Текст книги "Крестоносец"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

      – И причем тут моя никчемность?

      – Ты не хищник, – с усмешкой сказала эльфка. – Ты иногда напоминаешь мне волка, которого щенком взяли в дом и воспитали ласковой комнатной собачкой. Думаешь, я не замечала, как ты на меня порой смотришь? Ты хочешь меня, это читается в твоем взгляде, но даже самому себе боишься в этом признаться. Может быть, в душе ты испытываешь желание, гнев, ярость, жажду крови, но ты не позволяешь им прорваться наружу, крепко держишь их в узде. Твой мир сделал тебя беззубым, Эвальд. И твоего друга, который мечтал о мече. Если бы он хотел быть настоящим воином, он бы стал им, а не держал бы у себя под подушкой великолепный меч, от которого толку было меньше, чем от моей пилки для ногтей. Все вы, жители твоего мира, испытываете сильные чувства, но не можете их реализовать – почему?

      – Плохо же ты знаешь мой мир, ведьма, – сказал я. Опьянение и злость сделали свое дело, и меня понесло. – Бедные вы, страдальцы, детишками своими платите за свою гребаную свободу! Веками платите. Чего же не восстали, не дали своему желанию освободиться выход? Вы-то чего свои желания не реализуете, а? У вас жестокий мир, согласен. Но в нашем мире крови, горя и смерти не меньше, чем в вашем, уж поверь. Куда больше у нас случается смертей. Когда мой дед был ребенком, у нас была война. В ней погибло шестьдесят миллионов человек за шесть лет. Шестьдесят миллионов, слышишь ты? Да во всем вашем сраном Паксе столько народу не наберется, если даже с вампирами считать! Людей убивали как скот, тысячами тысяч. И не тупо резали ножами, как в вашем мире, хотя и такого было в избытке. Их убивали индустриально. Знаешь, что это такое? Специально строили огромные комлексы, где все было до мелочей просчитано – как быстро, эффективно и с наименьшими затратами прикончить много народу, да еще на этом заработать. Как говорится, мертвое дело – живая копейка! Привозили туда людей, и начиналось. По нескольку сот душ – женщин, мужчин, детей, стариков, – загоняли в особые комнаты и душили там газом. А потом перерабатывали, как убоину. Жир на мыло, волосы на матрацы и рыболовные сети, кожу на перчатки, кости на удобрение, золотые зубы на переплавку. И так партия за партией. По десять-двенадцать тысяч душ изо дня в день, сечешь? А под занавес двумя атомными бомбами снесли к хренам собачьим два города вместе с жителями. И до того в нашей истории много интересного и веселого было: и пирамиды из черепов, и рабство, и башни из людей, переложенных известью, и целые рощи из посаженных на кол пленников. Мы, саларды, как ты нас зовешь, в любом мире умеем убивать с фантазией. Но после той, последней войны, у нас появилось такое оружие, которое не дало нам больше воевать. Просто не позволило. Кто бы его в новой войне ни применил, кирдык пришел бы всем. И вот лет эдак семьдесят уже мы живем тихо и спокойно. Так, постреливаем друг в друга понемногу, но на большую войну не отваживаемся.

      – Ну, видишь, – ввернула Элика, – опять же не решаетесь на что-то великое. Это и есть никчемность.

      – Правильно говоришь, может, мы стали никчемными, изнеженными, расслабленными, но хоть одной стоящей вещи научились – мы начали ценить хорошее. Хорошую жизнь стали ценить до паранойи, потому что в нашей истории было слишком много темного и кровавого, такого, что забыть бы надо, да не выходит. Понимаю, что ты думаешь – ты считаешь, что это страх. Да, страх. Инстинкт самосохранения. Наш мир отделяет от самоубийства одно нажатие кнопки. После наших ужасов ваши протухшие вампиры, Нашествия, напыщенные индюки-фламеньеры с их гонором, "грандиозные" сражения, где пара тысяч мужиков, обвешанных железом, мутузят друг друг друга в чистом поле палками по черепам, кажутся мне доброй сказкой, которую любящая мамочка рассказывает малышу на ночь! Может, когда-нибудь и ваш Пакс станет похожим на мой мир – в лучшем смысле слова. Но для этого вам очень сильно придется постараться и подружиться с головой, а не с чувствами, которые, как ты говоришь, не надо держать при себе. А если не сможете побороть в себе свою ненависть, свою гордыню и свои предрассудки – повторите нашу историю. И может, твой народ, еще добрым словом помянет времена, когда платил живую дань магистрам Суль!

      – Ну, вот таким ты мне нравишься куда больше, – с удовлетворением в голосе сказала эльфка. – Со звериным блеском в глазах, со сжатыми кулаками и ненавистью в голосе. Оказывается, тебя можно завести. Но для этого тебя все время приходится зажимать в угол. Как тогда, в Паи-Ларране. Я ведь знаю, что там случилось. И одобряю твой поступок. Только помни, что если ты не станешь другим, всякий в этом мире будет считать своим долгом обоссать твой цветок.

      – Пусть попробует. Вот тогда и посмотрим, кто никчемен, а кто нет.

      – Конечно, ведь ты за Домино готов всем глотку перегрызть.

      – Готов и перегрызу. И давай не будем говорить о Домино. У меня душа болит, когда я думаю о ней. Мы сидим здесь в тепле и безопасности, а она находится где-то во враждебном городе. Ей нужна защита, моя помощь, а я...

      – Сиди! – властно приказала эльфка, взяв меня за руку. В ее глазах и голосе появился лед. – Вот еще одно доказательство того, что ты совершенно не знаешь свою возлюбленную. Если Домино и нужна чья-то помощь, то только не твоя.

      – Элика, ты всерьез хочешь меня разозлить?

      – Не раздувай ноздри, как рассерженный бычок, и послушай меня. Домино – маг, арас-нуани. Причем боевой маг. Она одна стоит сотни воинов, если не тысячи, и так просто ее никому не одолеть. С холодом, голодом, страхом и одиночеством мы, виари, умеем справляться куда лучше вас, салардов. Оставь свои глупые причитания. Сейчас, в эту бурю, ты ее все равно не отыщешь. Просто схватишь смертельную простуду, и мне придется насыщать твою кровь волшебным огнем, а это очень больно! На вот, выпей, – Элика протянула мне кубок с остывшим кевеленом. – И расскажи еще о своем мире.

      – Нечего больше рассказывать. Не хочу. Вообще, давай закончим этот разговор.

      – Хорошо. Тогда я пойду спать. Я устала, и кевелен шумит у меня в голове. Надо отдохнуть.

      – Уходи.

      – Ну, тогда аррамен-эрай, мальчик. Постарайся запомнить, что я тебе сказала.

      – Пошла вон, пока я окончательно не разозлился.

       Эльфка только хмыкнула и, взяв со стола кубок с недопитым пуншем, вдруг размахнулась и швырнула его в стену. Кубок со звоном отскочил от стены и подкатился к моим ногам. Подхватив свой плащ со стула, Элика, не обрачиваясь, вышла из комнаты и со всей силой хлопнула дверью, заставив меня вновь испытать прилив раздражения.

       Наверное, мне не надо больше пить это эльфийское пойло. Что-то оно на меня плохо действует. Или все дело не в кевелене, просто этой стерве удалось меня по-настоящему разозлить?

       Да пошла она! Никчемный. Я тебе покажу "никчемный"...

       А я-то, дурак, думал, что в этом мире у меня появился друг. Оказалось, нет. С друзьями мне пока не везет.

       Ой, мать, как я их всех тут ненавижу! Если бы не Домино...

       Да, если бы не Домино. Только ее существование придает всему этому кошмару смысл. Иначе...

       Я пнул лежавший на ковре кубок носком сапога, и он отлетел к камину. В моем кубке еще оставалось немного кевелена – я допил его. Дрова в камине почти прогорели, а ветер за окнами, казалось, стал еще свирепее. Котелок на столе с недопитым и еще не остывшим виарийским пуншем распространял тонкий приятный запах весенних трав.

       А вот взять сейчас и пойти искать Домино! Назло этой эльфийской язве Элике, назло всем тем, кто считает меня слабаком и мямлей. Найти ее и...

       "Умереть", – сказал чужой и холодный голос в моей голове.

      – А вот ни хрена! – ответил я голосу и потянулся к котелку с кевеленом, чтобы вновь наполнить свой кубок.

       ************

       Вначале мне показалось, что я сплю. Но потом я с замиранием сердца понял – нет, не сон!

       Первое, что я почувствовал – это колебание воздуха, легкое и почти неуловимое, как слабое дуновение сквозняка. Чуть трепещущие огоньки прогоревших свечей мигнули и погасли, выпустив струйки дыма. А потом появилась она. Вошла неслышно, как ночная тень, бесшумно ступая по ковру, и остановилась у моей постели. Подняла руки и сбросила с головы широкий капюшон своего длинного темного плаща.

      – Аррамен, милый, – услышал я голос, от звука которого моего сердце сжалось от счастья.

       Я продолжал лежать. Это все лишь видение, это сон, говорил я себе. Только поднял голову с подушки и смотрел на нее. Мне не верилось, что такое возможно.

      – До... Домино?

      – Я испугала тебя, любимый?

      – Ты... ты как сюда попала?

      – Ах, Эвальд! – вздохнула она. – Ты все время забываешь, что я арас-нуани. Мне нетрудно сделать так, чтобы меня никто не заметил.

      – Домино! – Я вскочил, бросился к ней, сжал ее в объятиях, обжигаясь влажным холодом ее насквозь промокшего плаща, прижал ее к себе, нашел ее губы – холодные, отдающие солью, – и буквально застонал от счастья.

      – Милая моя! Маленькая моя! Боже мой, наконец-то! – повторял я, покрывая поцелуями ее лицо, волосы, шею. – Ты не сон, нет! Домино, моя Домино! Я ведь думал... я думал...

      – Я знала о том, что ты приехал на Порсобадо, – шептала Домино, – я почувствовала это сразу, как только ты сошел на берег. Ты сердишься на меня?

      – За что?! – Я сжал ее замерзшие пальчики в своих ладонях, начал дышать на них, чтобы согреть. – Это я виноват перед тобой. Я должен был искать тебя с самого начала!

      – Я очень виновата перед тобой и Эликой. Не пришла к тебе сразу, как только ты появился в Фор-Авек. Не объяснила тебе ничего. Но так было нужно.

      – Домино, я не могу поверить, что это ты!

      – Ты думал, что я умерла, я знаю. Дуззар сказал тебе, что все погибли, так?

      – Я не поверил ему. Я верил, что ты жива.

      – Ты рад меня видеть?

      – Я?! Я счастлив, я весь дрожу! Я так долго искал тебя, так мучился без тебя!

      – Ты стал фламеньером, – сказала Домино с легкой грустью в голосе. – Видишь, во что я тебя втянула?

      – Домино, милая, ради тебя я готов на все. Но... ты вся дрожишь. Ты вся мокрая. – Я выпустил ее, заметался по комнате в поисках сменной одежды для Домино. Потом сообразил, что ни черта не найду, пока не зажгу свечи. Огниво и трут лежали на столике у моей кровати. Я схватил их, начал высекать искру, и тут услышал:

      – Эвальд, я пришла проститься.

      – Что?! – Я не поверил своим ушам. Мое сердце, еще мгновение назад пылавшее счастьем, будто бросили в ледяную воду. – Проститься?

      – Я пришла поговорить с тобой. Ты выслушаешь меня?

      – Почему ты говоришь о прощании?

      – То, что случилось с Карой и со мной, очень сильно все изменило.

      – Причем тут Кара?

      – Она погибла. Она пожертвовала своей жизнью ради будущего моего народа.

      – Домино, сладкая моя, я не пойму, какое отношение это имеет к тебе и ко мне.

      – Самое прямое, – она сбросила промокший плащ с плеч, шагнула ко мне и взяла за руку. – Прошу тебя, не зажигай свет. Нельзя, чтобы нам помешали.

      – Хорошо.

      – Тебе ведь сказали, кто я?

      – О чем ты?

      – Элика, сестра Кары. Она ведь сказала тебе, что я Гленнен-Нуан-Нун-Агефарр?

      – Да, я знаю это. Но это не имеет никакого значения. Я...

      – Постой, – Домино коснулась моих губ кончиками пальцев. – Ты не понимаешь, что это значит. Я сама об этом не подозревала, пока Кара не сказала мне. Это приговор для меня, Эвальд. В древности, когда мой народ был могущественным, наши маги знали, как обуздать темную силу Нун-Агефарр. Но в наши дни это искусство потеряно. Когда придет мой час, я стану глайстиг – Немертвой. Меня ждет темная сторона бытия.

      – Это неважно. Я люблю тебя...

      – Эвальд, я не могу оставаться с тобой. Между нами всегда будет мое проклятие и мой долг.

      – Постой, подожди! – Я протянул к ней руки, помотал головой, чтобы побороть волнение и отчаяние. – Дай мне сказать. Я не верю, что все так плохо. Мы что-нибудь придумаем. Мы нашли друг друга, и теперь меня в этом проклятом мире ничего не держит. Мы вернемся в мой мир. Ты снова откроешь для нас проход между мирами, и мы отправимся обратно. Там нет магии, нет всяких дурацких пророчеств. Ты будешь обычной девушкой, свободной от всяких предопределений, а я буду любить тебя так, как никто никого никогда не любил! Ты мне веришь?

      – Конечно, Эвальд, – я не мог видеть ее лица в темноте, но по тембру голоса догадался, что она улыбается.

      – Ну, вот и отлично! – воодушевился я. – Сейчас же собираемся и валим из этого замка. Что тебе надо для того, чтобы вернуть нас в мой мир?

      – Постой, ты не выслушал меня до конца.

      – Нет, нет, я больше ничего не хочу слушать! Мы все решили, да?

      – Нет, – сказала она мягко, но меня это "нет" пронзило, как копье. – Я не могу бросить свой народ на произвол судьбы.

      – Причем тут народ? Они и без тебя прекрасно проживут.

      – Магистры Суль ищут меня. Теперь, после всего случившегося на Порсобадо, они поняли, кто я такая. Кара ценой своей жизни дала мне передышку. Она отвлекла Дуззара и агентов Суль и позволила мне найти Харрас Харсетта и передать его моим соплеменникам. Артефакт должен быть у моего народа, нельзя, чтобы он оказался у фламеньеров или у магистров Суль. Но у всего своя цена, Эвальд. Я должна сделать то, чего от меня ждут виари.

      – Ты нашла артефакт?

      – Затем Кара и взяла меня в эту экспедицию. Она поняла, кто я, скрыла это от Охранительной Ложи и сумела добиться моего назначения в ее группу. Поначалу мы старательно изображали поиски виарийских артефактов в руинах Айлифа, но долго обманывать Дуззара мы не могли. Надо было спешить. Еще до нас в Фор-Авек прибыл один из наших кораблей. Капитан Амель Варин был посвящен в план Кары и согласился нам помочь. А еще в экипаже Варина была одна девушка...

      – И что?

      – Эта девушка пожертвовала собой. Запомни ее имя, ее звали Джалин Улайд. Только благодаря ей я осталась жива. Она добровольно пошла на верную смерть, заменив меня в последней экспедиции в Айлиф. В той экспедиции, когда Кара и ее спутники были убиты подручными Суль.

      – Как же Дуззар не заметил подмены?

      – Немного магии и грима. Большинство салардов не особенно присматриваются к женщинам виари, а уж Дуззара вообще никакие женщины не интересуют, он любит мужчин, так что принял бедняжку Джалин за меня. В то время, когда Кара выполняла свой долг, я выполняла свой. Я нашла место в Фор-Авек, о котором она говорила, и там был Харрас Харсетта. Чтобы забрать его с собой, мне пришлось разрушить Сосуды покоя и освободить Неупокоенных. По-другому было нельзя, неприкосновенность Сосудов была связана с артефактом. Мне очень жаль, что так получилось. Я знаю, что неупокоенные причинили тут много зла. Но не волнуйся, призраки больше не побеспокоят Фор-Авек. Мне удалось найти способ упокоить их.

      – Значит, это твоя работа? – Я присвистнул. – Напугали они нас, твои призраки. А Дуззар, рожа лживая, сказал, что это он их освободил.

      – Дуззар не может смириться с тем, что его обманули. Придумывает для себя оправдание. Кара, умничка бедненькая, обвела его вокруг пальца, так он выкручивается перед магистрами, говорит, будто специально освободил души мертвых, чтобы создать вам, как ты говоришь, геморрой.

      – О, черт! – вырвалось у меня. – Моя Домино! Вот теперь я знаю, что это ты. Моя маленькая виари!

      – Смешной салард! – хихикнула она. – Ты мне все лицо обслюнявил!

      – Домино, Домино, Домино! И где же ты была все это время?

      – На корабле Варина. Амель спрятал меня.

      – И ты по-прежнему прячешься у него? Это очень опасно. Другой ваш капитан, Брискар, сказал нам, что Варин готов выдать тебя вербовщикам.

      – Варин не имеет такой власти. Судьбу Гленнен-Нуан-Нун-Агефарр будет решать совет глав домов виари.

      – Твою судьбу, Домино!

      – Да, мою, – просто сказала она. – Это их право. Не забудь, что я беглая арас-нуани, и этим все сказано.

      – Какой еще, к чертям, совет?

      – Среди виари никогда не было единства. Некоторые наши дома давно служат сулийцам верой и правдой. Например, дом Туасса ад-Руайн или дом Фейн. Варин мой дядя, и он намерен созвать в ближайшее время совет глав домов, чтобы решить, как нам быть дальше. Если меня передадут вербовщикам, – а это очень возможно, – все капитаны примут решение служить Суль. Виари окончательно станут слугами Неназываемой Бездны, а я этого не хочу.

      – Этого не будет, – сказал я жаром, опустившись перед Домино на колени. – Я знаю, что мы должны сделать. Ты станешь моей женой. Я прошу тебя выйти за меня замуж, Домино. Я люблю тебя. И я буду драться за тебя со всем миром.

      – Ты готов взять в жены будущую глайстиг?

      – Я хочу взять в жены девушку, которую люблю больше жизни. Я никому не позволю отнять тебя у меня. И никто не посмеет выдать этим гнусным некромантам жену фламеньера.

      – Это не нам с тобой решать, милый. Но, как странно, ты будто прочел мои мысли!

      – О чем ты?

      – О нас. О тебе и обо мне.

      – Так ты согласна стать моей женой?

      – Эвальд, поднимись с колен.

      – Ты не ответила мне.

      – Я знаю, какое решение они примут, – шепнула Домино. – Меня отдадут вербовщикам, потому что так надо. Но очень скоро сулийцы поймут, что я не та беспомощная девочка, за которую некому было вступиться.

      – Ты хочешь сказать...

      – Да, – она сделала легкое движение рукой, и что-то с тихим звяканьем упало на ковер у наших ног. – Ты мой защитник. Ты защитишь меня, любимый. Я не хочу больше носить пояс невинности. Я буду твоей женой сегодня. И прошу тебя, будь сегодня таким, чтобы я не пожалела о своем решении!

       Я обнял ее, глубоко, как пловец, вынырнувший на поверхность, вдохнул тонкий запах морской свежести, дождя, мяты и вереска, идущий от ее волос. Нашел ее губы. Ответив на мой поцелуй, Домино опустила лицо и отстранилась от меня.

      – Ты боишься? – шепнул я.

      – Твои прикосновения, твои поцелуи – они такие... Но я боюсь тебя разочаровать и...

      – Я люблю тебя.

      – Я знаю. Погоди, я сама.

       Она неловко, дрожащими пальцами, распустила завязки на плаще, потом сняла платье. Я вновь привлек ее к себе, обжигаясь ее теплом, начал целовать и сразу ощутил вкус соли.

      – Ты плачешь?

      – От счастья. Не останавливайся, прошу тебя.

       Я подхватил ее на руки – боже мой, какая же она легкая, маленькая, хрупкая! – положил на постель. Ее горячие ладони легли мне на плечи. Сказать было нечего, да и говорить было незачем. В такие секунды слова не нужны.

       В подобные мгновения вообще ничего не нужно, потому что у тебя есть главное, ради чего рождается и живет в этом мире человек.

       Любовь.

       Никогда я еще не был так счастлив. Каждая клеточка моего тела пела от счастья. И мне хотелось, чтобы Домино чувствовала то же самое. Чтобы она поняла, как безумно я ее люблю, как жажду быть с ней. Как волнуют и радуют меня ее близость, ее красота, ее нежные неловкие прикосновения и ласки. Чтобы любой страх и любое сомнение навсегда ушли из ее сердечка.

      – Люби меня, Эвальд. – шепнула она. – Laenar a muin, mi a`Raynn. Мне нравится, как ты это делаешь.

       Так, как ты этого достойна, сказал я себе, гладя бедра девушки и разводя их в стороны. Так, как велит мне любовь.

       Нежно. Бережно. Безумно. Алчно. Ненасытно.

       Так, чтобы в последний миг моей жизни, когда Курносая, явившись по мою душу на поле боя или зайдя в больничную палату, где я буду ждать ее прихода, призывно поманит меня своей костлявой лапой, я бы с улыбкой вспомнил не что-нибудь, а именно эту ночь – главное событие моей уходящей навсегда жизни.

       Зимнюю ночь в замке Фор-Авек, в которую я был бесконечно счастлив.

       ************

      – Домино?

      – Да, милый?

      – Я люблю тебя.

      – Я знаю.

      – Ты останешься со мной.

      – Я не могу.

      – Ты останешься со мной.

      – Ты этого хочешь?

      – Больше всего на свете.

      – Любимый, и я этого хочу. Но я не могу оставаться в Фор-Авек. Все слишком сложно. Я потратила слишком много времени на Порсобадо. Я обязана довести работу Кары до конца. Варин должен доставить Харрас Харсетта на совет домов. И я должна быть на совете. Должна, понимаешь?

      – Мне плевать на артефакт. Мне нужна только ты.

      – А мне ты.

      – Домино, я никуда тебя не отпущу. Новой разлуки я не вынесу.

      – Вынесешь. Ты сильный. И я сильная. И наша любовь поможет нам. Ты ведь любишь меня? Тогда ни о чем не спрашивай и поцелуй меня. Да, вот так. А теперь сюда. Еще, милый, еще! Тебе ведь хорошо со мной?

      – Домино, я счастлив.

      – Ne vai luttea ain martier uthar geh allaihn.

      – Что это значит?

      – Это пословица. Точно перевести на ваш язык нельзя, но смысл такой: "Лучше умереть вдвоем, чем жить одному". Этой ночью я поняла, что это так.

      – Домино, не уходи!

      – Я и не ухожу. Девушки виари самые преданные, они никогда не изменяют своим возлюбленным. Только будь ласков со мной. Прижми меня к себе покрепче и поцелуй еще раз...Мы теперь вместе. Навсегда. Навечно. До последнего часа.

       **************

       Светлеет. Тьма за окнами обрела серый оттенок. Зола в камине давно остыла и стала белой.

       Под утро я заснул. Совсем ненадолго, на несколько минут, как мне кажется. Может быть, это были чары Домино. И я не смог помешать ей уйти. Она ушла, покинула меня, оставив в моей комнате запах эльфийских цветов и унося с собой мое сердце. И мое счастье, такое светлое и бескрайнее, закончилось.

       Короткая зимняя счастливая ночь уходит. Первая по-настоящему прожитая ночь в моей жизни.

       Я лежу в осиротевшей постели и думаю о том, как же я мог жить прежде, не испытывая таких чувств. И та, прежняя, настоящая жизнь теперь кажется мне сном. Будто не со мной все это было. Я родился, учился, работал, встречался с друзьями, ходил в кино и на дискотеки, запоем читал толстые книги, и считал, что это и есть настоящая жизнь. Пока не появилась Домино, а вместе с ней и любовь. И я понял, что жизнь без любви – это просто эрзац, жалкая симуляция жизни. Крысиные бега, в которых нет ни смысла, ни толку. Мне повезло в жизни, я обрел высшую из истин.

       Ту самую любовь, которая теперь дает мне право называть себя мужчиной.

       Мне очень хочется думать о будущем. О нашем будущем. Теперь я знаю, что оно есть. Потому что иного будущего, чем с ней рядом, я себе не представляю. Я весь этот мир переверну с головы на ноги, но Домино больше никогда не придется тайком уходить из нашей спальни под утро.

       Ай-ай-яй, милорд фламеньер, да ты плачешь! Чертов слабак!

       Нет, все не так. Это не слабость. Это горечь, гордость и счастье. Эта ночь изменила все – и меня, и этот мир. И мой путь по этой несчастной земле еще не закончен.

       И мне остается верить, что придет день, когда Домино и меня уже ничто не разлучит. Ни долг, ни война, ни смерть.

       ***************

      – Милорд! Милорд шевалье!

       Это Лелло. Вид у него самый виноватый – наверняка парень считает, что разбудил меня, колотя в мою дверь с такой силой.

      – Милорд, простите, что разбудил вас, – сказал оруженосец. – Мессир Пейре велел сообщить вам, что прибыл гонец из Дроммарда – это город на севере острова. У него важные новости.

      – Что такое?

      – Я так понял, милорд, что-то случилось. Вам помочь одеться?

      – Не надо, – сказал я, просовывая руку в рукав дублета. – Где этот гонец?

      – Он ждет в рыцарском зале.

      – Разбуди Элику и лорда Домаша, и пусть идут в зал.

      – Слушаюсь, милорд.

       Когда я вошел в зал, гонец, невысокий молодой человек в заляпанном грязью суконном камзоле и высоких сапогах, беседовал с Пейре де Тороном. От него на версту разило конским потом; видимо, спеша сюда, он ни на секунду не покидал седла. Завидев меня, он тут же бросился ко мне навстречу.

      – Милорд шевалье! – Лицо гонца было бледным, в обведенных тенями ввалившихся глазах светились страх и надежда. – Я Бернье Мален, помощник шерифа Дроммарда. У меня плохие известия с севера.

      – Какие известия?

      – Мятеж, милорд. Хойлы восстали и убивают имперцев.

      – Вот так просто взяли и восстали?

      – Хойлы говорят, что мстят за бойню, которую имперцы устроили несколько дней назад в Карлисе. Якобы ваши люди, милорд, перебили в Карлисе всех жителей и сожгли деревню.

       Ага, вот оно в чем дело! Опять штучки Дуззара. Проклятый предатель, похоже, объявил мне полномастшабную войну...

      – Хорошо, я понял, – сказал я, знаком предлагая гонцу сесть: было видно, что он от усталости еле держится на ногах.

      – Три дня назад все было еще спокойно. Все началось внезапно и сразу во многих местах. Похоже, хойлы давно готовились к этому. Вот письмо его милости шерифа, – гонец поднялся со скамейки, вытащил из своей поясной сумки свиток пергамента и с поклоном подал мне.

       Я развернул свиток. Все, что написал шериф Дроммарда, гонец уже пересказал мне на словах. В конце письма была слезная мольба о немедленной помощи городу.

      – Есть жертвы?

      – Сотни, милорд. Мятежники не щадят ни женщин, ни детей. Я своими глазами видел по дороге сюда, что они творят. Это не описать словами. Даже звери не способны на такую жестокость.

      – Почему шериф сам не может подавить мятеж? – спросила за меня Элика, которая быстрой походкой вошла в зал, пока я читал письмо. – Ведь это его прямая обязанность!

      – У него слишком мало людей, миледи, – ответил гонец – Своей главной задачей он считает защиту Дроммарда. В городе две тысячи жителей, а еще сотни беженцев, спасающихся от зверств мятежников. Если хойлы возьмут город, начнется резня. Вся надежда только на вас.

      – Что-нибудь еще?

      – Милорд, простите меня за дерзость, но... – тут лицо гонца задергалось, и он разрыдался в голос, размазывая слезы и грязь по лицо руками. – У меня в Дроммарде жена, двухлетняя дочка! Я не переживу... если они...если их...

      – Успокойтесь, – от слов этого человека у меня сжалось сердце. – Мы немедленно начнем действовать. Лелло, – сказал я появившемуся сквайру, – позаботься об этом господине. Обеспечь ему горячую еду и постель.

      – Конечно, милорд.

       Бернье Мален поклонился и посмотрел на меня с бесконечной благодарностью.

      – Да благословит вас Воительница, милорд! – сказал он и пошел за Лелло к выходу.

      – Вот и вызов, – сказала Элика. – Чего-то подобного я ожидала.

      – Где Домаш? – спросил я. – Мне нужно его присутствие.

      – А мое тебе не нужно? – язвительно спросила эльфка. – Ты даже не поздоровался со мной.

      – Элика, сейчас неподходящий момент для выяснения отношений.

      – Ты какой-то другой сегодня, – сказала Элика. – Какой-то... повзрослевший.

      – Об этом потом. Пейре, поторопите Домаша!

      – Эвальд, что случилось? – настаивала Элика.

      – Ничего, – я твердо решил, что ни слова не скажу чародейке о том, что произошло ночью. Не ее это ума дело. – Все в порядке. Где Домаш?

      – Я здесь, пан фалменьер, – роздолец вошел в зал, на ходу поправляя одежду. – Что за спешка? Случилось чего?

      – Случилось. На севере острова начался мятеж. Бунтовщики вот-вот возьмут Дроммард.

      – Вот оно что! – Домаш принял самую вызывающую позу. – Тогда в бой.

      – И я так думаю. Не будем тратить времени впустую. Шериф просил о помощи – надо помочь.

      – У тебя есть план? – спросила Элика.

      – Я знаю, что мятеж спровоцирован. И сильно подозреваю, что это сделал Дуззар.

      – Опять этот песий сын? – поморщился Домаш. – И когда уже мы ему голову отрежем?

      – И что мы будем делать? – Элика с интересом посмотрела на меня.

      – Одно знаю точно: оставлять Фор-Авек без охраны нельзя. Дуззар считает, что я сгоряча брошусь разбираться с мятежниками, сам поскачу на север, так ведь?

      – А разве ты не возглавишь отряд? – удивился Домаш. – Я бы возглавил. Когда еще выпадет оказия размяться!

      – Весьма здраво, – похвалила Элика. – Значит, ты уже принял решение, я так понимаю?

      – Дуззару нужна Домино. Ему нужен артефакт. А это значит, что все эти беспорядки на севере лишь отвлекающий маневр. Главный удар будет нанесен тут, в Фор-Авек. Пейре, как далеко от города Лосская долина?

      – Полтора десятка верст на северо-восток, прямо за лесом, милорд, – ответил командир стражи.

      – Настоящее осиное гнездо под боком. Два-три часа, и мятежники у стен беззащитного Фор-Авек, который дурачок-шевалье бросил со всеми людьми, спеша на помощь Дроммарду, – я усмехнулся. – Дуззару нельзя отказать в тактическом таланте. Но мы его перехитрим. Пан Домаш, ты, кажется, хотел подраться?

      – Истинно так, пан Эвальд. Хоть сейчас готов.

      – Пейре, мы с вами примерно одного роста и сложения, – сказал я командиру стражи. – Вам предстоит сыграть роль шевалье, отбывающего на север. Наденете мой плащ и закрытый шлем. Байор Домаш и госпожа Сонин будут сопровождать вас.

      – Я готов, милорд, – сказал с легким поклоном де Торон (Уважаю людей, которые не задают ненужных вопросов!)

      – Погоди, – вмешалась Элика, которая выглядела ужасно недовольной, – ты собрался отправить меня из Фор-Авек?

      – Именно так, дорогая, – с ледяной улыбкой ответил я. – Во-первых, Пейре может понадобиться помощь мага. Во-вторых, ваше присутствие убедит Дуззара, что это я покинул Фор-Авек – он полагает, что я без вас и шагу не ступлю. Не сомневаюсь, что мерзавец уже тут и готовит главный удар.

      – Думаешь, справишься без меня? – спросила Элика, и я понял, что она в бешенстве.

      – Справлюсь, – ответил я и повернулся к Пейре. – Возьмете с собой всех копейщиков и стражников. Я напишу для вас грамоту, которая убедит шерифа, что вы действуете как мой легат.

      – Я исполню все, что вы мне скажете, милорд.

      – Пейре, если все, о чем говорил гонец, подтвердится, разрешаю вам применить самые жестокие меры, – сказал я, помолчав. – Дайте понять мятежникам, что всякий, кто поднял руку на женщин и детей, этой руки лишится. Вместе с головой.

      – Не беспокойтесь, милорд, я сделаю все, чтобы научить хойлов уважать закон, – ответил де Торон.

      – Отлично. Подберите людей и собирайтесь в дорогу.

      – Значит, ты все решил за меня? – спросила Элика. – Думаешь, я позволю тебе это?