Текст книги "Дом Ветра (СИ)"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 54 страниц)
«Лишь бы я не дожила до этого момента», – подумала Фелисите, задергивая шторки кареты, что медленно ехала в Антрим. Она не выносила быстрой езды.
Примечание к части
[1] – Преступная война – это англо-бурская война (1899—1902).
>
Глава 2
Всегда приятно, если в тебя верят, а похвала друга всегда милее, чем дюжина газетных статей с дутой рекламой.
Луиза Мэй Олкотт. Маленькие женщины
Май 1901.
В лесу было тихо, лишь только иногда ветер проносился средь деревьев. Солнце в мае палящее; конечно, в полдень стоило остаться дома, но Каролина хотела прокатиться на своей рыжей кобылке. В лесу пахло весенними цветами и сосновыми иголками, что хрустели под копытами, молодые листочки шелестели, и пели птахи. Каролина выехала на поляну, осмотрелась – там стояла лачуга. Здесь она никогда не была. С незапамятных времен в этих местах жили местные ведьмы, или, как их звали, знахарки. Местные жители их не трогали, потому что те знали многие секреты и лечили порой то, что не могли вылечить обычные врачи.
Каролина спрыгнула с лошади, в нос ударил аромат трав и снадобий, она закрыла глаза, блаженно втягивая в себя запах прелой земли:
– А... явилась наконец-то, – услышала она скрипучий голос и, обернувшись, увидела перед собой старуху. – А я все ждала тебя, гадала, когда ты придешь.
– Почему меня? – робко спросила Каролина, не понимая толком ничего.
– Потому что двести лет никто не пытался рушить спокойствие этой семьи, а ты это сделала, – старуха замолчала. – Пойдем присядем.
Они сели на поваленное дерево, старуха посмотрела на Каролину, и начала сбивчиво говорить ей что-то:
– Будет у тебя трое детей... но твои мечты рассыплются одна за другой. Один твой сын... станет богатым... другой... разрушит все здесь. Одного ждет... все, другого ничего. Все потомки одного будут великими, а другого... станут безвестными.
– Это все бредни! – прошипела Каролина, ее лицо стало пунцовым.
– Ты еще вспомнишь этот день, когда получишь весточку о рождении внука, – старуха встала. – Месть делает нас слабыми, и лишает возможности мыслить здраво.
Каролина отвернулась, но старухи уже не было рядом. Что если та права, и все сложиться именно так? Нет, ничего этого не будет, потому что она так решила. Женщина запрыгнула на лошадь и направилась к замку.
Как только она вошла в дом, Сьюзи забрала у нее шляпу и перчатки, подавая чашку чая. Эдвард уже приехал с завода и сидел напротив нее. С момента рождения Руфуса он не касался ее. По утрам они вежливо здоровались и завтракали в Цветочной столовой, что находилась в зимнем саду; обедали они чаще всего по отдельности, а вечером он говорил «Спокойной ночи!», и каждый шел в свою спальню. Каролина знала, что он спит с гувернанткой, и делала вид, что ничего не знает. С детьми она проводила мало времени. Единственного, кого она любила по-настоящему, так это была она сама: месть грела ее сердце.
***
Февраль 1902.
Снег бесшумно ложился на землю и подоконники. Каролина молча смотрела на медленно падающие снежинки. Она провела кончиками пальцев по губам и взглянула на часы. Уже пора. Ее муж сейчас был с любовницей, и она, тщательно все продумав, была готова к разоблачению. Все будет выглядеть как случайность: утром она зашла вместе с Руфусом, чтобы показать мужу первые шаги сына, и специально оставила записную книжку. Супруги долго умилялись над сыном, а потом вместе вышли из спальни.
Не было и тени сомнения, роль будет сыграна идеально, в отличие от прошлого раза, два года назад, когда Каролина выставила себя в дурном свете – полной идиоткой, особой, не умеющей держать себя в руках – накинулась на него при всех. Скандал мог испортить репутацию Эдварда, и ему пришлось холодно ответить ей, поставить на место, унизить в глазах гостей, а после выгнать любовницу из дома, иначе слухи дошли бы до самого Антрима, а там и до Дублина.
Каролина до сих пор не могла забыть, каким он пришел к ней. Муж похож был на мальчишку, у которого забрали любимую игрушку. С глазами, полными гнева, он, впервые за пять лет брака, поднял на нее руку. После этого случая он не заходил в ее спальню, посещая бордели Антрима. Там знали его все, Эдвард был готов отвалить круглую сумму за новенькую проститутку или просадить деньги за карточным столом. Каролина не могла осуждать его – они не любили друг друга, но честь и долг для супруга гораздо больше значили, чем собственное удовольствие. Она смотрела на это все сквозь пальцы, но сейчас ей была просто необходима ночь с мужем.
Настало время выгнать Ипполиту из дому. Каролина тихо открыла дверь и замерла. Гувернантка стояла на четвереньках, а муж был сзади, чего никогда себе не позволял с женой. Она театрально ахнула, отрепетировано что-то пробормотала, и все же это было не совсем то, что она ожидала.
– Каролина... – Эдвард оттолкнул Ипполиту.
– Я... я оставила здесь книгу... Мне просто она... Мне была нужна... – сбивчиво стала говорить Каролина. Она быстро взяла ее с дубового стола, прижимая к груди, и бросилась к двери. В этом спектакле ей была отведена роль жертвы. Эдвард кинулся к ней, преграждая путь рукой.
– Прости меня, я...
– Все хорошо, – ответила она и ушла. Внутри все ликовало. Всю ночь его будет мучить чувство вины перед ней.
Утром Каролина завтракала в Цветочной столовой., сильно напудрив лицо, чтобы показать, что всю ночь не спала. Пришел Эдвард.
– Какое чудесное утро, – проговорила она, он нежно поцеловал ее в щеку, прежде чем сесть напротив.
– Прости меня за весь этот ужас. Я не должен был разводить блуд. Я не думал, что это тебя оскорбит.
– Все хорошо, – она мило улыбнулась.
– Каролина, я выгоню ее...
– Все прекрасно, – она сжала его пальцы, поднялась, мягко смотря в его глаза, расправила юбку и ушла.
Вечером она наблюдала за тем, как Ипполита уезжает. Каролина знала, каких усилий это стоило Эдварду, человеку с железной волей, но иногда его одолевали пороки, которые были сильнее его и которые победят его когда-нибудь.
***
Растирая в руках травинки, Виктор вдыхал их особый запах. Он на всю жизнь запомнит незабываемый аромат ирландской земли. Ветер приятно ласкал лицо, легонько волнуя высокую траву. Старший сын Лейтонов любил убегать из дому в поля, скрываясь от всех, чтобы иметь возможность побыть одному, предаваясь мечтам.
Лес, поле, озеро были ему роднее дома. Мать его не любила, отец возлагал все свои надежды, но уже сейчас Виктор понимал, что он не такой, как все. У него был хваткий ум, превосходная память, и он умел руководить, а еще он был легкомысленным романтиком, гоняющимся, как за призраком, за своей мечтой.
Сегодня он не взял Марию, считая, что ему нужно побыть наедине со своими мыслями. В шесть с половиной он считал себя взрослым, готовым нести ответственность за себя и за других. Уже тогда начались первые распри между ним и братом. Отец навязывал ему общество Руфуса, а мать ругала, если Руфус на своем птичьем языке жаловался на брата. Виктор знал, что, пока Каролина и Руфус наедине, она внушает ему, какой он гадкий, какие они с Марией плохие, что от них можно ждать только одни неприятности. Если Руфус что-то совершит, то обязательно за это достанется ему, Виктору, и неважно виноват он или нет. В одну из таких ссор, Виктор зло сказал:
– Я ненавижу вас всех! – и выбежал из большой гостиной.
Когда отец его нашел, стал объяснять, что надо признавать свои ошибки, на что Виктор ответил:
– Я уеду отсюда когда-нибудь, уеду навсегда и не вернусь!
– Ты мой наследник и останешься здесь! – вскипел Эдвард.
– Нет!
Виктор вновь вдохнул запах прелой земли и растертой травы, ветер откуда-то приносил пряные нотки, и мальчик втягивал их в себя. Он встал с земли, отряхивая травинки с брюк и рубахи, и пошел на запах, что привел к старой лачуге, где жила местная ведьма. Мальчишка не верил в истории, связанные с магией. В прогрессивный век, когда мир обрастает телефонными и электрическими проводами, это было невозможно. Виктор до сих пор не забыл восторг, когда отец возил его в Антрим, – в городе показывали кино; и неважно, что оно было немое и не цветное, главное, что это – настоящее чудо, одно из достижений человечества.
Из лачуги вышла старуха в простом саржевом платье, она была не так уж и безобразна, как рассказывали все, – обычная пожилая женщина. Она не сразу заметила его, а когда заметила, широко улыбнулась и помахала рукой. Он подошел к ней, ни капли не боясь, – она всего лишь знахарка, а не какая-нибудь ведьма из темного Средневековья.
– Как тебя зовут? – спросил Виктор.
– Розалин, – ответила она, – а тебя – Виктор. Я знала, что ты придешь.
– Почему? – поинтересовался он.
– Над тобой сияют звезды, – просто сказала она и в то же время загадочно.
– А чем пахнет? – он втянул в себя еще раз пряный аромат.
– Делаю настой от кашля, – она развешивала на солнце листья березы, клена и багульника.
– Зачем?
– Это лучше, чем лечить докторскими пилюлями, – Розалин присела на маленькую скамью и принялась перебирать корни одуванчика.
– А ты научишь меня? – старуха улыбнулась, Виктор щурился от ярко солнца и тоже улыбался.
– Только для этого тебе придется выучить название всех трав и узнавать их чуть ли не закрытыми глазами.
– О, я выучу их все, я хочу лечить людей.
Розалин, в отличие от его собственной матери, знала, что в сердце мальчика зияла открытая рана. Ему было четыре, когда умер дед. Уже тогда все замечали, как они похожи и внешне, и духовно; они были очень близки. Дезмонд Лейтон поранился на охоте и умер от заражения крови, не успев промыть рану; он был совсем молодым, и для Виктора это стало ударом.
– Похвально. Ну что ж, найди дома все книжки с травами и начни учить, а потом будешь искать их в поле.
В то лето Виктора легко было застать за изучением трав по книжкам. Его никто не понимал, кроме Марии, которая знала, что, может быть, так осуществится его мечта.
***
Как же он ненавидел Каролину! И он поклялся, что больше не прикоснется к ней. Для этого он снова станет постоянным посетителем борделей, а лучше – заведет содержанку и поселит в Антриме. Так больше не может продолжаться!
Его жена – ведьма, хотя он это давно знал. Любая женщина, ставшая женой одного из Лейтонов, станет однажды такой. Его мать выразила по этому поводу недовольство, но все же чему-то она была рада, ведь это была девочка. Но все же Фелисите по-своему ненавидела невестку. Когда-то ее выбрал Дезмонд, и она согласилась, только позже поняла, что Каролина всегда будет ставить свои цели превыше целей семьи.
Еще она видела, как она сталкивала ее внуков. Руфус и Виктор много и часто ссорились. Виктор всегда знал: что бы не произошло, виноватым будет только он, и Каролина умело на этом играла. Мария просто стала в себе замыкаться. Сам же Виктор закрывался в своей комнате с книгами и учил, также он собирал гербарий, зная название каждой травинки.
– Эдвард, Виктора нужно отдать в пансионат, ему нужно нормальное образование, – твердила Фелисите. – И води его с собой на заводы, когда он будет дома. И Марию, когда подрастет, тоже отправляй в пансион.
– Да, мама я уже думал об этом, – ответил он как примерный сын. – Мы с Тревором об этом много говорили. Он тоже хочет отдать своего Артура.
– Это правильно, они друзья. И потом, я знаю, что Тревор тоже жалуется на сына. Их нужно встряхнуть, – согласилась леди Холстон.
– Да, ему нужно получить превосходное образование. Времена меняются, мама, – Эдвард расстегнул одну из пуговок на рубашке (жара сегодня была невыносимая).
– Да, ты прав, сын мой. И еще: приструнив Каролину, ты получишь настоящую свободу. Тебе давно пора указать ее место, – Фелисите встала, подходя к окну.
– Я не могу, она... Она словно околдовала меня.
Эдвард, понимая, что жена ссорит сыновей, выставляет Виктора не в лучшем свете, увы, не мог ничего с этим поделать. Она так сильно завладела его умом, что он ненавидел ее до любви. Иногда возникало жгучее желание придушить ее, а временами – затащить к себе в постель.
– Ты должен! Иначе ты поможешь разрушить все то, что наша семья создавала веками. Подумай об этом! – Фелисите направилась к двери, еще раз окинула кабинет взглядом.
Теперь, спустя столько лет, она поняла, что любила своего мужа, пускай и была часто холодна с ним, и он знал об этом, ведь, когда умирал, сказал:
– Я ведь знаю, ты любишь меня. И тебя люблю, дорогая. Прости, что не говорил тебе...
С того дня она поняла, как коротка жизнь, и, наверное, у ее внука все сложиться по-другому. «Ведь мы сами кузнецы своего счастья», – подумала Фелисите, когда вновь покидала Холстон-Холл.
***
Осень 1902.
Виктора и Артура отправили в закрытый пансион недалеко от Дублина. Первый был рад покинуть Холстон-Холл, только не хотелось расставаться с любимым лесом, хорошо знакомым ароматом ирландских трав и любимой сестрой Марией. Всю дорогу они с Артуром молчали, каждый по-своему прощался с беззаботным детством, теперь им наконец придется стать взрослее.
Они вышли из экипажа в маленький дворик, засаженный простыми бархатцами. Их встретила маленькая женщина в строгом темно-синем костюме, в белой блузке с красивым жабо. Они неуверенно подошли к ней.
– Добрый день, я мисс О’Ди, – начала она. – А вы, как я понимаю, мистер Лейтон и мистер Йорк?
– Да, – ответили они хором.
– Прекрасно, следуйте за мной, я покажу вам здание и ваши комнаты.
В тот день их тепло приняли. Виктор легко находил общий язык со всеми, да и Артур легко сходился с людьми. Они оба не кичились происхождением и богатствами родителей, и эта скромность нравилась остальным. Участвовали во всех общих проказах, и все удивлялись сдержанностью и преданностью двух новых мальчиков. Виктор не мог забыть аромат трав, что прислала ему Мария, каждый вечер он забирался под одеяло и вдыхал далекий аромат Холстон-Холл. Но здесь, в пансионе «Терновник», он нашел новых друзей.
Первый, кого заметил Виктор среди всех, был Джерад Брауд, тому нужна была помощь с математикой, и мальчик согласился ему помочь. Он никогда не требовал ничего взамен, но Джерад предложил ему взаимопомощь, например: написать сочинение или рецензию на книгу. Второй, кто присоединился к ним с Артуром, стал Гарольд Рон. Он любил переводить тексты, особенно латынь, и все трое этим пользовались.
В воскресенье, когда им было разрешено выйти за пределы «Терновника», они набрели на большой камень, где высекли клятву стать врачами. Виктор знал, что когда-нибудь в его жизни будет все по-другому. Он учил языки и увлекался биологией, читал все научные статьи, которые выходили, несмотря на то, что не всегда понимал, о чем они, и что многие из них осуждали консервативное общество или церковь. Виктор и его друзья восхищались Дарвином и его теориями, они, как губки, впитывали все новое в себя. Потому что именно они были двигателями будущего страны, они – творцы, и им доведется пережить весь триумф и всю трагедию двадцатого века.
Пансион еще больше отдалил Виктора от семьи и еще больше дал ему право верить, что, может быть, он действительно «освещен звездами» и станет тем, кем хотел быть. В этом он еще больше убедился, когда получил письмо от Марии:
Дорогой братик,
Жизнь в Холстон-Холл без тебя стала серой и пресной. Мама постоянно кричит на меня, я жду не дождусь, когда тоже уеду в пансион подальше отсюда. Вчера Руфус разбил старинную вазу, что стояла в папином кабинете, и, конечно же, она обвинила в этом меня, назвав глупой девчонкой. Я не могла плакать.
А на днях я слышала, как она внушала Руфусу, что лишит тебя всего когда-нибудь. Она сошла с ума, братик. Это ужасно.
Я очень рада, что у тебя там все получается, но жизнь здесь не выносима. Пиши мне чаще.
Твоя любимая сестра Мария.
Он еще больше укрепился в мысли, что мать его не любит, а отец не хочет поддержать, чтобы не ссориться с женой. Все было слишком запутано.
– Виктор, ты спишь? – спросил Артур как-то ночью.
– Нет.
– Ты скучаешь по дому? – Артур скучал своему и по отцу.
– Нет, я не хочу домой, – зло прошептал Виктор.
– Я тебя понимаю, – ответил подбадривающим голосом Артур.
– Только Мария и аромат трав меня зовут, – странные слова для семилетнего мальчика.
В ту ночь он уснул, с ужасом ожидая, что завтра покинет это волшебное место, а через несколько дней окажется дома, там, где он не хочет быть.
Ах, милый дом! Ах, какой же ты чужой...
***
Октябрь 1904.
О, счастье! Она вырвалась из дому, как же она была рада этому. Ей уже семь, но в глубине души она считала себя взрослее. Ее радость не сникла даже тогда, когда она поняла, что приехала в закрытую строгую школу. «Лучше здесь, чем дома», – думала она, каждый раз смотря на закат. Дом в последние месяцы, казался адом, особенно после того, как его покинул Виктор. Мария даже временами завидовала, но каждый раз признавала, что она совсем не права.
Прошлая весна была мрачной. С каждым новым днем она все больше осознавала, что Каролина, ее собственная мать, просто ненавидит ее. Руфус, избалованный мальчишка, всегда делал то, что хотел, и, как-то вырвавшись из-под присмотра, побежал в лес. Мария догнала его, но мальчик упал и растянул ногу. Мать обвинила дочь в том, что она сама его увела, и упал он из-за ее глупости. Как же зла была тогда Мария! Она зло посмотрела на мать, с гневом произнося:
– Я. Ненавижу. Тебя, – она впервые проявила темные стороны своего характера, показывая себя не с лучшей стороны.
Каролина с того дня начала внушать мужу, что Марию нужно держать в строгости. Тогда муж впервые занял ее сторону. Каролина ощущала вкус будущего триумфа: совсем скоро Эдвард увидит темные стороны их старших детей.
Фелисите видела, как внучка замкнулась в себе. Мария, открытая, всегда жизнерадостная девочка, предпочла держать эмоции внутри, даже не пытаясь их выпустить наружу. При встречах на вопрос «Как у тебя дела?» просто мило улыбалась и отвечала: «Нормально». Фелисите говорила об этом сыну, но тот словно не слышал ее, мотивируя тем, что Марию давно пора поставить на место. Знал бы Эдвард, что в будущем взбалмошность станет основной чертой девушек семьи Лейтон, и никто это не будет считать скверной чертой, а наоборот – называть это непрошибаемостью.
Марию охватил восторг, когда из окон комнаты она увидела экипаж – на лето приехал Виктор. Ну наконец-то с ней будет жить любимый братик, кроме вечно ноющего Руфуса, ломающего ее фарфоровых кукол («Это ты виновата!») и раскидывающего ее вещи («Неряха!»).
– Виктор! – крикнула она в распахнутое окно. – О Виктор! – она выпрыгнула из окна, не боясь сломать ногу или руку. – Виктор! – она с визгом кинулась к нему, не слыша упреков их гувернантки, миссис Кедр.
– Мария, как я рад! – он обнял ее.
В то лето они, как оголтелые, носились по полям и лесам, бегали на озеро. Плавали, не боясь утонуть, и допоздна сидели на песчаном берегу, заросшем камышами, смотря на небо, вдыхая аромат костра и тины. То лето было волшебным, как и любое другое лето в Ирландии. Они навсегда запомнили ароматы детства, земли и ее даров. По ночам они вдвоем сбегали в поле, где рос вековой дуб, и забирались в домик, построенный кем-то еще до них, и часами изучали звезды, без умолку рассказывая истории из прочитанных книжек. Днем бегали, и зеленая трава ласкала их, зная, что они будут отчитаны за израненные и грязные ноги. Но их мало что могло остановить – лишь только заканчивали сыпать на них упреки, они сразу же переглядывались и, весело смеясь, снова бежали по просторным комнатам на улицу. Когда лили дожди, они забирались в одну из заброшенных комнат и там читали, а если дождь настигал в пути – домик на старом дубе всегда ждал их.
Но все это осталось там, а сейчас она была здесь, вдали от дома и Виктора, которому пачками отправляла письма, видя неодобрительные взгляды строгих мистрис. Как-то мисс Эшбун отчитала ее за то, что слишком тесная у нее связь с братом, но саму Марию это не волновало. Она скучала и радовалась. Здесь у нее появились подруги, но ни одна из них не приблизилась больше брата.
Самой близкой из учениц стала Нэнси Шеболд; ее отец был торговцем с крупной кампанией, но она не была леди. Нэнси, тоненькая девочка с русыми волосами и грустными голубыми глазами, выделялась на фоне Марии, рыжеволосой красавицы с холодным сдержанным взглядом. Подружились они в тот момент, когда взбалмошная последняя убежала, карабкаясь по дереву за пределы школы, чтобы сбегать на реку, и ее отсутствие заметили. Нэнси, такая же запертая в клетке птичка, решила помочь новенькой и сказала, что та больна. Так они подружились.
Ее отец постоянно получал письма от воспитательниц. То она сбежит, то лазает по дереву, как мальчишка, то поет какие-то вульгарные песенки на французском, то грустит перед окном, притворяясь больной. Однажды он даже приехал, она вышла к нему с гордо поднятой головой, в ее глазах была, как всегда, уравновешенность. Он стоял и смотрел, видя в ней царственность. Эдвард оглядел с ног до головы дочь и понял: если ее не сломать за ближайшие несколько лет, она никогда не будет слушать его.
– Мария, – начал он, – я удручен твоим поведением. Вот Руфус...
– Ангел? – огрызнулась она. – А мы с Виктором кто?
– Мария, ты не права, ты должна образумиться, повзрослеть, наконец, ты же леди Холстон, – он сел на скамью, она продолжала стоять, не смотря на него.
– Да, я леди Холстон, – она замолчала. «В ней ничего нет от Каролины, – подумал Эдвард. – Сильная и несгибаемая, вот она какая».
– Мария, леди должна вести себя пристойно, – снова начал он.
– Я каждый день слышу это, – она закрыла ладонями уши.
– Что ж, я поеду и попрошу вести себя хорошо, – Эдвард поцеловал ее в лоб и ушел, она смотрела ему след и ненавидела его и мать.
Каролина в конечном итоге получит то, что захочет. Что же она сделала с ними, со всеми ними? Они ненавидели друг друга, но в тоже время любили.
***
Январь 1905.
Антрим погрузился в предпраздничную суету. Выстраивались очереди за подарками, кругом мерцали вывески с рождественскими рекламами, горели огни елок, и воздух был наполнен ожидаем праздника.
В Холстон-Холле были свои старинные традиции, которые уже много лет из-за противоречий в семье не соблюдались, а многие просто забылись. Но в это Рождество все возвращалось к старым добрым временам. Сегодня на миг ссоры ушли, но только на это одно мгновенье. В саду самую красивую ель украшали всей семьей. Дети с любопытством смотрели на игрушки, а взрослые, беря их в руки, прикасались к воспоминаниям о детстве, рассказывая друг другу, как проводили Рождество много лет тому назад.
Елку в дом, по старому обычаю, должен был принести хозяин дома. Так делал Андриан Лейтон, дед нынешнего хозяина, который завел эту традицию, потом Дезмонд, теперь это должен был делать Эдвард. Они с Виктором выбрали двухметровую красавицу, которая заняла достойное место рядом с роялем в гостиной.
Во всем доме появились яркие гирлянды, игрушки, можжевеловые венки и фигурки ангелов. Каролина продумывала рождественское меню. Предстояли долгие праздники: сначала с семьей дома, потом с друзьями и их семьями у Тревора Йорка, далее в городских домах, в которых всегда были рады видеть Лейтонов. Предстояли еще день рожденье Руфуса, а потом и Виктора.
В эти дни, что они проводили вместе, Эдвард часто вспоминал детство и юность с их ароматами, с их неповторимым вкусом радости и восторга, с шуршащими упаковками, веселой музыкой и безграничным счастьем. Он помнил, как каждое Рождество с замиранием сердца ждал, когда можно будет открыть подарки, а поутру опустошал носки с конфетами. Но в его доме давно не было мира.
Почему отец так проглядел, заставив жениться на мегере? Когда-то он любил. Его избраннице, красивой и очень одинокой, было семнадцать, ее звали Джорджина Спаркс, леди Лемм, но отец хотел, чтобы сын женился на англичанке. Она была влюблена в другого, и ни его деньги, ни его положение в обществе не прельщали ее. Позже он узнал, что Джорджина вышла замуж за бедного врача, обедневшего герцога, и стала Джорджиной Грандж, герцогиней Леннокс, у них родились две дочери. Тревор, посетив Лондон перед Рождеством, узнал, что она ждет третьего ребенка.
Все было настоящим, счастье длилось недолго, в День Рождения Руфуса ветер переменился. Каролина по обыкновению распаковывала подарки вместе с Руфусом и Анной и, дойдя до простого подарка от Виктора и Марии, громко произнесла вслух то, что повторил через минуту Руфус:
– Какая некрасивая картина, – Виктор стиснул зубы. Они с Марией вечерами запирались в одной из пустых комнат, приклеивали сухие листочки, создавая композицию. Руфус кинул ее на пол, стекло разбилось. Виктор с Марией переглянулись. Девочка подняла картину, бережно заворачивая в бархат:
– Как хотите, – произнесла она. – Нет так нет.
– Ты будешь это терпеть? – тихо спросил Виктор.
– Я смолчу, – также беззвучно ответила она, но Виктора было не остановить.
У него был вспыльчивый, своевольный характер, он в свои девять лет бунтовался при любом проявлении силы или давления извне.
– А я – нет! За что ты так нас ненавидишь? – бросил упрек Виктор прямо в лицо матери.
– Как ты разговариваешь, сопляк! – теперь уже вскипел Эдвард. – Извинись перед матерью!
– Не буду, я не обязан этого делать, – Эдвард схватил его за рукав, но он вырвался и бросился к себе в комнату.
Он ненавидел мать и отца, и с каждым днем пропасть между Виктором и ними становилась все больше. Они отдалялись, и уже стало понятно, что когда-нибудь привычный мир рухнет. А Каролина торжествовала. Муж впервые признал, что Виктор не так уж идеален, но по-прежнему верил в сына.
Только Каролина была уверена, что этому не бывать, потому как Виктор проявлял дурной характер, что не изменить. Он своими руками разрушит все, что у него есть, а поскольку Мария слепо следует за ним, то и ей поможет разрушить свою жизнь. Этого-то она и добивалась.
Глава 3
Молодому человеку свойственно мечтать.
Джейн Остен. «Уотсоны»
Лето 1905.
Оторвавшись от книги, Виктор принялся писать сухое письмо отцу и матери. Он не мечтал поскорее вернуться домой, как его друзья и товарищи. Когда-то, еще совсем недавно, он любил проводить время с отцом. Тот брал его на заводы или в свою контору в Антриме, возил в банки и множество других мест. Мальчик с любопытством смотрел за всем и следил за беседой отца и его подчиненных, но со временем начал ко всему охладевать, его звал другой мир. Теперь больше всего его интересовали травы и их секреты, анатомия человека и препарирование лягушек; то, что делал отец, стало второстепенным. Если бы он принял увлечения сына, все сложилось бы по-другому. Но случилось так, а давление, что оказывал отец, вынудило Виктора отказаться от всего, что он предполагал получить, став взрослым.
Он считал себя человеком нового времени и не думал, что мир, менявшийся с каждый месяцем, может сохраниться благодаря консервативным взглядам. Темпы ускорились, то и дело слышались новости о новых событиях в других уголках света. В январе грянула революция в далекой России, в Тихом океане шла русско-японская война. Колонии волновались, а Большие страны продолжали делить уже поделенный мир. Запах Великой войны ощущался в воздухе, и оставался вопрос – когда, где и будет ли кровопролитие.
Он перестал писать, не зная какие слова подобрать, предпочтя чтение, но и оно быстро надоело ему. Виктор отложил все в сторону, он опять написал сухой отчет отцу. Эдвард был крайне недоволен поведением сына в последнее время – где тот спокойный, послушный мальчик, которого он любил? Ему только девять, а в его сердце уже живет чувство ненависти к родителям. И все она, Каролина, это она сделала это! Она своими словами отдалила его, он, вечный искатель, грезящий о мире и благе для всех и не думающий о деньгах, понимал как не похож ни на кого из своей семьи. Когда он вырастет, его назовут бездушным богачом, но это будет неправда – у него ангельская душа, в то время как у Эдварда охвачена огнем порока.
Сын его сильно беспокоил. После того как он установил в конторе телефон, ему стали звонить воспитатели, рассказывая о проделках. То он убегал за пределы пансионата, то не выполнял домашние задание по ненавистным ему предметам, то прикидывался больным, так как знал о болезнях многое. Он ощущал, что теряет мальчика, и когда-нибудь потеряет навсегда. Фелисите утверждала, что это переходный возраст и он вырастет, но Эдвард укрепился в мысли, что когда-нибудь Виктор покинет Холстон-Холл навсегда. Теперь надо придумать, как его удержать здесь. Для этого его надо рано женить, чтобы совесть и честь не позволили бросить жену и ребенка.
Как же сильно Эдвард ошибался...
***
Воздух будоражил голову и тело, был теплый май, все буйно цвело, и сады в пансионе для девочек были окружены легкой дымкой ароматов. Хотелось не учиться, а просто выйти на улицу и целый день просидеть под сенью сада, вдыхая сладковатый запах цветов и новых листьев. Мария откинула покрывало, выбралась из постели, подошла к окну и распахнула створки. На нее хлынул поток свежего воздуха.
Мария села на подоконник; она жила на третьем этаже, но до безумия хотелось спрыгнуть по крыше и убежать куда-нибудь, тем более завтра выходной, и им можно будет поспать подольше. Она поставила осторожно ноги на гладкую черепичную крышу, держась за трубу. Мария легко шла по краю, стараясь не смотреть вниз, – возвращаться обратно уже поздно. Девочка оказалась на втором этаже, а потом ловко спрыгнула на первый.
Оставалось спрыгнуть на землю, она зажмурила глаза, ноги стали скользить, и ощутила, что летит вниз. Тело пронзила жгучая боль.
Очнулась Мария, когда расцвел день. У нее была перебинтована рука, рядом суетился доктор, мистер Садонли. Голова жутко раскалывалась, во рту пересохло. Она помнила, как ей захотелось вдохнуть свободы и как решилась пройтись по черепичной старой крыше, так как все двери на ночь запирались на замок.
– Хорошо, что вы очнулись, леди Мария, – мягко произнес он. – Скоро приедет ваш отец, – она беззвучно шевелила губами.
«Нет, только не это!», – думала она, Мария не хотела, чтобы он был здесь, лучше Виктор или бабушка, только не отец. Три дня она провела в постели, девочки приходили в лазарет и приносили фрукты и букетики полевых цветов, зная, как она любит их. Они с ней болтали и уходили, а воспитательницы, строгие мистрис, даже не пытались ее отчитывать, переложив ответственность на отца. Его она ждала со страхом, ведь он может все, а что она? Бунт будет во вред не ему, а прежде всего ей. Но и прилежностью ничего не решить. Что же делать? Гнев, чтобы был невелик, и при этом не пострадала ее же гордость? Где золотая середина?
Отец приехал через неделю и не один, а с Каролиной. Мать вошла в комнату, залитую светом, строго смерив взглядом непокорную дочь. Пока муж заговаривал с мистрис, она решила отчитать Марию, сбросить с небес на землю:
