Текст книги "Драккары Одина"

Автор книги: Андрей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

В любом случае он как мотылек, летящий на пламя костра, обречен на гибель, если... если только не придумает, как спастись. Присутствие в замке молодого норманна, приемного сына ярла Стейнара, могло помочь. Норманн – хороший боец, умен для своего возраста и вполне пригоден для серьезного дела. И Ульберт решил войти в сговор с Олафом, догадываясь, что тот обуреваем жаждой мести и никогда не станет по доброй воле служить князю.

* * *

Когда на землю опускались сумерки, Людовитом овладевала тоска, природу которой он не мог понять. Ему вдруг начинало казаться, что он окружен врагами, его подозрительность усиливалась и подтачивала его изнутри подобно язве. Князь метался в своей уединенной потайной комнате, как зверь в клетке. Он не мог знать, что в его окружении есть человек, который понимал, в чем дело.

Сын чернокнижника Калеб, наблюдая за князем, пришел к выводу, что Людовит болен, и его болезнь кроется в смерти Готшалка. После гибели своего брата-близнеца он как бы лишился внешней оболочки, прикрывавшей его как щит. Оба брата, меняясь местами, путая окружение, привыкли за много лет к собственной неуязвимости, неуловимости и вот сейчас, оставшись в одиночестве, Людовит вместо того, чтобы ощутить всю полноту власти, чувствовал себя как человек, с которого содрали кожу.

– А помнишь, Калеб, – говорил он своему советнику, – рассказ хрониста об одном римском императоре, который любил наряжаться в кого-нибудь из простонародья?

– Он любил представления, – кивал Калеб, припоминая подробности. – Тебе же известно, светлый князь, что римляне разыгрывали особые действа, участники которых представлялись людьми, будто живущими другой жизнью.

– Да, живущими другой жизнью... – повторял задумчиво Людовит, сознавая, что точно также жили долгое время и они с братом.

Тайная жизнь обоих, как нечто, с трудом поддающееся разуму, увлекала будто в бездонную пропасть, меняя их судьбы. И оба брата порой начинали верить в собственную непогрешимость, особую удачливость, данную свыше. Смерть развела их по разным мирам, будто намекая на старую истину: от судьбы не уйдешь.

– А знаешь, Калеб, я решил испытать норманна, – в словах князя слышался подвох. – Мой Старик давно не пробовал свежего человеческого мяса. Негоже долго томить его.

Калеб невольно вздрогнул, услышав имя – Старик. Этим именем князь называл своего медведя-убийцу, и, предвидя некое молчаливое возражение советника, Людовит поспешил добавить:

– Тоска гложет мне сердце. А тебе нечего беспокоиться. Если он – тот, за кого ты его принимаешь, то...

– Князь волен поступать, как ему вздумается, – почтительно склонил голову Калеб, испытывая тревогу. Потусторонние силы никогда не обманывали его. Смерть первого брата уже наступила. Теперь очередь второго, если он не прислушается к советам Калеба. Но давать их сейчас было бессмысленно. – Испытание – дело верное. Мы ничем не обязаны норманну.

Однако сам при этом подумал о том, что князь утратил чувство меры. В его поступках в последнее время отсутствовала привычная дальновидность. Он как будто внезапно ослеп и не мог отыскать дорогу. Дорогу в темноте...

Теперь-то Калеб очень хорошо сознавал, что главную роль прежде все же играл погибший брат как человек, присматривавшийся к знакам судьбы, к знамениям, к воле высших сил. Без него разум второго брата будто иссох. Ему не хватало ни холодного расчета, ни воли, ни воображения.

                                                            * * *                       

Утром, во время скудного завтрака, состоявшего из похлебки и куска черствого хлеба, Олаф услышал от своего сторожа новость: ночью неожиданно сдох медведь-убийца, пожиратель несчастных, детище слепой жестокости князя.

Олаф вспомнил о Гуннаре и злорадно усмехнулся. Зверь ненамного пережил убитого им викинга.

– Помяни мое слово, – бормотал старый венед, запивая кусок жареной свинины хорошим глотком эля. – Скоро здесь появится новый хозяин леса, сколько их уже было на моей памяти?

Венед говорил просто так, для себя, не рассчитывая на понимание со стороны пленника. Но пьяному это и не особо нужно.

А между тем Олаф все больше понимал местный язык, но вида не подавал. Обманчивое впечатление того, что он почти ничего не понимает из разговоров, делало венедов более раскованными рядом с ним. Хотя все сознавали: говорить лишнее – себе дороже. Да и случай с псарем у всех был на памяти. А один из постоянных сторожей Олафа, длинноусый старик, и вовсе к нему относился хорошо. Привык, что норманн не слишком разговорчив, да и на каком языке с ним говорить?

А старику, особенно когда он выпивал медовухи, нужен был слушатель, пусть и молчаливый. Олаф иногда думал, что венед говорят с ним так, как обычно разговаривают с домашними животными, с той же собакой. Говорят, что попало, а ты сиди и слушай, можешь и вовсе спать – разницы никакой нет.

Старый венед часто вспоминал прежнюю жизнь, войны, в которых ему довелось участвовать. А поскольку был он старше князя, то помнил еще то время, когда служил у отца Людовита.

– Был я на острове Рюген, когда страшный мор косил людей... – бормотал венед, хмелея все больше. Ему такая служба нравилась. Норманн для него был уже не пленник, а кто-то вроде странного иноземца, которого нужно учить здешней жизни. – Хотели мы пристать к острову, да испугались... Вишь ты, глядим, а на берегу трупы валяются неубранные, понимаешь? А кто из живых нас увидел, тот сразу в воду бросился и – к нам, чтоб мы их взяли на корабль. Да где там! У нас тогда Вильк кораблем управлял, он нам и показывает, давай, мол, скорей отсюда!..

– Да-а... – спустя некоторое время протяжно молвил венед. – Много людей тогда поумирало. Мор – это пострашней войны. Мечом и топором с ним не справишься.

– А руссы? Видел руссов? – повинуясь какому-то внутреннему голосу, вдруг спросил Олаф, коверкая и страшно путая слова венедов с норвежскими. Но старик его понял И вроде даже не удивился.

– Руссы? – с придыханием повторил длинноусый страж, как будто ему только что напомнили о чем-то давнем, но когда-то значительном в его жизни. – А какое тебе дело до руссов, норманн? Вишь, ты уже и по-нашему заговорил. Так, глядишь, меня скоро обскачешь.

Олаф молчал, только глаза его внимательно изучали изборожденное глубокими морщинами лицо старика.

– Руссы – это племя, которое живет там, откуда всходит солнце. Моего брата убили под Ладогой. И до сих пор я не знаю, кто это сделал. То ли свей, то ли финны, то ли руссы. Нашли его мертвым с проломленным черепом. Удар нанесли сзади, по-воровски. Сдается мне, он даже не видел того, кто его убил. Вот так...

Старик умолк и как-то сник, словно груз прошлого внезапно упал на него, прижимая к земле.

Олаф ждал. Он ждал чего-то необычного, словно услышал далекое эхо старых тайн Страны Городов, Гардарики – земли, куда направлялись норманны в поисках богатств, славы и почестей. Многим это удавалось. Рюрик Фрисландский когда-то стал там большим конунгом, но умер, оставив свои земли некому Хельгу, человеку сметливому, мужественному и расчетливому. Олаф с некоторых пор стремился проникнуть в эти тайны, приоткрыть завесу прошлого, однако все было не так-то просто.

Внезапно дверь отворилась, и к ним заглянул Ульберт. Окинув понимающим взглядом обоих, он тут же достал фляжку с медовухой, чем обрадовал старика.

– Не пойму я этого свея, – бормотал венед, жадно схватив фляжку. – Он даже щедрей Болеслава, а тот любит дружинников побольше... – и тут старик осекся, покосившись на Ульбер– та. Не сболтнуть бы чего лишнего? Ведь свей хорошо говорит по-здешнему, он-то все смекает. Старик приложился к фляжке, справедливо рассудив, что лучше пить, чем говорить.

– Ночью будь готов, – сказал Ульберт по-норвежски Олафу, при этом сохраняя беспечное выражение лица. Он уже не раз проверял этого венеда: тот не понимал язык норгов.

– Ты все продумал? – спросил Олаф, отвернувшись к окну. Его не покидала тревожная мысль о том, что это могла быть ловушка? Но как узнать? Теперь и он оказался в положении свея, хотя и не догадывался об истинных намерениях своего нового друга. Но кому-то ведь надо верить, если хочешь выжить и выбраться отсюда.

– Вернее не бывает, – усмехнулся Ульберт каким-то своим мыслям.

– Ты, свей, удивляешь меня, – в пьяном задоре выговорил старик. – А правду ли говорят, что ты – родственник упсальского конунга?

–   Кто же это тебе сказал?

Они говорили по-венедски, и Олаф с некоторым напряжением следил за их разговором, ожидая подвоха. Вообще странная троица собралась здесь, угощаясь медовухой. Сильно хмельной старый дружинник, который не понимал сути скрытого диалога между двумя норманнами. Ульберт, объявленный вне закона у себя на родине за убийство знатного свея, прошедший дорогой лишений и утрат, участник нескольких морских сражений, наемник, не лишенный чести, но способный к вероломным поступкам, если от этого зависит его жизнь. И молодой Олаф, не знавший отца и матери, в меру честолюбивый и отчаянный, и всегда пытавшийся понять смысл происходящего вокруг него...

– Кто мне сказал? – удивился старик. – Кто же мне мог оказать кроме самой жены короля Упсалы, норманн? – он пьяно захохотал в восторге от своей грубой шутки. Но внезапно голова его свесилась и упала на деревянный стол. Он еще что– то бормотал, но уже ничего не соображал и вскоре замолк.

Ульберт наблюдал за ним с усмешкой.

– Как мы уйдем отсюда? – спросил Олаф, глянув искоса на свея.

– Меня будет ждать корабль. Недалеко отсюда, утром мы должны попасть на него, а если...

–   Что? – напрягся Олаф.

– Если не успеем, то отправимся к Свентовиту или еще к какому-нибудь местному богу, – мрачно пошутил Ульберт, вспомнив о капище в Упсале, на алтаре которого приносились многочисленные жертвы. Венеды могут поступить с ними по– другому, но в одном можно не сомневаться: Болеслав сделает все, чтобы смерть их была мучительной.

– Чей это корабль? – продолжал допытываться Олаф, в котором Хафтур сумел воспитать чувство недоверия ко всему непознанному и неясному.

– Ты слишком много хочешь знать, приемный сын ярла Стейнара. Какая тебе разница?

– Если ты мне этого не откроешь – считай, мы не договорились, – твердо сказал Олаф.

– Хочешь умереть здесь? – в глазах свея блеснули огоньки ярости.

– Смерть придет к каждому из нас. Но лишь Вердари известно – когда?

– Это корабль руян, – неохотно уступил Ульберт, – жителей острова Рюген. Я заплатил им золотом.

–   Зачем же им ждать тебя? – развеселился Олаф.

–  Они жадны... – пожал плечами Ульберт. – Хотят получить больше. В этом они похожи на твоего сводного брата Рагнара. Только безумец мог отправиться за дочерью князя Людовита.

– Кто же знал? Ты ведь ничего не сказал, когда пришел к нам в Хвити-фьорд?

– Сыну ярла не пристало бегать за какой-то девкой, будь она хоть королева, – от Ульберта не укрылась насмешка Олафа. – Что, у него не хватало девушек?

– Я не следил за девушками Рагнара. А насчет королевы... – Олаф задумался. – Здесь ты неправ. Я бы отправился на край света, если бы меня полюбила королева.

–   Ягмира никого не любит.

В этот момент длинноусый венед захрипел во сне. Олаф бросил на него сочувствующий взгляд.

–   Что будет с ним? – он кивнул на старика.

–   Догадайся сам, – хмыкнул Ульберт.

Сомнений быть не могло. Олаф должен убить своего сторожа, но... что-то шевельнулось в душе молодого викинга, что-то, похожее на жалость. Его с детства учили, что викинг не должен знать жалости к своим врагам. Но этот старик, который долгими вечерами изливал ему душу, рассказывал о своей прошлой жизни, где было немало горя... он враг?

–   О чем задумался? – прищурился Ульберт.

Этот норманн беспокоил его, даже больше, чем следовало.

Почему князь сохранил ему жизнь? Вспомнился странный разговор с Людовитом, который интересовался прошлой жизнью Олафа: кто он, что он, почему носит необычный амулет?..

Ульберт догадывался, что все это неспроста. Но князь не выдавал своей тайны, разве что... Амулет? Все дело в амулете! Один из близнецов был увлечен магией, правда, сейчас свей не знал наверняка, кто из братьев остался жив, поэтому мог лишь гадать. Но туманные откровения Калеба, намеки, в которых можно было распознать стремление постичь тайны колдовства... Ульберт давно понял, что советник занимается черной магией и он именно тот человек, который направляет князя. Он же указал на Олафа. Наверняка.

–   Я ни о чем не думаю, – резко бросил юноша.

–   А, может, ты боишься?

Олаф вскочил со скамьи, руки сами потянулись к шее Ульберта. Тот побледнел, выхватив нож.

–  Спокойно, Олаф, спокойно, береги силы. Они тебе еще пригодятся.

– В следующий раз... – Олаф не договорил, но его взгляд сказал остальное.

– Запомни, – начал Ульберт, как будто не обратив внимания на эту размолвку. – В полночь я приду за тобой.

–   Сколько человек охраняет князя?

–   Об этом даже не думай!

–   Мне кажется, там есть потайная дверь...

– Я знаю, – усмехнулся Ульберт, направляясь к выходу. – Жди меня, викинг.

* * *

Когда темнота окутала землю, Олаф лег на свою постель, но уснуть, конечно, не мог. Тревога, как змея, забравшаяся внутрь тела, кусала все сильней. Его страж, просыпаясь, хватал фляжку и пил пока не сваливался снова. Олаф только сейчас заметил, что предусмотрительный свей принес с собой две фляжки.

Близилась полночь. Мысль о том, что придется убить старого дружинника, не давала покоя. Может, Ульберт возьмет это на себя?

Олаф представил презрительную усмешку свея, когда тот увидит сомнения молодого викинга.

В темноте за оконцем ухнула сова, словно предвещая чью– то скорую смерть. Олаф закрыл глаза. Странное спокойствие овладевало им.

Снаружи, в коридоре, послышались легкие шаги. Ульберт?.. И тут пробудился его страж, в полумраке пошарил рукой возле себя. Обе фляжки были пусты.

– Проклятый свей... – пробормотал венед. – Неужели больше нечего выпить?

В дверь тихонько постучали. Олаф напрягся, но остался неподвижен.

–   Кто там еще? – венед поднялся и открыл дверь.

– Чего тебе? – спросил он у кого-то, хорошо ему знакомого. – А... – и, захрипев, повалился, пронзенный мечом.

В душе Олаф поблагодарил Одина, что не его рука сразила венеда. Он поднялся на ноги и застыл как вкопанный. На пороге с обнаженным мечом стоял отнюдь не Ульберт, а псарь, когда-то избитый им.

– Ну что, норманн, пришел мой черед поквитаться! – псарь ухмыльнулся и вошел в комнату, а следом за ним вошел второй – здоровенный молодой парень, один из княжеских слуг. В его руке был дровяной топор. Но в данном случае выбор оружия был правомерен. В тесной комнатке секирой не очень-то размахнешься.

Было это лет десять назад. Двое пьяных дружинников подошли к сумасшедшему пареньку, достали мечи и, смеясь, начали куражиться над ним. А сумасшедший тоже смеялся, показывал на меч и зачем-то подносил руку ко рту, что-то его забавляло. Наконец, все это наскучило дружинникам, и один из них проткнул паренька мечом. Тот вначале будто ничего не понял. Стоял и смотрел, как из раны течет кровь. Он еще улыбался, когда второй воин отрубил ему голову с короткого замаха...

Сейчас норманн казался псарю таким же сумасшедшим, не ведающим своего будущего.

– Эй, ты, на колени! – приказал он, но сразу заметил, что Олаф его не понимает или не хочет понять. – На колени, норманн! – псарь побелел лицом, нервно сжав меч. Ему хотелось унизить северянина перед смертью, увидеть, как он скулит, умоляя о пощаде. Но ничего этого не произошло.

–  Он же не знает нашего языка, – вмешался второй венед, державший наготове топор. – Давай кончать его!

–  Сейчас... – Псарь двинулся к Олафу, предвкушая тайную радость от зрелища смерти врага.

Он хотел представить все дело так, будто норманн и его страж повздорили и в схватке смертельно ранили друг друга. Старик мог умереть от пустячной раны, а норманн? Кому здесь нужен норманн? Когда псарь узнал, что норманна хотели выпустить к медведю, он понял, что жизнь викинга уже ничего не стоит. Однако все же следовало быть осторожным. Князь любил менять решения, и никто не мог наверняка сказать, что ему взбредет в голову завтра. Поэтому псарь был готов к любым неожиданностям. Но кое-что он не учел.

Подняв меч, псарь чуть промедлил: поведение норманна его настораживало, но, отбросив сомнения, все же сделал пару шагов вперед. И тут Олаф мгновенно преобразился. Схватив скамью, он стремительным движением, действуя скамьей словно копьем, ударил псаря в голову. Все произошло настолько быстро, что венед не успел среагировать и рухнул на пол с окровавленным лицом. Олаф сломал ему нос и выбил несколько передних зубов. Второй венед удивленно вскинул брови и поднял топор. Теперь от его сноровки зависела жизнь и его самого, и раненого псаря. Он угрожающе махнул топором, но уверенности в его движениях не было. Парень понял, что противник опасен, и самое лучшее в его положении – побыстрей скрыться. Олаф ждал с презрительной усмешкой. Венед снова поднял топор, собираясь пугнуть норманна, чтобы затем выскользнуть за дверь, но вдруг открыл рот, напоминая рыбу, выброшенную на берег. Еще мгновение – и из уголка его рта потекла алая струйка крови. Парень молча упал лицом вниз, рядом с телом оглушенного псаря.

Олаф бросил взгляд в сторону двери. На пороге стоял Ульберт с окровавленным мечом.

–   Кажется, я вовремя.

В этот момент псарь пришел в себя и пошевелился с легким стоном.

–Добей его. – Ульберт шагнул ко второму, проверяя, мертв ли он?

Олаф взял меч из ослабевшей руки псаря и одним ударом разрубил ему шейные позвонки.

–Одень его башмаки, – сказал свей, показывая на ноги одного из мертвецов. – В твоих далеко не уйти.

Пока Олаф переобувался, свей ждал в коридоре. Выходя из комнаты, сын Айнстейна кроме меча прихватил и нож, принадлежавший его длинноусому стражу.

–   Теперь куда?

–Туда, – Ульберт кивнул в глубину коридора, освещенного светом факелов.

–   Подожди... – Олаф раздумывал. – Есть у меня дело.

–   Какое еще дело? – раздраженно бросил Ульберт. – Надо спешить!

–   Успеем.

Впервые за все время, проведенное в замке, Олаф вновь держал в руках оружие, и сладостное ощущение обретенной силы, знакомое любому воину, как и прежде, волновало душу. Если он погибнет, то погибнет как викинг, с мечом в руке. И если Вальхалла действительно существует – он попадет туда, где его ждет встреча с Хафтуром и... отцом?

– Быстрей! – поторопил Ульберт, увлекая его в лабиринт коридоров замка. – Я буду ждать тебя здесь.

Свей угадал намерения своего нового товарища, но помешать не посмел. Пока они шли, у Олафа появилось странное чувство, будто замок опустел. Он то и дело озирался, готовясь к бою с дружинниками, но их так никто и не потревожил.

– Не бойся, – усмехнулся свей, заметив его волнение. – Сюда никто не придет. Можешь быть спокоен.

Эти слова еще больше удивили Олафа, но он не подал вида. Откуда ему было знать что он – лишь жало заговора, в котором была решена участь и князя, и его самого вместе с Ульбертом?..

Блуждая по коридорам, Олаф угадывал путь по еле уловимым приметам. Вот и проход. А дальше – дверь. Интересно, там ли она?.. Когда он вошел, Ягмира сидела на кровати и расчесывала гребнем свои длинные густые волосы. Оглянувшись на звук, она слегка оторопела, но быстро пришла в себя.

– Это ты, норманн? Я не ждала тебя сегодня. Тебе лучше уйти.

Не отвечая, Олаф подошел и уставился на костяной гребень в ее руке. Тот самый?..

– Куда ты смотришь? – своим женским чутьем Ягмира чувствовала: что-то не так.

– Этот гребень, – сказал викинг и почти грубо выхватил его. – Хороший гребень, да, Ягмира?

– Ты делаешь мне больно, я позову стражников. Эй, кто там?

– Там никого нет, – он понял, что она сказала, и продолжил: – Из моих костей ты собиралась сделать себе такой же? Или лучше?

– Варвар, убирайся! – встревоженная Ягмира не понимала, чего он хочет, но сознавала опасность. Этот человек мог даже убить ее. Неужели он все знает?

– Тебя следовало убить. Да, убить! Но я не воюю с женщинами, мерзкое создание, исчадие Хель! Я просто проучу тебя!

С этими словами он схватил женщину и резкими движениями разорвал на ней платье. Обнаженная испуганная Ягмира закричала в ужасе, но ее никто не слышал. Олаф принялся избивать предательницу сложенной вчетверо тесьмой, висевшей у изголовья кровати. Ягмира металась как раненая волчица, но викинг был намного сильнее. Связав ей руки, он бросил ее на пол, засунув в рот платок. Избитая, униженная Ягмира выла от боли и ненависти. Олаф вышел, бросив напоследок взгляд, полный презрения...

– Долго возишься! – упрекнул его Ульберт. – Еще немного, и я бы ушел.

–Тебе без меня не выбраться,– невозмутимо заметил Олаф. – Идем, теперь я готов.

* * *

– Там – Людовит, – Ульберт показал на дверь. Через узкую щель у пола пробивался слабый свет.

– Как он нам откроет? – спросил Олаф, увидев, что и здесь нет дружинников.

– Сейчас узнаешь, – свей увлек его в полутьму и жестом приказал прижаться к стене.

Ждать пришлось недолго. Они услышали семенящие шаги, похожие на шаги бегущего ребенка. Перед дверью появился карлик Эпп. Олаф затаил дыхание. Карлик тихонько постучал в дверь. Из-за двери ответили.

–   Это я, – сказал коротышка.

Лязгнул железный засов, дверь приоткрылась.

Карлик Эпп шагнул внутрь, собираясь рассказать князю о том, что дружинники ведут себя странно, но не успел. Захрипев, он упал, пронзенный мечом Ульберта, лезвие которого вошло точно ему в затылок.

Открывший дверь Калеб застыл на месте от ужаса. Карлик упал к его ногам, но советник не мог отвести взгляда от глаз Ульберта, в которых он увидел свою смерть. Свей поднес указательный палец левой руки к его губам, как бы призывая молчать, а меч, обагренный кровью Эппа, уже вонзился Калебу в живот, выпуская ему кишки.

Ульберт, действовавший молниеносно, жестом показал Олафу на потайную дверь. Черная псина, лежавшая у ног князя, с глухим рычанием кинулась на свел, но тот разрубил ей голову с легкой усмешкой. Князь, сидевший в углу на своем привычном месте, смотрел на него, как на зловещий призрак, неведомо откуда появившийся здесь. Он не мог вымолвить ни слова, а тем временем дружинник, сидевший за потайной дверью, услышав какую -то возню, высунулся наружу и тут же упал, обезглавленный Олафом. Голова воина подкатилась по полу к самым ногам князя. На мгновение Людовиту показалось, что мертвый дружинник подмигнул ему на прощание.

– Чего ты хочешь? – наконец выдавил из себя потрясенный Людовит. – Золота?

– Я хочу золота, – ухмыляясь, согласился Ульберт. – Много золота ...

– Убей его! – ободренный этим признанием, князь кивнул в сторону Олафа. – И я сделаю тебя моим советником.

– Звучит заманчиво, князь, но в этот раз ты не угадал. Один оказался сильней Свентовита!

Ульберт взмахнул мечом и разрубил Людовиту ключицу, а следом и грудную клетку почти до самой середины.

Людовит испустил тяжелый вздох, корчась в агонии. Свей равнодушно взглянул на своего бывшего господина и сорвал с его холодеющей руки золотой браслет. Затем он осмотрел Калеба и также снял с него все дорогие украшения. Карлика Эппа он перевернул ногой, не очень рассчитывая что-то найти. Олаф следил за его действиями с полнейшим равнодушием. Обыскивать трупы врагов, забирая все ценное, было в традициях викингов.

–   Возьми его цепочку, – Ульберт указал на карлика. – Она серебряная.

– Почему ты не дал мне убить его? – спросил Олаф, оставаясь на месте.

– Прости, друг, у меня был к нему свой счет, – пояснил свей. – Но какая тебе разница? Кто-то из вас убил одного брата, я убил второго...

–Так их было двое?! – воскликнул пораженный Олаф, сразу вспомнив свои сомнения и слова Эгиля о том, что «двое скрываются под одной личиной».

– Да, двое, – кивнул Ульберт, забавляясь удивлением молодого викинга. – А как иначе им бы удавались все эти чудесные превращения? Я тоже это не сразу понял, но... как-то раз обратил внимание на то, что утром князь был с распухшей щекой от болевшего зуба, а вечером, на море, как ни в чем не бывало, управлялся с рулевым веслом...

– Нам нужно спешить, – опомнился Олаф. Теперь ему все стало ясно как день. Никаких загадок. Все просто, как сама смерть.

– Ты прав. – Ульберт сделался более собранным и нахмурился, оглядываясь вокруг.

– Что ты ищешь?

– Мне жаль, что князь хранил свое золото в другом месте, иначе...

– Ты безумен, Ульберт! – резко бросил Олаф. – Нам нужно уходить, а ты думаешь о золоте.

–Я всегда думаю о золоте, – пробормотал свей, устремляясь вслед за Олафом в открытую дверь.

Олаф хотел идти в том же направлении, как они пришли сюда. Но Ульберт задержал его.

–   Туда нельзя.

–   Почему?

–Там нас ждет Триглав, – мрачно пошутил свей. – Идем за мной. Скорей!

Они бросились во мрак коридора, и только Ульберт знал теперь, куда идти. Он отыскивал дорогу, как охотничий пес, но в душу Олафа закралось сомнение.

– Мы не сможем выйти за ворота, – обратился он с упреком к свею. – И ты знал об этом?

– Да. Я знал, – процедил сквозь зубы Ульберт, рыская в темноте подобно ночному вору, ищущему чем поживиться. – Но у нас не было выбора, Олаф. Там, внизу, Болеслав и его люди. Они ждут от меня известия о смерти князя.

–   Болеслав хотел его смерти?! – поразился Олаф.

– А как же иначе? Ты же видел, что караулы сняты? Болеслав подослал карлика, которому сказал, что князь вызывает его к себе.

– Болеслав не хочет прослыть убийцей своего отца, – Олаф говорил с тихой задумчивостью. Многое сейчас открывалось ему.

– Убийцы – это мы с тобой. И нас ждет смерть, если мы не поторопимся, – бросил через плечо Ульберт, подбегая к оконцу. – Сюда!

Подойдя ближе, Олаф заметил, что решетка на окне была выбита, а само отверстие вполне подходило для того, чтобы через него мог пролезть взрослый мужчина.

– Я проделал это совсем недавно, так что никто ничего не заметил, – хохотнул Ульберт, хватаясь за веревку, один конец которой был привязан к решетке соседнего окна, а второй свешивался наружу. Там в ночном небе проглядывали звезды, и Олаф впервые ощутил волнующую близость свободы. Он еще вернется к Стейнару-ярлу, ведь многое нужно сделать, очень многое...

Ульберт как кошка выбрался через окно и спустился по стене вниз. Затем дернул за веревку.

–   Эй! – донесся до Олафа его тихий окрик.

–   Иду...

Юноша последовал примеру свея, и вскоре, отталкиваясь ногами от стены, оказался на земле и огляделся. Они находились за наружной стеной замка, совсем рядом покачивались деревья, густой лес обступал замок сплошной стеной, и Олаф никак не мог сообразить, в какой стороне море.

– Там север! – поднял руку более опытный свей. – А там – корабль. Скорее!

Они вбежали в лес и начали пробираться сквозь кустарник. Это было непросто. Кустарник, как живой, цеплялся, царапал, не давая беглецам двигаться. Олаф со злости рубанул мешающую ему ветку мечом, но Ульберт в ярости прошипел:

– Нет! Они все поймут завтра, когда начнут искать нас. Они не должны знать, что мы ушли к морю. Пусть поищут в другом месте.

Сколько времени они добирались до моря? Олаф уже не думал ни о чем. Усталость путала его тело как рыбацкая сеть.

– Море... – выдохнул бежавший впереди Ульберт. – Вон лодка.

Олаф вышел на берег. С моря дул легкий ветерок. Они все-таки выбрались, хотя временами он не верил в это. Но что дальше? Там, впереди, – пугающая неизвестность. Но сзади – смерть от жрецов Триглава.

– Ты слышал когда-нибудь о викинге по имени Бель– верк? – вдруг спросил свей.

– Кое-что слышал, – ответил Олаф, не понимая, к чему этот разговор, когда они должны спешить переправиться на корабль.

– Я знаю человека, который плавал с ним и знает, куда Бельверк спрятал золото кельтов, тех, что живут в Ирландии.

– И где же этот человек? – усмехнулся Олаф, смутно различая в темноте очертания лодки, плывущей к берегу.

– Он живет в земле гаутов, – невозмутимо отвечал Ульберт, как бы не замечая усмешки Олафа. – Но я предлагаю тебе отправиться туда, чтобы...

– Не верю я в эти сказки, Ульберт, – проговорил Олаф, наклонившись и растирая уставшие ноги. – Если бы он действительно знал об этом, то давно отыскал золото.

– Он бы отправился, если бы у него было две руки, но ирландцы оставили ему только одну! – рассмеялся свей, подходя к самой кромке воды. – Эй, там, на лодке! Мы здесь! – он замахал руками, привлекая к себе внимание.

– Но ноги-то у него обе целы? – в тон ему спросил Олаф, вставая рядом.

– А кому нужен однорукий на драккаре? Он забыл, как держать весло. Но мы ему поможем. Ведь так, Олаф?

–   Я не дал согласия.

– Ты его дашь, когда узнаешь больше, – флегматично парировал бывший житель Упсалы.

– Это ты, Ульберт? – между тем крикнул кто-то из находившихся в лодке.

–  Я.

–  А кто это с тобой?

–   Мой друг...

–   Такого уговора не было.

Они переговаривались на языке венедов, но Олаф все же понял, что его присутствие создает трудности.

–   Я заплачу за него.

– Хорошо! – после некоторого раздумья крикнул моряк. – Мы возьмем обоих.

Олаф оглянулся назад. Где-то там остался замок Людовита, мрачный лес хранил свои тайны, убитые братья-близнецы, наводившие страх на балтийское побережье... Все уходило, исчезало, как сон. На родине его давно считают мертвым. Что ж, в предложении Ульберта есть смысл. Вернуться назад непросто, нужны деньги, а деньги ему принесет союз с этим скрытным, но опытным и по-своему честным свеем. Кто знает, может, Ульберт говорит правду, в любом случае стоит попытаться, если он считает себя викингом. Пора!

Олаф вошел в воду, и Ульберт, уже забравшийся в лодку, подал ему руку.