Текст книги "Клоака. Станция потери (СИ)"

Автор книги: Анна Муссен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Третьи оковы – Упорхнувшие бабочки

Я закусываю губу, стараясь не издать тихого стона. Семен целует мою шею, намеренно прикусывая и посасывая кожу, оставляя на ней небольшие пятнышки – свидетельство того, что «между нами что-то было». Он двигается медленно, уверенно, со знанием своего дела, и мне начинает казаться, что я не прочь пойти дальше, чтобы уж к другому клиенту меня наверняка не пустили.

Как оказалось, тела «райских бабочек» после рабочей ночи Госпожа тщательно проверяла на наличие различного рода следов: царапин, укусов, засосов. Она жетонами наказывает гостей, которые не соблюдали главного правила «Рая»: никаких «меток».

«Метить» девочек было нельзя. Категорически.

Кому захочется повеселиться с девушкой на следующий день, если все ее тело украшают победоносные следы-метки другого клиента? Да никому. Мне бы, лично, точно не захотелось.

– М-м… – мычу я, когда Семен перемещается с шеи на ключицы, прикусывая выпирающую косточку.

Я сразу же прикрываю рот ладонью, стыдясь собственной реакции.

– Больно? – спрашивает он, слегка отодвигаясь от меня.

Его голос сипит, а сам Семен учащенно дышит, разглядывая мое пылающее от стыда лицо. Мы не легли на кровать. Это было бы слишком. Мы просто сидим друг напротив друга и занимаемся моим спасением: Семен целует меня, а я всеми силами пытаюсь игнорировать разливающееся внизу живота тепло.

Всех бы и всегда таким образом спасали. Глядишь, и войн бы стало меньше.

– Нина?

Происходящее сейчас становится слишком приятным для того, чтобы сидеть молчаливым бревном и никак не реагировать на чужие прикосновения. Я мотаю головой, плотно сжимая губы. Если бы я произнесла «нет», то это бы прозвучало писком маленькой мышки, а не уверенным отрицанием на его вопрос.

Мне не было и не могло быть больно. Даже от его укусов.

– Продолжаем?

Киваю.

Семен вновь приближается ко мне, теперь намереваясь уделить особое внимание моим губам.

– Потерпи еще немного, – словно извиняясь за то, что делает, говорит он.

И начинает меня целовать.

Его поцелуи настойчивые и горячие. Семен притягивает меня к себе; так было удобнее. Я инстинктивно прижимаюсь к нему и обнимаю, ощущая его прерывистое дыхание на своих губах, когда он на секунду обрывает поцелуй, чтобы вздохнуть и вновь продолжить целовать меня.

Если бы я была сторонним наблюдателем, то кричала бы во все горло: «Дура, тебя же используют!» Ну какое спасение в поцелуях и засосах, теперь уже красовавшихся на всех оголенных участках моего тела? Семен ведь, в конце концов, здоровый мужчина, который, в конечном итоге, не выдержит этих прелюдий и зайдет дальше, собираясь сделать то, ради чего отдал Госпоже несколько жетонов…

Мне бы думать именно в таком направлении, сопротивляться, но ни того, ни другого делать совершенно не хочется. Единственное, что меня беспокоит – это отношение самого Семена ко мне и ко всей этой ситуации. Я же, вроде как, ему нравлюсь. И сюда он пришел не ради того, чтобы поразвлечься с девушками, а ради моего спасения.

А ведь я, в первые минуты его прихода, посмела ревностно думать о его «не верности».

Подумать только, в подвале признается мне в любви с первого взгляда, а после проводит вечера в компании обворожительных красоток! Тоже мне, влюбленный воздыхатель. «Мужчины. Все они одинаковые», – именно так подумали бы все женщины мира. И я в том числе. А на самом-то деле, вот как получается: он, узнав, что я попала в «Рай», бежит меня спасать, а я, от помощи не отказавшаяся, нагло использую его в своих корыстных целях.

От этого и горько и как-то противно зудит в груди. Моим червячкам мое поведение тоже не нравится. Все же я совестливая и жалостливая. Как же мне всегда было жалко лучших друзей главных героинь в книгах и фильмах. Их ведь, бедняжек, всегда в конце променивают на смазливых красавчиков. А эти самые красавчики, в начале истории, не брезгуют поспорить с друзьями на то, что до выпускного вечера затащат главную героиню в постель.

Ах, зарубежные фильмы нулевых, вы были такими однотипными.

– Я думаю, – шепчет мне на ухо Семен, – что пора остановиться.

Он крепко сжимает мои плечи, стараясь или отдышаться, или окончательно не потерять рассудок. Я киваю, закусывая ноющие губы. Им хочется еще, еще и еще.

А мне…

– Госпожа поведется на наш трюк.

А мне думать нужно не о том, о чем я сейчас думаю.

– Н-надеюсь, – все же произношу я тихим голосом.

Семен хмыкает. Или усмехается. Или так улыбается. В общем, шумно выдыхает и отстраняется от меня. Его глаза блестят, взгляд блуждает по моему лицу, а руки продолжают оставаться на моих плечах.

– Но все это лишь отсрочит неизбежное, – говорю я уже громче. – Как только следы исчезнут…

– К тому моменту ты уже будешь наверху.

Семен встает с кровати и отходит от меня к противоположной стене, будто стараясь соблюсти дистанцию. Я же остаюсь сидеть на месте, нервно сжимая одеяло.

Может, остановиться на этом и правильно.

– Я придумаю, как тебе сбежать из лагеря.

Мне…

– Я ведь уже говорила, что не побегу одна.

Семен одаривает меня странным взглядом. Вроде бы насмехающимся, но в то же время и каким-то снисходительным.

– Я так давно не встречал альтруистов, – произносит он. – Никогда не понимал: чего хорошего в спасении кого-то, кроме себя?

– Вы задаете такой вопрос, а сами помогаете мне, – упрекаю я его в нелогичности.

– Это не то же самое, – говорит он, покачав головой. – Я знаю, что за помощь тебе мне ничего не будет. Все-таки я тут единственный доктор. А ты… Ты рискуешь жизнью ради незнакомцев. Одной тебе сбежать будет намного проще, чем с такой толпой.

– Значит, если бы Вы не были доктором…

– Стал бы я помогать? – задает он вопрос за меня и сам же на него правдиво отвечает: – Скорее всего, нет.

Горько, но зато нелживо.

– Скажи, почему ты не можешь их бросить? Кто они для тебя? Всего лишь попутчики, верно? Ты ведь кроме их имен, больше ничего о них не знаешь. Будь кто-нибудь из них на твоем месте, стали бы они помогать тебе так же, как ты хочешь помочь им? Нет же. Ты ведь понимаешь, что ни Сергей, ни Маша, ни тем более Белла, ни за что бы не стали помогать тебе.

Я старалась о таком не думать, но…

– Сергей бы помог, – уверенно заявляю я.

– Да. В нем, боюсь, альтруизма еще больше, чем в тебе.

– Ошибаетесь. Я не альтруист. Если встанет выбор: я или кто-то другой, разумеется, я выберу себя. Я не стану прикрывать кого-то собой. Не стану брать чужую вину на себя. Но… Но это не значит, что я брошу людей, если могу им помочь. Мы попытаемся сбежать. Вместе. Если кто-то отстанет, за нами будет погоня, а до выхода останется всего ничего, я брошу того, кто тормозит меня. Можете в этом не сомневаться.

Теперь я уверенно могу заявить: на мои слова Семен довольно хмыкнул.

– Я рад это слышать. Твои слова вселяют в меня надежду на то, что ты сможешь добраться до выхода. Чтобы не случилось.

– Смогу. Но мне нужно знать, где этот выход. Как до него добраться? Если дело в поезде – а это еще одна причина не бежать одной – то я не знаю, как им управлять. Вдруг, из-за меня поезд сойдет с рельсов? Я разобьюсь, так и не достигнув поверхности.

– У тебя бурная фантазия, – подмечает Семен.

Кто-то мне об этом уже говорил…

– Но по поводу поезда ты права. Тебе одной его не угнать. Да и твои попутчики тоже не смогут им управлять.

– Тогда как?..

– Ты видела стену, – не спрашивает, а утверждает Семен.

– Видела.

– Знаешь, где луна-парк?

– Видела, – вновь повторяю я.

– Беги к нему. В нем есть дорожка, выложенная желтым кирпичом.

– Как в сказке?

– Как в сказке, – подтверждает Семен. – Иди по ней и в конечном итоге упрешься в стену. В том месте есть дверь.

– Дверь? В стене?

– Да. Она без выступов. Ручки тоже нет. Придется постараться, чтобы найти и вскрыть ее. Но это твой единственный шанс сбежать, минуя большую часть туннелей. Будешь подниматься вверх несколько часов. Там винтовая лестница. Света нет, поэтому придется идти в полной темноте.

– В темноте? – с испугом переспрашиваю я. – А те твари?

– Там их быть недолжно.

Звучит не очень-то уверенно.

– Ты выйдешь в самый первый туннель, где мы остановились. Помнишь, что там тогда произошло?

– Что-то утащило всех из вагона…

– Нет, это была вторая остановка. Первый раз мы остановились в туннеле, когда в вагоне было полно людей.

А ведь точно! Женщина с духами. Парень с рюкзаком.

– Там мы, подстрекатели, выходим и идем пешком до станции. Садимся в наш поезд, который уже курсирует по линии, и делаем свое дело. Тебе нужно будет только дойти по туннелю до станции и попросить о помощи.

Попросить о помощи… А как мне объяснить людям, решившим мне помочь, как я оказалась в туннеле? Об этом я спрашиваю у Семена.

– Ври, что ничего не помнишь. Наверняка родители уже написали заявление о твоей пропаже. Тебя доставят в больницу, допросит полиция. В худшем случае, придут те, кто допрашивать будет тщательнее, задавая наводящие вопросы.

– Кто-то из правительства?

Семен пожимает плечами, не собираясь давать ответ на этот вопрос.

– Просто говори, что ничего не помнишь, ничего не знаешь, ничего не слышала и не видела.

– Они же поймут, что я вру.

– Поймут, – соглашается со мной Семен. – Тебе именно это и нужно. Они должны быть уверены в том, что ты никому и ничего не расскажешь. Особенно СМИ. Клоака – правительственный объект. Закрытый и списанный в архив. А, возможно, и вовсе уничтоженный со всеми бумагами. Тем, кто занимался этим городом, не нужны на поверхности люди, знающие о том, что творится под землей.

С этим я соглашаюсь.

– Я буду молчать.

– И это правильно.

Время, отведенное Госпожой для утех, заканчивается. Всего лишь час. Как-то маловато и несерьезно. А для некоторых должно быть еще и чертовски обидно. Но спорить с Госпожой, как говорит Семен, бесполезно. Даже Князь иногда предпочитает молча проглатывать ее претензии и недовольства, чем пытаться что-то на них ответить.

– Если у меня все получится и эта наша встреча последняя, – начинает Семен перед своим уходом, – то это был неплохой подарок на прощанье. Я, правда, давно уже не встречал таких людей, как ты.

Я подхожу к нему, чувствуя грусть от сказанных им слов. Странное чувство. Меня ведь не должно волновать последняя эта встреча или нет. Но было в Семене что-то такое, из-за чего расставаться с ним не хотелось.

– Почему бы Вам не побежать с нами? Неужели там хуже, чем здесь?

– Там намного хуже, Нина, – говорит он, наклоняясь и целуя меня.

Это был не такой поцелуй, как когда мы сидели на кровати. Всего лишь чмок. Словно муж утром поцеловал жену на прощанье перед работой.

– Последний штрих, – произносит Семен, проведя большим пальцем по моим губам.

А потом очередной поцелуй. А потом еще один. И еще. Так Семен прощался с девушкой, которая ему нравилась, и которую, если все получится, он больше никогда не увидит.

– В луна-парк, по желтой дорожке, – выдыхает он, прислоняясь своим лбом к моему.

– Через лес, к стене. Там нужно найти дверь.

– Только вверх, до самого конца. Ни на что не отвлекайся. Ничего не бойся, – дает он мне последние наставления, каждое из которых заканчивается поцелуем, длящемся дольше, чем предыдущий. – И продолжай врать даже тогда, когда все будут говорить о том, что твои слова – ложь.

Семен ушел, оставляя меня одну.

Вскоре после его ухода в комнату приходит Госпожа. Первым делом она глядит на по-прежнему застеленную кровать. Потом на меня, на мою шею, лицо, руки. Она меня не проверяет. Казалось, что ей и так известно о том, что здесь произошло.

– Возвращайся в комнату и не смей выходить из нее до утра, – приказывает она мне, и я не вижу причин ей не повиноваться.

Ночь проходит спокойно. Относительно. Разбушевавшиеся за вечер фантазии и эмоции не дали мне спокойно проспать до звона будильника, то и дело будя меня образами полуголого Семена. Просыпаясь, я ощущала на себе его руки, губы, дыхание. Мне казалось, что рядом со мной в постели все время кто-то был. Я вновь ощущаю себя подростком в период полового созревания, когда мне впервые начали сниться такие сны. Правда тогда моими партнерами были неизвестные мне парни, которых я в жизни даже ни разу не видела, а теперь все было куда красочнее и запоминающееся.

Утром так же ничего серьезного не происходит. Душ, завтрак, разговоры с Беллой. После обеда нас выпускают погулять.

На улице тепло. Даже слишком. Система сменила в программе сезон. В Клоаке теперь властвует настоящая весна. На деревьях, растущих в «райском саду» – так девушки называют двор – набухли жирные почки. Со дня на день они должны распуститься зеленой листвой и, возможно, мелкими цветочками, если эти деревья плодовые.

Я прислоняюсь к стене дома, наблюдая за охранявшими нас надзирателями. Белла стоит рядом. Я рассказала ей о нашем скором побеге. Я верю в то, что у нас получится. Белла же, услышав мои планы, ничего не сказала. То ли не верит, что мы сможем сбежать, то ли не хочет сглазить.

Я продолжаю осмотр двора, подмечая про себя неутешительный факт: мы не сможем этот двор покинуть. Вокруг нас возведен двухметровый, бетонный забор. Будто тот, кто его строил, не хотел, чтобы отсюда сбежали. Или наоборот попали сюда. Что странно, если вспомнить обстановку внутри «Рая». Вряд ли помещения украсили так после того, как Клоака лишилась своего финансирования. Значит, столь богатая обстановка внутри дома была и раньше.

Теперь вопрос: что это было за здание?

Оно не использовалось как жилой дом. Отдельных квартир со всеми удобствами внутри нет, но и бараки золотом не обделывают. Если это отель, то почему снаружи такая страшненькая отделка? Если музей, то чего? Галерея? Где картины? Да и зачем в галерее комнаты с кроватями?

Непонятно.

– Я еще тогда в поезде поняла, что ты законченная альтруистка, – вдруг прерывает молчание Белла.

О, знакомое чувство.

– Зачем ты осталась в лагере, если могла давным-давно сбежать?

– В смысле? – спрашиваю я, ощущая пробежавший по позвоночнику холодок. – Я не понимаю.

– Все ты понимаешь. – Белла большим пальцем указывает на свою грудь. – Если ты смогла окрутить нашего доктора, то почему до сих пор не попросила его вывезти тебя отсюда?

Надеюсь, что она не замечает вздох облегчения, против воли вырвавшийся из моего горла. Я испугалась, решив, что она знает о жетонах, а Белла, оказывается, говорит о Семене и наших с ним играх во влюбленных.

– Это… Не совсем то, как выглядит, – произношу я, дотронувшись до своей шеи.

Щеки моментально начинают пылать.

– Ну да, – выдыхает Белла, шваркнув носком кроссовок по земле. – Если он и в самом деле нам поможет, и я вернусь домой, то плевать на все. Я просто обо всем забуду и стану жить как раньше.

А смогу ли забыть я? Это место. Этих людей. Тварей, живущих в туннелях. Смогу ли я вновь спуститься в подземку и проехать хотя бы несколько станций, не боясь опять оказаться здесь?

Би-ип!

Не смогу. Если я выберусь отсюда, то никогда больше не спущусь в метро.

– Прогулка окончена, дамы! – выкрикивает один из надзирателей, будто мы и правда заключенные, которым позволили подышать свежим воздухом. – Пора домой!

Все же жить за пределами «Рая» лучше. Там есть хотя бы искусственная видимость свободы.

Мы возвращаемся в свои комнаты. Я ложусь на кровать, намереваясь немного отдохнуть и обдумать то, что произошло со мной за последние сутки, но стоит мне только лечь, как голова тяжелеет, руки и ноги перестают ощущаться частью остального тела, а создание отключается.

Впоследствии я просыпаюсь от оглушающего грохота, поначалу не понимая, что происходит. Открываю глаза, уставившись на непрезентабельного вида потолок. Сердце в груди колотится в бешеном ритме, гулом отдаваясь в ушах. Я буквально слышу свое сердцебиение. Крики, доносившиеся из коридора, только добавляют страха.

Поднявшись с кровати, я наскоро обуваюсь и, вдев руки в свою родную грязную парку, выбегаю из комнаты в коридор. Мысли в голове начинают проясняться, и я понимаю, что время пришло! Либо сейчас, либо уже, вероятно, никогда.

Не зная, где Белла, я бегу к той комнате, в которой она вероятнее всего должна была находиться, надеясь на то, что она окажется именно там, а не где-нибудь еще. Потому что тратить время всеобщей суматохи и хаоса на ее поиски мне совершенно не хочется. И мне везет. Удача вновь поворачивается ко мне своим красивым лицом, потому что искать Беллу мне не приходится, она отыскивается сама уже спустя минуту моего нахождения в коридоре.

– Это он, – говорю я, беря ее за руку.

– Кто?

– Наш шанс сбежать.

Я оглядываю Беллу с ног до головы. Она одета в платье благородного черного цвета, облегающее ее талию и бедра и выгодно подчеркивающее ее грудь и выпирающие ключицы. На ногах у нее красуются бордового оттенка туфли на тонкой шпильке. К волосам, как и к макияжу, она еще не успела притронуться, но мне ясно одно: в таком виде из Беллы бегун никакой. И неважно, как умело она может бегать по распродажам в торговом центре, обутая в босоножки на размер меньше, чем того требует полнота ее ступни, зато требует красота и мода. Она отсюда в таком виде не сбежит.

– Сможешь найти нормальные шмотки? Или хотя бы обувь? – спрашиваю я у нее и добавляю: – Нам придется карабкаться вверх. Несколько часов.

На секунду зрачки в ее глазах расширяются, но Белла берет себя в руки и, не задавая лишних вопросов, направляется в местную гримерку. Там должны были быть ее вещи, в которые она была одета сегодня во время прогулки. Чьи-то джинсы и майку она натягивает за секунду, стоит только сбросить платье на пол. Чуть больше времени требуется для того, чтобы вдеть в кроссовки ноги.

– Мы будем бежать. Долго, – говорю я, оглядываясь.

Я подхожу к столу, на котором валяется косметическое барахло, и выдвигаю ящики один за другим. Чего только в них нет: от упаковок с чулками до средств контрацепции. Откуда это все взялось? Вряд ли те, кто доезжает до Клоаки, возит с собой такие вещи в нужном для «Рая» количестве.

– Нашла, – произношу я, забирая из ящика целых два фонарика.

Как удачно!

Щелк. Щелк.

Оба исправно работают. Один я засовываю в карман парки, другой протягиваю Белле. Она уже накинула на себя ту самую кожанку, в которую была одета при нашей первой встрече.

– Зачем? – спрашивает она, но фонарик все же берет.

– Нам понадобится свет.

Когда мы возвращаемся в коридор, то понимаем, что в здании кроме нас вряд ли кто-то остался. А если кто-то в нем и есть, то, скорее всего, они заперлись в комнатах и притаились, желая лишь одного, чтобы беда обошла их стороной. Остальные же куда-то разбежались, с улицы доносятся лишь тихие вскрики. Белла лучше меня ориентируется в здании, поэтому она берет на себя роль навигатора, а я послушно следую за ней.

Внутри меня зарождается страх быть пойманной, но я убеждаю себя в том, что нам нужно только покинуть «Рай», а дальше уже будет легче. В самом лагере нас бы никто и не признал его «работницами». Лишь бы никому не попасться на глаза. Но стоит мне об этом подумать, как кто-то сзади хватает меня за волосы и тянет назад. Белла от неожиданности вскрикивает, а я, прикусив губу, стараюсь не закрывать глаза от пронзившей голову боли.

– Я знала, что от тебя будут проблемы, – произносит Госпожа, и я слышу, как у моего уха что-то щелкает. – Нужно было еще ночью тебя прирезать.

Я начинаю брыкаться, осознав, что в руках у этой сумасшедшей самый настоящий нож.

– Отпусти!

– Не дергайся! – сквозь зубы проговаривает она. – Только хуже буд… Ай!..

Госпожа разжимает пальцы. Я падаю на колени, а она заваливается назад.

– Вставай! Нина, вставай, – велит мне Белла, бросившая в Госпожу свой фонарик.

Я поднимаюсь на ноги, упираясь одним коленом о пол. Белла подхватывает меня под руку, а Госпожа, не собирающаяся отпускать нас так просто, хватает меня за лодыжку.

– Вы никуда не пойдете, – гневается она, прижимая свободную руку к глазу. Синеватый отек ей обеспечен. – Я вас выброшу на всеобщее пользование!

Только в том случае, если сможешь нас поймать и связать.

Извернувшись, я умудряюсь попасть локтем ей по носу, из ноздрей Госпожи прыскает кровь. Взвизгнув и матерясь, она отпускает меня, инстинктивно прижимая ладони к поврежденному участку на лице. Я слышу проклятия в свой адрес, меня только что заклеймили до седьмого колена.

Тоже мне угроза.

– Нина, вставай!

Встаю, но бежать еще рано. Главная ошибка тех, кто бежит – оставлять своих преследователей в живых. Убить Госпожу я вряд ли смогу, но вот избавиться от нее другим способом… Что ж…пожалуй, на это моей смелости хватит, главное не перестараться. Не хочу марать руки о кого-то вроде нее.

Я сжимаю лежавший в кармане фонарик, и когда Госпожа вновь пытается дотронуться до меня, пересилив пронзивший ее тело приступ боли, я со всей силой и злостью, какие только нахожу в себе, ударяю ее по голове тупой стороной фонарика.

За то, что раздела меня.

За то, что заставила думать, будто я стану чьей-то игрушкой на ночь.

За то, что делает все это с другими девушками!

Запоздало я понимаю, что от такого удара фонарик мог сломаться. Но у меня хватает ума забрать с собой тот, который Белла швырнула в Госпожу, чтобы помочь мне освободиться от ее цепких пальцев.

– Нина, бежим же!

– Д-да…

Взглянув на лежавшую без сознания Госпожу и бегу следом за Беллой. Как только мы выбегаем через главную дверь и оказываемся на улице, вновь раздается грохот. Люди опять кричат, а я вспоминаю слова персонажа из старого фильма, который за свою жизнь просмотрела уже, наверное, сотню раз, выучив каждую фразу наизусть.

«Эту музыку я знаю».