Текст книги "Клоака. Станция потери (СИ)"

Автор книги: Анна Муссен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Он уходит, а мы остаемся на месте.

Интересно, а есть ли пассажиры… То есть, остался ли кто-то во втором и первом вагонах? Представляю, как не по себе сейчас должно быть машинисту.

Все же Черноволосая ошиблась, а Тема сказал дельную вещь: если машиниста в кабине нет, то кто заставил поезд тронуться с места? Кто закрыл двери? Кто включил свет? Машинист определенно должен сидеть на своем месте, не решаясь открыть дверь и посмотреть, что происходит у него за спиной. Возможно, по этой же причине он не остановился, когда люди начали бежать по платформе. Он их просто не видел, так как голова поезда заехала в туннель раньше вагонов.

– И что, мы просто будем здесь сидеть? – спрашивает Белла. – Ждать чего-то?

– А что ты предлагаешь?

Черноволосая недовольно смотрит на Спортсмена, но на его вопрос никак не реагирует. Весь ее внешний вид говорит о том, что конкретно у него она ничего не спрашивала, а значит и отвечать ему что-то не обязана.

Сергей такое к себе обращение молча проглатывает. То ли считая низким препираться с девушкой, то ли попадая под ее обаяние.

Как мне кажется, второй вариант звучит правдоподобнее. Вот вам и появление в сюжете влюбленной парочки.

– А с дядей Семой все будет хорошо? – спрашивает Тема у Маши. – Ему можно идти туда одному?

– Все будет хорошо, – уверяет его Маша, гладя мальчика по голове.

Но вот то, как при этом она смотрит на нас…

Маша не была уверена в собственных словах.

– Может, и правда лучше собраться всем в первом вагоне?

Поверить не могу, что начинаю говорить об этом. Теперь заинтересованные взгляды направлены только на меня. Ощущаю себя каким-то зверьком в клетке. Шаг вправо, шаг влево… Опять неудачные шутки появляются в моей голове.

– В последних вагонах никого не осталось? – спрашивает Дмитрий почему-то именно у меня.

То что я перешла из четвертого в третий не значит, что я знаю о ситуации в пятом, шестом и… Сколько в поезде вообще вагонов? Кажется, семь или восемь.

– Семен сказал, что там есть парочка человек, но до них «не достучаться», – повторяет слова Врача Сергей.

Никогда не могла называть людей с этим именем «Сережа» или «Серега». Или еще хуже – «Серый». Сразу же ассоциация с серыми зайчиками, скачущими по лесу. Хотя, нет… Хуже всего делать ударение на последний слог его полного имени.

Бедный, над ним же наверняка в детстве посмеивались.

По-дружески, конечно. Но посмеивались.

– Ясно. Ну, я не против пойти в первый вагон. Все же… Нина, да?

Киваю.

– Нина и этот ваш, – он делает акцент на этом слове, – Семен в чем-то правы. Нужно держаться вместе. Но вот я за теми, кто там остался, не пойду.

Дмитрий разводит руками в сторону и переводит взгляд на Беллу.

– Добровольцы?

– Уж точно не я, – заявляет Черноволосая, направляясь к разделяющей вагоны двери.

– Я… Я даже не знаю… – мямлит Маша, но к ней ни у кого вопросов и так не было.

Машу уже заклеймили «надзирателем» Темы. Должен же был кто-то присматривать за мальчиком.

– Нина?

Я не хочу туда идти. Просто не хочу возвращаться в место, в котором чудом уцелела, но… Есть у меня одно поганое качество… Я совестливая. Когда понимаю, что никто кроме меня нужного дела не сделает, а оно очень важное…

Поганое качество, в общем. И абсолютно не нужное.

Если уж все отказались, то, наверное, придется мне…

– Я за ними схожу, – внезапно произносит Сергей. – Заодно заберу…сумки.

Точно, он же так их не взял. Конечно, в них сейчас нет особой необходимости, но…это ведь вещи его друзей.

Дмитрий смотрит на него дольше, чем надо, как-то изучающе, а потом просто пожимает плечами и ухмыляется.

– Вот и доброволец нашелся.

Дмитрий присоединяется к Белле, которая все это время пытается открыть дверь в другой вагон. Я могла бы подумать, что ей не хватает сил на то, чтобы дернуть на себя эту «перегородку», но как оказывается, не хватает Черноволосой мозгов. Двери в этих поездах отъезжают в сторону, как в гардеробном шкафу, а не открываются вовнутрь. Вот и вся загвоздка.

Серьезно… Она что, не видела, как Семен перемещался между вагонами? Может, у нее зрение плохое, а тут я со своими мозгами?

Сергей обходит меня и направляется обратно к четвертому вагоны. Маша берет Тему за руку и ведет его следом за Дмитрием и Беллой.

– Нина, ты идешь?

Я оказываюсь меж двух огней. А как же золотое правило не разделяться в непонятных ситуациях? Почему об этом все и всегда забывают? Нельзя отпускать кого-то одного. Никак нельзя!

– Эм… Я…

Оборачиваюсь к Спортсмену.

Он мою заминку замечает и даже как-то благодарно мне улыбается. Словно говорит: спасибо за беспокойство.

– Я мигом, – говорит он. – Туда и обратно.

Совесть моя, совесть. На кой черт ты мне сдалась?

– Я с тобой схожу, – быстро проговариваю я.

Все, я это произнесла. Теперь не отверчусь.

– Не стоит поодиночке ходить. Особенно…

Особенно после того, что недавно произошло.

Думаю, он не против моей компании. Парень, есть парень. Никогда не признается, что ему страшно. А вдвоем как-то сподручнее что ли. И надежнее.

Маша с Темой уходят без меня, а я присоединяюсь к Спортсмену.

Мы возвращаемся в наш вагон.

Сергей подходит к оставленным ранее сумкам и, покапошившись в каждой из них, перекладывает все вещи в одну. Скорее всего, в свою собственную. Это умно. Лишние вещи могут впоследствии стать действительно «лишними».

– Пойдем?

– Да.

В пятом вагоне никого нет. Мы с Сергеем переглядываемся, но все же идем дальше.

– Может, они в следующем? – предполагаю я.

– Может быть, – говорит Сергей.

И быстрее, чем голова начинает по-настоящему соображать, я понимаю, что поезд замедляет ход. Уже через несколько секунд он окончательно останавливается, и «черви» вновь начинаю вызывать зуд в моей груди.

– Если… Если это сейчас повторится…

– Забираемся на сиденья и не шевелимся, – заканчивает за меня Сергей.

Значит, они и правда реагировали на шум.

Просьба…х-х-х… К пасса-а-ажирам… Ш-ш-ш… Незамедлит… Х-х-х… Первый…ва-а-агон… Ш-ш-ш…

Передача вновь завершается коротеньким наставлением.

– Как-то…

– Странно он говорил.

Мне начинает казаться, что Сергей умеет читать мысли.

– Но главное, что он там.

С этим сложно не согласиться.

– Должны ли мы?..

Закончить говорить Сергею не дали перебои со светом. Лампы в вагоне друг за другом замигали, будто что-то пронеслось вместе с током по проводам, на доли секунд вызывая в каждой лампочке короткое замыкание.

– Пошли обратно, – говорит Сергей, поправляя на плече сумку и хватая меня за руку выше локтя. – Плевать. Они слышали, что он сказал.

Он шумно выдыхает, и я ощущаю, как вместе с голосом дрожат и его пальцы. Ладно, он прав. Они слышали. Должны были слышать. Дальше…

Дальше пускай сами.

Мы только делаем шаг вглубь вагона, как нас оглушает резкий…хлопок. Звук походит на тот, при котором выключаются рубильники. Такой щелчок, который ни с чем другим не спутать. Потом звук повторяется, но теперь вместе с ним нам слышатся и приглушенные крики тех, кто все это время оставался в хвосте поезда.

В хвосте поезда…

В последних вагонах…

Если их восемь… Два щелчка… Восьмой, седьмой…

– Пошли.

Если их семь…

– Живо! – Сергей дергает меня за руку и подталкивает меня вперед.

Четвертая остановка – Ловушка

Чем плохи новые поезда? В них все работает от электричества. От чертова электричества, открытого когда-то кем-то, чтобы улучшить нам жизнь. Зачем только спрашивается было мучиться? Травмироваться? Становиться посмешищем для своих современников? Чтобы люди, родившиеся через несколько столетий даже имени исследователя, подарившего им…все, не знали. Да, я не знаю, как зовут того, кто открыл электричество. Да я даже не знаю, в каком году это примерно произошло, но!.. Но! Ничего хорошего в электричестве нет! Сейчас нет! Потому что двери заблокировались и ни я, ни Сергей никак не можем найти пресловутой аварийной кнопки, благодаря которой нам удастся выбраться из этого вагона!

– Куда они могли ее засунуть?! – кричит, не сдерживаясь, Спортсмен, ударяя кулаком по прочному стеклу двери. – Она должна быть на видном месте!

Он продолжает шарить руками по дверям, а мне вдруг думается о том, что для нашей страны аварийные кнопки вообще не предусмотрены. По умолчанию. Потому что обязательно найдется тот, кто нажмет на нее не во время аварии, а в обычный час пик. Так, чтобы повеселиться и куда-нибудь опоздать. На работу там или на пары. Отличное, кстати, оправдание. Почему опоздал? Поезд в туннеле остановился. Не моя вина. Кто ж знал, что используя метро, можно попасть в пробку и куда-то опоздать?

– Нина, ищи!

– Ищу я!

Щелчок

Мы кое-что очень быстро поняли. И вот, что именно: вагон можно разделить на три секции. В каждой секции по несколько ламп. Один щелчок – отключение одной секции. Значит, три щелчка – вагон полностью лишен света. Этот щелчок был четвертым. Один вагон мы потеряли, а в следующем начинает темнеть.

И только сейчас мы замечаем тех, кто не пошел с Врачом. Они все еще были…живы. Трое мужчин добрались до «преграды», разделявшей наши вагоны, и начали колотить кулаками по двери и стеклам, пытаясь выбраться из того ужаса, в котором они очутились.

Не сговариваясь, и даже не переглядываясь друг с другом, мы со Спортсменом подрываемся с места и пытаемся открыть для них дверь с нашей стороны. Но все бесполезно. Ее клинит от перебоев с электричеством.

– Черт!

Ладно, Нина, думай. Нужно успокоиться и думать логически. Если бы ты строила поезда и отвечала за безопасность, то куда бы ты приклеила эту красную кнопку? Почему именно красную? Потому что… Потому что кто-то когда-то придумал, что красный цвет – цвет тревоги и опасности. Она должна быть на видном месте, но… Но расположена должна быть так, чтобы не всякий мог до нее дотянуться. Звучит просто по-идиотски, но как иначе?

Оглядываюсь.

Чтобы не каждый мог дотянуться… Не каждый… Чтобы не смогли дети, которые стали бы нажимать на кнопку ради забавы. Значит, где-то наверху. Но ведь и среди взрослых есть…дети. Значит, место должно быть труднодоступным, но его все должны видеть, чтобы сразу же поймать «шутника», решившего повеселиться.

Смотрю наверх.

Моя логика дает сбой. Наверху кнопок нет. Это точно. А если это не кнопка, а…рычаг. Какой-нибудь рубильник, который бы был спрятан от посторонних глаз в какой-нибудь специальной выемке. Такой, что поначалу и в глаза не бросится.

Щелчок

В том вагоне остается еще одна секция.

Мужчины прекращают калечить свои кулаки, принимая свой неизбежный конец. Они разворачиваются к нам спинами, судорожно ожидая того, что прячется в темноте. Они не боятся самого отсутствия света. Мне почему-то кажется именно так. Они боятся того, что придет за ними вместе с темнотой.

Если мы откроем эту дверь… Если нам удастся ее открыть, то мы запустим то, чего они боятся, к нам. Этого нельзя допустить. Своя шкура дороже. А им… Врач же предлагал им пойти с ним. Почему они этого не сделали? Почему три взрослых мужика предпочли тихо отсиживаться, не предпринимая попыток выбраться из вагона? Помочь хотя бы себе?

Настолько испугались? Все трое?

Кто вообще после того, что произошло, захочет оставаться один?.. Конечно, их трое, но…опять же: своя шкура дороже.

– Мы должны выйти из вагона, – говорит Сергей, бросая попытки хоть как-то им помочь.

Время на альтруизм вышло. Пришло время беспокоиться о себе.

– Иди обратно и ищи эту чертову кнопку, а я попробую открыть двери наружу.

– А ты уверен, что внизу, – я киваю на входные двери, – больше нет того, что…

Договаривать мне не пришлось. Сергей и так понял, о чем я говорю.

– Если изнутри нам в следующий вагон не попасть, то придется пробираться туда из туннеля. Если у тебя есть предложения получше, то я с радостью их выслушаю.

У меня предложений нет. Но разве мы сможем добраться до двери с рельс? Разве поезда не…высокие? Когда состав прибывает на станцию, то пол вагона находится вровень с платформой. Но ведь платформа выше, чем месторасположение рельс. Как мы будем забираться? Как он собирается открыть дверь, если не сможет до нее достать?

– Слушай…

Щелчок

Свет в соседнем вагоне потух.

Ни криков. Ни каких либо других звуков.

Хлоп и все.

– Он начинает погасать быстрее, – задумчиво проговаривает Сергей, больше не теряя нашего драгоценного времени на глупости вроде помощи посторонним. – Если так пойдет и дальше…

Х-х-х-ть

Дверь между вагонами внезапно открывается, и от неожиданности я, отступив назад и оступившись, по-девчачьи ойкаю, плюхаясь на пол. И стоит мне только поднять взгляд, как меня тут же сковывает какой-то первобытный страх. И я понимаю: это не темнота. В том вагоне, где больше никого не было, находится не темнота, а…пустота.

Кто там говорил, что если долго всматриваться в бездну, то бездна начнет всматриваться в тебя?

Именно «в тебя», а не «на тебя».

И эта бездна смотрит. Изучает. Ее «взгляд» скользит по каждому участку моего тела. Черви в груди от страха начинают копошиться еще быстрее. Но не так, как прежде. Рьяней.

То, что было в том вагоне и то, что утащило всех на пути…

Это не одно и то же.

– Поднимайся, – тихо шепчет Спортсмен, рывком ставя меня на ноги и таща за собой к нашей двери.

Щелчок

Очередь доходит и до нашего вагона.

Первая секция потухла.

– Ищи. У нас лишь пара минут.

Это совершенно не обнадеживает. Сергей пытается открыть двери с надписью «не прислоняться», а я дергаю ту, которая разделяет два вагона. Почему мы находимся в поезде с новым составом?! В старых было так хорошо! Ручку вниз опустил, дверь на себя дернул и все! Свобода!

– Думай Нина, думай, – шепчу сама себе, легонько ударяясь лбом о стекло.

Так ведь делают гении, когда дельные мысли в голову не приходят?

– Этот поезд придумали в стране с самыми высокими технологиями в мире. Они не могли забыть об аварийной системе…

Но они могли засунуть ее в такое место, что и не подумаешь… Что это может быть? Если не у самой двери, то…может, и правда, есть какой-то потайной шкафчик? Бросаю дверь и оглядываюсь по сторонам. Сергей пытается вскрыть входные двери непонятно откуда взявшимся ножом.

А рамки металлоискателя подобные аксессуары на гражданах не замечают? Он не зазвенел, проходя мимо полицейских?..

Показушная безопасность. Зато как красиво об этой безопасности вещают из каждой дырки…

– На это нет времени…

Если наверху нет и внизу тоже, то должно быть на стене. Или в стене.

Щелчок

Вторая секция потухла, и мне кажется, что по всему моему телу только что прошелся электрический разряд.

Оно смотрит на меня.

Не на Сергея, а на меня. В чем же причина? В том, что я безоружна в отличие от Спортсмена? Или же из-за того, что сам его вид был куда внушительнее, чем мой? Сергей что-то прорычал, ударяя кулаком о дверь. Он прислоняется лбом к стеклу то ли пытаясь успокоиться, то ли смирившись с неизбежным.

– Я не могу ее открыть…

Потайная выемка, которая у всех на виду, но до которой не добраться. Я закрываю глаза и делаю несколько вздохов.

Бездна смотрит.

Бездна ухмыляется, предчувствуя свою скорую победу над нами, но…

Но я здесь не умру.

Как же круто звучит. «Я здесь не умру». В комиксах после таких мыслей герои становятся сильнее, у них открывается второе дыхание, появляется пафосный взгляд. Вот как только такой взгляд появился, то все. Злодеям в сюжетной линии ловить нечего. Герой разозлился. Герой несет возмездие во имя… А, не важно.

Открываю глаза и сразу же натыкаюсь взглядом на приемник, с помощью которого можно вызвать машиниста.

Второе дыхание у меня не открылось, сил не прибавилось, но чем это не потайное место?

– Кажется, нашла, – говорю я и уже увереннее повторяю, что бы привлечь к себе внимание Сергея: – она должна быть здесь.

Спортсмен быстро соображает, о чем я говорю, и уже через секунду лезвие его ножа расширяет еле заметный стык. Щелк. Щелк. Щелк. Такой же звук издает крышка смартфона, когда ты ее открываешь. Защитные…палочки, не знаю, как они правильно называются, отщелкиваются и… Сергей вскрывает этот «шкафчик».

Щелчок

Свет в нашем вагоне исчез.

Но я не кричу. И Сергей не кричит. У нас просто перехватывает дыхание. Что-то медленно обволакивает меня, поднимаясь снизу вверх. Точнее… Не обволакивает. Меня ничто не касается, но я чувствую, что рядом что-то есть. На расстоянии. Свет из соседнего вагона сюда не проникает, и я задаюсь вопросом: Почему? Свет должен проходить сквозь стекла. Немного света, но быть должно.

Это и правда бездна? Всепоглощающая бездна, из которой никому не вырваться.

Ш-ш-ш…

Всего лишь несколько вздохов и к моему горлу подкатывает тошнотворный комок. Из-за этого приходится прижать ладонь к губам, чтобы мой сегодняшний обед вместе со всей той дрянью, которую я успела в себя впихнуть на нашей гулянке не оказалась за пределами моего желудка.

Я даже не принюхиваюсь, а в голове все равно появляется воспоминание этого сладковатого запаха, который я успела ощутить при вдохе. Приторный аромат…засушенных цветов. Так пахли розы, подаренные мне родителями на день рождения. Я хотела их высушить и оставить в комнате как украшение, но… Видимо я что-то сделала не так. Цветки переломили тоненькие стебельки и букета у меня не получилось. Но запах… Тот тошнотворный запах, который умершие растения стали источать, стоило мне до них только дотронуться, чтобы окончательно выбросить, я никогда не забуду.

Бездна пахнет так же.

Сухостоем. Чем-то, в чем больше нет жизни.

Щелк

Я слышу, как открываются двери. Все двери. Что-то вновь проникает в вагон, но приблизиться ко мне не решается. Оно медлит. Задерживается у выхода… Неужели то, что обитает в этой мгле страшнее того, что утащило всех в туннель?

– Нина, шевелись!

Сергей хватает меня за руку и куда-то тащит.

Как только смог меня найти в этой кромешной темноте?

– Передвигай ногами, Нина!

Я передвигаю. Кажется… Не уверена… В этом месте тело меня не слушается. Ноги подкашиваются, и я почти падаю, но Спортсмен джентльменскими качествами в данную секунду обделенный, не интересуется моим мнением насчет того, как я реагирую на падения. Лежать на холодном, грязном полу в вагоне метро удовольствия не вызывает никакого. Особенно если вспомнить, что парку я только недавно постирала и моя курточка была чистой пречистой.

До этого момента.

– Не расслабляйся!

Да как тут расслабишься? Хочется мне сказать, но как-то лень открывать рот и произносить хоть какие-то звуки.

Спортсмен вновь поднимает меня и продолжает тащить за собой.

Давно я не ощущала себя такой расквашенной. Ноги не слушаются, голова не работает так, как надо. Я все понимаю, но думать как-то тяжело. Точнее не думать, а…связно мыслить.

В этом вагоне – еще бы вспомнить, какой он по счету – четвертый или третий? Или уже второй? Не могу сообразить. Свет есть. Уже хорошо.

Щелчок

Ничего хорошего. Секция потухает слишком быстро, и Сергей отпускает мою руку.

– Да чтоб вас всех!..

Наконец-то могу сфокусировать взгляд.

Спортсмен кидает свою сумку вперед, мешая двери закрыться, вновь замуровав нас в вагоне. Сергей подталкивает меня, помогая протиснуться через наполовину закрывшуюся дверь. Парка, конечно, вещь удобная и практичная, но «кокон» – самое лучшее для нее определение.

Я в ней слишком большая.

Сергей проталкивает меня в… Так какой этот вагон по счету?

– Нина, прекрати спать!

Я не сплю. Кажется, не сплю. Тело внезапно становится невесомым, будто земля ушла из-под ног, и я становлюсь выше. Во всяком случае, лампы на потолке становятся ближе, а сам свет ярче.

Болезненно ярче.

Если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя. Я вспомнила, что это не вся фраза. Там было что-то еще… Какое-то предупреждение.

Но какое?..

Пятая остановка – Первый вагон

Кажется, мне приснился плохой сон. В нем вокруг меня было много людей, которых я прежде никогда не видела. Кстати, когда-то я услышала интересное предположение о том, что люди, снящиеся нам во снах, вовсе не незнакомцы. На самом деле мы с ними уже встречались. На улице, в магазине, в том же метро или автобусе. Наше сознание запомнило их и перенесло их образы в наши сны, чтобы… Чтобы во снах нам не было одиноко.

Да, наверное, именно так.

В том сне мы друг с другом не разговаривали. Практически не разговаривали. Но все эти люди были яркими и запоминающимися. Не знаю, где я могла их увидеть в реальности, чтобы они мне приснились, но они мне приснились. Правда место, в котором мы все очутились, не было безопасным или располагающим к приятному времяпровождению.

Хотя, на первый взгляд, это была всего лишь обычная подземка.

О, точно! Есть у меня одна соседка, которая до смерти боится спускаться в метро. С чем это связано она не говорит, но мы с родителями предполагаем, что у нее клаустрофобия. Боязнь замкнутых пространств, если говорить нормальным языком. В лифт она тоже никогда не заходит, поднимаясь на восемнадцатый этаж пешком. Пешком! На восемнадцатый! Это же… Это… Сколько там в среднем один этаж метров? Три? Три на восемнадцать… Э-э…Три на десять, это тридцать. Плюс три на восемь это… Восемь плюс восемь… Шестнадцать, да еще восемь, равно двадцать четыре. В общей сложности пятьдесят четыре метра в высоту. Каждый день. Туда и обратно. Сто восемь метров.

Спускаться, конечно, не подниматься, но все же… Не верю я в то, что спорт в таких количествах для организма полезен. Это же такие нагрузки на сердце, на колени… А соседка моя давно уже не девочка. И говоря «давно», я имею в виду «очень давно».

Так вот, соседка эта… А с чего это я о соседке начала говорить? Я же должна рассказывать о своем сне. О сне, в котором… Стоп. А кому я должна это рассказывать? Меня вообще кто-нибудь слышит?.. Нет?.. А-а, ну, конечно, нет. Как меня могут услышать, если я не говорю? Я ведь только думаю обо всем, да?.. Или все же говорю?.. Или только думаю?.. Какая-то я…пьяная. Но я точно не пила. Распивать что-то в компании тех придурков… Придурков… Придурки. Со мной были Эля и Шурка. Тоже не шибко умные. Точнее, это Эля недалекая, а Шурка… Да не важно. О чем это я? Мысли как-то путаются… Эля. Шура. Мы ведь поссорились. В метро. На платформе. Еще те стражи порядка с их «ежиками» на головах так ухмылялись… Красавцы, блин, самоуверенные.

Так, я опять отдаляюсь от темы.

Ссора. В метро. Я зашла в вагон, Шурка пошла догонять Элю. Потом… Потом вагон резко остановился. От женщины так сильно пахло духами. Она вышла на следующей, а я уселась на освободившееся место. А потом… Все смотрели на платформу, а там… Потом в туннеле… Свет, монстры, Спортсмен… Сергей!

– Пришла в себя, наконец?

Кажется, мне ничего не приснилось. Все было взаправду.

От того, как резко я встала, кружится голова. Лежать на сиденьях в вагоне неудобно. Они узкие. Даже в обычных поездах они шире, ведь предназначены для спанья, а эти… А эти намного уже, потому что на них можно только сидеть. Лежать нельзя. Совсем нельзя. Что за бредовые умозаключения я тут заключаю?.. Умозаключения заключаю…

– Кажется, она сейчас опять отключится.

Белла поднимается с сидений и подходит к Врачу. Семен сразу же прерывает свой разговор с… Как мне его называть-то? Просто «рыжий»? Вот так вот просто и безвкусно? К тому же, у нас уже есть «черноволосая». Так что отличия по цветовому окрасу волос надо оставить только для Беллы.

Нет, лучше назвать его «апельсинчик» или «мандаринчик». Пусть… Да, пусть будет Мандарином. Как тот злодей из комиксов. Или нет… Точно, как Рыжик! Мандарин!

Был как-то в нашем дворе рыжий кот, которого именно так все и называли. Хороший кошара, ничего не скажешь. Толстый, ленивый и до ужаса ласкучий. Продавался незнакомцам за молоко и виноград. А летом за дыни и арбузы. Никогда не видела среди котов таких гастрономических извращенцев.

– Дай посмотреть, – говорит Семен, но смысл сказанных им слов доходит до меня только тогда, когда Врач расширяет мои глаза своими пальцами и внимательно в них вглядывается.

В глаза мои, не в свои пальцы.

То есть вглядывается он в зрачки, но сути это не меняет. Наверное, проверяет… Что там можно проверять? Расширены ли они? Сужены ли? Вообще не понимаю, что происходит.

– Внимание все еще рассеяно, но ты приходишь в норму, Нина, – успокаивающе произносит Врач, похлопав меня по плечу. – Голова болит? Тошнит? Трудно дышать?

Прислушиваюсь к ответу своего организма на эти вопросы. Вроде ничего из перечисленного не ощущаю.

– Думать сложно.

И это правда. Думать и так по жизни сложно, а тут…

Перевожу взгляд на сидящего напротив меня Сергея. Уверена, что он выглядит лучше, чем я. Кстати, это ведь несправедливо, правда? Парни всегда хорошо выглядят. Особенно после сна. Вот мне после пробуждения страшно в зеркало смотреть. Волосы в разные стороны торчат, лицо все какое-то помятое, след слюней на подбородке, мешки под глазами, да и вообще бледная я, как поганка.

Мама, во всяком случае, сравнивает меня именно с этим грибом. Или же с синюшной куриной тушкой, которыми в ее молодости были забиты их продуктовые магазины. Никаких тебе по отдельности ножек, крыльев, бедер и филе. Цельная курица, у которой кожа не розовая, а синюшно-белая в пупырышку.

Фу, ну и мерзость.

– Знобит? – спрашивает Семен, замечая то, как от бурного воображения я передергиваю плечами.

– Нет. Все нормально.

Смотрю на Сергея, думая, что же ему сказать.

Я сама навязалась пойти вместе с ним и стала для него…обузой. Но меня ведь нельзя таковой считать, да? Это благодаря мне аварийная кнопка была найдена. Благодаря мне же, да? В той стене ведь была эта пресловутая кнопка? Ну или рычажок… Или что-то еще… Не важно. Я ведь не была обузой, чтобы стыдиться этого, да?

Да, да, да. Много «да» перед знаками вопросов…

С головой точно непорядок.

– Мы в первом вагоне? – спрашиваю я первое, что приходит в голову.

– Да, – коротко отвечает Спортсмен, кивая куда-то в сторону.

Прослеживаю за этим движением, но мое внимание привлекает не глухая стена, разделяющая вагон от кабины машиниста, а человек, которого раньше в нашей компании не было. Был ли это молодой парень или мужчина – мне не понять. Он сидит в такой же, как и у меня, парке. Капюшон скрывает от всех его лицо. Рядом с ним стоит набитый чем-то походный рюкзак. Большой такой. В метр высотой. Или даже больше.

– Он не особо разговорчивый, – говорит Врач. – Пассажир первого вагона.

Значит, он с самого начала там сидит?

– Пришибленный какой-то.

Белла относится к тому типу людей, которые запросто могут оскорбить кого-то и не испытать при этом ни капли раскаяния или стыда. С одной стороны таким человеком быть неплохо, с другой же, иногда свое мнение лучше держать при себе.

– Может, он иностранец? – предполагает Маша.

Тема сидит у нее на коленях и мирно посапывает.

– С таким-то рюкзаком? А что, – усмехается Белла, – похож.

Вот в сюжете и появился «тихоня».

– Отстаньте от него, – произносит Мандарин. – Лучше сюда взгляните.

Он стучит пальцем по карте метрополитена, приклеенной к стене у двери. Но единственным, кто к нему подходит, оказывается Семен. Они стали о чем-то разговаривать, и от их разговора меня отвлекает подсевшая ко мне Маша. Она оставила проснувшегося Тему на попечении Сергея, который, откровенно говоря, смотрит на ребенка как на что-то диковинное и странное.

Наверное, в семье он единственный ребенок.

– Что там произошло? – спрашивает Учительница.

– Где?..

– В других вагонах, – уточняет Маша. – Ты две остановки уже проспала.

– Две остановки?..

Маша кивает, а я судорожно хлопаю по карманам, ища свой телефон.

– Уже два часа ночи, – говорит Маша, показывая время на своей старенькой раскладушке.

02:11

– Куда мы вообще едем?

Маша пожимает плечами.

– Когда вы ушли, – начинает она, – мы все перешли в первый вагон. Здесь было больше людей. Но они… Они уже все вышли.

– На станциях, которые мы проехали? – уточняю я.

– Да. Но это случилось после того, как машинист попросил всех перейти в первый вагон.

– Мы тоже слышали его сообщение, – говорит Сергей.

К нам присоединяется и Белла. Теперь все мы сидим друг напротив друга, кроме Семена и…Дмитрия. Так ведь зовут Мандарина? Да, кажется, так… Они внимательно разглядывают карту, а Тихоня продолжает сидеть вдали от нас, будто не замечая того, что он здесь не один.

– Вы вообще проверяли его пульс? Может он…

– Живой он, – фыркает Белла, скрестив на груди руки. – Когда мы только пришли, он всех так недовольно оглядел и обратно спать завалился. Пришибленный.

Нас осталось восемь.

– Но вы не слышали предупреждение машиниста о том, что двери, в целях безопасности, заблокируются, так?

Сергей на вопрос Маши качает головой. Видимо эту тему они уже обсуждали, но ради меня решили вновь ее поднять.

– Мы еле выбрались оттуда, – сквозь зубы проговаривает Сергей, сжав кулаки. – А в первом вагоне свет вообще не выключался.

– А что с остальными?

Смотрю на дверь, разделяющую первый и второй вагоны, и на окна, за которыми властвовала темнота.

– Этого я проверять не хочу и нашу дверь открыть никому не позволю, – произносит Белла, будто кто-то и впрямь мог совершить такую глупость.

– Когда после этого сообщения вы не вернулись, Семен пошел за вами, – продолжает Маша. – Сергей сказал, что вы видели других пассажиров.

– Да. Тех, до которых Семен не смог «достучаться».

– Их дверь уже не открывалась, – уже, наверное, во второй раз говорит Спортсмен. – Мы пытались помочь, но ничего не вышло.

Маша кивает на его слова.

– Я так испугалась, когда вы вернулись! – вздыхает она. – Семен принес тебя на руках, ты же, как мне тогда показалось, вообще не дышала… Я так испугалась за тебя.

Она дважды повторяет слово «испугалась», а после крепко обнимает меня, будто мы лучшие подруги. Странное чувство, когда за тебя вот так вот кто-то переживает. Особенно незнакомец.

Но приятное, надо сказать, чувство.

– Я отключилась?

Скашиваю взгляд на Сергея. Из всех моих собеседников его словам я поверю сразу же, не задавая лишних и уточняющих вопросов. Наверное из-за того, что он не бросил меня там, в темноте, а помог вернуться обратно. Те, кто помогает незнакомцам в таких ситуациях, навсегда заслуживают доверие тех, кому они помогли.

– Да. Как только мы оказались во втором вагоне. Думаю, что в той темноте мы что-то…вдохнули.

– Вдохнули?

– Да. Запах был таким горьким, что я сразу же натянул ворот футболки на нос.

Тогда я этого не заметила, а сейчас его одежда и правда выглядит растянутой.

– Постой… Горький? Запах был горьким?

Маша отпускает меня, и я могу полностью развернуться к противоположным сиденьям, на которых сидят Сергей, Белла и Тема. Мальчик внимательно нас слушает, но никаких попыток поучаствовать в разговоре не предпринимает.

– Горький.

– Он был сладким, – говорю я, вновь ощутив, как горлу подкатывается тошнотворный комок. – Приторно сладким.

– Нет. Он был горьким, – уверенно произносит Сергей, дотрагиваясь до своей шеи. – До сих пор чувствую этот вкус в горле.