Текст книги "Клоака. Станция потери (СИ)"

Автор книги: Анна Муссен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Клоака. Станция потери

Часть первая. Метрополитен

Кто-нибудь вообще задумывается о том, что с нами произойдет в ближайшем будущем? В настолько ближайшем, что пройдет каких-то пять минут, и оно наступит. Конечно нет. Пять минут – срок настолько ничтожный, что ничего масштабного за этот короткий промежуток времени произойти попросту не может.

Все ведь так думают, да? Да, наверное, все.

Я, кстати, тоже так думала. И что из этого вышло?

А вот что: я нахожусь в странном месте. Здесь небо имеет зеленый оттенок и по нему плывут ядовито-розового цвета облака. Я дышу обжигающим мои легкие воздухом. Здесь тихо, будто весь мир вымер. А еще…

Щелчок затвора

В мой затылок упирается что-то твердое и мне это не нравится.

– Х-х-х…Х-х-х… – хрипят позади меня. – Обернись. Х-х-х…

Признаю, я мечтала о том, что однажды попаду вот в такую вот передрягу. Многие из нас о таком мечтают, правда? Хотят стать героями, последними выжившими в катастрофе. Мы хотим приключений на одно место, но почему-то многие из нас забывают о том, что мы не главные герои книжек и боевиков.

Мы не переживем каким-то чудодейственным способом Армагеддон. Не соберем вокруг себя преданных друзей и единомышленников, готовых отдать за нас свои жизни. Не подружимся с нашими врагами и не уйдем красиво в закат после того, как победим всех злодеев.

Мы помрем самыми первыми.

Прискорбно, конечно, но так и будет.

И пусть каждую ночь я мечтала стать главной героиней в какой-нибудь зомби-истории, мне хватало ума для того чтобы понять: меня зомби съедят при первой же вылазке в продуктовый магазин. В моем же доме. Где-нибудь на лифтовой площадке. На моем этаже. Даже не на первом…

Съедят, и не потому, что я глупая или бегать не умею. Еще как умею! Хоть и не люблю. Просто я чертовски невезучая.

Даже покупая эти шоколадные яйца с игрушками внутри, мне никогда эти самые игрушки не попадались. Вообще ни разу. Одни мозаики да детские браслетики. А то и вовсе ластики, от которых никакого толка нет. Они ничего не стирают, только все размазывают и портят.

А я ведь честно и с энтузиазмом каждый раз…

– Х-х-х… Глухая что ли? – спрашивают у меня, и «что-то» твердое болезненно тыкается в мой затылок.

Ладно, я знаю что «это». Дуло пистолета. Или винтовки? Хм… Наверное, все же винтовки. Или автомата?.. А какая между ними разница? В любом случае, этим дулом тыкают в меня так, словно у меня на голове есть каска, и я ничего не почувствую.

– Я сказал обернуться!..

– Да оборачиваюсь я. Оборачиваюсь.

Руки держу на уровне лица. Так ведь нужно делать, когда тебя хотят пристрелить ни за что? Или нужно бежать?.. Нет, бежать от человека с оружием на открытой местности не вариант. Даже зигзагами.

– Обернулась, – говорю я, не успев прикусить язык.

Мой гадкий характер даже в такой момент берет вверх над инстинктом самосохранения. Ну кто дерзит своему предполагаемому убийце? Только тот, кто знает, что выжить точно не получится. При всем желании.

Потому можно и повыделываться.

Напоследок.

– Х-х-х… Х-х-х…

Мой палач тяжело дышит. Интересно, в противогазе вообще удобно дышать? Отчего-то мне кажется, что нет. Вижу собственное отражение в линзах его маски. Это, правда, я? Вот такая вот страшненькая? С грязными волосами, с перепачканным лицом, с синяками под глазами и безумным взглядом? В здравом уме на такую никто не позарится даже во время апокалипсиса…

Он точно меня пристрелит.

– Х-х-х… С какой станции…х-х-х… Ты вышла?.. Х-х-х…

– Станции?

Он о метро говорит?

– На какой…х-х-х… По счету? Х-х-х…

Задумываюсь над ответом. А сколько их всего было? Не вспомнить точно. Один раз мы останавливались на улице. Еще несколько в подземке. Пять? Шесть? Больше? Меньше? Та, на которой я вышла, в счете не нуждается, но…

– Не знаю, – говорю я. – Меня вытолкнула из вагона обезумевшая толпа после нескольких остановок.

– Х-х-х… Х-х-х…

– Я не помню, какой она была по счету.

– Х-х-х… Х-х-х… Твое имя?.. Х-х-х…

Ответить бы, что первому положено представляться, но… Может, если буду вежливой, проживу на пару минут дольше?

– Нина, – отвечаю я, заглядывая в линзы его маски. – А твое?

– Х-х-х… – хрипит мой палач. – Х-х-х…

А может, и не проживу…

Нулевая остановка – Отправление

Прибывающий на станцию поезд оживляет сонную платформу. По мраморным плитам скользит сквозняк, гул, вырывающийся из темного туннеля, оглушает сильнее, чем орущая во все горло «подруга», обвиняющая меня если и не в семи смертных грехах, то точно в том, что я испортила ей вечер, плавно перетекший в наступающую через пару часов ночь.

– Это ты!

В этот момент светодиодное табло над туннелем показывает 00:56.

Цифры в нем горят красным светом, но никто не обращает на табло внимания. Зачем оно вообще нужно? У каждого уже давно есть собственные часы: в телефонах, планшетах, в наручных украшениях. Зачем щуриться и всматриваться в светящиеся цифры, когда задачу узнать время для современного человека и задачей-то не назовешь?

Все нужные для этого приспособления находятся или под рукой, или на руке.

Удобно.

На другом табло цифры сменяют друг друга в обратном порядке.

Одна минута. 59 секунд. 58 секунд. 57 секунд.

Скоро прибудет поезд.

– Это ты виновата! – кричит Элька, и от злости ее лицо покрывается пурпурными пятнами, скрыть которые не могут ни слой тоналки, ни два слоя дорогущей пудры.

– Нина!

В моей груди, как в варящемся на огне котелке, закипает собственная порция злости. Да кто она такая, чтобы претензии мне высказывать? Да еще и прилюдно!

Я стискиваю зубы и пытаюсь не дать эмоциям вырваться на всеобщее обозрение, но… Лицо Эльки меня так выбешивает, что боюсь еще немного и я выскажу подруженции все, что о ней думаю.

Пополню, так сказать, ее словарный запас новыми терминами.

Нашу ссору стараются игнорировать и те, кто спешит с работы домой, и те, кто работает в метрополитене. Я уверена, что подобные сцены последние видят чаще остальных пассажиров и уже никак на них не реагируют. Ссорящиеся люди всегда орут друг на друга, выпускают накопившиеся эмоции и расходятся по разным сторонам платформы, даже если ехать им нужно в одном направлении.

Никто никого за волосы не таскает, на рельсы не толкает. Такое только в кино увидеть можно, да в постановочных видеороликах из Интернета.

– Ты уже совсем из ума выжила!

Мимо нас неторопливо проходит полицейский патруль.

Мужчина постарше недовольно оглядывает нас с ног до головы и, убеждаясь в том, что опасности для окружающих мы не представляем, вновь погружается в свою работу: разглядывает лица потенциально-проблемных пассажиров.

Парни помоложе, возможно только поступившие на службу, тихо посмеиваются над тем, какой кавардак был на наших головах. Да, смешно. Посмотрела бы я на вас, лысоголовые, как бы выглядели при таком сквозняке ваши прически, будь на ваших головах достаточно волос для их создания.

Тоже мне, красавцы года нашлись.

– Это ты виновата! Все и всегда происходит из-за твоего мерзкого характера, правильная ты наша! – порция очередного гнева выливается на меня как выброшенные из окна помои.

– С каких это пор быть правильной плохо? – праведно возмущаюсь я.

Нет, ну что такого в том, что бы быть нормальным человеком, а не бухающим с утра до ночи отморозком на квартире у незнакомых и аморальных личностей?

– Да так всегда было, Нина! Если тебе что-то не нравится – молчи! Из-за твоего упрямства мы тоже всегда отхватываем! Да? – вопрошает она у третьей составляющей нашей «дружной, девичьей компании».

Втягивать в нашу ссору Шурку бессмысленно и низко, Элька.

– Я… Я д-думаю, что вам нужно у-успокоиться, – заикаясь, мямлит Шурка.

В отличие от нас она была совершенно невзрачной: маленькой, бледной, вечно заикающейся и какой-то неправильно пухленькой. Полнота ей совершенно не шла. Тем более с ростом в метр с кепкой. А если принимать во внимание тот факт, что она хвостиком вечно ходила за Элей: высокой, спортивной и, черт бы ее побрал, рыжей, то ее «неправильность» была заметнее куда больше.

– Вы сейчас н-наговорите друг другу гадостей, а завтра…

– Не будет никакого завтра! – становясь еще злее, выкрикнула наша «поцелованная солнцем». – Мне надоело из-за тебя краснеть, Нина! Если не изменишься, то о нашей дружбе можешь забыть!

30 секунд до прибытия поезда. 29 секунд. 28 секунд.

На часах 00:57.

– Вот так вот просто? – растеряв весь свой запал, выдаю я удивленно.

Нет, серьезно?

– Именно. В жизни все просто, пока ты не начинаешь открывать рот и учить остальных, как им жить, – уже спокойнее произносит Эля, разворачиваясь и уходя в противоположную сторону платформы. – Саша, идем! Пусть узнает, каково это быть одной, без нас.

Да ты!..

– Да кому ты нужна?! – выкрикиваю я, чувствуя, как мои щеки наливаются кровью. – Будь скромнее! Я как-то и без твоей дружбы прекрасно справлялась!

Не хотела ведь я выглядеть со стороны истеричкой, но… Не сдержалась.

Я понимаю, что все обвинения Эли вполне обоснованы. Все мои беды и неумение заводить долгосрочные знакомства были только от того, что мне не повезло родиться в интеллигентной семье и получить воспитание, которого большинству моих сверстников так не хватало.

Я – правильная.

И перекроить себя под стать моде не могу просто физически.

– Нина, п-пожалуйста…

Я смотрю на Шурку и думаю о том, что какая же она все-таки глупая! Нет, не так. Наивная. Вот правильное слово, которым можно охарактеризовать Шурку. Она такая наивная, что от ее наивности к горлу подкатывается тошнотворный комок.

– А ты чего все это время молчала? – сквозь зубы спрашиваю у нее. – Разве я не была права?

– Б-была… – опуская взгляд, мямлит Шурка, произнося то, что я хотела услышать.

– Так какого черта ты не встала на мою сторону?!

Хотя бы раз!

– Я… Я просто не хочу ни с кем ссориться, – говорит она, придерживаясь своей обыденной позиции.

– Ну конечно… – выдыхаю я, прикрывая глаза. – И как я могла об этом забыть?

Поезд прибывает на станцию. Отойдите от края платформы за ограничительную линию. Повторяю: поезд прибывает…

– Ты никогда ни с кем не хочешь ссориться, – говорю я, повышая голос и заводя прядь парящих из-за сквозняка волос за ухо. – Интересно, если тебя бить будут, ты хоть попробуешь себя защитить? Или будешь улыбаться, чтобы никого не обидеть?

– Э-это не так…

От образовавшегося на станции шума закладывает уши.

– Знаешь, – говорю я, – я от вас двоих устала так же, как вы от меня.

– Нина…

Шурка смотрит на меня жалобно, как брошенный под дождем щеночек. И от этого вида мое раздражение в груди только сильнее распаляется.

– Запомни кое-что, подружка. В конечном итоге, когда я для всех вас плохая, я же оказываюсь правой. Помнишь, как для Эли в прошлый раз закончилось ее приключение?

Помнишь, с какого дна нам пришлось ее вытаскивать, чтобы ее собственные родители не обрили на лысо ее рыжую голову и не отправили в какой-нибудь монастырь. Подальше от приличных мест и людей.

– П-помню, – закусывая пухлую губу, произносит Шурка. – Ты предупреждала, что так будет.

– Я предупреждала, что так будет. Эля ошиблась, втянув нас в неприятности. А ты ни с кем не хотела ссориться.

Во время вот таких вот конфликтов самое главное вовремя уйти. Эффектно развернуться и, что еще важнее, не споткнувшись, гордо удалиться, оставляя оппонента позади себя. Но делать этого я не хочу, потому что ни в чем не виновата! Шурка же опускает взгляд, понимая, что разговаривать со мной сейчас бесполезно, и пробормотав «Я тебе напишу», бежит к Эле.

Что ж, скатертью дорожка!..

Поезд останавливается на станции, потоки холодного воздуха почти сбивают меня с ног, и платформа мигом пустеет. Ни Эли, ни Шурки, никого кроме меня.

Из динамиков внутри вагона до меня доносится записанный в какой-то студии мужской голос, он предупреждает пассажиров о том, что двери вскоре закроются и всем нужно быть осторожнее. Глупое предостережение. Больно, конечно, когда эти дверь бьют тебя в плечи, но не смертельно.

Поезд отправляется в путь.

Время 0:59.

Следующий поезд будет последним.

Время 1:00.

Метро закрыто.

В голове никаких мыслей, поэтому когда поезд показывается из туннеля, я не слышу предупреждений главной по станции о том, что пассажирам следует держаться подальше от края платформы. Может она решила, что для меня одной нет смысла об этом говорить? Обидно как-то… Я что, недостойна этого?

Ну и пофиг. Захожу в вагон, надеясь отыскать хотя бы одно свободное место, но все сиденья заняты. И это в час ночи!

Чувствую себя паршиво, но не только их-за этой несправедливости. Еще из-за Шурки, из-за того, что ей сказала. Все-таки она не такая уж и плохая девчонка. Вполне себе нормальная. Но тут же перед моим лицом всплывает образ Эльки, и я быстро прекращаю самобичевание. Это я осталась одна и поеду домой в гордом – или же горделивом – одиночестве. Эля и Шурка еду вместе, им несколько станция проехать нужно и они окажутся на улице, где Эля сразу же выкурит какую-то супер модную тонкую сигарету с тошнотворно-приторным запахом клубники.

Словно детские духи из набора «Моя принцесса».

Осторожно, двери закрываются!

Вытягиваю из кармана наушники и пытаюсь вдеть их в уши.

Один только плеер и остается мне верен на протяжении уже нескольких лет. Старенький, чуть меньше ладони, бело-серебристого оттенка, уже потертый, истертый, местами исцарапанный ключами от квартиры, держащий заряд уже не так долго, как во времена моей школьной жизни, но все еще работающий и вызывающий в душе теплые волны ностальгии.

Моя память помнила, какая песня за какой звучала, хотя я, спроси меня об этом же хоть кто-то, никогда бы не смогла верно воспроизвести их порядок.

Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…

А какая там следующая остановка мне не так уж и важно. Все равно ехать до конечной, потому можно не заморачиваться и не отслеживать свою дорогу.

Сесть бы только, а там уж как-нибудь доеду.

Первая остановка – Чистка

Мне душно.

В вагоне людей не много и не мало, средне, но дышать абсолютно нечем. И это современный поезд, заказанный в стране высоких технологий? Кажется, кто-то на нас сэкономил и решил не оснащать составы кондиционерами. А зачем? У нас ведь и так холодно. А еще медведи, балалайки и «Калинка».

Чертовы стереотипы.

Стараясь отвлечься от духоты, я все еще пытаюсь осознать, что же сподвигло меня на эту ссору. Надоела ли мне их глупая болтовня? Раздражала ли сама ситуация, в которой мы оказались из-за Эли? Или же я просто устала от их общества?

Если хорошо подумать, то и первое, и второе, и третье.

Сколько себя помню, так все всегда и заканчивалось.

В друзьях подолгу со мной никто не засиживался. И в этом, признаю, была только моя вина. Я слишком многого ожидала от людей, а потом, разочаровываясь в том, что они не оправдали моих ожиданий, быстро от общества «друзей» уставала. Пожалуй, не имей я в характере столь гадкого качества, то и Элю с ее манией величия я смогла бы терпеть, и Шуркину бесхребетность смогла бы вынести, но ох и ах…

Губы против воли растягиваются в кривой усмешке, и стоявший рядом со мной мужчина безуспешно пытается отодвинуться от меня подальше. Возможно, он счел меня извращенкой, получавшей удовольствие от этой давки. Что ж… Пусть считает, что хочет, но в замкнутом пространстве, зажатая между уставшими и чуть потными от долгого рабочего дня людьми, я не чувствую ни капельки удовольствия или какого-то взбудораживающего кровь трепета.

Только раздражение.

– Простите, Вы на следующей выходите?

– Нет.

– Тогда, поменяемся местами?

– Конечно.

– Простите, можно? Простите, пропустите, пожалуйста… Извините. Простите, позвольте пройти.

Голос становится все громче и громче. Значит человек, пытающийся протиснуться к дверям, с поставленной перед собой задачей благополучно справляется. Никогда не понимала тех, кто сначала заходит вглубь вагона, а потом через две минуты пытается вернуться обратно, чтобы выйти на своей станции.

– Простите. Извините.

Голос замолкает.

Видимо женщина, а по голосу это определенно была женщина лет тридцати-тридцати пяти, остановилась недалеко от меня. Улавливаю сладкий аромат, исходящий от нее, и морщу нос. Слишком сладко.

Зачем душиться вечером? Перед кем в метро красоваться-то? Перед такими же офисными служащими, в студенческие годы мечтавшими свернуть горы, войдя во взрослую жизнь, а на деле просиживающими одно место на мягком, если повезет, стуле за экраном рабочего компьютера, которому место на свалке уже лет пять?

Жизнь – это не наши грезы.

А мы – не герои, способные свернуть горы.

Звучит так пафосно и круто, жаль, что только в моей голове.

Плеер начинает повторять один и тот же момент в песне, а после и вовсе выключается. Я была уверена, что до дома заряда мне хватит, ну раз уж так…

Поезд лихо входит в поворот и в этот момент кто-то дергает за лямку моей сумки, стараясь удержать равновесие. Из-за этого и так не работавший наушник выскакивает из уха, забиваясь под ворот моей зеленой парки.

– Пожалуйста, прости…

Оборачиваюсь – скорее из любопытства, чем от злости – и рассматриваю ту самую нелогичную пассажирку, извиняющуюся передо мной за свою оплошность. Ее макияж местами уже стерся. На щеках и лбу проявился жирный блеск. Под глазами проступали темные мешки, то ли от усталости, то ли от осыпавшейся туши. Покрасневшие белки глаз моей попутчицы лучшее свидетельство того, что работа у нее связана с постоянным чтением.

Мда… Тут не то что на поворотах устоять, прямо-то идти тяжко.

– Ничего, – шепчу ей одними губами и отворачиваюсь обратно к двери со столь знакомой всем надписью «не прислоняться».

Поезда новые – надписи старые. Может, конечно, это и хорошо. Люди к новому привыкают быстро, но привычные вещи все равно занимают в сердце больше места.

Поезд начинает ускорять ход.

От такой неожиданности многие пассажиры, больше поддерживающие вертикальное положение благодаря давке, чем собственным ногам, стали инстинктивно искать для себя опору, которой оказались и поручни, висевшие над их головами, и соседи по несчастью, так же покачивающиеся из стороны в сторону.

Мне повезло, я смогла устоять. Но стоило мне только поверить в собственную везучесть, как поезд резко остановился.

Расслабившиеся после неожиданного ускорения люди попадали. Мне же удается ухватиться за чей-то рюкзак. Благо сшит он был хорошо, оттого, наверное, лямки под моим весом и не порвались.

– Простите.

Сначала меня так, потом я… Даже стыдно как-то так виснуть на ком-то…

Мой спаситель ничего не говорит, лишь уступает мне свое место у поручня, а сам приближается к двери, пока не сумевшие удержать равновесия пассажиры пытались подняться на ноги.

Из динамика стали доноситься какие-то странные звуки.

Шшш… Х-х-хы-ы… Шшш…

«Век высоких технологий», – говорят по телевизору. Лучше бы пластыри не отклеивающиеся придумали, чем постоянно улучшали то, что давно пора отправить на свалку и забыть как о страшном сне. Толку-то от новой техники, если она барахлит так же, как и старая?

Х-х-хы-ы… Шшш… Грх…

– Эй, ты там уснул что ли?! – выкрикивает один из пассажиров в устройство радиосвязи с машинистом.

И не лень же…

Шшш… Шшш…

– Вот напишу жалобу куда надо, будешь знать! – в сердцах бросает мужчина, ударяя ладонью по стенке вагона.

В этот же момент лампы во всем поезде мигают, испугав недовольного этой остановкой человека.

– Э-это не из-за м-меня, – заикаясь, произносит он, оглядываясь по сторонам так, будто остальные пассажиры в любую минуту были готовы наброситься на него и растерзать за то, что он стукнул пластмассовую, или из чего там сделана внутренняя обшивка поезда, стенку.

Кто-то толкает меня в бок, но тут же извиняется за эту вакханалию. Потом меня чуть ли не пинают, но уже без извинений. На другом конце вагона начинает похныкивать ребенок. Где-то неподалеку довольно громко переговаривается компания из девушек и юношей, обсуждая просмотренный ими сегодня фильм.

Я тоже хочу на него сходить, поэтому стараюсь к их разговору не прислушиваться. Не буду портить себе впечатление от будущего просмотра.

– В тесноте, да не в обиде, – произносит кто-то.

Идиотическая фраза, непонятно кем придуманная. Во всяком случае, именно так я и считаю. Если подумать, то я вообще большинство поговорок и устойчивых выражений считаю глупыми и ненужными фразами для тех, кому чего-то в жизни недодали.

«Главное – не победа, главное – участие».

Что за ободряющая ересь?

Человеческая жизнь – череда конкурсов и соревнований. Выиграл – хорошо. Не выиграл – плохо. Те, кто улыбается и говорит, что не расстроен из-за поражения, и те, кто притворяется, что не рады своим победам – лицемеры чистой воды. Если у тебя что-то не получилось – признай свой провал и попробуй стать лучше в следующий раз. Если же получилось – не строй из себя неверующую в эту победу овечку, удивленно хлопающую глазками и открывающую рот в немом вопросе: а как так получилось?

Терпеть таких людей не могу.

И из-за таких вот мыслей друзей у меня нет.

Я не могу подлизываться к людям. Не могу идти по головам. Не выношу глупых шуток и пустых разговоров, не несущих в себе никакой смысловой нагрузки. Слишком быстро устаю от чужого общества. И Эля назвала меня «правильной»? По нынешним меркам я «неправильная». Отрицаю все то, что пользуется спросом, за что и получаю от общества «свободных и независимых» тумаки и подзатыльники.

– Да когда мы уже поедем?

– Домой хочу, сил никаких нет в этой консервной банке мариноваться.

– Кто-нибудь, попробуйте еще раз вызвать машиниста! Чего мы столько в туннеле стоим?

Шшш… Х-х-хы-ы… Шшш…

Поезд дергается, заскрипев тормозами, и медленно двигается дальше.

– Ну наконец-то… За это время можно было уже пять станций проехать.

Расстояние между пятью станциями можно преодолеть за десять, максимум за пятнадцать минут. Как-то невольно пытаюсь отыскать взглядом часы. Найти-то их легко: они высвечиваются над каждой дверью, вот только отчего-то именно сейчас цифровое табло не работает.

Может, в системе произошел какой-то сбой и из-за этого не только индикаторы в вагоне вырубились – в вагоне вообще кроме ламп больше ничего не светилось – но и по этой же причине мы столько времени проторчали в туннеле?

Хочется верить в то, что больше мы нигде столько стоять не будем. До моей станции отсюда ехать добрый час. Потом еще до дома на автобусе минут двадцать. И это если он подъедет сразу же, как я подойду к остановке. В общем, плюс-минус полтора часа мучений и я, добравшись до квартиры, приму душ, съем разогретый мамой ужин, может, гляну серию какого-нибудь сериала, и завалюсь спать.

Как-никак завтра понедельник – день тяжелый и никем не любимый.

До конца учебы остается ровно месяц. Потом преддипломная практика, экзамены и защита диплома. Студенческая пора пролетела для меня так же незаметно, как и школьная. Никаких вечеринок, никаких неприятностей, никаких ценных воспоминаний. С Элей и Шуркой я познакомилась в сентябре, и то только из-за того, что их институт закрыли, и они были вынуждены быстро перевестись в мой.

То есть «вынуждена» была Эля, а Шурка так сказать перешла с ней «за компанию», хотя могла найти институт и поближе к дому.

Дружба дружбой, а удобство важнее.

Поезд наконец-то выезжает из туннеля. Люди пропихиваются к дверям, а я, улучив момент, протиснулась между кем-то и плюхнулась на освободившееся место лицом к платформе.

Мои следующие годами отработанные действия: быстро закрываем глаза, прижимаем к груди сумку и делаем вид, что крепко спим. Никому не уступлю честно отвоеванное сиденье.

Я, между прочим, устала не меньше, чем остальные. А, возможно, даже больше. Сколько нервов себе истрепала. Поэтому никаким бабушкам и беременным, не пойми за какой надобностью в столь поздний час куда-то едущим, или же просто старшим по возрасту, свое место я не отдам. Стерплю все тычки, вздохи-ахи, причитания и так далее, но доеду до дома с комфортом.

Ощущаю, как в вагоне становится легче дышать: большинство людей вышло, как я и предполагала. Потом до свободного от наушника уха донесся звук захлопнувшихся дверей.

А объявлять следующую станцию не надо? Ну так, хотя бы ради приличия?

Нечаянно открываю глаза и вижу, что сидящие напротив меня пассажиры удивленно смотрят на платформу.

Что там такого интересного? Драка что ли?

Поддаюсь любопытству и тоже пытаюсь хоть что-нибудь рассмотреть. Почему-то вышедшие из поезда пассажиры никуда не уходят. Вон стоит женщина, надушившаяся духами. А вон там молодой мужчина, чей рюкзак спас меня от падения. Они оба как-то странно вертят головами из стороны в сторону, будто не знают, куда идти дальше.

Как-то запоздало я понимаю, что никто в вагон на этой станции не зашел. То есть, я всех в лицо, разумеется, не запомнила, но новых людей определенно не было.

Поезд трогается с места.

И в этот же момент те, кто стоит на платформе, начинают отчего-то убегать, пытаясь забраться в вагон. Они бьют кулаками в двери и окна, но машинист, словно не замечая их, поезд не останавливает.

Мы заезжаем в туннель, а со станции до всех нас доносятся отчетливые крики тех, кто остается позади.