужными мыслями.
– Иногда они преследуют меня. Я все не могу вспомнить, что клала в свой котел старая Розалин, когда варила настойку от припадков, – Виктор провел рукой по волосам Дианы.
– Посмотри в своих тетрадях, – она снова заворочалась рядом с ним.
– Стерлись, – прошептал он.
– Я могу тебе их перепечатать, – предложила она ему.
– Не утруждай себя, – отмахнулся ее муж. – У меня есть стенографистка, вот она мне и напечатает. – Виктор ожидал, что Диана сейчас начнет свой опрос, но она молчала. – Неужели не ревнуешь?
– Нет, а зачем?! – она улыбнулась в кулачок, удивляясь его проницательности. Она ревновала его, но, как и любая девушка из семьи Лейтон, была склона скрывать свои эмоции.
Все, что ему нужно, – это ее любовь, ее преданность. Когда-то одна ночь изменила все. Виктор теперь не мог представить жизнь без Дианы. Что было бы с ним, если бы он все-таки женился на Мелани? Наверное, сейчас он бы предавался любви со своей любовницей. Может, это была бы Регина, а может, была другая. Без Дианы он пропал бы, потерялся бы в этом бескрайнем мире, никогда бы не познав любви.
Оглядываясь по сторонам, Виктор вспоминал сегодняшнее утро. Он был на строящемся новом заводе – следил за ходом стройки. В новое здание должна была переехать вся лаборатория. На Тюдор-стрит было уже тесно, под началом Фредерика работало семь фармацевтов, а Виктору нужен был большой конференц-зал для совещаний.
Акционеров стало больше благодаря усердию Дианы и Урсулы, капитал «Лейтон и Ко» увеличивался. Артур все реже стал бывать в компании, тем самым показывая, что доверяет другу. Он помогал принимать решения, участвовал в собраниях, но все сильнее его затягивала хирургия. Виктор же теперь не мог обходиться только одним бухгалтером, у него появились начальники отделов, отвечающие за разные этапы производства.
Рабочие уважали его: платил он достойно, заботился о своих работниках, как это позволяли законы государства. Правительство тогда не волновали нужды населения, в те времена оно еще не знало о пенсиях и выплатах разного рода. К этому еще предстояло прийти. Виктора заметили рабочие, они поприветствовали его.
Что случилось затем, Виктор вспомнил дома, когда заботливые руки Дианы гладили его лицо. Он очнулся от ноющей боли в ноге; лицо Дианы расплывалось перед ним, и голос ее звучал громче, чем обычно. Он попытался до нее дотянуться, но жена, словно виденье, ускользнула.
– Что со мной? – вдруг спросил он.
– На тебя упали строительные леса, – ответил мужской голос.
– Ах, Джейсон, а я не хотела, чтобы он сегодня ехал, – вторила ему Диана.
– Тебе просто повезло, – услышал он Артура. – Если бы еще что-нибудь упало на тебя, то я бы остался один, а твоя жена – вдовой. Ты с ума сошел, какого черта ты сегодня туда поехал!
– Артур, не кричи, – осадила его Урсула, которая приехала поддержать сестру.
– Что со мной конкретно? – еле ворочая языком, спросил Виктор.
– У тебя закрытый перелом лодыжки и сотрясение мозга, – констатировал Джейсон.
Все ушли и они остались одни.
– Диана, – тихо позвал ее Виктор. – Дай воды.
– Ты хоть подумал, что будет со мной без тебя? – на ее глазах заблестели слезы. – Я же погибну без тебя, я без твоей любви ничто!
– Диана, я же жив. Лейтоны живут долго, если с ними не случаются несчастные случаи, – Виктор попытался ее рассмешить, но вместо этого юная супруга еще пуще расплакалась. – Нас ничто не разлучит, пока мы с тобой молоды.
Первую неделю Диана не позволяла вставать с постели своему супругу. Она заботливо ухаживала за ним, исцеляя своими ласковыми руками и губами. Она любила читать ему на ночь, что напоминало ему босоногое детство, когда Мария читала ему вслух. После она гасила свет и прижималась к нему, аккуратно и старательно избегая больную ногу. Конечно, любой скажет, что долг жены заботиться о больном муже. Но эти люди видят только слово «долг», а другие еще замечают любовь. Диана была рядом со своим мужем лишь только по одной причине: она неимоверно любила и ей было больно видеть, как он страдает, хотелось уменьшить боль и сгладить переживания. Только любовь двигала ею.
Еще через неделю Виктор попытался встать, но Диана не позволила. За две недели его дела, наверное, пришли в упадок: Артур мало что понимает в них, а его бухгалтер сходит с ума, потому что только он подписывает отчеты. Мария почему-то подумала, что он плохо себя чувствует, и рассказала об измене мужа, да и своей тоже. Виктор никогда не считал людей святыми, тем паче мужчин. Все мужчины склоны к этому, они далеко не ангелы. Он тоже может оступиться, и неизвестно, простит ли его жена или нет. Жизнь вообще абсурдна сама по себе.
Через три недели Виктор начал сходить с ума. В болезни была своя польза: он стал много читать и делать пометки в своих медицинских книгах. Он знал, что почти здоров и может вставать с постели, но соглашался с Дианой, успокаивая прежде всего ее. Она боялась, это естественно. Он вспомнил, как после встречи с сестрами она пришла к нему вся в слезах и поведала страшную тайну ее семьи. Она опасалась потерять его, как потеряла мать много лет назад. Виктор стал принимать гостей в спальне, что тоже вызвало недовольство Дианы, но ей пришлось с этим смириться, как и ему с ее заботой.
– Пожелай спокойной ночи папе, Джордж, – Диане поднесла к мужу сына.
Виктор взъерошил темную головку мальчика. Первый лорд Холстон – и не рыжий. Конечно, его цвет волос отличался от материнских, когда на них падал свет, то они отливали краснотой.
– Спокойной ночи, папа, – радостно произнес Джордж.
– А поцеловать? – Виктор подставил щеку сыну, тот нежно чмокнул его, – и тебе хорошей ночи, ангел мой.
***
С годами пришло понимание. Они, как новенькие детальки, наконец притерлись друг к другу. Джулия стала их миром, Джейсон души не чаял в дочери. В свои выходные он часами играл с ней, постоянно что-то рассказывал, при этом разочарованно вздыхая, жалея, что женщина не может стать врачом. Но Джулия, похоже, не разделяла его пристрастий, ее больше манил мир матери – мир красок и абстракций.
Каталина рисовала, выражая в картинах свой взгляд на окружающий мир. Она не претендовала на лавры Пикассо или Ван Гога, но недоумевала, когда Сайман, у которого был знакомый собственник галереи, предложил устроить выставку. Ее заметили, и один из ценителей искусства, американец, купил за баснословную сумму ее картину. Часть денег Каталина отложила на следующую выставку, а другую отдала мужу.
Тот был горд за жену. Он давно уже не думал, что женщина собственность мужчины, что она должна у него все спрашивать и что она не имеет право на самостоятельное принятие решений. Она изменила его всего. Каталина не вспоминала об Испании, только глупые мечты о доме с Рамоном, – и смеялась над собственной глупостью. Ох, если бы она тогда из-за кого-то мужлана не подвернула ногу на лондонской улице, то никогда бы не встретила Джейсона. Он сначала изменил ее внутренний мир, а потом она поменяла его мир. Неужели такой бывает любовь?
– Только не это! – воскликнула Каталина; она читала письма из Мадрида, от отца.
– Что случилось? – Джейсон захлопнул свою тетрадь, где он писал отчеты. – Кат?
– Рамон женился на Теодоре, – Джейсон вспомнил младшую сестричку Каталины, милую темноволосую девочку, три года назад ей было пятнадцать. – Чертов ловелас! Раз я упорхнула от него, значит, можно жениться на ней!
– Кат, неужели это так страшно? – Джейсон подошел к жене, нежно обнимая ее за плечи.
– Нет. Все, кроме одного. Моя семья собирается приехать к нам, – она смяла письмо.
– Мы их примем, не переживай, – он поцеловал ее душистые волосы.
Ее семья сняла шикарный номер в «Савойе», приехали Урбино с Ленорой, Рамон с Теодорой и тятя Ана. Каталина с помощью Дианы приготовила ужин. Она знала, что родители не будут рады тому, как она живет. Ее квартира, хоть и большая, была обставлена в современном стиле. Сама Каталина одевалась по последней моде и мыслила уже не как испанка. Они пришли к ним домой. Джулия крутилась в коридоре, конечно, все заметили, что девчушка пошла в испанскую сторону, но никто не выразил своего восхищения, даже когда Джулия заговорила.
– Не дурно, но безвкусно, – пробормотала Ленора, когда посмотрела всю квартиру. Она скинула покрывало с мольберта, где была незаконченная картина.
– Что это, дочка?
– Я рисую, мама. И я выставляюсь, и их покупают, – Каролина победно улыбнулась, замечая, как Рамон смотрит на нее.
– Тебе не кажется, что это чересчур? – спросила Ленора.
– Нет, – ответил за жену Джейсон. – Я горжусь ей. Пойдемте за стол.
На закуску подавали зеленый салат с креветками, на горячее – тушеные овощи в сладком соусе и печеночный хлебец, на столе стояли пряные соусы, а в бокалы разлили знаменитое вино из роз. На десерт принесли розы в кляре и молочный пудинг с виноградным желе. Весь обед семья промолчала, лишь только звучали вежливые слова.
– Как Испания? – задала вопрос Каталина, чтобы разрушить гнетущую тишину.
– Пока военные у власти все будет замечательно, – Джейсон кротко посмотрел на Урбино.
– Но это не правильно! – возразила Кат. – Что хорошего в военщине?
– Каталина, милая, любой стране нужен Муссолини, что ваш МакДональд, – эта фраза Теодоры потрясла чету Фокс до глубины души.
– Это глупое заблуждение, когда-нибудь такие мысли погубят мир.
Через три недели родня уехала обратно в Испанию. В этот раз у нее не было ни капли сожаления, что все так сложилось. Ах, если бы она знала, что свое сердце, душу и тело отдаст через много лет Родине ради призрачных идеалов.
***
Весна 1927.
У Портси как всегда было много гостей. Веру первое время смущало, что она, как приживалка, живет у них, пользуясь добротой Аманды и Саймана, но потом она поняла: Аманде трудно одной справляться со всем. Вера села на скамью, вдыхая свежий воздух. С мужем она не виделась много месяцев. С того дня, как она сказала, что уходит от него, Вера больше не видела его.
Фредерик старательно избегал встреч, если на празднике друзей была она, то не было его. Верочка и не знала, что делать: развод церковь не примет, а по английским законам она – бесправное существо. Но жить так больше не хотелось. Что же с Фредериком? Он стал затворником, закрывшись от всех, забываясь в работе.
Все эти месяцы, коротая вечера в одиночестве в доме на Каведеш-стрит, Фредерик думал о своем браке. Все рухнуло вмиг, и в этом виноват лишь он один. Почему он обвинил ее во всех грехах? Почему он не дал ей ребенка? Он только и делал, что позволял ей терять их детей. А она, Вера, все прощала, прощала, потому что любила его безгранично. Его жена была сказочным существом, только ангел мог забыть все обиды, только небесное создание могло отпустить все его грехи.
Впервые за столько месяцев Фредерик решился заехать к Портси, ему было необходимо поговорить с женой. Он нашел ее одну в саду, та сидела на скамье, любуясь птахами, весело скакавшими по ветвям старой ивы. Вера стала еще краше, она немного поправилась, отрастила волосы, отчего в ней появилось еще больше очарования.
– Вера, – позвал он ее по-русски. Она медленно повернула к нему голову, слова застряли в горле, она губами обозначила его имя. – Вера... – он бросился к ней, ниц падая к ее ногам. – Вера, прости меня!
– Федор, о глупый Федор, – она запустила пальцы в его медовые волосы, застенчиво позволяя целовать свои ладони.
– Вернись ко мне, давай начнем все с чистого листа, – страстно шептал он.
– Бог все простит, – ответила Вера. – Федор, ты мог сделать это давно, – она вся светилась. Вера утерла его скупые мужские слезы.
– Когда ты придешь?
– Совсем скоро, дорогой.
Она переступила порог их дома с легким беспокойством в сердце. Вера прошлась по комнатам, удивляясь чистоте и порядку. В вазах стояли ее любимые гортензии, а на столе – ее любимые трюфельные конфеты.
Это мгновенье принадлежало только им, сердца бились в одном такте, словно отмеряя минуты до маленькой смерти, ведь любовь порой подобна смерти. Мы рождаемся ради любви, мы уходим в неизвестный край ради любви. В такие минуты узы крепчают, нити, связывающее людей, становятся крепче, но и они не вечны. Все же стоит жить ради одной минуты наивысшего триумфа.
С той ночи между ними все изменилось. Фредерик превратился в заботливого мужа и великолепного любовника, он исполнял все ее капризы, был готов свернуть горы. Сейчас его не беспокоила мысль, что ребенок принесет им несчастье, он не думал, что жена должна слушаться его во всем, он научился уважать ее. Вера работала, и этим можно было гордиться. Но в тот день, когда она произнесла ему заветные слова, все изменилось.
Она ждала ребенка, похоже, та ночь принесла плоды и наконец-то они будут счастливы в полной мере. Больше нет сомнений, холодности и пренебрежения, есть только настоящая искренняя любовь. Счастье – награда, которую еще надо заслужить. Разве небо может благословлять всех? Небо дарит солнце и дождь, снег и вьюгу и только оно знает, что ждет нас впереди. Осталось только принять все с достоинством, ибо наступали времена больших перемен. Ветер задул сильнее, предвещая новые беды.
Глава 19
Не бойся сделать большой прыжок. Бездну нельзя преодолеть маленькими шажками.
Дэвид Ллойд Джордж
Осень 1927.
Поздним ноябрьском вечером криком о своем рождении оповестила Елена Федоровна Лебедева, или Елена Вероника Сван. Вера всю беременность парила от счастья, она не испытывала тошноты или болей. Вера горда носила свой живот, показывая всем, как они рады этому. Она до сих пор помнила, как изменились их друзья, когда узнали о примирении. Любовь застилала глаза, любовь затуманила взор, она не могла дышать без нее, не могла думать, что есть жизнь без Федора. Муж заботился о ней, как о самой дорогой вещи в его жизни. Приносил завтрак в постель, балуя почти каждый день блинчиками с ее любимым вишневым вареньем.
Фредерик договорился с Виктором, чтобы он позже приезжал в лабораторию: рассвет, новый день он обязан встречать с любимой. В обеденный перерыв он водил ее по кафе, ненавидя, когда стрелка показывала ему – пора идти на работу. А вечером Вера баловала его ужином, потом они шумно собирались в театр либо в оперу либо шли смотреть кино. В выходные они безраздельно принадлежали друг другу, это был их маленький мир, ради одного сладкого объятья, одного страстного поцелуя следовало придумывать этот мирок. Каждую ночь наслаждение разливалось по телу, сладостно наполняя каждую клеточку тела жизнью и любовью. Фредерик наблюдал за тем, как растет ребенок в ее чреве, открывая для себя целый мир.
Но все же радость Веры была омрачена. Когда она качала на руках маленькую Елену, к ней пришла старая акушерка, сообщив, что у нее были сложные роды и у нее больше не будет детей. Все ее мечты одна за одной развеялись, как соль над морем. Она так отчаянно мечтала подарить мужу сына, так хотела еще родить детей и теперь она не могла сделать это. Маленькая девочка должна заменить все. Их Елена должна стать им целым миром, ведь стоит жить, чтобы утонуть в детских глазах.
***
Весна 1928.
Одиночество давно поселилось, как темный гость, в ее душе. Каждую ночь с ней была лишь тишина. После той измены Мария ощутила себя вымаранной в грязи, упавшей в пропасть, откуда ей никогда уже не подняться. Чтобы воскреснуть из пепла, ей нужна любовь, любовь человека, которого она так легко предала. Как говорят, око за око. Но разве современная женщина может так мыслить? Разве она не свободна от глупых предупреждений, что изменять мужчине можно, а женщине нет? Но все не изменится в один миг, и такие образованные леди, которых воспитали в духе целомудренности, не принимают нравы нового века.
«О времена, о нравы!» Неужели она так сильно любит его, что решила отомстить? Или женщина тает в объятьях другого мужчины, мечтая причинить ему боль, совсем не понимая, что так она губит себя. Кто поймет этих странных существ, женщин? Мужчинам кажется, что они-то давно раскусили женскую сущность, но это глубокое заблуждение. Может быть, они знают, как воспламенить ее или как утешить, но понять... Нет, это им не дано. Любая нежная особа – непреступная крепость, только сроки осады у каждой разные. Да, мужчины не понимают женщин, но и женщины сами себя не знают.
Господи, что же ей делать? Мария устало закрыла глаза. Может, ей поехать в Париж и все рассказать ему? Или ждать? Только чего ждать? Прошло два года, а он присылал скупые письма, адресуя матери и сыновьям. Разве, он ее считал виноватой? Будто бы это она первая изменила ему, а не он, у которого было два романа. Не его ли она застала в постели с другой? Мария не знала, что делать.
Если спустя семь месяцев все и поняли, что произошло между ними, то никто и виду не показал. Никто не пытался ее жалеть, ибо она жалость презирала. Жестокая жизнь, она смеялась над своим отцом и матерью и сама почти не стала такой. Она не заслужила всего этого.
Мария сняла тяжелые бусы, положив их на туалетный столик. Она была не так уж и стара – всего лишь тридцать один – женщина в рассвете, примерная жена, а ее непутевый муж нашел себе другую. Как ужасны мужчины! Мария легла в постель, дрожа от холода. Завтра будет новый день одиночества...
Утром она проснулась совершенно разбитая, жизнь волка-одиночки совсем ее не красила. Эти месяцы убивали. День она провела в литературном салоне, выслушав рекомендации по поводу новых книг и порцию свежих сплетен. Домой Мария пришла как ни чем не бывало. Ее встретила встревоженная Кэтлин:
– Что случилось, Кэтлин? – не понимая, спросила Мария.
– Вильям приехал, – дрожащими губами произнесла свекровь.
– Что ему нужно? – ехидно и громко сказала Мария, так, чтобы ее слышал Вильям.
– Сказал, что правительство вернуло, – Кэтлин пожала плечами.
– Что ж, мне надо поговорить с ним, – Мария легкой поступью прошла в холл, где Вильям обнимался с сыновьями.
Он покорно прошел за ней, Мария заперла дверь, чтобы никто не смог им помешать. Внутри все кипело, и волна возмущения была готова вырваться наружу, она была как вулкан, долго спавший и неожиданно проснувшийся. Вильям же, наоборот, был спокоен, будто бы ничего и не было.
– Мария, я хочу попросить у тебя прощение, – он откашлялся.
– С чего бы это? Или тебе уже надоела та французская подстилка? – как же она была зла, готова расцарапать лицо Вильяму.
– Я был не прав, – проронил он.
– Ах, вот оно как! – крикнула она. – Только ты опоздал!
– О чем ты? – с трудом выдавил из себя Вильям, мрачнея от дурных предположений.
– Я изменила тебе! – выпалила Мария, с триумфом ловя выражения лица мужа, мужчины, которого она когда-то сильно любила.
– Ты просто хочешь сделать мне больно, – беспомощно ответил лорд Трейндж.
– Нет, – как же ей хотелось причинить ему сильную боль, заставить его страдать; она ожидала гнев, но вместо услышала другое:
– Я прощу тебе все! Я себя не смогу простить! – с пылом начал он. – Это я во всем виноват!
– Вильям... – выдавила из себя Мария. – Ты понимаешь, что во мне больше нет прежнего доверия к тебе? – она утомленно опустилась на диван.
– Да, понимаю, но я могу завоевать тебя?
– Мне нужно подумать, – она тихо вышла из кабинета.
Вильям знал, что до утра она проплакала, он мог бы прийти утешить ее, но это бы только усугубило положение вещей между ними.
Месяц они заново открывали друг друга. Пришлось заново узнавать привычки и привязанности, вновь пришлось учиться доверять и снова любить друг друга. Любовь – странное чувство – само по себе. Оно приходит неожиданно и уходит, не спросив никого. Ее нет, когда ждешь, и она приходит, когда не нужна. Алтарь нашего самолюбия – место гибели нашей любви. Эгоизм – гробница любой любви, нужно много выстрадать, чтобы понять это. Можно ли изменить, превратить ненависть в любовь? Мы легко теряем то, что приобретали долгие годы. Забываем все прекрасное, и тогда все рушится. Просто ли все вернуть на прежние места? Легко ли открыть сердце еще раз? А может, люди просто не хотят страдать заново? Формулы счастья не знает никто, но формула несчастья известна – неумение беречь и ценить то, что имеем.
***
Интересно, смогла бы она так же простить своего мужа, часто задавала себе вопрос баронесса Уэсли. Ей не хотелось испытывать судьбу, с Артуром они прожили вместе девять лет, это был слишком большой срок, как ей казалось. Она, как и Аманда о своем муже, знала все о Артуре. Ему тридцать два, и он уже известный хирург, ищет самые сложные случаи для себя. С возрастом он становился только лучше. Конечно, ему хотелось, чтобы его дело продолжил сын. Но уже сейчас Артур замечал, что Чарльз не похож на него в детстве.
