Текст книги "Дом Ветра (СИ)"
Автор книги: Анна Савански
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 54 страниц)
Мария села за рояль и стала наигрывать понемногу из Дебюсси. Прошло очень много времени, когда пришел муж, и они все вместе сели ужинать. Мария делала вид, что не замечает косых взглядов Кэтлин, продолжая вести расспрос о делах экономики.
– У меня есть новость, – неожиданно произнесла Кэтлин. – Я выхожу замуж...
– Ты?! – выражение лица у Вильяма было такое, будто бы он увидел приведение.
– А почему бы и нет? – Кэтлин поджала губы.
В свои годы она была прекрасна: воздушные темные локоны, почти не тронутые сединой; мягкий узор морщин на лице, которого обычные женщины боятся и скрывают как могут; голубые, с годами выцветшие глаза радостно сияют. «Да почему не она?», – подумала Мария. У нее есть все данные для этого.
– Я не могу быть всю жизнь одна. После смерти твоего отца прошлого уже много лет, я достаточно долго носила траур. Я посвятила тебе и твоим сестрам всю свою жизнь, почему сейчас я не могу быть свободной?
– Мам, наверняка это какой-нибудь альфонс, – высказался Вильям, прекращая есть овощное рагу.
– Это герцог Леннокс, – Мария вздрогнула, даже Кевин с Джастином напряглись.
Они все хорошо знали Рамсея и не предполагали, что он и Кэтлин – давние знакомые – решатся пожениться. Тем более что, похоже, Рамсей собирался хранить верность только одной женщине, своей покойной жене, безупречной Джорджине.
– Скажи, что это шутка, – просил подтвердить предположение лорд Трейндж.
– Нет, это правда. Мы с Рамсеем знаем друг друга вечность. Я не хочу доживать свои дни одна. И нам все равно, что вы все думаете, – Мария легко улыбнулась: поступок настоящей сильной женщины.
Конечно, их будут осуждать, не понимать, как можно сходиться в таком возрасте. Они оба немолоды, давно есть внуки, дети самостоятельны, пора думать о покое, а не о браке.
Мария убедила мужа, что в этом нет ничего чудного и страшного, что его мать обязана быть счастливой хоть капельку. Она много лет одна, одна с того дня, как умер ее муж-дипломат. Кэтлин только и могла думать о воспитании детей, навсегда забыв, что она женщина. А женщина не может без любви, она начинает медленно увядать без мужской ласки и заботы. Рамсей – тот мужчина, который будет носить ее на руках, любить и боготворить. Может, и вправду у них что-то получится?
Это было в последний день солнечного лета, а что преподнесет золотая, багровая, бронзовая осень? Счастье или новую боль? Безразличие или радость? Осень витала в воздухе. Сейчас осталось впитывать тепло лета, наполняться его свежим дыханием, наслаждаться последними сладостными мгновениями.
***
Было больно вспоминать этот вечер.Внутри все клокотало от гнева, и сердце ныло от разочарования. Те, в кого он всегда веровал, расстроили его несколькими фразами. Он не ожидал этого от своих дочерей, он вложил в них всю душу, а они, эгоистки, не могли принять его решение, посчитав его выжившим из ума стариком, предателем идеального образа их матери. Джорджину никто не мог заменить, да и не был способен. Рамсей устал от одиночества, устал делиться своими познаниями, достижениями, горестями и радостями со своими учениками, бывшими или нынешними. Он прибывал в этом состоянии уже восемнадцать лет, столько воды утекло...
Поменялись ценности, мораль, прошла мировая война, девочки одна за другой повыходили замуж, родили ему внуков. Он слишком долго пребывал в состоянии скорби. А Кэтлин смогла воскресить в его душе старые чувства, с Кэтлин он почувствовал себя тем молодым Рамсеем, готовым на все, лишь бы его вторая половинка была счастлива. Столько лет он потратил, только чтобы подарить достойное будущее дочерям, а они отплатили непониманием.
В тот вечер он собрал дочерей в своем доме на Логан-Плейс, они приехали вместе со своими мужьями и детьми. Учитывая, что кризис страны повлиял на простых смертных, ужин был скромным. Рамсей выждал подходящий момент, чтобы сообщить волнующую новость:
– Я женюсь, – вдруг прозвучало в гостиной, когда все пили чай.
– Что? – непонимающе произнесла Аманда. – Папа, как это понимать?
– А что тут понимать? Я устал жить один, – Рамсей старался отвечать мягко, чтобы не обидеть дочерей.
– Но, папа, наверняка она захотела твои титул и дом, – вкрадчиво сказала Аманда.
– Сама подумай, что у меня брать, кроме меня самого, – Рамсей пытался объяснить, что, кроме работы, у него ничего толком нет.
– А вдруг ей и этого хватит, – подала голос Диана.
– Это глупая затея, – подхватила снова Аманда, только Урсула молчала, она загадочно улыбнулась, в ее зеленных глазах плясали дьяволята, но это добрый знак. – Почему ты молчишь?
– Потому что я не считаю это плохой затеей. Кто она? – любимая дочка не подвела его.
– Кэтлин Трейндж.
– Час от часу не легче, – прошипела Диана.
– Может, вам хватит?! – воскликнула баронесса. – Чего вы завелись?! Никто не претендует на ваше. Тем более Вильям не беден!
– Да причем здесь это! – Диана перешла на повышенный тон. – А как же мама?
– Я столько лет один, а у вас нет ни капли жалости. Ничего вы не знаете! Не знаете, какой она была на самом деле! Она принесла на алтарь своей гордости вас, меня, нашу семью! – это был крик души, он уже не мог себя сдерживать, ему было просто необходимо избавиться от груза, накопленного за годы. – Она подозревала меня в измене со своей подругой, а у меня и мыслях не было такого. Я просто хотел помочь женщине, которая только что потеряла мужа. Но ваша мать вбила себе в голову, что я последняя сволочь. Поспешила мне изменить с этим ублюдком Лейтоном. Да еще и забеременела от него! Сделала грязный аборт, толком не зная, кто его отец. И умерла через два месяца после этого! И это идеал?! Вы бы лучше помолчали!..
– Папочка, – Урсула обняла отца. Она уже давно выросла, и сегодня он понял, что самой стойкой, самой сердечной их них троих была не Аманда, не Диана, – Урсула.
– Я горжусь тобой, – Рамсей зажал ее лицо между ладоней, видя Джорджину.
– Что ж, всего хорошего, Урсула, – Диана и Аманда вместе покинули дом Рамсея. Только средняя дочь поддержала отца, не дав окончательно разочароваться в своих детях.
На короткое время в их семье наступили сумерки, отец не общался с дочерьми, Урсула – с сестрами. Диана не хотела слушать доводы отца, боясь, что он снова упрекнет ее в жестоком отношении к мужу. Аманда же беспокоилась, что Рамсей укажет на ее недостатки, назовет наседкой, так как, кроме своей семьи, она ничего более не видела. Их мужья не пытались помирить сестер, считая, что во всем они обязаны были разобраться сами. Они поняли, какими были эгоистками, какими же глупыми. Иногда стоит идти на уступки, чтобы наступил мир. В день росписи Кэтлин и Рамсея дочери последнего пришли в дом регистрации попросить прощение у отца. Он простил им минутное помутнение. Разве так должно быть – вражда детей с отцами?
***
Зима 1931.
Дела действительно шли плохо. У Фредерика становилось все меньше работы в лаборатории, его коллеги с нетерпением ждали Новый год в надежде, что тот принесет хоть немного облегчения, но становилось только хуже. Часть сотрудников приходилось уволить, а Фредерик воспринимал это как потерю части себя. Когда-то, еще в той жизни, не обезображенной кризисом, под его чутким руководством трудилось более десяти фармацевтов, сейчас их осталось пять. Каждый раз становилось больно, когда кто-то уходил. Они больше не испытывали ничего нового, стараясь следить хотя бы за старым, а аптека на Тюдор-стрит точно превратилась в выжженное поле: полки не ломились от препаратов, заказы медленно уменьшались.
Фредерик не принялся уподобляться своему начальнику, пускаясь во все тяжкие. Виктор пил, тратил деньги на любовницу, содержа для них квартиру, дарил Еве нескромные украшения, совсем не считаясь с мнением других. В трудностях Фредерик с Верой будто заново влюбились друг в друга. У нее на работе тоже не все шло гладко, поэтому она все меньше пропадала в музее и больше находилась с Еленой. Они были счастливы в своем маленьком мирке, пока большой мир не начал давать о себе знать.
Зимой Виктор почти перестал выплачивать заработную плату: ее еще получали простые работяги, а начальников и технологов он попросил подождать. Цены на продукты питания резко подскочили, Сваны стали испытывать нехватку денег. Первое время Фредерик старался не говорить жене о положение вещей, он считал, что Вере не нужно забивать голову лишними проблемами, ей и так хватало забот, особенно в конце каждого месяца, когда она составляла смету на будущий – было легче, если знать, на что рассчитывать в дальнейшем. Тогда-то Фредерик и решил обратиться за помощью в некую маленькую фирму, которая давала денег взаймы. У друзей постыдно занимать, да и сам Фредерик полагал, что забирает нужное его друзьям.
Вера ощущала, как с каждым днем им делалось тяжелее. Супруг превратился в нервного, неуравновешенного человека, чтобы не раздувать угли, она молчала, обиды копились в ней, и Вера боялась, что однажды ее терпение лопнет, и тогда она устроит настоящую бурю. Она догадывалась, ее муж обманывал, в этом просто не было сомнений. Она не понимала, откуда берутся новые хрустящие купюры, на что он покупает дорогую вырезку или целую утку. Каждая попытка вывести мужа на откровенный разговор заканчивалась фиаско: Фредерик упорно отпирался, скрывая истинное положение вещей.
В тот промозглый зимний день Вера возвращалась с работы. Она уже не засиживалась допоздна, как раньше, а старалась прийти домой, пока сумерки не опустятся на город, нежно укутав его звездным покрывалом. Вера искала в маленькой черной сумочке ключи от калитки:
– Только тихо, – услышала она, что-то холодное стальное уперлось в бок, открытый благодаря распахнутому серенькому полушубку. Вера вздрогнула, пытаясь оглянуться, но кто-то другой не дал ей этого сделать.
– Доставай ключи, – приказал второй голос. – И пошли в дом. Нам нужно, перекинутся парой фраз, – женщина стала судорожно искать связку ключей, открыла дверь, кто-то толкнул ее. Она упала, ощущая, как скрипит пол от незваных гостей.
– Что вам нужно? – тихо спросила она, стараясь придать голосу уверенности.
Один из мужчин, гладко выбритый, с темными, как ночь, глазами, поднял ее на ноги и усадил в кресло. Елена играла наверху с престарелой миссис Максвелл, которая работала ради девочки, не беря жалование с ее родителей.
– Твой муженек задолжал нам деньжат, – произнес второй, со шрамом на щеке, – приличную сумму.
– И не хочет отдавать, – добавил темноглазый.
– Он ничего вам не должен, – почти крикнула Вера.
– Еще как должен, милашка, – тот, что со шрамом, больно схватил ее за подбородок, дерзко заглядывая в глаза, от этого взгляда ей стало не по себе.
– Должен! Тысячу! – второй подошел сзади, прижимаясь всем телом.
В ее памяти, зараженной страхом, всплыл тот случай, когда Фредерик спас ее от рук бандита, но сегодня его не было рядом. Похоже, они знали, когда нужно приходить с угрозами.
– Нет! Вы лжете!
– Ох нет, малышка, – они чувствовали, как от страха она стала обмякать, как она дрожит, как почти готова согласиться на все. Это заводило, это будило все потаенные, неосознанные желания.
– Слушай внимательно! – прохрипел тот, что лапал ее сзади. – Если он не вернет все до пенни через две недели, то ты будешь первая, кого коснется наша месть.
Они ушли так же тихо, как пришли. Вера поднялась на ноги; они подкашивались, казалось, вот-вот она упадет в обморок. Она добрела до спальни, скидывая с себя всю одежду. Вера мылась кипятком, долго терла себя мочалкой, словно так смывая с себя их прикосновения. Пришло мерзкое ощущение, то, что не смыть водой, то, что будет еще долго преследовать. Вера постирала чулки и только тогда почувствовала некое облегчение.
В какие еще долги влез Фредерик? Какое он имел на это право? Как не подумал о них с Леной? Когда сумел скопить такую сумму? Но чем больше она задавала вопросов, тем больше находила ответов. Вот оно, объяснение дорогим покупкам! Вот она, причина странного поведения. Но где, где ей найти такую сумму? Все, что пришло на ум, так это взять в долг у Каталины.
Вера знала, что Кат недавно продала одну из своих картин и наверняка не успела эти деньги куда-нибудь вложить. Она наспех оделась, надеясь, что застанет подругу дома. Каталина отворила дверь не сразу. В тот же вечер на указанный номер Вера прислала деньги. Она не стала пытать мужа, как и он гадать, кто погасил его долг. Все счастливо разрешилось, им не предстояли глупые объяснения, бурные ссоры. Но иногда сильная пощечина лучше молчания. Кто знает, как живут невысказанные слова? Сейчас им удалось отвести бурю, но все равно они осязали нехватку денег. Вера боялась, что муж влезет в новые долги.
Время наступили тяжелые, порой приходила черная мысль, что, опустившись на дно, страна уже не станет прежней. Темная пелена плотно опутала мир, почти не оставив белых пятен, правда, осталось одно место на земле, куда тьма еще не успела проникнуть. Порой Вера жалела, что много лет назад они оставили Россию, ведь там, как сообщали газеты, все было благополучно. СССР казался раем, где у всех была работа, где не знали голода и высоких цен, но это было только с виду. Каждую ночь кто-то исчезал, каждую ночь пополнялась армия строящих эту империю. Свобода осталась словом, был тотальный контроль.
***
Каталина обмакнула кисти в воде и бросила их на стол. Захотелось подойти к окну, чтобы напитаться природой, а там, может, и муза прилетит. Вдохновение – это вещь приходящая и уходящая, капризная служительница Аполлона всегда сама решает, кого коснутся рукой, кому подарить упоительное чувство радости. Картины стали отражением ее внутреннего мира – миры, которые видела во снах, образы из далекого прошлого, далекого Мадрида. В памяти были еще живы узкие улочки и ароматы базаров, памятники, что оставили мавры, напоминавшие о самой лучшей и самой неприятной истории родины. Чем дольше она жила в этом туманном городе, тем больше осознавала, как же отдаленно то время, когда она росла как сеньора, учась всему понемногу и страшно завидуя тем неотразимым женщинам, что поспешили изменить свою природу ради новых идеалов. Теперь она, Кат, превратилась в одну из тех, кого много лет назад назвали бы взбесившимися бабенками.
Каталина помнила свой первый рисунок; ей тогда было всего шесть. Она впервые взяла кисти и акварель и решила нарисовать герберы в вазе, что стояли в гостиной их мадридского особняка. Высушив картинку, она принесла ее отцу и матери, которые сидели на террасе. Мама пила кофе, молоденькая служанка обмахивала ее веером, а отец читал свои любимые газеты, с которыми, как иногда казалось, не расставался. Они умилялись дочерью, но, когда девочка стала постоянно ходить с мольбертом в руках, Ленора отчитала ее, чтобы та оставила мазню и больше этим не занималась. Слова больно ударили, и Кат на долгие годы забросила пристрастие. Она начала рисовать вновь, когда стала женой Джейсона, когда свобода проникла в каждую частицу ее сознания, пустив там крепкие корни.
Муж стал настоящей опорой, она уже не помнила, почему они не понимали друг друга когда-то, потому что сегодня у него не было от нее тайн. Но в один день судьба наслала на них испытание.
– Что случилось? – спросила Каталина, с порога видя состояние мужа. Его лицо выражало безразличие, глаза были пустыми, а губы изогнулись в печальную улыбку. Он сел в кресло, закрывая лицо ладонями. – Что произошло?
– Перси погиб сегодня ночью, – прошептал он.
– Что?! Но как? – Каталина метнулась к нему, нежно беря его ладони, мокрые от слез, в свои руки.
– Его сбила машина, – ответил Джейсон, не смотря на жену.
– Мне жаль, дорогой, – он рывком притянул ее.
– Только ты меня понимаешь, – Джейсон прижался губами к темным локонам, ощущая, как боль пытается подступить к сердцу.
Но, как оказалось, одного понимания было мало. Джейсон замкнулся в себе, в отличие от Маргарет, вдовы его брата, которая оказалась сильной женщиной, не побоялась возглавить типографию и пыталась теперь совместить работу и воспитание единственной дочери – пятилетней Ариадны. Джейсон обвинил Маргарет в черствости и бессердечности, но кто на самом деле знает, что скрывается за маской железной леди? Сам Джейсон предпочел уйти в себя. Мужчины не привыкли показывать свои эмоции, высказывать мысли, тем более обсуждать свои душевные переживания с женами. Каталина думала, что этот этап отношений они оставили в далеком прошлом.
В одно зимнее утро она осознала, что все вернулось в начало. Она так старалась запереть на семь замков мерзкое ощущение из-за грубого отношения мужа. Все эти годы она делала все, лишь бы только Джейсон считал ее равной себе. После смерти брата Каталина ушла на второй план, она знала, что больше не сможет шантажировать его отъездом к Рамону в Мадрид, не скажет, что ненавидит его, – бесполезно. Кат устала стучаться в его закрытые двери. Обычно сложности сближают, а их отдалили друг от друга, стерев взаимопонимание. У нее опускались руки, но меланхолия Джейсона не вечна, и когда-нибудь они снова, как прежде, будут счастливы. Ему нужно время, нужно... переболеть. Но у этой истории будет печальный конец.
***
Лето 1931.
В Гарден-Дейлиас сегодня праздник, дом и сад наполнены гостями, в основном – деловые партнеры Виктора, этот вечер он и устроил для них. Аренда в любимом ресторане Воксхолла «Валентайм» стала роскошью, зато на ее роль подходил особняк. За три года в семье Лейтонов мало что изменилось. Диана знала, что у Виктора любовница, а он уже не пытался наладить брак. Поначалу ей было неимоверно больно, но потом она смирилась. И каждый вечер, когда Виктор покидал ее, Диана знала, куда, к кому и насколько он шел. И не пыталась задержать.
Джордж понимал, несмотря на юный возраст, что происходит между родителями, но никак не показывал этого. Виктор был с сыновьями заботлив, всюду таскал их с собой, приучая к другой жизни, вдали от юбки матери. Роберт в свои два года оказался смышленым, и уже тогда Виктор подмечал: сын займется тем, что и он. Большего Виктору и не надобно. Сыновья его любили, жене было, в общем-то, все равно, а любовница его боготворила.
После того, как гости разъехались, Виктор и Диана остались вдвоем. Он налил им еще вина, хотя они уже были слегка пьяны. Виктор поднял супругу с белоснежной софы, танцуя под импровизированную музыку в голове. Ресницы, как бабочки, взметнулись вверх, на Виктора, он старательно отвел взгляд.
Диана вздохнула, Виктор отпустил ее, усаживая на диван. Он залпом выпил виски из почти опорожненного графина, потом закурил, мрачно следя за кружками выпускаемого дыма папиросы. Диана набрала в легкие едкий воздух, решительно взглянула на супруга, алкоголь разбудил то, что давно поселилось в ее душе – отчаяние. Зачем он делал это? Чтобы ей стало еще сквернее? Зачем он ее искушал? Хотел разбудить совесть? Чтобы она поняла, от кого отказалась? Неужели он надеялся, что сможет разбудить в ней стыд? Или ему на самом деле безразлично?
– Виктор, – начала она, он обернулся. – Мы можем начать все с чистого листа? – голос дрожал от боязни быть отвергнутой.
– Нет, – услышала она.
– Но... – он встал, нависая, угрожающе глядел, тяжело дышал, готовый, словно дракон, извергнуть пламя.
– Нет, – снова сказал он. – Было время, когда я хотел этого! Но ты растоптала мои чувства! Я ползал у тебя в ногах, молил о прощении, но ты не хотела даже слушать. И теперь ты чего-то хочешь от меня?! Но так даже радостнее для моей души: теперь ты захотела мира, и теперь я не хочу его!
– Виктор, но мы... когда-то...
– Страшно ошиблись, дорогая, – продолжил он за нее. – Я бы женился на Мелани и так же бы изменял, а она бы занималась детьми. И я меньше бы испытывал чувства вины за измены. Но я, дурак, возомнил, что, мол, не буду повторять ошибок отца. Я, идиот, поверил женщине, что та может сделать меня счастливым! – Диана вжалась в диван, боясь, что Виктор подымет на нее руку в порыве гнева.
– Я любила тебя, – по ее щекам бежали слезы, оставляя на щеках черные следы от туши.
– Я тоже. Но все слишком быстро прошло! – крикнул он, Диана тяжело сглотнула слюну. – Мы все такие Лейтоны, неспособные на любовь! С холодным сердцем! Ты должна была это знать, милая моя!
– Мне казалось, ради меня ты был готов на все, – Виктор обернулся, в его глазах пылала ярость.
– Не жди меня, – он взял зонт, надел серое пальто.
– Ты ведь к... ней, – она приложила пальцы к дрожащим от слез губам.
– Только не строй из себя оскорбленную жену – ты давно знаешь, весь город гудит, – в его голосе скользила усталость, он явно был не намерен продолжать пустой разговор.
После того, как за Виктором захлопнулась дверь, Диана ощутила внутреннюю боль. Конечно, знала, а кто не знал? Об этом судачил вся столица, а она, как и любая жена, узнала об интрижке последней. Все можно списать на его одиночество, отсутствия понимания и ласки с ее стороны. Мужа ей уже не вернуть.
Глава 23
Любовь – это болезнь, и хотя влюбленный обретает силы и воспаряет духом, любовь все равно остается болезнью.
Элиф Шафак. «Честь»
Декабрь 1931.
Страх медленно подступал к горлу. Он всегда этого боялся и всегда думал, что его семью это обойдет. Но реальность заявила о себе раньше, чем он ждал. Долгие годы он бережно хранил в сознании тайну, боясь, что она вырвется наружу, что это окажется семейной болью. Он знал, что все это значит, как врач, знал, что ничего хорошего.
Урсула в тот день ездила кататься на лошадях, которых Артур купил по дешевке; бывший хозяин уже не мог содержать их, а Йорки могли, несмотря на кризис и некоторые финансовые трудности. Урсула с детьми порой часами каталась по длинным рощицам, и ни сильный дождь, ни тяжелый снег не останавливали ее. Она напоминала упертого ребенка, который считается только со своими желаниями, но никак не думает, что есть и другие. Его жена после того, как поселилась загородом, стала больше времени проводить в делах, реже посещать лондонских дам и меньше интересоваться жизнью в столице. С одной стороны, Артур был очень рад, но с другой, ему хотелось видеть светскую красавицу, о которой мечтали все мужчины. Но, кроме стремления Урсулы, была еще одна причина, что все сильнее привязывала ее к дому. Она была на восьмом месяце беременности. Конечно, Артур всячески отговаривал ее от поездок в плохую погоду, в то же время не боясь, что дети заболеют. Урсула, словно откинув годы, так и осталась упрямой девчонкой.
В этот день ничто с утра не предвещало беды. Урсула выклянчила разрешение на прогулку, и он легко ее отпустил, не опасаясь, какие беды может натворить упрямая женщина. Сам Артур остался дома заполнять тетради. Это вошло в привычку – записывать происходящие на операциях – так проще предотвратить ошибку. Все только и твердили: он хирург от Бога, у него есть все, и неудивительно, что с годами мистер Йорк превратился из забитого юноши в сильного волевого мужчину. Он снова посмотрел в окно, снег с дождем шли плотной стеной. И какой черт дернул Урсулу ехать в такую ненастную погоду: дети промокнут до костей, а ей вообще в ее состоянии нельзя болеть. Ах, Урсула, беспечность твой враг, к несчастью.
– Милорд! – в полумрак вбежал Бруно, их молодой конюший, – милорд, – он тяжело дышал, грудная клетка вздымалась, как кузнецкие меха.
– Что случилось? – тетрадь в кожаном переплете со стуком упала на пол.
– Миледи, она упала с лошади, – Артур ощутил какую-то внутреннею пустоту, и в голове звучал такой далекий голос отца, после которого ему пришлось морально стать взрослее.
– Как она?
– Она у себя. Мы послали за хирургом в город, – ответил Бруно, Артур достиг его одним прыжком, хватая за грудки, глядя в его серые глаза, отчасти спрятанные за русыми волосами.
– А я кто по-вашему? А? – он тряс его неистово, волна гнева захлестывали, он чувствовал, как не хватает воздуха, и отпустил юношу.
Белый как мел, но с глазами, налитыми кровью, пнув ногой дверь спальни, Артур зашел к жене; вокруг той суетилось множество людей. Он быстро отправил Чарльза в его спальню: десятилетнему мальчику незачем смотреть на это. Артур посмотрел на дочь, та протягивала ему вымытые с мылом руки.
– Энди, ты должна выйти, – ласково он попросил дочь.
– Нет, папочка, – вдруг сказала та.
– Это зрелище не для девочки, – настаивал Артур.
– Папа, я знаю, как называются все твои инструменты, – признание потрясло.
Чарльза никогда не интересовало, что отец делает, что такое медицина, но Энди вечно донимала с расспросами, как ему казалось, неподходящими для девочки. Урсула постоянно ругалась за сломанные куклы, впоследствии оказалось, дочь их пыталась лечить.
– Хорошо, мне нужен ассистент, доктор из Лондона будет не скоро, – он не понимал сам себя: как мог пойти на поводу девчонки, которой еще и семи лет не исполнилось.
Когда они извлекали мертвый плод, не смогли сдержать слез. Энди плакала беззвучно, ей не хотелось, чтобы отец считал ее маленькой девочкой, малышкой. Она боялась, что отец выгонит ее, и опасалась оставить его одного. А вдруг у дрогнет рука, и он не сможет зашить аккуратно?
Покинув Урсулу, отец и дочь вышли из комнаты, он отвел ее в свой кабинет. Артур налил ей немного вишневой настойки, чтобы успокоить нервы. Они долго молчали, Артур собирался с силами, чтобы кое-что рассказать ей. Его мать прекрасная англичанка Венеция тоже имела столь скверный характер, она с детства имела привычку совершать сумасбродные поступки, и Тревор надеялся, что увезя ее в Антрим, избавит ее от тлетворного влияния Лондона. Но и это не смогло изменить ее, она бросалась во все авантюры в омут с головой, не думая о последствиях. Так она убила себя, подарив ему жизнь. И сейчас он боялся, что все повториться вновь, что Урсула оставит его одного с детьми, и когда с годами память об этой любви изрядно потускнеет, он найдет себя спутницу, и дай Бог, верную и честную, а не такую, как его мачеху.
Урсула осталась жить, но ее внутренний мир пошатнулся. Он знал, нужно много времени, чтобы все это пережить, и он приложит все усилия для этого.
***
Весна 1932
Будто ветер приносил беду из каких-то далеких миров, или она сама искала себе пристанище, мечтая принести хлопоты. Маховик запущен много лет назад. Но что значат беды целой страны в сравнении с несчастьем одной семьи. События эпохи лишь фон, на котором разворачиваются мелкие, ничего не значившие драмы людей, они стираются, когда вперед выступает словосочетание «целый мир».
После происшествия с Урсулой их семью настигла новая беда. Эта весна, казалось, отвела от них ненастья. В апреле пышно цвели сады во всем Лондоне, нежная пелена напоминала белые облака, плывущие по чистому небу. Только недавно родилась изумрудная трава, и распустились тугие почки. Весна была, как всегда, восхитительна и благоуханна. Только в это время приходило какое-то необъяснимое состояние души, когда тело и разум не понимают друг друга, когда душа просит покоя, а тело – бунта. Ветер приносит будоражащие нотки, чувственные звуки, опаляя своим еще не жарким дыханием, но уже обещающем многое. Уже почти не текут ручейки, от земли идет теплая волна, она жадно поглощает в себя тепло, а крестьяне спешат засеять поля, чтобы получить от нее все, на что она способна. Стволы и ветки такие гибкие, будто готовы выдержать самую тяжелую ношу. Ночью еще отдает прохладцей в распахнутые окна, и слышно как поутру, купаясь в солнечных лучах, щебечут птицы о любви. Ах, весна...
– Бежим к нашему дереву? – крикнула на ходу Теа, поднимая выше колена пышную крестьянскую юбку из саржи.
– Быстрей! – смеясь, ответила Кесси.
Теа давно выросла из детских платьиц. В свои шестнадцать она по-своему восхитительна, несмотря на некоторую моральную несостоятельность, как казалось ее родителям. Им нравился ее артистизм, скромный талант актрисы, ангельский голос, но никто из них даже и не хотел, чтобы Теа занялась столь не серьезным ремеслом. С появлением Голливуда отношение к актрисам поменялось: в недавнем прошлом их считали ветряными и непостоянными, изменяющими и продажными, но эти ангелы, а иногда и демоны с экрана изменили представление о себе. Но все же профессия актрисы не для Теи.
Девушка мечтала, она знала о своих обаятельности и привлекательности. Она часами перед занятиями в школе для девушек укладывала непослушные темно-русые локоны, подражая знаменитой Грете Гарбо; может, из-за прически так маняще блестели ее стальные глаза. Ей вообще порой казалось, что на нее из зеркала смотрит настоящая кинозвезда или, по крайней мере, восходящая звездочка Венди Барри из спектакля «Нити». Одни мечты? Теа постоянно предавалась им, садясь под их любимом деревом и, пока Кесси лазила по нему, живо представляя себя похожей на Лолу или на Мэри Колверер. Внешностью ей больше нравилась Грета Гарбо, манерой поведения – Марлен Дитрих. Она часто видела во снах, как стоит рядом с ними, как кто-то из них вручает ей Оскар, и она, счастливая, улыбается репортерам.
– Теа! – позвала ее Кесси. Та очнулась от мыслей и образов, поднимаясь на ноги. – Смотри, что я умею!
Она, как обезьянка, лазила по могучей, раскидистой липе, залезая все выше и выше. Она легла на широкую ветку, потом стала раскачиваться, как на брусьях; Теа засмотрелась на золотистый закат, считая предполагаемые мили до встречи земли и неба. С одной стороны виднелся город, тронутый легкой позолотой, с другой – живописные рощицы, опаленные, словно пожаром. Теа залюбовалась, она уже представляла себя бегущей навстречу закату, будто к возлюбленному, уже воображала свои реплики, играя глазами и телом, и овации восторженной публики.
Теа услышала какой-то странный вскрик, она не сразу поняла, что к чему, в глубине сознания забилась паническая мысль. Она обернулась, подбежала к сестре; маленькое, хрупкое тельце той лежало на земле. Теа со страхом смотрела сквозь пальцы, даже боясь подумать о том, что только что произошло. «Нужно бежать за помощью», – решила она, судорожно вздохнула и бросилась к дому. У крыльца были дядя Виктор и дядя Артур, в эту минуту в девушке все смешалось от волнения, она даже не знала, как сказать.
– Дядя Артур, – еле шевеля губами, произнесла Теа.
– Что случилось? – спросил Виктор, они всегда были близки, но сейчас она стала взрослее, и порой Виктор не знал, как с ней общаться.
– Там Кесси... упала с дерева...
– Что?! – Артур бросился к Теа. – ЧТО?! А ты куда смотрела?!
– Оставь ее, – отрезал Виктор. – Пошли.
Они быстро добежали до дерева, Кесси лежала в том же положение. Теа закрыла глаза, слыша лишь шаги и фразы дядей. Артур взял на руки девочку, тело ее было как тряпичная кукла. Теа стояла как вкопанная, очнулась, лишь услышав голос Виктора, ощутив его руки у себя на талии. Лицо у него было печальное, она итак не видела радости в последние годы, но от этого взгляда стало еще больнее.
