Текст книги "Дом Ветра (СИ)"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 54 страниц)
– Дядя Виктор, – прошептала она, он уже прижимал ее к себе, что-то ласково шепча.
– Ш-ш-ш, – он убрал с ее лба волосы, – сейчас тебя во всем объявят, но знай: от случайностей никто не застрахован.
– Она умерла, да? – она подняла на него свои глаза.
– Да, – прошептал он.
– О Боже...
– Крепись, девочка, – он повел ее в дом, где ей предстояло вынести ад.
Мать накинулась на нее, отец, что всегда во всем ее поддерживал, тоже был против дочери. Тетки предпочли сторону родителей, а другие друзья просто не лезли в их семейные разборки. Они утешали Портси и в то же время подбадривали Тею. Дед занял такую же позицию, только один человек поддержал девушку.
Виктор после похорон провел с ней всю ночь, она плакала на его плече долго и горько. Мужчина что-то рассказывал из детства, прося не чувствовать вину. Жизнь превратилась в ад. Аманда кидала на дочь взгляды, полные призрения, Сайман молчал, словно она была пустым местом. Их можно было понять: они так долго ждали этого ребенка, столько лет думали об этом, и все разрушилось в один день. Мать не находила себе места, отец с головой ушел в работу, а Теа тихо страдала. Как-то она шла по коридору, стараясь не попасться на глаза матери, щеки до сих пор горели, как горели глаза, когда они с Виктором пришли вместе после несчастного случая. В кабинете отца кто-то говорил; она прислушалась к разговору.
– Я хочу сослать ее подальше, – голос матери.
– Это не выход, – ответил Виктор.
– Что «не выход»? – воскликнула Диана.
– Я перестаю тебя узнавать, моя дорогая! – Виктор слегка повысил голос. – Где же твое доброе сердце, где же та сердечность, что я полюбил. Вы хотите, чтобы это мерзкое чувство преследовало ее всю жизнь?! Я не хочу, чтобы Теа пережила то, что пережил я. Не хочу, чтобы каждый день ее награждали ненавистью, а потом она бежала бы отсюда, не послав даже открытки на День Рождения!
– Виктор, ты вообще здесь ни при чем, – возразил Сайман.
– При чем! Значит, вы все плохо меня знаете! Мне было четыре, когда по нашей с Марией вине умер мой дядя. Мать ненавидела нас, и я понял, что никто меня не любит, и все, что осталось – бежать из дому, – Теа закрыла рот рукой: вот почему они с дядей были такими родными душами. – Я забираю ее к себе, – Виктор подошел к двери и распахнул их, Теа не успела отойти. – Теа, собирайся, мы едем в Гарден-Дейлиас, папа и мама не против, – он прошел мимо, спускаясь вниз, в сад.
По дороге к особняку Диана старалась не смотреть на племянницу, а Теа ощущала ее нервное напряжение, злость и гнев. Виктор вел машину, в зеркало следя за женщинами. Он устроил Тею в гостевой комнате, стараясь уделять много внимания. Теа понимала: она в этом доме чужая. После смерти Кесси Лейтоны еще больше отдалились друг от друга, Урсула и Артур, однако, снова сблизились, это было видно по их глазам. Урсула нашла нужные слова для Теи, в первые дни после трагедии той было просто необходимо поддержать сестру, а Артур не хотел перечить жене.
Но с каждым днем Теа ощущала, как летит в пропасть. Она влюблялась в своего дядю... Этой любви не было места. Ей всего шестнадцать, а ему уже тридцать шесть лет, она не может любить его, он муж тети, он стар, он катал ее на шее – разве он посмеет прикоснуться? Каждую ночь девушка плакала в подушку, исписала дневник до конца, ее любовь была безответна и безнадежна. Виктор никого не любил, не было с ним той женщины, ради которой он был готов на все. Диана мало что значила, а Ева – просто любовница. Но от этого Тее не становилось лучше, она была готова разбиться, раствориться в бездне, ибо сердцу не прикажешь не любить.
***
Осень 1932.
– Расскажи мне, что тебя тревожит, сердечко мое, – Урсула прижимала к груди голову Теи, нежно гладя ее шелковые кудри. – Мне ты можешь рассказать все.
– Тетя Урсула... – Теа тяжело вздохнула.
Она была крайне рада, что Урсула приехала в Гарден-Дейлиас, чтобы навестить ее. С приходом осенних туманов Теа подхватила простуду. Плотная вуаль каждое утро не спешила стянуть себя с проснувшегося города. Ветра только к обеду немного разгоняли плотные, похожие на сахарную вату сгустки, но сырость оставалась в воздухе, о чем свидетельствовал запах верхней одежды. Дом хорошо топили, и иногда по утрам стало тяжело вылезать из-под теплого одеяла и расставаться с мягким еловым ароматом прогоравших в каминах поленьев.
Тее стало ближе добираться до лицея, и каждое утро она собиралась под топот и смех. Джордж и Роберт были ранними пташками, им нужно было обязательно проводить отца, помочь матери и Глории накрыть стол, и, конечно, они ждали, что и их попросят поехать с ними. То, что Джордж далек от медицины, Теа быстро поняла: он не тянулся к этому, хотя в свои семь лет был смышленым мальчиком, а учителя в лицеи хвалили его постоянно. А вот Роберт, наоборот, тянулся к отцу, в три года его интересовало то, чем не интересуются многие молодые люди. Тетя говорила, что это пройдет. За почти полгода Теа поняла, насколько атмосфера в ее новом доме изменилась. В первые дни она слышала, как Диана с Виктором ругались, не было ни одного спокойного вечера, чтобы она не упрекнула его хоть в какой-нибудь мелочи. Но позже Теа увидела Диану и Виктору в саду, они мирно что-то обсуждали, при этом смеясь. А Виктор нашел немного смелости, чтобы держать свою руку на ее руке.
– Дядя, почему вы в ссоре? – как-то спросила девушка, когда они вдвоем ехали по дороге, устланной сизым туманом.
– Это сложно, – Виктор как-то тяжко вздохнул.
– Но почему бы вам не сделать первый шаг? – она смотрела на него, но где-то в глубине души Теа совсем этого не желала.
– Да, возможно, ты права, пришло время мириться, или, иначе, мы все пойдем к чертям, – она умокла, сникнув под тяжелым взглядом, гадая, то ли на нем маска безразличия, то ли он о чем-то напряженно думает.
Диана остыла к нему и уже не испытывала его тяжелым, невидящим взглядом. Теа заметила перемены в браке Лейтонов, а ведь именно из-за нее они стали немного ближе друг другу.
Она заболела неожиданно для всех: Теа ощутила слабость в мышцах, поняв, что ноги ее совсем не держат. Диана, испугавшись, успела подхватить ее на руки, не позволив ей еще и сломать что-то. Слабость была очевидной, Диана с Глорией быстро отнесли ее в свою комнату. Но не только погода стала причиной ее болезни, но и случай, что произошел накануне.
Теа, сидя на подоконнике в огромной библиотеке Лейтонов, читала книгу и была скрыта от глаз входящих: ее скрывала тяжелая бархатная портьера цвета изумруда. Дома Аманда ограничивала ее чтение, считая, что не все можно читать молодой девушке, но здесь Виктор позволял все. Кто-то пришел в библиотеку, судя по шагам – Виктор, Теа затаилась, стараясь никак не выдать своего присутствия.
– Теа, я знаю, что ты здесь, – она расслышала смех.
– Черт, – выругалась она тихо.
– Я все слышу, – Виктор отдернул штору; окно в комнате было высокое, и поэтому Виктор, схватив ее за талию, стащил с него, ставя на лесенку для книг.
Она смотрела в его глаза бесконечно долго, ее губы приоткрылись, как писали во всех любовных романах, в безмолвной просьбе о поцелуе. Теа обвила руками его шею, слушая удары своего сердца. «Господи, помоги!», – подумала она. Еще никогда он не находился так рядом с ней, в такой опасной близости.
О, как она смеет думать об этом! Он муж ее тети, но не кровный родственник, он старше ее, но в далекие времена случалось и не такое. Она не поняла, что сделала. Она сама его поцеловала. Виктор, ошарашено глядя, оторвал ее от себя, отходя на приличное расстояние:
– Теа, что это значит? – в его взгляде не было гнева, он говорил спокойно и нежно, зная, что она и так напугана.
– Я...
– Все понятно, – прошептал он. – Все пройдет, милая, помни это. Мы все проходим через детские наваждения, – на следующий день она заболела.
Урсула прижимала к себе ее голову, что-то шепча. Артур и Урсула приехали на следующий день, дядя недолго пробыл с ней, сказал только, что ее отец давно все понял и принял то, что произошло. Но он решил, что ее отсутствие в их доме не поможет Аманде справиться со своей болью. Артур так и не стал ей близким человеком, Теа не знала, как поведать ему о своих душевных невзгодах, как рассказать ему о том, сокровенном, занимающем ум. Да, и с тетками взаимоотношения далеки от идеала. Диана слишком молода, и разница-то между ними всего лишь десять лет, а с Урсулой у них мало точек соприкосновения, поэтому их общение ограничивалось простыми вопросами с малосодержательными ответами, но сегодня Тее безумно захотелось хоть кому-то раскрыться.
– Расскажи мне, что тебя тревожит, сердечко мое, – Урсула прижимала к груди голову Теа, нежно гладя ее шелковые, потемневшие с годами кудри. – Мне ты можешь рассказать все.
И она рассказала все, после чего Урсула решила забрать ее в свой дом.
Урсула привезла девушку в Грин-Хилл через две недели после признания. Она не хотела ссориться с сестрами, но очень хотела, чтобы Аманда и Теа помирились, потому что уже тяжело было смотреть на душевные терзания сестры. Аманда всегда ей казалась сильной и независимой, но сейчас ее словно подменили. В ее темных волосах появилась седина, глаза ничего не выражали, и под ними пролегли тени. Где же прежняя Аманда? Многие просили понять старшую дочь, но Аманда решила, что Теа не должна жить рядом с ними, поэтому у Теи снова появился новый дом. Вдали от Виктора жить стало намного проще, с каждым днем все реже он посещал ее в мыслях, но видеть его по выходным стало настоящей пыткой. Он вел себя по отношению к ней как прежде, сохраняя непринужденную манеру. Теа страдала, но именно переборов свое пристрастие, она смогла бы стать сильной.
«Время все лечит, – подумала она. – Да, время лечит. Нужно ждать, нужно просто жить и ждать. Так нужно, Теа. Нужно, сделай это ради себя, сделай это ради его семьи. Любовь и есть жертва, я хочу, чтобы все в его жизни было хорошо». Она закрыла глаза, решив, что осуществит свою мечту наперекор всем.
***
После смерти Перси Джейсон решил закрыться. Он больше не был тем близким и родным человеком, ради которого она могла дышать. Она дала ему свободу, чтобы он сам справился со всеми своими душевными переживаниями. Но время шло, а покоя в их семье все не было. Они стали меньше разговаривать по душам, механически занимаясь любовью. Каталина понимала, что порой именно она нужна ему. Он мог прийти после долгого рабочего дня, смять ее в своих теплых объятьях, пахнущих медикаментами, и со всей силой страсти любить до утра. Она проплакала однажды всю ночь в подушку и, когда набралась храбрости, спросила о помощи, он, отвергнув ее, ушел ночевать в другую комнату.
Обида душила ее, и, не выдержав, отбросив в сторону всякие предрассудки о том, что женщина не должна первой делать шаг, Каталина пришла к мужу. Джейсон дремал, заметив, как она села на край узкой кровати, оттолкнул ее. Каталина, еле сдерживая слезы, предпочла уйти, пока окончательно не унизила себе таким поведением. Утром он даже не попытался извиниться, а ночью превратился в неукротимого зверя. Все, в общем, было не плохо, но та сказки, то взаимопонимание и ощущение вечного полета больше не посещали Кат.
Каталина начала неистово рисовать и фотографировать, она спасалась в творчестве, там искала ответы на свои вопросы. Ее сердце уже слышало чьи-то шаги, где-то отдаленно звучал голос, знамение, которое она не могла понять. Она все больше вспоминала об Испании, грезя наяву. Каталина не была на родине десять лет, столько воды утекло... Наверное, на улицах растут другие цветы, а ароматы, наполняющие город, не напоминают о позорной истории и героических событиях, а мощеные тротуары по-прежнему бережно хранят следы всех, кто ступал на испанскую землю.
Военные взяли власть в стране, этот выскочка, пускай и генерал, Примо де Риверо решил навести порядок, раз монарх не в состоянии это сделать. Из Испании приходили письма, преисполненные оптимизма и радости; для Кат не было секретом, что вся ее семья полностью поддерживает политический режим в Италии, считая, что Англии и Испании нужен непременно такой лидер. Каталине стало тревожно за Испанию.
А еще она страстно мечтала о ребенке: прошло достаточно лет, они с Джейсоном давно морально готовы, Каталина устала каждый месяц видеть разочарованные взгляды мужа. Он утешал ее в те минуты, когда не отталкивал от себя, в такие мгновения внутри женщины билась слабая надежда о маленьком земном счастье. Она гналась за жизнью, стараясь взять все самое лучшее, будто бы жить ей осталось немного, и еще столько нужно успеть. Она жила на надломе, горела, как самая яркая звезда, в предсмертной агонии – что же все это могло значить? Но отклика так и не было...
– Мама, – Каталина посмотрела на дочь, которой, кстати, недавно исполнилось семь и которая все сильнее напоминала ей ее в детстве. – О чем ты думаешь?
– Об Испании, – прошептала она.
– Ты ее любишь? – Джулия склонила голову над шитьем, проверяя гладкость стежков.
– Да, – и это было чистой правдой, – когда-нибудь я ее увижу. Я умру и увижу ее с небес, – Джулия странно взглянула на Каталину, пытаясь найти скрытый смысл в ее словах.
Похоже, сумерки рассевались, но надвигалась настоящая буря, буря, обещающая сокрушить все на своем пути.
Глава 24
Любовь – не слабость. Она придает силы.
Сьюзен Нэпьер. «Безжалостная ложь»
Февраль – апрель 1933.
Берлине они уже жили полтора месяца, и в эти дни Мария не ощущала себя свободной. Ей все время казалось, что кто-то наблюдает за ней, неустанно следит. Через неделю после назначения Гитлера рейхсканцлером Вильям пришел домой в мрачном настроении. Весь Лондон обсуждал это назначение, большинство потирали руки, ожидая, что для красных наступит возмездие, и только меньшинство понимало, чем все это может обернуться. О том, что богачи привели к власти Гитлера, не стало секретом ни для кого, то, что вдохновленные его идеями некоторые англичане воспаряли, было воспринято тепло.
Вильям, который вначале карьеры держался стороны либералов, впоследствии перешел на сторону консерваторов, наблюдая за тем, как они проигрывают новой силе – лейбористам. Отчасти ему нравился Рамсей МакДональд, но эти вечные метания: и в партии, и между двумя сторонами одного маятника – заставляли его задуматься: принимать сторону нужно, только опираясь на свои взгляды, а не на преданность. И сейчас Вильям осознал, что лейбористы приведут страну куда-нибудь в пропасть. Да и консерваторам не добиться успеха, если они не прекратят «схватку бульдогов под ковром»[1]. Был только один человек, которого никто не ждал у власти и которого позовут, когда Англия будет на пороге бездны.
– Что случилось, Вильям? – Мария испуганно взглянула на супруга, увидев его мрачное, обеспокоенное лицо.
– Мы едим в Берлин, – упавшим голосом ответил он.
– Как? Берлин? – она часто заморгала: они бывали только в Париже, но Берлин... Зачем им ехать в Берлин?
– Так решило правительство. Я нужен в консульстве, дорогая. Буду руководить нашими разведчиками, – Мария тяжело втянула в себя воздух.
– Но ты никогда этим не занимался раньше! – возразила она.
– Ошибаешься, моя милая, – на его лице засияла хитрая улыбка. – Как раз тогда, когда мы с тобою встретились, я этим и занимался, и в Париже тоже. Я только для виду помогал нашим консулам.
– Ты столько лет скрывал это от меня? – в ее голосе Вильям совсем не слышал раздражение.
– Да, пришлось, а теперь говорю. Если там, в Берлине, со мной что-то произойдет, я хочу, чтобы ты сожгла все мои документы. – Мария опустила глаза, поджав губы. – Ты поняла меня?
– Но я же поеду с тобой? – в это мгновенье она была похожа на маленького обиженного ребенка.
– Конечно, но мало ли что, то, что я тебе сказал, – это не для берлинских ушей, – он мрачно улыбнулся, Мария метнулась к нему, опускаясь на колени. – Возможно, и ты станешь политической пешкой, – он ласково провел по ее подбородку. – И я готов буду простить многие вещи.
– Вильям...
– У меня был роман в Лондоне, потому что так требовала моя должность. Я спал тогда с той француженкой, потому что не видел никого другого способа следить за ее мужем. Он являлся не просто социалистом, но и, как я выяснил потом, итальянским шпионом. Для социалистов это несмываемое пятно, – Мария вспомнила, как застала его в постели с другой женщиной, от тревожных воспоминаний у нее сжалось сердце.
– А я, я тоже была твоим планом? – она услышала, как он тяжело вздохнул.
– Нет, Мария, я просто решил спасти тебя, ни на что не рассчитывая особенно. Я приехал, поскольку у меня были сведения о восстании, я должен был достать сведения от наших парней, поскольку те бумаги не могли быть доставлены по почте, – Мария положила голову к нему на колени, ощущая близкое дыхание.
За эти месяцы она выучила немецкий язык, завела немало знакомств, она должна была чувствовать свободу, вместо этого ощущала страх. Порой она боялась выйти на улицу, зная, что кто-то негласно за ней следит. Мария почти не писала в Лондон, чтобы никак не выдать своих опасений. Берлин тепло ее принял, но Берлин не был Парижем, где она себя считала главным украшением столицы, затмевая главных парижских красавиц. Берлинские женщины не очень-то тепло принимали. Они косо смотрели, внимательно изучая молочную кожу, фыркая при виде рыжих волос, уложенных в элегантные прически, считая, что даже с ее голубыми глазами она не могла быть своей в их обществе. Мария это понимала. Вильям редко бывал дома, и те редкие минуты их дом был полон гостей, а вернее, его врагов. Они мило ей улыбались, а она делала вид, будто бы ничего не понимает.
Вильям часто уходил посреди ночи, и она знала: у него очередная встреча с кем-нибудь из своих протеже. Однажды, когда он вернулся под утро, от него пахло женскими духами, в ее душу закралось сомненье: а вдруг он снова ей изменяет? Но потом, успокоившись, Мария решила, что и женщины собирают информацию – стоит вспомнить Мату Харри. Вильям не рассказывал ей о том, как эти женщины добиваются своего. Мария догадывалась, они раздвигали ножки для нацистов, зная, как с помощью секса из мужчины можно вытянуть все, что душе угодно.
Мария боялась. Страх сейчас не самый лучший союзник, но как его побороть в себе, в то время как рядом ощущается дыхание врага. Отто Шмитц был не тем, за кого себя выдавал, не простым чиновником, занимающимся евреями, жившими в Берлине. Мария все поняла, когда Шмитц впервые заговорил с ней, поняла, когда издалека их взгляды встретились.
«Возможно, и ты станешь политической пешкой», – сказал ей Вильям в Лондоне, и она, тяжело сглотнув, кинула короткий взгляд на этого светловолосого бледнолицего немца, который просто пожирал ее глазами. Они встретились на одной из вечеринок, устраиваемой немецкой элитой. Как она выяснила позже, Отто отнюдь не из бедной семьи и политикой занимался ради самоудовлетворения. Так думали многие, но только не Мария Трейндж. Отто подошел к ней, когда женщина стояла одна, нервно теребя шелковую шаль на плечах.
– Евреек не любят здесь, – начал он беседу, Мария обернулась и застыла от наглости, но тут же нашлась, что сказать:
– Я ирландка, – высокомерие в каждом слове, словно только так она могла доказать свое превосходство.
– Что ж, рад этому, – он мягко улыбнулся, отчего пролегли глубокие морщины вокруг губ.
– А я рада увидеть настоящего немца, – Мария отпила шампанского, ища взглядом мужа.
Отто преследовал ее, как охотник, ищущий добычу. Они часто как бы случайно встречались, Марие приходилось шутить, что судьбе угодно видеть их вместе, зная, насколько суеверны немцы. Отто что-то выведывал, но Мария крепко держала в себе все секреты Вильяма. Она боялась, что все закончится ужасно, что финал окажется кровей бойней. Она боялась терять, но осторожность не всегда лучший советник. Все может быть.
***
Часы на камине пробили полночь, после они стали тихо тикать – новый день начался. Золотые и красные отблески ложились на стены, догоравшие поленья потрескивали в камине, отдавая свое последнее тепло. В кабинете Виктора были только двое. Двое, что любили друг друга когда-то, двое, ставшие вмиг чужими. Диана сидела на софе, Виктор – на белой волчьей шкуре перед камином. Он пил виски, она, съежившись, читала, поскольку тепло до нее почти не доходило, а за новыми поленьями нужно было идти в кладовую, и ей не хотелось уходить. Ей так нравилось наблюдать за ним, похожим сейчас на мятежного темного ангела; он сидел к ней спиной, но женщина чувствовала: он напряженно думал. Она съежилась, захлопывая книгу Теодора Драйзера.
– Иди сюда, – услышала она, – а то совсем замерзла, – Диана с легким вздохом опустилась на мех. – Тепло? – она кивнула, стараясь не касаться мужа ногами.
Они давно уже не ругались, не спорили, но держались на почтительном расстоянии. Она знала, что у него нет никого на стороне, больше полугода назад Виктор расстался с Евой и не завел новую любовницу. Диану почувствовала укол ревности, но она сама виновата в том, что подвела его. Больше не вернуть прежних чувств. Диана подставила лицо теплым потокам воздуха.
– Так ты никогда не согреешься, – Виктор схватил ее за руку, притягивая к себе. – Иди сюда, – она оказалась в его крепких объятьях с ароматом виски. – Хорошо?
– Да, – протянула она. Диана не видела лица, но слышала учащенное, хорошо знакомое дыхание, свидетельствующее о том, что она его волнует. Диана нашла его ладонь, покоящуюся у себя на талии, вложила в нее свою.
Она обернулась, Виктор поднял пальцами ее подбородок, смотря прямо в ее глаза. Он утонул, увяз в этих глазах цвета весенней травы после дождя. Он потянулся, касаясь нежно ее губ своими. Она хотела ощущать его кожу на своей, чувствовать его дыханье на своей щеке. Диана, обнажив его грудь, прильнула к месту, где билось его сердце. Он расстегнул молнию бархатного бежевого платья, ложась на пол, увлекая ее за собой. Она поднялась на локтях, неуклюже заглядывая в его глаза. Виктор отвел пряди волос, открывая овал лица женщины, которую когда-то любил.
– Не торопись, у нас все еще впереди, – услышала над ухом, он уложил ее на спину, стаскивая платье через голову, а следом и кружевную комбинацию. Ей хотелось с яростью раздеть его, чтобы он касался своей кожей ее. Диана облегченно вздохнула: его губы путешествовали по ее телу, касались самого сокровенного.
По жилам растеклось тепло, охватывая ее радостной волной. Диана шумно втянула в себя воздух, теснее прижимая к себе Виктора, целуя его в губы. Они ничего не говорили, словно боясь разрушить магию, что произошла между ними. Диану сморил сон.
Она проснулась через пару часов, по-прежнему лежа на шкуре перед камином. Виктор завернул ее в плед, а сам сидел в своем огромном кожаном кресле. Неужели сожалеет? Или просто не знает, что сказать, как начать разговор? Диана свернулась калачиком. С той ночи, когда был зачат Роберт, прошло четыре года – именно столько они отвергали друг друга. Она ненавидела себя за то, что позволила ему ползать у себя в ногах и при этом даже не захотела его простить. А потом он решил отомстить, когда она спросила, нельзя ли им начать сначала. Диана утерла слезы, пряча лицо под покрывалом.
– Как ты? – спросил Виктор.
– Хорошо, – пролепетала она, выглядывая из-под покрывала.
– Я рад, – он сел рядом, проводя нежно по ее каштановым волосам. – Я расстался с Евой уже давно. Я не могу так больше, Диана. Я устал мучить себя чувством вины, я виноват. Очень сильно виноват.
– Виктор... – она коснулась его щеки.
– Диана, я любил тебя, я люблю тебя и буду любить, а они... они ничего не значат для меня, – он говорил так искренне, что Диана не смогла сдержать слез. – Что я сказал плохого?
– Нет, ничего, просто я была большой дурой. Я поставила свою гордость выше наших чувств. Ты простишь меня когда-нибудь? – он улыбнулся ей.
– Я уже простил, милая моя. Прости и ты.
– Я давно поняла, как сильно я заблуждалась в тебе, – она села, обняв колени руками. – Обещай, что больше ничего такого не повторится, – он ничего не мог прочитать в ее удивительных глазах.
– Клянусь самым дорогим, что у меня есть, – он подхватил ее на руки, гордо неся в их спальню. – Я буду с тобой до самого последнего вздоха.
– Нет, Виктор, это я буду с тобой до самого последнего вздоха, – это прозвучало очень горько, но Диана чувствовала это, как и чувствовала, что вскоре все изменится.
***
Октябрь 1933.
Сердце так и не перестало болеть. Ее давно все просили простить дочь, но сил на прощение у нее не было. После похорон она приказала спилить то дерево, с которого упала Кесси, чтобы оно не напоминало каждый день об этом. В ее душе поселилась меланхолия, она часами лежала на кушетке в гостиной, а ведь раньше не могла себе этого позволить: их дом всегда был полон гостей. Теперь в гости ездили в Грин-Хилл, несмотря на то, что все их дома были у Гилфорда.
Иногда Аманда ненавидела Урсулу: у той все складывалось благополучно. Огромный дом, двое детей, любящий муж – чего еще нужно Урсуле? Что еще в состоянии утолить ее алчную душу? Энди, как собачонка, бегала за Артуром, а тот сдувал с нее пылинки, исполнял капризы – и как Урсула может терпеть это? Зачем позволяет девчонке интересоваться такими непозволительными вещами, как медицина. И для чего она поощряет романтическую, меланхоличную натуру Чарльза?
Но больше всего Аманда возненавидела младшую сестру, когда та сказала, что ждет ребенка. Вот плодовитая, как кошка!
Только полгода назад они с Виктором вели друг с другом как незнакомцы, а теперь она заявляет, что беременна. Ее младшая сестрица подарит мужу ребенка, а она больше не могла этого сделать, да еще и потеряла любимую дочь!
Она все отдала этим двум неблагодарным девицам, а они не могут ее элементарно понять, думая только о себе. Они еще умоляют простить Тею, эту глупую, невежественную девчонку!
Аманда бросила взгляд на Тею. Безусловно, ее гардеробом, как и образованием, занимался, не жалея денег и времени на поиск учителей, Виктор. Артур же тратил средства на ее развлечения: лошадей, книги, музеи и прочие малозначительные вещи. Абсолютно чужие люди взялись за воспитание Теи.
Теа стояла рядом с Джорджем Лейтоном, он что-то оживлено ей рассказывал. Теперь все их друзья стали гостить в Грин-Хилл, позабыл об их обветшалом доме. У Йорков теперь всегда было много гостей, часто устраивали конные скачки, где иногда выигрывала Урсула; зимой катались на лыжах и, если образовывалась ледяная гладь, непременно подолгу резвились на льду.
Портси все забыли, наступило время Йорков. Аманда еще раз взглянула на дочь. Что бы там ни говорил Сайман, но ей уже никогда не простить ее. Поэтому-то она и отдалилась от мужа. Исчезла былая страсть, любовь померкла, осталась только обида. Она обвенчалась с горем, отрешившись от некогда любимого мужа, подарившего ей годы страсти и любви.
Ее жизнь без Кесси пуста. Пуста и никогда не наполнится смыслом. Если Каталина отчаянно искала жизнь, стараясь как можно сильнее насытить себя, то Аманда противилась ей, болезненно воспринимая счастливые знаки; порой она не хотела этой жизни. После таких мыслей она исступленно молилась, прося Господа о прощении.
Она не знала, что могло вернуть ее на истинный путь, как и Сайман. Он, врач-психиатр, не мог ей помочь: во-первых, она не хотела этого, а во-вторых, ее ненависть к Тее убила любовь в нем. А другая любовь еще не пришла. И придет ли она когда-нибудь? Может, Теа смысл его жизни? Он решил помочь Тее осуществить все ее мечты – она достойна лучшего. Осталась боль от того, что умерла любовь. Какая же все-таки жестокая жизнь...
***
Январь 1934.
Прошел год с тех пор, как чета Трейндж поселилась в Берлине. За этот год ничего, кроме страха, Мария не испытывала, хотя свыклась с тем, что однажды окажется в руках нацистов и скажет все, что ей необходимо. Вильям делал вид, что одобряет действия Гитлера, выказывая деланную симпатию. Только Мария знала, что скрывается на самом деле за маской любезности. Он призирал их всех, ненавидел за уничтожение человеческой личности, за убийства и отношение ко всему миру. Да, они жаждали крови, мечтая только об одном – поскорее взять реванш.
Еще тогда, в Версале, он говорил Ллойду Джорджу: не нужно так унижать немцев, умерь пыл Клемансо. Но кто тогда думал о будущем, все, все они только и думали, как бы поделить мир вновь и насладиться столь блистательной победой. Да, они хотели упиться триумфом. А что получилось из этого? Пока время показывало, что ничем это не грозит, но чего же еще ждать от судьбы? Все возможно.
Отто все также следил за ней, в этом уже не приходилось сомневаться. Он появлялся там, где была она, он в танце тесно прижимался, порой шепча ей на ухо что-то соблазнительное. Этот наглец на что-то еще надеялся, предполагал, что пара его непоэтичных комплиментов заставит ее упасть к его ногам, поклоняясь, словно идолу.
Мария Трейндж была непреступным бастионом. И это Отто выводило из себя. Были и другие мечтающие вытащить из нее все тайны. Например, Михаэль Касли – от его темного взгляда, жестких манер и грубых слов Мария думала, что упадет в обморок. Но Михаэль не был единственным. Их было так много, что Мария испытывала животный страх, когда шла в одиночестве по узким переулкам. Она ничего не говорила Вильяму, да и зачем ему знать о ее опасениях, зачем считать себя виноватым в появлении «воздыхателей».
Конечно, у нее появились и подруги, но Мария редко навещала их. И вот однажды она решила навестить Марту Кервер, бывшую англичанку. Еще в годы той мировой войны до беспамятства влюбленную в своего врага на полях сражений, Марта превратилась в настоящую немку, отличившись от свободолюбивых бывших соотечественниц. Марта гладко укладывала осветленные волосы, подводила голубыми тенями глаза, чтобы они казались голубыми, а не были серыми. Так она старалась походить на арийку. С Мартой мало о чем можно было говорить, но лучше уж ее общество, чем чье-либо другое.
Мария возвращалась домой узкими улочками, желая подышать легким колючим воздухом. Она имела привычку постоянно оглядываться, но сегодня случайно брошенные слова Марты о ее «сомнительном» верном поведении, повергли ее в смятение.
Мария мысленно выругалась, заворачивая за угол, она шла по туннелю между старыми домами, совсем не слыша, что, кроме тихого цоканья каблучков, есть еще удары мужских туфель. Кто-то схватил ее за талию, она не видела обидчика. Кто-то тащил ее в неизвестном направлении, чтобы она не кричала, ей плотно зажали рот, а руки заломили за спину. Мария пыталась сопротивляться, но мужчина был явно сильнее. Она ощутила знакомый запах одеколона и поняла, кто это. Ее втолкнули в машину, и тогда-то она увидела Михаэля, что широко ей улыбнулся, но в этой улыбке совершенно не было искренности, в ней было что-то пугающее.
