Текст книги "Драккары Одина"

Автор книги: Андрей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Смогли же даны собрать Великую армию и завоевать королевства Британии, – усмехнулся Людовит, поигрывая кинжалом с богато инкрустированной драгоценными камнями рукоятью. Любовь к оружию была одной из страстей князя. – А как тебе участь Эллы, этого несчастного короля Нортумбрии? Иногда мне кажется, что история делает гримасы, чтобы... чтобы мы могли лучше понять, откуда что взялось. Мировой океан – вот начало всех начал. И тот, кто достигнет его предела, станет новым Богом...

* * *

Князь принимал гостей в огромном зале, где был установлен длинный пиршественный стол, уставленный всякой снедью. Рагнар, не привыкший к подобным вещам, был поражен убранством зала, богатой одеждой приближенных князя и той пышностью, с которой тот задавал пир. От него не укрылось то равнодушие, с которым Людовит принял его подарки, среди которых была и часть добычи, взятой у людей Дитфена. Молодой сын ярла узнал лысого советника князя, кое-кого из телохранителей и дружинников. Но Ягмира пока еще не появилась.

Людовит говорил с Рагнаром на языке данов, и они хорошо понимали друг друга. Калеб все это время хранил молчание. Но Рагнару казалось, что тот все понимает.

Еще он обратил внимание на странного карлика, который вел себя раскованно, ничем не затрудняясь. Он бегал по залу, что-то кричал, строил гримасы, но никто как будто не обращал на него никакого внимания.

Посмотри на этого карлика? – Олаф наклонился к плечу сидевшего рядом Хафтура. – Клянусь Тором, убийцей Великанов, он слишком много себе позволяет...

Олаф и представить не мог, чтобы кто-то вот так дерзко вел себя на пиру у ярла Стейнара.

– Я слышал о привычке валландских конунгов держать при себе дурачков убогих, которые своими шутками веселят пирующих, – ответил Хафтур, глядя, как слуга князя разливает напиток по кубкам.

Поначалу викинги не решались прикасаться к питью, боясь быть отравленными, но князь Людовит, заметив это, приказал одному из своих слуг отведать из разных чаш. Слуга остался жив, и викинги, расслабившись, взяли кубки в руки. Кроме крепкого эля у князя подавали вино, к которому норманны были непривычны. Только Хафтур когда-то, во времена своих странствий по Европе, не раз пил вино и успел оценить его вкус.

– Пьется легко и напоминает мед, но... все-таки что-то другое, – сказал Олаф, поставив на стол пустой кубок.

– Там, на юге, в землях вокруг Ромейского моря, растет такой плод, похожий на наши лесные ягоды, зовется виноград, из него и делают вино, – пояснил Хафтур, по привычке зорко оглядывая всех присутствующих.

Под туники викинги надели кольчуги и сейчас им было душновато от обильной пищи и выпитого. Но, как справедливо рассудил Рагнар, лучше духота, чем быстрая смерть.

Между тем Дитфен, попивал вино и, закусывая жареной свининой, время от времени поглядывал в сторону князя Людовита. С того самого момента, как он увидел его, Дитфена не покидало странное ощущение, что он где-то встречал этого человека. Но где?

Бродяга-воин, побывавший во многих землях, он никогда не бывал здесь, на этом берегу. Правда, Рагнар говорил, что встретился с князем в Хедебю. Значит, Людовит также бывал в разных краях, и они могли где-то встречаться.

Несмотря на выпитое, Дитфен никогда не терял головы и сейчас только казался пьяным. Опасность он чувствовал кожей, а здесь все выглядело, как сладкий сон перед ужасной смертью.

Все то, о чем он рассказал Рагнару, теперь казалось еще более правдоподобным, чем прежде. Незримый дух убийства витал в этих стенах, и иногда Дитфен спрашивал себя: стоило ли ему выживать на Готланде, чтобы через несколько дней умереть в этом странном замке? Дитфен не был малодушен и знал, что смерть придет лишь однажды, а до тех пор он будет жить и радоваться тому, что имеет.

Карлик, уродливый коротышка бегал по залу и выкрикивал обидные для викингов словечки. Он уже понял; что никто не понимает языка, на котором он говорит. По крайней мере так все выглядело. Карлик не мог знать, что его хорошо понимает Дитфен. Но умудренный жизнью сакс носил ту же маску, что и приближенные князя, которые улыбались, делая вид, будто ничего не происходит.

– О чем кричит этот... человечишка? – Рагнар глянул на карлика.

– Он немного не в себе, – усмехнулся Людовит, прикоснувшись пальцем к своему виску. – Его жизнь, как жизнь любого калеки, тяжела и тосклива. Я взял его, чтобы слегка скрасить ему судьбу.

Хотя князь был вождем язычников, поклонявшихся Свентовиту, Велесу, Перкунасу и богине земли Мокоши, он многое знал о привычках христианских правителей, где-то в глубине души преклонялся перед Карлом Великим, а потому не находил ничего зазорного в том, чтобы перенимать некоторые их привычки.

Ему было хорошо известно о слабостях всех этих королей, кичившихся своим происхождением от каких-то древних героев. Они увлекались геральдикой, охотой, привечали служителей христианской церкви, которая подтверждала их права на земли и короны, меняли наложниц, чревоугодничали, пьянствовали и держали при себе уродцев, которые, даже достигнув возраста взрослого мужчины, ростом едва равнялись пятилетнему ребенку. Эти гномики тем не менее отличались умом, а говорить им разрешалось обо всем. Но, конечно, у всякого языка был и свой окорот.

Нынешний карлик князя Людовита по имени Эпп, был уже третьим по счету. Однако о судьбе своих предшественников ему ничего не было известно. Страх ужасной смерти сковывал уста приближенных князя. Никто не хотел разделить участь первых шутов, одного из которых разорвал медведь, а второго повесили. Эпп был куплен на невольничьем рынке в Хедебю пять лет назад. Остроумный коротышка пришелся по вкусу князю, который считал, что тот намного умнее и смешнее тех, кто был до него.

–   А почему, князь, не видно Ягмиры? – спросил Рагнар, решив, что пришло время для серьезного разговора.

–   Она нездорова. У нее болит голова. Но, думаю, завтра мы сможем ее увидеть.

Между тем пир был в самом разгаре. Приближенных князя удивлял своим ростом и мощью Рогнвальд. Сын же Стейнара Рагнар не очень впечатлял венедов.

– Он не очень-то похож на сына ярла, – наклонился к Людовиту Калеб. – Его ничем не отличишь от остальных. Разве только плащ побогаче.

У них, норманнов, многое решается на сборищах, как они их называют – тингах. Сын ярла может стать ярлом, а может, и не стать, – загадочно улыбнулся Людовит, будто читал будущее по лицам собравшихся.

Тем временем летние сумерки здесь, в лесу, быстро перешли в ночь. Замок окутала темнота. Слуги князя зажгли светильники по углам зала. Пляшущие тени падали на стены, и у Олафа возникло ощущение приближения чего-то необычного.

Кто-то из пирующих уже спал, положив голову на стол. Князь вызвал человека, невысокого чернявого мужчину, который, несмотря на духоту, одет был тепло и держал в руках шапку из меха какого-то зверька.

–  Покажешь нашим гостям их опочивальню, – приказал ему Людовит, а на языке данов сказал: – Он отведет вас туда, где вы сможете отдохнуть. Завтра, Рагнар, ты увидишь Ягмиру, и тогда решим, что делать дальше.

–  Сладкий сон! – коротышка Эпп семенил по залу, ухмыляясь норманнам. – Тот, кто спит, узнает обо всем. Бесы просыпаются ночью, а леший голодный бродит в лесу. Кто, кто попадется ему в этот раз?..

Его бормотанье было понятно только Дитфену, а остальные викинги еле сдерживали себя, чтобы не дать карлику пинка. Все чувствовали, что он смеется над ними, но ничего не могли поделать.

–  Ты понимаешь, о чем он там бормочет? – спросил Виглиф Беспалый.

–  С трудом, – ответил вполголоса Дитфен. – Он вроде желает нам спокойного сна...

–  Его ухмылка слишком дерзка, – сказал Виглиф, как бы невзначай дотронувшись до рукояти своего меча. Прикосновение к оружию действовало успокаивающе. Меч викинга – его брат. Руническая надпись на мече Беспалого гласила – «Убивающий Врага».

–  Гости не обсуждают лошадь хозяина, – Дитфен рассеянно огляделся. Этот карлик и в самом деле вел себя неподобающе. Но подавать вида было нельзя.

Еще в самом начале, узнав, что князь говорит на языке данов, Дитфен предложил Рагнару не раскрывать его познания в местном диалекте. Пока все шло как нужно. Дитфен, которого принимали за викинга, услышал много любопытного. Насмешки над норманнами, правда, звучали не часто и не очень громко. Их называли пожирателями рыб, говорили, что они обтираются жиром морских животных, когда идут в спальню своих жен, а также готовы удавиться за одну меру серебра, а потому как голодные волки рыщут по побережьям разных земель, чтобы хоть как-то выбраться из нищеты.

– Пей, пей, пожиратель тухлой рыбы! – говорил со смешком один из слуг князя, подавая саксу чащу с вином.

А бывший вожак береговых разбойников пьяно улыбался в ответ, благодарил слугу на чудовищной смеси языков саксов и данов, делая вид, что ничегошеньки не понимает...

Они шли по длинному коридору, освещенному колеблющимся светом зажженных факелов, и иногда у Олафа появлялась безумная мысль, что они идут по запутанному лабиринту прямиком в лапы кому-то из их многоглавых богов. Чудилось, там, за этими глухими стенами, сидит восьмиглазый бог-чудовище и ждет их прихода.

* * *

Ветер стих, и темнота сгустилась настолько, что нельзя было различить берег и казалось, что драккар находится где-то в открытом море. Колбсйн, оставшийся в эту ночь дозорным, боролся со сном, как мог. «Око Дракона» покачивался на волнах, и в зыбкой тишине можно было уловить плеск большой рыбины у борта. Кто-то из спавших викингов вскрикнул во сне, борясь с мнимыми порождениями Муспелля.

Колбейн тряхнул головой, и вдруг глухой всплеск где-то у носа драккара заставил его насторожиться. Что это могло быть? Колбейн продолжал прислушиваться, вглядываясь в темноту, но безуспешно. У викинга возникло странное впечатление, что только что с борта судна упал мешок. Или... все же – человек? Колбейн перегнулся через борт, глядя в воду. Он сразу вспомнил о таинственном исчезновении Свена из Хеделанда. Что если какое-то морское чудовище похищает его товарищей? Колбейн: хотел пройти на нос корабля, но передумал. Он мог ненароком задеть кого-нибудь из спящих, а этого никто не любил.

Помаявшись в сомнениях, викинг успокоился. Мало ли что могло ему почудиться? Но на рассвете Колбейн понял, что ему не почудилось. Исчез их проводник Ульберт.

– Куда он мог деться? – глаза Инегельда сверлили лицо Колбейна, который, вспомнив о всплеске, раздумывал.

– Я что-то слышал...

–    Что? Что? – нетерпеливо бросил Инегельд.

–   Мне показалось, что у правого борта кто-то упал в воду.

–    Почему ты не разбудил меня?

–   Я был не уверен... – помялся Колбейн. Ночные призраки... Кто их разберет? Отец рассказывал ему о мертвецах, выбирающихся по ночам из морских глубин, чтобы тревожить живых. А Колбейн предпочел бы встретиться с десятком живых воинов, нежели с одним ожившим мертвецом.

–    Ладно, иди, – сказал Инегельд. – И помалкивай.

Когда Колбейн отошел от него, Инегельд посмотрел в сторону берега. Потом перевел взгляд на мыс – самое ближайшее место суши. Хороший пловец в тихую погоду мог доплыть туда без особых помех.

Зачем Ульберт прыгнул в воду? Чего он боялся? А Свен? Что же случилось с ним? Ответа пока не было. Угрюмый дан не очень верил в призраков, полагая, что живые куда опаснее мертвых. Но малая толика суеверия жила и в его недоверчивой и мятежной душе.

* * *

Ночь в замке прошла спокойно, если не считать маленького события, которое осталось незамеченным для всех викингов кроме одного – того, кто оставался часовым уже после полуночи. Этим человеком был Олаф.

Уже ближе к утру, когда все его товарищи крепко спали, сморенные медовухой и вином, Олаф услышал странный крик, похожий то ли на хохот, то ли на стон раненого животного, разобрать было трудно. Олаф приник ухом к крохотному оконцу в стане, похожем на те, что делают в своих жилищах викинги, но крик внезапно оборвался, как будто его и не было вовсе. Когда настало утро, Олаф ничего никому не сказал, боясь, что его поднимут на смех.

В ту же ночь князь Людовит долго не мог уснуть, томимый какими-то неясными предчувствиями. Подумав немного, вызвал к себе Калеба.

–  Я слушаю, господин, – Калеб склонил голову, взгляд его уперся в шкуру большого медведя, расстеленную на полу в спальне князя.

– Мне хотелось бы знать, все ли пройдет как надо, Калеб? Все ли наши гости несут на себе печать смерти?

–  Князь сомневается? – Калеб обдумывал его слова – Хорошо, утром я дам ответ...

Вернувшись к себе, советник начал готовить снадобье, рецепт которого передал ему отец. Род Калеба происходил из древних колдунов, знакомых с черной магией Востока и с культом друидов. Когда-то прадед Калеба был жрецом в племени ульмеругов, но так случилось, что его приговорили к смерти. Он обещал вождю победу, но того ждало поражение. За это кто-то должен был ответить. Кто, если не жрец, обещавший победу? Вождь совсем забыл, как этот жрец спас от неминуемой смерти его младшего сына и вторую жену. Ночью, перед казнью, в селение явилось Нечто и убило вождя и самых сильных воинов. А приговоренный к смерти жрец исчез...

Уже глубоко за полночь у советника все было готово. Погруженный в полусон, Калеб бормотал заклинания:

–    Явись, о дух, передо мной!

В углу комнаты появился некто, похожий на маленького человечка. Калеб пристально вгляделся в него. Человечек оказался ребенком лет семи, девочкой в одежде пастушка.

–  Что... что тебе надо? – спросила девочка грубым, скрипучим голосом. Ее глаза притягивали к себе как глубокий омут, грозя гибелью всякому, кто безоглядно бросится в него.

–  Норманн, дерзкий норманн, желает взять дочь князя в жены... Можно ли убить его?

–   Рагнар умрет только от руки викинга, – девочка немигающе уставилась на Калеба. Если бы не опыт в подобных делах, советник мог бы упасть на пол и умереть.

–  Можно ли подкупить кого-то из них, чтобы он убил Рагнара?

–   Подкупить нельзя... можно убить... но смерть одних влечет гибель других как неизбежность всего сущего.

–    Кого следует опасаться князю?

–   Того, кого бережет женщина по имени Нертус... ее воплощение на земле убивает всякого, кто противится ее власти...

–    Как узнать его?

–    Он брат и не брат... мне душно, человек...

–   Подожди немного! – вскричал Калеб, находясь словно в бреду. – Подскажи, как избавиться от них?

–   Мне душно, душно... – голос духа вдруг сделался высоким, как голос ребенка, в чей образ он вселился. – Я ухожу...

–    Еще немного! Что я должен сделать?

–    Принести в жертву...

–    Кого?

–    ... Себя! – захохотала девочка и тут же исчезла.

Калеб очнулся только под утро, когда запели петухи в усадьбе замка, где простолюдины держали коров, коз, свиней и птиц для людей князя. Он вспомнил все, что видел ночью. В углу лежала горстка золы, будто кто-то сжег кусок древнего пергамента.

* * *

Утром князь Людовит по своему обыкновению размышлял о будущем и прошлом, листая книги античных философов и хронистов теперешнего времени. Пожелтевшие страницы увесистых трактатов открывали ему бездну прошлого, злое очарование предательств и лжи, вдохновение ужаса... Рукописи будто еще хранили терпкий аромат ушедших столетий.

История человечества представлялась ему in aenigmate [30]30
  В виде загадки (лат.).


[Закрыть] , как говорили древние римские авторы, хитрое сплетение невероятных совпадений, счастливых обретений и трагических ошибок. Эту загадку необходимо было решить, чтобы понять собственное предназначение, без понимания которого невозможно узнать истину, в том числе и о личной судьбе.

Особо занимал воображение Людовита образ Аттилы, легендарного вождя гуннов, которого христиане того времени прозвали «Бичом Божьим». Эти гунны, дикий народ, имели между тем одну из лучших армий, под натиском которой не могли устоять разрозненные племена Европы. Орда гуннов катилась, как лава с гор, и всякий, кто думал сопротивляться им, погибал.

Даже Римская империя содрогнулась от ужаса, а император Валентиниан III Гонорий чуть было не отдал свою сестру замуж за Атиллу. Если бы это произошло, последствия могли быть весьма плачевны, ибо тогда к воинской доблести добавилась бы тонкая дипломатия, а политика вершила чудеса там, где ничего не мог поделать меч. В войсках Аттилы к тому времени кроме гуннов находились бастарны, скифы, алеманы, остготы, бургунды и герулы. Лишь загадочная смерть помешала Аттиле воплотить задуманное. А созданная им империя развалилась.

У Аттилы при дворе служил некий Орест из Паннонии, знавший грамоту, языки разных народов. Собрав остатки войска великого завоевателя, у германцев носившего имя Этцеля, Орест двинулся в Италию, где сместил императора Юлия Непота и провозгласил императором своего маленького сына Ромула, названного в честь основателя Рима. Но уже через год вождь племени скиров Одоакр, сговорившись с другими вождями кланов, выступил против Ореста и убил его. Юный Ромул был смещен. Сам Одоакр тем не менее не воспользовался плодами своей победы. Императорская корона была ему ни к чему.

«Всякий, кто не смеет взять всю полноту власти в свои руки, – размышлял Людовит, – обречен». Удачливый вождь остготов Теодорих, соперник франкского вождя Хлодвига, сумел утвердиться в Италии и, заманив Одоакра в ловушку, убил его.

Князь Людовит, закрыв рукопись, смотрел через сводчатое окно на опушку леса перед замком.

Власть, власть... Отец Людовита, воюя с соседями, стремился расширить свои владения. Сам Людовит хочет того же, но исполнение его замыслов сопряжено с большими трудностями. Христианская Европа – вот главная опасность для языческого мира. Сам князь уже давно подумывал о том, чтобы принять христианство, по примеру вождя салических франков Хлодвига и с той же выгодой для себя, но люди в этих краях, поклонники Свентовита и Велеса, скотьего бога, слишком грубы и слишком непостоянны в своей любви к вождям. Даже стены замка не смогут спасти от внезапного удара ножом или от чего-то другого. Язычники горазды на выдумки о том, как лишить жизни своего врага.

Людовит конечно же не верил в Белого Бога, в этого Христа, которого когда-то распяли римские легионеры. Но он был уверен в том, что миром правит Темная Сила, помогающая сильнейшим. И жизнь Карла Великого тому подтверждение.

За окном моросил мелкий дождь. Тучи, закрывшие небо, казалось, висели прямо над верхушками деревьев. Людовит сбросил с себя внезапное оцепенение и кликнул слугу. Надо было переговорить с Калебом...

Когда его лысый советник с желтым лицом плохо спавшего человека вошел к нему, князь сразу приступил к делу.

–    Что скажешь, дорогой Калеб?

–  Да будет воля ваша на все деяния в подлунном мире! – Калеб с почтением склонился.

–  Нашел ли ты способ узнать истину, мой друг? – с легкой усмешкой спросил Людовит. Его отношение к Калебу было таково: он признавал за своим советником сильный ум, волю, а также глубокие познания в ремесле жреца. По своему происхождению Калеб выгодно отличался от местной знати, был лишен ее невежества и высокомерия (так казалось Людовиту) и являлся, по сути, единственным человеком, которому князь вполне мог довериться. Сын князя, Болеслав, воинственный и заносчивый, более всего был увлечен охотой и войной, а вопросы религии его не занимали. Он поклонялся Сварожичу и другим языческим богам, в то время как его отец спорил с Калебом о догмах христианства.

– Думаю, князь, мы не можем убить Рагнара, – проговорил советник, отводя взгляд.

–  Это еще почему? – глаза Людовита сузились. Он еле сдерживался, чтобы не сорваться на крик. – Кто тебе это сказал? Твои духи? – князь рассмеялся, но взгляд его оставался неподвижен. – А может, ты все это придумал, а?

Калеб поднял голову. Никогда раньше князь не позволял себе неуважительно говорить о потустороннем мире.

–  Мы не можем его убить, – повторил он со скрытой настойчивостью. – Но... можем посадить его в темницу... или продать как раба.

–  Это мне еще не приходило в голову! – князь расслабленно откинулся назад, прислонившись спиной к мягкой шкуре медведя, висевшей на стене. Этого медведя он убил сам, но, правда, перед этим медведь задрал одного из охотников, а князь, воспользовавшись тем, что зверь рвет его дружинника, зашел сзади и разрубил хозяину леса затылок топором. Шкура оказалась немного подпорченной, но это не помешало князю повесить ее в своей опочивальне. Здесь было еще несколько медвежьих шкур, а также рога огромного тура, убитого два года назад совсем недалеко от замка.

–  Над твоим советом стоит подумать, дорогой Калеб, – продолжал Людовит. – Но я чего-то не понимаю: может, ты боишься? Никогда раньше не замечал за тобой такого. А ведь мы сталкивались с людьми похлеще этих морских бродяг, пожирателей рыб?

–  Боюсь? – Калеб словно вновь услышал голос девочки-духа, который призывал принести в жертву самого себя. – Чего мне бояться, светлейший князь? Я лишь мелкий червяк, которого приютила твоя милость. Мое ремесло... – он вдруг замолчал, как будто кто-то невидимый приказал ему сомкнуть уста.

–  Твое ремесло?.. Что же ты замолчал? – прищурился князь. – Или ты не хочешь утомлять меня рассказом о том, как трудно твое ремесло? Ремесло жреца, которому боги посылают свои знамения? Вот что я тебе скажу, Калеб. Я мог бы стать лучшим из жрецов, потому что мне хорошо знакомо их искусство – искусство лжи. Не буду спорить, это ремесло умных людей. Именно поэтому я держу тебя при себе. Сейчас ты проявляешь непонятную мне слабость, но я прощаю тебя. Иди и приготовься к приему гостей. Пусть все идет, как идет. Позволь мне самому решать, кому умереть, а кому стать рабом.

Людовит верил в мир духов, но догадывался и о том, что жрецы умело используют слабость человеческой натуры, не всегда верно толкуя знамения. Он был уверен в собственном предназначении, и не хотел стать игрушкой в руках советника, хотя тот никогда не позволял себе лишнего. Как бы там ни было, нельзя проявлять слабость, иначе Калеб почувствует свое превосходство.

Советник склонился в почтительном поклоне, а когда выпрямился, вдруг замер, затаив дыхание...

Прямо над головой князя он увидел лицо девочки, которая явилась ему ночью. Еще мгновение, и лик ребенка пропал как наваждение.

* * *

–  А знаешь ли ты, Рагнар, язык рун? спросил молодого норманна Людовит, поглаживая лежавшего у его ног огромного пса черной масти.

–  Рунастафар – непростое знание. Есть разные руны – руны победы, руны любви... Я могу написать свое имя, – ответил Рагнар, немного смущенный.

Вообще-то отец его показывал ему, как писать и распознавать руны. Футарк – так назывались первые шесть рун. Сам Рагнар, однако, не видел никакой нужды в том, чтобы увлекаться грамотой в отличие от того же Олафа, который проявил гораздо больше прилежания в этом деле. Но зачем будущему ярлу забивать себе голову излишней премудростью? Он – вождь, а не жрец.

–   Рагнар... – задумчиво произнес князь. Они были только вдвоем в огромном зале, Людовит пребывал в хорошем настроении и не желал, чтобы ему мешали. Огромная псина, зевая, скашивала глаза на незнакомца, готовая броситься на него по малейшему знаку хозяина. – В этом имени слышится отзвук гибели мира, Рагнарека, вернее, гибели вашего мира, – поправился князь. – Ты же слышал об этом?

–   Да, мне это известно, – ответит Рагнар, не улавливая скрытой насмешки в словах князя.

–   Как думаешь, почему случилось так, что будущее вдруг стало открыто?

–   Это мне неведомо, князь, – Рагнар не мог понять, куда клонит этот знатный венед, к чему все эти разговоры?

А Людовит по своему обыкновению испытывал гостя, надеясь проникнуть в тайники его души. Но, как он понял еще вчера, норманн был чересчур груб и невежественен. Именно такими князь всегда и представлял себе этих северных людей, кичившихся своими воинскими подвигами, большинство из которых – лишь набеги на мирное население побережий... Norht Weg... Северный Путь... В этом было что-то мистическое, отдающее событиями стародавних времен, когда Ромул еще создавал Рим, а остальные племена жили в пещерах или жалких шалашах, добывая себе пропитание охотой или собиранием ягод. Еще Геродот пытался отыскать границы этого мира, указывая на неведомые народы, живущие на краю земли...

–  Кто был тот удивительный прорицатель, открывший столь важные вещи людям? – продолжал князь, в большей степени для самого себя. Сын одного из вождей северного воинства, этих морских бродяг, открывающих новые земли где-то на западе и наводящих ужас на прибрежные поселения Европы, был страшно далек от постижения истин мироздания. Князь слышал о вельве, колдунье, которую оживил их главный бог, Один. Она будто бы и предрекла гибель всего сущего.

–  Когда я увижу Ягмиру, князь? – нетерпеливо бросил Рагнар, которого изрядно утомил разговор.

–  Скоро, очень скоро... – пробормотал Людовит. – Но Ягмира должна сама сделать свой выбор. Ты же должен показать мне и моим людям, что достоин ее!

–    Что я должен сделать?

Глаза черной собаки смотрели на норманна не мигая.

–  Есть дело для настоящего воина, – растянул губы в легкой усмешке Людовит. – Ты видишь этот замок? Он построен задолго до моего рождения. И даже задолго до рождения моего деда. Наш народ не очень-то умеет строить крепости из камня. Говорили, что это могли быть римляне, но нет ни одного письменного источника, подтверждающего это. Ни Юлий Цезарь, ни Марк Аврелий и никто другой из римлян не достигал этой земли. По крайней мере нам ничего об этом не известно. Так вот. Неподалеку отсюда есть башня, построенная, судя по всему, теми же людьми, которые построили и замок...

Князь умолк, наблюдая за Рагнаром. На лице молодого норманна не отражалось никаких чувств: ни страха, ни волнения, ничего, что могло бы выдать свойство его натуры. Это безразличие к обстоятельствам невольно вызывало уважение. Людовит уже не раз подумывал о том, чтобы нанять для своей дружины воинов из той же Свеарики, страны свеев, или тех же данов. Но ему было хорошо известно, что викинги довольно алчны по своему характеру, держатся особняком, а его дружинники – венеды, мадьяры, называющие себя потомками гуннов, ободриты или поляне, – все они ненавидят норманнов. Так случилось, что северные бродяги-воины обратили свои взоры на Гардарику, Страну городов, как они называли земли руссов; И там, среди бескрайних просторов, сбиваются в дружины, охраняют тамошних князей, купцов и по рекам на своих легких ладьях спускаются на юг, доходя до самого Понта Эвксинского, а там уж начинаются владения Византийской империи.

– В этой башне давно никто не живет, – продолжил князь. – Существует поверье, что там время от времени появляются призраки, духи умерших – тех, кто жил здесь в давние года. Мои жрецы говорят, что духам не нравится появление чужого племени на их земле.

– Это правда? – вскинул брови Рагнар. Впервые за все время разговора в его синих глазах вспыхнуло что-то, похожее на любопытство.

– Правда или нет, – уклонялся от прямого ответа Людовит. – Но всякий, кто остается там на ночь, умирает...

–  Князь хочет, чтобы я переночевал в этой... башне?

– Ты или твои люди – мне все равно. Мне надоело, что некоторые из моих людей сомневаются в моих возможностях. Вот хороший повод доказать свою силу и мне и самому себе, – князь откинулся в кресле, задев собаку ногой. Та подняла голову с пола и тихо зарычала. – Итак, мое условие: в башне ночью должно находиться не более двух человек. Ты принимаешь его?

– Да, я согласен, князь, – кивнул Рагнар, ни мгновения не колеблясь. – Я увижу сегодня Ягмиру?

– Увидишь, – улыбнулся Людовит, постукивая пальцами правой руки по подлокотнику кресла. – Ближе к вечеру. А пока я распорядился, чтобы твоих людей накормили. И вот что еще... – князь задумался. – Тебе разве не хочется узнать побольше об этой башне?

– Нет, – твердо ответил Рагнар.

Несмотря на мелкий дождь, у стен замка столпились десятки крестьян, которые привезли для обмена и продажи животных, шкуры зверей, мед и многое другое. Люди из окрестных селений были привлечены сюда известием о том, что к князю Людовиту прибыли гости из земли норманнов. Многие видели с берега ладью северных воинов с головой дракона на изогнутом носу. Пока Рагнар разговаривал с князем, викинги вышли из замка, с любопытством разглядывая пеструю говорливую толпу. Здоровенные загорелые мужики в рубахах, опоясанных веревкой, смотрели на норманнов настороженно, но без боязни. Кто-то держал в руках поросенка и совал его заезжим гостям. Поросенок визжал, норманны смеялись, но проходили мимо. За спинами мужчин прятались несколько женщин, они разглядывали чужаков с тайным интересом, наслышанные о том, что вожак чужеземцев надумал жениться на дочери князя.

В руке одного старика, стоявшего чуть поодаль от всех, Олаф увидел деревянный посох со странными вырезанными изображениями. Подойдя ближе, Олаф пригляделся, заметив, что посох венчает как бы четыре лица.

–  Смотри, Хафтур, – он повернулся к наставнику. – Четыре лика!

«И, стало быть, восемь глаз», – подумалось юноше.

–  Это Свентовит, – пояснил находившийся рядом Дитфен. – Четырехглавый бог этой земли... А есть еще пятиглавый Поревит и семиглавый Руевит.

«Многоглавые божества чужого народа, – напряженно пульсировало в голове Олафа. – Предвестники близкой смерти... Чьей смерти?»

–  Откуда вы? – неожиданно спросил старик на языке свеев. Он чудовищно коверкал слова, но понять его было возможно, если внимательно прислушаться. – Из Уппланда? Или Свеаланда?

–  Ты знаешь язык свеев? – заинтересовался Дитфен. – Эти викинги – не свей, и не гауты. Они из тех, кто живет по ту сторону датских островов, у Дороги Китов Северного Океана. Их называют людьми Северного Пути, норвегами...

–  Норвеги? – старик прокашлялся, перехватывая свой посох. – Я слыхал о них. Они настоящие дети моря, а мы – дети лесов. Мой отец когда-то воевал с норманнами. Давно это было...

–  А скажи, старик, – обратился к собеседнику Дитфен. – Слыхал ли ты про человека, который сошел с ума и бродил по здешнему лесу?

Старик глянул на чужеземца так, будто он и был тем самым сумасшедшим. Пробормотал что-то на своем языке, очевидно, не желая больше поддерживать опасный для его жизни разговор. Дитфен все же сумел разобрать то, что сказал венед: «Уйди, уйди, нечего тут выспрашивать...»

Тогда проницательный сакс заговорил на местном диалекте.

–  Ничего не бойся, я заплачу тебе. Вот, возьми, – он протянул старику серебряную застежку из разбойничьих запасов. (Рагнар оставил Дитфена свободным и далее отдал ему часть добычи, надеясь на его опыт и верность.)

Старик взял застежку и быстрым, ловким движением руки тут же спрятал на груди, под рубахой. На Дитфена теперь смотрел, как на внезапного сообщника, невесть откуда появившегося здесь.