Текст книги "Норби (СИ)"
Автор книги: Андрей Валентинов
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
Они прощаются посреди Последнего поля. Ветер уносит негромкие слова, пыль оседает на губы. Двое, неотличимые ни лицом, ни голосом, но все-таки разные. Смерть стоит рядом, но не торопит, ждет терпеливо. И у Нее случаются слабости, и Она иногда чувствует вину.
– Это несправедливо! – говорит один, глядя в чужое лицо, словно в зеркало. – Я пойду с тобой, ты – это я, я – это ты!
Второй стряхивает ладонью пыль с лица-зеркала.
– Справедливо! Ты ушел, появился я. Теперь ты вернулся, значит, мое время кончилось. Каждому из нас отвечать за свое.
Первый хочет возразить, но второй не слушает, он уже рядом со Смертью. Та кивает, кладет ему на плечо желтую кость ладони.
– Пойдем, мой Никодим! Оркестр уже играет, но если хочешь, выбери музыку сам. Не ошибись, это твой последний вальс.
Ответ звучит негромко, почти неслышный в шуме ветра.
– «Дунайские волны».
Первый смотрит им вслед, но пыль взмывает смерчем, заслоняя серый простор. Ни земли, ни неба, все тонет в безвидной темени, исчезает, стирается. И только издалека легким, почти неслышным эхом…
Дунай голубой,
Ты течешь сквозь века,
Плывут над тобой
В вышине облака.
* * *
Антин Немоловский-Косач открыл глаза, но музыка исчезла не сразу. «А ночью встает над тобою луна, и песню поет голубая волна». Он сцепил зубы, пытаясь прогнать морок. Смерть, Последнее поле. Ерунда, он жив! Это главное, все прочее приложится.
Белый потолок, белые простыни, цветы на подоконнике, нехитрый больничный уют. Врач говорит, что дела идут на поправку, операция прошла успешно, скоро к нему вернется память.
Врач – англичанин, по-немецки говорит с сильным акцентом. Веллингтон Хоспитал, Лондон. Сиделки говорят по-английски, ему показывали британские газеты, по радио тоже английская речь.
Но почему?! Последнее, что он помнит – горящий вагон и пламя, бьющее в глаза. Эвакуация из Белостока, в кармане фальшивые документы на имя гимназиста Земоловского. Великобритания? Может, это игры Дефензивы, тамошние штукари могут придумать и не такое? Он поверит, расслабится, начнет задавать вопросы, а потом рассказывать сам.
Антин ни о чем не спрашивал, на вопросы отвечал коротко, смотрел, слушал, сопоставлял. Газеты июньские, в них пишут, что война кончилась, Советы аннексировали Галичину. Пальцы невольно сжимались в кулак. Почему он здесь, почему не дома? Друзья наверняка не смирились, они воюют, убивают проклятых коммунистов, защищают от них народ. Ничего! Если это действительно Лондон, а не варшавская тюрьма, он встанет, наберется сил – и вернется. В британской столице работает Евген Ляхович, представитель ОУН в Объединенном Королевстве, первым делом надо с ним встретиться.
Ни о чем ином не думалось, даже о Ядзе. Она сейчас с отцом, в Варшаве, рядом с ней крутятся блестящие паны-офицеры с набриолиненными усами и звонкими шпорами. О скромном гимназисте панна Сокольницкая наверняка уже забыла. «Прощай! И. Спасибо за цветы, они очень красивые!.».
On byl titulyarnyj sovetnik,
Ona – generalskaya doch.
Подпольщик Немоловский-Косач ни о чем не жалел, даже о Ядзе, даже о сгоревшей памяти. Главное осталось с ним: детство, мать с отцом, родная речь, и его борьба. Месяц май 1939-го исчез без следа – пусть! Прошлое в прошлом, главное – впереди.
* * *
– Говорят, вы оплатили мою операцию, госпожа Фогель? – спросил он у той, что пришла его навестить. – Спасибо! До самой смерти буду помнить, но. Почему? Мы даже не знакомы.
Сероглазая девушка не спешила с ответом. Смотрела странно, словно перед ней на больничной койке лежал мертвец. Антину стало не по себе. Сгоревший навсегда май отозвался внезапной болью. Кажется, он что-то потерял, что-то очень и очень важное.
– Рада, что вы живы, господин Немоловский, – наконец, ответила она. – Врач сказал, что вы стали самим собой, таким, как были прежде, до контузии. И это очень хорошо. Я оплатила операцию в память о моем друге, смелом, честном и наивном парне.
– А как его звали? – спросил он, потому что промолчать было невозможно. Чья-то жизнь оборвалась, а ему повезло. Справедливо? Кто скажет? Но справедливости нет – даже на Последнем поле.
– Как и вас. Антон. Антек.
Я выбрал скамейку как раз напротив Шекспира. Тот был занят – смотрел в Вечность, опираясь на какое-то подобие гостиничной тумбочки. Памятник был серым, дом за ним – красным с бурым оттенком. Лестер-сквер, «Земля Театра», если верить знаку, установленному чуть дальше, за рядом скамеек. Интересно, почему мы встречаемся именно здесь?
В Лондоне скрываться от слежки бесполезно, хотя я честно протолкался битый час в подземке, дважды меняя маршрут. Это в Париже за тобой будет ковылять сыщик из частного агентства. Британские джентльмены не позволят себе такой пошлости, здесь за тобой станет следить сам Вильям Шекспир, пусть он и каменный. Имперская школа, нам у них еще учиться и учиться. Одно хорошо, именно сейчас англичане не станут размениваться на подобные мелочи. Зачем обижать гостя? Я должен вернуться в Вашингтон в хорошем настроении.
Настроение и в самом деле не из худших. С документами для Жака Бенара все решилось, его проводят, сопроводят и встретят. Кажется, мое начальство оценило будущего эксперта по марсианам. А с Люсин мы договорились, если не станет глупить, в самом сердце Структуры заведется маленький и очень полезный червячок с острыми зубками, гусеница, которой предстоит закуклиться в свой срок, чтобы потом выпорхнуть яркой бабочкой. Когда Адди, наконец, сообразит, будет уже поздно.
Осталось еще одно дело, ради которого я и пришел на Землю Театра пред светлы очи Вильяма Шекспира. Хорошо, что сейчас ясный день, вокруг люди, а от снайпера меня надежно защищает памятник.
– Приветствую, босс!
Я поглядел налево, где еще минуту назад не было никого. Консула не узнать, и одет по-лондонски, и канадский акцент куда-то исчез. Однако на руках, как и прежде, перчатки.
– Добрый день, Консул! Планы на ближайшее будущее у нас такие.
Он слушал, не перебивая, наконец, кивнул.
– Заметано, босс. Я и сам ни с кем кроме вас не стану встречаться. Не то, чтобы я вам особенно верю, все мы люди, все человеки. Но мой Джонни у вас, а я не хочу терять сына. Вы же его не пожалеете, верно?
Джону Рузвельту Перри недавно исполнилось пятнадцать. Славный паренек, мы с ним пару раз вместе сходили на рыбалку. Я поглядел на невозмутимого Шекспира. Кажется, у него что-то такое было с Ричардом, третьим по номеру. У того был свой Консул по фамилии Тиррел.
Консул судит по себе, но спорить с ним не имеет смысла. Все равно не поверит.
– За мною должок, – вздохнул я. – Виновники смерти твоего брата.
Он внезапно усмехнулся, зловеще, вполне по-шекспировски. Хоть сейчас на сцену.
– Я не бездельничал, босс, раскопал всю эту историю. Уолти в Германии убили возле какого-то озера, он ехал в немецкой военной колонне и попал в засаду. Армия Анри Гизана, швейцарцы. А потом их всех с воздуха накрыли да так что земля горела. Вроде как в бою погиб, только что он там забыл? Стал я искать тех, кто выжил, но мало их осталось, босс. Есть одна женщина, Анна Фогель, она с братом вроде как знакомство водила.
Я невольно вздрогнул. Консул – хуже бульдога, вцепится – не оторвешь.
– Твой брат ее спас. Помог с лечением, вывез в Штаты, устроил у Элвина Йорка, тот ее на ноги ставил. Помнишь героического сержанта?
Консул нахмур ился, замолчал надолго. Наконец, тряхнул головой.
– Спасибо что сказали, босс. Чуть не взял грех на душу. Уолти, Уолти, добрая душа! Я ведь нашел и тех, что приказы отдавали. Думали в кабинетах отсидеться! Я не про Анри Гизана, он за свою страну воюет, с него спрос иной.
Вначале я не поверил. Какие приказы? Налет был чистой импровизацией, кто-то сообщил Гизану, что в колонне будет сам Герман Геринг. Мисс Виктория Фостер успела включить в отряд своих людей в самый последний момент.
Внезапно я почувствовал, как холодеют пальцы. Мисс Виктория убита, убиты ее помощники. А я-то грешил на Структуру, на Адди, будь он неладен! И тут я понял, почему Консул назначил встречу именно здесь. Гангстер меряет всех по себе. В центре Лондона средь бела дня я не решусь выстрелить ему в бок. Шекспир, Шекспир!
Как музыка – слова твои! Стань ближе.
Вот пропуск; подойди и дай мне ухо.
– Мертвые мертвы, – констатировал я, глядя в каменное лицо Шекспира. – Но кое-кто еще жив. Те, кого ты убил – марионетки, их просто за веревочку дернули. Искать надо выше, куда веревочка и тянется. Жена твоего брата – из рыцарского ордена Бегущих с волками. Орден враждует с иными, которые входят в Общество Немецкого Средневековья. Они-то, вероятно, все и затеяли. В колонне везли образцы секретной техники с Клеменции. Такой вот расклад, Консул. Все запомнил?
– Бегущие с волками, – негромко повторил он. – Общество Немецкого Средневековья. Клеменция. Не забуду, босс. И – спасибо за доверие, я пройдусь по этой тропе.
Показалось мне или нет, но каменный драматург, слушавший нас, не пропуская ни единого слова, одобрительно кивнул.
Ну, вот и все.
Скажи, что все готово, –
Я полюблю и отличу тебя.
Впереди был горный склон, поросший редким лесом, до него рукой подать, но пули били все ближе, выбивая из податливой тверди серые облачка пыли. Стреляли ниоткуда, то ли с затянутого редкими тучами неба, то ли просто из пустого пространства.
– Беги, Мара, беги!
Он вовремя схватил девушку за руку, та зацепилась за выползший на тропу корень и чуть не упала. Пули прошли совсем рядом, одна разорвала ткань на ее плече.
– Беги!
На самой опушке – коренастый древний дуб, узорные листья, густая зеленая крона. Они успели заскочить за ствол, опоздавшие пули с жужжанием врезались в древесную плоть.
– Ты как?
Мара помотала головой, пытаясь ответить, но лишь ухватила губами воздух. Стрельба стихла, однако выглянуть из-за ствола Антек решился не сразу. Когда же отважился, то не заметил ничего, только неровное поле, поросшее редкой травой, почти такое же, как возле шоссе, где они сдерживали русские танки.
– Я думал, война кончилась, – наконец, выговорил он, когда смог, наконец, дышать свободно.
– Война никогда не кончится, – ответила Мара. – По крайней мере, для нас. Зачем ты пошел со мной, Антек-малыш? Зачем.
Он решился и погладил ее по щеке. Девушка на миг закрыла глаза.
– Ты даже не понял, чем пожертвовал.
– Я понял, кого не хочу потерять.
Мара присела на траву. Странный пятнистый комбинезон порван, но пуля не задела. На Антеке был похожий, только с нашивкой на плече. По белому фону – разлапистый черный крест. Когда Антек оказался рядом, она коснулась пальцами ткани.
– Штрафник. Уверена, охотились за тобой. У тебя счастливое свойство – влипать в неприятности. Интересно, куда нас с тобой определили? На Ад не похоже, а если Рай, то почему стреляют?
Он хотел ответить, но внезапно услышал песню. Вначале не поверил, потом прислушался. И музыка знакома, и слова, и, кажется, голоса.
Уланы, уланы,
Балованные дети,
Не одна паненка
Попадет к вам в сети.
Антек встал, оглянулся, потрогал руками черную кору расстрелянного дуба.
– Я понял, где мы. Это Свентокшиские горы.
– В Польше? – удивилась она. – Но война там кончилась, это последнее, что я прочитала в газете!
Бывший гимназист и бывший доброволец попытался улыбнуться, но губы, покрытые пылью Последнего поля, слушались плохо.
– Ты же сама сказала. Для нас – нет.
А песня гремела уже совсем рядом.
Не одна паненка,
Не одна вдовица
В молодца-улана
Готова влюбиться.
Острый серп Луны за окном, недопитая рюмка в руке. В номере темно, свет я выключил перед тем, как достать из бара бутылку. Сзади, за моей спиной – призраки, их много, и не всех помню по именам. Наверняка там Антонио Сандино, и Легран там, и мисс Виктория Фостер, и сержант Ковальски. Прогнать их невозможно, лучше просто не оборачиваться и смотреть в небо, время от времени прихлебывая виски. Издержки профессии – пить можно только одному в запертом изнутри номере при отключенном телефоне.
По Луне я соскучился, даже там, за стратосферой, не довелось ее повидать. И вот пришла, и тень стали резче, и сердце бьется сильнее.
Я посмотрел на одну из теней, что проступила слева, такая же острая и холодная, как полумесяц в недоступном небе.
– Думаешь, Фогель, я все не просчитал? Не взвесил? Да я каждую ночь об этом думал, когда ты засыпала, а я лежал рядом и пялился в потолок. Все я продумал, и раз, и два, и три. Но выходило каждый раз одно и то же.
Тень молчит, безмолвствует в небе Луна. Пусть! Все ответы уже даны.
– Если бы ты вернулась в Штаты, тебя бы сразу взяли в оборот, причем даже не мы, а Гувер-извращенец. На кого-то требуется свалить измену и гибель нашей агентуры. Мы с Леграном свои, нас обвинять опасно. Всех потянем за собой, вплоть до Государственного секретаря. Стеттиниус – зверь битый, не рискнет. А вот ты – идеальная фигура.
Тень Анны еле заметно дрогнула. Она понимает все и без меня. Эмигрантка, сотрудница трех разведок, обманувшая доверие приютившей ее страны. Шум поднимать никто не станет, разберутся тихо, и никто даже не вспомнит о Мухоловке.
– Мог я поступить по-другому? Мог, Анна, мог! Если бы я сказал, что ты – моя жена, и ткнул бы им в нос свидетельство о браке, они бы отступились. Но тогда бы нам пришлось ехать на бензоколонку в Монтане – или исчезнуть где-нибудь посреди Европы, с концами и на многомного лет.
Думал я об этом, думал! Но стать нелегалом, значит потерять все. Деньги нажить можно, но вот Конспект уже писать не придется. Падать с вершины, а потом ползать внизу, не смея поднять головы. Хуже смерти, гораздо хуже.
Тень совсем близко, и я начинал чувствовать манящий запах ее кожи, губ, пальцев. Леграна искусили враги, я искусился сам.
– Не в том я виноват, Фогель, что отступил, не шагнул вместе с тобой в бездну. Виноват в том, что даже не предложил тебе это, тогда бы все было честно. А я не смог, испугался и твоего «да» и твоего «нет».
Я долго не отводил взгляд от белого серпа за окном, когда же обернулся, тень уже исчезла. Никого, только призраки за спиной. С каждым годом их будет становиться больше и больше, и никто их не сможет прогнать.
«Нет, Норби. До моих песен ты еще не достучался». Не достучался, но она добавила «еще». Значит, мог? Почему она так сказала? Почему?
Спать боюсь. Вторую ночь снится мертвый волк.
Он увидел Серебристую дорогу, что простерлась над всеми мирами, и невольно ускорил шаг. Залитый холодным лунным светом путь притягивал и манил. Все, что он еще помнил, исчезало без следа, растворяясь в трепещущем желтом огне. Хотелось одного – скорее добраться, почувствовать под подошвами неверное серебро и идти, идти, идти.
«Квадриллион, – промелькнуло в исчезающей памяти, – каждому придется пройти свой квадриллион».
Не пустили, хотя до лунного серебра остался всего один шаг.
– Не сейчас! – голос-гром рассек темное небо. – Обернись!
На какой-то миг он вспомнил сам себя. Антон Земоловский. Антек. Антек-малыш. Обернулся – и увидел белую тень, совсем близко, возле острого края пропасти, над которой стелилась дорога.
– Антек-малыш.
Теперь уже не вспомнил, теперь услышал. Шагнул ближе и сквозь неясную пелену сумел разглядеть лицо – молодое и одновременно старое, в глубоких морщинах. Еле заметно шевельнулись с трудом различимые губы.
– Последняя милость, Антек-малыш. Мне разрешили тебя подождать. Попрощаться.
Тот, кто был прежде Антеком, понял. Поглядел на близкий Лунный путь.
– Разве тебе не туда?
– Нет, – тень едва заметно колыхнулась. – Дорога – пусть к Спасению, долгий, но его можно пройти. Ты сумеешь, Антек-малыш. Мне – вниз, там – вечная война…. Каждому – свой приговор. Прощай.
Голос звучал все тише, тень бледнела, становясь подобной редкому туману. У него же, напротив, прибыло сил. Мара, Марта Ксавье. Он не спас ее там, не спасет и здесь. Ничего не изменить.
Ничего?
– Вместе! – крикнул он, протягивая руку сквозь туман. – Война – так война!
Ее пальцы были холодны, словно лед, но он сжал их из последних сил, боясь отпустить. Обернулся.
– Эй, слышите? Мы – вместе!
– Спасение, – пророкотал голос-гром. – Иного шанса не будет!
– Не вздумай, Антек-малыш, – прошептали ее губы. – Оставь меня, оставь!
Он не слушал. Ее рука – в его руке.
– Где тут ваша пропасть?
И шагнул первым.
С. То, что было в книге «Нестор»Эпилог после эпилога
Перед рассветом. – Пока не арест.
За ней пришли перед рассветом, когда так сладко спится, а небо на востоке уже начинает белеть, и вот-вот запоют первые птицы. Стены монастыря толсты и крепки, шагов она не услыхала, но все равно проснулась за несколько мгновений до того, как заколотили в дверь. Успела полежать с открытыми глазами и даже вспомнить, куда повесила платье.
– Otkryvaj!
Испуганно пискнула Хильда-соседка. За ней уже приходили – в 1933-м, когда штурмовики Рёма по спискам брали активистов компартии. Отец успел скрыться, арестовали маму и семилетнюю дочь. Хильду вскоре освободили и отправили к дальним родственникам, но та давняя ночь снилась ей постоянно, заставляя кричать сквозь простыню.
– Otkryvaj, govoryu!
Соланж де Керси встала, накинула легкое платье, провела расческой по коротко стриженым волосам. Защелка на двери несерьезная, сейчас ударят посильнее, и придется вызывать мастера. А тот сейчас занят, у него праздник по случаю получения жалования – «zapoj».
– Иду!
Крикнула по-русски, понадеявшись, что не перепутала буквы. Открыла щеколду, отступила на шаг. Дверь открыли рывком, и тут же в лицо ударил белый луч фонаря.
– Grazhdanka Kersi? Sobirajtes. S veshami!
Соль хотела пояснить, что здесь она не Керси, а Ган, причем не по собственной воле, но решила не спорить. Nachalstvu vidnee. Плеснула из графина на полотенце, протерла лицо и руки. Брать почти что нечего, но и это малое некуда положить. Сумкой она так и не обзавелась.
– Возьми мой чемодан, – негромко проговорила Хильда.
Соседка тоже встала, завернулась в простыню и, прислонившись к холодной стене, наблюдала за происходящим. Не услышав ответа, сама достала из-под кровати маленький фибровый чемоданчик, вытряхнула вещи на одеяло.
– Бери, Зофи. Передачи не скоро разрешат.
Соль, поблагодарив взглядом, собрала свой нехитрый скарб, сунула в нагрудный карман серебряную икону Святой Девы Монсальватской. Заминка вышла с орденом. Он невелик, в красной коробочке, обтянутой изнутри шелком, но не класть же Krasnoe Znamya в чемодан. Так ничего и не решив, взяла коробочку в руку.
– Skorej! Skorej!..
Возле двери поставила чемодан на пол, оглянулась.
– Ротфронт, Хильда!
– Ротфронт, камрад Ган!
Думала, наденут наручники, но сопровождающие лишь взяли чемодан. Орден так и остался в руке.
– Poshla!
И повели коридорами.
То, что она в Москве, Соль поняла, услыхав за плотно задернутым шторкой окном автомобиля памятный, ни с чем не перепутать, трамвайный звонок. Сопровождающий, плотный мужчина в хорошо пошитом штатском костюме, и бровью не повел, Соль же суетно пожалела, что так и не обзавелась зеркальцем. Даже если в тюрьму, нельзя же чучелом выглядеть! Достала расческу, неуверенно покрутила в руке.
– Успеете, – буркнул тот, что в штатском. – Будет время.
За лобовым стеклом мелькали улицы с редкими в этот ранний час авто, звенели трамваи, а потом машина куда-то повернула и покатилась вниз. Небо исчезло, сменившись бетоном и камнем. Желтые электрические лампочки осветили путь. Спуск кончился, сменившись ровным бетонным полом, потолок резко ушел вверх. Водитель нажал на тормоза.
– Выходи!
Их встречали двое в форме с малиновыми петлицами. Тот, что постарше, с орденом, таким же, как у нее. Сопровождающий поставил на пол чемодан, попытался что-то сказать, но орденоносец, нетерпеливо махнув рукой, повернулся к Соль. Заговорил по-немецки, чисто, почти без акцента.
– Гражданка Керси? Сейчас вы приведете себя в порядок и.
Всмотрелся и внезапно дернул губы в улыбке.
– И наденете правительственную награду. Только, пожалуйста, побыстрее.
«Пожалуйста» расставило все по местам. Значит, пока еще не арест.
Один спереди, другой позади, она – точно посередине. То ли под конвоем, то ли снова в строю. Вперед, маленький солдат!
Близка летняя пора.
Чуть займет заря,
Нам в поход пора.
Прощай, милая моя,
Мы чеканим шаг
И кричим: «Ура!»
Авторское послесловие
Начиная очередную книгу, автор не всегда предугадывает финал. Мир «Аргентины» резко и неожиданно уклонился от привычной нам реальности, но с этим ничего нельзя поделать, как и с героями, которые всеми силами уклонялись от уготованного им по авторской воле хэппи энда. В конце концов герои победили, пусть для них это горькая победа. Приходится признать, что уже не автор, а созданный им мир творит свою Историю. Пусть так будет и дальше.
Андрей Валентинов
