Текст книги "Клоака. Станция потери (СИ)"

Автор книги: Анна Муссен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Седьмая остановка – Перегон между станциями

Слов не осталось. Мыслей никаких.

Чувство какой-то апатии медленно распространяется по телу. Сажусь на сиденье, чтобы потерявшие силы ноги не подвели меня в самый неподходящий момент. Почему я этого раньше не заметила? Возможно, среди нас я была единственным человеком, который знал обо всех наземных станциях нашего метро, и мог раньше остальных заметить то, что та станция отличалась от тех, к которым мы привыкли.

Так где же были мои глаза, когда они все выходили из вагона?

Один за одним… Друг за другом…

У меня было столько времени, чтобы оглядеться и заметить эти странности, окутавшие станцию. Где указатели? Где разметки? Где эти чертовы скамейки, прикрученные к земле огромными болтами-шурупами?

Там ничего не было. Ничегошеньки. И я была единственной, кто это понял. Единственной, кто мог заметить это прежде, чем двери вновь закрылись…

– Нина…

Что теперь будет с остальными?

С силой зажмуриваюсь, да так, что глаза начинают щипать из-за туши на ресницах. Открываю глаза, и передо мной начинают летать яркие круги. Взгляд не сразу фокусируется, но это меня сейчас особо не напрягает. В голове против воли всплывают образы моих ушедших попутчиков.

Где они сейчас? Смогли ли выйти со станции? Куда они теперь пойдут? Что их ждет в городе? Что с самим городом и с остальными людьми? Что произошло за то время, пока мы медленно передвигались по темным, холодным туннелям метро? Что за монстры там жили? А вдруг… А вдруг это не из-за зомби отключился свет, а из-за Бездны? А если она не только в метро, но и на улицах?

Что, если она уже «поглотила» их?

Я буду виноватой в их смерти?..

Нет, нет, нет. Я ни в чем не виновата. Меня не за что винить. Выходить из вагона или остаться – их выбор, не мой. И я позвала их. Громко позвала. Раз Сергей услышал, то услышали и остальные. Да, я поздно все поняла и поздно позвала их вернуться, но… Но я ничего не могла с этим поделать. Я ни в чем перед ними не виновата.

– Нина.

И это называется никаких мыслей? Да у меня мыслей в голове сейчас больше, чем в те дни, когда они реально должны были задерживаться в моей черепушке дольше, чем на несколько минут.

– Нина!

Врачу надоедает мой игнор и он повышает голос.

– Я слышу…

Семен раздраженно вздыхает и поднимает глаза к потолку, словно вопрошает у кого-то «За что мне все это?». Кажется, своим игнорированием я его разозлила.

Он остался со мной, когда я откровенно затупила у выхода. Этой задержкой я спасла ему жизнь, ведь так? Так что я не должна чувствовать себя виноватой, но меня не покидает чувство, будто он и правда злится на меня. По-настоящему.

Как же меня бесит это чувство.

– Нина, все хорошо, – говорит Семен, садясь рядом со мной.

Он кладет руку мне на плечо и ободряюще сжимает его своими пальцами.

Я что, выгляжу настолько расстроенной, что он решает меня утешить? Или это не способ утешения, а простая поддержка? Интересно, он пытается выглядеть непринужденным или правда особо не волнуется по поводу того, что с нами произошло?

– Почему машинист не открывает нам дверь?

Этот вопрос я задаю вслух, но на оставшегося со мной попутчика не смотрю, повернув голову в самое начало вагона.

Тихоня.

Вот кто меня интересует. По законам всех жанров, он тот, кто в курсе происходящего. Возможно, он…виновник случившихся событий? Сидит сейчас, наблюдает за нами со стороны и ухмыляется. Помню, в одном ужастике главный злодей тоже все время находился в комнате с героями, трупом валяясь у них под ногами, и наблюдал за их действиями со стороны.

Тихоня на труп не похож, а вот мы с Семеном вполне похожи на последних пассажиров вагона номер четыре.

– Я бы и сам хотел это знать, – говорит Врач, убрав руку с моего плеча.

Теперь мне кажется, будто от меня оторвали тяжелый кусок. Неудивительно. Все же у мужчин хватка сильнее, чем у женщин. Хочется усмехнуться от моих прошлых мыслей. Семен не слабее Сергея. Одна ладонь по ощущениям весит несколько килограммов.

Если Тихоня, в самом деле, виновен во всем, что с нами произошло, то как он это сделал? И, что самое важно, что именно он сделал?

– Машинист сказал, что следующая станция «конечная»?

– Вроде бы… Было много помех…

Конечная. Последняя. Та, дальше которой пассажирам ехать нельзя. Но какая именно конечная? Оборачиваюсь и вновь смотрю на карту. Какую станцию мы только что проехали? На какую конечную мне на карте смотреть? Их на каждой ветке по две штуки!

Изначально мы ехали снизу вверх, в центр. Так что территориально мы должны находиться в верхней части карты, но… Дмитрий сказал, что, возможно, нас пустили по запасному пути. Или это сказал не он? Не помню… Но кто-то ведь это сказал, да? Или это была я? Голова уже совсем не работает и отказывается анализировать ситуацию, в которой я оказалась.

Думай, Нина, думай. Нельзя расквашиваться. Нужно взять себя в руки и… И что-то делать. Думать. Да, единственное, что я сейчас могу сделать, это подумать. Хорошо так подумать.

Мы все еще едем по улице, но даже если бы снаружи было светло, я бы не смогла сориентироваться. В ночной темноте я вижу только нечеткие очертания предметов: здания, деревья, дорога. Машин, кажется, и правда нет. В окнах свет не горит. По улицам никто не ходит.

Но все-таки снаружи слишком темно, чтобы что-то утверждать наверняка.

– Станции, которую мы проехали, нет, – говорю я.

И смотрю на Семена так, словно не знаю, каков будет его вопрос.

– Что это значит?

– То и значит.

Звучит грубо, но как по-другому объяснить мои слова? Что значит слово «нет»? То и значит. Нет. Совсем нет. Вообще нет.

Однажды я видела такую надпись на ларьке у автобусной остановки в жаркий день, после успешно сданного зачета. Летняя сессия. Учиться не хочется еще сильнее, чем прежде, но надо добить учебный год, чтобы два месяца отдыхать со спокойной душой. Я всего лишь хотела купить какой-нибудь холодной воды, как перед моим носом окошко ларька закрылось с приклеенной на наружную сторону дверцы запиской: «Холодной воды нет. Совсем нет. Вообще нет. Никакой нет. И не будет. Даже через десять минут. Даже через час».

Видимо в тот день продавщице надоело говорить как заведенной одно и то же людям, измученным жаждой и июньским солнцепеком. Она решила и свои нервы спасти, и силы покупателей понапрасну не тратить.

– Откуда ты знаешь, что такой станции нет?

Врач спрашивает об этом с легким недоверием в голосе и я, в принципе, все понимаю. Без фактов мое утверждение звучит не убедительно.

– Недавно я с подругами ходила на экскурсию по метрополитену. Мы попали на день, когда рассказывали о наземных станциях. И…мы были на каждой из них.

Замолкаю, чтобы выдержать драматическую паузу.

– И я все их помню. Станцию, которую мы проехали, мы не посещали.

– Точно?

– Точно, – говорю я, кивая.

Тихоня издевается над нами своим молчанием. Он сидит на своем месте, его рюкзак, непонятно чем забитый, стоит рядом с ним, и мне кажется, что он в любой момент может перевернуться под тяжестью собственного веса. Что там внутри? Спальник? Палатка? Консервы на случай апокалипсиса? Страшное оружие?..

– Он Вам странным не кажется? – шепчу я.

Семен оборачивается к нашему «другу» и принимается внимательно его разглядывать. Долго так. Пристально. Но вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, он говорит:

– Нам с тобой нужно сойти с поезда.

– А?

Сойти?.. Как он себе это представляет?

– Пока мы еще едем по улице, да еще и так медленно, нужно сойти с него. Сергей был кое в чем прав…

– В чем же?

– На улице у нас будет больше шансов сбежать.

Сбежать? Куда? И от кого?

Что лучше: выбраться из движущегося поезда, но оказаться на улице, «переполненной зомби», или доехать до конечной, с которой выбраться, возможно, и не удастся? Вдруг те твари уже там, дожидаются нас? Считают последние минуты до того, как мы, их полуночные супчики с костями и мышцами, приедем на их стол-платформу. Или же Бездна поглотит нас, как только мы покинем освещенный вагон?

Так что? Улица или конечная станция?

– Вы сказали «сойти». Не «остановить». Предлагаете…

Он же шутит, да?

– Просто спрыгнуть?

– Здесь невысоко, Нина, – произносит Семен таким тоном, будто этот факт должен был меня ободрить и успокоить.

Он что, распрощался со здравым смыслом? Даже если мы медленно едем… Даже если ему удастся открыть двери… Даже если я найду в себе силы выпрыгнуть из вагона, то…куда, черт возьми, прыгать?! На авось? Вдруг повезет, и я не переломаю себе ноги, неудачно приземлившись…на проезжую часть под нами?!

– В этих поездах двери можно открыть самостоятельно, – говорит он а после, немного подумав, добавляет: – Хотя о чем это я? Ты и Сергей уже открывали их, верно?

– Да, – отвечаю я и встаю с сиденья следом за поднявшимся на ноги Врачом.

Он направляется к потайной дверце в стене, а я преданно, хвостиком следую за ним, удивляясь и даже восхищаясь тем, как быстро Семен отыскал заветную аварийную кнопку. Вот она разница между нами и им, взрослым человеком. Он сразу понял, где должна находиться нужная кнопка-рычаг, а мы кучу времени потратили на то, чтобы обшарить целый вагон.

– Вы, правда, хотите спрыгнуть? – спрашиваю я, все еще не веря в то, что вскоре должна буду выпрыгнуть из движущегося поезда.

Я не вижу, чем именно Семен открыл эту металлическую дверцу, но открыл он ее быстрее, чем Сергей.

Чтобы увидеть, что же такого тайного там находится, я подхожу к Семену чуть ли не вплотную и, встав на мыски, заглядываю через его плечо.

Внутри было всего две кнопки из прозрачного пластика и один черный рычажок. Никаких подписей, никаких инструкций. Даже на внутренней части дверцы.

– Благодаря этому рычагу можно перезапустить систему электроснабжения вагонов, – говорит Семен. – Зря, конечно, подобное вынесли из кабины машиниста, но… С другой стороны, благодаря этому пассажиры в чрезвычайной ситуации смогут сами о себе позаботиться. Эта кнопка – открывает двери с одной стороны, эта – с другой.

– Откуда Вы это знаете? – не перестаю удивляться я его познаниям в столь узкопрофильной теме. – Там же ничего не написано…

– Все мужчины моего возраста в той или иной степени в детстве изучали строение машин, – подмигнув, отвечает мне Семен. – За прошедшие десятилетия техника, конечно, изменилась, но суть у нее осталась той же.

– Ясно.

Я в машинах вообще не разбираюсь.

Только сейчас я замечаю на правой руке Семена широкий, с серебристым напылением браслет, полностью опоясывающий его запястье. И на нем что-то нацарапано… Именно «нацарапано», а не «выгравировано». Какие-то засечки. Или же узоры… С такого ракурса не видно.

– Нравится? – спрашивает Врач, закатывая рукав своего пальто так, чтобы я смогла разглядеть его аксессуар.

Признаться, выглядит он странно. Если быть точнее, то он совершенно не сочетается со стилем Семена. Как седло на корове… Ах, вот как придумали эту фразу. Точно, по-другому и не скажешь.

– Какая-то памятная вещь? – вопросом на вопрос отвечаю я.

– Вроде того, – улыбается Семен, хотя улыбка эта больше походит на усмешку. – У всех моих друзей такие же. С некоторыми…различиями.

– А эти знаки?.. Они что-то означают?

Все же эти царапины смотрятся как отметины…при счете? Точно! Вот что мне это напомнило! В фильме про необитаемый остров, человек, спасшийся при крушении, точно так же отсчитывал проведенные на острове дни. Черточка, черточка, черточка, засечка. Черточка, черточка, черточка, засечка. Он так вел календарь, чтобы не потеряться во времени.

Но что таким образом может подсчитывать Семен?

– Это…мои заслуги, – произносит Врач отстраненно.

И в этот момент поезд резко тормозит.

От неожиданности я теряю равновесие и лечу вперед, прямо на Семена. Он же, в отличие от меня, твердо стоит на ногах и ловко хватает меня за плечи, не позволяя в очередной раз оказаться на полу.

– А мне свой браслет не покажешь? – слышу я.

Голос у Тихони хриплый. Семен закрывает меня собой, и нашего третьего пассажира я могу видеть только через его плечо.

Тихоня остановил поезд, потянув за стоп-кран, встроенный в стену чуть выше его головы. За то время, что мы с Врачом разговаривали, парень не только успел накинуть на плечи свою тяжелую ношу, но…и вытащить откуда-то самый настоящий пистолет.

Серьезно… То ножи, то пистолеты… Эти рамки на входах вообще работают? В метро можно пронести все, что душе угодно, лишь бы лицом выйти и внимания к себе не привлечь.

– Парень, не глупи, – проговаривает Семен, протягивая руки вперед. – Опусти его.

Вживую пистолет и автомат я видела только в старших классах в школе, на уроках ОБЖ. Основы безопасности и жизнедеятельности. Хороший у меня по этому предмету был учитель. Дяденька лет пятидесяти, с закрученными усами и в вечном камуфляже разгуливал по первому этажу школы как солдат на посту. Он никогда нас не ругал, мы могли спокойно опоздать на его урок и делать на нем домашнее задание или готовиться к следующему уроку, а он, разрешая нам заниматься своими делами, рассказывал о том, как выжить в опасных условиях. Интересно, надо признаться, рассказывал. Что делать при пожаре? Как остановить кровотечение? Как спасти утопающего? Как обеззаразить рану, не имея при себе ничего из аптечки, да и самой аптечки?

Я все это…могла бы знать, если бы на ОБЖ занималась ОБЖ.

Почему сожаления о чем-то несделанном приходят спустя долгое время, когда сделать уже ничего нельзя?

– Эй, ты, – тыкает мне Тихоня, – отойди от него.

Он махает пистолетом так, словно он продолжение его руки, указывая мне на сиденья.

– Живо, – добавляет он.

– Все хорошо, Нина, – говорит Семен, а я только сейчас замечаю, что все это время крепко сжимаю на спине плотную ткань его пальто. – Сядь.

Будем послушными.

Я отхожу от Семена и сажусь, как мне велят.

– Открывай двери и выходи из вагона.

– Парень, ты не в себе. Успокойся, – начинает свою «терапию» Семен. – Опусти пистолет, и давай поговорим. Ты своим грозным видом меня не напугаешь, а вот у Нины может и травма остаться. Не хорошо портить чью-то жизнь. За это в твою карму посыплются минусы.

– Закрой рот и открывай двери, – повторяет Тихоня, направляя на меня оружие. – Иначе я пристрелю твою Нину.

Пальцы на руках и ногах моментально холодеют. У меня перехватывает дыхание, и я до боли прикусываю изнутри щеки, лишь бы не разреветься от такой несправедливости.

Ну что за фигня? Я пережила всех в своем вагоне, вернулась из Бездны, не вышла на несуществующей станции, и теперь умру из-за пули, выпущенной мне в голову каким-то сумасшедшим туристом?.. Это нечестно!

– Хорошо, – говорит Семен, нажимая на обе кнопки.

Двери во всем вагоне открываются синхронно, с характерным для этого действия грохотом.

Тихоня продолжает наставлять на меня пистолет, но все же переключает все свое внимание на Семена, продолжая сохранять между собой и им некую дистанцию. Это умно. Правда, умно. Рюкзак, конечно, тяжелый, но пуля, выпущенная из ствола пистолета быстрее, чем Семен, решившийся помериться с этим парнем силой.

– Прыгай. И без глупостей.

Какая шаблонная фраза.

Семен мельком глядит на меня и, улыбнувшись, в самом деле, спрыгивает вниз. Меньше чем через секунду я слышу, как он приземляется на землю.

Значит, не врал. Здесь и правда, невысоко.

– Ты тоже, – говорит Тихоня, будто я могу напасть на него со спины. – Без глупостей.

Благодаря свету, исходящему от вагонных ламп, Семена на улице хорошо видно. Он не собирается убегать, держа руки над головой в позе заложника. Пожалуй, если бы он захотел, то мог бы попробовать убежать, но… Я бы на его месте не стала. В меня снежком косые от природы попадали во дворе зимой, а тут… Тихоня с огнестрелом определенно умеет обращаться. Думаю, Семен это тоже прекрасно понимает.

– Нина, ни в коем случае за нами не иди, – наставляя меня на праведный путь, произносит Врач.

Да я и не собиралась… Наверное.

– Подними стоп-кран в прежнее положение, а потом щелкни рычагом в стене. Поезд вновь поедет.

Стоп-кран. Рычагом…

– Но если свет выключится!..

Бездна.

Она же все еще во втором вагоне, да?

Вскакиваю с сидений, но тут же сажусь обратно, замечая скошенный в мою сторону взгляд Тихони. Да не собираюсь я к тебе подходить, не собираюсь… Успокойся. «Пришибленный».

– Это единственный способ заставить поезд вновь тронуться с места.

Тихоня спрыгивает вниз, и я слышу шаркающие шаги двух моих попутчиков, уходящих куда-то в сторону. Жду еще несколько секунд и подрываюсь с места, останавливаясь у открытых дверей. Снаружи в вагон попал прохладный воздух, пахнущий ночной гарью. Света в городе нет. Семена я больше не вижу. Их шагов я больше не слышу.

Они ушли, а я осталась одна.

Пойти за ними? Поехать дальше, выключив свет? Оборачиваюсь к двери, соединяющей первый и второй вагоны. Там темно. Настолько все черно, что кажется, будто черный цвет не настолько насыщенный, как эта пустота.

– Перезапустить подачу электричества?

Во рту начинает горчить.

– Но сначала вернуть стоп-кран в обычное положение.

Когда я размышляла о том, что лучше: выйти наружу или доехать до конечной станции, я считала, что улица – путь к спасению. Но теперь, когда Семена рядом больше нет… Я боюсь прыгать вниз и идти куда-то.

Стоп-кран с легкостью возвращается на место, но ничего больше не происходит. Я медленно подхожу к потайной выемке в стене и смотрю на этот черный, маленький рычажок.

– Ну что, друзья мои, – обращаюсь я к своим притихшим червякам в груди, устало оглядевшись. – Я последняя, но…

Я надавливаю на рычаг, и тот поддается мне, опускаясь вниз.

Щелчок.

Щелчок.

Щелчок.

Свет потух, двери все еще открыты, а я…

Я вешаться не собираюсь.

Восьмая остановка – Конечная

Поезд трогается с места, как только включается свет.

А те, кто был со мной, остаются позади.

Мне всегда нравились моменты в фильмах, когда герой, прислоняясь головой к окну в поезде или автобусе, куда-то едет и задумчиво вглядывается в быстро сменяющийся снаружи пейзаж. Он либо только хочет рассказать зрителям свою историю, либо доживает последние секунды до титров, оставляя финал своей жизни открытым. А вокруг него другие пассажиры занимаются своими, никак с ним не связанными делами, и у нас, зрителей, появляется ощущение какой-то умиротворенности.

Мы хотим оказаться на его месте.

Встать однажды утром и, бросив все и всех, уехать куда-нибудь далеко-далеко на поиски лучшей жизни. Или же обычных приключений. Потому что у большинства из нас жизнь до безобразия скучна и однообразна. После просмотра таких фильмов я всегда хотела бросить вызов окружающему меня миру, умчаться в далекие края и повстречать на своем новом пути неизвестных мне людей, у которых, как и у меня, будет о чем рассказать мне ночью у костра на пляже или в баре за очередным стаканом.

Мне хочется путешествовать и спать в дешевых гостиницах, ощущая этот своеобразный запах старых коридоров, в которых расстелены длинные ковры. В снятых комнатах находить «вырезанные» ручкой или карандашами послания от тех, кто обитал в этих номерах до меня месяц, год или же десять лет назад. Питаться на заправках или покупать готовую еду в супермаркетах, разогревая макароны или супы в микроволновках. Во время такого путешествия я бы хотела в одном городе проводить время с одними людьми, а переезжая в другой, встречать новых попутчиков.

И даже имея всего один рюкзак за спиной, одевшись в потертые джинсы и старые кроссовки, ни в чем не нуждаться.

Из-за таких историй, которые актеры рассказывают нам с экранов, мы верим в то, что наши жизни могут измениться, стоит только, выйдя из дома, пойти не направо, а налево. Вот только… Красивые истории могут случаться только в книгах и фильмах. А вот в реальной жизни…

Взять хотя бы эту позу, в которой главный герой сидит в автобусе или поезде. Сценаристы вообще пробовали сидеть, прислонившись головой к окну во время движения? Автобус постоянно дергается, подлетает на ямах и прочих дорожных препятствиях…

Зимой – окошки холодные, летом – солнце как назло специально припекает именно на той стороне, на которую я сажусь. Зимой в теплых куртках люди занимают куда больше места, чем летом, а летом в замкнутом пространстве витают такие ароматы…

В общем, в таких поездках мало романтики. А в фильмах, в которых снимают такие сцены, мало реализма.

Плюхаюсь на сиденье и вскоре совершаю то, что не позволила бы себе в любое другое время: я ложусь на этот жесткий «диван». Но долго вглядываться в светлый потолок вагона я не могу.

Закрываю глаза, пытаюсь не заснуть.

02:55

В голове мелькают цифры, которые я запомнила, проверяя время. Почти три часа ночи. Я всегда ложусь спать в полночь и засыпаю к половине первого. Просыпаюсь в 03:15 каждую ночь и вновь засыпаю, просыпаясь только по звонку будильника. Мой организм «выдернули» из привычной среды обитания и теперь он не понимает, почему до сих пор я не приехала домой, не накормила его и не уложила в кроватку с ортопедическим матрасом. Голова тяжелая, затылок тянет, будто мозг распухает. Глаза щиплет даже под закрытыми веками.

Становится жарко. Парка расстегнута, под ней лишь футболка. Красивая, правда, «парадная», но футболка. Эля еще долго на меня недовольно зыркала, когда придя вместе с ней и Шуркой в «гости» я сняла верхнюю одежду и осталась…в этой «безвкусице, в которой и на пары-то ходить стыдно». Да-а… Мне стоило уйти после этой фразы. Глядишь, и не оказалась бы сейчас в такой безвыходной ситуации.

Мысли опять возвращаются к тем, кто вышел на станциях, и к тому, что же все-таки произошло. Чтобы не заснуть, размышляю обо всем, составляя немыслимые теории заговоров.

Теория первая.

Возможно ли, что в нашем метро и в самом деле произошел теракт? Вероятность этого довольно высока, учитывая то, как накаляется в мире обстановка. Но если это теракт, то какой? Газовая атака, о которой упоминала Белла? Я тоже о ней что-то слышала… Если предположить, что какие-то злодеи и в самом деле запустили в метрополитен газ, и мы, надышавшись им, стали видеть галлюцинации, то…в чем смысл этого «представления»? Этот газ токсичен? Со временем наше самочувствие ухудшится?.. Или же в этом газе какая-то зараза, которую мы, выйдя из метро, должны были разнести по всему городу, пока добирались бы до своих домов?

Эта теория звучит правдоподобнее всего, если бы не одно «но». И Сергей, и я знали, что при выключении света нужно забраться на сиденья и не шевелиться. Не привлекать к себе внимания. Значит ли это, что та «змея», ползавшая по полу в четвертом вагоне, ползала и в третьем, и в пятом, и во всех остальных? Разве может всех глючить одинаково?

Нет, не может. Идем дальше.

Теория вторая.

А если то, что все мы видели и ощущали, было не галлюцинацией, а чем-то реальным, то…все еще хуже. Наш поезд, попав в «черную дыру», переместился в какое-то странное место, где монстры живут под землей и лакомятся утащенными из поездов людьми. Я знаю, что есть в нашем мире места, где и в самом деле все пропадает: самолеты, корабли, люди. Есть ли такие же «треугольники» в метрополитене города-миллионника?

И если есть, то как часто поезда вот так вот пропадают?

Сколько людей вмещает в себя один вагон? Человек пятьдесят? Скорее всего больше, но…это и не важно. Если в одном поезде вагонов семь или восемь, то это ведь почти четыреста пассажиров! Как можно «потерять» за раз четыреста человек?

Этого никто не замечает? Всем все равно? А как же семьи тех, кто пропал? Друзья?.. Меня тоже никто не схватится?.. Ни родители, ни Элька с Шуркой? Они не будут меня искать? Не расстроятся, когда поймут, что я, возможно, больше не вернусь? Или же…

Ладно.

Есть еще одна теория. Третья и…самая ужасная.

Вдруг в метро все же что-то произошло. Правда произошло и все мы, кто был в этом поезде, стали жертвами случившегося несчастья. Мне не хочется думать об этой теории, как-то развивать ее, потому что… Это будет означать, что я уже мертва, а эти туннели, по которым я катаюсь – мой вечный путь, в который меня засунули из-за моей «правильной» жизни.

И я здесь совершенно одна.

03:35

Однажды, когда я была маленькой, родители потеряли меня на рынке. Разумеется, по их словам, я сама потерялась. Ни один взрослый никогда не признается в том, что потерял своего ребенка, верно? Вот и мои в этом промахе до сих пор не признаются. Но дело не в этом… Я отчетливо помню тот день. Была зима. Холодная такая. По-настоящему холодная. Сейчас зимы совершенно не такие. Я была одета в ярко-желтый пуховик и такого же цвета шапку-ушанку. Этакий цыпленок в болоньевых штанишках и серых валенках. Сейчас, встречая в торговых центрах потерявшихся детей, я прихожу в ужас от их поведения. Откуда только в этих маленьких тельцах столько энергии? Ее бы в нужное русло направлять, а не тратить на истерики и капризы.

Я же, когда разлучилась с родителями, вела себя совершенно спокойно, чем удивила заметившего меня охранника. Он отвел меня в комнату, похожую на радиорубку в школе. Дал шоколадных конфет и налил горячего чая. Даже молоко откуда-то достал. Спросил: как меня зовут, с кем я была и имена родителей. Благо ответы на эти вопросы я знала наизусть. Узнав нужную ему информацию, он ушел. Не знаю, почему нельзя было объявить о том, что я нашлась по радио рынка… Наверное, оно в тот момент не работало.

Я помню, что совершенно не боялась. Ни того, что потерялась, ни того, что осталась одна в маленькой, незнакомой комнатке. Охранника, несмотря на его грозный и несколько…бичеватый вид, я тоже не испугалась. Смело взяла его за руку и пошла с ним в ту комнату. Хотя, я помню, как меня за это потом отругала мама. Нельзя уходить куда-то с незнакомцами, даже если они одеты в форму. Особенно когда тебе лет пять-шесть… Да даже когда тебе за двадцать…Особенно когда тебе уже за двадцать и ты «взрослая девушка».

03:37

Прошло только две минуты?..

Время течет так медленно, когда хочется, чтобы оно летело, сломя голову… Поднимаюсь и смотрю на пустой вагон. В нем и светло и тепло. Двери закрыты. Бездне негде прятаться.

Поезд медленно въезжает в туннель, вновь скрываясь под землей.

Я бы сейчас не отказалась от конфет и чая. Настолько горячего, что обожженное им небо еще долго бы зудело заживая. А проводя языком по поврежденной коже, она бы казалась мне гладкой-гладкой. Наверное, в большинстве своем люди немного мазохисты. Мы отрываем корочки от ранок, «тычем» кончиком языка в зубные дырки, проверяя, будет ли опять больно? Специально отрываем заусеницы, чтобы вскоре кожа у ногтей воспалилась от попавшей в ранку грязи. Выщипываем брови… Фу, лучше о чем-нибудь другом подумать.

Но о чем думать в такой ситуации?.. Я не хочу вспоминать тех, кого сегодня встретила и не хочу загадывать на будущее. Встаю и вновь подхожу к карте, внимательно вглядываясь в сплетенные между собой разноцветные линии. Если поезд и в самом деле «провалился» в другой мир, то она бесполезна. Доехав до конечной станции, что мне делать? Выйти на улицу? А дальше что? Если это другой мир, то моего дома нет. Моих родителей нет. Куда мне идти? Кого искать?..

Поезд начинает замедлять ход. Опять. Но я не боюсь. Мне, правда, не страшно. Чему быть, того не миновать. Я ненавижу пословицы и прочую чушь, но в данной ситуации от меня ничего не зависит. Поезд в любом случае доедет до конечной, и я выйду на платформу. Не думаю, что есть смысл оставаться в поезде. Я, наверное, смогу выйти на поверхность, а там… А там уже буду разбираться по ходу…пьесы. Я ненавижу пословицы и устойчивые выражения, но в такой момент только они и лезут в голову.

Поезд прибыл на станцию. Двери одновременно распахнулись.

…х-х-х…дальше не…ш-ш-ш…прось…ба…х-х-х…освободить…ва….н…

Последнее слово машинист «проглатывает», но знакомую мне фразу я все равно понимаю и додумываю уже сама.

Осторожно выглядываю из вагона наружу, руками держась за то место, откуда выезжают и куда заезжают двери. На платформе темно. Лишь благодаря свету, исходившему из всех вагонов, я могу разглядеть…ничего. На платформе ничего нет.

Выйти?.. Остаться?.. На этот раз рядом со мной никого нет. Никто не вернется за мной и не станет подталкивать, поэтому… Я должна сама сделать этот шаг вперед.

И я делаю его. Этот шаг.

На платформе темно и холодно. Под ногами гуляет сквозняк, а значит, где-то неподалеку есть выход. Открытый выход, через который я смогу попасть на поверхность.

И сейчас я сделаю кое-что о-очень глупое.

– Есть здесь кто-нибудь?..

Да, конечно, так мне и ответит мой будущий маньяк-душитель, но попытаться ведь стоило?..

Тры-ынь! Тры-ынь! Тры-ынь!

Сердце пропускает удар, а после начинает биться быстрее.

Этот звук я хорошо знаю. Колесико в старых стационарных телефонах издавало точно такой же звук, когда нужно было набрать номер. Каждую цифру приходилось прокручивать по отдельности и ждать, когда колесико вернется в исходное положение…

Слава быстрому набору.

Нужно проверить машиниста.

Подхожу к кабине, пытаясь заглянуть внутрь, но от безысходности отодвигаюсь обратно. Ничего не видно. Рукой провожу по грязному стеклу, но, как и говорил Семен, «грязь» внутри. Стучу. Раз. Два. Тишина. Если машинист внутри, то он либо глухой, либо… Лучше не думать. Потому что если он не глухой и специально мне не отвечает…

Оборачиваюсь.

Приглядевшись, замечаю неподалеку от меня неподвижно горящий красный огонек.

Нина, не вздумай к нему подходить. Вспомни все те ужастики, которых с детства ты пересмотрела уже уйму раз. Нельзя идти в темные места. Нельзя задавать глупый вопрос: Кто здесь? Вообще ничего нельзя делать в непонятных местах и ситуациях.

Головой-то я все понимаю, но вот ноги к этому огоньку идут сами собой. Внутри все начинает холодеть от страха, но мои друзья-черви не шевелятся. Я не ощущаю рядом с собой никого живого, но кто сказал, что нужно забыть о теории Беллы с зомби?

Этот огонек меня манит. По-настоящему манит. Протягиваю к нему руку и уже через секунду нащупываю под подушечкой пальца кнопку. Нажимаю на нее и… Вокруг меня загорается множество огней! От неожиданности, кажется, я даже вскрикиваю.

Ужас. Мой голос настолько противный?

До моих ушей доносится задорная мелодия, как будто из…игрового автомата?..

Серьезно что ли?..

Передо мной стоит самый настоящий игровой автомат. С рычагом, за который нужно потянуть, чтобы монетки посыпались, и с той самой «лункой», в которую выигрыш должен упасть.

– Это все же какая-то шутка?.. Мне что, нужно сыграть и испытать удачу?

Внезапно двери в поезде закрылись и, начиная с его хвоста, свет в вагонах начал отключаться. Щелк. Щелк. Щелк. В голове так и звучит этот звук. Бежать за отъезжающим со станции составом нет никакого смысла. Машинист, если он там и есть, меня проигнорировал так же, как и Семена.

Вот так поезд и уезжает.