Текст книги "Норби (СИ)"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

4

Строить по-британски – это значит очень медленно, очень дорого и очень надежно. Если одна из составляющих изменена, значит, либо построят плохо, либо намечается нечто чрезвычайное. Блетчли-парк растет, словно гриб после дождя. Когда я показал Государственному секретарю приблизительную смету расходов, тот вначале не поверил.

– Норби! Да это же целый линкор!..

Если и линкор, то последнего поколения и со всеми секретными новинками, включая радиолокаторы. Но англичане правы. Информация, добываемая агентами – огромная дурно пахнущая куча. В ней приходится долго рыться, затем раскладывать находки по порядку, взвешивать, пробовать на зуб и только потом выкладывать на стол начальству. Англичане решили поручить это дело счетной машине на электрическом ходу. Экстравагантно – и очень по-британски.

А вот советская разведка, если верить перебежчикам, обходится без анализа. После массовых расстрелов уцелевшие предпочитают не рисковать. Добычу, как она есть, вываливают на стол Сталину и делают вид, будто так и надо.

Мы где-то между. О Блетчли-парке пока нечего и мечтать, но у меня есть офис на тихой улочке, где в двух комнатах прилежно работают молодые люди, знающие языки. Францией занимается парень, чем-то похожий на Пьера Домье, только не рыжий, а шатен. Перед поездкой я несколько вечеров подряд изучал его отчеты. Графиня де Безье упоминалась там целых три раза.

* * *

– Даже если вы и правы, мсье Корд, почему это обстоятельство должно волновать меня?

Маска на то и маска, что думает, что чувствует, не поймешь. Но если это и проверка, то не бог весть какая.

– Вы возглавляете финансовую группу, которая представляет интересы землевладельцев. Структура Леритье де Шезеля – ваш главный противник и конкурент. Значит, мы союзники.

О давней вендетте двух семейств я решил пока не вспоминать. И что такое личная вражда по сравнению с очень большими деньгами? Борьба идет за продовольственные рынки всей Европы.

Парню из аналитического отдела – премию!

В глубине глазниц блеснуло что-то живое, настоящее.

– Наша конкуренция, мсье Корд, ничего не стоит перед тем фактом, что Франция вот-вот потеряет статус великой державы. А если дела пойдут плохо, то сможет существовать только как ваша колония! Когда миром правила Британская империя, она не вмешивалась в дела Европы, а вы хотите построить в каждом городе закусочные быстрого питания и крутить в кинотеатрах ваши бесстыжие фильмы. Мы – не Африка, мсье американец.

– Бесстыжие? – восхитился я. – Да ваш кинематограф уже сейчас контролируется из Берлина. За такой фильм как «Набережная туманов», у нас бы линчевали всю съемочную группу. Вы готовите страну к поражению!..

На какой-то миг маска дрогнула, но ответ прозвучал негромко и как-то безнадежно.

– Не ищите всюду шпионов, мсье Корд. Наши фильмы о том, что есть на самом деле. В прошлую войну Франция надорвалась, погибли самые лучшие и самые смелые. Мы просто не сможем больше воевать. Счастлив мой отец, убитый под Верденом, он так и не узнал, что случится после победы.

Бить по живому – последнее дело, но тему разговора выбрал не я.

– Тогда у вас остается выбор: наши закусочные, немецкие пивные – или русские kabaki с блинами и балалайкой. Желаете превратиться из субъекта истории в объект – ваше право. Но я бы на вашем месте все-таки рискнул. А вдруг не все французы – трусы и дезертиры?

– Поглядите результаты выборов за последние двадцать лет, мсье Корд, – негромко вздохнула она. – Этих «не всех» хватит на пару дивизий. Барон Леритье де Шезель понял это одним из первых. Три года назад он требовал, чтобы мы начали войну из-за Рейнской области и раздавили Гитлера. Никто его, понятно, не послушал. Тогда он и занялся политикой всерьез. Нет, не для того, чтобы спасти Францию, а для того, чтобы ее уничтожить.

* * *

Свечи догорали, мрак подступал все ближе, белое лицо-маска казалось теперь смутным пятном. Я слушал негромкий голос графини, думая о том, что мы, живущие по другую сторону океана, все-таки остаемся дилетантами и провинциалами. Отправить к чужим берегам канонерки и высадить морскую пехоту – вот наш масштаб.

Европа, конечно, крысиная нора, но в крысиной норе рождаются крысиные волки. Адди, барон Леритье де Шезель, решил пожертвовать своей Родиной, но спасти Европу. Рецепт прост до невозможности – Франция и Германия объединяются, а потом подгребают под себя соседей.

Бред? Если напечатать об этом в газетах и провести плебисцит, то конечно. Но если объединение назвать как-то иначе, а на подготовку потратить полвека? Самый ярый патриот не будет против единых тарифов на уголь и сталь. Французские фермеры и немецкие бауэры станут рукоплескать единому рынку сельскохозяйственной продукции, а финансисты ухватятся двумя руками за некую чисто условную «счетную единицу», оперировать которой будет выгоднее, чем франком или маркой.

А в том же Вердене, где погиб граф де Безье, станут ежегодно проводить совместные траурные церемонии на братских могилах под лозунгом «Никогда больше!».

Лет через десять к этому привыкнут. Потом откроют границы, упразднят таможни, а затем для решения исключительно второстепенных вопросов создадут где-нибудь в Страсбурге комитет, который при основании никто и не решится назвать парламентом. И флаг Объединенной Европы вначале будет не слишком заметен среди прочих. К чему волноваться? Выборы проходят вовремя, президенты и премьеры клянутся на Библии, никакой единый язык никто не навязывает. Французские школьники учат немецкий, а немецкие – французский исключительно ради будущей летней поездки по приглашению друзей из соседней страны.

Я отогнал видение. Ничего нового Адди не придумал, о единой Европе мечтают уже не первый век. Но все время что-то мешает. Или кто-то.

– А что по этому поводу думают Гитлер и Сталин, ваша светлость?

Она негромко рассмеялась.

– Не льстите! Титул мы потеряли еще восемь веков назад, а с «сиятельствами» покончили Мирабо и Марат. Сталина можно остановить, в Польше это почти удалось. А с Гитлером… Барон Леритье де Шезель рассчитывает на переворот, подкармливает Германское сопротивление. У него уже есть список будущего немецкого правительства. Канцлером станет его давний друг Ялмар Шахт, он тоже сторонник Объединенной Европы.

Я наскоро прикинул расклад. Если Адди-барон поможет прикончить Адди-ефрейтора, Конспект придется выбросить в ближайшую урну. Но мой Конспект – не единственный, вояки в Пентагоне будут только рады, все силы удастся сосредоточить на нашем главном фронте – тихоокеанском. Там мы и увязнем минимум на несколько лет. А за это время европейцы успеют залить фундамент.

* * *

– Чем же вас не устраивает Объединенная Европа, графиня? Никаких «макдональдсов», никакого Голливуда.

– Откройте словарь, мсье Корд, и найдите там слово «осмос».

5

Теперь ему отвели каюту, очень маленькую, с половину железнодорожного купе, зато с откидной койкой и столиком. Вместо окна – гладкая белая стена из неизвестного, но уже виденного прежде материала. Тесно, но по-своему уютно.

Освоится и даже как следует осмотреться бывший гимназист не успел. В дверь постучали, а потом, не дожидаясь ответа, она отъехала в сторону. На пороге – высокая костлявая девушка, белокурая в сером комбинезоне с кобурой на ремне.

– Выходи, Земоловский!

Он пожал плечами и решил не спорить. Голос узнал сразу, еще в море запомнился. Кажется, сварливая девушка тоже из крылатых.

В коридоре их ждал шеф-пилот. Девушка поглядела сперва на одного, затем на другого.

– Смирно!

Шеф-пилот, не думая, вытянул руки по швам, сразу видно – армейский. Бывший гимназист и ухом не повел. Много что-то их тут, командиров!

– Земоловский! – она поджала губы, как будто слова жгли рот. – При ведении допроса мой подчиненный превысил полномочия и злоупотребил своей властью. Признаю его неправоту и приношу извинения. Выводы по службе будут сделаны.

Оскалилась, ударила взглядом.

– Услышал, страдалец?

Антек хотел ответить по порядку. Во-первых, услышал, во-вторых, не так уж и виноват шеф-пилот, в-третьих. Не успел. Удар пришелся точно в живот, в солнечное сплетение – безжалостный, изо всех сил. Воздух застрял в горле, пол ушел из-под ног.

– Еще извиняться перед тобой, сволочь! – донеслось откуда-то сверху. – Ты даже не враг, ты паршивый наемник. В следующий раз никого из ваших в плен брать не стану. Пойдем, Колья. Zhalko pulyu tratit na etogo stu-kach-ka!

Последние слова – по-русски. Он попытался привстать, но локти скользнули по гладкому полу. Антек застонал, уперся кулаками и, наконец, сумел стать на колени. Обидно, очень больно и. За что? Разве он наемник?

И только после того, как отдышался и встал, цепляясь пальцами за стену, он смог ответить на свой же вопрос.

А кто же еще? Чужой солдат на чужой войне.

* * *

Поздно вечером, когда белые лампы в коридоре погасли, за ним пришли. Незнакомые крепкие парни в комбинезонах и при оружии вывели из каюты, наскоро обыскали. Старший неохотно пояснил.

– Серенита разрешила свидание с Мартой Ксавье. Час назад она пришла в себя.

Мара лежала белая, недвижная и тихая. Глаза полузакрыты, руки вытянуты поверх одеяла. Бывший гимназист присел на табурет, хотел погладить ее ладонь, но так и не решился. Он вдруг осознал, что говорить им не о чем, они уже попрощались там, в синих небесах. Иначе, пожалуй, и быть не могло. Мара. Мара-смерть.

Нет! Ерунда и чушь! Будто он с настоящей Смертью не знаком!..

– Ты меня слышишь?

Невесомые веки еле заметно дрогнули. Слышит. Говорить не о чем, и он стал просто размышлять вслух.

– Завидно даже! Ты знаешь, зачем живешь и зачем умираешь. А у меня не осталось ничего, ни Родины, ни памяти, ни цели. Люди вокруг, как осенние листья, кружат, сталкиваются, падают, исчезают. Скольких я уже потерял, даже не успев узнать! Уланы из полка майора Добжаньского, пан поручник Сверчевский, те, что в камере со мной были, шеф наш, теперь ты. Никто не задержался, всех ветер унес. Иногда кажется, что я уже умер, и это – посмертная кара. Ни любви, ни дружбы, только вечное расставание.

Ее пальцы, лежащие на одеяле, дрогнули. Антек догадался и, уже не сомневаясь, прикрыл их ладонью.

– А еще я понял, что если память вернется, прежним не стану. Узнаю, во что верил, но поверю ли вновь? Слишком многое довелось увидеть. Ты молодец, ты даже в космосе побывала, но и мне вполне хватает. Вот только что с этим делать, не знаю.

Глаза Мары открылись, беззвучно дрогнули губы. Он понял.

– Ты права. Знаю! Просто не решаюсь сказать самому себе. Сейчас война, и я на войне. Отсидеться не выйдет, все равно найдут, поставят в строй и пошлют в бой. А я так не хочу, не вижу смысла. Значит, остается одно – воевать за самого себя. Главное не растеряться и отдать первый, самый важный приказ, а там само пойдет. И еще. Ветер уносит всех, кто рядом, значит, я сам стану ветром. Ты исчезнешь, а я тебя найду. В этом нет ни малейшего смысла, но расставаться навсегда – еще большая нелепость. Не хочу!

Встал, наклонился, коснулся губами ее пальцев.

* * *

– Это кресло, – скучным голосом пояснил белокурый шеф-пилот. – А это ремни, они человека в кресле удерживают.

Кресло было белым и твердым, но не из металла, а из чего-то совсем иного, легкого и по виду очень прочного. Ремни кожаные, широкие и тоже очень крепкие.

– Твоя, Земоловский, задача: сидеть в кресле и изображать мешок с отрубями. Вопросы не задавать, все равно не отвечу.

Кресел оказалось два. Маленький круглый аппарат под прозрачным колпаком на двоих и рассчитан. Сидеть в нем можно, стоять – едва ли. Пульт управления, переключатели, лампочки, небольшой штурвал. Винтов нет, как и крыльев, просто круглый поплавок, двух с небольшим метров в диаметре.

На этот раз пришлось спускаться по лестнице в. Трюм? Если и нет, то очень похоже. Вроде большого гаража, только машин нет, а летающий поплавок всего один.

– Одежду сменишь, подберем тебе цивильное, чтобы не арестовали сразу. С деньгами и документами разберешься сам.

Антек потер лоб. Если отпускают, то.

– А куда? В смысле.

– Никакого смысла! – отрезал белокурый. – Я бы тебя, конечно, не топил, но отправил бы.

Он мечтательно улыбнулся.

– В Москву! Прямо на Лубянскую площадь, к фонтану.

Бывший гимназист не хотел, а вздрогнул. Шеф-пилот, явно заметив, скривился.

– Нет, парень, не заслужил. Московская командировка – это высший уровень, вроде «категории шесть» у скалолазов. А если серьезно, госпожа инструктор велела отправить тебя домой. Высажу где-нибудь возле Варшавы, дальше – твое дело.

Кто такая госпожа инструктор, Антек сообразил, пусть и не сразу. А вот в Варшаву совершенно не хотелось. Но куда проситься? К объекту «Плутон-1»? В Свентокшиские горы, куда вел своих улан майор Добжаньский? К сгоревшему эшелону?

– Чего молчишь? Или не понял?

Антек развел руками.

– Так я же мешок с отрубями.

Шеф-пилот взглянул недобро.

– Не мешок ты! И в абверштелле наверняка учился, и души живые на твоем счету записаны. Но госпожа инструктор права, мы не можем воевать со всеми. Считай, тебе повезло, наемник.

На этот раз он не обиделся. Пусть! Крылатый-бескрылый – землянин, значит, точно такой же наемник. Наверняка потому и злится.

А если спросить?

– Шеф-пилот! Ты в космос летал?

Ответа не дождался, переспрашивать не стал. Кажется, белокурого туда не пустили. А Мара-то в космосе была!

Тоже мне, шеф-пилот!

6

– Смокинг сейчас принесут, мсье. Подогнать по фигуре будет недолго, мсье.

Я смотрел на лакея и думал, где тот прячет пистолет. Иных развлечений у меня не было. В этом доме я и так подзадержался. Если бы графиня предложила что-то конкретное.

Не предложила, лишь попросила погостить до вечера. Согласился я без всякой охоты, рассудив, что Маске требуется время на звонки и телеграммы. Если среди адресатов ближайший пост жандармерии, я, конечно, пропал, но едва ли таким людям нужен лишний шум. Графиня недаром уехала жить в глушь.

Не ждал я и помощи. Французы разбираются с французами, залетный дикси – лишний в раскладе. Но меня все-таки попросили остаться, отвели в гостевую комнату и даже накормили обедом. А вот теперь намечался ужин.

– Такова традиция, мсье Корд. Черный галстук! Смокинг к ужину обязателен. Не беспокойтесь, вся одежда новая и чистая.

Из коридора неслышно просочился второй ливрейный, неся в вытянутой руке плечики, поверх которых накинута легкая белая кисея. Я представил, как снимаю пиджак, рубашку.

Не в добрый час вспомнилась Анна Фогель. Мухоловка права, для начала человека следует раздеть и поставить голым посреди комнаты, а потом уже можно бить – кулаками или как-то иначе, не важно.

– Не будем ничего нарушать, – решил я. – Передайте ее сиятельству, что в нашей семье тоже есть традиция – никогда не носить смокинг. Кого-то из моих предков в таком виде повесили, он, видите ли, был карточный шулер и торговец женщинами. Нравы штата Монтана суровы. Не стану его оправдывать, но и следовать примеру не хочу.

Пиджак я все-таки расстегнул. А вдруг драться придется? К счастью, «Руби»-испанец на месте, в кобуре на ремне.

– Если вы, парни, меня проводите к воротам, буду очень благодарен. Если нет, сам дорогу найду.

Лакеи переглянулись и попятились к двери. Тот, что со смокингом, изловчился-таки оставить его в ближайшем кресле.

– Просим немного обождать, мсье. Доложим ее сиятельству, мсье.

Я ждал, что в двери заскрипит ключ, прикидывая, удастся ли выбраться через окно. Гостевая комната на втором этаже, а этажи тут высокие, современным не в пример.

Обошлось, не заперли. Я покосился на кресло. Смокинг под кисеей почему-то напомнил о ККК. Между прочим, немецкой агентуры там полно, но Гувер считает, что прикрывать клановцев рано. ФДР нужны хоть какие-то голоса на Юге. Вот начнется война.

* * *

После возвращения парней генерала Першинга из Европы, эксперты единодушно решили, что наша пехота воевать с тамошними армиями не сможет, даже если три к одному, как под Маасом. Солдат просто некому учить, сержанты («Сэр! Так точно, сэр!») имеют, в лучшем случае, опыт ловли очередного Панчо Вилья. Ветераны Великой войны – не помощники, им сейчас за сорок, и воевали они хорошо если полгода.

Тогда-то и было решено, что сражаться мы станем иначе. Первый авианосец, он же «Старый крытый вагон», вступил в строй в 1920-м. В таких дырах, как Никарагуа, мы учим морскую пехоту, для Тихого океана этого должно хватить, но для Европы – мало. Туда мы сможем прийти, только если европейские армии уничтожат друг друга. Вариант старой Антанты (Германия против всех) идеален, через три года подобной войны можно смело высаживать десант.

Если план Адди-барона сработает, в Европу мы не придем и через сто лет. Британия получит обеспеченный тыл – и сохранит Империю, а мы, как век назад, будем подкармливать банановые республики и ставить у власти таких сукиных детей, как Сомоса. XX век пройдет мимо.

Потомки справедливо назовут Эдварда Мандел Хауза некомпетентным дилетантом. А кем будут считать меня?

В дверь постучали. Открыть я не успел, обошлись без меня.

– Ее сиятельство велит передать, что уважает традиции штата Монтана, мсье. Смокинг – на ваше усмотрение, мсье.

Смотрел он при этом так, будто я и есть пойманный с поличным карточный шулер и торговец женщинами. Я стерпел и мысленно извинился перед предком. От петли тот бежал в ночь перед казнью, но вот от пули Дикого Билла Хикока[38]38
  Джеймс Батлер Хикок (Дикий Билл) – известный ганфайтер Дикого Запада. Убил несколько десятков человек, застрелен во время игры в покер.


[Закрыть] – не сумел.

 
Вдали, за знакомой равниной
Темнел свежий холмик земли…
Туда опоздавшего Джека
Печально друзья отвели.
 

Кажется, я пропел это вслух.

* * *

Ножей я насчитал шесть, вилок столько же или на одну больше. Пересчитывать не решился, к тому же слева от тарелки обнаружились серебряные клещи, которые вполне годятся для вырывания ногтей.

Свечей на этот раз не пожалели, и все великолепие, разложенное на столе в небольшом зале, сверкало и переливалось. На дне фарфоровых тарелок отплясывали пастухи и пастушки в компании с каким-то волосатым и рогатым парнем.

– А еще говорят, что во Франции была революция, – вздохнул я.

Графиня негромко рассмеялась.

– Это Империя, мсье Корд. Мой предок, полковник Антуан де Безье, стал кавалером Ордена Почетного Легиона за Фридланд. Сервиз был заказан к его свадьбе.

Теперь она не напоминала Маску. Женская косметика творит чудеса, и возле входа в зал меня встретила пусть и немолодая, зато определенно живая дама в вечернем платье темных тонов. Вероятно, это что-то должно значить, как и единственная нитка жемчуга на худой шее. Траур? Или просто дань возрасту?

От стола откровенно благоухало, но я не чувствовал аппетита. Сыр в мышеловке тоже пахнет.

– Подождем немного, мсье Корд. У меня еще один гость.

Приборов было действительно три, и я мысленно обругал себя за невнимательность. Интересно, это ужин или очная ставка? Ламотт-Бедрон – не ближний свет, но за несколько часов сюда можно успеть даже из Парижа.

Очень захотелось покрутить в руке ближайший нож, а потом попробовать, как он втыкается в стену. Игра на чужом поле имеет свои недостатки.

– Вы говорили о войне, мсье Корд, – негромко проговорила графиня. – Представляют ли Соединенные Штаты, с кем они имеют дело?

Я пожал плечами.

– У нас такими занимается ФБР. Улик не найдешь, свидетели куплены или мертвы, а на самом верху сидит тайный покровитель никак не меньше сенатора. И еще огромная куча денег.

– И как же вы справляетесь? – удивилась она.

Я улыбнулся.

– Есть проверенный способ. Мсье Гувер объявляет сезон… Merciless hunting.

– Беспощадная охота? Где-то так я и думала. Кстати, вы, кажется, знакомы?

Я обернулся и увидел в дверях серебристое, до самого пола, платье. К платью прилагались браслеты, колье и еще что-то в волосах с яркими камнями. Все вместе смотрелось очень неплохо, хоть сейчас приглашай на вальс и вручай обручальное кольцо. Ядовитые бабочки порой очень красивы.

Анна Фогель!

7

Звездное небо совсем близко, белый огонь слепит глаза, черная пропасть манит и зовет. Земля – всего лишь одна из планет, их тысячи, выбирай любую. Стоит только захотеть!..

Антек с трудом отвел взгляд. Чудится! Небо самое обычное, ночное, без облаков, только воздух чист, как на горной вершине. До космоса еще очень далеко. А вот земля близко, прямо по курсу – яркие огоньки, за ними еще.

– С парашютом прыгал? – разлепил губы шеф-пилот.

Бывший гимназист пожал плечами.

– Не помню, но почему-то кажется, что нет.

Белокурый парень со странным именем «Колья» мрачно усмехнулся.

– Тогда попробуем без парашюта.

Антек так и не понял, шутит шеф-пилот или нет. Кажется, будь его воля, он так бы и поступил. То ли очень злой, то ли просто умный. Ведь он, бывший гимназист, знает не так и мало.

– Если хочешь, – Антек замялся, а потом резко выдохнул. – Слово дам! Ничего не видел, не слышал, не знаю. Выловили вы меня из моря, накинули на голову мешок.

Белокурый поморщился.

– Госпожа инструктор предупредила, что ты такое можешь предложить – и заранее запретила. Я, кстати, тоже не советую. Кто тебе поверит? Начнут спрашивать с огоньком, все равно расскажешь. И смысла особого нет, Тауред не скрывает, что ведет войну с Клеменцией. Если есть претензии, пусть предъявляют.

Стартовали глубокой ночью. Антек обменял комбинезон на штатский костюм, не по росту, зато чистый и выглаженный. А потом под «поплавком» разверзся люк, и они оказались посреди неба. Невидимый мотор негромко гудел, но крылья не выросли. Маленький кораблик не летел, а словно скользил по воздушным потокам. Шеф-пилот почти не касался штурвала, лишь время от времени смотрел на пульт и двигал переключатели. Антек решил, что отпускают его не зря. Он все расскажет, и на Земле крепко задумаются: имеет ли смысл конфликтовать с Великим княжеством Тауред? Очень уж серьезно все выглядит.

Шеф-пилот кивнул на яркое созвездие огней.

– Жолибож. Здесь тебя и скину.

Жолибож? Антек недоуменно моргнул. Северное предместье Варшавы? А летели хорошо если час! Впрочем, стартовали они с корабля, значит, ради него пришлось пересечь всю Европу!

Но кто сказал, что только ради него? Мало ли целей на территории Польской Республики?

Плохо на чужой войне!

* * *

– Все! Здесь метра два, и без парашюта прыгнешь.

Верхний прозрачный колпак откинут, «поплавок» еле заметно качает ночь. Свежий ветер в лицо, негромкие голоса ночных птиц. Кажется, они на лесной опушке.

Антек расстегнул ремни, выбрался из кресла, но перед тем, как шагнуть вниз, повернулся к шеф-пилоту.

– Спасибо! Тебе за то, что спас Марту Ксавье, а серените – что спасла меня.

Уцепился за борт, разжал пальцы.

– Катись! – ударило в спину.

Не покатился, но и на ногах не устоял. Земля мягко ударила в бок.

* * *

К шоссе он вышел через полчаса, перед этим изрядно проплутав по большому вспаханному полю. Потом пришлось обходить колючие кусты, но дорога была уже рядом. Желтый огонь фар не давал сбиться с пути. Наконец, бывший гимназист выбрался на твердый асфальт, поглядел на ковш Малой Медведицы и зашагал на юг. Редкие авто проносились мимо, обдавая бензиновым чадом.

Антек никуда не спешил. Жизнь по-прежнему проносилась мимо, текла сквозь него прозрачной рекой, почти не задевая. Он вновь остался один, но чувствовал и понимал, что очень ненадолго. Можно сойти с дороги, спрятаться в ближайшей роще, затаиться, зарыться в старую листву. Не поможет! Трусливого Судьба тащит за ворот, смелого – ведет за руку. А итог все равно один.

И когда сзади зарычал мотор тяжелого мотоцикла, он отошел к обочине и остановился. Судьба легко толкнула в плечо.

Мотоцикл с коляской, на нем двое, кажется, в военной форме. Проедет мимо? Нет! Резкий звук тормозов, желтый огонь фонаря – в лицо.

– Стой!

Он и так стоял, ожидая, что на этот раз приготовила ему Судьба. Двое соскочили на асфальт, тот, что ближе, сдернул с плеча карабин. Луч фонаря слепил, не давая присмотреться. Антека взяли за руки, встряхнули, а потом на запястьях защелкнулась сталь.

– Земоловский?

Черное болото беспамятства на миг колыхнулось, и он сообразил, что фамилию придумал себе сам. Чужую быстро не запомнишь. А если не совсем чужая, с разницей всего в одну букву.

– Да. Я – Земоловский.

Иной фамилии у него сейчас нет.

А потом подъехали две легковушки, одна с севера, вторая со стороны близкой Варшавы. Кажется, его здесь ждали.

* * *

Усики как у Гитлера, в монокле – отсвет автомобильных фар. Орел на фуражке, серебро в петлицах. А сам не молод и не стар, как раз посередине.

– Майор Орловский. Какие имеете при себе документы?

Антек пожал плечами.

– Никакие. Справка об эвакуации в русской тюрьме осталась.

Майор, кажется, ничуть не удивился.

– Казимеж!

Из темноты вынырнул крепкий парень, взял за плечи, развернул, дернул пуговицы пиджака, затем ощупал подкладку.

Легкий треск порванной ткани.

– Вот, пан майор!

На ладони – маленький металлический кружок. Орловский, удовлетворенно кивнув, забрал его, сунул в нагрудный карман.

– Все дальнейшее, Земоловский, зависит от вашего желания сотрудничать. Я приказал приготовить для вас одиночку в Мокотуве и номер в приличном отеле. Выбор за вами.

Он уже выбрал. Если попал в волну, ныряй поглубже, в самую желтую муть.

– Пан майор! Очень надеюсь, что «сотрудничество» не означает «измена». За последние недели я разучился верить не только на слово, но даже собственным глазам.

Тонкие губы неохотно шевельнулись.

– Наглец! Я офицер Второго отдела Генерального штаба Войска Польского. Мои документы вас устроят?

Антек улыбнулся.

– Предъявите, пан майор. А то, знаете ли, война.

Удостоверение тот доставал, морщась, словно от зубной боли. Но стерпел, даже подсветил фонарем. Бывший гимназист, прочитав, взглянул на фото, вернул.

– Сотрудничать готов. Но про объект «Плутон-1» расскажу только маршалу Рыдзь-Смиглы. Ну. Или начальнику Генерального штаба.

Орловский покачал головой.

– Отель отменяется. Посидите в карцере, может, поумнеете.

– Я и так умный, – усмехнулся Антек-наглец. – В Польшу меня доставили по личному приказу Ее Высочества Великой княгини Тауреда, вчера как раз с нею беседовал. А вы простите, кто?

Его впихнули в машину – грубо, не церемонясь, два охранника сели по бокам, мешая вздохнуть, но доброволец Земоловский по-прежнему улыбался.

Кажется, он начал свою войну.