Текст книги "Дом Ветра (СИ)"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 54 страниц)
***
Бои в Мадриде начались сразу же после начала мятежа, но путчистов не поддержала армия, и наспех созданное правительство Хосе Хираля начало раздавать оружие всем поставцам. Ненадолго Народный Фронт выгнал из города фашистов. 15 октября националисты начали наступление на Мадрид, надеясь захватить отчаянно сопротивляющийся город. Франко открыто приурочил начало захвата к 7 ноября, «чтобы омрачить этот марксистский праздник». Руководить взятием столицы был назначен генерал Мола. Мола пообещал по радио:
«Седьмого ноября я выпью кофе на Гран Виа».
Всего за два дня националисты прошли почти половину расстояния, отделявшего их от столицы. 18 октября прорвались к первой, недостроенной, линии столичных укреплений. Мадрид задрожал. Командующий республиканским Центральным фронтом генерал Асенсио Торрадо, обругав («О, позор Мадрида!») плохо сражавшуюся полицию, предложил премьеру Ларго оставить столицу без боя, быстро создать на юго-востоке страны сильную армию, и после этого взять Мадрид обратно.
Однако, Мадрид расценил это проявлением слабости. 20 октября наскоро собранные скудные республиканские силы предприняли спланированное на ходу наступление у Ильескаса. Националисты были задержаны на два дня, однако их потери были невелики, а наступавшая туча растратила силы и утратила боеспособность. Мадридцы застыли в ожидание. Война стояла на пороге каждого жителя.
26 октября африканская банда Франко совершила прорыв на соседнем участке и преодолела вторую линию мадридских укреплений, начались бои в предместьях столицы. На следующий день в бой вступила первая партия советской бронетехники, общее руководство которой осуществлял комдив Д. Г. Павлов, а батальоном командовал П. М. Арман.
У Каталины и Джейсона появились новые друзья. Они перебрались из госпиталя в маленький домик, где вместе с ними жил молодой темноволосый юноша, с темными глазами, как у испанца. Он выдавал себя за водопроводчика, простого жителя. В октябре в городе стало крайне беспокойно, поэтому по ночам Каталина плохо спала. Джейсон по-прежнему нуждался в ее теплых объятьях, в своей силе обладания ею. После чувственной близости Каталина открыла окно, чтобы немного прозрачного воздуха проникло в спальню. Она услышала шепот Диего Лассо, их соседа. Кат улавливала знакомые слова языка, который она мало понимала, но знала.
Утром, за завтраком, она улыбнулась и произнесла по-русски: «Добрый день!». Диего замер, часто заморгал, стараясь сохранить внутреннее равновесие.
– Откуда ты узнала? – спросил он по-испански.
– У нас друзья русские, – вставил Джейсон.
– Но сами-то вы не испанцы, – сказал Диего и по-мальчишески улыбнулся, внимательно изучая Каталину.
– Я испанка, – Каталина достала кусочек припасенного хлеба. – Но теперь – англичанка.
– Тоже тайные? – Диего выхватил нож, тонко нарезая булку.
– Нет, что ты, – Джейсон обнял жену. – Я – хирург, а Кат – фотограф.
29 октября часть республиканского фронта перешла в наступление у пригородной деревни Сесении. Советские танки разгромили эскадрон марокканской кавалерии, а затем совершили рейд на юг, уничтожив пехотный батальон националистов. Мадрид ликовал, но друзья Франко не могли спокойно смотреть на победы противников, и прибывшая к Сесении итальянская танковая полурота понесла большие потери. Но социалисты испугались танков, они просто не знали, что с ними делать.
В начале ноября националисты возобновили наступление. Партии Народного Фронта выступали с призывами оборонять столицу. Правительство Ларго так и не обратилось к своему народу, а вместо этого запретило увеличивать численность дружинников. Из-за начавшихся бомбардировок столицы националистами часть зажиточной публики покинула город. К ноябрю Мадрид оставили иностранные послы. По ночам начала активно действовать пятая колонна, в ответ население пролетарских кварталов стало заниматься самосудом над подлинными и мнимыми вражескими агентами. В Мадрид пришел хаос.
4 ноября националисты стояли в 10 км от Мадрида, где находился один из городских аэродромов. Устроив там штаб-квартиру, нацисты сказали корреспондентам: «Сообщите всему миру: Мадрид берём на этой неделе».
6 ноября итальянские и португальские радиостанции сообщили, что националисты уже занимают Мадрид. Однако на самом деле войска националистов вышли к столице на очень узком фронте и только с юга. Битва за Мадрид продолжалась. Начиналась зима, и вместе с этим защитники родного города страдали от нехватки провианта и медикаментов. Самолеты Красного Креста редко прилетали в город, и то, что присылали, было каплей в море. С приходом зимы, с усилением боев жизнь стала невыносимой. Помощи одного СССР не хватало, а его тайные агенты лишь выявляли националистов в Мадриде, и то ловя не всех.
Каждый день на хирургическом столе Джейсона умирали люди, он видел смерть и раньше, но сейчас она была каждую его минуту рядом с ним. Ночью нельзя было выйти на улицу, а тех, кто рисковал, чаще всего находили мертвыми. Морги не справлялись, как и могильщики. Ужас и смрад царили на улицах. Каталина бродила по городу чаще всего с Диего, делая снимки. Она снимала трупы и разбитые здания, дымящиеся воронки и пролетающие истребители над головами. Ее не смущал запах кала и мочи, разорванные части тела, голодающие. Это был ее Мадрид, разве его можно было ненавидеть? «¡No pasaran!», кричали люди, они обещали, что они не прорвутся, но враг был уже у ворот. Горожане, трогательно отметив Рождество и Новый Год, со страхом ожидали судьбу. Пришел 1937 год.
Противник предпринял еще несколько безуспешных попыток полностью блокировать Мадрид, но мятежникам стало ясно: воина продлится дольше, чем они хотели. Радиосообщения той кровавой зимы вошли в историю четкими строками. Шпионаж, саботаж и диверсии в Мадриде действительно достигли серьезного размаха, несмотря на репрессии. Сотни людей захватывали на улицах и отправляли на расстрел. После взятия франкистами Малаги в феврале 1937 года яростные попытки захватить поскорей Мадрид решили оставить до лучших времен. Вместо этого националисты устремились на север, громить основные промышленные районы Республики. Здесь им сопутствовала быстрая удача. Падение Мадрида стало делом времени. Тысяча беженцев устремились в Каталонию, чтобы бежать во Францию, в страну, которая бросила их в столь сложное время. Весну город держался, но становилось труднее дышать. Решалась судьба не только Испании, но и всего мира.
Мадрид пока не сдался, но почему-то май от этого не казался месяцем счастья, как в Лондоне.
Примечание к части
Стэнли Болдуин – [1] – британский политик, член Консервативной партии Великобритании, премьер-министр. [2] – здесь имеется в виду англо-немецкий договор 1935 года. Эрик Фипс – [3] – дипломат Великобритании в Берлине. Входил в Тайный совет Великобритании с 1933 года. Фернадо Ларго Кабальеро – [4] – испанский премьер-министр. Хосе Диас – [5] – испанский политик. Долорес Ибаррури – [6] – легендарный политик того времени. Бьют-Скул – [7] – школа в Лондоне. Бененден – [8] – школа в графстве Кент, где учатся только девочки. «¡No pasaran!» – [9] – (исп. «Они не пройдут!») – политический лозунг, выражающий твёрдое намерение защищать свою позицию. Стал настоящим символом антифашистского движения.
>
Глава 26
Как непосильна бывает для нас любовь, которую испытывает к нам кто-то.
Айрис Мердок
Лето 1937.
Когда вдыхаешь легкий аромат слоеного теста и мяса, сразу хочется есть. Глория помешала чечевичный суп, обильно сыпля приправы. Барбара сервировала стол для обеда, несмотря на то, что Лейтоны не ждали гостей, – это вошло в традицию. Хозяйка не боялась испортить дорогой расписной фарфор, поэтому и он стал обыденностью. Для обедов леди Холстон расшила скатерть сложным орнаментом по краям и роскошными розами в центре. На ней были видны пятнышки вина и жира, но никто не хотел отправить на свалку любимую вещь. Диана во времена, когда все вокруг считали пенсы, занялась творчеством. Она дела салфетки под чашки, вышивала картины и чехлы для маленьких женских вещиц. Вскоре дамы в свете заметили это и стали заказывать предметы быта. Диана не отказывала: это тоже работа, пускай не такая, как у Виктора, но зато по душе.
Сегодня был выходной. Лето вошло в ту пору, когда жара пришла окончательно, а летняя прохладца стала роскошью. В Лондоне было тихо, почти все уехали к лазурным берегам или в деревню наслаждаться тихой жизнью. Они с Виктором остались. Диана любила Лондон, несмотря на всю его суматоху. Летом жизнь затихала, но они с Виктором по-прежнему вели светский образ жизни. Супруг водил ее по театрам и кино, иногда – в рестораны, чтобы она могла насладиться музыкой и любимыми креветками. Их семья не стала обычной тихой семьей. Все было подчиненно строгому закону вкуса Виктора, но никто не сопротивлялся.
Взглянув на часы, Диана откинула в сторону пяльцы; к обеду уже все готово, а дома только они с Элеонорой. Роберт уехал с отцом, а Джордж пропадал с другом. Сколько их можно ждать. Элеонора рисовала цветы, чтобы подарить брату на День Рождения, Барбара немного возмущалась, мол, цветы не для мальчиков, но Джордж души не чаял в сестричке и стерпел бы даже такое. Ну где же они все?
Джордж пришел первым.
– Мама, – он поцеловал ее в щеку. Джордж был заботливым сыном и часто в спорах родителей занимал сторону матери, но это не выводило из себя Виктора, а, наоборот, радовало.
– А остальные?
– Еще нет. У отца даже в субботу дела, – Диана вздохнула. Только через полчаса приехали Виктор и Роберт.
Они молча обедали, хотя обычно все что-то бурно обсуждали, – это тоже вошло в привычку. Виктор позволял обсуждать все: от науки до политики, не обращая внимания на юный возраст сыновей. Но сегодня Виктор словно что-то долго обдумывал или боялся сказать неприятное. После обеда Диана удалилась в библиотеку: она не хотела выводить Виктора на разговор, зная, что бесполезно. За годы брака она поняла, что пренебрежение и равнодушие заставляют его самого все рассказать. Расспросы не бесят его, и они меньше ссорятся. Виктор присел рядом на софу, она даже и не заметила, как он это сделал. Он зачитал ей письмо от Вильяма, и они не стали говорить на эту тему, решив, что никто никогда не спросит Марию о днях, проведенных в Берлине.
***
С тех пор, как Теа уехала от Йорков, в Грин-Хилле многое изменилось. Теа стала центром дома и маленькой вселенной семьи Йорк. Милли ставила лилии и пионы по вазам; барону нравилось, когда дом полон цветов.
Дома тихо. Тишину нарушали шаги прислуги, и шелест страниц книги хозяйки, и тяжелые капли, бившие по крыше. Где-то на втором этаже нервно ходил Чарльз, наверное, испытывал творческие муки. О том, что он стал писать стихи, для многих стало открытием. Чарльз скрывал это, пряча свои тетради то в ящике с замком, то под матрасом, то еще где-нибудь. Но их всегда находили, что обижало и расстраивало мальчика, поэтому он часто впадал в меланхолию, по несколько дней не разговаривал со всеми. Он не был похож на свою сестру.
Первое время Урсулу это беспокоило, она с Артуром часами могла говорить о сыне. Муж понимал, что все не так просто, как хотелось бы, что им нужно принимать все как есть, но Артур испытывал боль, осознавая, что сын – другой. Урсула пыталась его понять, но не смогла. Сайман, которому она уносила некоторые стихи сына, дал витиеватый ответ, простой вывод на анализе строк. Ранимая душа Чарльза могла привести к личной трагедии семьи. Он слишком остро воспринимал критику и отношение людей к своему творчеству. Урсула пыталась бороться с его замкнутостью, но что-то безуспешно у нее это получалось, и женщина оставила попытки. В доме установился покой, временный, но необходимый.
Урсула вздохнула: да, ее дети совсем не похожи. Энди в свои двенадцать спешит познать все великолепие земного мира, Чарльз же в пятнадцать стремится к красоте мира потустороннего. И это Урсула была уже не в силах изменить, несмотря на жажду семейного благополучия. Энди всегда бегала за отцом, она впитывала в себя все знания, удивляя окружающих умом. Девочка отличалась острым язычком, порой беспощадно, как бритва, режущим. Учителя жаловались, считая этот интерес нездоровым: девушка в ее летах должна смиренно готовиться к роли жены и матери, тем более если девушка – дочь барона. Но куда там до этого! К чему муж, дети, когда в мире столько неизведанного!
Урсула откинула книгу в сторону и подбежала к окну. Сегодня лил дождь, но это не остановило Артура, и он выехал со своими людьми осмотреть владения и заодно совершил врачебный осмотр. Она увидела мужа, шедшего в дом; через пару минут он будет здесь; она знала, как для него важно это общение с людьми из ближних деревень. Урсула продолжала смотреть на зеленевший парк, проглядывающийся сквозь плотную занавесу дождя. Хлопнула дверь; Артур подошел и обнял сзади, его руки легли на ее талию; встретились в полузапотевшем окне. Несколько секунд они стояли ничего не говоря.
С ним она забылась в волнующем чувстве. Сердце билось сильнее, и душа замирала чаще. Артур далеко ее от себя не отпускал, но иногда давал время побыть с собой, со своими мыслями, и она старалась его не беспокоить, когда он работал.
Дождь перестал лить, парк окутала легкая дымка, земля отдавала тепло воздуху, как Урсула отдавала свою любовь мужу. Она не знала, как ей прожить без него. Без него она погибнет, ее жизнь будет лишена смысла, ее надежды рассыплются, как песчаные замки.
Джорджина учила не привязываться сильно к мужчине, называя глубокую необходимость болезнью. Но с годами Урсула поняла: только в любви есть все. А может, это любовь подпишет приговор их семье? Кто знает, какое ждет будущее. Только карты Таро, что Урсула решилась разложить, впервые после начала мировой войны говорили: «Жизнь неопределенна, пропасть где-то рядом...»
***
Почти год старшая дочь Аманды жила одна. Она нашла скромную комнату неподалеку от Школы Искусств, где училась. Девушка легко поступила на театральный факультет, доказав всем, кто в ней сомневался, что способна стать талантливой актрисой. Она сразу же с головой окунулась в богемную атмосферу Лондона. Днем она посещала занятия и репетиции в Олд-Вик, работая бок о бок с Лоренсом Оливье, а по ночам они с подругами в компании мужчин пили вино, выкуривали длинные сигареты, танцевали, прижимаясь к партнером в бесстыдных движениях.
Ее прежняя жизнь меркла на фоне нынешней. Поклонники дарили Тее всяческие безделушки, ожидая благосклонности, но Теа медлила. Она не мечтала, как ее подружки, поскорей лишиться невинности и не готова была отдаться любому за красивую побрякушку. Ее подруги были старше и старались навязывать свою мораль. Одна из них, блистательная Кристина Ашер, которую все звали Кики, сияла на сцене, играя главные роли. Только ни для кого не секрет, что, чтобы получить желанную роль, она спала с режиссерами. Конечно, были и девушки, которые сами добивались благосклонности публики, но зато они слишком легко относились к своему телу и своим потребностям. Они пытались перевоспитать Тею, но она этого не хотела. Среди ее «наставниц» присутствовали и манекенщицы. Когда одна из них забеременела от одного из поклонников, как оказалось женатого, ее все стали осуждать. К чему все это? Женщина давно свободна от предрассудков? Как оказалось, нет.
Оставив Лондон на пару недель, Теа решилась съездить домой. Она давно узнала, что у отца есть возлюбленная, та, что он любит на расстоянии, не смея изменить матери. По крайне мере первое время она так думала, но потом распрощалась с этими мыслями. Аманда совсем замкнулась в себе, так и не научившись заново жить. Она отличалась от своих сестер, женщин, стойко принимавших удары судьбы. Когда Теа приезжала к Йоркам, ее всегда радостно встречали, Урсула накрывала стол, а Артур спрашивал, не нуждается ли она в чем-либо, часами читал нудные лекции, как она должна вести себя.
Энди, как и Кассандра в свое время, не отходила от нее, стараясь задать сотню глупых вопросов, на которые она порой не знала ответов. Чарльза Теа понимала; стоило им остаться вдвоем, как мальчик читал ей свои стихи, принимая только ее одобрение. Но, помимо Грин-Хилла, для Теи всегда открыты были двери Гарден-Дейлиас. Она могла заехать в лондонский особняк Лейтонов в любое время без приглашения. Диана брала ее с собой по магазинам, потому что Теа не доверяла вкусу сверстниц, считая стиль тети доведенным до совершенства. Виктор давал не только денег, но и возможность бывать в свете вместе с ними, за что ей завидовали. Она обожала Джорджа и Роберта, а в малышке Элеоноре просто души не чаяла, и не важно, как они проводили время, главное то, с каким чувствами Теа покидала Гарден-Дейлиас.
Теа шла по дорожке, оглядывая сад, который давно пришел в запустение – мать не занималась домом. Неудивительно, что у отца любовница. Мужчина как ребенок, ему необходимо, чтобы его баловали. Теа, кинув сумку на террасу, заметила отца в беседке. Ее юбка развевалась на ветру, а очертание ног можно было разглядеть на ее тени. Теа тихо подошла, Саймон поприветствовал ее и улыбнулся:
– Как у тебя дела?
– Все хорошо, пап, – Теа села напротив него. – А вот ты что-то печален.
– Ничего, все пройдет, – отмахнулся Сайман. Теа коснулась его локтя.
– Я все знаю, – прошептала она. – Знаю, что у тебя роман с той девушкой из «Вога».
– Ах, Теа, – Сайман вздохнул. – Я не хотел изменять Аманде, но любовь как-то быстро прошла.
– Почему? – это нелепое слово сорвалось с ее губ легко.
– Ее ненависть к тебе убила во мне любовь к ней, – ответил он. – Я всегда обожал тебя, я просто не смог принять это. Сейчас все по-другому. Она немного старше тебя, необузданна, но восхитительна, – Сайман перевел дух, чтобы продолжить дальше. – Я женился на чистой девушке, Роуз другая, она не скрывает своих многочисленных любовников до меня, не скрывает, что не позволит бросить семью. Которой больше нет...
– Печально, – прошептала Теа.
– Роуз ждет ребенка, – Теа вздрогнула. – Мама не должна знать, это убьет ее.
– Да, да, – отстранено сказала Теа.
Любовница отца ждала ребенка. Что за парадокс? Ее мать сходит с ума от того, что не способна завести еще детей, а отец смог. Жизнь вообще несправедливая штука.
– Что ты здесь делаешь? – услышала шипенье Теа.
– Здравствуй, мама, – Теа поднялась со скамьи.
– Надеюсь, ты ненадолго, – пробурчала Аманда.
– Только на выходные. У меня премьера: через неделю мы ставим Гамлета, я играю Офелию вместе с Лоренсом Оливье. Тирон Гатри, режиссер, отмечает, что меня ждет большое будущее.
– Еще бы, ты же спишь с ним, – эти слухи ходили в Лондоне уже пару месяцев, пустил кто-то из трупы Теа, завидуя ее красоте и таланту. Девчонка не могла потеснить прим.
Теа ничего не ответила матери, только поджала губы: пусть думает, что хочет, особенно учитывая, что ее шляпный салон – Мекка сплетниц столицы. Раньше Аманда не позволяла у себя обсуждать кого-либо у себя в магазинчике, но сейчас сплетни ползли, как змеи из норы.
Выходные прошли быстро, да и сама Теа мечтала, чтобы они побыстрей закончились. Она не могла жить здесь, постоянно ощущая на себе жесткий, давящий взгляд матери, не могла сносить ее презрение, от каждого такого взгляда у нее сжималось сердце. Мать никогда ее не простит и не примет. Теа давно не говорила с ней на женские темы, не могла спросить совета, узнать мнение. Все, что она получала, – ненависть. Аманда ее презирала. Девушке в двадцать лет не нужно чье-либо наставление, только это ее и утешало. Девушка в двадцать лет строит жизнь сама, тем более что все зовут ее ледышкой. А у льда не может быть сердца, только вода в сосудах.
В пятницу, после долгой репетиции, когда перед премьерой Лоренс и Тони постоянно кричали на нее, Теа поехала домой с плохим настроением. Она не спала всю ночь, прокручивая в голове свою роль, и на следующий день показала всей трупе, на что способна. Тони пообещал: если премьера станет успехом, то она обязательно будет актрисой Олд-Вик и потеснит на пьедестале многих див. Перед спектаклем девушка сильно мучилась, волнение с головой захватывало ее. Теа не ждала, что вся эта публика приедет к ней, конечно, они идут смотреть на обаятельного Лоренса, но никак не на нее. Кто он – и кто такая Теа Портси?
На спектакль приехала вся ее семья, поэтому перед выходом ее колотила дрожь. Теа сделала нежный макияж, передние пряди шелковистых волос уложила мягким валиком, отчего казалось, что на голове ее корона; а остальные волосы заплела в толстую косу, заправив в сеточку. Надев платье, сшитое специально для нее, она вышла на сцену с колотящимся сердцем. Все прошло просто блестяще, ее завалили цветами, а в гримерной труппа открыла бутылку шампанского. На улице после всего ее ждали родные. Теа хотела просто уехать домой и побыть одной, только друзья звали в «Сохо» отметить успех.
В «400» было шумно, когда она приехала вместе с подругой Инесс Дорсон, звездой Друри-Лейн, и другом Максом Гилбертом, фотографом и любовником Инесс. Женщины осыпали ее любезностями, мужчины – комплиментами. Все смеялись и выпивали, танцевали и болтали, у этого вечера была какая-то магия. Теа, выпив пару бокалов шампанского с ананасовым соком, танцевала со своим давним поклонником Колтоном Риверсом. Колтон, конечно, обаятелен, девушки сходили с ума от его небрежно уложенных медовых волос, падавших на темно-карие глаза. Им нравилось, что его отец – авиа-промышленник, а сам Колтон – мотогонщик, но Теа это не привлекало по-настоящему. Она могла позволить пару поцелуев и пару объятий, но большее – нет. Может, это и казалось старомодным, но девушке хотелось вкусить плод любви, а не просто с кем-то переспать. В тот вечер она позволила крепко поцеловать себя.
Гости разошли к полуночи. Теа взяла атласное алое пальто, вытащила из маленькой серебристой сумочки пудреницу подправить макияж, когда заметила у зеркала высокую блондинку в розовом платье. Теа узнала ее. Это Роуз Линдсон, любовница ее отца. Теа подошла к Роуз, та пугливо обернулась.
– Где вы живете?
– На Чарльз-стрит, – испуганно прошептала Роуз. – Чашку чая?
– Не откажусь, – они вместе поймали такси, вместе прошли в ее большую квартиру. Все это время они молчали, конечно, Роуз поняла, что Тее все известно, а Теа ощутила, как Роуз боится ее.
Роуз переоделась в простое платье, вскипятила чайник, разлив им кипяток. Теа посмотрела на девушку. Безусловно, красавица. Хрупкая фигурка при высоком росте казалась эфемерной, светлые волосы, как у ангела, и золотистые глаза с вечно меняющимся выражением. Теа поставив чашку на блюдце, заметила ее маленький животик и заулыбалась.
– Вы знаете, кто я? – спросила Теа.
– Да, – Роуз поджала верхнюю губу.
– Я знаю, Роуз, о вас и моем отце, – Теа говорила это тихо, в ее голосе не слышалось ни осуждения, ни раздражения.
– Мне жаль.
Дружба с любовницей отца? Многие бы сказали: жестокая ошибка, – но не для Теи. Теа отнюдь не так думала. Роуз была совсем одна, Сайман редко наведывался, и, конечно же, Роуз был нужен кто-то, кто стал бы ей опорой. И опорой стала Теа, готовая всегда всем помочь, даже встретиться с ее отцом. Теа и Роуз не превратились в соперниц или врагов, а наоборот, стали подругами.
Если Аманда узнает об этом, еще больше возненавидит Тею. Но не такая уж это высокая цена.
Глава 27
Когда обнажаешь перед кем-то сердце, оно, понятное дело, становится легкой мишенью для ножа.
Бризин Корпс. «Осколки»
Зима – весна 1938.
Джейсон вышел на террасу; ночь была теплая, небо слегка затянуто облаками. Он вернулся в Мадрид раньше времени, потому что не смог без нее. Копая окопы, спасая раненых, он все время думал о ней. Он помнил свой восторг, когда она ответила на его чувства много лет назад, зимой спокойного и тяжелого 1923. Те два года, что они прожили в Испании, напомнили, как важно любить кого-то, как трудно в этом обществе быть самым счастливым и самым любимым. Но Джейсон был таким. Уже пятнадцать лет. Это было восхитительное время, когда пришла пора взаимных интимных прикосновений, но и не прошла пора первого платонического трепета. Все было впереди, вся жизнь; он не верил в легенды, он верил в солнечное завтра.
Некогда волшебное и странное слово «завтра», которое когда-то для него значило куда больше. Он набрал ночной воздух в легкие и, сев на ступеньку, замечтался...
«Эта ночь чудная», – подумала Каталина, накинув шаль на толстый шерстяной свитер, и вышла на улицу, чтобы погулять, не боясь «пятой колоны», зверствующей по ночам. Каталина собиралась переночевать в госпитале, где помогала маленьким детям, оставшимся без родителей. Она уже считала дни и ожидала его приезда, потому что поняла, что не может без него жить. Он был ее всем. Как она противилась, как не хотела этого, но все же сопротивляться оказалось бесполезно. Каталина не понимала этого раньше, но Мадрид обострил, обнажил чувства, сняв с них толстую кожу.
На улице было тихо... и она бесшумно шла по узким улочкам.
– Надо пробраться в дом, – услышала она, – чтобы выкрасть девку. Она нужна ему живой, – Каталина затаилась, не смея шелохнуться.
– А потом где-нибудь подальше отсюда мы убьем ее и закопаем, – все в ней застыло от страха и ужаса.
– Да, надо только не проколоться, а то не видать нам наших денежек...
– Ну что, пошли? – они двинулись в ее сторону. Пока они ее не заметили. Но еще пара шагов, и ее увидят, и тогда ей конец.
В ней сработал инстинкт самосохранения. Она должна была убежать, скрыться. Она кинулась в сторону дома – там Диего и Джейсон. Но тщетно: они заметили ее.
– Вон она, хватай! – заорал один из них.
Кто-то схватил Кат за талию, она взвизгнула.
– Заткнись, сука! – крикнул один из них.
– Пусти, – Кат одного из них ударила в пах, тот взвыл.
В темноте Каталина не различила лиц. Они знали, что она англичанка, и только Бог знал, что они хотят с ней сделать.
– Пустите! Диего! Джейсон! – кричала она.
Темнота скрывала их, только узкие улицы и неровные стены станут свидетелями ее смерти. Каталина услышала два выстрела. Замертво упали полковник и один из верзил. Второго, того, что так крепко держал ее, кто-то стукнул из темноты. Кат упала неизвестному на руки.
Джейсон сидел на крыльце и вдыхал аромат зимы, смешанный с кровью и гнилой плотью. Завтра он увидит ее, принесет ей букет роз и напомнит, как он ее любит, а еще лучше – возьмет гитару и ранним утром споет серенаду прямо перед госпиталем. Джейсон бросил взгляд на одно из зданий, в просветах было видно, как кто-то с кем-то борется, а потом знакомый до боли крик. Это была она... Что же случилось?! Мужчина вытащил пистолет, снял с предохранителя...
Он обнял ее, чувствуя крупную дрожь. Она разрыдалась, как только голова коснулась его груди и как только они вернулся домой. Пришлось попотеть: Джейсон оттащил трупы подальше и скинул их в сточную канаву. У него в горле застрял ком: что заставило ее в столь поздний час гулять по ночному городу и почему ее трясет? Что-то в нем перевернулось, что-то заледенело от ужаса. Джейсон взял ее на руки и унес в спальню. Он налил ей чашку водки, что недавно принес Диего, насильно заставляя выпить, потом опустился пред ней на колени, гладя ладони и вытирая слезы. Он терялся в догадках, мысли запутались в один большой клубок нервов. Когда жена успокоилась, все ему рассказала, все, как было. Джейсон прерывисто прижал ее к себе, унимая дрожь в себе и в ней. Он стирал большими пальцами слезы, катившиеся по ее щекам, приглаживал растрепанные волосы. Все слилось в эту минуту: любовь, ревность, страх, жалость, чувство потери, сострадание и страсть.
Он вдыхал аромат ее духов, войны, ночи, слез. Она посмотрела на него, шевеля губами, и он понял: она шептала его имя. Вдох – выдох. Он смотрел в ее глаза, ожидая, что она скажет дальше. Они должны утолить эту жажду, доказать, что они оба живы, доказать, что их любовь ничто и никогда не убьет. Диего слушал их прерывистые стоны, удивляясь такой буре чувств.
Поцелуй. Крепкие объятья. Новый трепет. Задыхаясь от страсти, он благодарил Бога за ниспосланное счастье. Все повторилось вновь, вновь она дарила ему свою нежность, он ей – свою страсть. Эта ночь дала ему смысл дальше жить. Вот женщина, которую он любит, и вот скорое будущее рядом с ней.
***
Одни требовали создать прочный союз, другие объединялись из-за совпавших взглядов на устройство будущего мира. Запахло дымом. Еще были оптимисты, как, например, Невилл Чемберлен, считавшие, что новые военные ужасы Европу не ждут. Лишь только некоторые знали, все идет к этому. Опять. Только в этот раз у участников нет желания поделить мир, новое поколение мечтало уничтожить его, взять реванш за Версаль и Вашингтон.
Пока братья стального пакта помогали душить социалистов в Испании, другие предпочитали молча наблюдать. Думая, что если останутся в стороне, то беда не настигнет. Но за все в этой чертовой жизни приходиться платить. И за ошибки Первой Мировой войны расплатятся невинные люди. В Берлине давно уже никто не строил иллюзий о мирном времени. Когда 11 марта произошел аншлюс Австрии, стало предельно ясно: это только начало. Вена сдалась почти без боя, посчитав, что лучше по доброй воле отдаться врагу, нежели воевать с исполином. Австрия исчезла с карты мира, и никто за нее не вступился. Неужели всем все равно?
Страх Марии растворился. Она появлялась в свете, не боясь, что вновь ее превратят в политическую пешку. За ними еще следили, по-прежнему немцы хотели знать, что они делают в Берлине на самом деле и что им уже известно. Но Мария держалась откровенно нагло. Она четко давала понять, что ничего не боится, что бы они не попытались сделать с ней. Она уже знала, что собирался делать Вильям. Он хотел подсунуть им ложное отношение английского правительства к будущей войне. Вильям всем дал понять, что Англия в любое время примкнет к Германии. Хотя кто знает, может, это была и правда. Вильям знал, что Невилл Чемберлен не может расстаться с мыслью, что фашизм не страшнее коммунизма, а Черчилль не давал ясного ответа, что ждать в дальнейшем. Все сплелось в безобразный уродливый узел, и его уже не распутать, осталось только разрубить, открыть огонь. В этом-то и состоял весь ужас их эпохи и их поколения. Хотя еще надежда была. Была... но ушла.
Трейнджи постоянно переписывались с Лондоном. Новости оттуда приходили порой радостные, порой грустные. Хотелось вернуться в родную Англию, вдохнуть знакомые ароматы, ощутить их ветер, прохладу, дождь, туман и солнце. Хотелось мира Англии, вместе с английскими феминистками побить сумочками своих же фашистов, чтобы не занимались этим. Посмотреть на Тею в театре и обнять всех-всех. А вместо всего этого над ними светило Берлинское солнце, евреев сгоняли в Гетто, и все пропиталось кровью. Жизнь день ото дня здесь становится только хуже.
