Текст книги "Дом Ветра (СИ)"

Автор книги: Анна Савански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 54 страниц)

Он жил и не ждал любви, считая, что во второй раз с ним не произойдет такой восторг. Дафна, ох, Дафна! Пленительная красота и нежность. Он любил ее на расстоянии, боясь подойти, боясь и нарушить то очарование, скользящее между ними. Ведь эта любовь запретна, ей всего только шестнадцать, никто его не поймет, ни примет это чувство, а он не позволит ей упасть в бездну.

Она не знает о нем. Даже не подозревает, как он ею любуется, когда девушка прогуливается по Виктории-роуд с подружками. Впервые он увидел ее стоящей неподалеку от их дома. На ней было простое вишневое пальто, на плечи падали мелкие шоколадные кудри, она явно кого-то ждала. Ему, как бывшему разведчику, не составляло труда узнать, кто она такая. И уже через неделю он знал имя своего объекта вожделения. Дафна Коллинз, дочь композитора, сочинявшего музыку для фильмов; ее мать умерла шесть назад. Дафна сама училась музыке, жаль, что в шумном городе не было слышно ее игры.

Джастин вышел на улицу, ночные краски давно сгустились, воздух приятно холодил кожу, тусклый свет фонарей падал на темный асфальт. В их доме горел слабый свет, родители еще не спали, а Вивьен уже уложили в кровать. Он часто по вечерам выходил прогуляться по Виктории-роуд, чтобы немного подумать, постараться унять душевную боль.

Многие предпочитали пить, но это не для него, совсем не для него. В слабом свете он увидел знакомую женскую фигурку, куда-то идущую. Джастин следил, как она удаляется от своего дома в неизвестном направлении. Он решил пойти следом. Улицы местами плохо освещались, и кто только не бродил в это время. Он услышал крик и быстрее бросился в переулок. Двое кинулись на утек, когда один из них получил кулаком в скулу, а второй в пах ногой. Джастин подошел к девушке; наверное, они собирались ее ограбить.

– Все хорошо? – спросил он.

– Да, да... – прошептала она, робко глядя, – они ничего не успели сделать. Спасибо вам.

– Зачем бродишь по ночам? Лондон после войны ужасен, – заключил Джастин, беря даму под руку и настойчиво направляя к дому. – Хорошо, что я часто выхожу по ночам.

– Тоже грабить? – она тихо засмеялась; в свете фонарей он разглядывал черты ее лица, приметил озорные стальные глаза.

– Я живу в таком беленьком большом доме, – съязвил он в ответ, и она чуть прикусила язык. Джастин Трейндж! Да, все девчонки с их улицы сохли по нему. Красивый, храбрый и, главное, свободный.

– Меня зовут Дафна Коллинз, – сказала она неожиданно.

– Джастин Трейндж, – она улыбнулась, – мы пришли. И больше не гуляй по ночам, а то спасителей не оберешься.

– Хорошо, – она бросилась наутек в свой подъезд.

Он не смел подойти, подумав, что она посчитает его маньяком. Дафна же забыла о той встречи, хотя все девчонки только и трепались о Джастине. Они обсуждали, в чем его видели, как он по выходным выходит из дому со дочуркой гулять, какие друзья к нему приезжают. Только и были крики, кто бы встречался с темненькими, а кто со светленьким, никого не останавливало, что почти все они женатые. Дафна же оставалась равнодушной ко всему. Пока утром не заметила, как он садится в служебную машину с симпатичной блондинкой, как позже выяснилось, его бывшей женой.

«Так почему же женщины сходят с ума от Джастина Трейнджа, – спрашивала себя Дафна. – Что они находят в нем такого? Справив свое семнадцатилетние в конце мая, ей захотелось с ним встретиться вновь. Только вот ищет ли он такие встречи?»

***

Тошнота по утрам не проходила, и это уже не могло быть простым отравлением, как она подумала вначале. И не могло быть психическим расстройством. Это могло означать одно. Чтобы убедиться, ей нужно было обязательно встретиться с Энди. Подруга сейчас мало работала, по несколько часов в неделю, Елена решила обязательно прийти.

До госпиталя девушка доплелась на негнущихся ногах, волнение захлестывало ее каждый раз, как она понимала, что все очень скверно. Она села в кресло, Энди улыбнулась ей, натягивая перчатки. Обследование длилось недолго, но достаточно, чтобы уверенность потухла, особенно когда Елена увидела удивленный взгляд Энди.

– Что ж, могу поздравить тебя, – сказала Энди. – Он женат? – Елена поджала губы, пожалев, что пришла именно к Энди.

– Да, – прошептала она, – он женат.

– Что ж, я не советую аборт, – посоветовала Энди, делая записи.

– Это Том, – вдруг произнесла Елена.

– Не знала, что у вас роман, – доктор отвлеклась от записей.

На следующий день мисс Сван пришла к Лейтон, только так она могла встретиться с Томом. Джулия возилась в детской с Дженни, Диана уехала к сестре в Грин-Хилл, Виктор работал в кабинете, Роберт где-то пропадал со своей Ларой, Джордж же читал газету в гостиной. Он тепло встретил ее, предлагая, как всегда, чашку чая.

– Джордж, скажи, что я буду ждать Тома завтра в восемь на Пиккадилли, – попросила она, отводя глаза в сторону.

– Хорошо. Кстати, я давно догадывался, что у вас роман, – Джордж встал, проходя в столовую. – Честно, меня это не должно касаться. Я скажу ему, конечно.

Она ждала этой встречи, но не знала, что сказать и что ждать. Он, как всегда, опоздал, Елена уже хотела уйти. Том похудел и побледнел, от него слегка пахло спиртным. Он что, так заглушает горе? Он пожал ей руку, даже не смея обнять, его глаза лихорадочно сияли. Сейчас он скажет, что Мириам ждет ребенка и чтобы она не искала с ним больше встреч... То, что сказал ему сегодня Джордж с утра, привело его в замешательство: что хотела Елена? Том решил пройтись, чтобы шум города и толпы людей им не мешали. Елена устало вздохнула, они оба молчали. Между ними возникло напряжение, почему они так далеки друг от друга? Почему нет прежнего трепета, желание и радости?

– Мириам ждет ребенка, – это было как гром среди ясного неба, – ждем его к лету. Что ты хотела? – в его голосе она услышала раздражение и неприязнь.

– Уже ничего, – прошипела девушка и ушла.

Через три дня Елена завтракала вместе с Верой, та еще не ведала о ее предстоящем материнстве, да и она не знала, какие слова подобрать, чтобы она все поняла. Они давно жили вдвоем в старом доме, у них не было ни прислуги, ни временной домработницы, все приходилось делать самим. Вера давно не искала дочери женихов, поняв, что за отношения связывают ее с Саттоном и что ей нужно время пережить предательство. Кто-то позвонил, Вера открыла дверь; на пороге стоял высокий светловолосый мужчина с блестевшей сединой. Он был дорого одет, что бросалось в глаза.

– Мне надо поговорить с Еленой Сван, – Вера впустила его в дом. – Эрнст Саттон, – Елена замерла с ложкой в руках на полпути к рту. – Это важно.

– Выгони его, мам, – процедив сквозь зубы, сказала Елена.

– Возьмите хоть деньги на аборт, – он положил конверт на стол.

– Не все можно купить, убирайтесь вон! Слышите?! – Эрнст ушел так же быстро, как пришел.

Разговор с матерью был не из легких. Вера умоляла ее не делать поспешных выводов и действий, постоянно повторяя, что все у них получиться и без Саттонов, что все будет хорошо, и Елена поверила. Пускай она не нужна Тому, зато у нее осталась мать, единственный близкий человек. Ночью Елене стало плохо, а утром Грейс принесла плохие новости: Елена потеряла ребенка. Вера винила только себя, что не уберегла дочь от разочарований в любви, что передала ей такие гены, ведь у нее у самой случилось два выкидыша. Ничего уже было не исправить, но больнее всего было увидеть Мириам с огромным пузом, светившуюся от счастья. Почему одним достается все, а другим только боль и пустота? Почему все так несправедливо? Ответов у Елены не было, да и не могло быть. Только в боли рождаемся мы, она нас превращает в людей, спуская с небес на эту грешную землю.

***

За окном шумела майская ночь. Такая теплая, такая необыкновенная. Небо чудилось бесконечным, неизведанным и чарующим. По чернильному небосклону проплывали, словно стайки лебедей, перистые, почти не заметные облака. На ветру колыхались ромашки, лилии и пионы, волнуя это цветное море, мерцая в лунном свете, повторяя дуновения весеннего ветерка. Невидимые соловьи пели посреди неба, благословляя ночь, и, казалось, только благодаря им так тонко пахли цветы, и так остро ощущалась страсть. Ночь, как всегда, была полна сюрпризами. Где-то далеко ворковали голубки, создавая вместе с соловьиной трелью милую мелодию. А запах майских цветов сливался с ароматом лондонских улиц, наполняя трепетом и нежностью. Город погрузился в легкий сон, позволяя ночным маленьким радостям торжествовать в нем, разносить дурман по проспектам и площадям. Столица находилась в мягких объятьях сна, отдыхая от шума и суеты, готовясь у новому утру.

– Так дело не пойдет, – прошептала Джулия, прижимаясь к мужу. – Так скоро у нас появиться еще один ребенок, а нам и так тесно, ведь Роберт вырос, и Элеонора подрастает.

– Нам не будет тесно, – ответил Джордж, Джулия непонимающе захлопала ресницами. – Мы скоро переедем.

– Куда? Ведь у нас нет денег купить что-нибудь! – возразила Джулия, выскальзывая из объятий мужа.

– Почему? У нас есть квартира! – возразил он. – У нас есть большая квартира на Бонд-стрит, мы сделаем ремонт.

– Это квартира твоего отца! – от былой идиллии не осталось и следа, в принципе, с Джулией было всегда так. Ее испанский темперамент давал о себе знать: она легко воспламенялась, и они быстро переходили от страсти к спору.

– Это моя квартира, она стала моей с совершеннолетием! Почему тебе так сложно это принять? Это чудное жилище, – спокойно проговорил Джордж.

– Джордж, мы...

– Все налаживается Джулия, я дам тебе достойную жизнь. Ты мне веришь? – он обнял ее, Джулия почувствовала, как счастье и тепло разливается по жилам.

– Верю. Значит, будем делать ремонт? – на ее лице появился знакомый румянец, а глаза озорно засияли.

– Будем. Все, как ты захочешь, – оправив одежду, забрав бокалы с вином, они отправились в дом.

Утром они долго нежились в постели, купаясь в утреннем солнце, заливавшем помещение. Дженни открыла дверь; для нее было трудно осознать, что теперь у нее комната, отдельная от родителей. Она вошла и запрыгнула на постель между мамой и папой. Джулия прижала дочь к себе, весело рассмеявшись, Джордж как-то странно посмотрел на всех.

– Поехали смотреть квартиру, – произнес он. – Я сам там был пару раз.

***

Октябрь 1948.

Новости были утешительными. Злость и обида так сильно засели в ее душе, она просто сроднилась с ними. Но радоваться совсем не хотелось, не получалось, да и разве можно было радоваться чужому несчастью? В первые минуты ее охватило это чувство, когда в середине лета позвонила Энди, сообщая, что Мириам родила мертвого ребенка. Елена хотела торжествовать, но мораль и совесть не позволяли ей это делать. Как же все сложно было!

Прошел почти год, а она так и не ощутила себя свободной. Ей нужна была отдушина, и она ее нашла. На одной из выставок в галереи, где устраивал свое выставку один из знакомых Джулии – фотограф Йен Фергасон, который уже выставлялся почти полгода назад у них. Елена не успела с ним познакомиться, так как и прошлую, и эту выставку вела сама Джулия. В прошлый раз она готовилась к экзаменам, а в этот уезжала с Верой в Париж по делам музея. Вере нужна была помощь в переговорах, да и она посчитала, что дочери необходимо развеяться.

– Кто эта очаровательная леди? – спросил он у Джулии, глядя на Елену, одетую в серое платье и в туфлях на высоченных каблуках. Она уже шла к ним и знала, что он спрашивал у Джулии; от его жадного, поглощающего взгляда просто нельзя было укрыться.

– Елена Сван, куратор, – произнесла Елена, протягивая руку.

– Йен Фергасон, – он поцеловал тыльную сторону ладони.

– Я пойду к Джорджу, который мило беседует с какой-то блондинкой, – Джулия мило улыбнулась, хотя Лена знала эту хитрую улыбку.

– Иди, иди, покажи, кто в доме хозяин, – сказала ей Елена. Она ушла, оставив их наедине.

– Вы любите фотографии? – спросил он.

– Да, я часть этого праздника, часть Галереи Фоксов.

– А я владелец этих работ, – Елена слегка отвернулась от него.

– Я знаю.

– А Джулия Лейтон – ваша подруга? – спросил он, его взгляд ласкал.

– Да, мы уже давно дружим, а вы как с ней познакомились? – Елена отпила вина.

– Я был знаком с ее матерью, еще тогда, в далеком тридцать шестом, я был молод, мне было восемнадцать, – значит, сейчас тридцать, прикинула Елена. – Я просил дать мне возможность, но она уезжала, запирая галерею. Потом началась война, я проводил выставки по возможности, если позволяли любовницы. Война закончилась, и я узнал, что галерею открыли, раздобыл деньжат и упросил Джулию. Она нравится мне, – отстранено произнес Йен.

– Она замужем, – возразила Елена, – они вместе уже три года. А вы женаты? – она одернула себя: какого черта она задает такие вопросы постороннему человеку.

– Разведен, и нет детей. А вы?

– Я свободна, оправляюсь после неудачной любви. Он бросил меня, чтобы жениться на богатой наследнице, – это прозвучало горько.

– Вот как – брак по расчету? – он приподнял бровь.

– Не знаю, какое это имеет значение сейчас, – ответила она, загадочно смотря ему в глаза.

– Не хотите потанцевать? – и они поставили бокалы на поднос официанту.

Потом он вывел ее из толпы, прижал к стене, поцеловал, но Елена не вырывалась, а прижалась сильней. Его руки скользили по ее стану, проникая под юбку, она ощущала его возбуждение и таяла от того, что уже давно не ощущала такой ласки. Она очнулась, как услышала звук молнии, оттолкнула его от себя, отходя в сторону.

Йен ушел, оставляя ее одну. Нет, это было сильнее ее, забыть Тома она не могла, слишком сильно любит, но Елена должна это сделать, ради себя. Несколько дней спустя Елена пошла прогуляться по магазинам и снова встретила Йена, он улыбался, когда заметил ее, и, расплатившись, подошел.

Йен Фергасон стал красиво ухаживать за Еленой, которая за две недели поняла, что сдалась. Нет, она не любила или привыкла считать, что, кроме Тома, ей никто не нужен. Но испытывала к Фергасону нежные чувства. Тем более, как бы она не упиралась, ей нужен был мужчина. Ей хотелось ощущать себя любимой и желанной, чтобы дарили подарки, оказывали знаки внимания и восхищались, как богиней.

Йен родился в Берлине, ему было уже тридцать, но он был несчастен. Его отец умер рано, и в семнадцать юноша бежал в столицу, понимая, что новая власть в Германии ведет страну в тупик. Когда ему было двадцать три, мать нашла ему невесту, он влюбился, а она уже давно сгорала от страсти к нему и хотела выйти замуж. Она знала о его бурной молодости, что он менял женщин как перчатки, приминая деньги от богатых любовниц, но, несмотря на это, три года они прожили счастливо. Потом ей стало скучно, и она соблазнила его друга; так продолжалось еще три года. Йен был ни сном ни духом об изменах жены, потом узнал, что, возможно, бесплоден и что его жена неверна.

Все открылось тогда, когда она сказала, что ждет ребенка. Йен знал, что не может быть его отцом, и подал на развод. Целый год они делили имущество, затем он уехал в Нью-Йорк развеяться, где и начался бурный роман с одной замужней дамой. А следом были приключения в США, там он узнал, что у него есть шансы стать отцом. Йен ушел из ее жизни, ничего не сказав, просто уехал обратно в Лондон. Сейчас он встретил Елену, и ему нужны были серьезные отношения, по крайне мере, так казалось ему самому. Так быстро Елена не собиралась падать в его объятья и поэтому постоянно держалась на расстоянии.

***

Отворив дверь квартиры на Бонд-стрит, Джордж впустил серую кошку на счастье. Сегодня они по-настоящему переехали в свое жилье. Он помнил, как все лето Джулия постоянно ездила сюда, следя за процессом ремонта, почти забросив работу. Когда открылись Олимпийские игры, Джулия стала все чаще бывать в городе, делая новые и новые кадры, наслаждаясь этим зрелищем. Все медленно, но верно вставало на свои места. Джордж ухмыльнулся, ставя Дженнифер на пол, она, быстро распахнув, свое малиновое пальтишко, бросилась прямо по коридору в спальню, прыгнув на большую кровать.

Джулия села на кушетку, Диана здесь жила недолго, и поэтому ее присутствие здесь не так сильно ощущалось, как в Гарден-Дейлиас. Квартира была огромной. У Дженни была своя комната, где она могла спокойно рассаживать своих кукол в домике, носиться, как угорелая. Джорджу достался бывший кабинет Виктора, который к тому же являлся библиотекой. Еще одна большая и две небольших комнаты пустовали, Джулия пока не придумала, как применить их. Гостиную они совместили со столовой, что позволило сделать проявочную комнату для Джулии. Интерьеры были мягкими, нежными и в то же время небрежными, Джулии не хотелось помпезности, чтобы достаток бросался в глаза, ей больше нравился слегка потертый лоск, какой у них был сейчас. Она многое сохранило из того, что осталось в наследство от Виктора.

Ей еще не было двух, а она говорила будто старше своих лет. Дженни взяла его за руку, ведя в свою комнату. Как куколка, подумала Джулия, она совсем не похожа на его родню, нет, в ней еще ярче проявилась испанская кровь – смуглая, будто она каждый день проводила под палящим солнцем, яркая шатенка, задиристый вздернутый носик, а глаза уже сейчас очаровали, такие бездонные, такие глубокие, как два карих колодца. До Джулии доносились обрывки их разговора, Дженни смеялась.

После сытного ужина Дженнифер ушла спать, а Джордж и Джулия остались у камина в столовой. Им было хорошо вдвоем, гораздо лучше, чем раньше. Теперь, когда познали друг друга, оставив некоторые тайны в сердце, они стали как два сплетенных растения, как два слившихся воедино ствола деревьев. Джулия до сих пор боялась очнуться от сладкого дурмана, проснуться и понять, что всего этого у нее никогда не было. Все и в правду было как во сне: замечательная дочь, любимая работа, а теперь и свое жилье. Их жизнь приобретала форму и цвет, давая ответы на простые вопросы.

В октябре всегда такая погода: безжизненное небо с вечно серыми тучами, застилающий дороги туман и непрекращающийся дождь напоминали: лето уже не вернуть. Джулия потянулась в теплых объятьях Джорджа, спрыгивая с постели. Она умылась и отправилась готовить завтрак. Она заварила себе этой противной травы, конечно, Джулия мечтала подарить Джорджу сына, это было нужно не только ему, но и Виктору, ведь Джордж – старший сын, он будущий глава семьи.

Сегодня же Джулия ощущала неготовность стать вновь матерью. На запах свежих тостов и жаренного сыра и бекона пришли домочадцы. Джордж поцеловал ее в щеку, помог накрыть на стол.

После завтрака Джулия поехала к отцу проведать его и Флер. Сестре в этом году исполнилось тринадцать, и она уже превращалась в дивную красавицу, совсем не похожую на их мать, пошедшую в английскую породу. Флер стала ветряной и романтичной, и это иногда беспокоило Джулию. Флер вечно сомневалась в себе. Джейсон же не считал, что во Флер что-то не так, зная особенности психики ее возраста. Флер превращалась в женщину, и изменения в ней стали неизбежностью.

– У нас все хорошо, – ответил Джейсон, успокаивая дочь. – Флер учиться отлично, взрослеет, ты тоже такая же была в ее возрасте.

– Была и поняла, что не могу быть такой дольше, – Джулия вздохнула. У этих двух сестер еще много будет виражей, крутых взлетов и падений. Осталось только гадать, какие сюрпризы преподнесет судьба их поколению.

Глава 36

Порою женщины, чья красота совершенна, а достоинства редкостны, так трогают наше сердце, что мы довольствуемся правом смотреть на них и говорить с ними.

Жан де Лабрюйер

Весна 1949.

Йена Фергасона не было в Лондоне уже полгода – он уехал в Европу, чтобы привезти оттуда материал для новой выставки. Елена впервые за эти месяцы при встрече почувствовала, как соскучилась. Он очаровывал, привлекал к себе, с ним она забывала все ужасы старого романа, мало-помалу приходя в себя от предательства и равнодушия Тома Саттона.

Однажды она увидела его ужинающим со своей женой, они улыбались друг другу, нежно, будто нечаянно касались рук, лежащих на столе, и Мириам светилась от счастья. Елена не смогла пройти незамеченной, она ждала одного художника, Нила Бакстера, который привлек ее своей картиной «Весна», которую продавал на Трафальгальской площади. Том остановил ее, подходя и видя, как к ней спешит симпатичный высокий мужчина.

– Здравствуй, – процедил Том. – Как у тебя дела?

– Все хорошо, – вежливо бросила Елена, уходя к Нилу.

Если раньше ревность глодала ее, то сейчас она будто бы вылечилась и могла свободно дышать, жить и мечтать. Звонок Йена привел ее в приятное замешательство, Вера подняла трубку и услышала вежливую просьбу позвать Лену; мать заметила, как она расцвела, как легкий румянец заиграл у нее на щеках, и в комнате появился заливистый смех.

Она шла с ним на свидание! Это было то замечательное свидание, которое совсем не планируешь и не знаешь, что ждет тебя. Они гуляли по городу. Эта была весна, которая все меняет в этой жизни, одна из тех, положивших причудливую традицию, переворачивания с ног на голову и одаривания ощущением важности и счастья.

– Что ж, летом я уеду в Штаты, – начал Йен. – Теперь я хочу посмотреть, что происходит там.

– Что ж, это была чудная весна, – весело ответила Елена, вдыхая аромат майских цветов.

– Ну, осенью я вернусь, – Йен подал ей стаканчик мороженого.

– Надеюсь, ты не забудешь, что у тебя есть друг, по имени Елена, – он остановил девушку, заглядывая в ее медовые глаза.

– А кто сказал, что ты мне друг? – возразил он, притягивая к себе, и поцеловал в губы, и Елена растаяла; ее уносил южный ветер к далеким, неизведанным берегам.

– У тебя будут другие? – прищурив глаза, спросила Елена.

– Конечно же, нет. Хочешь, поехали вместе? – предложил Йен, отпуская ее.

– Не хочу, – Елена хитро улыбнулась, чмокая его в щеку. – Я обещаю быть верной подругой, – ее смех заражал всех в округе.

Последний ужин они провели в маленьком ресторанчике на Оксфорд-стрит. Йен подарил ей охапку белых тюльпанов вместе с красочной открыткой. Они смеялись, и поглощали омаров и моллюсков, запивая шампанским и вином. Елена видела в его взгляде любовь и нежность, решительность и желание. Она уже так давно не проводила ночь в объятьях мужчины, что ей казалось, что она забыла прикосновение мужских рук к телу, жарких поцелуев и восторгов. После ужина она направилась с ним в его уютную квартирку, где на полу у журнального столика они пылко занимались любовью.

Она отомстила Томасу Саттону, доказала, что вполне может обходиться без его любви: немного, но она любила Йена. Пусть живет со своей Мириам, как считает нужным. Только в тот день, когда они столкнулись, Елена увидела ревность в его глазах, ведь она встречалась с другим, и неважно, был ли он ее любовником или не был. Теперь мисс Сван точно знала: она свободна от любви Тома Саттона.

***

Лето 1949.

Ну что, 1 июня пришло, и я наконец-то могу дать свой ответ. Дорогой сэр Джастин, вы должны прекратить тайно наблюдать за мной и шпионить, а еще вы должны перестать тайно вздыхать по мне, когда я здесь, рядом – живая и настоящая. Я хочу принадлежать вам душой и телом, разделить с вами все взлеты и падения. Я буду в воскресенье, в четыре дня, ждать вас на Пиккадилли, где встречаются все влюбленные.

Ваша Дафна Коллинз.

Вот нахалка! Это первое, что пришло в голову Джастину. Письмо было написано немного по-детски, немного по-женски. Готова броситься в пропасть, не зная, разобьется или нет, взлетит или нет. Ей восемнадцать, все в этом возрасте немного не в себе и готовы совершать поступки, из-за которых будет стыдно потом. Ах, молодость! Ах, первые цветы, что так хрупки. Дафна, Дафна... Ты так свела его с ума, не понимала, что и он ради тебя был готов кинуться в пропасть и разбиться от этой любви.

Безусловно, прежде всего, им двигало желание обладать ею, сделать своей, научить всему, что знал, показать все, что видел. Нет, его чувство отличалось от чувств Роберта к своей Ларе, он прекрасно видел, что кузеном двигала только похоть. Но он-то уже не раз на этом обжегся, больше такой глупости, как с Зоей или с Надин, он не совершит, они его научили, что с женщиной надо быть всегда осторожно, а вернее, избегать коварных особ.

Он пришел к «Купидону», Дафна немного опаздывала. Джастин посмотрел на часы. У него в руках был букет белоснежных роз, который напомнил ему об аромате старинного вина. Почему он, почти не зная ее, готов сделать необдуманный поступок? Ведь он не имел возможность поговорить с ней, почувствовать, что у нее на сердце, проникнуться.

Он шел в темноте на ощупь, как слепой, полагаясь на внутренний голос. Неужели прошлые неудачи не научили его не слушать свое сердце, сначала думать, а потом чувствовать? Ведь если бы он прислушался тогда к своему сердцу, то никогда бы не женился на Зое. И почему все мужчины так глупы? Сначала видят-желают, потом только думают. Вот и он стоял на распутье, не зная, что слушать: разум или желанье.

– Эй, – кто-то закрыл ему глаза, в этом жесте он ощутил что-то детское, совсем невинное.

Джастин вспомнил, как он часто так делал еще в той жизни, не обезображенной войной. Мария всегда подолгу гадала, кто это, хотя всегда знала ответ. Кевин как-то не проявлял ласковость, ему не хватало обаяния Джастина, легкости, искорки, наверное, поэтому он погиб, как герой, а Джастин не мог считать себя таковым.

– Что ты делаешь?

– Я пришла к тебе, похоже в письме я дала ответ, – он отнял ее руки от лица, резко оборачиваясь. Какая же она была маленькая, но он видел, что совсем не пугает девушку, а, наоборот, притягивает и манит, как магнит.

– В нахальном письме, – произнес он. – Ты хоть понимаешь, что соглашаешься броситься вместе со мной в пропасть?

– Конечно, потому что я люблю вас, – он стиснул зубы. Что за девчонка! Неужели ей неясно?! Они из разных миров. Он сын лорда, она дочь композитора, ему скоро тридцать, а ей еще нет и двадцати. Он был женат, а она даже не понимает разницу между любовью и страстью. – О, только не надо сейчас про различия, – вот черт, да она видит его насквозь, читает, как раскрытую книгу. – Я же знаю, что вы испытываете ко мне хотя бы страсть.

– Вот именно, – пробормотал он, может она хоть на это обратит внимание и убежит от него далеко и навсегда.

– Я предлагаю сделку, – вот чего ему не хватало в Зое – авантюризма и азарта. Ему не должно быть скучно с женщиной, тогда и ей не будет скучно с ним. Ее стальные холодные глаза озорно вспыхнули. Дьяволенок!

– Еще чего! – возразил он, зная заранее, что проиграл.

– До будущего года мы будем узнавать друг друга, а потом ты мне скажешь, что хочешь. – Вот нахалка, она уже на ты к нему обращается! Смелости ей не занимать, оно и понятно: молодая кровь бурлит, отключая разум, воспламеняя плоть.

– Что ж, а если я соглашусь? – Ее глаза смеялись.

– Вы проиграли, мистер Трейндж. Спорим на деньги, что вы влюбитесь раньше окончания срока? – Она протянула ему руку.

– Я люблю споры, только, если ты проиграешь, больше не подойдешь ко мне, даже не поздороваешься, – предложил он.

– А если вы проиграете, то женитесь на мне, – он довольно улыбнулся.

– Высоко метишь, – Дафна приблизилась, чтобы прошептать ему на ухо:

– Я добиваюсь того, что хочу.

Это было лето открытий и познаний. Дафна оказалась умной собеседницей, интересующейся политикой и всегда имеющей мнение на все. Из нее получится великолепная жена политика, думал он постоянно. В Дафне он находил все то, что мечтал обнаружить в Зои: решительность, открытость, силу воли и смелость. Только Дафна так открыто смогла бросить ему вызов. И он принял его. Ощущая, что и вправду проиграл: ее очарование и ум побеждали его здравые доводы и холодную голову. Пусть небеса помогут все не испортить: страсть не должна застилать ему глаза, путь должно подсказать громовое сердце.

***

Март 1950.

Поленья приятно потрескивали в камине, пахло сосной и пряными травами, от чего слегка кружилась голова. Искорки падали на кованую кружевную решетку, гаснув на ней. Шафранные отблески ложились на книжные стеллажи и стол библиотеки, а огромные тени фигур лишь чуть-чуть подрагивали на мятной стене. Золотые всполохи отражались на спокойном лице Джулии, ее каштановые волосы словно радовались теплу и в полумраке становились похожими на дорогой мерцающий атлас. Она положила руку на большой живот, ощущая, как ребенок тихо ворочается под сердцем, чувствуя умиротворенность.

Она сидела, словно в коконе, прижавшись спиной к торсу мужа, охваченная его руками и ногами. Джордж уткнулся носом в изгиб ее шеи, вдыхая аромат легких духов, любимого аромата Каталины. Они часто любили так сидеть перед камином, наслаждаясь тишиной, когда Дженнифер мирно спала в своей постели, прижимая к уху любимого зайца.

Когда в ноябре Джулия пугливо сообщила, что снова ждет ребенка, ее супруг находился вне себя от счастья. Снова ребенок, а они так молоды, твердила она ему. В их жизни все постепенно становилось прежним. Они все стали немного свободными в деньгах, их старая жизни в измененном виде возвращалась. Джордж хотел сына, хотя был не прочь вырастить еще одну леди Холстон.

Недавно пришло письмо из Ирландии. Виктор оказался равнодушным к новостям. Джордж же понял, что отец все равно обеспокоен, он привык выходить победителем из вечного спора. Диана как-то рассказала, как Виктор был расстроен, что у его братца родился первенец раньше его. Вот и сейчас Фрэнк женился на местной простушке Мэнди Майлз, у отца которой было немало деньжат, что и привлекло Руфуса, да и Эдварда. Джордж удивлялся, как этот дьявол вместе со своей дьяволицей может так долго жить?

Как оказалось, может. Это письмо Виктора немного встревожило, ведь к концу года у Фрэнка и Мэнди должен появиться наследник, и, скорее всего, это будет мальчик: редко когда у лордов Холстонов первыми рождаются дочери.

Но вскоре все изменилось…

***

Осень 1950.

– Очень красивый рыженький мальчик, – услышали все, когда Энди вышла ко всем в коридор. – Джулия в полном порядке.

– Сын, – зачарованно прошептал Виктор. – Иди, Джордж, иди.

Джордж прошел в палату Джулии, темные локоны той рассыпались по белоснежной подушке, она устало ему улыбнулась, пытаясь приподняться, хотя тело все еще ныло. Джордж остановил ее, касаясь губами лба, сжимая выточенные плечики. Она головой указала на колыбельку, где лежал завернутый сверток. Он заметил рыжие редкие локоны. Вот парадокс: у его отца только Элеонора осталась рыжеволосой, а они с Робертом были шатенами, его Джулия настоящей брюнеткой, пламенной испанкой, – и у них родился рыжий ребенок.

– Настоящий Лейтон, – громко прошептала Джулия, видя некоторое смущение мужа.

– Да, – все что мог сказать он, – Дженни будет не в восторге, но она полюбит его.